Страница:
Подозреваю, что я говорю с Кейшей Кристи, — слышу я. Вот черт! — Если это так, надеюсь, она понимает, что проблема не решится сама собой. Тем более она не такая уж маленькая.
Вешаю трубку. Я услышала достаточно. Нужно разгребать массу дерьма, а тут еще этот чертов бюрократ дышит мне в спину.
— Спокойной ночи, Кейша, — гудит он низким голосом.
Я так расстроена из-за увольнения, что не обращаю на него внимания. Пытаюсь открыть машину, но ничего не выходит. Лу подходит, чтобы помочь мне.
— Давай, я попробую, — предлагает он и, взяв ключи, с легкостью отпирает дверь.
— Спасибо, — бормочу я, забираясь внутрь.
Но он придерживает дверцу, не давая мне ее захлопнуть. Сердито смотрю на него.
— Ты хорошо выглядишь, малышка. Вижу, что у тебя плохое настроение, но выглядишь ты отлично. Как тебе удалось так быстро сбросить вес?
— Вес? Что? Разве я была толстой?
— Яне говорил этого. Или мужчина не может сделать комплимент хорошенькой девушке?
Лу прав. Может, он не такой уж плохой парень. И, сама не понимая, что делаю, вдруг спрашиваю:
— Сколько, ты говоришь, мы можем получить за фотографию Тревиса?
Его глаза загораются.
— Зависит от того, что это будет. Тревис на Родео-драйв стоит всего пятьдесят баксов, а вот Тревис в какой-нибудь «ситуации» может принести нам тысячи.
Завожу машину и прихожу в себя. Это же сумасшествие! Я не могу так поступить! Где мое самоуважение?
— Забудь об этом, — отрезаю я. — Я ничего тебе не предлагала.
Захлопываю дверцу, жму на педали и уезжаю.
— Какого черта ты здесь делаешь? Кто тебе дал мой адрес? — кричу я.
— Я пришел извиниться, — говорит он и, похоже, не лукавит.
— За что?
— За то, что пытался втянуть тебя в свои дела. Неужели он сказал это?
— Ты серьезно?
— Не буду рассказывать тебе красивую историю о том, как когда-то мечтал стать серьезным фотографом. Это будет неправдой. Работой я зарабатываю на жизнь, она мне нравится, и я не собираюсь извиняться. Но мне не стоило предлагать это тебе. Ты хорошая девушка, я уверен, и поэтому пришел сюда извиниться.
— А ты не пудришь мне мозги ? — сомневаюсь я в его искренности.
— Черт возьми! А что мне от тебя может быть нужно?
— Не знаю. Извини, у меня был тяжелый день. Меня уволили.
— Шутишь?
— Заходи, у меня вроде есть пиво, если хочешь.
— Ну что ж, с удовольствием.
Лу входит, и я закрываю за ним дверь.
— Вот это да! — Он поражен. — Ты одна живешь в таком доме?
— Да, Марта переехала в домик для гостей.
Лу проходит в комнату и замечает коллекцию записей отца.
— Ты очень любишь джаз, да?
— Можно и так сказать.
Лу внимательно разглядывает комнату, замечает на стене золотые диски и «Грэмми» и подходит ближе, чтобы рассмотреть их.
— Постой! Эдди Кристи был твоим отцом? — спрашивает он.
Я киваю.
— Вот это да!
Я иду за пивом. Вернувшись, вижу, что он разглядывает один из альбомов отца.
— Твой старик был легендой, малышка!
— Он и для меня легенда. Ведь мне исполнилось всего шесть, когда он умер.
И внезапно я начинаю плакать. Лу подходит и обнимает меня. Уже очень давно я не была в объятиях мужчины, дольше, чем готова это признать. Продолжаю плакать, но мне становится лучше. Приятно, когда тебя обнимают. Вот черт!
РВЙЧЕЛ
ГРИФФИН
Вешаю трубку. Я услышала достаточно. Нужно разгребать массу дерьма, а тут еще этот чертов бюрократ дышит мне в спину.
* * *
Направляюсь к машине и вижу, как из кустов выбирается Лу, обвешанный фотоаппаратами.— Спокойной ночи, Кейша, — гудит он низким голосом.
Я так расстроена из-за увольнения, что не обращаю на него внимания. Пытаюсь открыть машину, но ничего не выходит. Лу подходит, чтобы помочь мне.
— Давай, я попробую, — предлагает он и, взяв ключи, с легкостью отпирает дверь.
— Спасибо, — бормочу я, забираясь внутрь.
Но он придерживает дверцу, не давая мне ее захлопнуть. Сердито смотрю на него.
— Ты хорошо выглядишь, малышка. Вижу, что у тебя плохое настроение, но выглядишь ты отлично. Как тебе удалось так быстро сбросить вес?
— Вес? Что? Разве я была толстой?
— Яне говорил этого. Или мужчина не может сделать комплимент хорошенькой девушке?
Лу прав. Может, он не такой уж плохой парень. И, сама не понимая, что делаю, вдруг спрашиваю:
— Сколько, ты говоришь, мы можем получить за фотографию Тревиса?
Его глаза загораются.
— Зависит от того, что это будет. Тревис на Родео-драйв стоит всего пятьдесят баксов, а вот Тревис в какой-нибудь «ситуации» может принести нам тысячи.
Завожу машину и прихожу в себя. Это же сумасшествие! Я не могу так поступить! Где мое самоуважение?
— Забудь об этом, — отрезаю я. — Я ничего тебе не предлагала.
Захлопываю дверцу, жму на педали и уезжаю.
* * *
Час спустя, когда я разделываюсь с третьим по счету «Криспи крем», звонят в дверь. Решаю, что это снова парень из налоговой службы, но, осторожно посмотрев в глазок, вижу Лу. Открываю дверь, кипя от негодования.— Какого черта ты здесь делаешь? Кто тебе дал мой адрес? — кричу я.
— Я пришел извиниться, — говорит он и, похоже, не лукавит.
— За что?
— За то, что пытался втянуть тебя в свои дела. Неужели он сказал это?
— Ты серьезно?
— Не буду рассказывать тебе красивую историю о том, как когда-то мечтал стать серьезным фотографом. Это будет неправдой. Работой я зарабатываю на жизнь, она мне нравится, и я не собираюсь извиняться. Но мне не стоило предлагать это тебе. Ты хорошая девушка, я уверен, и поэтому пришел сюда извиниться.
— А ты не пудришь мне мозги ? — сомневаюсь я в его искренности.
— Черт возьми! А что мне от тебя может быть нужно?
— Не знаю. Извини, у меня был тяжелый день. Меня уволили.
— Шутишь?
— Заходи, у меня вроде есть пиво, если хочешь.
— Ну что ж, с удовольствием.
Лу входит, и я закрываю за ним дверь.
— Вот это да! — Он поражен. — Ты одна живешь в таком доме?
— Да, Марта переехала в домик для гостей.
Лу проходит в комнату и замечает коллекцию записей отца.
— Ты очень любишь джаз, да?
— Можно и так сказать.
Лу внимательно разглядывает комнату, замечает на стене золотые диски и «Грэмми» и подходит ближе, чтобы рассмотреть их.
— Постой! Эдди Кристи был твоим отцом? — спрашивает он.
Я киваю.
— Вот это да!
Я иду за пивом. Вернувшись, вижу, что он разглядывает один из альбомов отца.
— Твой старик был легендой, малышка!
— Он и для меня легенда. Ведь мне исполнилось всего шесть, когда он умер.
И внезапно я начинаю плакать. Лу подходит и обнимает меня. Уже очень давно я не была в объятиях мужчины, дольше, чем готова это признать. Продолжаю плакать, но мне становится лучше. Приятно, когда тебя обнимают. Вот черт!
РВЙЧЕЛ
Сегодня я видела Викторию обнаженной. Сначала это показалось мне очень странным, но потом я привыкла. Она хотела, чтобы я обработала воском ее спину внизу. Там растут тонкие темные волоски, и она их терпеть не может. Я ее понимаю. В средней школе я знала одну девушку с бородой. Ее звали Денис. Надеюсь, у нее все хорошо! Это было действительно печальное зрелище, потому что, не побрившись с утра, — к двенадцати часам она обрастала щетиной, как мужчина.
Мне пришлось разложить массажный стол. Это было непросто, но как только я справилась, Виктория сбросила одежду и взобралась на него. От удивления я невольно открыла рот.
— В чем дело? — поинтересовалась она в свойственной ей неприятной манере. — Ты никогда не видела обнаженную женщину?
Что ж, знаменитую обнаженную женщину я никогда не видела, тем более лично. Но это произошло сегодня утром. С приездом в Лос-Анджелес я узнала многое, о чем раньше и предположить не могла.
Интересно, чем сейчас она занята? Я внизу, жду сигнал интеркома, но когда он наконец раздается, подскакиваю на месте.
— Рошель?
— Да, мисс Раш?
— Поднимись ко мне, — приказывает она.
Иду наверх, размышляя, что на этот раз сделала неверно. Виктория расхаживает по комнате в маленьких трусиках-танга. Стараюсь не смотреть, хотя у нее великолепное тело для женщины ее возраста.
— Взгляни на меня, — говорит она и наклоняется так близко к моему лицу, что мне приходится отступить. Похоже, она только что пользовалась скрабом. — Ты видишь морщины?
— Мадам?
— На моем лице, Рошель! У меня на лице есть морщины?
— Нет, мадам, — лгу я. Кое-где видны мелкие морщинки, но я не хочу ее обидеть.
— Смотри внимательнее, — командует она и придвигается совсем близко. Мне неловко от такой близости с обнаженной знаменитостью. Это невероятно, но от нее пахнет вареными яйцами! Пристально разглядываю ее лицо. Она внимательно следит за мной.
— Ничего не вижу, — наконец сообщаю я.
— Ничего?
— Нет, — уверяю я. — Никаких морщин… Но зато два седых волоска в бровях.
Не знаю, зачем я это сказала. Может, хотела, чтобы осмотр закончился, и боялась, что этого не произойдет, пока я не выдам что-то конкретное.
— Что? — Виктория в ужасе.
— Всего два, — пытаюсь успокоить ее я. Она несется к зеркалу с подсветкой и кричит:
— Принеси мне пинцет!
Протягиваю пинцет, и она как сумасшедшая начинает выщипывать брови. Пытаюсь на цыпочках выйти из комнаты, но меня останавливает грозный рык:
— Разве я разрешила тебе уйти?
— Нет, мадам.
Она продолжает свое занятие, а я стою рядом, сжав руки, как школьница, которую только что отругали.
— Где Мэтти?
— У своего друга.
— Какого друга? У него их много!
— У Тейлора.
Она опускает руки.
— Он убрал комнату?
— Я не знаю.
— Почему бы тебе не проверить?
В комнате Мэтта настоящий свинарник. Грязная одежда разбросана по полу, кровать не убрана, упаковки от еды и скомканные салфетки «Клинекс» уже не умещаются в переполненной мусорной корзине. Возвращаюсь к Виктории.
— Он не убрал.
Она поднимает только что выщипанную бровь:
— Я не разрешила уходить, пока он не уберет комнату. Верни его немедленно.
— Но я не знаю, где живет Тейлор! Виктория открывает баночку с кремом.
— Это записано в Книге!
Ну конечно! Я бегом спускаюсь в винный погреб И открываю раздел «Друзья Мэтта». Тейлор живет в Таузенд-Оукс, а это достаточно далеко от Брентвуда. Поднимаюсь наверх. Виктория накладывает под глаза крем бирюзового цвета и издает очень странный звук, как будто сморкается: «Ханва! Ханва!»
Объясняю, что до дома Тейлора ехать достаточно долго, особенно сейчас, в самый пик.
— Пусть это будет тебе уроком, — говорит она и дважды издает этот странный звук.
— Мне? — Я сбита с толку.
— В будущем ты должна следить, чтобы он убирал свою комнату.
— Хорошо, мадам, — подчиняюсь я. — Извините. Я вернусь, как только смогу.
— Нет, — заявляет она. — Быстрее.
Проходит целый час, прежде чем я доезжаю до места. Трижды нажимаю на звонок, но никто не открывает. В конце концов на пороге появляется подросток. Темные волосы стоят торчком, на шее — собачий ошейник с заклепками.
— Мэтт здесь? — спрашиваю я.
— А ты кто?
— Меня зовут Рейчел. Я ассистент его матери.
— Подожди здесь, — говорит он и захлопывает дверь.
Слышу приглушенные голоса. Потом выходит Мэтт.
— Чего тебе?
— Твоя мать хочет, чтобы я привезла тебя домой.
— Зачем это? — изумляется он.
— Ты не убрал свою комнату.
— И что?
— Я только выполняю поручение. И буду тебе очень признательна, если сейчас ты поедешь со мной.
— Дружище, если ты сейчас останешься, — вмешивается Тейлор, — она может не пустить тебя в поход в следующие выходные.
— Твою мать! — кричит Мэтт. — Ты прав! — Он выбегает из дома, а я тихо благодарю Тейлора за помощь. В ответ тот захлопывает дверь перед моим носом.
Мэтт стоит около моей машины и кривится:
— Ты повезешь меня домой на этом куске дерьма?
— Выглядит действительно не очень, но до сих пор она ни разу меня не подводила.
— А моя мама знает, на чем ты катаешь ее драгоценного сыночка?
— Вряд ли, — честно признаюсь я.
Мэтт обходит машину и открывает дверцу со стороны пассажирского кресла.
— Подожди, — кричу я. — С моей стороны дверь не открывается, поэтому я перелезаю там.
— Ты серьезно, черт возьми?
Я забираюсь в машину. Мэтт тоже садится и захлопывает дверь. Я прошу его пристегнуться. Он даже не пробует возражать. Парень нервничает, и я не могу винить его за это. Выруливаю и пытаюсь его разговорить:
— Чем ты любишь заниматься?
— Мне нравится, когда мне делают минет. Если тебе это по вкусу, мы можем подружиться.
Я немедленно прекращаю разговор и концентрируюсь на дороге: автомобильный поток на трассе 101 очень плотный. Впереди едет машина с номерным знаком, на котором написано «Райтер» [32]. Очень оригинально! В Лос-Анджелесе, вероятно, не менее двадцати тысяч писателей, и думаю, идет настоящее соревнование за оригинальный номерной знак, по которому окружающие могут определить, чем ты занимаешься. Пытаюсь придумать другие варианты: «Райтер», «Ритер», «Айрайт4ю» [33] «Рерайт». Когда-нибудь, если повезет, мою машину тоже украсит один из таких номеров. Но я не хочу будить в себе напрасную надежду — устала ждать ответа.
— Поверить не могу, что у тебя нет радио, — жалуется Мэтт.
Поворачиваюсь и смотрю на мальчика, которому нравится минет.
— Есть, но оно не работает.
— Почему не починишь?
— У меня нет денег.
— Неудачница хренова.
— Мэтт, — огорчаюсь я, — почему ты такой озлобленный?
— Потому что ты не берешь у меня в рот.
— Ты со всеми девушками так грубо разговариваешь?
— Сделай мне минет, и все обсудим.
— А каково было бы твоей маме услышать это?
— Ни хрена она не почувствует. Думает только о себе.
— Ты поэтому злишься?
— А то!
— А где живет твой отец?
— В Сан-Франциско.
— Неплохо. Я слышала, там очень здорово. Сама не была, зато видела фотографии. Он снова женился?
— Нет. Теперь он настоящий гомик. Думаю, это мать его так обломала. У отца есть любовник, который регулярно вышибает из него дерьмо, но он не возражает. Уверен, это лучше, чем жизнь с матерью.
— Мэтт, мне кажется, ты должен дать маме шанс. Она сильно изменилась, с тех пор как узнала о своей болезни. Ты разве не заметил?
— Откуда ты, черт возьми? У тебя такой странный акцент.
— Я из Шугарленда, это в Техасе.
— Там все такие доверчивые?
— Доверчивые? Не понимаю, что ты имеешь в виду. В Шугарленде много интересных и необычных людей. Хотя, конечно, есть и доверчивые. В «Старбакс», например, была девушка, которая готовила сандвичи. Она верила всему, что ей говорили. Однажды кто-то сказал, что ученые клонировали овцу и назвали ее Долли. И она поверила в это!
— Какая же ты зануда! Зачем ты мне это рассказываешь? Какой кошмар сидеть здесь с тобой! Надеюсь, никто из знакомых не увидит меня в этой дерьмовозке.
Несколько минут мы едем молча.
— Знаешь, Мэтт, — наконец говорю я, — твоя мать замечательная женщина и очень тебя любит. Точно знаю — ты самый важный человек в ее жизни. Если ты покинешь Викторию, она будет несчастна. — Мне кажется, я пытаюсь пробудить его от сна.
— Это правда? — смотрит на меня Мэтт.
— Да, — уверяю я. — Так и есть.
Мэтт улыбается. Я впервые вижу его улыбку, и он кажется довольно милым. Чувствую себя прекрасно. Мои слова, видимо, дошли до цели.
— Я могу помочь? — спрашиваю я.
Она раскладывает приборы на две льняные салфетки.
— Нет, я все уже сделала.
— Может, вы хотите, чтобы я заказала еду?
— Я уже позвонила в небольшой итальянский ресторанчик, который нравится Мэтти. Скоро все привезут. Не пропусти звонок.
Я немного озадачена. Виктория никогда не заказывает себе еду. Похоже, она хочет угодить сыну. Надеюсь, наш разговор в машине немного смягчит его отношение к матери. Но боюсь, этого не произойдет. Несколько минут спустя Мэтти входит в кухню с большой спортивной сумкой.
Виктория делает вид, что ничего не замечает.
— Привет, Мэтти! Обед скоро привезут. Я заказала для тебя лазанью «Четыре сыра». Может быть, сядешь?
— Не могу. Я должен успеть на самолет. Кровь отхлынула от лица Виктории.
— Куда ты собрался?
— В Сан-Франциско. Только что разговаривал с отцом. В аэропорту меня уже ждет билет.
У меня разрывается сердце. Это я во всем виновата. Мое первое желание — немедленно спрятаться, но я не могу пошевелиться.
— Зачем тебе ехать к этому придурку? — Голос Виктории звучит пронзительно, хотя она старается себя контролировать. — Я думала, ты здесь счастлив.
— Ненавижу это место, — цедит он. Виктория бросается к сыну:
— Мэтти, не делай этого! Я умру без тебя!
— Почему ты не можешь вести себя как нормальный человек? Зачем постоянно все извращать и доводить до максимума ?
Он стремительно уходит, а Виктория бежит за ним к двери, падает на колени и хватает за ноги:
— Мэтт, дорогой, мой маленький мальчик! Я умоляю тебя! Не разбивай мое сердце! Я не могу без тебя жить.
— Так не живи, — бросает он и освобождается от ее объятий.
Я в шоке. Это я во всем виновата.
— Вам принести воды? — выпаливаю я. Думаю, сейчас ей помогла бы витаминная вода «Спасение». И внезапно понимаю, какой глупый вопрос задала. Иногда я бываю такой дурой! При чем здесь вода? Она только что потеряла сына! Зачем я сказала все это Мэтту? Какая же я идиотка!
Не успеваю подойти к Виктории и помочь ей подняться, как она уже сама вскакивает на ноги. Слезы высохли.
— Слава Богу! — глубоко вздыхает она.
— Простите? — Я ничего не понимаю.
— Мне нужно отдохнуть от этого монстра. Пусть отец-засранец пообщается с ним какое-то время.
Не могу поверить! Чтобы мать сказала такое о собственном ребенке? О маленьком существе, которое когда-то было размером с горошину или еще меньше, росло, росло, а потом выбралось на свет, все сморщенное и липкое, в первый день своей жизни! Викария понимает, о чем я думаю.
— Рошель, не смотри на меня так! Если тебе не повезет, однажды ты тоже станешь матерью и вспомнишь этот семинольный [34] момент.
Думаю, она хотела сказать «семенной», но, может, я ошибаюсь. Возможно, у племени индейцев-семинолов есть какой-нибудь странный ритуал, в котором участвуют подростки? Нужно посмотреть в Интернете!
— Я вам сочувствую, — говорю я. — Я знаю, Мэтти вас очень любит.
— Почему ты так решила?
— Ну, в Шугарленде напротив нас жила одна женщина. И у нее был сын, похожий на Мэтти и примерно его возраста — очень озлобленный мальчик. Однажды он катался на роликах под дождем, и в него ударила молния. За один вечер он стал совсем другим человеком. Отец Пит сказал, это было чудо. И в данном случае я готова с ним согласиться.
— Рошель, ты очень странная девушка.
— Да, мадам, — соглашаюсь я и даже радуюсь, что она отвлеклась, потому что понимаю: мне не стоило рассказывать ей эту историю. У нее плохой конец: ужасная кровавая бойня и длительный срок тюремного заключения. Уверена, Виктории не хотелось бы слышать об этом. Вспоминаю тучного мужчину средних лет, который переехал жить в тот дом через несколько недель после того, как специальная бригада отчистила всю кровь. Он занимался дрессировкой собак. На его визитке была нарисована собака в военной форме — явно хорошо выдрессированная. И рядом было написано: «Чак Макгивиллрей — заклинатель собак». Летом он любил расхаживать по дому голый и не задергивал шторы. Это было отвратительно. И, выглядывая из окна спальни, я видела, как этот огромный розовый человек переходит из комнаты в комнату, сопровождаемый собаками.
Виктория быстро поднимается по лестнице.
— Позвони в ресторан и отмени заказ, — распоряжается она.
— Хорошо, мадам.
Мне немного жаль, что сегодняшний день так закончился. И очень жаль, что приходится отменять доставку еды. Мы с Викторией могли бы вместе поужинать. Это было бы здорово. Иногда мне кажется, что она могла бы стать такой матерью, которой у меня никогда не было. Может, я подсознательно оттолкнула от нее Мэтта? Нет, лучше не думать об этом: такие мысли меня пугают. В моем сознании есть области, которые лучше не тревожить.
— Алло? — хриплю я.
— Рошель?
Часы показывают половину третьего утра.
— Да, мадам?
— Я не могу уснуть.
— Я оставила две таблетки снотворного на ночном столике.
— Я уже выпила их и еще два валиума, ничего не помогает. Приезжай, я хочу разобрать гардероб.
— Сейчас?
— Конечно, сейчас, ты что, идиотка? Существует только настоящий момент. Carpe diem [35], и все такое.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Уже еду.
Встаю, ополаскиваю лицо и одеваюсь. Интересно, стоит ли рассказать об этом случае другим ассистентам в «Трейдер Вик» на следующей неделе? Я слышала от них двести или триста невероятных историй, но эта может оказаться самой скандальной.
— Рейчел? — Это Дэн.
— Иди спать, — шепчу я.
Но он уже трет глаза и выходит из своей спальни.
— Куда ты собралась, черт возьми?
— К Виктории.
— В это время?
— Я согласилась на эту работу, прочитала Книгу правил и приняла на себя все обязанности, перечисленные на странице четыреста семнадцать, вот только не могу вспомнить, в каком порядке.
— Это сумасшествие, равноценное жестокому обращению!
— Не совсем, — говорю я. — Смотря с чем сравнивать. Я слышала истории и похуже.
— Я хочу прийти на одно из ваших собраний по четвергам.
— Извини, ты не можешь, только ассистенты.
— Не стоит тебе сейчас ехать к Виктории. Ты должна сообщить куда-нибудь о ее требованиях.
— Куда?
— Не знаю, разве у вас нет профсоюза или какой-нибудь похожей организации?
— Конечно, нет. Мы же ассистенты.
— Утех, кто работает в «Ральфе», есть профсоюз. У уборщиков универмагов есть профсоюз.
— Дэн, мне пора. Я нужна ей.
— Это ужасно.
— Что? — спрашиваю я.
— Ты хоть понимаешь, что эти же слова говорила о своей матери?
Он прав. Но ведь моя мать тоже во мне нуждалась, разозлиться бы на Дэна за то, что вспоминает о том времени, но разве не он помог мне собраться с силами и уехать из дома? Дэн твердил мне: «Рейчел, ты тоже человек. И у тебя есть своя жизнь». Я не забыла его слова. Не думаю, что поверила ему, но я их помню.
— Она умирает, — объясняю я Дэну.
— Журнал «Пипл» не уверен в этом.
— Что ты имеешь в виду?
— Они опубликовали статью, где все так называемые эксперты в области психического здоровья заявляют, что ей нужно сказать правду до того, как весь мир начнет сомневаться в этой бредовой истории.
Дэн всегда говорит «так называемые» про психологов. Его отец — один из трех психологов в Шугарленде — был вынужден уехать из города после истории с Бетти Шварц — директором средней школы.
— Как ты можешь говорить такое?
— Даже если она больна, нехорошо вызывать тебя среди ночи. А твои постоянные переработки? Ты занята по шесть, иногда даже по семь дней в неделю. Вчера вечером пришла в полночь. И перестала посещать курсы сценаристов.
— У меня нет на них времени.
— Ты делаешь ошибку, Рейчел. Ты не прислуга, связанная условиями контракта.
— Мне пора, — открываю я дверь.
Дэн идет следом за мной.
— Рейч, мне это совсем не нравится!
Убегаю. У меня нет времени на споры с Дэном. И я не полная дура! Понимаю: в чем-то он прав. Хорошо, в основном!
Еду по пустым мрачным улицам и размышляю над ситуацией. Конечно, Виктория меня использует. Но она ведь страдает, и рядом с ней должен кто-то быть. Похоже, что этот человек — я. Думаю, в этом есть нечто магическое или даже сверхъестественное, как сказал бы отец Пит. Я, маленькое ничтожество из Шугарленда, — единственный человек в мире, к кому Виктория Раш может обратиться за помощью в трудную минуту. Раньше я видела ее по телевизору. И даже в самых смелых мечтах не могла представить, что однажды стану ее лучшим другом.
Вхожу в дом, поднимаюсь к Виктории и зову ее по имени. Ответа нет. Осторожно вхожу в комнату и вижу, что она лежит в кровати.
— Виктория? — Молчание. Наверное, она меня игнорирует. Иногда ей это свойственно. На цыпочках приближаюсь еще немного. — Виктория?
Я уже начинаю беспокоиться. Но потом слышу высокий храп, похожий на свист чайника. Она крепко спит, сжимая в руке телефонную трубку. Несколько секунд рассматриваю ее: волосы спутались, и в уголке рта скопилась слюна. Удивительно, как невинно выглядят спящие, — каждый напоминает младенца Иисуса, даже, наверное, серийные убийцы и этот парень Джеб. Может, вам интересно мое мнение? Так думаю, мир был бы гораздо лучше, если бы некоторые спали постоянно.
Виктория фыркает, как поросенок, когда я забираю у нее телефон. Застываю на месте и жду несколько секунд, пока она снова не начинает храпеть. Потом кладу трубку среди пузырьков с таблетками. Их, естественно, очень много.
— Спокойной ночи, Виктория, — шепчу я и выхожу из комнаты, осторожно закрывая за собой дверь.
Нет смысла возвращаться домой, раз я уже здесь. Поэтому ложусь прямо на ковер у двери. Вдруг она меня позовет?
Мне пришлось разложить массажный стол. Это было непросто, но как только я справилась, Виктория сбросила одежду и взобралась на него. От удивления я невольно открыла рот.
— В чем дело? — поинтересовалась она в свойственной ей неприятной манере. — Ты никогда не видела обнаженную женщину?
Что ж, знаменитую обнаженную женщину я никогда не видела, тем более лично. Но это произошло сегодня утром. С приездом в Лос-Анджелес я узнала многое, о чем раньше и предположить не могла.
Интересно, чем сейчас она занята? Я внизу, жду сигнал интеркома, но когда он наконец раздается, подскакиваю на месте.
— Рошель?
— Да, мисс Раш?
— Поднимись ко мне, — приказывает она.
Иду наверх, размышляя, что на этот раз сделала неверно. Виктория расхаживает по комнате в маленьких трусиках-танга. Стараюсь не смотреть, хотя у нее великолепное тело для женщины ее возраста.
— Взгляни на меня, — говорит она и наклоняется так близко к моему лицу, что мне приходится отступить. Похоже, она только что пользовалась скрабом. — Ты видишь морщины?
— Мадам?
— На моем лице, Рошель! У меня на лице есть морщины?
— Нет, мадам, — лгу я. Кое-где видны мелкие морщинки, но я не хочу ее обидеть.
— Смотри внимательнее, — командует она и придвигается совсем близко. Мне неловко от такой близости с обнаженной знаменитостью. Это невероятно, но от нее пахнет вареными яйцами! Пристально разглядываю ее лицо. Она внимательно следит за мной.
— Ничего не вижу, — наконец сообщаю я.
— Ничего?
— Нет, — уверяю я. — Никаких морщин… Но зато два седых волоска в бровях.
Не знаю, зачем я это сказала. Может, хотела, чтобы осмотр закончился, и боялась, что этого не произойдет, пока я не выдам что-то конкретное.
— Что? — Виктория в ужасе.
— Всего два, — пытаюсь успокоить ее я. Она несется к зеркалу с подсветкой и кричит:
— Принеси мне пинцет!
Протягиваю пинцет, и она как сумасшедшая начинает выщипывать брови. Пытаюсь на цыпочках выйти из комнаты, но меня останавливает грозный рык:
— Разве я разрешила тебе уйти?
— Нет, мадам.
Она продолжает свое занятие, а я стою рядом, сжав руки, как школьница, которую только что отругали.
— Где Мэтти?
— У своего друга.
— Какого друга? У него их много!
— У Тейлора.
Она опускает руки.
— Он убрал комнату?
— Я не знаю.
— Почему бы тебе не проверить?
В комнате Мэтта настоящий свинарник. Грязная одежда разбросана по полу, кровать не убрана, упаковки от еды и скомканные салфетки «Клинекс» уже не умещаются в переполненной мусорной корзине. Возвращаюсь к Виктории.
— Он не убрал.
Она поднимает только что выщипанную бровь:
— Я не разрешила уходить, пока он не уберет комнату. Верни его немедленно.
— Но я не знаю, где живет Тейлор! Виктория открывает баночку с кремом.
— Это записано в Книге!
Ну конечно! Я бегом спускаюсь в винный погреб И открываю раздел «Друзья Мэтта». Тейлор живет в Таузенд-Оукс, а это достаточно далеко от Брентвуда. Поднимаюсь наверх. Виктория накладывает под глаза крем бирюзового цвета и издает очень странный звук, как будто сморкается: «Ханва! Ханва!»
Объясняю, что до дома Тейлора ехать достаточно долго, особенно сейчас, в самый пик.
— Пусть это будет тебе уроком, — говорит она и дважды издает этот странный звук.
— Мне? — Я сбита с толку.
— В будущем ты должна следить, чтобы он убирал свою комнату.
— Хорошо, мадам, — подчиняюсь я. — Извините. Я вернусь, как только смогу.
— Нет, — заявляет она. — Быстрее.
Проходит целый час, прежде чем я доезжаю до места. Трижды нажимаю на звонок, но никто не открывает. В конце концов на пороге появляется подросток. Темные волосы стоят торчком, на шее — собачий ошейник с заклепками.
— Мэтт здесь? — спрашиваю я.
— А ты кто?
— Меня зовут Рейчел. Я ассистент его матери.
— Подожди здесь, — говорит он и захлопывает дверь.
Слышу приглушенные голоса. Потом выходит Мэтт.
— Чего тебе?
— Твоя мать хочет, чтобы я привезла тебя домой.
— Зачем это? — изумляется он.
— Ты не убрал свою комнату.
— И что?
— Я только выполняю поручение. И буду тебе очень признательна, если сейчас ты поедешь со мной.
— Дружище, если ты сейчас останешься, — вмешивается Тейлор, — она может не пустить тебя в поход в следующие выходные.
— Твою мать! — кричит Мэтт. — Ты прав! — Он выбегает из дома, а я тихо благодарю Тейлора за помощь. В ответ тот захлопывает дверь перед моим носом.
Мэтт стоит около моей машины и кривится:
— Ты повезешь меня домой на этом куске дерьма?
— Выглядит действительно не очень, но до сих пор она ни разу меня не подводила.
— А моя мама знает, на чем ты катаешь ее драгоценного сыночка?
— Вряд ли, — честно признаюсь я.
Мэтт обходит машину и открывает дверцу со стороны пассажирского кресла.
— Подожди, — кричу я. — С моей стороны дверь не открывается, поэтому я перелезаю там.
— Ты серьезно, черт возьми?
Я забираюсь в машину. Мэтт тоже садится и захлопывает дверь. Я прошу его пристегнуться. Он даже не пробует возражать. Парень нервничает, и я не могу винить его за это. Выруливаю и пытаюсь его разговорить:
— Чем ты любишь заниматься?
— Мне нравится, когда мне делают минет. Если тебе это по вкусу, мы можем подружиться.
Я немедленно прекращаю разговор и концентрируюсь на дороге: автомобильный поток на трассе 101 очень плотный. Впереди едет машина с номерным знаком, на котором написано «Райтер» [32]. Очень оригинально! В Лос-Анджелесе, вероятно, не менее двадцати тысяч писателей, и думаю, идет настоящее соревнование за оригинальный номерной знак, по которому окружающие могут определить, чем ты занимаешься. Пытаюсь придумать другие варианты: «Райтер», «Ритер», «Айрайт4ю» [33] «Рерайт». Когда-нибудь, если повезет, мою машину тоже украсит один из таких номеров. Но я не хочу будить в себе напрасную надежду — устала ждать ответа.
— Поверить не могу, что у тебя нет радио, — жалуется Мэтт.
Поворачиваюсь и смотрю на мальчика, которому нравится минет.
— Есть, но оно не работает.
— Почему не починишь?
— У меня нет денег.
— Неудачница хренова.
— Мэтт, — огорчаюсь я, — почему ты такой озлобленный?
— Потому что ты не берешь у меня в рот.
— Ты со всеми девушками так грубо разговариваешь?
— Сделай мне минет, и все обсудим.
— А каково было бы твоей маме услышать это?
— Ни хрена она не почувствует. Думает только о себе.
— Ты поэтому злишься?
— А то!
— А где живет твой отец?
— В Сан-Франциско.
— Неплохо. Я слышала, там очень здорово. Сама не была, зато видела фотографии. Он снова женился?
— Нет. Теперь он настоящий гомик. Думаю, это мать его так обломала. У отца есть любовник, который регулярно вышибает из него дерьмо, но он не возражает. Уверен, это лучше, чем жизнь с матерью.
— Мэтт, мне кажется, ты должен дать маме шанс. Она сильно изменилась, с тех пор как узнала о своей болезни. Ты разве не заметил?
— Откуда ты, черт возьми? У тебя такой странный акцент.
— Я из Шугарленда, это в Техасе.
— Там все такие доверчивые?
— Доверчивые? Не понимаю, что ты имеешь в виду. В Шугарленде много интересных и необычных людей. Хотя, конечно, есть и доверчивые. В «Старбакс», например, была девушка, которая готовила сандвичи. Она верила всему, что ей говорили. Однажды кто-то сказал, что ученые клонировали овцу и назвали ее Долли. И она поверила в это!
— Какая же ты зануда! Зачем ты мне это рассказываешь? Какой кошмар сидеть здесь с тобой! Надеюсь, никто из знакомых не увидит меня в этой дерьмовозке.
Несколько минут мы едем молча.
— Знаешь, Мэтт, — наконец говорю я, — твоя мать замечательная женщина и очень тебя любит. Точно знаю — ты самый важный человек в ее жизни. Если ты покинешь Викторию, она будет несчастна. — Мне кажется, я пытаюсь пробудить его от сна.
— Это правда? — смотрит на меня Мэтт.
— Да, — уверяю я. — Так и есть.
Мэтт улыбается. Я впервые вижу его улыбку, и он кажется довольно милым. Чувствую себя прекрасно. Мои слова, видимо, дошли до цели.
* * *
Когда мы возвращаемся домой, Мэтт выскакивает из машины и несется в свою комнату. Викторию я нахожу на кухне, она накрывает стол на двоих. Достала хорошую посуду: красивый фарфор, серебряные приборы и хрустальные бокалы.— Я могу помочь? — спрашиваю я.
Она раскладывает приборы на две льняные салфетки.
— Нет, я все уже сделала.
— Может, вы хотите, чтобы я заказала еду?
— Я уже позвонила в небольшой итальянский ресторанчик, который нравится Мэтти. Скоро все привезут. Не пропусти звонок.
Я немного озадачена. Виктория никогда не заказывает себе еду. Похоже, она хочет угодить сыну. Надеюсь, наш разговор в машине немного смягчит его отношение к матери. Но боюсь, этого не произойдет. Несколько минут спустя Мэтти входит в кухню с большой спортивной сумкой.
Виктория делает вид, что ничего не замечает.
— Привет, Мэтти! Обед скоро привезут. Я заказала для тебя лазанью «Четыре сыра». Может быть, сядешь?
— Не могу. Я должен успеть на самолет. Кровь отхлынула от лица Виктории.
— Куда ты собрался?
— В Сан-Франциско. Только что разговаривал с отцом. В аэропорту меня уже ждет билет.
У меня разрывается сердце. Это я во всем виновата. Мое первое желание — немедленно спрятаться, но я не могу пошевелиться.
— Зачем тебе ехать к этому придурку? — Голос Виктории звучит пронзительно, хотя она старается себя контролировать. — Я думала, ты здесь счастлив.
— Ненавижу это место, — цедит он. Виктория бросается к сыну:
— Мэтти, не делай этого! Я умру без тебя!
— Почему ты не можешь вести себя как нормальный человек? Зачем постоянно все извращать и доводить до максимума ?
Он стремительно уходит, а Виктория бежит за ним к двери, падает на колени и хватает за ноги:
— Мэтт, дорогой, мой маленький мальчик! Я умоляю тебя! Не разбивай мое сердце! Я не могу без тебя жить.
— Так не живи, — бросает он и освобождается от ее объятий.
Я в шоке. Это я во всем виновата.
— Вам принести воды? — выпаливаю я. Думаю, сейчас ей помогла бы витаминная вода «Спасение». И внезапно понимаю, какой глупый вопрос задала. Иногда я бываю такой дурой! При чем здесь вода? Она только что потеряла сына! Зачем я сказала все это Мэтту? Какая же я идиотка!
Не успеваю подойти к Виктории и помочь ей подняться, как она уже сама вскакивает на ноги. Слезы высохли.
— Слава Богу! — глубоко вздыхает она.
— Простите? — Я ничего не понимаю.
— Мне нужно отдохнуть от этого монстра. Пусть отец-засранец пообщается с ним какое-то время.
Не могу поверить! Чтобы мать сказала такое о собственном ребенке? О маленьком существе, которое когда-то было размером с горошину или еще меньше, росло, росло, а потом выбралось на свет, все сморщенное и липкое, в первый день своей жизни! Викария понимает, о чем я думаю.
— Рошель, не смотри на меня так! Если тебе не повезет, однажды ты тоже станешь матерью и вспомнишь этот семинольный [34] момент.
Думаю, она хотела сказать «семенной», но, может, я ошибаюсь. Возможно, у племени индейцев-семинолов есть какой-нибудь странный ритуал, в котором участвуют подростки? Нужно посмотреть в Интернете!
— Я вам сочувствую, — говорю я. — Я знаю, Мэтти вас очень любит.
— Почему ты так решила?
— Ну, в Шугарленде напротив нас жила одна женщина. И у нее был сын, похожий на Мэтти и примерно его возраста — очень озлобленный мальчик. Однажды он катался на роликах под дождем, и в него ударила молния. За один вечер он стал совсем другим человеком. Отец Пит сказал, это было чудо. И в данном случае я готова с ним согласиться.
— Рошель, ты очень странная девушка.
— Да, мадам, — соглашаюсь я и даже радуюсь, что она отвлеклась, потому что понимаю: мне не стоило рассказывать ей эту историю. У нее плохой конец: ужасная кровавая бойня и длительный срок тюремного заключения. Уверена, Виктории не хотелось бы слышать об этом. Вспоминаю тучного мужчину средних лет, который переехал жить в тот дом через несколько недель после того, как специальная бригада отчистила всю кровь. Он занимался дрессировкой собак. На его визитке была нарисована собака в военной форме — явно хорошо выдрессированная. И рядом было написано: «Чак Макгивиллрей — заклинатель собак». Летом он любил расхаживать по дому голый и не задергивал шторы. Это было отвратительно. И, выглядывая из окна спальни, я видела, как этот огромный розовый человек переходит из комнаты в комнату, сопровождаемый собаками.
Виктория быстро поднимается по лестнице.
— Позвони в ресторан и отмени заказ, — распоряжается она.
— Хорошо, мадам.
Мне немного жаль, что сегодняшний день так закончился. И очень жаль, что приходится отменять доставку еды. Мы с Викторией могли бы вместе поужинать. Это было бы здорово. Иногда мне кажется, что она могла бы стать такой матерью, которой у меня никогда не было. Может, я подсознательно оттолкнула от нее Мэтта? Нет, лучше не думать об этом: такие мысли меня пугают. В моем сознании есть области, которые лучше не тревожить.
* * *
Мой беспокойный сон прерывает звонок сотового телефона.— Алло? — хриплю я.
— Рошель?
Часы показывают половину третьего утра.
— Да, мадам?
— Я не могу уснуть.
— Я оставила две таблетки снотворного на ночном столике.
— Я уже выпила их и еще два валиума, ничего не помогает. Приезжай, я хочу разобрать гардероб.
— Сейчас?
— Конечно, сейчас, ты что, идиотка? Существует только настоящий момент. Carpe diem [35], и все такое.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Уже еду.
Встаю, ополаскиваю лицо и одеваюсь. Интересно, стоит ли рассказать об этом случае другим ассистентам в «Трейдер Вик» на следующей неделе? Я слышала от них двести или триста невероятных историй, но эта может оказаться самой скандальной.
— Рейчел? — Это Дэн.
— Иди спать, — шепчу я.
Но он уже трет глаза и выходит из своей спальни.
— Куда ты собралась, черт возьми?
— К Виктории.
— В это время?
— Я согласилась на эту работу, прочитала Книгу правил и приняла на себя все обязанности, перечисленные на странице четыреста семнадцать, вот только не могу вспомнить, в каком порядке.
— Это сумасшествие, равноценное жестокому обращению!
— Не совсем, — говорю я. — Смотря с чем сравнивать. Я слышала истории и похуже.
— Я хочу прийти на одно из ваших собраний по четвергам.
— Извини, ты не можешь, только ассистенты.
— Не стоит тебе сейчас ехать к Виктории. Ты должна сообщить куда-нибудь о ее требованиях.
— Куда?
— Не знаю, разве у вас нет профсоюза или какой-нибудь похожей организации?
— Конечно, нет. Мы же ассистенты.
— Утех, кто работает в «Ральфе», есть профсоюз. У уборщиков универмагов есть профсоюз.
— Дэн, мне пора. Я нужна ей.
— Это ужасно.
— Что? — спрашиваю я.
— Ты хоть понимаешь, что эти же слова говорила о своей матери?
Он прав. Но ведь моя мать тоже во мне нуждалась, разозлиться бы на Дэна за то, что вспоминает о том времени, но разве не он помог мне собраться с силами и уехать из дома? Дэн твердил мне: «Рейчел, ты тоже человек. И у тебя есть своя жизнь». Я не забыла его слова. Не думаю, что поверила ему, но я их помню.
— Она умирает, — объясняю я Дэну.
— Журнал «Пипл» не уверен в этом.
— Что ты имеешь в виду?
— Они опубликовали статью, где все так называемые эксперты в области психического здоровья заявляют, что ей нужно сказать правду до того, как весь мир начнет сомневаться в этой бредовой истории.
Дэн всегда говорит «так называемые» про психологов. Его отец — один из трех психологов в Шугарленде — был вынужден уехать из города после истории с Бетти Шварц — директором средней школы.
— Как ты можешь говорить такое?
— Даже если она больна, нехорошо вызывать тебя среди ночи. А твои постоянные переработки? Ты занята по шесть, иногда даже по семь дней в неделю. Вчера вечером пришла в полночь. И перестала посещать курсы сценаристов.
— У меня нет на них времени.
— Ты делаешь ошибку, Рейчел. Ты не прислуга, связанная условиями контракта.
— Мне пора, — открываю я дверь.
Дэн идет следом за мной.
— Рейч, мне это совсем не нравится!
Убегаю. У меня нет времени на споры с Дэном. И я не полная дура! Понимаю: в чем-то он прав. Хорошо, в основном!
Еду по пустым мрачным улицам и размышляю над ситуацией. Конечно, Виктория меня использует. Но она ведь страдает, и рядом с ней должен кто-то быть. Похоже, что этот человек — я. Думаю, в этом есть нечто магическое или даже сверхъестественное, как сказал бы отец Пит. Я, маленькое ничтожество из Шугарленда, — единственный человек в мире, к кому Виктория Раш может обратиться за помощью в трудную минуту. Раньше я видела ее по телевизору. И даже в самых смелых мечтах не могла представить, что однажды стану ее лучшим другом.
Вхожу в дом, поднимаюсь к Виктории и зову ее по имени. Ответа нет. Осторожно вхожу в комнату и вижу, что она лежит в кровати.
— Виктория? — Молчание. Наверное, она меня игнорирует. Иногда ей это свойственно. На цыпочках приближаюсь еще немного. — Виктория?
Я уже начинаю беспокоиться. Но потом слышу высокий храп, похожий на свист чайника. Она крепко спит, сжимая в руке телефонную трубку. Несколько секунд рассматриваю ее: волосы спутались, и в уголке рта скопилась слюна. Удивительно, как невинно выглядят спящие, — каждый напоминает младенца Иисуса, даже, наверное, серийные убийцы и этот парень Джеб. Может, вам интересно мое мнение? Так думаю, мир был бы гораздо лучше, если бы некоторые спали постоянно.
Виктория фыркает, как поросенок, когда я забираю у нее телефон. Застываю на месте и жду несколько секунд, пока она снова не начинает храпеть. Потом кладу трубку среди пузырьков с таблетками. Их, естественно, очень много.
— Спокойной ночи, Виктория, — шепчу я и выхожу из комнаты, осторожно закрывая за собой дверь.
Нет смысла возвращаться домой, раз я уже здесь. Поэтому ложусь прямо на ковер у двери. Вдруг она меня позовет?
ГРИФФИН
Я испытываю настоящее, ни с чем не сравнимое удовольствие, наблюдая, как парни взмывают вверх и забивают мяч в корзину. Если НБА прекратит свое существование, чем еще смогут заняться семифутовые «небоскребы» в кедах? Конечно, отправиться в Голливуд! Именно эта мысль помогла Родману и Шаку заключить контракты со студиями. Я лежу на диване в «боксерах» и смотрю игру «Лейкерс» против «Кинге». Какое блаженство! Впервые за долгие месяцы мой желудок спокоен. Во время рекламы переключаюсь на кабельный канал И-эс-пи-эн, транслирующий конкурс «Сильнейший мужчина мира»: двое огромных мутантов разбивают пивные бочонки о кирпичную стену. До этого они зубами тянули туристические автобусы на сто метров. Именно за такие программы я люблю средства массовой информации.
Стучат в дверь. Тянусь за пультом и увеличиваю звук. Снова стучат. Со стоном заставляю себя подняться с дивана и неторопливо иду к выходу.
— Кто там?
— Кенвин,
Открываю дверь и смотрю на парня.
— Привет, Джи!
— Как дела у моего любимого друга-хакера?
— Эй, я не хакер. У меня есть то, что белые назвали бы «способности к бизнесу». — Он проносится мимо меня в гостиную и кивает на телевизор: — Любишь баскетбол?
— Да, — отвечаю я. — Некоторым геям тоже нравится спорт.
— Все еще придерживаешься этой версии?
— Кенвин, что ты хотел?
Он берет пульт и рассматривает его.
— Мне нужна твоя помощь. Удивительная храбрость!
— В чем?
Он по-прежнему смотрит на пульт.
— Ты ведь работаешь на Тревиса Траска, да?
Я удивлен и не понимаю, куда он клонит.
— Откуда ты знаешь? — Во взгляде, брошенном на меня, читается, что я проявляю крайнюю степень слабоумия. — Так в чем дело? — вздыхаю я.
— Моей девушке очень нравится Тревис, и я подумал, не сможешь ли ты достать для меня его фотографию с автографом.
— Твоей подружке нужна фотография Тревиса?
— Она не моя подружка, — в свою очередь, вздыхает он. — Пока. Но если я подарю ей эту фотографию, может, она захочет ею стать. Ты понимаешь, о чем я?
— Конечно, понимаю.
— А в обмен на это обещаю никому не рассказывать, что ты не гей. И пусть это будет подлинный автограф. Даже не пытайся его подделать.
Мне следовало бы поторговаться об условиях сделки, но уж очень она комична. И как он узнал о моих способностях подделывать документы? Протягиваю руку:
— Согласен.
Как настоящий профессионал, Кенвин отвечает на рукопожатие и уходит. Возвращаюсь к игре. «Кинге» вырвались на семь очков вперед. Играть в четвертом тайме осталось девять минут. Снова стучат в дверь.
— Ты достал меня! — кричу я. Но в ответ слышу другой голос, и это определенно женщина.
— Подожди минуту, — вскакиваю я. Открываю дверь и впускаю Микаэлу.
Стучат в дверь. Тянусь за пультом и увеличиваю звук. Снова стучат. Со стоном заставляю себя подняться с дивана и неторопливо иду к выходу.
— Кто там?
— Кенвин,
Открываю дверь и смотрю на парня.
— Привет, Джи!
— Как дела у моего любимого друга-хакера?
— Эй, я не хакер. У меня есть то, что белые назвали бы «способности к бизнесу». — Он проносится мимо меня в гостиную и кивает на телевизор: — Любишь баскетбол?
— Да, — отвечаю я. — Некоторым геям тоже нравится спорт.
— Все еще придерживаешься этой версии?
— Кенвин, что ты хотел?
Он берет пульт и рассматривает его.
— Мне нужна твоя помощь. Удивительная храбрость!
— В чем?
Он по-прежнему смотрит на пульт.
— Ты ведь работаешь на Тревиса Траска, да?
Я удивлен и не понимаю, куда он клонит.
— Откуда ты знаешь? — Во взгляде, брошенном на меня, читается, что я проявляю крайнюю степень слабоумия. — Так в чем дело? — вздыхаю я.
— Моей девушке очень нравится Тревис, и я подумал, не сможешь ли ты достать для меня его фотографию с автографом.
— Твоей подружке нужна фотография Тревиса?
— Она не моя подружка, — в свою очередь, вздыхает он. — Пока. Но если я подарю ей эту фотографию, может, она захочет ею стать. Ты понимаешь, о чем я?
— Конечно, понимаю.
— А в обмен на это обещаю никому не рассказывать, что ты не гей. И пусть это будет подлинный автограф. Даже не пытайся его подделать.
Мне следовало бы поторговаться об условиях сделки, но уж очень она комична. И как он узнал о моих способностях подделывать документы? Протягиваю руку:
— Согласен.
Как настоящий профессионал, Кенвин отвечает на рукопожатие и уходит. Возвращаюсь к игре. «Кинге» вырвались на семь очков вперед. Играть в четвертом тайме осталось девять минут. Снова стучат в дверь.
— Ты достал меня! — кричу я. Но в ответ слышу другой голос, и это определенно женщина.
— Подожди минуту, — вскакиваю я. Открываю дверь и впускаю Микаэлу.