Страница:
— Это значит, что ты бастард. Не смотри на меня так, дубина, — я просто объясняю значение этого слова.
Пока они ехали по городу, Цирус все время болтал, повествуя о каких-то чудаках и связанных с ними забавных историях — Тео, возможно, тоже повеселился бы, если б знал, о ком идет речь, и хоть немножко ориентировался в мире, где все они жили. Герои Цируса, как правило, испытывали приключения не на своей территории, а там, где им вообще быть не следовало. Юмор в рассказах преобладал над опасностью, как в начале «Вестсайдской истории», но в окно автомобиля Тео видел кварталы, напоминающие ему неблагополучные районы Лос-Анджелеса — здесь, похоже, орудовали скорее «Мясники» и «Страшилы», чем «Акулы» и «Ракеты».
— А он вообще где, этот клуб-то? — спросил Тео у Кумбера.
— Не знаю толком. Далеко, наверное, — мы уже на том конце Вечера. Цирус, куда мы едем?
— В Лунный Свет, — небрежно проронил Цирус, и Кумбер встревожился — Тео видел это по его лицу.
— Не к добру это, Тео, — прошептала на ухо Кочерыжка. — Спроси его, как называется клуб.
Тео спросил, и Цирус с улыбкой налил себе еще стаканчик из встроенного в дверцу, бара.
— Вы, наверное, не слышали — его всего пару недель как открыли. «Рождество» называется — то, что надо. — Кумбер вздрогнул, а Цирус засмеялся. — Надо почаще выходить в свет Кумбер-Бумбер. Если тебя от одного названия корежит, что же будет, когда ты увидишь его изнутри?
— Но где он находится, Цирус? Я не слышал ни о каких клубах в Лунном Свете — там только башни и правительственные учреждения.
— В этом-то вся и прелесть. Клуб помещается в цоколе дома Чемерицы.
Маленькая летуница ахнула так громко, что ее услышали все, и у Тео засосало под ложечкой.
— Это плохо? — спросил он шепотом, и она прошептала в ответ:
— Хуже некуда.
— Да бросьте вы, — сказал Цирус. — К чему поднимать такой шум вокруг Чемериц? Только из-за того, что папа у них политик, а наследник малость не в себе? Зато младшие очень даже ничего, хотя и буйные. И каким еще образом кто-то из Нарциссов мог бы попасть в дом Чемерицы?
— Я не хочу туда попадать. — Кумбер сегодня явно выпил больше обыкновенного и в пути стал еще более замкнутым и неразговорчивым. — Они наши враги.
— Враги? Ты веришь во всю эту чушь насчет Войны Цветов? Говорю тебе, этого никогда не случится. В парламенте вечно идет грызня, но скорей гоблины восстанут и перебьют нас всех, чем большие дома пойдут друг на друга. Кстати, эта часть Вечера совсем заплошала, вы не находите? — На улицах виднелись в основном гоблины и прочие эльфы не совсем человеческого вида, вроде разнообразных дунов и боггартов. Стоя и даже сидя на тротуарах в резком серебряном свете фонарей, они провожали экипаж недобрыми взглядами.
Эйемон, вспомнил Тео, писал в своей книге, что Город представляет собой нечто вроде спирали.
— Дом Нарциссов находится в Сумерках, правильно? — спросил он Кочерыжку. — Здесь Вечер, а едем мы в Лунный Свет? Чем дальше, тем темнее, что ли? Должно быть еще что-то вроде Ночи?
— Не будем об этом, — сказала она.
— Почему?
— Потому.
— Перестаньте шептаться, вы двое, — сказал Цирус. — Тьфу ты пропасть, выпивка кончилась. — Он откинулся на спинку сиденья и скрестил ноги. — Что привело тебя в Город, Маргаритка?
— Он приехал со мной, — быстро вставила Кочерыжка. — Никогда здесь не бывал и захотел посмотреть достопримечательности.
— Достопримечательности! — застонал Цирус. — Теперь она потащит тебя на мост Зимней Династии, на Аллею Щеголей и так далее. Не поддавайся. Держись при мне, и я покажу тебе настоящий Город.
— Спасибо, ты очень любезен. — Тео прикидывал, как бы им поскорее избавиться от этого лордика и вернуться в дом Нарцисса. Он совсем не хотел выходить в свет — еще наткнешься на кого-нибудь из настоящих Маргариток. Хорошо бы это был такой клуб, где музыка так наяривает, что все равно ничего не слыхать — знай улыбайся и кивай, когда у тебя что-то спрашивают.
— Кстати, мы как раз въезжаем на площадь Семи Цветов, — заметил Цирус. — Ты, думаю, знаешь все эти эпизоды последней войны с великанами — атака Сладкого Горошка, битва при Сумрачном холме и прочее? — Тео ни о чем этом понятия не имел, однако кивнул с умным видом. — Так вот, все это чушь, особенно в отношении Семи Цветов — я-то знаю, ведь Нарциссы входят в эту семерку. Ну, не всё, конечно, но вот история о том, как ликовал народ, услышав о решении Семерых созвать новый парламент, — точно вранье. Это делалось втайне и только потому, что у них после победы над великанами не хватило пороху перебить друг дружку. А ликовать и вовсе никто не думал, потому что кончина короля и королевы ужаснула всех. Мой двоюродный дед Деревами клянется, что старый Отто Примула так трясся, что не мог договор подписать, и лорду Фиалке пришлось поддерживать его руку.
Тео по-прежнему ничего не понимал, ощущал только некоторый слабый резонанс с тем, что вычитал у собственного двоюродного деда. Мыслить ясно было трудно, и он жалел, что выпил вина. Легкий дождик, взбрызнувший стекла, превратил огни городского центра в размытую картину из серебряных, зеленых и голубых мазков, и снаружи стало заметно темнее, как будто они съехали с освещенной улицы на пустырь, где фонари встречаются редко. Автомобиль замедлил ход и остановился.
— Что там? — спросил Кумбер скорее растерянно, чем нервно, — но у него и причин для беспокойства было куда меньше, чем у Тео.
— Пропускной пункт, — ответил Цирус. Тео смутно различал что-то вроде стены, загораживающей дорогу. Их шофер неразборчиво поговорил о чем-то с охраной, и машина снова двинулась вперед, но уже медленнее.
— Вот вам и дом Чемерицы, — объявил Цирус. — Сумасшедшая семейка, но в стиле им не откажешь.
Тео по-прежнему ничего не видел, но тут молодой Жонкиль щелкнул пальцами, окно опустилось, и внутрь проник дождь. Сморгнув с глаз изморось, Тео увидел огромный светлый шпиль.
Этот предмет был так странен, что не сразу вписался в перспективу. Если бы здание напоминало обычный офисный небоскреб или башню старинного замка, это произошло бы сразу, но оно походило скорее на абстрактную шахматную фигуру — очень тонкую ладью или хищную королеву. При этом шпиль был не цилиндрический, как башни Нарциссов, а четырехгранный, но видимые его стороны казались не совсем прямоугольниками, хотя и начинались как таковые. Здание уходило ввысь вопреки всякому естеству — словно чья-то гигантская рука опустилась с небес, схватила башню за многоконьковую крышу, странно контрастирующую с простыми линиями стен, и утащила, как тянучку, в темное небо. Шпиль освещали искусно расставленные прожектора, в том числе и красные, и во всех его окнах было темно. Он выглядел, как панцирь инопланетного животного, или как череп с сотнями глазниц.
— Мне здесь не нравится. — Это чувство вмещало в себя больше, чем Тео мог выразить, — как будто какая-то холодная глыба вдруг опустилась на него и придавила. Башня до тошноты напоминала что-то — кажется, кошмарный сон? — но он не мог вспомнить, что именно. Он знал только, что ему трудно дышать и что ему не терпится уйти из этого места.
— Оно и неудивительно, — сказала Кочерыжка. — Семью, которая здесь проживает, приятной не назовешь. — Кумбер, глядя в окно, бормотал что-то невнятное — он таки здорово нализался.
— Погодите, вы еще клуб не видели, — отозвался Цирус, наливая себе из другой бутылки. — Вот где по-настоящему интересно.
Тео уже не раз слышал слово «интересно» как от леди Амилии, так и от ее сына — и начинал подозревать, что для него оно означает нечто совсем иное. К примеру, «ужасно». С примечанием «особенно для смертных».
— Мне что-то не хочется больше видеть ничего интересного, — заявил он, но опоздал: машина уже ехала к главным воротам. Тео предчувствовал нечто страшное, но надеялся, что это с ним происходит просто из-за непривычки к эльфийским спиртным напиткам.
Начиналось все даже хуже, чем он думал, — громадные огры светили фонарями в машину, а потом пришлось очень долго ждать. Тео был уверен, что сейчас их всех выволокут, закуют в кандалы, посадят в колодки — или что тут у них еще делают с объявленными в розыск преступниками. Кочерыжка, вся напружиненная, копошилась у него на плече. Тео вспомнил, что шофера в глаза не видел — что, если у них за баранкой сидит мертвенно-бледный щельник, и все это было затеяно, чтобы заманить его, Тео, в западню? Но тут огры расступились, и автомобиль опять двинулся вперед — сначала под дождем, лупящим в лобовое стекло, потом по темному и устрашающе длинному туннелю, выплюнувшему их на подземную парковку секунд за пять перед тем, как паранойя Тео дошла до критической точки. Как в тумане, он вылез следом за Кумбером Осокой, которому этого хотелось не больше, чем ему, — Цирус чуть ли не силой выпихнул их из машины. В гулком, залитом серебристым светом гараже Тео оглянулся, но так и не разглядел водителя за темными стеклами.
Музыка уже давала о себе знать, пока они ждали лифта, — что-то тяжелое ритмично содрогалось над потолком, словно стремясь вырваться на волю. К ним присоединилась еще одна кучка золотой молодежи — все они смеялись и болтали на сленге, из которого Тео ни слова не понимал. Он, как неживой, позволил затолкать себя в лифт.
Двери открылись, и шум ударил в него, как взрывная волна, — грохочущие басы и не до конца воспринимаемые им полиритмы, венчаемые трелями духового инструмента вроде кларнета. Две серые ручищи обшарили его грубо, но бегло и протолкнули навстречу шуму и мигающим огням, в толпу экстравагантно одетых (местами почти раздетых) и поголовно прекрасных молодых эльфов.
Церковь, что ли? Судя по названию, он ожидал чего-то другого, какого-нибудь черного рождественского юмора — Санта в роли серийного убийцы, расчлененные эльфы, черная мишура и обугленные елки. Вместо этого он оказался в, довольно просторной епископальной церкви с подсвеченными витражами. Над скромным алтарем висело большое распятие, от которого даже самые разудалые танцующие пары держались на почтительном расстоянии, хотя распятый Христос не принадлежал к тем истерзанным и окровавленным его подобиям, которые Тео видел в мексиканских церквах. Он хотел сказать что-то на этот счет Кумберу Осоке — вернее, прокричать, — но феришер привалился к нему в полуобморочном состоянии, бормоча:
— Ужас, ужас!
— Его надо вывести отсюда, — ввинтился в ухо голос Кочерыжки.
— Ему плохо из-за выпивки?
— Нет, из-за этого. — Она показала на распятие. — Они все ненормальные тут. Больные.
Он вспомнил, как она просила его не божиться, и понял, что именно христианская символика придает этому месту завлекательно-жуткий характер. Дело не в празднике Рождества, не в страшных игрушках и зарезанных детях, а в религии как таковой.
— Вы куда это? — заорал Цирус, уже со стаканом в руке. — Здорово, правда? А играть пригласили Епископа Сильвера. Сейчас старые музыкальные чары в моде, и за ним все гоняются. Самый крутой музкузнец во всем городе и выдает собственные фантазмы.
Тео покивал, догадываясь, что фантазмы — это прозрачные светящиеся фигуры, парящие над танцполом. Музыка, бесспорно, была интересной — он различал самые разнообразные фрагментарные резонансы и чувствовал, что не все в них доступно слуху. Ему очень хотелось бы разобраться в этом, но не здесь и не сейчас.
— Да, здорово, — проорал он в ответ.
— Принести вам что-нибудь выпить?
— Кумберу что-то нехорошо. — Тео удерживал феришера в вертикальном положении. Ему и раньше приходилось это делать, но он впервые выводил кого-то из клуба по причине избытка святости. — Есть тут другое помещение?
— А ты молодец, сельский житель, — засмеялся Цирус. — Крепче, чем кажешься с виду, а? Наверху вроде бы есть тихое местечко. Я к вам тоже приду, только с друзьями пообщаюсь.
Верхняя комната помещалась как раз над танцполом, и говорить в ней было немногим легче, зато хотя бы распятия не было видно. Тео усадил Кумбера за столик в углу, а Кочерыжка обмахивала феришера крылышками, пока он немного не пришел в себя.
— Извините, — пробормотал он, — но такое мне не под силу.
— Все в порядке, — сказал Тео. — Может, воды принести?
— Нет, покрепче чего-нибудь.
— Ты уверен?
— Так мне легче будет выдержать, — мрачно кивнул феришер. — Сразу все равно не уйдешь.
— Почему бы нам не уехать домой самостоятельно? Поймаем такси или что-то в этом роде...
— А платить чем, парниша? У тебя, думаю, ни единой бирки — а у тебя, Кумбер?
Я все оставил на столе в ресторане. Цирус может пользоваться кредитом, но я-то не наследник Жонкилей. Придется ждать его, чтобы отвез нас домой. Выпить за его счет я совсем не против.
— Поищу официантку, — сказала Кочерыжка и упорхнула вниз через балюстраду.
Группа молодежи, в чьей одежде викторианский стиль смешивался с панковской готикой, заняла столик в другом углу, и в комнате стало куда менее тихо. Тео, нахмурясь, подвинулся к Кумберу.
— Не знаю, что тебе обо мне известно, но я очень не хотел бы... обращать на себя внимание. На пути в дом Нарцисса нас то и дело пытались убить. Мне вообще не следовало приезжать сюда.
— Мне тоже, — вздохнул феришер. — Таким, как я, здесь не место.
— Я просто слишком плохо у вас ориентируюсь, чтобы играть хоть какую-то роль. Помоги мне, пожалуйста. Вся наша задача — сидеть тихо и не лезть на глаза, пока твой Жонкиль не увезет нас отсюда.
— Ясно. — Кумбер попытался приложить палец к носу в знак тайной солидарности, но промахнулся и ткнул себя в глаз. Кочерыжка привела официантку, которая, окинув взглядом Тео и Кумбера, первым делом направилась к другому столику.
— Ну, как вы тут, мальчики? — спросила Кочерыжка. — Получаете удовольствие?
— Я как раз говорил Кумберу, что мы не должны привлекать внимание.
— Насчет этого не беспокойся, — сказал феришер. — Никто тут на тебя и не взглянет. Если ты не из их класса... тем более принадлежишь к другой расе... они пройдут мимо, хоть ты мертвый валяйся на улице.
Подошла официантка, миловидная фея с вызывающе большими крыльями. Только когда она повернулась, записав их заказ на счет молодого лорда Жонкиля, Тео сообразил, что формой ей служит сильно укороченная монашеская ряса.
— Но Цирус вроде неплохой парень, — заметил он.
— Да, для своей породы он вполне приличен. — Кумбер, оправившись от шока, сделался чопорным и отчужденным. — Но другие на тебя и не помочатся, хоть ты огнем гори.
— Если ты не лежишь при этом на дорогом ковре, — завершила Кочерыжка.
— Выходит, на каком бы языке я ни говорил в своем мире, здесь я все равно говорю на эльфийском?
— На общеэльфийском, — уточнил Кумбер, тщательно выговаривая согласные сквозь грохот музыки. Он уже трижды выпивал за счет Цируса и повеселел, зато дикция у него немного ухудшилась. — Это язык, общий для всех эффильских... эльфийских... рас.
Кочерыжка, сама опрокинувшая пару наперстков, хихикнула. Она теперь сидела не на плече у Тео, а на столике.
— Ага, понял вроде бы. Ну, а если бы я у себя говорил, допустим, по-арабски? Нет, лучше по-китайски. Разве не странно, что вы все, с моей точки зрения, будто из ирландских сказок вышли?
— Интересный вопрос. — Кумбер допил свой стакан. — Видишь ли, Тео, мы видим себя не так, как ты видишь. И тебя мы тоже видим не так, как ты себя видишь. Понятно?
— Я что-то сбился.
— Видишь ли, эльфы потсо... постоянно посещали мир смертных. До недавних пор то есть, пока эффект Клевера не положил этому конец. И смертные тоже бывали у нас. И если одни смертные называют нас так, а другие иначе, то это происходит только из-за их языковых различий. Вы говорите «эльфы», другие «пери», китайцы еще как-нибудь. Но есть и другая разница. Один феришер несколько веков назад написал большой труд об этом. Бастион Клеенка. «Глазами смертных» называется. Смертные, пишет он, видят то, что хотят видеть. Не обижайся. — Кумбер икнул и сказал: — Иззвиняюсь.
Тео слушал внимательно — про это он у Эйемона ничего не читал, — но тут лордик за одним из столиков закурил что-то очень похожее на сигарету в длинном мундштуке, и ему страшно захотелось стрельнуть у него такую же. Но нет, нарываться ни к чему. Тео снова сосредоточился на разговоре.
— Значит, почти все эти эльфы выглядят так... как мне представляется?
— В общем и целом. — Кумбер привлек внимание официантки и заказал всем еще по одной, но Тео дал понять, что больше не будет. Он пил только сладкое вино, однако уже на втором стакане захмелел больше, чем ему бы хотелось. — Если бы ты вырос в других дради... тьфу ты... традициях, ты все видел бы и слышал несколько по-другому.
Но Тео ничего больше не слышал. Блондин с сигаретой, рассмеявшись, откинулся назад, и он увидел сидящую за столиком Поппи Дурман.
— Господи Иисусе.
— А мне совсем и не больно, — весело похвастался Кумбер.
— Я тебе сто раз говорила, Вильмос — не делай этого, — прошипела Кочерыжка.
— Вон там сидит девушка, с которой мы ехали в поезде. — Поппи сейчас была одета совсем по-другому — прежний наряд предназначался, видимо, для встречи с семьей. В платье вроде бы и траурном, но с удивительно глубоким вырезом, загримированная, как на сцене японского театра, она хорошо вписывалась в свою компанию, но Тео узнал ее сразу, и в животе у него что-то затрепыхалось. Раскаяние? Или обыкновенная ревность? Поппи прислонилась головой к молодому лорду с сигаретой.
— Меня это не удивляет, — сказала Кочерыжка. — Местечко как раз для нее.
Тео не успел ответить. Говорившая что-то Поппи тоже его увидела и застыла на полуслове, приоткрыв рот и широко распахнув глаза. Это длилось секунду — потом она отвела взгляд, договорила, принудила себя засмеяться. Разговор продолжили другие, и лишь тогда она взглянула на Тео снова. На этот раз у нее в глазах словно дверца захлопнулась: она смотрела так, будто видит его впервые и никогда больше видеть не желает. Через некоторое время она шепнула что-то блондину с сигаретой и вышла, покачивая жесткой широкой юбкой.
— Я на минуту, — сказал Тео Кочерыжке. — Сейчас вернусь.
— Вильмос, не смей... — начала она, но он уже встал и направился к двери.
На лестнице Поппи не было. Он спустился вниз, где ревела музыка, и стал проталкиваться через пульсирующую толпу танцующих. В темных нишах вдоль стены целовались, обжимались, нюхали что-то из кристаллических трубочек и занимались еще чем-то — он не совсем понимал чем, но догадывался.
Поппи он нашел у бара — она ждала своего заказа.
— Здравствуйте, — сказал он, не придумав ничего лучшего.
— Мы знакомы?
На миг он подумал, что обознался из-за макияжа, но потом вспомнил, как сердито и обиженно смотрела она на него через верхнюю комнату.
— Да, Поппи, знакомы. Мы вместе ехали в поезде.
— Не думаю. Я никогда не разговариваю в поездах с кем попало, так что вы, должно быть, ошиблись. — В глаза ему она не смотрела.
— Послушайте, мне жаль, что все так получилось. Я не хотел уходить, меня обстоятельства вынудили.
Глядя на бармена, смешивавшего для нее коктейль, она сказала:
— Я очень не люблю вызывать охрану — у Чемериц она особенно грубая, как вы можете догадаться. По меньшей мере вам ноги переломают. А крылья, которые вы, без сомнения, прячете под этой плохо сидящей на вас курткой, могут и вовсе оторвать.
— Хорошо, я ухожу. — Он сделал глупость, когда пошел за ней, — что от этого изменилось? Остается надеяться, что вызвать охрану она пригрозила для красного словца. Только этого ему сейчас и недоставало. — Я хотел только сказать, что я сожалею и что я ни в чем вам не солгал. Так было надо, вот и все. — Он повернулся и пошел прочь.
— Стойте. Вернитесь.
Он обернулся к ней. Может, она передумала и сейчас кликнет огров? Ее глаза, обведенные красным, смотрели на него до странности пристально.
— А я хочу сказать, — она говорила так тихо, что ему пришлось подойти к ней почти вплотную, — хочу сказать, что ненавижу вас, Теодорус нюх-Маргаритка... или кто вы там есть на самом деле. Слышите? Я пробуду в доме Дурмана еще неделю до отъезда в школу, и не вздумайте ни под каким предлогом звонить мне по моей персональной линии. Потому что я ненавижу вас, мерзкое, ужасное, бессердечное чудовище!
Вслед за этим она вскинула голову и поцеловала его так крепко, что ее зубы лязгнули об его зубы. Когда поцелуй прервался, Тео ощутил вкус крови из собственной прокушенной губы. Поппи плакала.
— Идите теперь. Вы мне весь вечер испортили. — Она вытерла глаза рукавом, размазав косметику, и крикнула бармену: — Проточная вода и черное железо, долго мне еще ждать?
Тео поплелся обратно, слегка одуревший. У самой лестницы кто-то схватил его за руку, и он не сразу узнал Цируса Жонкиля. Молодой эльф опьянел еще пуще прежнего, волосы у него торчали в разные стороны, расстегнутая чуть ли не до пупа рубашка обнажала грудь цвета слоновой кости. Его дикая красота в сочетании с чем-то неуловимым притягивала к себе, и это не имело ничего общего с сексом — Тео по крайней мере надеялся, что не имело.
— А, Маргаритка! Вот ты где. А Кумбер-Бумбер с крохотулей куда подевались?
— Они наверху.
— Вы пропустили уморительное зрелище — один парень, Горицвет, задирал местную охрану. В итоге его унесли на носилках, но он продолжал буянить, даже когда его в больничную карету запихивали.
Тео осознал внезапно, что наверху кто-то вопит — и вопит очень громко, раз его слышно за музыкальным шквалом. В следующий момент что-то ударило ему в лицо и забилось, трепеща крылышками, как испуганная птичка.
— Явился наконец! — крикнула, опомнившись, Кочерыжка. — А, и вы здесь, ваша милость. Я уж отправилась вас искать. С дружком вашим, Осокой, просто сладу нет.
Тео уже сам видел, что Кумбер, явно перебравший свою меру, стоит на столе и выкрикивает что-то юношам и девицам из компании Поппи. Хорошо, что сейчас ее здесь нет — отношения у них достаточно сложные и без нализавшегося феришера.
— Вам повезло родиться в какой надо семье, и поэтому вы думаете, что вы лучше всех! — Кумбер шатался и потрясал указательным пальцем. — Думаете, что все хотят... быть такими, как вы!
— Послушай, Жонкиль, — окликнул молодой эльф с сигаретой, — он с тобой пришел? Тогда лучше уйми его, иначе кто-нибудь обидится, и это будет стоить ему головы.
— Схвачено, Наперсток. Пожалуй, его проще домой забрать.
Но заткнуть рот Кумберу было не так-то просто.
— Я не его собственность! — взвизгнул он. — Вы, бескрылые ублюдки, распоряжаетесь всем, но я вам не принадлежу!
Теперь на него смотрели все, кто был в комнате, и снизу Тео видел, тоже прислушивались — того и гляди позовут охрану. Тео чувствовал, что если Кумбера отправят в тюрьму, то и он там окажется. Не сбежать ли? Какое ему, собственно, дело до этого феришера? Нет, это глупо — куда он пойдет в незнакомом-то городе? Кочерыжка привычно опустилась ему на плечо, и он сказал, почувствовав себя немного увереннее:
— Надо убрать его отсюда, да поскорее.
— У тебя прямо талант говорить то, что и так всем ясно.
Спутник Поппи тем временем вступил с Кумбером в спор — он просто играл с ним, как кошка с мышкой.
— Бескрылые? А разве ты не такой же, как мы? Если крылья тебе так дороги, то где же они у тебя, ты, борец за права угнетенных?
Кумбер, испустив новый вопль, присел, и Тео с ужасом подумал, что сейчас он прыгнет на своего мучителя. Тео и Цирус бросились к феришеру разом, но тот всего лишь поставил на стол стакан, выпрямился и через голову сдернул с себя рубашку. Подоспевшие Тео с Цирусом схватили его за руки, но он отбивался с поразительной силой; ему удалось вырвать руку, которую держал Тео, и он стал вполоборота к чужому эльфу, показывая ему спину с двумя розовыми шрамами.
— Вот они, мои крылья! Отрезаны! Потому что моя мать хотела сделать меня таким же, как вы! А мне жаль их, слышите? Потому что эльф без крыльев... пустое место! Урод, не способный летать!
На этом месте Цирус стащил его со стола, кое-как завернул в рубашку и начал толкать к двери. Тео шел за ними, Кочерыжка ехала у него на плече, как жокей. Остановившись на пороге, Цирус раскланялся с другими эльфами — скорее позабавленными, чем рассерженными.
— Еще один веселенький вечерок в «Рождестве», — сказал он своим спутникам, перекрикивая музыку. — Но этому парню срочно пора домой.
— Когда-нибудь все их дома сгорят до основания, и тогда веселиться буду я, — пробормотал Кумбер, но кроме Тео этого никто не расслышал.
— Что, Осока — в тихом омуте? — продолжал посмеиваться Цирус, когда они сели в лифт.
— Вы всегда меня недолюбливали, — тихо ответил Кумбер. — Все до одного. Пока мы учились в школе, вы знать меня не хотели, даже притворяться не давали себе труда.
Лицо Жонкиля на миг стало удивительно холодным и жестким.
— Полно вздор нести, Осока. Чего ты, собственно, ожидал от нас? Ты ведь, в конце концов, простой феришер.
21
Пока они ехали по городу, Цирус все время болтал, повествуя о каких-то чудаках и связанных с ними забавных историях — Тео, возможно, тоже повеселился бы, если б знал, о ком идет речь, и хоть немножко ориентировался в мире, где все они жили. Герои Цируса, как правило, испытывали приключения не на своей территории, а там, где им вообще быть не следовало. Юмор в рассказах преобладал над опасностью, как в начале «Вестсайдской истории», но в окно автомобиля Тео видел кварталы, напоминающие ему неблагополучные районы Лос-Анджелеса — здесь, похоже, орудовали скорее «Мясники» и «Страшилы», чем «Акулы» и «Ракеты».
— А он вообще где, этот клуб-то? — спросил Тео у Кумбера.
— Не знаю толком. Далеко, наверное, — мы уже на том конце Вечера. Цирус, куда мы едем?
— В Лунный Свет, — небрежно проронил Цирус, и Кумбер встревожился — Тео видел это по его лицу.
— Не к добру это, Тео, — прошептала на ухо Кочерыжка. — Спроси его, как называется клуб.
Тео спросил, и Цирус с улыбкой налил себе еще стаканчик из встроенного в дверцу, бара.
— Вы, наверное, не слышали — его всего пару недель как открыли. «Рождество» называется — то, что надо. — Кумбер вздрогнул, а Цирус засмеялся. — Надо почаще выходить в свет Кумбер-Бумбер. Если тебя от одного названия корежит, что же будет, когда ты увидишь его изнутри?
— Но где он находится, Цирус? Я не слышал ни о каких клубах в Лунном Свете — там только башни и правительственные учреждения.
— В этом-то вся и прелесть. Клуб помещается в цоколе дома Чемерицы.
Маленькая летуница ахнула так громко, что ее услышали все, и у Тео засосало под ложечкой.
— Это плохо? — спросил он шепотом, и она прошептала в ответ:
— Хуже некуда.
— Да бросьте вы, — сказал Цирус. — К чему поднимать такой шум вокруг Чемериц? Только из-за того, что папа у них политик, а наследник малость не в себе? Зато младшие очень даже ничего, хотя и буйные. И каким еще образом кто-то из Нарциссов мог бы попасть в дом Чемерицы?
— Я не хочу туда попадать. — Кумбер сегодня явно выпил больше обыкновенного и в пути стал еще более замкнутым и неразговорчивым. — Они наши враги.
— Враги? Ты веришь во всю эту чушь насчет Войны Цветов? Говорю тебе, этого никогда не случится. В парламенте вечно идет грызня, но скорей гоблины восстанут и перебьют нас всех, чем большие дома пойдут друг на друга. Кстати, эта часть Вечера совсем заплошала, вы не находите? — На улицах виднелись в основном гоблины и прочие эльфы не совсем человеческого вида, вроде разнообразных дунов и боггартов. Стоя и даже сидя на тротуарах в резком серебряном свете фонарей, они провожали экипаж недобрыми взглядами.
Эйемон, вспомнил Тео, писал в своей книге, что Город представляет собой нечто вроде спирали.
— Дом Нарциссов находится в Сумерках, правильно? — спросил он Кочерыжку. — Здесь Вечер, а едем мы в Лунный Свет? Чем дальше, тем темнее, что ли? Должно быть еще что-то вроде Ночи?
— Не будем об этом, — сказала она.
— Почему?
— Потому.
— Перестаньте шептаться, вы двое, — сказал Цирус. — Тьфу ты пропасть, выпивка кончилась. — Он откинулся на спинку сиденья и скрестил ноги. — Что привело тебя в Город, Маргаритка?
— Он приехал со мной, — быстро вставила Кочерыжка. — Никогда здесь не бывал и захотел посмотреть достопримечательности.
— Достопримечательности! — застонал Цирус. — Теперь она потащит тебя на мост Зимней Династии, на Аллею Щеголей и так далее. Не поддавайся. Держись при мне, и я покажу тебе настоящий Город.
— Спасибо, ты очень любезен. — Тео прикидывал, как бы им поскорее избавиться от этого лордика и вернуться в дом Нарцисса. Он совсем не хотел выходить в свет — еще наткнешься на кого-нибудь из настоящих Маргариток. Хорошо бы это был такой клуб, где музыка так наяривает, что все равно ничего не слыхать — знай улыбайся и кивай, когда у тебя что-то спрашивают.
— Кстати, мы как раз въезжаем на площадь Семи Цветов, — заметил Цирус. — Ты, думаю, знаешь все эти эпизоды последней войны с великанами — атака Сладкого Горошка, битва при Сумрачном холме и прочее? — Тео ни о чем этом понятия не имел, однако кивнул с умным видом. — Так вот, все это чушь, особенно в отношении Семи Цветов — я-то знаю, ведь Нарциссы входят в эту семерку. Ну, не всё, конечно, но вот история о том, как ликовал народ, услышав о решении Семерых созвать новый парламент, — точно вранье. Это делалось втайне и только потому, что у них после победы над великанами не хватило пороху перебить друг дружку. А ликовать и вовсе никто не думал, потому что кончина короля и королевы ужаснула всех. Мой двоюродный дед Деревами клянется, что старый Отто Примула так трясся, что не мог договор подписать, и лорду Фиалке пришлось поддерживать его руку.
Тео по-прежнему ничего не понимал, ощущал только некоторый слабый резонанс с тем, что вычитал у собственного двоюродного деда. Мыслить ясно было трудно, и он жалел, что выпил вина. Легкий дождик, взбрызнувший стекла, превратил огни городского центра в размытую картину из серебряных, зеленых и голубых мазков, и снаружи стало заметно темнее, как будто они съехали с освещенной улицы на пустырь, где фонари встречаются редко. Автомобиль замедлил ход и остановился.
— Что там? — спросил Кумбер скорее растерянно, чем нервно, — но у него и причин для беспокойства было куда меньше, чем у Тео.
— Пропускной пункт, — ответил Цирус. Тео смутно различал что-то вроде стены, загораживающей дорогу. Их шофер неразборчиво поговорил о чем-то с охраной, и машина снова двинулась вперед, но уже медленнее.
— Вот вам и дом Чемерицы, — объявил Цирус. — Сумасшедшая семейка, но в стиле им не откажешь.
Тео по-прежнему ничего не видел, но тут молодой Жонкиль щелкнул пальцами, окно опустилось, и внутрь проник дождь. Сморгнув с глаз изморось, Тео увидел огромный светлый шпиль.
Этот предмет был так странен, что не сразу вписался в перспективу. Если бы здание напоминало обычный офисный небоскреб или башню старинного замка, это произошло бы сразу, но оно походило скорее на абстрактную шахматную фигуру — очень тонкую ладью или хищную королеву. При этом шпиль был не цилиндрический, как башни Нарциссов, а четырехгранный, но видимые его стороны казались не совсем прямоугольниками, хотя и начинались как таковые. Здание уходило ввысь вопреки всякому естеству — словно чья-то гигантская рука опустилась с небес, схватила башню за многоконьковую крышу, странно контрастирующую с простыми линиями стен, и утащила, как тянучку, в темное небо. Шпиль освещали искусно расставленные прожектора, в том числе и красные, и во всех его окнах было темно. Он выглядел, как панцирь инопланетного животного, или как череп с сотнями глазниц.
— Мне здесь не нравится. — Это чувство вмещало в себя больше, чем Тео мог выразить, — как будто какая-то холодная глыба вдруг опустилась на него и придавила. Башня до тошноты напоминала что-то — кажется, кошмарный сон? — но он не мог вспомнить, что именно. Он знал только, что ему трудно дышать и что ему не терпится уйти из этого места.
— Оно и неудивительно, — сказала Кочерыжка. — Семью, которая здесь проживает, приятной не назовешь. — Кумбер, глядя в окно, бормотал что-то невнятное — он таки здорово нализался.
— Погодите, вы еще клуб не видели, — отозвался Цирус, наливая себе из другой бутылки. — Вот где по-настоящему интересно.
Тео уже не раз слышал слово «интересно» как от леди Амилии, так и от ее сына — и начинал подозревать, что для него оно означает нечто совсем иное. К примеру, «ужасно». С примечанием «особенно для смертных».
— Мне что-то не хочется больше видеть ничего интересного, — заявил он, но опоздал: машина уже ехала к главным воротам. Тео предчувствовал нечто страшное, но надеялся, что это с ним происходит просто из-за непривычки к эльфийским спиртным напиткам.
Начиналось все даже хуже, чем он думал, — громадные огры светили фонарями в машину, а потом пришлось очень долго ждать. Тео был уверен, что сейчас их всех выволокут, закуют в кандалы, посадят в колодки — или что тут у них еще делают с объявленными в розыск преступниками. Кочерыжка, вся напружиненная, копошилась у него на плече. Тео вспомнил, что шофера в глаза не видел — что, если у них за баранкой сидит мертвенно-бледный щельник, и все это было затеяно, чтобы заманить его, Тео, в западню? Но тут огры расступились, и автомобиль опять двинулся вперед — сначала под дождем, лупящим в лобовое стекло, потом по темному и устрашающе длинному туннелю, выплюнувшему их на подземную парковку секунд за пять перед тем, как паранойя Тео дошла до критической точки. Как в тумане, он вылез следом за Кумбером Осокой, которому этого хотелось не больше, чем ему, — Цирус чуть ли не силой выпихнул их из машины. В гулком, залитом серебристым светом гараже Тео оглянулся, но так и не разглядел водителя за темными стеклами.
Музыка уже давала о себе знать, пока они ждали лифта, — что-то тяжелое ритмично содрогалось над потолком, словно стремясь вырваться на волю. К ним присоединилась еще одна кучка золотой молодежи — все они смеялись и болтали на сленге, из которого Тео ни слова не понимал. Он, как неживой, позволил затолкать себя в лифт.
Двери открылись, и шум ударил в него, как взрывная волна, — грохочущие басы и не до конца воспринимаемые им полиритмы, венчаемые трелями духового инструмента вроде кларнета. Две серые ручищи обшарили его грубо, но бегло и протолкнули навстречу шуму и мигающим огням, в толпу экстравагантно одетых (местами почти раздетых) и поголовно прекрасных молодых эльфов.
Церковь, что ли? Судя по названию, он ожидал чего-то другого, какого-нибудь черного рождественского юмора — Санта в роли серийного убийцы, расчлененные эльфы, черная мишура и обугленные елки. Вместо этого он оказался в, довольно просторной епископальной церкви с подсвеченными витражами. Над скромным алтарем висело большое распятие, от которого даже самые разудалые танцующие пары держались на почтительном расстоянии, хотя распятый Христос не принадлежал к тем истерзанным и окровавленным его подобиям, которые Тео видел в мексиканских церквах. Он хотел сказать что-то на этот счет Кумберу Осоке — вернее, прокричать, — но феришер привалился к нему в полуобморочном состоянии, бормоча:
— Ужас, ужас!
— Его надо вывести отсюда, — ввинтился в ухо голос Кочерыжки.
— Ему плохо из-за выпивки?
— Нет, из-за этого. — Она показала на распятие. — Они все ненормальные тут. Больные.
Он вспомнил, как она просила его не божиться, и понял, что именно христианская символика придает этому месту завлекательно-жуткий характер. Дело не в празднике Рождества, не в страшных игрушках и зарезанных детях, а в религии как таковой.
— Вы куда это? — заорал Цирус, уже со стаканом в руке. — Здорово, правда? А играть пригласили Епископа Сильвера. Сейчас старые музыкальные чары в моде, и за ним все гоняются. Самый крутой музкузнец во всем городе и выдает собственные фантазмы.
Тео покивал, догадываясь, что фантазмы — это прозрачные светящиеся фигуры, парящие над танцполом. Музыка, бесспорно, была интересной — он различал самые разнообразные фрагментарные резонансы и чувствовал, что не все в них доступно слуху. Ему очень хотелось бы разобраться в этом, но не здесь и не сейчас.
— Да, здорово, — проорал он в ответ.
— Принести вам что-нибудь выпить?
— Кумберу что-то нехорошо. — Тео удерживал феришера в вертикальном положении. Ему и раньше приходилось это делать, но он впервые выводил кого-то из клуба по причине избытка святости. — Есть тут другое помещение?
— А ты молодец, сельский житель, — засмеялся Цирус. — Крепче, чем кажешься с виду, а? Наверху вроде бы есть тихое местечко. Я к вам тоже приду, только с друзьями пообщаюсь.
Верхняя комната помещалась как раз над танцполом, и говорить в ней было немногим легче, зато хотя бы распятия не было видно. Тео усадил Кумбера за столик в углу, а Кочерыжка обмахивала феришера крылышками, пока он немного не пришел в себя.
— Извините, — пробормотал он, — но такое мне не под силу.
— Все в порядке, — сказал Тео. — Может, воды принести?
— Нет, покрепче чего-нибудь.
— Ты уверен?
— Так мне легче будет выдержать, — мрачно кивнул феришер. — Сразу все равно не уйдешь.
— Почему бы нам не уехать домой самостоятельно? Поймаем такси или что-то в этом роде...
— А платить чем, парниша? У тебя, думаю, ни единой бирки — а у тебя, Кумбер?
Я все оставил на столе в ресторане. Цирус может пользоваться кредитом, но я-то не наследник Жонкилей. Придется ждать его, чтобы отвез нас домой. Выпить за его счет я совсем не против.
— Поищу официантку, — сказала Кочерыжка и упорхнула вниз через балюстраду.
Группа молодежи, в чьей одежде викторианский стиль смешивался с панковской готикой, заняла столик в другом углу, и в комнате стало куда менее тихо. Тео, нахмурясь, подвинулся к Кумберу.
— Не знаю, что тебе обо мне известно, но я очень не хотел бы... обращать на себя внимание. На пути в дом Нарцисса нас то и дело пытались убить. Мне вообще не следовало приезжать сюда.
— Мне тоже, — вздохнул феришер. — Таким, как я, здесь не место.
— Я просто слишком плохо у вас ориентируюсь, чтобы играть хоть какую-то роль. Помоги мне, пожалуйста. Вся наша задача — сидеть тихо и не лезть на глаза, пока твой Жонкиль не увезет нас отсюда.
— Ясно. — Кумбер попытался приложить палец к носу в знак тайной солидарности, но промахнулся и ткнул себя в глаз. Кочерыжка привела официантку, которая, окинув взглядом Тео и Кумбера, первым делом направилась к другому столику.
— Ну, как вы тут, мальчики? — спросила Кочерыжка. — Получаете удовольствие?
— Я как раз говорил Кумберу, что мы не должны привлекать внимание.
— Насчет этого не беспокойся, — сказал феришер. — Никто тут на тебя и не взглянет. Если ты не из их класса... тем более принадлежишь к другой расе... они пройдут мимо, хоть ты мертвый валяйся на улице.
Подошла официантка, миловидная фея с вызывающе большими крыльями. Только когда она повернулась, записав их заказ на счет молодого лорда Жонкиля, Тео сообразил, что формой ей служит сильно укороченная монашеская ряса.
— Но Цирус вроде неплохой парень, — заметил он.
— Да, для своей породы он вполне приличен. — Кумбер, оправившись от шока, сделался чопорным и отчужденным. — Но другие на тебя и не помочатся, хоть ты огнем гори.
— Если ты не лежишь при этом на дорогом ковре, — завершила Кочерыжка.
— Выходит, на каком бы языке я ни говорил в своем мире, здесь я все равно говорю на эльфийском?
— На общеэльфийском, — уточнил Кумбер, тщательно выговаривая согласные сквозь грохот музыки. Он уже трижды выпивал за счет Цируса и повеселел, зато дикция у него немного ухудшилась. — Это язык, общий для всех эффильских... эльфийских... рас.
Кочерыжка, сама опрокинувшая пару наперстков, хихикнула. Она теперь сидела не на плече у Тео, а на столике.
— Ага, понял вроде бы. Ну, а если бы я у себя говорил, допустим, по-арабски? Нет, лучше по-китайски. Разве не странно, что вы все, с моей точки зрения, будто из ирландских сказок вышли?
— Интересный вопрос. — Кумбер допил свой стакан. — Видишь ли, Тео, мы видим себя не так, как ты видишь. И тебя мы тоже видим не так, как ты себя видишь. Понятно?
— Я что-то сбился.
— Видишь ли, эльфы потсо... постоянно посещали мир смертных. До недавних пор то есть, пока эффект Клевера не положил этому конец. И смертные тоже бывали у нас. И если одни смертные называют нас так, а другие иначе, то это происходит только из-за их языковых различий. Вы говорите «эльфы», другие «пери», китайцы еще как-нибудь. Но есть и другая разница. Один феришер несколько веков назад написал большой труд об этом. Бастион Клеенка. «Глазами смертных» называется. Смертные, пишет он, видят то, что хотят видеть. Не обижайся. — Кумбер икнул и сказал: — Иззвиняюсь.
Тео слушал внимательно — про это он у Эйемона ничего не читал, — но тут лордик за одним из столиков закурил что-то очень похожее на сигарету в длинном мундштуке, и ему страшно захотелось стрельнуть у него такую же. Но нет, нарываться ни к чему. Тео снова сосредоточился на разговоре.
— Значит, почти все эти эльфы выглядят так... как мне представляется?
— В общем и целом. — Кумбер привлек внимание официантки и заказал всем еще по одной, но Тео дал понять, что больше не будет. Он пил только сладкое вино, однако уже на втором стакане захмелел больше, чем ему бы хотелось. — Если бы ты вырос в других дради... тьфу ты... традициях, ты все видел бы и слышал несколько по-другому.
Но Тео ничего больше не слышал. Блондин с сигаретой, рассмеявшись, откинулся назад, и он увидел сидящую за столиком Поппи Дурман.
— Господи Иисусе.
— А мне совсем и не больно, — весело похвастался Кумбер.
— Я тебе сто раз говорила, Вильмос — не делай этого, — прошипела Кочерыжка.
— Вон там сидит девушка, с которой мы ехали в поезде. — Поппи сейчас была одета совсем по-другому — прежний наряд предназначался, видимо, для встречи с семьей. В платье вроде бы и траурном, но с удивительно глубоким вырезом, загримированная, как на сцене японского театра, она хорошо вписывалась в свою компанию, но Тео узнал ее сразу, и в животе у него что-то затрепыхалось. Раскаяние? Или обыкновенная ревность? Поппи прислонилась головой к молодому лорду с сигаретой.
— Меня это не удивляет, — сказала Кочерыжка. — Местечко как раз для нее.
Тео не успел ответить. Говорившая что-то Поппи тоже его увидела и застыла на полуслове, приоткрыв рот и широко распахнув глаза. Это длилось секунду — потом она отвела взгляд, договорила, принудила себя засмеяться. Разговор продолжили другие, и лишь тогда она взглянула на Тео снова. На этот раз у нее в глазах словно дверца захлопнулась: она смотрела так, будто видит его впервые и никогда больше видеть не желает. Через некоторое время она шепнула что-то блондину с сигаретой и вышла, покачивая жесткой широкой юбкой.
— Я на минуту, — сказал Тео Кочерыжке. — Сейчас вернусь.
— Вильмос, не смей... — начала она, но он уже встал и направился к двери.
На лестнице Поппи не было. Он спустился вниз, где ревела музыка, и стал проталкиваться через пульсирующую толпу танцующих. В темных нишах вдоль стены целовались, обжимались, нюхали что-то из кристаллических трубочек и занимались еще чем-то — он не совсем понимал чем, но догадывался.
Поппи он нашел у бара — она ждала своего заказа.
— Здравствуйте, — сказал он, не придумав ничего лучшего.
— Мы знакомы?
На миг он подумал, что обознался из-за макияжа, но потом вспомнил, как сердито и обиженно смотрела она на него через верхнюю комнату.
— Да, Поппи, знакомы. Мы вместе ехали в поезде.
— Не думаю. Я никогда не разговариваю в поездах с кем попало, так что вы, должно быть, ошиблись. — В глаза ему она не смотрела.
— Послушайте, мне жаль, что все так получилось. Я не хотел уходить, меня обстоятельства вынудили.
Глядя на бармена, смешивавшего для нее коктейль, она сказала:
— Я очень не люблю вызывать охрану — у Чемериц она особенно грубая, как вы можете догадаться. По меньшей мере вам ноги переломают. А крылья, которые вы, без сомнения, прячете под этой плохо сидящей на вас курткой, могут и вовсе оторвать.
— Хорошо, я ухожу. — Он сделал глупость, когда пошел за ней, — что от этого изменилось? Остается надеяться, что вызвать охрану она пригрозила для красного словца. Только этого ему сейчас и недоставало. — Я хотел только сказать, что я сожалею и что я ни в чем вам не солгал. Так было надо, вот и все. — Он повернулся и пошел прочь.
— Стойте. Вернитесь.
Он обернулся к ней. Может, она передумала и сейчас кликнет огров? Ее глаза, обведенные красным, смотрели на него до странности пристально.
— А я хочу сказать, — она говорила так тихо, что ему пришлось подойти к ней почти вплотную, — хочу сказать, что ненавижу вас, Теодорус нюх-Маргаритка... или кто вы там есть на самом деле. Слышите? Я пробуду в доме Дурмана еще неделю до отъезда в школу, и не вздумайте ни под каким предлогом звонить мне по моей персональной линии. Потому что я ненавижу вас, мерзкое, ужасное, бессердечное чудовище!
Вслед за этим она вскинула голову и поцеловала его так крепко, что ее зубы лязгнули об его зубы. Когда поцелуй прервался, Тео ощутил вкус крови из собственной прокушенной губы. Поппи плакала.
— Идите теперь. Вы мне весь вечер испортили. — Она вытерла глаза рукавом, размазав косметику, и крикнула бармену: — Проточная вода и черное железо, долго мне еще ждать?
Тео поплелся обратно, слегка одуревший. У самой лестницы кто-то схватил его за руку, и он не сразу узнал Цируса Жонкиля. Молодой эльф опьянел еще пуще прежнего, волосы у него торчали в разные стороны, расстегнутая чуть ли не до пупа рубашка обнажала грудь цвета слоновой кости. Его дикая красота в сочетании с чем-то неуловимым притягивала к себе, и это не имело ничего общего с сексом — Тео по крайней мере надеялся, что не имело.
— А, Маргаритка! Вот ты где. А Кумбер-Бумбер с крохотулей куда подевались?
— Они наверху.
— Вы пропустили уморительное зрелище — один парень, Горицвет, задирал местную охрану. В итоге его унесли на носилках, но он продолжал буянить, даже когда его в больничную карету запихивали.
Тео осознал внезапно, что наверху кто-то вопит — и вопит очень громко, раз его слышно за музыкальным шквалом. В следующий момент что-то ударило ему в лицо и забилось, трепеща крылышками, как испуганная птичка.
— Явился наконец! — крикнула, опомнившись, Кочерыжка. — А, и вы здесь, ваша милость. Я уж отправилась вас искать. С дружком вашим, Осокой, просто сладу нет.
Тео уже сам видел, что Кумбер, явно перебравший свою меру, стоит на столе и выкрикивает что-то юношам и девицам из компании Поппи. Хорошо, что сейчас ее здесь нет — отношения у них достаточно сложные и без нализавшегося феришера.
— Вам повезло родиться в какой надо семье, и поэтому вы думаете, что вы лучше всех! — Кумбер шатался и потрясал указательным пальцем. — Думаете, что все хотят... быть такими, как вы!
— Послушай, Жонкиль, — окликнул молодой эльф с сигаретой, — он с тобой пришел? Тогда лучше уйми его, иначе кто-нибудь обидится, и это будет стоить ему головы.
— Схвачено, Наперсток. Пожалуй, его проще домой забрать.
Но заткнуть рот Кумберу было не так-то просто.
— Я не его собственность! — взвизгнул он. — Вы, бескрылые ублюдки, распоряжаетесь всем, но я вам не принадлежу!
Теперь на него смотрели все, кто был в комнате, и снизу Тео видел, тоже прислушивались — того и гляди позовут охрану. Тео чувствовал, что если Кумбера отправят в тюрьму, то и он там окажется. Не сбежать ли? Какое ему, собственно, дело до этого феришера? Нет, это глупо — куда он пойдет в незнакомом-то городе? Кочерыжка привычно опустилась ему на плечо, и он сказал, почувствовав себя немного увереннее:
— Надо убрать его отсюда, да поскорее.
— У тебя прямо талант говорить то, что и так всем ясно.
Спутник Поппи тем временем вступил с Кумбером в спор — он просто играл с ним, как кошка с мышкой.
— Бескрылые? А разве ты не такой же, как мы? Если крылья тебе так дороги, то где же они у тебя, ты, борец за права угнетенных?
Кумбер, испустив новый вопль, присел, и Тео с ужасом подумал, что сейчас он прыгнет на своего мучителя. Тео и Цирус бросились к феришеру разом, но тот всего лишь поставил на стол стакан, выпрямился и через голову сдернул с себя рубашку. Подоспевшие Тео с Цирусом схватили его за руки, но он отбивался с поразительной силой; ему удалось вырвать руку, которую держал Тео, и он стал вполоборота к чужому эльфу, показывая ему спину с двумя розовыми шрамами.
— Вот они, мои крылья! Отрезаны! Потому что моя мать хотела сделать меня таким же, как вы! А мне жаль их, слышите? Потому что эльф без крыльев... пустое место! Урод, не способный летать!
На этом месте Цирус стащил его со стола, кое-как завернул в рубашку и начал толкать к двери. Тео шел за ними, Кочерыжка ехала у него на плече, как жокей. Остановившись на пороге, Цирус раскланялся с другими эльфами — скорее позабавленными, чем рассерженными.
— Еще один веселенький вечерок в «Рождестве», — сказал он своим спутникам, перекрикивая музыку. — Но этому парню срочно пора домой.
— Когда-нибудь все их дома сгорят до основания, и тогда веселиться буду я, — пробормотал Кумбер, но кроме Тео этого никто не расслышал.
— Что, Осока — в тихом омуте? — продолжал посмеиваться Цирус, когда они сели в лифт.
— Вы всегда меня недолюбливали, — тихо ответил Кумбер. — Все до одного. Пока мы учились в школе, вы знать меня не хотели, даже притворяться не давали себе труда.
Лицо Жонкиля на миг стало удивительно холодным и жестким.
— Полно вздор нести, Осока. Чего ты, собственно, ожидал от нас? Ты ведь, в конце концов, простой феришер.
21
ДОМ ДУРМАНА
Автомобиль, проехав в ворота, покатил по длинной, обсаженной тополями аллее. Почти все окна в нижней части башни были темны, как и следовало ожидать — полночь давно миновала, рассвет еще не настал, и даже наиболее влиятельным семьям полагалось экономить энергию, — но целый ряд окон наверху светился.
«Отец опять работает допоздна», — подумала девушка.
Выйдя из машины, она услышала, как стонут в своем беспокойном сне древесные нимфы. Даже использованные против них могучие чары не в силах заставить дриад замолчать совсем. «Они оплакивают другие деревья, истребленные Городом, оплакивают своих сестер, убитых или лишенных крова, — говорила ей в детстве одна из нянек. — Страшные дела были сотворены здесь». Нянька продержалась у них недолго, но Поппи запомнились ее слова. В эти предутренние часы уличное движение не заглушало плача дриад, и Поппи дрожала, слыша его.
«Отец опять работает допоздна», — подумала девушка.
Выйдя из машины, она услышала, как стонут в своем беспокойном сне древесные нимфы. Даже использованные против них могучие чары не в силах заставить дриад замолчать совсем. «Они оплакивают другие деревья, истребленные Городом, оплакивают своих сестер, убитых или лишенных крова, — говорила ей в детстве одна из нянек. — Страшные дела были сотворены здесь». Нянька продержалась у них недолго, но Поппи запомнились ее слова. В эти предутренние часы уличное движение не заглушало плача дриад, и Поппи дрожала, слыша его.