Уоррингтон Фреда. Янтарная Цитадель (Драгоценный огонь - 1)

   - Ты была женой... царя?
   - Знаю, нелепо звучит... даже не знаю, чем это докажешь. И не знаю, считается ли такой обряд; но там были владыка Поэль, и этот Лафеом, и жрица, так что, наверное, считается.
   - Зачем ему было на тебе жениться? - спросила Танфия, пытаясь найти какой-то смысл в рассказе сестры.
   Имми пожала плечами.
   - Царица умерла. Ему было одиноко. Я еще не видела, чтобы человеку было так одиноко. Он говорил, что любит меня, и, наверное, так и было. Я тоже любила его, только недолго. А царевна мне не поверила. Скажи ей, что я никогда не вру, ладно?
   Танфия в жизни не слышала от сестры ни слова лжи.
   - Ты его правда убила?
   - Да.
   - Точно? Может, кто другой это сделал, а тебе сунул нож в руку?
   - Все было не так.
   - Но ты могла бы сказать, что так было. Тебя не могут запереть здесь, если есть сомнение...
   - Тан, меня прямо на месте застали. Какие тут сомнения.
   - Но зачем ты это натворила?
   Изомира примолкла, облизнув губы.
   - Чтобы покончить с его болью, - ответила она, наконец. - И с моей.
   - По-моему, - вступил Руфрид, - она просто подвиг совершила! Не знаю, что на Гелананфию нашло! Эта война бы тянулась боги весть сколько, если б Имми с ней не покончила!
   - Мы тебя вытащим, - твердо пообещала Танфия.
   - Нет, - твердо ответила Изомира. - Вы не понимаете - Гелананфия права. То, что я сделал - непростительно! Я заслужила кару. И я не хочу, чтобы меня выпускали. Здесь мне покойно. А того, что ждет меня за стенами, я не вынесу.
   - Боги, Имми, как ты переменилась. Что стало с тобой?
   Вместо ответа Изомира вытащила из рукава свертку пергаментов, добавив к ним клок, над которым трудилась перед их приходом.
   - Это все письма, что я тебе писала, Танфия, - объяснила она. Никогда не думала, что ты их взаправду прочтешь... но вот они. Там все объяснено.
   Гелананфия читала письма уже добрый час, но лицо ее оставалось мрачно по-прежнему. Танфия сжалась в ожидании. Царевна выкроила, наконец, время принять ее и Руфрида - поздно ночью, в своих палатах.
   Как и говорил Элдарет, царевна была измождена скорбью. Но взгляд ее был холоден, как сталь, а выражение лица - твердо.
   - Танфия, - промолвила она, оторвавшись от бумаг, - мне очень жаль.
   - Что это значит?
   Гелананфия вздохнула.
   - Прочтя эти письма, я поняла, в каком напряжении жила твоя сестра. Но это ее не оправдывает.
   От ужаса Танфия едва могла сдерживать себя.
   - Но ей грозила смерть!
   - И все же она сама признает, что когда она убивала Гарнелиса, он не угрожал ей, а молил о помощи!
   - Но... Но... Я понимаю твое горе, Гелананфия. Ты пережила многое - но она ведь тоже! Она не заслуживает смерти! Смилостивься же ты над ней!
   - Танфия, я и милую ее. Я хотела предать ее смерти, но вместо того потому что ты моя подруга, и потому, что так страстно выступила в ее защиту - ее наказанием будет пожизненное заключение.
   На миг Танфию захлестнуло облегчение, но его тут же сменил ужас. Под "милостью" она понимала свободу.
   - Пожизненное! Нет! Это уже не правосудие, это месть!
   - Как ты смеешь! - Гелананфия вскочила, потемнев лицом. - У меня нет выбора. Или ты не понимаешь тяжести ее преступленья? Да будь она моей родной сестрой, я не отпустила бы ее. Она убила не просто человека, но хранителя зауромы. Она обманула меня - нет, всех нас, отняв у нас возможность узнать правду! Это не против меня проступок - это преступление против всей Авентурии! Иссякла всякая надежда выяснить, кем был проклятый Лафеом, и что творилось в рассудке моего несчастного дела! Ты можешь хоть на миг представить, чем это для нас в силах обернуться? Нет, отпустить ее я не могу. Радуйся уже тому, что она жива. Теперь - уходите!
   Царевна отвернулась. Руфрид потянул Танфию к дверям.
   - Пойдем, - тихонько прошептал он. - Довольно. Знаешь, ты только что спасла ей жизнь.
   Глава двадцать четвертая. Ауриэль
   Шаг за шагом спускалась Гелананфия по винтовой лестнице к сердцу Цитадели. Вокруг царили давящая тьма и сырость; в свете фонаря виднелись паутина и осыпающаяся каменная крошка. По пятам за царевной шел Элдарет, и не было слышно ни звука, кроме их шагов.
   Наверху в Янтарную цитадель возвращался мир. Гелананфия выслушала всех челобитчиков, уняла их тревоги, восстановила порядок. Все осознали свершившиеся перемены. Теперь она стояла у кормила власти.
   Они достигли последней ступени, и царевна впервые увидела его хрустальный шар, зауроф, дар замфераев. Огнистый самоцвет, посредничавший между землей и ее насельниками.
   - Никогда его прежде не видела, - прошептала царевна. - Я всегда слышала его шепот, но сколько не искала девчонкой, найти никак не могла. Сюда дозволено являться только самодержцам.
   Шар кружился медленно и плавно, с тихим шипением, напоминавшим скрип коньков по льду, будто нашептывая самому себе колыбельную. Был он вдвое выше рослой Гелананфии, и поверхность его стеклянисто блестела. Хрустальная толща имела оттенок запекшейся крови, но на глазах Гелананфии она постепенно светлела, просверкивая бронзой и медью.
   Царевна протянула руку к шару, но коснуться не осмелилась.
   - Поразительно, - выдохнул Элдарет. - Просто невероятно.
   - Он в покое, - проговорила Гелананфия. - Совсем не такой, каким описывала его Изомира - полным безумной муки. Он, кажется...
   - Исцеляется?
   Царевна улыбнулась.
   - Именно так. Выздоравливает.
   - Потому что завет не разрушен, - промолвил Элдарет. - Гарнелис едва не погубил его, но круг остался сомкнут. У Авентурии новый самодержец. Тебя скоро возведут на престол как царицу Гелананфию.
   - Боги, что это были за дни, - вздохнула она. - Я-то думала, что приму корону старухой, после кончины Гарнелиса и Галеманта. Не так рано. Готова ли я?
   - Гела, милая, успокойся. Готова, конечно. Как ты успокаивала этих перепуганных чинуш повзводно - да у тебя дар от рождения.
   - Можешь смеяться, но так и есть. Хотя горестей еще хватает. Сколько я понимаю, победоносные мятежники Танмандратора рвутся к столице, чтобы обратиться к царю. Вот это будет любопытно.
   - Они твои союзники, - усмехнулся Элдарет.
   - Боги, да уж надеюсь! Потом надо мириться с замфераями. И выяснить правду насчет мнимых посредников, которые так удачно сгинули. Надо допросить эту злосчастную Изомиру... если я буду в силах ее вынести.
   - Обязательно быть к ней такой жестокой?
   - Да! И не смей ее жалеть! Она убийца, она опасна, и немного безумна, а покамест она живет за мой счет вполне привольно! И не хочу я о ней сейчас думать. - Гелананфия обернулась к нему, стиснув его руки, вглядываясь в дорогое, изборожденное морщинами лицо. - Элдарет, мне наплевать на обычаи. Наплевать, что ты не подходящий князь подобающего рода. Когда я стану царицей, я выйду за тебя замуж.
   От стиснул ее в объятьях и поцеловал.
   - Ваше величество, - произнес он с полушутливой серьезностью. - Я к вашим услугам до конца моих дней - как друг, советник и любовник, как воевода, прознатчик, посол и снова любовник, - кто угодно. Но как муж никогда. Я не желаю быть царем.
   - Ох... - Ответ его застал царевну врасплох. - Я думала... мне казалось, что единственным препятствием оставалась воля моего отца. Как же я глупа.
   - Не стоит. Мне давно следовало прояснить этот вопрос.
   - Но Элдарет, ты мне нужен! - вспылила вдруг Гелананфия. - Не оставляй меня править в одиночку!
   - Гела...
   - Если ты не можешь поддержать меня, может, лучше тебе вообще уйти!
   Теперь уже на его лице отразилось смятение и боль.
   - Не убивайся так, я тебя прошу. Ты моя единственная любовь. Но жениться, сидеть с тобой рядом на престоле - я буду смотреться нелепо, как разодетая жрецом псина. Проси от меня чего хочешь, только не этого.
   - Боги... - Царевна прислонилась к стене. Шар издал нечто вроде вопросительного звона: "Ммм?".
   Гелананфия была так ошеломлена и обижена, что, как ни легко было ей простить любимого, она решила помучить его немного в отместку.
   - Ну ладно, как пожелаешь. Мне следовало догадаться, что тебя на месте цепью не удержишь. Вместо твоей руки приму твое сердце. Зазудели пятки,? Вот и отправляйся в Эйсилион, привези мою мать и братца Венирриена. Передай им, что можно возвращаться домой.
   - Прочла их Гелананфия? - спросил Сафаендер, подняв, наконец, голову от разложенных писем.
   - Да, - ответила Танфия.
   Они сидели на выходившей во двор широкой тенистой веранде. Плясали на солнце струи фонтана, веранда была увита лозами и уставлена горшками с папоротниками, так что переход между домом и садом был незаметен. Трудно было поверить, что после битвы прошло всего пару дней.
   - Она сказала, что разницы тут нет. Изомира достаточно долго прожила с Гарнелисом, чтобы не опасаться за свою жизнь. А он просил ее о помощи, когда она его убила.
   - Смягчающих обстоятельств она не видит?
   - Нет. Изомира - тоже. Я с ней снова виделась, и она настаивает, чтобы ее держали в тюрьме, что она там вполне счастлива, она это заслужила... Боги, я теперь ее еще десять лет не пойму! В общем, я подумала... если ты решишь написать пьесу или роман о последних днях царя Гарнелиса, письма Имми тебе помогут.
   - Написать бы следовало. Когда-нибудь я за это возьмусь. Но не сейчас.
   - Почему?
   Всякий раз, когда поэт запинался, мрачно глядя в никуда, девушке страшно становилось представить, что же ему мерещится.
   - Слишком близко. Я никогда не писал прежде о том, что касалось меня самого. Как могу я слепить пьеску из того, что меня едва не погубило, а потом смотреть каждый вечер, как ее разыгрывают на сцене?
   - Прости. Глупый был вопрос.
   - У твоей сестры хороший стиль, - заметил Сафаендер. Он откинулся в кресле и рассеянно взъерошил черные с серебром волосы. - Но я не могу воспользоваться тем, что она пишет, потому что это ее история - не моя. Было бы бесчестно выдать ее труд за мой. Ее письма следует издать в нынешнем их виде, поведать людям, что же случилось в Янтарной цитадели. Я это устрою.
   - Ох... - Танфия улыбнулась. - Замечательный ты человек, знаешь.
   - Честный - может быть. Замечательный? Едва ли.
   - Саф... - Танфия уже догадалась, о чем он заговорит теперь.
   - Я мог бы написать поэму о юноше, который лишился всякого страха, потому что знал о близкой смерти, и все же не боялся ее. Который увел своего коня с поля боя, лишь бы не подвергать его опасности. Который погиб, спасая жизнь труса.
   - Это стало бы прекрасным памятником. Только не надо себя мучить.
   - Руфрид винит меня за то, что случилось с Линденом. И почему нет? Я струсил, а он защищал меня.
   Танфия подошла к нему; он привлек ее к себе, усадил на колени, обнял.
   - Это правда, - прошептала она ему в макушку, - что ты соблазнил Линдена?
   Тело его напряглось.
   - Это кто наплел?
   - Не все знают тебя так же плохо, как я. Столько раз я тебя видела с Линденом, столько раз еще в Энаванейе думала, что ты бродишь один или сидишь с Гелананфией...
   - Не стану отпираться, Тан - я хотел его. Я любил его.
   - А я думала, ты меня любишь.
   - Да!
   - А еще мне рассказали, что в своей время с тобой переспал каждый в твоей труппе. Они остаются с тобой, когда ты их бросаешь, потому что из любви готовы простить тебе все, что угодно. Когда ты бросишь меня?
   - Не знаю, а который час? Танфия, шучу! Не злись.
   - Вот теперь Руфрид тебя точно полюбит. Мало, что ты меня окрутил, так еще его брата...
   - Боги святые, ты же ему не расскажешь?!
   - А почему бы нет?
   - Я его боюсь. Думаю, дай я ему хоть один повод, и он меня с радостью придушит. Я бы боялся любого, кто может остаться безучастным к смерти брата.
   - Знаю. - Эти слова остудили ее. - Я за него очень волнуюсь. И нет, я не расскажу ему ничего. Хотя кто-нибудь разболтает непременно, имей в виду.
   - Танфия, я не хочу терять тебя. Я никогда никого не бросал. Меня оставляли - было дело.
   - Потому что ты находил других?
   - Иногда. Но все любимые оставались друзьями, или почти все. Линден был так одинок, так нуждался в утешении, а рядом с ним никого не было.
   - Были мы. - Горло ей перехватило. - Руфе и я.
   - Знаю, но он все равно был одинок. Может, я сумел бы ему помочь лучше вас, именно потому, что знал хуже. Не злись на меня, Танфия. Я влюбчив. Мне легко любить людей, и очень тяжело ненавидеть. Это так дурно?
   - Нет. Я уверена, что ты просто играешь словами... но нет.
   - А любиться с ними... это так естественно, верно?
   - Да, но мне все равно обидно! Когда ты сказал, что любишь меня, я подумала, что я для тебя... особенная. Размечталась, надо же.
   - Нет, любимая. Ты действительно особенная.
   Девушка промолчала. Тонкие пальцы поэта поглаживали ее плечи, и так трудно было злиться на него, да и вообще думать.
   - Танфия, с Линденом у меня не вышло.
   - Не ври.
   - Это правда. Да, я хотел его, но он только и думал о своей Изомире. Вот так. Если хочешь, чтобы я оставил ради тебя всех возлюбленных - хотя у меня пока других и нет - я согласен. Все, что ты захочешь. Выходи за меня замуж.
   Она вцепилась в него, впившись губами в нежную кожу его шеи. Ей так отчаянно хотелось поверить ему... Жена Сафаендера. Бессмертного Сафаендера. Летописи свяжут их имена в одно, "Сафаендер и Танфия"... Но все это было невзаправдашним.
   - Молчишь? Я боюсь.
   - Не знаю, что ответить. Так неожиданно.
   - Ну... тогда ложись сегодня со мной.
   - Сегодня - нет. Не обидишься? Я хочу побыть одна.
   - Из-за Линдена?
   - Не только.
   - Все еще не забыла Руфрида, да? - грустно спросил поэт.
   Танфия задохнулась от возмущения, а потом сердито фыркнула, с трудом сдерживая смех.
   - Боги, ну почему дело должно быть в другом мужчине? Я просто хочу подумать!
   Легла она рано, и одна, в одной из множества тихих и прохладных гостевых комнат. Довольно долго Танфия просто лежала, заложив руки за голову и наблюдая, как плещется на потолке отраженный от поверхности пруда во дворе свет. Мираж покоя... Потом отворилась дверь, и вошел Руфрид.
   Он медленно подошел к кровати, воздвигся над Танфией, как мрачная осадная башня. Глаза его беспокойно поблескивали. Свет путался в его каштановых кудрях, и Руфрид казался очень похож на брата, если бы не холодная ярость на его лице.
   - Ну, в чем дело? - не выдержала она. - Скажи что-нибудь!
   - Нечего говорить, Тан, верно? - ядовито отмолвил он. - Ты получила все, о чем мечтала.
   - Что? Сестру в тюрьме? - Танфия села.
   - Она, по крайней мере, жива.
   - Да, но... - Девушка, смутившись, умолкла.
   - У тебя есть твой поэтик. Он откроет тебе двери в высший свет Парионы. Всего и делов - переспать с ним.
   - Ты злобная крыса! - Танфия была в ярости. - У тебя в сердчишке ничего, кроме яда. и не осталось! - Она бросилась на него, готовая надавать Руфриду пощечин, но юноша ловко перехватил ее руки. Гнев развязал девушке язык. - Ты ни слезинки не пролил по Линдену! Тебе на него было плевать! Ты пустышка, у тебя за душой ничего нет, так и у других все отнять хочешь!
   - Здесь меня точно ничего не ждет. - Он сжимал ее запястья, неотрывно и холодно глядя в глаза. - Что же мне делать? Ни остаться. Ни вернуться.
   - А я тут при чем? Ты думаешь, я такая же бесчувственная? Я больше жизни хочу увидеть родителей, но я не могу уехать, пока Имми здесь! Чего ты от меня хочешь, Руфе?
   - Любись со мной, - ответил он.
   - Что?
   - Ты слышала.
   Он потянулся к ее губам, одной рукой обнимая за плечи, другой стискивая ладони.
   - Руфрид, нет... это нечестно...
   - Пожалуйста, - жарко прошептал он ей на ухо. - Я столько месяцев не мог тебя коснуться. Я не могу терпеть. Пожалуйста, Тан...
   Он сжимал ее, покрывая поцелуями ее щеки и шею, пока девушка, устав, не позволила ему коснуться ее губ. Его отчаянная страсть растопила ее гнев. Слишком хорошо она знала его, чтобы бояться, знала, что стоит ей отказать и он уйдет. И она молчала. Их обоих захлестнула волна горькой и сладкой страсти.
   Они вместе упали на мягкие перины, Руфрид на ходу выпутывался из одежды. Танфия бела уже обнажена, она помогала ему, тяжело дыша. С тех пор, как они были вместе, прошло столько дней... она тосковала по нему. Девушка не могла сдержать себя, ее тело откликалось на возбуждение юноши беспомощной страстной мукой. Соединение их было поспешным, а наслаждение пришло почти сразу: яростное, пламенное, глубокое.
   И тогда Руфрид разрыдался.
   Со стоном он придавил девушку к кровати; Танфия укачивала его, примостив голову на его груди, поглаживая юношу по волосам, пока бессловесные его всхлипы не сменились тихим шепотом: "Линден, Линден, Линден...".
   Позже, когда скорбь его унялась, Руфрид замолк снова, откинувшись на подушки и недвижно глядя в потолок. Танфия продолжала гладить его, не замечая, как текут из-под ее ресниц слезы. Он заснул, а она бодрствовала в его изголовье. Пару часов спустя, проснувшись внезапно, он заявил:
   - Мне пора.
   - Не уходи.
   Но он все равно встал, не глядя на девушку, молча облачился в мятую одежду.
   - Лучше мне уйти. Ты хочешь быть с Сафаендером, а я хочу побыть один.
   Ошеломленная, она отпустила его.
   Поутру она увидела, что он ушел не только из ее комнаты - он покинул дом, забрав все свои пожитки. Обыскавшись его по всей вилле, девушка остановилась на веранде, пытаясь собраться с мыслями. Ее разрывало изнутри. Она все еще любила Руфрида, и Сафаендера не могла бросить... Во святое имя Брейиды, что же делать?
   Там и нашел ее Сафаендер.
   - Я скучал по тебе вчера, - признался он, обнимая ее. - Поделился бы с тобой парочкой замечательно красочных кошмаров.
   - Ох, Саф... - Она уже хотела признаться ему в случившемся - и не смогла. - Ты в порядке?
   - Насколько могу быть, зная о себе то, что знаю.
   - Руфрид пропал, - сказала она. - Поможешь его отыскать?
   Сафаендер устало вздохнул.
   - Не могу. Ко мне придут гости - все, кто был связан с театром... то есть все, кто выжил. И тебя я хотел пригласит. Или Руфрид не в силах за собой присмотреть?
   На собрании труппы девушка ощущала себя чужой. Дом Сафаендера наполнился внезапно какими-то чужими людьми, и все они знали друг друга, и предъявляли какие-то права на ее любимого, и отдаляли его. Танфия усомнилась, сможет ли она стать частью этой жизни, да и захочет ли. Такой бесцельной казалась их суета, когда Изомира томится в камере, а Руфрид страдает. Но для самого Сафаендера это копошение вовсе не было бессмысленным - он пытался собрать по кусочкам прежний свой мир и понять, возможно ли вернуть его. И Танфии казалось, что у нее не наберется сил поддержать его в этом.
   Она получила все, о чем мечтала. Теперь она готова была расстаться с этим, чтобы только раз увидать отца и мать, и натолкнуться на Линдена с Изомирой, безмятежно любящихся на прогретом солнцем лугу.
   Изомира видела сон.
   В камере ей спалось легко и крепко. Она привязалась к грубому рыжеватому известняку стен, простому платью, суровому распорядку. Двери ее обиталища растворялись, лишь чтобы пропустить одну из доброжелательных тюремщиц, или Танфию, ежедневно навещавшую сестру. Никаких сомнений, никаких безумных страстей. В тюрьме Изомира ощутила вкус безопасности. Роскошь оборачивалась для нее только горем.
   Она попросила лишь об одном - принести ей чернила и бумагу. Днями она заполняла страницы приходящими откуда-то словами. А ночами мирно спала, сжимая в руке последнее оставшееся у нее украшение - медальон Серении.
   Изомире снилось, что она - Линден. Он не видел летящей стрелы, не почувствовал боли, даже не понял, что умирает - вместо того он узрел над собой золотой смерч, зримое воплощение этроф. И юноша с восторгом нырнул в жерло смерча, понимая, что не ощущал страха именно потому, что знал - его ожидает полет в паутине золотого света, и там, в конце пути, его родная Изомира.
   Девушка поднялась ему навстречу. Они обнялись, окутанные водоворотом самоцветного пламени, и когда она вновь упала на простыни, он вошел в нее. Он вернулся домой.
   Изомира шевельнулась. Сновидение было таким ярким, что на миг она ощутила под пальцами его гладкую кожу. Но когда девушка открыла глаза, ладони ее касались лишь грубых льняных простынь. Горло ей стискивали невыплаканные слезы - счастья, не горя.
   "Не плачь, Имми, - шепнул внутри нее Линден. - Мы нашли друг друга. Теперь я всегда буду с тобой".
   Жоаах и Гулжур стояли на черной равнине, рассеченной пополам черной тропой, под черным куполом неба, отделенного от равнины бледным заревом окоема.
   Прежде, чем проникнуть в царство духа, они отдалились на почтительное расстояние от Парионы. Оба скрылись от людских глаз в миг начала битвы, не слушая мольбы Гарнелиса о помощи, но задержались, не в силах устоять перед искушением отведать сладостной людьей боли. Затем они бежали.
   - Дозволяющий! - воскликнул Жоаах.
   - Способствующий, - откликнулся Гулжур.
   И они поклонились друг другу, молчаливо поздравляя себя с победой.
   - Несчастный Гарнелис, - заметил Жоаах с ласковой улыбочкой. - Такая легкая добыча.
   - Да, день выдался прелестный. Зачем шевелить хоть пальцем, когда достаточно нашептать яду в уши человекам, и напустить их друг на друга? Гулжур зловеще хохотнул.
   - Настоящее произведение искусства - недоверие, угнетение, междоусобица! Дай прикинуть - мы с тобой вдвоем не убили и десятка людей, в то время, как сами они сгубили сотни, тысячи! Истинное совершенство.
   - Совершенство недостижимо, - заметил циник и реалист Гулжур. - Дел у нас еще много. Это было лишь вступление.
   - Ну, не прибедняйся. Мы в точности исполнили свою задачу - стравить человеков между собою. Сейчас они самодовольно пыжатся, думая, что победили и заслужили мира, и не подозревают даже, что это мы спланировали их унижение!
   - Верно, препятствий нам встретилось немного. Однако ж не все человеки - полное дурачье. Нас раскрыли. Это могло бы стать катастрофой.
   - Но не стало. А теперь мы сгинули, - возразил Жоаах. - О, как божественно он издох!
   - Кто - царь?
   - Кто же еще? Этого я не предвидел - но даже займись я его судьбой лично, мне не придумать более утонченной погибели!
   - Предательство все же было лучше. - Гулжур довольно покивал. - Выдать царю наш истинный облик, и все ж сохранить его доверие... обещать ему весь мир, а потом выдернуть почву из-под ног!
   - "Аажот - мудрый вожак, государь". Неужто я такое ляпнул? - Жоаах хихикнул. - Аажот - мертвый вожак, государь! И бхадрадомен восстали!
   Гулжур подтолкнул его. На тропе появилась третья фигура - неторопливо скользящая под чудовищным небом тень, подобная надвигающейся буре, иссиня-черная, ужасающая, стягивающая в себя мощь, подобно смерчу. И даже Гулжур и Жоаах затрепетали при виде ее.
   - Он грядет.
   Они ждали, чтобы дать отчет тому, кто покончит со столетиями унижения и изгнания, новому вожаку, который вернет своему роду гордость и силу, тому, кого зовут
   Ваургрот.
   Руфрид не вернулся. Четыре дня подряд Танфия отправлялась его искать, волнуясь все сильнее. Что с ним - спит на улицах? Она даже ходила за ним на могилу Линдена, но там его не было.
   Столкнулась она с ним на четвертый вечер, остановившись, чтобы поглазеть на каменщиков, восстанавливающих врата Янтарной цитадели. Юноша брел один, с полным мешком яблок и гранатов на плече. По сторонам он не смотрел, и прошел бы мимо Танфии, если б девушка не ухватила его за рукав.
   - Руфрид! Я тебя везде ищу! Ты в порядке?
   - Живой, - ответил он.
   Губ юноши коснулась улыбка; взгляд его более не был враждебным только загнанным.
   - Ради всех богов, вернись к нам.
   - Но у тебя есть твой поэтик.
   - Руфе, "у меня" нет никого.
   - Это как понимать?
   Девушка раздраженно выдохнула.
   - Он на тебя похож. Он слишком много потерял, а я не могу возместить ему потери - никто не может. Все его мысли - о театре. Он просил меня выйти за него, и... - Руфрид отвел взгляд. Губы его сжались. - Я чуть не сбежала, - призналась Танфия. - Не знаю, что из этого получится. Я не этого хочу.
   - Почему?
   - Не знаю. Тебя забыть не могу.
   - Мне полагается прыгать от радости?
   - Нет! Боги, как ты все усложняешь! Руфе, вернись. Мне думать страшно, что ты где-то в городе, одинокий, бесприютный...
   - Но я не одинок.
   Танфия вздернула брови.
   - Нет?
   - Я сошелся кое с кем.
   - И с кем же?
   - С Аштарью.
   - Аштарью?! - Танфия чуть не подавилась. Ей вспомнилась актриса черные кудри, пухлые алые губки, пышные формы... и то, как Аштарь крутилась около Руфрида в Энаванейе, хотя тогда юноша делал вид, что не замечает вертихвостки. - Вы с Аштарью...
   Руфрид пожал плечами и стыдливо ухмыльнулся.
   - Она была очень гостеприимна. Я ей, кажется, с самого начала понравился.
   - Ну еще бы! - Танфия раскраснелась от негодования. - Быстро же ты обо мне забыл!
   - Не быстрей, чем ты обо мне. - Руфрид наклонился и чмокнул ее в щечку, глумливо подражаю обычному приветствию парионцев. - Так что можешь себя не корить, Тан. Я в полном порядке.
   - Оно и заметно! - прошипела она, отвернувшись. - Не знаю, с чего я время тратила, о тебе волнуясь!
   Той ночью, когда Танфия лежала без сна, кто-то вошел к ней в комнату. Фигура незнакомца заграждала синее небо в окне, и на миг ей показалось, что это вернулся Руфрид, забыв, что наговорил... но нет, слишком длинные кудри. И это не мог быть Сафаендер, дремавший у нее под боком. Волосы незнакомца отливали рыжиной, и поступь его была неслышна.
   Комнату озарило колдовское мерцание. Танфии казалось, что она спит, а Сафаендер не проснется, даже заори она во весь голос.
   Над ней склонялся элир, и лик его сиял собственным светом, такой близкий, что девушка могла, подняв голову, поцеловать его. Приближение его наполнило Танфию сверхъестественным ужасом перед чем-то, чего не удержала память - падение во тьму, и две бегущие сквозь лес фигурки в сером и лиловом, оставившие позади загадочную и несказанную драгоценность.