— Господи Иисусе! Нет, правда?
   — Прекрати поминать это кошмарное имя — вон ту даму в дрожь бросило, а она тебя даже не слышит. И вообще помолчи. — Она слетала куда-то и тут же вернулась. — Эти трое так и ошиваются около чайной. Выходи и двигай к двенадцатому. Лучше с теми, кто идет в ту же сторону. И не вздумай оглядываться!
   Мертвый Руфинус успел обмякнуть и смотрел остекленевшими глазами в пол, как будто уронил что-то. На другой конец скамейки села маленькая фея с сумкой на колесах. Пока что она не заметила, в каком состоянии ее сосед, но надолго ли это?
   — Ладно, пошли, — сказал Тео. — Инфаркт я и на ходу могу получить.
   Лица эльфов, которые еще недавно завораживали его, а последние полчаса оставались незамеченными, текли мимо, как в кошмаре. Вот сейчас кто-то укажет на него и крикнет: «Самозванец!»
   Страшнее всего было чувство — нет, уверенность, — что кто-то с блестящим белым лицом идет позади него и вот-вот опустит руку ему на затылок...
   — Сказано тебе, не оглядывайся!
   Тео уже шел по платформе с группой эльфов своего роста, направляясь к вагонам первого класса, и тут на него словно холодной водой плеснули.
   — Господи Боже! Билеты-то у Руфинуса!
   — Нет, не у Руфинуса. Я их забрала у него час назад и сунула тебе в куртку — боялась, что этот недотепа их потеряет.
   — А я и не заметил.
   — Тебе можно весь парламент в карман засунуть, и ты не заметишь, — фыркнула она. — Больше на девок глазей. Теперь повернись и заходи.
   В вагоне третьего класса ему открылся настоящий зоопарк. Существа всех форм и размеров сражались за места. По совету Кочерыжки они не стали лезть в давку, прошли в самый конец и стали у двери, среди других пассажиров человеческого роста, но явно более низкого социального положения. Они смерили взглядом наряд Тео и тут же отвернулись. Что бы это значило?
   — Почему этот чертов поезд не отправляется? — шепотом спросил он у Кочерыжки. Он чувствовал, что щельники кружат где-то снаружи, как плавники вокруг тонущей лодки. Добежать бы до локомотива, схватить машиниста за шиворот и стучать его башкой о пульт, пока не тронется с места.
   Машинист, видно, почуял потенциальную угрозу на расстоянии, и свисток издал долгий вопль.
   — Ну, слава Богу, — выдохнул Тео. Миг спустя мимо окон их вагона промелькнули две темные фигуры с мертвенно-бледными лицами. «Сейчас они войдут сюда, — подумал он, — и сердце у меня остановится окончательно», — но они пробежали дальше, к первому классу, расталкивая толпу на платформе. Еще несколько секунд, и поезд отошел от станции. — Они сели все-таки? — спросил Тео. — Или остались?
   Кочерыжка пожала плечами, не выражая ни особого счастья, ни уверенности.
 
   Планарные ветры несли его, как невидимый воздушный змей. Бесплотный, он растягивался дальше некуда, до последней частицы живой и нацеленный на свою добычу. Она теперь была близко — иррха чуял ее среди прочих подобных ей существ с легкостью совы, находящей единственное пятнышко теплой жизни в густом подлеске.
   Преследование цели на этот раз далось ему непросто: путешествие между двумя планами оказалось труднее, чем ожидал иррха, если понятие «ожидать» применимо к нему, и потребовало напряжения всех его сил. Многое изменилось за те медленные века, что он провел в темных промежуточных пространствах. Иррха устал, насколько это было доступно не знающему устали существу, и досадовал, насколько доступно это существу, лишенному эмоций. Он был так близко к своей добыче, что почти касался ее, но не сумел ее схватить и завершить тем свое жгучее назначение, — это наполняло иррху ощущением, которое он не испытывал так долго, что забыл его и помнил лишь, что оно крайне неприятно.
   Ближе, еще ближе... здесь. Он обнаружил точное местонахождение своей цели. Осталось только преодолеть последнюю хрупкую перегородку и воплотиться во что-нибудь, способное передвигаться в этой плоскости, пока добыча не ускользнула опять. В последний раз он сделал неверный выбор — сначала понапрасну израсходовал силы, прогоняя из оболочки ее живого обитателя, а затем обнаружил, что тело сильно повреждено; пришлось потратить ценное время на восполнение недостающих частей кусками других пищащих, теплых мясных созданий. Сейчас добыча совсем близко, и он не вправе позволить себе новых промахов, которые могут повлечь за собой новый провал.
   Он сжался, скрутил себя в жгут, пал ниже. Сколько здесь жизни, туманящей ощущения, развившиеся за время пребывания в наиболее холодных и безжизненных измерениях. Но теперь его больше ничто не собьет с курса. Иррха нашел то, что искал, и устремился туда, навстречу взрывной сфере света, красок и звуков.
 
   Корнелия Тысячелистник перебирала свои покупки: летающую игрушку, движимую простыми, но долговечными чарами, куклу-гоблина в традиционном костюме из перьев, бус и стрекозиного крылышка, а также коллекцию спортивных вымпелов с эмблемами ведущих домов и шарфы с узором из бабочек — друзья заверили ее, что все знатные городские господа носят такие — и великое множество других свертков. Она, кажется, потратилась больше, чем рассчитывала, но ничего: до поезда в Ивы еще полчаса, а она уже закупила подарки для всех, кто был в ее списке, для племянницы и ее многочисленных деток. Дома, в их маленькой лесной деревушке, Тенистый считается чуть ли не таким же большим, как сам Город, и там очень расстроились бы, не получив подарка от тети Корнелии, которая ездила на трехсотую встречу выпускниц девичьей академии «Жимолость».
   Думая о своих внучатых племянницах, одна из которых собиралась в «Жимолость» на будущий год, Корнелия испытала странное чувство. Неужели уже триста лет прошло с тех пор, как она сама вошла ученицей под эти гулкие своды? Кажется, что все это было совсем недавно.
   Укладывая свертки обратно в сумку, она невольно заметила, что неприятный запах около скамьи усилился, и взглянула на эльфа, спавшего на другом конце. Одет хорошо, но никогда не известно, на что эти аристократы способны, особенно молодые. Пьян в стельку скорее всего. Однако спиртным от него не пахло, а пахло чем-то... очень скверным.
   Незнакомец повернул к ней голову, открыл глаза, и Корнелия ахнула. С глазами у молодого Цветка было что-то не так — они казались пустыми и тусклыми, почти незрячими.
   Цветок шевельнул губами и заговорил так, будто никогда прежде не пользовался речью, а уж куда подевалось произношение, приличествующее его социальному статусу!
   — Где-е...
   — Простите?
   — Где... он? — Пустоглазый потряс головой, словно попытка заговорить совсем его обессилила, и встал. При этом с его колен на плиты перрона шлепнулась какая-то липкая масса.
   Какая гадость, подумала Корнелия. Его стошнило — современная молодежь утратила всякое понятие о приличиях. Но при повторном взгляде на это красное месиво и на то, что свисало из-под разорванной рубашки молодого лорда, она подавилась криком и упала в обмороке на скамью.
   Иррха, удовлетворившись, видимо, телом Руфинуса нюх-Маргаритки, которое, будучи бесспорно мертвым, сохранило еще некоторую гибкость и не получило серьезных повреждений, медленно двинулся через вокзал станции Тенистой, заталкивая внутренности обратно под одежду.

15
 
ВЕЛИКАЯ РЯБИНОВАЯ РАВНИНА

   Сама Эльфландия устроена еще более странно, чем расположенный витками город, который я назвал Новым Эревоном: она не имеет вообще никакой четкой формы. Когда по ней путешествуешь, ее карта, говоря приблизительно, крутится, как волчок, или претерпевает еще какие-то, непонятные мне, метаморфозы. Эта земля просто отказывается лежать тихо и вести себя как подобает.
 
   — Читаешь?
   За струящимися окнами тянулся довольно унылый для Эльфландии пейзаж — холмистые, безлесные луга. Тео, удрученный этим зрелищем, зажатый между странно пахнущими пассажирами третьего класса, пытался сосредоточиться на книге Эйемона. Тот, кто задал ему вопрос, его сосед справа, смахивал на барана — красные глазки воинственно смотрели сквозь спутанную овчину.
   — Д-да... читаю.
   — А я вот не умею. Так и не выучился. — Баран оскалил длинные желтые зубы — то ли в улыбке, то ли с угрозой.
   — Очень жаль.
   — Дивлюсь я вам, грамотеям, какие вы умные. — Особого восхищения в его тоне не замечалось. Баран придвинулся еще ближе, дохнув на Тео кислым молоком. — А мы, по-твоему, дураки, да?
   — Да нет же...
   — Ты думаешь, вот сидит глупый мохнач, да? Оно и неудивительно, с твоим-то воспитанием и всем прочим.
   Тео отчаянно хотелось, чтобы Кочерыжка поскорее вернулась из своей разведывательной экспедиции — она отправилась проверять другие вагоны. До этого момента он надеялся избежать неприятностей, если будет помалкивать и сидеть, не поднимая глаз.
   — Эй ты, кучерявый, — вмешался эльф более человеческого вида, один из тех немногих, кого Тео определил как пожилых. Одежда на нем была чистая, хотя и поношенная, на лице в глубоких складках лежало нечто, напоминающее загар. Жилистый и сильный, он смотрел на мохнача недобрым взглядом.
   — Чего тебе, старикан? — отозвался тот. — Думаешь, если ты на человека похож, то и прав у тебя больше?
   — Сходство с человеком тут ни при чем, — сказал другой, напрочь этого сходства лишенный, со шкурой, как у броненосца, и выглядывающей из-под панциря крошечной головкой, — а вот ты нарываешься. Мы еще до Тенистой не успели доехать, а ты уже привязался к какому-то бедняге боггарту — он, мол, твой завтрак опрокинул.
   — И опрокинул! Носатый поганец вывернул полную коробку шинкованного сенца!
   Тео под этот спор забился в свой угол и поднял повыше тетрадь, чтобы отгородиться от попутчиков.
 
   Эльфландия делится на районы, именуемые полями, и они не всегда остаются одинаковыми. Вернее, сами по себе они одни и те же, но не всегда одинаковы по отношению один к другому — это самое лучшее объяснение, которое я способен дать как читателю, так и себе самому. Иногда кажется, будто области Эльфландии расположены движущимися кольцами — на одной неделе две области граничат друг с другом, а на следующей уже нет. В действительности все обстоит еще сложнее, поскольку четких правил относительно количества и регулярности этого движения не существует. Сегодня попасть в Дубраву из Ивняка или в Рябины из Боярышника нельзя, а завтра Дубрава уже открыта для Ив, в то время как Рябины и Боярышник остаются разобщенными.
   Я мало бывал за пределами Города и поэтому нечасто наблюдал подобные явления лично, хотя однажды это случилось и со мной, о чем я расскажу в свое время. Однако я часто слышал разговоры на эту тему — так люди в моем родном мире говорят о погоде, не уточняя, зачем нужно брать с собой зонтик, когда идет дождь; подразумевается, что каждый взрослый, если он не умственно отсталый, и так это знает. «Ольшаник в этом году далеко, — говорят в мире эльфов, — но сейчас там очень красиво. Надо бы собраться и съездить — через несколько дней будем там». А в другое время из тех же самых уст можно услышать: «Вчера вечером я был в Ольшанике».
 
   Тео что-то пощекотало шею, и он замер, думая, что это мохнатая морда человека-барана.
   — Щельника нигде не видать, — сообщила ему на ухо Кочерыжка.
   — Значит, в поезде его нет? — Тео старался говорить как можно тише. Двое подземных троллей, к его великому облегчению, стояли на платформе, когда поезд отходил от станции. Кочерыжка осматривала вагоны в поисках недостающего.
   — Я сказала, что его не видать, а это не совсем одно и то же. Народу в поезде битком — может, он в сортире или еще где. Уж не хочешь ли ты, чтоб я в каждый вонючий сортир тут заглядывала?
   — Нет, не хочу. Что дальше делать будем?
   — Для начала говори потише, Я стою у самой твоей челюсти и услышу, даже если ты будешь шептать, зато другие ничего не услышат. Что будем делать? В Город поедем, что же еще. Провожу тебя к тем, кто хочет с тобой встретиться, и вернусь к моим старикам.
   — Разве тебе не надо им позвонить? Сказать, где ты?
   — Не-а. Я большая девочка. Но ты мне напомнил кое о чем. Надо позвонить Пижме и все ему рассказать.
   — А как?
   — Ведь он же дал тебе говорящую ракушку.
   — А, да. У нас это называется «телефон».
   — В общем, надо его известить. Должен же клан Маргаритки узнать, что одного из них убили.
   — Мы что, отсюда звонить будем? — Тео посмотрел по сторонам. Мохнач молчал, крутя клок своей овчины грязно-серой рукой-копытом и сердито глядя на прервавшего его эльфа. В вагоне сидело около двухсот пассажиров, и очень немногие из них хотя бы отдаленно напоминали людей. У некоторых уши были, как у летучих мышей, и Тео подозревал, что они слышат каждое слово, произносимое им и Кочерыжкой.
   — Раз в жизни ты высказал здравую мысль. Когда у нас следующая остановка? — Кочерыжка призадумалась. — До Звездной еще далеко, так что твое место, пожалуй, не пропадет, если ты кой-куда сходишь.
   — В туалет, да? Пошли.
   Вагон покачивало, и Тео пришлось по пути ухватиться за спинку сиденья — так он полагал, пока не услышал недовольного ворчания: спинка на поверку оказалась шейным щитком чего-то ящерообразного.
   — Надо было нам, наверное, сесть во второй класс вместо третьего, — тихо посетовала Кочерыжка, пока Тео пятился, бормоча извинения. — Кого только нынче в поезда не пускают.
   Туалет оказался как туалет, если не считать сиденья, очень низкого и широкого, и лесенки, приделанной к стене рядом с раковиной.
   — А ты не хочешь зайти? — спросил Тео.
   — Я лучше снаружи покараулю.
   — Тут задвижка есть. Зайдем вместе. Вдруг Пижма спросит что-то, а я не смогу ответить?
   — Я в общественные туалеты с парнями не хожу, — нахмурилась Кочерыжка. — Ходила только с папой, пока маленькая была.
   — Эта неделя у нас проходит под девизом «все когда-нибудь делается впервые». Залетай.
   Если бы он закрылся здесь с кем-то другим, кроме Кочерыжки, они поместились бы с трудом. Она оторвала кусок полотенца от бумажного рулона, расстелила его на краю раковины, как одеяло для пикника, и уселась.
   — Хорошо еще, тут не очень грязно. Некоторые такое за собой оставляют...
   — Я знаю, что ты имеешь в виду.
   — Не можешь ты этого знать. Ты большой, а я маленькая, и оставленное бывает раз в двадцать больше меня.
   — Твоя взяла. — Тео посмотрелся в зеркало. — Хочу смыть эту дрянь, которой Долли меня намазала. С меня уже штукатурка сыплется, а в поезде есть такие же смуглые, как и я.
   — Так ведь они-то рабочие.
   — Ну и пусть. Здесь каких только нет, никто меня не заметит. Умоюсь, и все тут. — Он исполнил свое намерение, пустив теплую воду, вытерся полотенцем — на ощупь скорее шелковым, чем бумажным — и отскреб остатки белил за ушами и ниже подбородка. Почувствовав себя немного удобнее, он достал из кармана футляр. — Приступим. Достать ее или как? — спросил он, глядя на утопленную в бархате филигранную птичку.
   — Просто говори. Вызови Пижму.
   — Как вызвать?
   — Назови его по имени — Квиллиус.
   Тео, поднеся футляр так близко, что золото затуманилось от его дыхания, назвал имя, но ничего не произошло. Он попробовал еще раз. Немного погодя птичка осветилась, как будто ее вынесли на солнце.
   — В чем дело? — Фигурка оставалась в футляре, но голос, принадлежавший, бесспорно, Пижме, звучал прямо в ухе у Тео. — Я только что сел за стол.
   — У нас возникли трудности, — сказал Тео.
   — Кто это?
   — Господи Иисусе! — Кочерыжка сверкнула на него глазами и Тео попытался успокоиться. — А вы не догадываетесь? Сколько народу вы отправили на съедение за последние сутки?
   — Вильмос? — Резкость в голосе эльфа приобрела совсем иной смысл. — Что вы имеете в виду?
   — Ваш кузен или племянник, кем он вам там приходится — Тео запнулся. При всей его нелюбви к Пижме сообщать дурную весть вот так, с бухты-барахты... — Боюсь, что случилось несчастье. Руфинус подвергся нападению и убит.
   — Что-что? Где вы? Что у вас там происходит?
   Тео постарался объяснить ситуацию как можно короче. Пижма, видимо, очень удивился, но постигшее его горе скрывал хорошо — можно было подумать, что он только что узнал от садовника о болезни, поразившей его газон.
   «Это не совсем честно с моей стороны, — подумал Тео. — Они ведь не такие, как мы».
   — Летуница с вами?
   — Да.
   — Минуту, я поговорю с ней. Кочерыжка? — В голове у Тео что-то щелкнуло — теперь он и фею слышал у себя в ухе, как будто она сидела у него на плече, а не на краю раковины.
   — Я слушаю, граф.
   — Спасибо, что не оставила нашего гостя в беде. То, что рассказал мастер Вильмос... — Пижма явно хотел узнать, правда ли это, но чувствовал, что Тео будет оскорблен, и потому спросил: — Ты ничего не хочешь добавить?
   «А он, кажется, человечнее, чем я думал», — решил Тео.
   — В общем, нет, сэр. Мы по уши в дерьме, что верно, то верно.
   — Когда приедете в Город, идите прямо в дом Штокрозы. Хотя нет, погоди. Молодой Штокроза, посланный сюда, тоже убит. Это может означать многое, в том числе и то, что у них в доме есть шпионы — или у меня. Последнее даже вероятнее, поскольку вас и беднягу Руфинуса поджидали на станции. — Пижма надолго замолчал и наконец с ощутимой неуверенностью сказал следующее: — Самый надежный и здравомыслящий представитель Эластичных вне клана Маргаритки — это лорд Наперстянка. Он умен, и подводные течения Города знакомы ему, как русалке собственная река.
   Тео взглянул на водоросли вокруг своего запястья. Что, в сущности, такое эта русалочья метка? Надо будет попросить Кочерыжку объяснить толком.
   — Лорд Наперстянка умен, бесспорно, сэр — даже чересчур, как думают некоторые, — ответила между тем она.
   — О чем это ты?
   — Да просто кое-кто говорит, будто он в дружбе с лордом Дурманом.
   — У Дурмана много друзей — что здесь такого?
   — Вам, конечно, лучше знать, сэр, только он...
   — Что он? Глушитель — Сорняк, как ты выражаешься? Дурман действительно принадлежит к этой партии, при этом он наиболее терпимый и гибкий из них. Его убеждения во многом совпадают со взглядами нашего клана — за исключением его чрезмерной неприязни к смертным, разумеется. Но кем бы ни был Дурман, лорд Виорель Наперстянка — отнюдь не Сорняк, а вполне разумный центрист, член нашей парламентской фракции. Нет ничего плохого в том, чтобы дружить со своим политическим оппонентом — у нас, в конце концов, не война.
   — Прошу прощения, — нахмурилась Кочерыжка, — но ваш кузен погиб, несмотря на мирное время. И насчет засушенного сердца в коробочке Штокрозы тоже, думаю, с вами не согласятся.
   Тео прямо-таки видел неодобрительно поджатые губы Пижмы.
   — Знатные дома и в особенности их хозяева связаны глубокими и старинными узами, которые не обрываются из-за простых политических расхождений. Дурман и Наперстянка дружат еще с тех пор, как вместе учились в Лозоходной.
   Кочерыжка с досадой поерзала на своем насесте, но промолчала.
   — Итак, — продолжал Пижма, — в Городе сразу же отправляйтесь в дом Наперстянки. Кочерыжка знает, где это, но если... — Неуверенность на этот раз приобрела мрачный оттенок, который даже Пижма не мог скрыть. — Если вы вдруг расстанетесь, мастер Вильмос, ступайте на Родниковую площадь. Дом Наперстянки вы узнаете сразу — это самая высокая башня на площади. Просто скажите страже, что у вас послание от меня, и покажите им раковину, по которой мы говорим сейчас с вами. Этого, думаю, будет достаточно, чтобы к вам отнеслись серьезно. В противном случае передайте лорду Наперстянке следующие слова: «Пижма напоминает о речной струе».
   — Речная струя? — повторила Кочерыжка. — Вы спасли его, когда он тонул?
   — Нет. Это название таверны. Весьма низкого пошиба, признаю это со стыдом, но когда мы оба учились в Лозоходной академии, я помог Виви, как звали его тогда, выбраться там из одной переделки. Он помнит.
   У Тео это никак в голове не укладывалось. Они тайно говорят по телефону из вагонного туалета, их спутника недавно зарезали, а Пижма ведет себя так, будто это рассказ о похождениях дворецкого Дживса* [21].
   — Вы стойко переносите безвременную кончину вашего кузена.
   — Иначе говоря, вы находите мою скорбь недостаточной? — Голос Пижмы налился холодом. — Не стану разубеждать вас. Я не намерен опускаться до вашего плохо ориентированного восприятия.
   — Ну да. Как знаете. — Вряд ли стоило оскорблять того, кто может помочь тебе сохранить твою жизнь — а Тео в такой помощи определенно нуждался. За ним гоняются ходячие трупы и двуногие слизняки. Сюда бы еще тех ублюдков из «Властелина колец», как их там — черные всадники? Просто для полноты картины. — Извините, я не хотел вас обидеть.
   — Не будьте смешным. Обидеть меня не так-то легко. — Произнес он это, однако, сквозь зубы. — Позвоните мне, когда будете в Городе, и я дам вам инструкции, что сказать Наперстянке. Впоследствии я, возможно, свяжусь с ним лично, но пока я не выясню причину утечки информации, лучше пользоваться только приватными средствами связи, как сейчас.
   Миг спустя в ухе Тео как будто пузырек лопнул, и связь прервалась.
   — Да уж, — сказала Кочерыжка, пока Тео убирал телефон. — Дерьмовее некуда. Можно, думаю, вернуться на твое место — хотя нет, есть идея получше. Давай за мной.
   И она медленно полетела по направлению головы поезда. Они прошли еще один вагон третьего класса, наполненный причудливыми фигурами и лицами. Интересно, однако, как быстро это входит в привычку — если немного прищуриться, можно почти поверить, что ты снова дома. Многие пассажиры дремали, пока поезд с грохотом катился через залитые дождем луга.
   — Куда это мы? — шепотом спросил Тео.
   Кочерыжка вернулась назад, к его уху.
   — Щельники не успели на поезд, но у них должна быть связь с тем, кто их нанял. Они расскажут, как ты выглядишь, и кто-нибудь будет встречать нас, когда мы сойдем.
   — Черт, об этом я не подумал. Но в первый-то класс нам зачем идти? Ты вроде говорила, что там нас сразу заметят, потому мы и сели в задний вагон.
   — Если мы туда идем, значит, так надо. Знай шагай и помалкивай.
   Тео повиновался.
   — Вот куда надо было садиться в самом начале, — сказала Кочерыжка во втором классе. Здесь тоже попадались диковинные типы, но большинство выглядели, как рабочие и служащие в почти человеческом варианте. Некоторые поглядывали на движущуюся по проходу пару, но, кажется, интересовались больше летуницей, чем Тео. — Тут нам было бы в самый раз. Не пришлось бы связываться с мохначами и прочей задиристой шушерой.
   — Я знаю, что повторяюсь, но куда мы все-таки идем?
   — В спальные купе. Не доходя до ресторана.
   — Но ведь это очень дорогие места?
   — Да. И там наверняка пусто. Все либо в ресторане, либо в клубном вагоне.
   — Не понял.
   — Дерева густые, Вильмос, ты кончишь свои вопросы задавать или нет? Заткнись ненадолго, и сам увидишь. — Кочерыжка прошипела это так, что несколько пассажиров второго класса отвлеклись от журналов и разговоров. «Только сцен мне недоставало, — с бьющимся сердцем подумал Тео. — Если меня заметят, то и убить могут. Придется ей довериться». Он продолжал идти, глядя прямо перед собой.
   Они ступили на грохочущую площадку между вагонами. Здесь в воздухе чувствовалось что-то вроде озона или жженого сахара — так, наверное, пахнет магия, заставляющая поезд двигаться, догадался Тео.
   — Вот теперь и объяснить можно! — сказала, перекрикивая стук колес, Кочерыжка. — Надо заглянуть в чей-нибудь багаж. Добыть тебе новую одежду, чтобы обмануть слежку, когда сойдем на Звездной.
   — Разве мы там сойдем?
   — Нет, так и будем ехать до самого Города — может, нам заодно написать твое имя на флаге и махать им? Пижма правильно говорит, у него в доме наверняка подсадной есть. Эти, с бледными рожами, знали, на каком ты поезде поедешь — они ждали у нужной платформы и сразу рванули на нее, не найдя тебя после убийства Руфинуса.
   Тео покраснел, смущенный собственной недогадливостью.
   — Да, правда. А я не подумал.
   — Оно и видно. Мы слезем и доедем до Города как-нибудь по-другому — в крайнем случае, пересядем на другой поезд.
   — А до тех пор?
   — Пойдем чемоданы чистить. Хорошо, если хозяева в баре, а не просто в туалет вышли — короче, быстрее шуровать надо. Тебе бы попроще что-нибудь, без затей. Стой, — она дернула его за ухо, — еще не все. Достань Пижмину ракушку и притворись, будто говоришь. Тогда будет понятно, почему ты болтаешься по проходу.
   Тео опять послушался, дивясь разнице между Кочерыжкой и этим идиотом Руфинусом — теперь он мертвый идиот, но из песни слова не выкинешь. Он напустил на себя вид занятого бизнесмена — он много таких повидал, развозя цветы по офисным небоскребам: телефонные разговоры так их захватывали, что ему приходилось шарахаться с дороги, даже если он нес дерево в кадке, а они — только телефон размером с сигаретную пачку. На ходу он украдкой заглядывал в купе. Почти везде хоть кто-нибудь да сидел; здешний преуспевающий, бескрылый контингент на беглый взгляд выглядел вполне по-человечески.
   — Давай сюда, к стенке, — распорядилась Кочерыжка в конце прохода, между купе и перегородкой с дверью в вагон-ресторан. Тео прислонился к пожарному шлангу и притворился, что поглощен разговором. Синюшный кондуктор с недоразвитыми крылышками, занятый каким-то своим делом, хлопнул дверью и прошел в хвост состава, не задержавшись.
   Когда он ушел, Тео двинулся обратно, все еще делая вид, что ведет неотложный разговор. Кочерыжка, жужжавшая впереди, вдруг осадила на месте и стала ему махать. Эльфы смотрели на него из купе, и он заставил себя не бежать, а идти спокойно. Чувствовал он себя при этом ужасно незащищенным. Сесть бы куда-нибудь в уголок и почитать дядину книжку.