Страница:
Мрачные итоги
Отсутствие позитивных перемен после национальных выборов в январе 2005 г. подорвало веру многих. Немалое число умных обозревателей объясняет происшедшее различиями взглядов «либеральных орлов» леводемократического фланга и либералов бушевского склада.
Все большее число американцев говорят, что именно американское присутствие в Ираке делает мир на Ближнем Востоке хрупким. Обратимся к этим дебатам.
И только когда «стоимость войны» в Ираке дошла в 2005 году до 250 млрд дол., иракской армии как таковой создано еще не было, а безработица в Ираке металась между 30 и 40 процентами – заколебались неколебимые. «Даже самые упорные среди адвокатов войны в Ираке на Западе теперь считают, что амбиции, с которыми Соединенные Штаты вторглись в Ирак, оказались ошибочными. Мост оказался слишком длинным».
Главное: цивилизация мусульман объединилась. «Самой драматической трансформацией, осуществленной исламизацией, явилось уничтожение национальных различий – иорданцы и бедуины из восточной пустыни, алжирские иммигранты из парижского пригорода, индонезийцы из Сулавеси – все они во все большей степени чувствуют себя единым сообществом с общими интересами. Остальное – вторично» [228]. Бенджамен и Саймон оценивают опросы 2005 года: «Образ Америки в мусульманском мире не был никогда более негативным, чем ныне – неважно, сколь благородно мы видим местные жертвы Америки».
В американской прессе сразу же начали появляться статьи, которые чуть позже составят книги под весьма говорящим заглавием «Была ли война в Ираке обреченной с самого начала» Джорджа Пакера и «Какое количество жертв американцы могут вынести?» В первой книге прямо говорится, что, была ли война 2003 года благоприятной для Ирака или она была для нее несчастьем – говорить рано, «но краткосрочные последствия уже были мрачными в плане того, стоило ли начинать войну и предвидимы ли были результаты послевоенной потрясающей некомпетентности» [229]. Те, кто полагал, что проект был обречен с самого начала, стали открыто утверждать, что только политически наивные и исторически неграмотные люди могли думать о создании жизнеспособной демократии на развалинах тирании Саддама Хусейна. Люди, стоявшие вокруг Джорджа Буша не удосужились даже ознакомиться с опытом Великобритании по умиротворению Ирака в начале 1920-х годов. Ни один регион в мире не является более ложным для экспериментов в строительстве демократии, чем Ближний Восток – и невежество людей на Потомаке просто поразительно. А Ирак, прошедший через огонь угнетения, войн и санкций, разделенный по религиозным и этническим признакам – наименее приемлемая страна для демократических опытов.
Советники и наблюдатели, которые в самом начале предупреждали об опасностях оккупации, были полностью проигнорированы. Вместо того, чтобы на ранней стадии мобилизовать все американское правительство на то, чтобы задать и дать ответ на сложные вопросы трансформации иракского общества, администрация Буша полностью проигнорировала соответствующую экспертизу, включая серьезные наработки государственного департамента. Иракские иммигранты, которые утверждали, что освобожденный народ Ирака с радостью примется за сотрудничество с американцами, были восприняты излишне серьезно.
Уверенность Буша, что иракскую проблему можно решить без особых, «сверхъестественных» усилий победила и завела Америку в дипломатические и военные джунгли. Наплевательское отношение к последствиям породило зверя, с которым американский Левиафан не может (а может, не сможет) справиться.Многие ошибки хорошо видны сейчас: нежелание Пентагона подготовить больше войск для послевоенного управления страной, неадекватная тренировка на этот счет, беспечность в отношении хаоса и грабежа в разбитом саддамовском государстве, решение распустить покоренную армию Ирака «по домам», отсутствие четкой позиции в отношении бывших членов партии БААС, болото этнического непонимания, обращение в американских тюрьмах с заключенными именно в духе саддамовской пенитенциарной системы – все это превратило веселую прогулку в Месопотамии во второй Вьетнам.
Только после окончания войны, когда стало ясно, что режим Саддама не представляет опасности Соединенным Штатам, администрация Буша начала выдвигать проблемы гражданских прав и демократии как объяснение американского вторжения в Ирак. Для убедительности это слишком поздно. Мир уже убедился в некомпетентности американского правительства.
Все большее число американцев говорят, что именно американское присутствие в Ираке делает мир на Ближнем Востоке хрупким. Обратимся к этим дебатам.
И только когда «стоимость войны» в Ираке дошла в 2005 году до 250 млрд дол., иракской армии как таковой создано еще не было, а безработица в Ираке металась между 30 и 40 процентами – заколебались неколебимые. «Даже самые упорные среди адвокатов войны в Ираке на Западе теперь считают, что амбиции, с которыми Соединенные Штаты вторглись в Ирак, оказались ошибочными. Мост оказался слишком длинным».
Главное: цивилизация мусульман объединилась. «Самой драматической трансформацией, осуществленной исламизацией, явилось уничтожение национальных различий – иорданцы и бедуины из восточной пустыни, алжирские иммигранты из парижского пригорода, индонезийцы из Сулавеси – все они во все большей степени чувствуют себя единым сообществом с общими интересами. Остальное – вторично» [228]. Бенджамен и Саймон оценивают опросы 2005 года: «Образ Америки в мусульманском мире не был никогда более негативным, чем ныне – неважно, сколь благородно мы видим местные жертвы Америки».
В американской прессе сразу же начали появляться статьи, которые чуть позже составят книги под весьма говорящим заглавием «Была ли война в Ираке обреченной с самого начала» Джорджа Пакера и «Какое количество жертв американцы могут вынести?» В первой книге прямо говорится, что, была ли война 2003 года благоприятной для Ирака или она была для нее несчастьем – говорить рано, «но краткосрочные последствия уже были мрачными в плане того, стоило ли начинать войну и предвидимы ли были результаты послевоенной потрясающей некомпетентности» [229]. Те, кто полагал, что проект был обречен с самого начала, стали открыто утверждать, что только политически наивные и исторически неграмотные люди могли думать о создании жизнеспособной демократии на развалинах тирании Саддама Хусейна. Люди, стоявшие вокруг Джорджа Буша не удосужились даже ознакомиться с опытом Великобритании по умиротворению Ирака в начале 1920-х годов. Ни один регион в мире не является более ложным для экспериментов в строительстве демократии, чем Ближний Восток – и невежество людей на Потомаке просто поразительно. А Ирак, прошедший через огонь угнетения, войн и санкций, разделенный по религиозным и этническим признакам – наименее приемлемая страна для демократических опытов.
Советники и наблюдатели, которые в самом начале предупреждали об опасностях оккупации, были полностью проигнорированы. Вместо того, чтобы на ранней стадии мобилизовать все американское правительство на то, чтобы задать и дать ответ на сложные вопросы трансформации иракского общества, администрация Буша полностью проигнорировала соответствующую экспертизу, включая серьезные наработки государственного департамента. Иракские иммигранты, которые утверждали, что освобожденный народ Ирака с радостью примется за сотрудничество с американцами, были восприняты излишне серьезно.
Уверенность Буша, что иракскую проблему можно решить без особых, «сверхъестественных» усилий победила и завела Америку в дипломатические и военные джунгли. Наплевательское отношение к последствиям породило зверя, с которым американский Левиафан не может (а может, не сможет) справиться.Многие ошибки хорошо видны сейчас: нежелание Пентагона подготовить больше войск для послевоенного управления страной, неадекватная тренировка на этот счет, беспечность в отношении хаоса и грабежа в разбитом саддамовском государстве, решение распустить покоренную армию Ирака «по домам», отсутствие четкой позиции в отношении бывших членов партии БААС, болото этнического непонимания, обращение в американских тюрьмах с заключенными именно в духе саддамовской пенитенциарной системы – все это превратило веселую прогулку в Месопотамии во второй Вьетнам.
Только после окончания войны, когда стало ясно, что режим Саддама не представляет опасности Соединенным Штатам, администрация Буша начала выдвигать проблемы гражданских прав и демократии как объяснение американского вторжения в Ирак. Для убедительности это слишком поздно. Мир уже убедился в некомпетентности американского правительства.
Потери
Но наибольшее влияние на американское общество оказали – как прежде в Корее и Вьетнаме – потери американских войск. В ноябре 1999 года газета «Вашингтон пост» опубликовала статью социологов Кристофера Гелпи и Питера Фивера, в которой говорилось, что американский народ готов заплатить 29 853 жизнями своих солдат ради «предотвращения захвата Ираком средств массового поражения». Сейчас такая цифра никак не смотрится реалистичной.
Стало действовать простое правило: «по мере роста потерь национальная поддержка ослабляется». Исследователь Джон Мюллер отмечает, что внутриамериканская поддержка войне в Ираке сократилась столь быстро, что можно говорить о уже обозначившем себя «иракском синдроме» – произведенном американскими потерями отвращении к будущему использованию войск США в странах, подобных Ираку [230].
Падение популярности в американской войне против Ирака особенно очевидно в «период инсургентов», между июнем 2003 и июнем 2004 года. Мы видим как падает популярность президента Буша как реакция на гибель американских солдат в теряющей свой смысл войне. Затем следует некоторый перерыв после июня 2004 г., когда администрация Буша постаралась восстановить суверенитет Ирака и начала подготовку к выборам, безудержно подчеркивая свои мнимые успехи в иракской трагедии. Этот благоприятный для президента Буша период завершился, и примерно между июнем и ноябрем 2004 г. (предвыборный период в США) безудержная пропаганда как бы остановила процесс изменения отношения к войне на некой мертвой точке. Так между июлем и ноябрем 2004 г. американцы потеряли 300 человек, но рейтинг президента Буша оставался практически на одной точке. В 2005 году связка между потерями и отношением к войне оставалась едва ли на прежнем уровне вплоть до марта. И только затем глубокое недовольство (Фаллуджа и другие битвы плюс январские выборы в Ираке) начало свое новое движение, уничтожая прежнюю массовую поддержку президента Буша.
Сами американцы отмечают, что то, для чего понадобились тысячижертв американских солдат во Вьетнаме, потребовало в Ираке сотнипогибших. Значит ли это, что Вьетнам в Америке ценили больше, чем Ирак? (Политолог Джон Мюллер считает, что в десять раз).Со времени Вьетнама технический прогресс американских вооруженных сил был столь значителен, что стоимость потерь возросла, американская публика с меньшей доверчивостью переживает боевые потери.
Примем во внимание то обстоятельство, что отвращение к войне ввиду людских потерь происходит быстрее в первый период войны, когда изменяется решимость колеблющихся. Но общая тенденция неизменна: «Значительное и продолжительное изменение в эрозии поддержки войны в Ираке уже невозможно. Те, кто уже считает стоимость войны излишне высокой, не изменят своего мнения даже в том случае, если сообщения с фронтов станут более благоприятными» [231]. Те, кто отказался от поддержки войны на ранней стадии, едва ли уже изменят свою позицию.
Встает радикальный вопрос: Не следует ли американцам «подняться выше всяких фобий и признать поражение».
Стало действовать простое правило: «по мере роста потерь национальная поддержка ослабляется». Исследователь Джон Мюллер отмечает, что внутриамериканская поддержка войне в Ираке сократилась столь быстро, что можно говорить о уже обозначившем себя «иракском синдроме» – произведенном американскими потерями отвращении к будущему использованию войск США в странах, подобных Ираку [230].
Падение популярности в американской войне против Ирака особенно очевидно в «период инсургентов», между июнем 2003 и июнем 2004 года. Мы видим как падает популярность президента Буша как реакция на гибель американских солдат в теряющей свой смысл войне. Затем следует некоторый перерыв после июня 2004 г., когда администрация Буша постаралась восстановить суверенитет Ирака и начала подготовку к выборам, безудержно подчеркивая свои мнимые успехи в иракской трагедии. Этот благоприятный для президента Буша период завершился, и примерно между июнем и ноябрем 2004 г. (предвыборный период в США) безудержная пропаганда как бы остановила процесс изменения отношения к войне на некой мертвой точке. Так между июлем и ноябрем 2004 г. американцы потеряли 300 человек, но рейтинг президента Буша оставался практически на одной точке. В 2005 году связка между потерями и отношением к войне оставалась едва ли на прежнем уровне вплоть до марта. И только затем глубокое недовольство (Фаллуджа и другие битвы плюс январские выборы в Ираке) начало свое новое движение, уничтожая прежнюю массовую поддержку президента Буша.
Сами американцы отмечают, что то, для чего понадобились тысячижертв американских солдат во Вьетнаме, потребовало в Ираке сотнипогибших. Значит ли это, что Вьетнам в Америке ценили больше, чем Ирак? (Политолог Джон Мюллер считает, что в десять раз).Со времени Вьетнама технический прогресс американских вооруженных сил был столь значителен, что стоимость потерь возросла, американская публика с меньшей доверчивостью переживает боевые потери.
Примем во внимание то обстоятельство, что отвращение к войне ввиду людских потерь происходит быстрее в первый период войны, когда изменяется решимость колеблющихся. Но общая тенденция неизменна: «Значительное и продолжительное изменение в эрозии поддержки войны в Ираке уже невозможно. Те, кто уже считает стоимость войны излишне высокой, не изменят своего мнения даже в том случае, если сообщения с фронтов станут более благоприятными» [231]. Те, кто отказался от поддержки войны на ранней стадии, едва ли уже изменят свою позицию.
Встает радикальный вопрос: Не следует ли американцам «подняться выше всяких фобий и признать поражение».
Выборы, дебаты
Знаковым явлением для пребывания американцев в Ираке были выборы в иракский парламент в январе 2005 г. Возможно, наиболее примечательным обстоятельством этих выборов было избрание невиданного числа женщин – 31 процент – в иракский парламент. Это в два раза больше, чем в конгрессе США. Но более важным было то, что нетрудно было предсказать – сокрушительную победу шиитов, отразившую демографический фактор. Взаимное недоверие шиитов и суннитов никак не ослабло.
Впервые за несколько лет американцы усомнились в возможности создать эффективную курдскую армейскую машину. Все дело в том, что нет массовых сил, для которых убедительным кредобыла бы преданность Ираку как таковому в целом – не важно, внутри правительства или за ее пределами. Взаимное недоверие пока непреодолимо. Хуже то, что полиция и силы госбезопасности никак не могут себя идентифицировать с неким абстрактным «Ираком»; они предельно верны своим этнорелигиозным кланам.
Некоторые части иракской армии, находясь под плотным давлением американцев, были удалены от функции орудия сектантской борьбы, но большинство шиитов, курдов и суннитов и основнаячасть одетых в военную форму иракцев служили своему сообществу, а не иракскому государству. Важно отметить и то, что большинство шиитских лидеров вовсе не намеревались ссориться с американцами, не получив от них еще много широким жестом обещанного. Шииты видели приближение гражданской войны и США был главным источником бесшабашного вооружения тех, кто казался американцам защитником их интересов. В то же время следует отметить, что такие задачи как формирование мощной полиции, так и не были выполнены. Здесь в бешенство приходили американцы: помощь шиитской полиции оказывал Тегеран.
Любая серьезная попытка заставить иракцев «делиться властью и могуществом» будет иметь результатом либо быстрое сокращение американских войск, либо полный вывод американских войск, за которым в Ираке может последовать быстрая эскалация насилия вплоть до этнических чисток в масштабах всей страны. А если озлобить шиитов резко и окончательно, то они немедленно перейдут под крыло Ирана.
В любом случае следует признать, что центральное правительство Ирака не в силахостановить бойню между отдельными частями страны. Американцам остается идти проторенной тропой – поддерживать центральную милицию, хотя каждый знает, что эта милиция подчиняется, прежде всего, шиитской партии UIA. Самые активные «эскадроны смерти – это „Бригады Бадра“», вооруженное крыло Высшего Совета Исламской Революции, которое контролирует Министерство внутренних дел. Очень могущественной является «Армия аль-Садра Махди», возглавляемая Муктадой.
Ирак оказался разбитым на отдельные религиозно-этнические кантоны. По мере растущего всеобщего озлобления отдельные регионы, города и даже села замыкаются в себе, создавая калейдоскопическую картину. Некоторые регионы, изгоняя «чужих», уже стали моноэтническими. В шиитскую и суннитскую милиции поступают все новые волонтеры. Свободное передвижение между суннитскими и шиитскими районами затруднено. Везде ощетинились блокпосты, которые охраняет местная милиция, а не центральная армия Ирака.
Впервые за несколько лет американцы усомнились в возможности создать эффективную курдскую армейскую машину. Все дело в том, что нет массовых сил, для которых убедительным кредобыла бы преданность Ираку как таковому в целом – не важно, внутри правительства или за ее пределами. Взаимное недоверие пока непреодолимо. Хуже то, что полиция и силы госбезопасности никак не могут себя идентифицировать с неким абстрактным «Ираком»; они предельно верны своим этнорелигиозным кланам.
Некоторые части иракской армии, находясь под плотным давлением американцев, были удалены от функции орудия сектантской борьбы, но большинство шиитов, курдов и суннитов и основнаячасть одетых в военную форму иракцев служили своему сообществу, а не иракскому государству. Важно отметить и то, что большинство шиитских лидеров вовсе не намеревались ссориться с американцами, не получив от них еще много широким жестом обещанного. Шииты видели приближение гражданской войны и США был главным источником бесшабашного вооружения тех, кто казался американцам защитником их интересов. В то же время следует отметить, что такие задачи как формирование мощной полиции, так и не были выполнены. Здесь в бешенство приходили американцы: помощь шиитской полиции оказывал Тегеран.
Любая серьезная попытка заставить иракцев «делиться властью и могуществом» будет иметь результатом либо быстрое сокращение американских войск, либо полный вывод американских войск, за которым в Ираке может последовать быстрая эскалация насилия вплоть до этнических чисток в масштабах всей страны. А если озлобить шиитов резко и окончательно, то они немедленно перейдут под крыло Ирана.
В любом случае следует признать, что центральное правительство Ирака не в силахостановить бойню между отдельными частями страны. Американцам остается идти проторенной тропой – поддерживать центральную милицию, хотя каждый знает, что эта милиция подчиняется, прежде всего, шиитской партии UIA. Самые активные «эскадроны смерти – это „Бригады Бадра“», вооруженное крыло Высшего Совета Исламской Революции, которое контролирует Министерство внутренних дел. Очень могущественной является «Армия аль-Садра Махди», возглавляемая Муктадой.
Ирак оказался разбитым на отдельные религиозно-этнические кантоны. По мере растущего всеобщего озлобления отдельные регионы, города и даже села замыкаются в себе, создавая калейдоскопическую картину. Некоторые регионы, изгоняя «чужих», уже стали моноэтническими. В шиитскую и суннитскую милиции поступают все новые волонтеры. Свободное передвижение между суннитскими и шиитскими районами затруднено. Везде ощетинились блокпосты, которые охраняет местная милиция, а не центральная армия Ирака.
Глава восемнадцатая
Возвышение Ирана
Открытие священных городов Наджафа и Карбалы подвигло многие тысячи иранцев посетить эти святые для шиитов места. Иранцы начали инвестировать в иракскую промышленность и сельское хозяйство. Через пограничный город Мехран проходят ежегодно товары на 1 млрд дол.
Багдад уступает Тегерану
Мэдлин Олбрайт и Уильям Коэн (министр обороны при Клинтоне) пришли к заключению, что все зависит от шиитского Ирана. Это мнение стало еще более влиятельным, когда к нему присоединился Колин Пауэлл.
Источник: «Foreign Affairs», July/August 2006, p. 65.
Иранское правительство попросило «Хезболлу» создать специальные тренировочные лагери для иракских повстанцев. Так или иначе, иранцы убивали американских солдат – акт войны. А ведь Буш победил под лозунгом «Никаких Картеров и Клинтонов», не желающих применять американскую мощь. Что же делать с Ираном? А что будет, если иранцы поставят ЕФП на поток и массами заполонят новой взрывчаткой весь Ирак? Что, если ЕФП дадут суннитам? Ситуация в Ираке и вокруг него изменилась радикально.
Всего шесть лет назад шиитский Ирак был окружен валом суннитских режимов: Ирак и Саудовская Аравия на западе, Пакистан и Афганистан на востоке. Понятно, что иранцы приветствовали падение этого суннитского вала. Особенно иранцы были довольны крушением режима Саддама Хусейна, который 30 лет сдерживал Иран. Именно война с Ираком обескровила революцию Хомейни.
Теперь, освобожденные от страха перед Саддамом на западе и Талибана на востоке, Тегеран воспрял духом. Теперь Тегеран поддерживает единоверцев в Бахрейне, Ираке, Кувейте, Ливане, Пакистане, в Саудовской Аравии. Иран благодарен американцам за крах Багдада и Кабула – это значительно укрепило Тегеран.
Итак, по мере того как американская армия и ее союзники истребляли живую силу Ирака, крушение Ирака открыло дорогу к лидерству в ближневосточном регионе шиитам, которые всегда были меньшинством в мусульманском мире, но волею обстоятельств вырвались к командным высотам в регионе. Транснациональные исламские группы смотрят теперь на Иран, мощь которого несказанно возрастет с достижением ядерного статуса. У Ирана, в определенном смысле, нет соперников. Саудовская Аравия слаба в геостратегическом смысле, да ее правящая династия и сама ощущает свои слабые стороны, она готова на отступление ради сохранения династии. Эр-Риад не может замкнуться в авторитаризме и вынужден пойти на политические реформы. Египет сотрясает внутреннее недовольство. Пакистан владеет большим населением и ядерным оружием, но у него неконтролируемое недисциплинированное население, делающее шаткими региональные амбиции Исламабада. Туркам придется смириться с «государством внутри государства – четырех с половиной миллионным Северным Курдистаном в новом Ираке. Иракские сунниты могут оказаться под опекой Саудовской Аравии, хотя боязнь трансплантировать „остров интифады“ может отпугнуть саудовцев.
Только Иран способен направить эволюцию ближневосточного региона в ту или иную сторону, только эта страна может эффективно повлиять на Иерусалим и Багдад посредством воздействия на самые действенные мусульманские организации, такие как «Хезболла» и «Хамаз». Только Иран способен остановить поток нефти из Персидского залива. Именно Тегеран определяет, сколько нефти пройдет через пролив Ормуз, равно как только Иран имеет свое «слово» в Каспийском море. Практически главное: от Ирана зависит поток нефти в Китай и Индию. Будучи долгое время парией Америки, Иран полностью оценил значимость двусторонних соглашений с Китаем и Индией.
Последняя, как видится, не прочь выступить в роли внешнего опекуна – или «естественного ментора» Ирана. Сближению содействует планируемый газопровод, который пересечет Пакистан, чьи позиции в таком «сэндвиче» несомненно ослабнут. К стратегическому партнерству с Ираном будет стремиться и Китай, нервничающий по поводу гарантированности энергетического пути, гарантированного доступа в Персидский залив и Центральную Азию. Имея дело с новым «мировым квадратом» – Китай, Индия, Пакистан, Иран, Соединенные Штаты так или иначе будут вынуждены относиться к Ирану с большим уважением.
Иранское правительство попросило «Хезболлу» создать специальные тренировочные лагери для иракских повстанцев. Так или иначе, иранцы убивали американских солдат – акт войны. А ведь Буш победил под лозунгом «Никаких Картеров и Клинтонов», не желающих применять американскую мощь. Что же делать с Ираном? А что будет, если иранцы поставят ЕФП на поток и массами заполонят новой взрывчаткой весь Ирак? Что, если ЕФП дадут суннитам? Ситуация в Ираке и вокруг него изменилась радикально.
Всего шесть лет назад шиитский Ирак был окружен валом суннитских режимов: Ирак и Саудовская Аравия на западе, Пакистан и Афганистан на востоке. Понятно, что иранцы приветствовали падение этого суннитского вала. Особенно иранцы были довольны крушением режима Саддама Хусейна, который 30 лет сдерживал Иран. Именно война с Ираком обескровила революцию Хомейни.
Теперь, освобожденные от страха перед Саддамом на западе и Талибана на востоке, Тегеран воспрял духом. Теперь Тегеран поддерживает единоверцев в Бахрейне, Ираке, Кувейте, Ливане, Пакистане, в Саудовской Аравии. Иран благодарен американцам за крах Багдада и Кабула – это значительно укрепило Тегеран.
Итак, по мере того как американская армия и ее союзники истребляли живую силу Ирака, крушение Ирака открыло дорогу к лидерству в ближневосточном регионе шиитам, которые всегда были меньшинством в мусульманском мире, но волею обстоятельств вырвались к командным высотам в регионе. Транснациональные исламские группы смотрят теперь на Иран, мощь которого несказанно возрастет с достижением ядерного статуса. У Ирана, в определенном смысле, нет соперников. Саудовская Аравия слаба в геостратегическом смысле, да ее правящая династия и сама ощущает свои слабые стороны, она готова на отступление ради сохранения династии. Эр-Риад не может замкнуться в авторитаризме и вынужден пойти на политические реформы. Египет сотрясает внутреннее недовольство. Пакистан владеет большим населением и ядерным оружием, но у него неконтролируемое недисциплинированное население, делающее шаткими региональные амбиции Исламабада. Туркам придется смириться с «государством внутри государства – четырех с половиной миллионным Северным Курдистаном в новом Ираке. Иракские сунниты могут оказаться под опекой Саудовской Аравии, хотя боязнь трансплантировать „остров интифады“ может отпугнуть саудовцев.
Только Иран способен направить эволюцию ближневосточного региона в ту или иную сторону, только эта страна может эффективно повлиять на Иерусалим и Багдад посредством воздействия на самые действенные мусульманские организации, такие как «Хезболла» и «Хамаз». Только Иран способен остановить поток нефти из Персидского залива. Именно Тегеран определяет, сколько нефти пройдет через пролив Ормуз, равно как только Иран имеет свое «слово» в Каспийском море. Практически главное: от Ирана зависит поток нефти в Китай и Индию. Будучи долгое время парией Америки, Иран полностью оценил значимость двусторонних соглашений с Китаем и Индией.
Последняя, как видится, не прочь выступить в роли внешнего опекуна – или «естественного ментора» Ирана. Сближению содействует планируемый газопровод, который пересечет Пакистан, чьи позиции в таком «сэндвиче» несомненно ослабнут. К стратегическому партнерству с Ираном будет стремиться и Китай, нервничающий по поводу гарантированности энергетического пути, гарантированного доступа в Персидский залив и Центральную Азию. Имея дело с новым «мировым квадратом» – Китай, Индия, Пакистан, Иран, Соединенные Штаты так или иначе будут вынуждены относиться к Ирану с большим уважением.
Новый региональный лидер
На Ближнем Востоке центром раскола и раздела будет шиитский Иран; образуется полумесяц от Бейрута до Исламабада. В китайском направлении двинется шиитский восток, а сунниты повернутся в атлантическом направлении. Газовый король – Россия и нефтяной король – Саудовская Аравия будут составлять своего рода стержень или балансир посредине. В этой долговременной перспективе Саудовская Аравия окажется во власти Аль-Каиды или салафистского джихадистского движения, которое тоже постарается сыграть на противоречиях Востока и Запада.
Ныне, когда американцы отчаянно стараются овладеть контролем над Афганистаном и Ираком (а по возможности, и над Ираном), в основных мировых столицах растет убеждение в том, что подлинная значимость ближневосточного региона в ближайшие два-три десятилетия уменьшится. Большинство специалистов связывают это с переходом мировой экономики от нефти к водороду. ОПЕК потеряет свое центральное место в мировой экономике, а Персидский залив «потеряет» ключи от будущего. Салафисты постараются сделать так, чтобы Запад ушел из Ближнего Востока. А если нет, то фундаменталисты постараются столкнуть «жадный» Запад с «нуждающимся» Востоком. Уход Запада, в первую очередь, США из региона освободит руки Бен Ладену.
Ныне на Ближнем Востоке идет своеобразная гонка. Аль-Каида стремится обогнать глобализацию, чтобы предотвратить процесс западной интоксикации. Саудовский королевский двор соревнуется против Аль-Каиды, желая отправить саудовскую молодежь на работу, открывая при этом консьюмеризм Запада. Соединенные Штаты соревнуются со временем, стремясь превратить Ближний Восток в свой бастион доперехода на водородную экономику (что сразу же лишило регион геополитической значимости). Азия тоже борется со временем,стремясь как можно быстрее увеличить свою долю в кислородном топливе, не вторгаясь при этом в неразрешимые проблемы данного региона.
Два основных прогноза: Ближний Восток либо станет фланговой частью Запада, либо он останется полем битвы между Западом, устающим от неудачных попыток стабилизировать регион, и поднимающимся Востоком, вынужденно перенимающим здесь во главе с Китаем и Индией прежнюю роль Запада, который неприемлем здесь как «имперский» (Америка) и как впадающий в быстрый демографический упадок (Западная Европа).
А ведь мы еще не касались даже палестино-израильского конфликта. В великом переходе Ближнего Востока из-под западного влияния в восточноазиатское, этот конфликт будет терять свою масштабность. С места «определителя» цивилизационных отношений палестино-израильский конфликт отойдет в арьергард великих событий. Место безусловного лидера региональной эволюции займет не Израиль, не Саудовская Аравия, а Иран – заметим, не суннитский и не арабский, а шиитский и персидский. Уникальность Ирана будет не препятствовать, а помогать Тегерану. После антиядерной битвы Америка приложит огромные усилия для сближения с Ираном, выделяющимся из общего ряда. Вашингтон очевидным образом заинтересован в том, чтобы поддерживать как раз антиарабскуютенденцию в регионе. А обеспечить это может только Иран. Панарабизм долгие годы был извиняющимся мотивом отказа от реформ, обвинения Израиля, стагнации политического прогресса. Для США это становится уже достаточно опасным.
Крушение Ирака откроет Ирану дорогу к лидерству. Транснациональные исламские группы смотрят теперь на Иран, мощь которого несказанно возрастет с достижением ядерного статуса. У Ирана, в определенном смысле, нет соперников. Саудовская Аравия слаба в геостратегическом смысле, да ее правящая династия и сама ощущает свои слабые стороны, она готова на отступление ради сохранения династии. Египет сотрясает внутреннее недовольство. Пакистан владеет большим населением и ядерным оружием, но у него неконтролируемое недисциплинированное население, делающее шаткими региональные амбиции Исламабада.
Только Иран способен направить эволюцию ближневосточного региона в ту или иную сторону, только эта страна может эффективно повлиять на Иерусалим и Багдад посредством воздействия на самые действенные мусульманские организации, такие как Хезболла и Хамаз. Только Иран способен остановить поток нефти из Персидского залива. Именно Тегеран определяет, сколько нефти пройдет через пролив Ормуз, равно как только Иран имеет свое «слово» в Каспийском море. Практически главное: от Ирана зависит поток нефти в Китай и Индию. Будучи долгое время парией Америки, Иран полностью оценил значимость двусторонних соглашений с Китаем и Индией.
Вспомним, шах Ирана предпочитал опираться на Америку. В Вашингтоне об этом хорошо помнят; здесь надеются, что то не былпросто случай связки шаха Пехлеви и президента Никсона. Здесь хотят видеть объективные предпосылки. Иран весьма долгое время был предпочтительным партнером Соединенных Штатов на Ближнем Востоке.
В Соединенных Штатах разгорелась целая дискуссия о том, что «Иран, якобы, не может быть патроном или помощником салафидского джихадистского движения типа Аль-Каиды. Будучи шиитским государством, Иран иначеопределяет феномен «революции». Иранский авторитаризм никогда не стремился занять положение салафистского тоталитаризма. В Америке дошли до того, что сравнивают «педантичный постсталинский авторитаризм» иранских лидеров с «маоистско-троцкистским революционным порывом» арабских революционеров. Да, нынешний Иран как и брежневский Советский Союз не прочь был использовать транснациональные террористические движения, но это было «циничное преследование национальных целей, а не фантастический порыв изменить весь мир» [232].
По мнению ряда американских политологов, шиитский революционный дух «умер» в Иране весьма давно, оставляя после себя циничный политический порядок, где муллы претендуют на высшее руководство, где граждане склонны подчиняться, где правительство претендует на реформаторскую роль в удивительно молодом иранском мире, стремящемся к лучшей жизни и далекого от преданности аятоллам. Это общество на Западе сравнивают с позднебрежневским, характерным упадком идеологии и цинизмом.
Иран сумеет создать ядерное оружие несмотря на международное противодействие. «После того как администрация Буша сокрушила Талибан на восточных границах Ирана, и режим Саддама Хусейна на западных, Иран не смог избежать ядерного искушения – и сделал это быстро – в то время когда США были заняты Афганистаном и Ираком» [233]. Складывается впечатление, что Иран был даже удовлетворенкрахом двух своих соседей; их поражение увеличило относительный вес Тегерана.
В Америке растет убеждение, что Иран может быть наиболее ценным союзником США – надо только оттеснить аятолл. «Невероятно? – спрашивает в Пентагоне Томас Барнет. – Не более невероятно, чем получение согласия России на американское доминирование как в Персидском заливе, так и в Центральной Азии, не говоря уже о Восточной Европе, ныне влившейся в НАТО и ЕС. В конце концов, мы в свое время преследовали политику детанта с очень похожим „порочным“ режимом в Советском Союзе в начале 1970-х годов („усталый“ авторитаризм), обанкротившаяся идеология, помощник транснационального терроризма, палец на ядерной кнопке и добились того, что в последующие годы сокрушили этот режим, превратив его в своего союзника» [234].
Укрепляются позиции тех, кто считает, что настало время изменить нелепую ситуацию, когда иранское правительство ненавидит США, а весьма широкие круги относятся с симпатией. Надо произвести размен: Ирану позволяется получить бомбу, дипломатическое признание, снять санкции и расширить торговлю – убрать Иран с американского листа «оси зла». В обмен Иран обязан предложить Соединенным Штатам долгосрочную программу разрешения израильско-палестинского кризиса и прекратить помощь террористическим организациям, оказать давление на Сирию, чтобы прекратить сирийское давление на Ливан, дипломатически признать Израиль.
Строго говоря, это не вопрос выбора. Без умиротворения Ирана Америка не может рассчитывать на свой вариант ближневосточного развития, при котором Израиль будет обеспечен, а консервативные режимы Пакистана, Египта и Саудовской Аравии будут держаться в сени американских штыков. Платой за бомбу Ирану станет безусловное американское доминирование в регионе. До сих пор противостояние арабского мира с Израилем было самым наглядным показателем технологического превосходства Израиля в его конфликте с четвертью миллионами арабов. Иранское стратегическое вооружение ослабит это противостояние к благу Америки. «Иранское обладание ядерным оружием уравновесит стороны, позволяя мусульманскому Ближнему Востоку сидеть за столом переговоров с Израилем на равных. Это – критическое обстоятельство... Два примерно равных партнера – значительно более устойчивое уравнение, чем постоянный дисбаланс» [235]. Даст ли Тегеран бомбу террористам? Только в том случае, если Тегеран не сможет добиться своих целей непосредственным переговорным процессом с Западом. Зачем ожесточать Иран, если он все равнодобьется своего. Спокойное восприятие его вооружения даст Соединенным Штатам мощного мусульманского партнера.
Ныне, когда американцы отчаянно стараются овладеть контролем над Афганистаном и Ираком (а по возможности, и над Ираном), в основных мировых столицах растет убеждение в том, что подлинная значимость ближневосточного региона в ближайшие два-три десятилетия уменьшится. Большинство специалистов связывают это с переходом мировой экономики от нефти к водороду. ОПЕК потеряет свое центральное место в мировой экономике, а Персидский залив «потеряет» ключи от будущего. Салафисты постараются сделать так, чтобы Запад ушел из Ближнего Востока. А если нет, то фундаменталисты постараются столкнуть «жадный» Запад с «нуждающимся» Востоком. Уход Запада, в первую очередь, США из региона освободит руки Бен Ладену.
Ныне на Ближнем Востоке идет своеобразная гонка. Аль-Каида стремится обогнать глобализацию, чтобы предотвратить процесс западной интоксикации. Саудовский королевский двор соревнуется против Аль-Каиды, желая отправить саудовскую молодежь на работу, открывая при этом консьюмеризм Запада. Соединенные Штаты соревнуются со временем, стремясь превратить Ближний Восток в свой бастион доперехода на водородную экономику (что сразу же лишило регион геополитической значимости). Азия тоже борется со временем,стремясь как можно быстрее увеличить свою долю в кислородном топливе, не вторгаясь при этом в неразрешимые проблемы данного региона.
Два основных прогноза: Ближний Восток либо станет фланговой частью Запада, либо он останется полем битвы между Западом, устающим от неудачных попыток стабилизировать регион, и поднимающимся Востоком, вынужденно перенимающим здесь во главе с Китаем и Индией прежнюю роль Запада, который неприемлем здесь как «имперский» (Америка) и как впадающий в быстрый демографический упадок (Западная Европа).
А ведь мы еще не касались даже палестино-израильского конфликта. В великом переходе Ближнего Востока из-под западного влияния в восточноазиатское, этот конфликт будет терять свою масштабность. С места «определителя» цивилизационных отношений палестино-израильский конфликт отойдет в арьергард великих событий. Место безусловного лидера региональной эволюции займет не Израиль, не Саудовская Аравия, а Иран – заметим, не суннитский и не арабский, а шиитский и персидский. Уникальность Ирана будет не препятствовать, а помогать Тегерану. После антиядерной битвы Америка приложит огромные усилия для сближения с Ираном, выделяющимся из общего ряда. Вашингтон очевидным образом заинтересован в том, чтобы поддерживать как раз антиарабскуютенденцию в регионе. А обеспечить это может только Иран. Панарабизм долгие годы был извиняющимся мотивом отказа от реформ, обвинения Израиля, стагнации политического прогресса. Для США это становится уже достаточно опасным.
Крушение Ирака откроет Ирану дорогу к лидерству. Транснациональные исламские группы смотрят теперь на Иран, мощь которого несказанно возрастет с достижением ядерного статуса. У Ирана, в определенном смысле, нет соперников. Саудовская Аравия слаба в геостратегическом смысле, да ее правящая династия и сама ощущает свои слабые стороны, она готова на отступление ради сохранения династии. Египет сотрясает внутреннее недовольство. Пакистан владеет большим населением и ядерным оружием, но у него неконтролируемое недисциплинированное население, делающее шаткими региональные амбиции Исламабада.
Только Иран способен направить эволюцию ближневосточного региона в ту или иную сторону, только эта страна может эффективно повлиять на Иерусалим и Багдад посредством воздействия на самые действенные мусульманские организации, такие как Хезболла и Хамаз. Только Иран способен остановить поток нефти из Персидского залива. Именно Тегеран определяет, сколько нефти пройдет через пролив Ормуз, равно как только Иран имеет свое «слово» в Каспийском море. Практически главное: от Ирана зависит поток нефти в Китай и Индию. Будучи долгое время парией Америки, Иран полностью оценил значимость двусторонних соглашений с Китаем и Индией.
Вспомним, шах Ирана предпочитал опираться на Америку. В Вашингтоне об этом хорошо помнят; здесь надеются, что то не былпросто случай связки шаха Пехлеви и президента Никсона. Здесь хотят видеть объективные предпосылки. Иран весьма долгое время был предпочтительным партнером Соединенных Штатов на Ближнем Востоке.
В Соединенных Штатах разгорелась целая дискуссия о том, что «Иран, якобы, не может быть патроном или помощником салафидского джихадистского движения типа Аль-Каиды. Будучи шиитским государством, Иран иначеопределяет феномен «революции». Иранский авторитаризм никогда не стремился занять положение салафистского тоталитаризма. В Америке дошли до того, что сравнивают «педантичный постсталинский авторитаризм» иранских лидеров с «маоистско-троцкистским революционным порывом» арабских революционеров. Да, нынешний Иран как и брежневский Советский Союз не прочь был использовать транснациональные террористические движения, но это было «циничное преследование национальных целей, а не фантастический порыв изменить весь мир» [232].
По мнению ряда американских политологов, шиитский революционный дух «умер» в Иране весьма давно, оставляя после себя циничный политический порядок, где муллы претендуют на высшее руководство, где граждане склонны подчиняться, где правительство претендует на реформаторскую роль в удивительно молодом иранском мире, стремящемся к лучшей жизни и далекого от преданности аятоллам. Это общество на Западе сравнивают с позднебрежневским, характерным упадком идеологии и цинизмом.
Иран сумеет создать ядерное оружие несмотря на международное противодействие. «После того как администрация Буша сокрушила Талибан на восточных границах Ирана, и режим Саддама Хусейна на западных, Иран не смог избежать ядерного искушения – и сделал это быстро – в то время когда США были заняты Афганистаном и Ираком» [233]. Складывается впечатление, что Иран был даже удовлетворенкрахом двух своих соседей; их поражение увеличило относительный вес Тегерана.
В Америке растет убеждение, что Иран может быть наиболее ценным союзником США – надо только оттеснить аятолл. «Невероятно? – спрашивает в Пентагоне Томас Барнет. – Не более невероятно, чем получение согласия России на американское доминирование как в Персидском заливе, так и в Центральной Азии, не говоря уже о Восточной Европе, ныне влившейся в НАТО и ЕС. В конце концов, мы в свое время преследовали политику детанта с очень похожим „порочным“ режимом в Советском Союзе в начале 1970-х годов („усталый“ авторитаризм), обанкротившаяся идеология, помощник транснационального терроризма, палец на ядерной кнопке и добились того, что в последующие годы сокрушили этот режим, превратив его в своего союзника» [234].
Укрепляются позиции тех, кто считает, что настало время изменить нелепую ситуацию, когда иранское правительство ненавидит США, а весьма широкие круги относятся с симпатией. Надо произвести размен: Ирану позволяется получить бомбу, дипломатическое признание, снять санкции и расширить торговлю – убрать Иран с американского листа «оси зла». В обмен Иран обязан предложить Соединенным Штатам долгосрочную программу разрешения израильско-палестинского кризиса и прекратить помощь террористическим организациям, оказать давление на Сирию, чтобы прекратить сирийское давление на Ливан, дипломатически признать Израиль.
Строго говоря, это не вопрос выбора. Без умиротворения Ирана Америка не может рассчитывать на свой вариант ближневосточного развития, при котором Израиль будет обеспечен, а консервативные режимы Пакистана, Египта и Саудовской Аравии будут держаться в сени американских штыков. Платой за бомбу Ирану станет безусловное американское доминирование в регионе. До сих пор противостояние арабского мира с Израилем было самым наглядным показателем технологического превосходства Израиля в его конфликте с четвертью миллионами арабов. Иранское стратегическое вооружение ослабит это противостояние к благу Америки. «Иранское обладание ядерным оружием уравновесит стороны, позволяя мусульманскому Ближнему Востоку сидеть за столом переговоров с Израилем на равных. Это – критическое обстоятельство... Два примерно равных партнера – значительно более устойчивое уравнение, чем постоянный дисбаланс» [235]. Даст ли Тегеран бомбу террористам? Только в том случае, если Тегеран не сможет добиться своих целей непосредственным переговорным процессом с Западом. Зачем ожесточать Иран, если он все равнодобьется своего. Спокойное восприятие его вооружения даст Соединенным Штатам мощного мусульманского партнера.
Вашингтон: поменять бомбу на дружбу
Вспомним, шах Ирана предпочитал опираться на Америку. В Вашингтоне об этом хорошо помнят; здесь надеются, что то
не былпросто случай связки шаха Пехлеви и президента Никсона. Здесь хотят видеть объективные предпосылки. Иран весьма долгое время был предпочтительным партнером Соединенных Штатов на Ближнем Востоке.
В Соединенных Штатах разгорелась целая дискуссия о том, что «Иран, якобы, не может быть патроном или помощником салафидского джихадистского движения типа Аль-Каиды. Будучи шиитским государством, Иран
В Соединенных Штатах разгорелась целая дискуссия о том, что «Иран, якобы, не может быть патроном или помощником салафидского джихадистского движения типа Аль-Каиды. Будучи шиитским государством, Иран