Уильямс Робин Линн. Ассистенты

   Вертолет закладывает крутой вираж и исчезает, а толпа снова начинает бурлить. Делаю шаг вперед.
   — Чем могу помочь? — спрашивает меня один из охранников.
   — Я здесь работаю.
   — Конечно, малышка. А теперь отойди.
   — Я ассистентка Виктории. Свяжитесь с домом. Несколько репортеров услышали мои слова и спешат к нам.
   — Вы знаете, что произошло? — спрашивает меня серьезный парень в очках.
   — Нет, сэр, не знаю. — Я снова поворачиваюсь к охраннику: — Пожалуйста, мне действительно необходимо попасть внутрь.
   — Отойди, — рявкает он. — Больше не буду повторять.
   Манеры этого охранника напомнили мне Билли Фентона — хозяина «Мотеля 6», расположенного сразу на выезде из Шугарленда. Два-три раза в неделю он приходил в «Старбакс», вынимал стеклянный глаз и пугал им людей. Но однажды уронил его на пол, и глаз разлетелся на мелкие осколки. У Билли не было денег на новый протез, поэтому ему приходилось носить черную повязку, как пирату, благослови его Господь!
   Безуспешно пытаюсь дозвониться в дом. Набираю номер Микаэлы. Но она не берет трубку. Потом какой-то парень бьет меня по голове большим меховым микрофоном и даже не извиняется. Гневно смотрю на него, но он невозмутимо продолжает проталкиваться к воротам.
   Подбегает толстая дама, потная, с красным лицом. На ней футболка с надписью «Юниверсал студиос», а в руках карта звездного неба, на которой отмечена звезда, названная в честь Виктории.
   — Что происходит? — пыхтит она, снимает темные очки и вытирает их о футболку. — Я приехала из Кантона, это в Огайо. Я постоянная поклонница Виктории.
   — Она по-прежнему красива, — отвечает пожилой мужчина в спортивных шелковых шортах.
   Кто-то ему возражает:
   — Если она сделает еще одну подтяжку, то глаз не будет видно.
   Клянусь, некоторые люди ведут себя так низко!

ГРИФФИН

   Никак не могу понять, зачем Микаэле эти постоянные нелепые переодевания. Ее зубы и очки настолько театральны, что она могла бы вместе с Джеки Мэсон играть главную роль в «Кэтскиллс». Ей повезло, что в Голливуде каждый сосредоточен на собственной персоне, иначе ее уловку давно бы уже раскрыли.
   Мы сидим в гостиной Виктории, Джонни вышагивает перед нами.
   — Ты не в курсе, что все это значит? — обращается он к Микаэле.
   — Нет.
   — Но ты ведь работаешь у этой женщины, разве не так? — машет он руками. — Боже мой! Для чего же Виктория собрала пресс-конференцию?
   Может, она хочет рассказать всему миру об огромном мешке с дерьмом — своем менеджере?
   — Может, она хочет сообщить всем, что сериал с ее участием закрыт? Или предъявить иск телекомпании за дискриминацию по возрасту? — предполагаю я. — Или…
   Глаза Джонни округляются.
   — Если она предъявит иск, это станет концом ее карьеры. К ней больше никто не приблизится. Думаю, в любом случае все кончено, и тем более если дело в этом чертовом иске.
   — Я не собираюсь обращаться в суд, но спасибо тебе за доверие, — холодно произносит Виктория.
   Мы вздрагиваем, когда она входит в комнату в черном шелковом костюме и туфлях из крокодиловой кожи.
   — Классно одета, — шепчу я Микаэле.
   — Ей сшили этот костюм вчера вечером.
   — Похоже, она собирается о чем-то объявить.
   Волосы Виктории высоко заколоты. Кажется, она совсем не накрашена, что странно для женщины, посещавшей курс красоты известной визажистки Тэмми Фэй. Кожа на лице Виктории приглушенного бледно-желтого цвета, а на носу сухая и красноватая. Под воспаленными глазами пролегли темные круги.
   — Виктория, что происходит? — встает Джон. — Я очень переживаю.
   Морщусь от его неискренности и лезу в карман за таблеткой «Тамс» ^[24]. Я глотаю их сейчас, как мятные пастилки. Покупай я их по рецепту, давно бы уже прослыл наркоманом.
   — Если Лорн тебя обидел, клянусь, я заставлю его заплатить за это, — кипятится Джонни.
   Виктория присаживается на низкую кушетку.
   — Пресса уже собралась?
   — Да, — отвечает Джонни.
   — Си-эн-эн?
   Джонни смотрит на меня. Такой суматохи в Брентвуде не было с момента убийства Николь Браун Симпсон.
   — Приехали репортеры всех крупных телекомпаний, — киваю я, — а также съемочные группы «Энтертейнменттунайт», «Хард копи» и «Экстра».
   — А телешоу «Окно в Голливуд» ? — интересуется Виктория. Не успеваю ответить, как она уже поворачивается к Микаэле: — Где Мэтт?
   — Я разбудила его полчаса назад и попросила спуститься.
   — Позвони ему снова.
   — Конечно. — Микаэла выходит из комнаты и через мгновение возвращается.
   Мы нервно переглядываемся, а Виктория застывает на кушетке в состоянии, похожем на транс. Наконец Мэтт удостаивает нас своим появлением. Он не торопясь входит в комнату в мятой футболке и обрезанных джинсах.
   Виктория спускает ноги с кушетки.
   — Мэтти, подойди, сядь со мной. Мэтт уходит в другую сторону.
   — Откуда тут вертолеты?
   — Я собираюсь сделать заявление и хочу, чтобы ты меня поддержал, — объясняет она, протягивая ему руку, и ее глаза наполняются слезами. — Я больна, Мэтти. Пожалуйста, ты — единственное, что у меня осталось.
   Мэтт садится, но по его виду понятно, что его волнует только он сам. Я поражен, насколько в этом он похож на свою мать.

* * *

   — Вот она!
   — Она уже здесь!
   Виктория, Джонни и Мэтт идут по подъездной дорожке навстречу толпе. Мы с Микаэлой держимся позади. Виктория опирается на руку Мэтта, как будто от этого зависит ее жизнь, а парень борется с желанием высвободиться и убежать.
   Толпа напирает, как стая касаток, окружающая раненого морского льва. Охранники и полицейские изо всех сил стараются сдержать людей. Шумят камеры, перематывается пленка, репортеры устремляются к нам, подняв диктофоны высоко над головой и громко выкрикивая вопросы:
   — Виктория, в чем дело?
   — Виктория, браку наконец пришел конец? Внезапно замечаю знакомое лицо в бушующей толпе.
   — Это Рейчел? — спрашиваю Микаэлу.
   Она поднимает голову, но Рейчел уже исчезла среди папарацци, и мы потеряли ее из виду.
   — Виктория ужасно выглядит, — несется отовсюду. — Что с ней стряслось?
   Ворота оживают, медленно открываются, и толпа репортеров, почуяв запах жареного, устремляется вперед. Все что-то кричат, а полицейские стараются удержать бегущих, не позволяя им прорваться на территорию дома. Виктория, Джонни и Мэтт приближаются к импровизированному подиуму. Мы с Микаэлой остаемся сзади.
   — Это ее ребенок? — кричит кто-то.
   — Как его зовут?
   — Джон.
   — Нет, Джим.
   — Мэтт, — поправляют их.
   Виктория поднимает руки, как Моисей, и толпа постепенно замолкает. Она смотрит на огромное количество микрофонов и молчит, изо всех сил стараясь казаться печальной, но нет сомнений — актриса наслаждается всеобщим вниманием.
   — Уверена, вас всех интересует вопрос, почему я решила дать пресс-конференцию, — наконец начинает Виктория с необычным для нее хладнокровием. — Я понимаю, ваше время очень дорого, может, даже дороже, чем вы думаете, поэтому сразу перехожу к делу. — Она глубоко вздыхает. — На прошлой неделе я была у врача и узнала, что жить мне осталось совсем недолго.
   В толпе раздаются взволнованные крики. Даже если вы ненавидите Викторию, а многие испытывают к ней именно это чувство, сейчас очень хороший момент, чтобы изменить свое отношение. Я поражен. Смотрю на Микаэлу, она удивлена не меньше, чем я: стоит с открытым ртом.
   Репортеры выкрикивают вопросы, но Виктория снова поднимает руки и просит тишины.
   — Пожалуйста, будьте добры, мне трудно говорить, разрешите, я закончу, — произносит она.
   Толпа с неожиданным уважением относится к ее просьбе. Думаю о том, что дыхание смерти может изменить даже самого подлого репортера желтой прессы. Снова вижу Рейчел — это действительно она, и она плачет.
   — Мой брак с Лорном Хендерсоном завершен. За время нашей совместной жизни мистер Хендерсон имел несчетное количество любовных связей, я же виновата в том, что игнорировала их, потому что любила его и очень хотела наладить совместную жизнь. — Толпа начинает беспокоиться — людей не волнуют ее семейные проблемы. Виктория понимает, что внимание ослабевает.
   — Лорн заразил меня вшами! — быстро добавляет она. Снова поднимается шум, но Виктория опять призывает к тишине. — Это не обычные вши, распространенные в Америке, а особый вирулентный штамм из Суботицы, в Югославии. И никакое лекарство не может уничтожить этих мелких букашек.
   — От чего вы умираете?
   — Да! Что вы имеете в виду, говоря, что вам недолго осталось?
   — У вас рак?
   — Пожалуйста, будьте милосердны! — просит Виктория.
   Милосердны? Это уж слишком, несмотря на смягчающие обстоятельства.
   — Я хочу в одиночестве предстать перед туманным будущим и постараюсь сделать это мужественно и достойно. И пока силы не покинут меня, я буду идти вперед и постараюсь оставить яркий след в своей карьере.
   Последние слова Виктории трогают меня. Так тяжело в это поверить! Микаэла тоже очень переживает. Она берет меня за руку и сжимает ее. Смотрю на Джонни. Тот стоит рядом с Викторией и пытается переварить информацию. Я отчетливо слышу всхлипывания в толпе. Громче всех плачет Рейчел.
   — Сколько вам осталось?
   — Я не знаю, сколько еще проживу, — говорит Виктория, наконец прямо отвечая на вопрос. — Но постараюсь максимально использовать это время. Я хочу, чтобы все знали — болезнь не помешает мне работать. Скажу честно, я решила, что в сериале «Мид-лайф» нужно показать мою реальную жизнь. Виктория Пенни, как и я, неожиданно обнаружит, что умирает. И мы будем наблюдать за ее последними днями — так же собираюсь жить и я: в спокойствии и с достоинством, — заявляет она.
   Спокойствие и достоинство? Вот что происходит, когда актеры сами пишут себе слова.
   — Мой сериал станет первым, где главная героиня поспорит с собственной смертью, — сообщает Виктория. Крик нарастает, и она снова поднимает руки, на этот раз напоминая Иисуса Христа. — Я также хочу сообщить вам, что часть гонорара решила пожертвовать на благотворительные цели.
   Когда актеры говорят так неопределенно, значит, эта часть составит ничтожно малую долю. Возможно, десять долларов с каждого миллиона.
   — Кто дизайнер вашего костюма? — раздается вопрос. Все оглядываются. Опять эта гордячка из «Ин Стайл» со своими неуместными вопросами.
   — Каролина Эррера, — отвечает Виктория, на секунду забывшись. Потом благодарит всех за поддержку, спускается с подиума и направляется к дому.
   Толпа неистовствует. Полицейские и охранники изо всех сил стараются удержать ситуацию под контролем, но начинается настоящая свалка. Везде слышится ругань, бьется дорогое оборудование, вспыхивают драки. Я уже собираюсь догнать Викторию, когда вижу, как толстая дама бьет кулаком в глаз фотографу со словами: «Это тебе за принцессу Диану, ублюдок!»
   — Ужасно, — шепчет мне Микаэла по дороге к дому. — Не могу поверить, что это происходит на самом деле. Мне ее так жаль.
   Не знаю, что ответить. Встречаюсь взглядом с Джонни, и тот поднимает большие пальцы. Какого черта? И тут до меня доходит. Теперь сериал никто не сможет закрыть. Джонни будет получать свою долю, пока Виктория жива. Наверное, он надеется, что ее заболевание развивается медленно и болезненно. Он уже представляет себе сумму, которую получит за ее съемки в инвалидной коляске и с кислородной маской.
   Микаэла быстро проходит мимо меня в дом, а Джонни подходит ближе.
   — Мы добьемся, что этот сериал купят сразу несколько каналов, — шепчет он.
   Никогда не видел его таким счастливым. Впервые в жизни начинаю сомневаться, действительно ли я создан для этой грязной работы.

МИКАЭЛА

   — Сначала самое главное, — бушует Виктория. — Выключите этот чертов кондиционер!
   Она слишком спокойна и деловита для женщины, которая недавно узнала, что смертельно больна. Я этого не понимаю. Иногда я бываю бесчувственной, но только не сейчас. Я очень подавлена. Естественно, в отличие от Рейчел, веду себя сдержанно. Она плакала, пробиваясь через кордон охранников, а теперь плачет еще сильнее.
   — Отныне температура в моем доме должна быть не ниже двадцати четырех градусов, — объявляет Виктория.
   Рейчел торопится переключить температуру. Надеюсь, она возьмет себя в руки — а то потеет еще сильнее обычного. Но когда она возвращается, ее лицо сияет от восторга.
   — Вам только что звонил Чарли Роуз. Они просят об эксклюзивном интервью для программы «60 минут-II».
   — Я что, недостаточно хороша для обычных «60 минут» ? Когда они объявятся? Когда я буду на смертном одре?
   Печаль мгновенно возвращается к Рейчел, и ее глаза снова наполняются слезами.
   — Мне так жаль, мадам…
   Виктория отводит взгляд и требует сигарету. Я достаю одну из своей пачки, подаю ей и подношу зажигалку. Прикурив, Виктория благодарит меня.
   — Я не курила три года, — говорит она. — Лорн не выносил этого. Но это больше не важно, правда? — Она глубоко вдыхает дым и радостно сообщает: — По-прежнему великолепные ощущения!
   Не понимаю ее. Я вообще ничего не понимаю.
   — Виктория, что делаем дальше? — спрашивает Джонни.
   — Я хочу, чтобы обо мне писали как можно больше. Я готова выступить в качестве приглашенной звезды в «Уилл энд Грейс» и даже в «Голливудских крестиках-ноликах». Я напишу книгу для детей. Не сомневаюсь, Эй-энд-и теперь снимет программу о моей жизни. Единственное, что поможет мне пережить это тяжелое время, — любовь и поддержка моих поклонников. — Мы с Рейчел записываем ее слова. — Теперь, когда Лорн исчез из моей жизни, я не хочу, чтобы в доме оставались его вещи: фотографии, одежда, обувь, диски, клюшки для гольфа, тренажеры, машины. Не желаю больше ничего этого видеть.
   — Отправить все это ему? — наивно спрашивает Рейчел.
   Виктория, шагавшая до этого по комнате, останавливается.
   — Ты с ума сошла? Все это было куплено на мои деньги. Он ничего не получит. Отдайте все благотворительным организациям. Мне в любом случае нужно списать их со счетов.
   — Куда бы вы хотели передать его вещи? — спрашиваю я.
   — Куда угодно. Можете найти нуждающийся хоспис здесь, в Лос-Анджелесе. Это нас вполне устроит, правильно? И мне нужно как можно скорее переговорить с Лебовицем. Скажите ему, я хочу подать на развод не срочно, а немедленно! И, Джонни…
   — Да, Виктория!
   — Позвони на телевидение. Мне нужны новые сценаристы и новые продюсеры. Только взрослые, пожалуйста! Молодежь слишком переоценили, особенно в этом городе! Мы должны начать работу над серией, в которой все выясняется.
   — Выясняется что? — тупо спрашивает Джонни.
   — Моя героиня узнает, что скоро умрет. Я хочу, чтобы это была первая серия осеннего цикла.
   Мы смотрим на нее во все глаза. Виктория знает, что ее ужасное заболевание интересует нас так же сильно, как и безумствующих репортеров, большинство из которых все еще толпится перед домом.
   — Я понимаю, почему вы на меня так смотрите, — говорит Виктория. — И собираюсь посвятить вас в детали. Ведь все вы для меня как члены семьи. — Рейчел безуспешно пытается сдержаться и громко всхлипывает. — Но я не могу сделать этого. Так что это будет моя личная битва. И я не боюсь. Честно говоря, во многом чувствую себя даже сильнее и увереннее, чем когда-либо. Есть старое изречение: «Жить так, словно каждый миг последний». Я никогда раньше не понимала его смысла. Но теперь все иначе. Вот что я собираюсь делать и предлагаю вам тоже попробовать.
   — Но как сценаристы узнают, о чем писать, — спрашивает Гриффин, — если не рассказать им, что происходит?
   — А для чего им эта информация? Если рассказать, что у меня рак, здоровые люди потеряют интерес к нашему шоу. Думаю, хватит и того, что жить мне осталось недолго. Ради Бога, даже мне этого достаточно. А вы считаете, что это мало для сериала.
   — Хорошая мысль, — замечает Джонни. — Неизвестность пугает гораздо сильнее.
   — Именно так, — соглашается Виктория.
   — Мне очень нравится! — По лицу Джонни блуждает дебильная улыбка. — Скажу честно, я в восторге.
   — Ну и чего вы ждете? — огрызается Виктория. — У нас не так много времени!
   — Я сейчас же отправляюсь на телевидение, — говорит Джонни. — Позвоню, как только будут новости. — Он поспешно удаляется в сопровождении Гриффина.
   Виктория переключает внимание на нас с Рейчел.
   — Сообщайте мне обо всех, кто будет просить об интервью, — приказывает она, глядя на меня.
   — Обязательно.
   — Не знаю, как быть с Барбарой Уолтере. Она, конечно, позвонит, но, по-моему, это глупое шоу «Вью», которое она сейчас ведет, подрывает ее статус серьезной журналистки.
   — А мне оно нравится, — говорит Рейчел. — Особенно часть под названием «Горячие темы».
   — А мне эта новая веселая блондинка не внушает доверия, — замечаю я.
   — Хорошо, в любом случае я приму решение, когда придет время. А теперь пойдемте. — Виктория направляется к лестнице.
   Через спальню она проходит в огромную гардеробную, по площади равную гаражу на три машины.
   Вижу свое отражение в одной из зеркальных стен и понимаю, что маскарад мне больше не нужен. Я снова могу выглядеть привлекательно! Эта девушка еще способна возбуждать! Снимаю очки, вытаскиваю зубы и сую их в карман. Жаль, что здесь такое ужасное освещение. Обнаруживаю новую морщинку на лбу. Ботокс ^[25], я уже иду! Быстро отворачиваюсь от зеркала.
   Виктория медленно проводит рукой по костюмам Лорна. Открывает ящик, вынимает футболку, подносит ее к лицу и вдыхает запах.
   — Что она делает? — шепотом спрашивает Рейчел.
   Пожимаю плечами.
   Виктория достает пару трусов-«боксеров», внимательно их разглядывает и бросает на пол. Потом открывает все ящики и вываливает из них белье, спортивную одежду, носки, футболки и майки. Она мечется по комнате, распахивая дверцы шкафов. Оттуда летят дизайнерские костюмы и куртки. Она швыряет через плечо галстуки, сдергивает с вешалок рубашки и брюки, словно сошедшая с ума героиня Фей Данауэй в фильме «Дорогая мамочка», на лице которой написано: «Больше никаких проволочных вешалок». Мы с Рейчел пригибаемся, когда Виктория начинает швырять обувь. Кроссовки «Найк», «Нью баланс», мокасины от Бруно Магли, туфли «Прада» и «Гуччи» пролетают над нашими головами и с глухим стуком ударяются о противоположную стену. Закончив, Виктория отступает назад, чтобы оценить проделанную работу. Мы втроем стоим по колено в вещах Лорна. Виктория прижимает руку к груди и глубоко вздыхает.
   — Позовите прислугу.
   Три горничные, появившиеся в гардеробной, не могут поверить своим глазам. Но беспокойство на их лицах сменяется восторгом, когда Виктория предлагает им забрать эти вещи.
   — Ваши мужья будут выглядеть шикарно в этих костюмах, — улыбается она.
   Ловлю себя на мысли, что эта женщина выглядит необычайно счастливой для умирающей.
   Виктория уходит, мы с Рейчел следуем за ней, а горничные набрасываются на щедрые дары как оголодавшие гиены. И тут Виктория оглядывается и впервые за все время пристально на меня смотрит. Теперь я похожа на себя настоящую, и она чувствует, что что-то изменилось. Но не знает, что именно, и ее это не слишком волнует.
   — Девочки, вы тоже можете взять что-нибудь, — говорит она, и мы с Рейчел возвращаемся.
   Рейчел внимательно рассматривает галстуки.
   — Какие из них самые дорогие?
   — «Николь Миллере».
   Она выбирает пять самых ярких.
   — Вот это да! Мой сосед Дэн будет пользоваться большим успехом. Правда, он и сейчас не страдает от его отсутствия, — улыбается она.
   Рейчел такая странная!
   Через несколько минут вещи исчезают из гардеробной. Горничные выходят, нагруженные отвоеванной в тяжелой борьбе добычей. И часть шкафов, принадлежавших Лорну, остается абсолютно пустой.
   — В Эль-Сегундо появятся несколько великолепно одетых садовников-гватемальцев, — говорю я Рейчел.
   — Идите сюда! — зовет нас Виктория, и мы направляемся в ее спальню. Си-эн-эн уже показывает репортаж о пресс-конференции. — Все постельные принадлежности нужно сжечь. Кто знает, какая еще гадость там ползает?
   Мы с Рейчел переглядываемся. Это постельное белье может стоить не меньше десяти тысяч — ради Бога, это же «Дьюкс» — и будет великолепно смотреться в моей спальне после очистки от вшей.
   — Вы уверены, что его нужно именно сжечь?
   И вдруг мы слышим голос Лорна и поворачиваемся к телевизору — толпы репортеров атакуют его у входа в отель «Пенинсьюла».
   — Я заявляю, что не несу ответственности за здоровье Виктории, — говорит он. — Она наркоманка, у нее серьезные проблемы с психикой. Не понимаю, почему она так нападает на меня.
   — Правда, что во время семейной жизни у вас были многочисленные связи на стороне? — спрашивает один из репортеров.
   — Нет, это ложь. Ни сейчас, ни во время совместной жизни с Викторией у меня не было ни единого романа. Моей огромной ошибкой стало то, что я дарил ей всю свою любовь.
   — Вы только послушайте его, меня сейчас вырвет! — кричит Виктория.
   — Вы заразили ее вшами? — звучит еще один вопрос.
   — Я даже не буду отвечать. Это глупо! Проблема в том, что Виктория фригидна. У нас не было секса на протяжении двух лет.
   Виктория показывает телевизору средний палец. — У самого крошечный член! — Мы с Рейчел удивленно на нее смотрим. — Подождите, вот появятся у вас мужья! — раздраженно говорит она. — Я не знаю ни одной семейной пары, продолжающей заниматься сексом. По крайней мере друг с другом. — Мы замерли и не можем двинуться с места. — Что уставились? Давайте пошевеливайтесь!
   Приятно видеть, как быстро Виктория оправилась от потрясения. Я бы даже сказала, слишком быстро! Похоже, эта история со смертельным заболеванием— полная чушь.

ДЖЕБ

   «Стрип молл» — раннее утро
 
   — Я еду в спортивный зал и по-прежнему думаю об Эшли. Проезжаю мимо химчистки, которой владеют корейцы. Именно сюда я отдавал одежду семьи Блума. И вдруг у меня возникает великолепная идея. Быстро разворачиваюсь, останавливаюсь у химчистки и захожу внутрь. Парень за прилавком знает меня. О, Джеб! — сияет он. Это единственное, что я понимаю из целой фразы. — Ты приехала за чистая одежда!
   — Конечно! — киваю я, и он приносит несколько вещей.
 
   Телефон-автомат — раннее утро
 
   Снимаю трубку и набираю номер Эшли.
   — Алло?
   От ее мелодичного голоса у меня по телу бегут мурашки.
   — Эшли, это Джеб.
   — Привет, Джеб, — радуется она.
   Пока все идет нормально!
   — Я около химчистки. Ты дома? Здесь есть кое-что для вас, и я мог бы заехать к тебе по дороге на работу.
   — Спасибо тебе большое, Джеб. Да, я буду дома.
   — Не за что, скоро увидимся, — говорю я и вешаю трубку.
 
   Рядом с домом Блума — утро
 
   Подъезжаю к дому и паркуюсь рядом с «рейндж-ровером». Быстрый взгляд в зеркало заднего вида — вроде бы все в порядке: чисто выбрит, хорошо пахну и одет в свежевыглаженную рубашку. Беру желто-коричневую папку со своими стихами и вещи из химчистки с заднего сиденья. Эшли не сразу открывает мне дверь, но встречает меня широкой улыбкой:
   — Привет, Джеб!
   — Привет! — отвечаю я и показываю одежду: — Куда положить?
 
   В доме Блума — утро
 
   — Вешай вот сюда, — кивает Эшли в сторону вешалки. — Потом отнесу наверх.
   Вешаю одежду и протягиваю ей папку:
   — Мои стихи.
   — Здорово! — оживляется она. — Мне не терпится их прочитать!
   — А где Джереми? — спрашиваю я. Неужели запомнил имя этого малыша?
   — Он на занятиях, учится слушать музыку. Сегодня у них драматические кантаты Моцарта. Я должна забрать его через час.
   Вполне логично!
   — Я могу еще что-нибудь для тебя сделать?
   — Ничего не приходит в голову, — смеется Эшли. — А как ты? Есть время выпить кофе?
   Что, черт возьми, происходит? Она не знает, что ее муж меня уволил, — это очевидно. А теперь еще и просит остаться.
   — Конечно, я могу задержаться ненадолго.
   На лице Эшли снова появляется замечательная улыбка.
   — Прекрасно!
   Иду за ней на кухню и сажусь за стол.
   — Рэндалл загружает тебя работой, даже когда уезжает из города? — интересуется Эшли.
   Из города? Приятно, черт возьми!
   — Ты же его знаешь! Постоянно чем-нибудь занят.
   — Конечно, знаю, — вздыхает Эшли, наливая мне кофе, и предлагает сахар и сливки.
   — Только сливки, спасибо.
   Я чувствую запах ее духов: что-то свежее, зеленое, пахнущее огурцом. Это опасная тема! Нужно держать себя в руках!
   Эшли приносит мне чашку с блюдцем и садится рядом.
   — Джеб, расскажи мне что-нибудь интересное. О работе.
   Я мог бы начать с истории о своем увольнении.
   — На моем уровне нет ничего особо интересного, — говорю я.
   — Можно задать тебе вопрос?
   — Конечно.
   Она заметно нервничает, делает глоток, и на чашке остается яркий след губной помады.
   — У Рэндалла не бывает странных разговоров по телефону?
   — Каждый день.
   Она широко открывает глаза:
   — С кем ?
   — Ему звонят продюсеры, режиссеры, актеры. Они все странные.