Уоррингтон Фреда. Янтарная Цитадель (Драгоценный огонь - 1)

   Мое имя не Вайна. Я - Гелананфия. Я здесь, потому что мой отец был убит за неповиновение царю. Отцом моим был царевич Галемант, а дедом - царь Гарнелис. - По щекам ее покатились слезы. - Менее всего я хотел бы оказаться здесь. Но раз такова моя судьба, я лишь надеюсь, что вы найдете в своих сердцах каплю доверия к роду Гарнелиса. Ибо не весь мой род отвернул лики свои от бед Авентурии!
   В мертвой тишине тихонько звенело всеобщее напряжение. Царевна положила руку на плечо всегда следовавшего за ней неприметного, тихого человечка.
   - Как многие из вас, я бежала из Парионы. Я добралась до Змеиных островов, и привела с собою посредника Рафроема, в коем лежит единственная наша надежда. Если кто сомневается во мне, он поручится за меня. Я прошу вас последовать за мной - не ради моей крови, но ради блага Авентурии.
   Глава двадцать первая. Лафеомовы тенета
   Из окна своей комнаты в царских чертогах Изомира неделями подряд наблюдала за сменой времен года. Она видела, как распускаются на стеклах морозные цветы, а протаяв их дыханием, видела, как намерзает на подоконнике лед, как растут кромке янтарных утесов нижних уровней сосульки. Падал снег, и дыхание вышагивавших по стенам стражников повисало в воздухе клубами.
   За снегом пришли ледяной ветр и дождь со снегом. Потом дожди потеплели, и завиднелась новая листва, и солнце обратило мокрые ветви в хрустальный узор. Стены цитадели сияли, словно изукрашенные мириадами крохотных желтых алмазов.
   Изомире вспоминалось, как в день, когда царь убил Наманию, она мчалась по дворцовым палатам, будто преследуемая чернокрылым дра'аком, чтобы рухнуть на колени перед царицей и зарыться лицом в ее пышные юбки. Ужас увиденного выплескивался из нее потоком бессвязных слов, и девушка не замечала, как белеет лицо царицы, как стискивают подлокотники кресла ее сухощавые руки.
   - Сколько можем мы терпеть, - спрашивала Изомира, - и молчать, и не сойти с ума?
   - Если мы не обезумели уже, - прошептала царица, поглаживая ее волосы. - Ночами я лежу без сна, и слышу в тиши, как оно стонет и корчится от боли...
   - Вы говорите о шаре? - пробормотала девушка. - Я видела его.
   - Это заурома. Дух Авентурии, сломленный и униженный. Ибо разве я не приложила руку к его погибели?
   - Но сударыня, как вы моги остановить это? Восстань вы против государевой воли, вы бы уже погибли.
   - Лучше так, чтобы жить с этой виной.
   А несколько дней спустя царица захворала. Она отказывалась от пищи; и как бы не убеждали ее камеристки, дворцовый лекарь и сама Изомира, не принимала не пропитания, ни зелья. Имми сидела при ней дни и ночи, наблюдая, как блекнет, выцветает лик царицы, и только сияют ломким блеском зеницы.
   - Но могу же я чем-то помочь вам, - повторяла девушка в отчаянии.
   - Ты помогла мне более, чем можешь вообразить, - отвечала Мабриана. Через тебя я вновь коснулась Богини. Она снисходит ко мне в облике Смертной Старухи - но Старуха добра и мудра. Ласковы ее черные крыла. Лик ее сияет солнцем, и она зовет меня к себе.
   - Это все потеря сына, - проблеяла из-за плеча Изомиры камеристка.
   - Нет, - ответила девушка, стискивая в ладонях руки Мабрианы. - Это оттого, что ее муж убил их сына.
   С этими словами она провалилась в сон.
   На другой день царице полегчало. Она попросила перенести ее на кушетку у окна. И тогда, подобно огромному тощему стервятнику, явился царь. Пурпурная накидка развевалась за его плечами. Припав на одно колено, он коснулся иссохшей руки Мабрианы. Изомиры он будто не видел, а раз никто не отпускал ее, девушка поневоле осталась свидетельницей их нешумной беседы.
   - Я знаю, почему ты хвораешь, - проговорил царь. - Ты заставила себя заболеть. В этом нет нужды.
   - Нет. Меня терзает истина - что я не остановила тебя, покуда было время, что твой народ восстанет на тебя и погрязнет в раздорах.
   - Нам не нужны те, кто не в силах разделить моей мечты! Они глупцы.
   - Прежний Гарнелис не говорил бы с таким презрением о своих подданных. Он прислушался бы к ним.
   - Прежний Гарнелис был слаб! Такому не выжить - и он сгорел в горниле истин. Но Гарнелис нынешний будет жить вечно!
   - Вечно? - повторила Мабриана, откидываясь на подушки. Изомира не могла видеть ее лица. - Вслушайся в свои слова.
   - Башня таит секрет моего бессмертия. Ты можешь разделить его, Мабриана. Отряхни с себя нелепую хворь. Стань рядом со мною, раздели мой обет в вечном строении Башни. И мы будем бессмертны вместе - муж и жена, царь и царица... бог и богиня.
   Царица приподнялась, и теперь девушка могла различить выражение ее лица - полнейшее неверие, нет - омерзение.
   - Хватит, Гарнелис! - Голос ее на краткий миг вернул себе царственную силу. - Тот, кого я звала мужем, давно сгинул. Оставь меня оплакивать его. С тобою. же я не желаю жить вместе и дня, не говоря уж - вечности.
   Несколько мгновений царь недвижно взирал на нее; потом он встал и вышел. Лицо его было сурово.
   - Постель... - прошептала царица, едва не теряя сознания. - Помоги... в постель.
   Никого, кроме Изомиры, она не желала подпускать к себе. Посреди глухой ночи она очнулась, и прошептала с улыбкой:
   - Ты богиня, Изомира. Как сияет лик твой! Я счастлива, что ты пришла за мной. Счастлива...
   Много часов Имми сидела, заснув, у ложа царицы, пока вокруг сновали лекарь, и царский бальзамировщик, и бесчисленные придворные. И последним когда утихла суета, и вокруг погребального помоста с телом царицы замерцали свечи - явился царь.
   Он молча стоял за плечом Изомиры, сложив руки на груди и прикрыв тяжелые веки. Потом пальцы его сомкнулись на ее плече, и губы изрекли:
   - Пойдем.
   С того дня царь держал ее в своих палатах.
   Из ее окна видна была Башня. Бесконечно сновали стражники, надсмотрщики, рабочие. Прибывали новые рекруты, простодушные и смятенные, как она сама когда-то. И катились вниз по склонам похоронные дроги.
   Верный своему слову, царь не чинил ей зла.
   У нее была своя комната, роскошная, как самоцветная шкатулка, и царь никогда не разделял с ней ложе - да и не упоминал об этом. Он стремился излить в нее не семя свое - но свою боль. Каждый вечер, освободившись от царских обязанностей, он бесконечно водил Изомиру по бесконечным переходам, залам и балконам Янтарной цитадели, пересказывая все, случившееся за день. Порой он был мрачен, едок, пугающ; порой его терзал душевный глад, и она знала - он готов выбрать себе в Башне новую жертву.
   Готов... и все же он цеплялся за нее, цеплялся, будто девушка могла спасти царя от него самого. И она пыталась. Она цеплялась за него, покуда со сдавленным воплем отчаяния он не отталкивал ее. И тогда за царским плечом, словно возникнув из ниоткуда, вставал Лафеом.
   А страшней всего было что потом - когда он выходил из тайной камеры, и возвращался к ней, помолодевший, смягчившийся, истерзанный раскаянием именно тогда ей легче всего было полюбить его.
   - Я женюсь на тебе, Изомира, - шептал царь, целуя ее руку. - Ты станешь моей царицей, и мы будем бессмертны вместе.
   И через пару дней - две недели прошло после смерти Мабрианы - он привел ее в тесную палату, где их ждали Лафеом, владыка Поэль и жрица Нефетер. Обряд был краток и как-то неполон. Но Изомира и Гарнелис, очевидно, соединялись им узами брака.
   Ничто не изменилось - ни в девушке, ни в ее окружении. Дни она, как и прежде, проводила, описывая в неотправленных письмах к Танфии все, с ней случившееся. Вечера - в попытках пережить бурю, облачившуюся в тело Гарнелиса. Ночи - сражаясь с кошмарами.
   Думая о Линдене, она не могла уже вспомнить его лица.
   Подходила к концу весна, а тайное убежище Гелананфии прирастало. С каждым днем из окрестных городов и деревень приходили все новые бунтовщики - юнцы, спасающиеся от новых рекрутских наборов, старики, чья вера в царя, наконец, поколебалась. Число их приближалось к пяти тысячам, и лагерь уже расползся по всему холму и начал распространяться под лесной сенью. Тяготы жизни в нем умягчались лишь всеобщим радостным возбуждением.
   Элдарет и Гелананфия готовили мятежников к бою. Руфрида поставили старшим над лучниками, Мириаса и Зорю - во главе немногочисленных конников. Танфия и Линден, как могли, старались передать остальным убийственно-изящный способ оружного боя, которому обучили их шаэлаир.
   Приходили слухи о других очагах сопротивления в Параниосе. Некий Маскет, подобно Гелананфии, собирал мятежников в тайном лагере в Змеевичных горах, на северо-запад от Парионы. Между двумя убежищами с немалым трудом пробирались вестовые. Поговаривали и о восстании в Танмандраторе, слишком далеко, чтобы бунтовщики могли оказать помощь друг другу, но боевой дух все равно поднимался от этих новостей.
   Гелананфия бела женщиной решительной и сильной духом, но Танфия, как не странно, не испытывала перед нею особенного трепета. Возможно, дело было в обстоятельствах их знакомства, но девушка с самого начала без колебаний вступала в спор с командующей - царевна та или нет. Гелананфию трудно было назвать тепличным растением; она немало послужила в армии, и могла скакать и рубиться не хуже прочих. Церемоний она не переносила, зато любила выпить. Танфия ее попеременно любила, ненавидела, завидовала и восхищалась.
   - Мы не хотим сражаться, - сказала Гелананфия через несколько дней после возвращения Элдарета.
   Совет собрался за ужином в ее шатре, с Элдаретом и Сафаендером в качестве приглашенных гостей. А раз пригласили их, пришли и трое излучинцев, Мириас с Зорей, и еще несколько человек. В воздухе пахло сеном; бронзовые лампады роняли свет в бокалы с вином. Посредник Рафроем сидел обок царевны, выслушивал всех, но сам больше молчал.
   - Однако нас могут вынудить к сражению. И забывать об этом глупо.
   - Какова же твоя цель? - поинтересовался посредник.
   - Рафроем, мы говорили об этом уже тысячу раз.
   - Со мной, но не с ними.
   - Элдарет знает. Я не хочу пользоваться своим положением, я не желаю рушить весь строй царства. Я желаю добиться одной лишь цели - переговорить с дедом.
   - А не поздно ли? - усомнился Элдарет.
   - С этим я не соглашусь! Мой отец пытался вразумить его, и был убит. Я пыталась, и еле спасла свою жизнь. Если я в одиночку вернусь к Янтарной цитадели, меня схватят стражники, стоит мне ступить через нижние ворота. Но если я явлюсь во главе войска его собственных подданных, он вынужден будет послушать.
   - Ты правда веришь, что его можно переубедить?
   - Не знаю. Но не попытаться я не имею права. Теперь мне известно нечто, ранее от меня скрытое. Увы, новость эта ужасна - чудовищна немыслимо! Но, будучи открытой, эта тайна изменит положение дел.
   - Ну? - поторопил ее Элдарет. - Ты мнешься над своей тайной с тех поря, как мы вернулись. Неужто она так ужасна?
   Гелананфия глотнула вина.
   - Архитектор Лафеом, - проговорила она вполголоса, - вовсе не посредник. Я опасаюсь, что он - бхадрадомен.
   - О боги, нет! - простонал Элдарет, хватаясь за голову. - Из всех ужасов мира... только не это! - Странник в гневе ударил кулаком по столу. Как могло это случиться?!
   Наступило молчание.
   - Не то странно, - криво усмехнулась Гелананфия, - что ты в ужасе, Элдарет. А то странно, что товарищи твои спокойны. - Взгляд ее последовательно коснулся Танфии, Руфрида, Линдена.
   - Я... в ужасе, - призналась Танфия. - Просто после всех наших злоключений меня это не особенно удивляет.
   - Меня тоже, - поддержал ее Линден. - Я давно знал об этом, ваша светлость.
   - Никаких титулов, - возразила Гелананфия. - Я ведь уже не раз просил. Откуда ты мог знать об этом?
   - Не знаю. - Свет лампады осветил его каштановые кудри золотом. Склонив голову, юноша ровным голосом поведал о странных встречах на пути излучинцев. К концу рассказа его начала бить крупная дрожь; и руку утешения протянул к нему, как ни странно, Сафаендер.
   - Думаю, мы знали это с самого начала, - заключил юноша. - Просто не могли поверить.
   Гелананфия внимательно оглядела его, будто осознавая - как подумалось Танфии - что эти землепашцы важней, чем кажется на первый взгляд.
   - Со времен битвы на Серебряных равнинах бхадрадомен были слишком слабы, чтобы выйти с нами на честный бой. Они не осмелятся и сейчас. Однако эта тварь воспользовалась царским слабоволием и самомнением, и ныне правит им; или же, воистину, может лишь покорно подчиняться государевой воле, однако исход этим не меняется. Единственный способ освободить царя - силой прорваться в Янтарную цитадель, схватить Лафеома и заставить моего деда понять, что случилось. Если даже он не пожелает говорить со мною, на это есть Рафроем. Древний обычай не дозволяет царю отказать во встрече посреднику. Когда он увидит настоящего посредника, он поймет.
   - А с чего вы взяли, - поинтересовалась Танфия, - что он не понимает?
   - О чем ты?
   - Почему вы так уверены, что царь не по собственной доброй воле творит все эти непотребства, что архитектор ведет его, а не наоборот?
   Гелананфию бросило в краску.
   - Потому что мой дед в глубине души добр.
   - И мудр, и силен? - поинтересовалась Танфия. - Так нас всегда учили, и нам словно нож острый видеть, что это неправда! Если он был обманут - он не мог быть непогрешим. Так что царь или добр, но слаб рассудком, или хитер, но злобен.
   Воцарилось потрясенное молчание. Даже Руфриду с Сафаендером было определенно неловко. Гелананфия пронзила девушку взглядом, но та выдержала ее гнев смело.
   - Что ж, - проговорила, наконец, царевна, - над этим стоит поразмыслить. Я, как ты заметишь, не хочу в это верить.
   - Вполне понимаю.
   - Истину мы выясним, когда я встречусь с ним лицом к лицу.
   - Подам еще тему для раздумий, - бросил Руфрид. - К нам прибилось столько народу, что царские соглядатаи непременно пронюхают. А костров мы палим столько, что завидеть нетрудно.
   - Тут ты не бойся, - успокоил его Элдарет. - Пришла пора, когда мы хотим, чтобы нас нашли.
   Царь Гарнелис бродил по подземным баракам под Башней, точно призрак, проходя сырыми переходами и пещерами, вмещавшими его работников. Стены вздрагивали от душераздирающего кашля, глухого бормотания, редкой ругани стражника. Порой в изможденной толпе попадались свежие лица, еще не огрубевшие от непосильного труда и не измученные болезнью. Гарнелис вглядывался, но вместо узнавания и трепета видел на них лишь слепой ужас. За ним струился шепоток: "Старый скелет, старый скелет...".
   Что за мука - выбирать. Но это его долг. Этого требовали Лафеом, и заурома, и собственный его черный глад.
   Гарнелис не видел никого, кто мог бы сравниться с Изомирой. Кто, как она, вмещал бы в себе, подобно лампаде, свет всей Авентурии. Но Изомира на свете только одна.
   Рекруты были спокойны. Хорошо. Но в этом царь желал убедиться собственнолично.
   Этим же днем, поутру, он в Солнечном чертоге часами выслушивал мрачные отчеты разведчиков и воевод. За плечом царя маячил владыка Поэль со своим помощником Дерионом.
   - Государь, положение весьма печально, - отчитывался воевода Граннен. Щекастое его лицо побагровело от расстройства - ему самолично приходилось доставлять царю дурные вести - но приукрашивать он ничего не стал. Некоторые ваши подданные перешли к открытому бунту. Получив донос, что Сафаендер и иные предатели скрываются в городке Нахиллея, мы провели там обыск. Местные же жители дерзко осмелились сопротивляться. Их быстро усмирили, однако многие успели скрыться.
   - Сафаендера, как я догадываюсь, так и не поймали. - Гарнелис перекинулся мрачным взглядом с владыкой Поэлем.
   - Боюсь, что нет, государь. Сафаендер мог послужить зачинщиком, однако ж дело переросло скромный масштаб его персоны. Беда куда значительней, Как вам ведомо, в Нафенете случился бунт - сейчас мы заняты восстановлением порядка. Однако наши разведчики доносят, что беглецы из Нафенета и Нахиллеи собирают из мятежников войско в Лузанийском лесу...
   - Войско? - перебил его Гарнелис. В царском сердце расплавленным свинцом вскипал гнев. - Уж извините великодушно за мою мелочность, воевода, но собирать войско позволено только мне и моим удельным князьям.
   - Смиренно прошу прощения, государь, - невыразительно ответил Граннен. - Мне следовало сказать "сброд".
   - Однако... - Гарнелис склонился вперед, и собравшиеся напряглись, будто узрев изготовившуюся к броску змею. - Не столь уж важны слова, если ты хочешь сказать, что на нашу погибель собирается вооруженный отряд.
   - Следует предположить, что именно таковы их намерения. Я собирался добавить также, что подобный отряд создается и северней Парионы под водительством некоего Маскета, а также в других уединенных местах по всему Параниосу. Следует учесть также непрекращающиеся беспорядки в Танмандраторе...
   - Да как они смеют? - Гарнелиса трясло от слепящего взор гнева. - Они - подданные мои! Все, что делаю я - ради их же блага! - Он махнул рукой в сторону окна, за которым возвышалась Башня. - Подобная неблагодарность невыносима! Нестерпима!
   Поэль кивнул. Граннен расправил плечи, несокрушимый, точно гранитная стена за его спиной.
   - Воистину так, государь.
   - Тогда - разгони их. Подави эту глупость в зародыше. Снисходить до них я не намерен.
   - Слушаюсь, государь, - ответствовал воевода. - Я займусь этим.
   - Хорошо.
   - Только одно, государь... - Помощник владыки Поэля прокашлялся. Последствия...
   - Какие последствия, Дерион?
   Помощник стеснительно склонил голову.
   - Войны с собственным народом? Не повредит ли это завету...
   Гарнелис молча уставился на него, чувствуя, как тревога юноши перерастает в страх.
   - Это, - вмешался Граннен, - не война. Это восстановление порядка.
   - Именно. - Гарнелис внезапно осознал, насколько он ненавидит воеводу. Ненавидит его безжалостность, жажду крови и власти... и нужду в подобных людишках. Но любимые покинули его... да и сама любовь потерялась на просторах его долгой жизни... кроме любви к Изомире. - Но ты в чем-то прав, Дерион. Я дам этим людям шанс сдаться миром. Отправляйся к этим лесным дикарям, Граннен, и выясни, что они намерены предпринять.
   - А затем?
   - Предупреди, что если они не склонятся передо мною, то умрут.
   - Государь! - Граннен набычился.
   - Ты получишь все, потребное для твоих трудов. Любыми мерами раздави этих... предателей. - Цари отвернулся, пытаясь сдержать черную, желчную злобу на собственный, так не понимающий его народ. - Восставшие на меня падут в день единый, как поденки. Я же останусь в веках. Когда Гелиодоровая башня достигнет небес... они падут предо мною в трепете и раскаянии.
   Собравшиеся молчали.
   - Верные же будут вознаграждены.
   И все расслабились, склоняя головы в благодарной покорности. Все поняли друг друга; и Гарнелис вздернул подбородок, чувствуя в руке перекованный меч царской власти.
   - И последнее, государь, - проговорил Граннен. - Хотя нам пришлось расширить ряды войск, из-за скопления рекрутов в Башне в моем распоряжении остается всего двенадцать с половиною тысяч солдат. Дозвольте призвать владыку Серпета Эйсилионского с его княжеским войском, числом две тысячи. Все они принесли присягу, и ждут вашего приказа под городскими стенами.
   - Да, да. Призывай. Теперь идите; делайте, что велено.
   Помощники разошлись, и Гарнелис остался один. Некоторое время царь стоял недвижно, подобно великанскому пауку наблюдая за кипением собственных страстей, точно чем-то отдельным от себя - так копошится в паутине мошка. Потом, накинув скрывающий его лик простой плащ, он отправился в бараки.
   Как безмолвны они, его слуги. Открыться ли им, увериться в их верности? Падут ли они перед ним ниц, целуя стопы его от благодарности, что дозволил он им трудиться на великой государевой стройке? Или отшатнутся в ужасе? В глазах рекрутов царь видел лишь подавленный ужас. Эти глаза наполняли его кошмары. И под этими взорами он желал лишь раздавить их, как гусениц под каблуком.
   - Государь?
   Бледная фигура встала за его плечом, когда Гарнелис уже возвращался в Цитадель подземным ходом - в одиночестве. Лафеом.
   - Государь, вы в тревоге.
   - Всегда ты все знаешь, - прошептал царь, тронутый. - Собственные мои подданные идут на меня войной!
   - Бояться нечего. Если дойдет до войны, я клянусь оказаться вам любую посильную помощь.
   - Какую помощь? - Гарнелис требовательно глянул в улыбчивое, невыразительное личико архитектора. - Посредники не становятся ни на чью сторону.
   - Посредники - нет. - Лафеом не отводил взгляда, улыбаясь своей зловещей, терпеливой улыбкой, и Гарнелис всматривался, покуда взор его не проник сквозь кожу, до черепа, и дальше - прямо в мозг! - Вам уже много месяцев ведомо, государь, - прошептал архитектор, - кто мы на самом деле.
   Только теперь царь осознал, что позади Лафеома стоит еще одна фигура тот посредник, которого Лафеом отправил когда-то в помощь войску. Гарнелис встречался с ним всего однажды, а имени так и не узнал - только странный титул, которым величал товарища архитектор, Дозволяющий. Но это не титул посредников...
   Второй пришлец был выше ростом, но сильно горбился, точно стервятник. Если Лафеом был бледен, то Дозволяющий - потаен; все в нем было зеленоватым и серым, все пряталось в тени, и кожа была не полупрозрачной, но ясной, как стекло, и в студенистой плоти вились сосудики и плыли мутные пятна.
   Странно - по раздельности они выглядели иначе. Просто неприметные, скромные чародеи, мудрые и скрытные. Но теперь, увидав их вместе, царь и узрел их иначе - словно двое пришлецов питали друг друга душной силою, кошмарным взаимным восторгом.
   У Гарнелиса засосало под ложечкой, но чувство это, как и все прочие, оставалось далеким. Он знал, он всегда знал, и все же не могу признаться себе в этом.
   - Мое настоящее имя - Жоаах, - проговорил архитектор. - Моего товарища зовут Гулжур. Это мы сообщаем в знак взаимного доверия и верности.
   - Жоаах, - повторил Гарнелис, перекатывая на языке уродливые имена. Гулжур.
   - Вы всегда обходились с нами честно, государь. Наш вожак Аажот никогда не нарушал нашего договора. Бхадрадомен - не враги вам. Откуда, если мы уже двести и пятьдесят лет живем в мире, и вы все это время дозволяли нам жить по нашим обычаям?
   - Это... верно, - пробормотал Гарнелис. Боль нарастала, отдавая в темя, лишая сил. - Аажот мудр. Мне ведомо, что вы не враги нам.
   - Тогда для вас вполне приемлемо держать нас своими помощниками.
   - Да, - прошептал царь.
   "Я пригрел бхадрадоменов на своей груди, - билось у него в голове, бхадрадоменов, и я знал, что делаю, но совесть не дозволяла мне сознаться даже перед собою, и я запутался в тенетах лжи..."
   Жоаах шел ошую него, Гулжур - одесную. Гарнелис увидал, что между ними плывут нити липучего света, и сам он пойман в этой паутине, плывет, спутанный в сетях клейкой сияющей отравы, и та стягивалась все туже, туже. Черепа его спутников ухмылялись.
   -Государь? - спросил Лафеом. - Вам дурно?
   Боль давила на сердце. Царские одежды намокли от пота.
   - Ничуть. Да, вы, без сомнения, вправе трудиться на меня. Однако может так статься, что не поймут другие, для кого наше соглашение слишком... преждевременно.
   - Совершенно верно, государь, - вступил Гулжур, - и потому оно должно оставаться тайным. Но я клянусь вам, что в предстоящих битвах мы будем всецело на вашей стороне. Как наши гхелим обороняли ваши войска, так на поле битвы они обрушатся на ваших врагов, появляясь без предупрежденья и поражая ужасом. Передайте воеводе Граннену, что страхи его ложны. Победу ему всегда обеспечит незримая подмога.
   Гарнелису казалось, что он рушится в бездну. В ушах выл черный ветер, близился конец света. И все же сквозь пелену ужаса пробивалось нечто похожее на душевный подъем.
   - Да! - всхлипнул он, протягивая руки, чтобы уцепиться за что-нибудь, и встретил бескостные пальцы Жоааха и Гулжура. Их холодные руки поддержали его - помогли ему; спасли его. Телом и душою он предался в их руки, он доверился им - и взамен получит от них все, чего бы ни пожелал. Душные кошмары казались теперь весьма скромной платой.
   Гарнелису казалось, что перед ним расстилается вся Авентурия, а он взирает на нее свысока, подобно всезнающему богу, покуда подданные его копошились, сражались, умирали внизу, торопливо и мелочно, подобно муравьям. Даже бхадрадомен казались ничтожны. Мир стряхивал их, как чешуйки отмершей кожи... Но царь, воздвигшийся на Башне вековым дозором, пребудет в темной славе до конца времен.
   Спутники вели его сквозь тьму.
   - До сих пор, - хрипел Гарнелис, - не осознавал я ни истинной цены вашей дружбы, ни опасностей, которые претерпели вы, дабы доказать искренность своих намерений. За поддержку вашу я благодарен вам от всего сердца! Пусть же сей миг ознаменует эпоху новой дружбы между моим родом и вашим. Все сходится. Царя Гарнелиса могут забыть, но Гарнелиса, строителя Великой башни, и впервые сковавшего бхадрадомен узами истинной дружбы...
   - Такого Гарнелиса ожидает вечность, - прошептал Лафеом.
   Кончился праздник Огнева Терна, подходила к концу весна, а Гелананфия с каждым днем тревожилась все сильней. Вестники от Маскета и других мятежников прекратили появляться; царевна послала юношу из своих - он пропал без следа. Судьба его тревожила ее безмерно. Что с ним - схвачен, или убит? Есть ли у нее на самом деле надежда выстоять перед обезумевшим дедом?
   "Я в ответе за их жизни", подумала Гелананфия, наблюдая, как пробуждается лагерь. Ее последователи разжигали костры, готовили завтрак, холили коней; снабжение лагеря провизией само по себе превращалось в войну.
   - Смогу ли я сдвинуть их с места? - вполголоса обратилась она к стоящему рядом Элдарету. - Не говоря уж о том, чтобы сковать из них войско?