Страница:
Но приехал Пален. Он ничего не пил и советовал соблюдать ту же осторожность Беннигсену. Для остальных обильные возлияния были не лишними. В трезвом виде многие из них отступили бы в решительный момент. Уже во время обсуждения вопроса князь Зубов начал сильно колебаться. Но Пален не желал дальнейших споров. Настал час действовать. Что делать, если Павел будет сопротивляться? Там будет видно. В этот-то момент глава заговорщиков, как говорят, и произнес свою знаменитую фразу: «Qu’on ne ferait pas d’omelette sans casser des oeufs».
[13]После чего, спросив себе стакан вина, он предложил присутствующим выпить вместе с ним «за здоровье нового императора» и, прервав разом все нескромные вопросы, подал сигнал к выступлению.
Должно было разделиться на две группы, из которых одну поведет сам Пален, а другая последует за князем Зубовым и Беннигсеном. Бывший фаворит Екатерины взял на себя начальство над шествием, ввиду его титула, прежнего, да еще нынешнего высокого положения и блестящего мундира, усыпанного орденами, который невольно возбуждал к нему всеобщее уважение. Его брат, Николай, шел вместе с ним. Превосходя всех заговорщиков своим гигантским ростом, он внушал им доверие. Беннигсен должен был довершить остальное. Валерьян Зубов, потерявший одну ногу в Польской кампании, не мог принести большой пользы; но, будучи самым порядочным из всех трех братьев, он служил как бы порукой за них, и Пален взял его с собой. Ночь была темная, дождливая и холодная.
План бель-этажа Михайловского замка
(По рисунку архитектора Бренна и указаниям современников)
1. Парадная лесница.
2. Помещения для караула.
3. Приемные покои императора.
4. Приемные покои императрицы.
5. Собственные покои императрицы.
6. Собственные покои императора.
+6 – спальня.
6? – маленькая кухня
7. Прихожая.
8. Столовая.
9. Домашний театр.
10-11. Квартиры.
12. Лестница, ведущая в собственные покои государя.
Несколько дальше, во внутреннем помещении дворца, в другом зале нижнего этажа, находился менее важный караул, состоящий всего и тридцати человек; его неизменно нес привилегированный батальон преображенцев, из которого Павел создал себе особый отряд телохранителей, называвшийся лейб-компанией. Этот второй караул находило под начальством поручика Марина, который нарочно составил его на треть из старых гренадеров, приверженцев памяти Екатерины, а на две трети из прежних чинов конвоя, принятых в Преображенский полк после расформирования их полка, в котором они раньше служили и о котором хранили глубокое сожаление.
Комнаты Павла находились в первом этаже. В них попадали через галерею Аполлона, названную так из-за покрывавших ее стен копий с картонов Рафаэля; сени, где красовались шесть картин ван Лоо, передававших легенду о святом Григории, вели в бальный зал, украшенный великолепным плафоном работы Тьеполо, изображавшим историю Антония и Клеопатры. За ним шла третья комната, где находилась собственная библиотека государя; она непосредственно примыкала к спальне императора, служившей ему также рабочим кабинетом, по традиции, сохранившейся в потомстве Екатерины до последнего времени.
Если бы заговорщикам удалось проникнуть сюда в отсутствие караула, только что отосланного Павлом, то они могли не опасаться серьезного сопротивления. Но они были избавлены даже от всяких усилий к преодолению препятствий на их пути. Пален со своим маленьким отрядом, над которым он принял начальствование, взялся подойти к дворцу спереди, и, в случае надобности, ворваться силой в главный подъезд. Но, по примеру Депрерадовича, он медлил в дороге.
Он даже, видимо, нарочно избрал такой путь, чтобы придти, когда уже дело будет сделано, каков бы ни был его исход; честь же и опасность предприятия он предоставлял отряду, которым предводительствовали Платон Зубов и Беннигсен. Согласно одному мнению, одержавшему впоследствии верх, он таким образом сохранял для себя возможность, в случае неудачи, притвориться, что он именно ей и содействовал.
Зубов и его товарищи подошли к малым воротам, сохранившимся до сих пор (Рождественские ворота), со стороны Садовой улицы; проникнуть через них во дворец можно было по черной лестнице, кратчайшим путем подойти к покоям государя. Там тоже был ров и подъемный мост; но это препятствие для нападавших устранялось само собой, благодаря присутствию в их рядах одного из братьев Аргамаковых, Петра Васильевича. Неся во дворце обязанности плац-адъютанта, он должен был предупреждать государя в любой час о всяком необыкновенном событии, пожаре, мятеже и проч., происходящем в столице. Поэтому подъемный мост был опущен. В то же время Талызин со своим батальоном Преображенского полка вошел через сад, находившийся там, где теперь проходит Садовая улица, и окружавший дворец. В этом саду каждую ночь собирались стаями вороны и галки, и они стали испускать такие крики, что вполне могли бы поднять тревогу; но одни только солдаты Талызина несколько испугались и, крестясь, говорили шепотом о дурном предзнаменовании.
Библиотека соединялась со спальней Павла двумя дверьми, между которыми, в очень большом в этом месте утолщении стены, была устроена комнатка, вроде маленькой прихожей, где с одной стороны за перегородкой спал один из лакеев государя, а с другой стороны был выход на лестницу, которая вела в помещения княгини Гагариной и Кутайсова.
Спальня была высокая и просторная комната, отделанная белой панелью, украшенною пейзажами работы Верпе, Вувермана и ван дер Мера. Направо маленькая походная кровать. Над ней портрет рыцаря ордена Святою Иоанна Иерусалимского, произведение Жана Ледюка, которое Павел очень ценил. Плохой портрет Фридриха II и скверная статуэтка из терракоты, изображающая того же императора верхом, довершали убранство комнаты государя, придуманное им самим. Налево стол красного дерева, поддерживаемый колоннами ионического стиля из слоновой кости, с бронзовыми капителями и цоколем, служивший ему для работы.
План покоев императора Павла
1. Черная лестницы.
2. Белый зал.
3. Библиотека.
4. Внутренняя лестница, ведущая в помещения княгини Гагариной.
5. Спальня государя.
6. Уборная без отдельного выхода.
7. Зал, разделяющий покои Павла и Марии Федоровны.
8-9. Покои императрицы.
В библиотеке оба лакея, заменившие отосланный караул, спали глубоким сном. Разбудив их, Аргамаков приказал отпереть дверь № 1. По некоторым свидетельствам, он им будто бы сказал, что должен объявить о пожаре; по другой версии, он их уверил, что уже пять часов утра, и что он пришел, как и всегда, с рапортом. Но один из лакеев, догадавшись, что их обманывают, стал звать на помощь. Он был сшиблен с ног ударом сабли. Фамилия его Корнилов; он был принят потом в число слуг Марии Федоровны и, кроме того, награжден домом и пенсией. Второй лакей повиновался и ввел таким образом заговорщиков в прихожую, находившуюся как раз перед спальней государя. Камердинер, спавший в уборной № 2, исчез, предоставив своего государя заговорщикам, а может быть, побежал к ближайшему часовому, чтобы поднять тревогу. Таким образом Павел оказался отрезанным от лестницы № 3, по которой он мог бы бежать. Другой выход должен бы для него оставаться свободным, через дверь № 8, которая вела в зал, отделявший его покои от покоев императрицы. Там находился караул из тридцати человек семеновцев, под командой поручика Александра Волкова, двоюродного брата Саблукова. Надо полагать, что этот офицер, лично известный Марии Федоровне и находившийся под ее покровительством, исполнил бы свой долг. Но с некоторых пор, под влиянием подозрений, испытываемых самим государем, или возбуждаемых в нем Паленом, Павел велел заставить эту дверь. Таким образом он окончательно попал в ловушку.
Проснувшись от шума, Павел инстинктивно попытался спрятаться за экраном, служившим днем ширмами для его кровати, или, по другим рассказам, в камине, настолько глубоком, что он мог в нем совершенно скрыться от глаз нападавших. С минуту они подумали уже, что упустили его, и, испугавшись, сами собрались бежать.
– Птичка улетела! – крикнул один из них.
Но в этот момент кто-то заметил ноги государя: они выставлялись из убежища, которое нашел несчастный. Обнажив шпаги, Платон Зубов и Беннигсен подошли прямо к нему, и один из них ему объявил, что он арестован.
План спальни императора Павла
1. Дверь.
2. Уборная.
3. Выход на лестницу, идущую в помещения княгини Гагариной и Кутайсова.
4. Дверь.
5. Кровать государя.
6. Рабочий стол.
7. Камин.
8. Дверь.
9. Зал, ведущий в покои императрицы.
Павел, как мы знаем, не отличался большим мужеством, но, может быть, на его месте другой, и более храбрый, не смог бы преодолеть парализующего впечатления такого неожиданного нападения. Очутившись в ночном белье и без оружия перед этими людьми с разбойничьими лицами, государь, по-видимому, произносил только звуки, которые едва можно было разобрать.
– Арестован? Что значит «арестован»?
По словам Беннингсена он еще прибавил:
– Что я сделал?
И это были его последние слова.
Такой же рассказ слышал и лорд Сент-Элен после своего приезда в Петербург, но он не указывает его источника. Потеряв сразу присутствие духа и пролепетав только несколько упреков, Павел, передает он, был тотчас же сражен и брошен на пол неизвестным заговорщиком, который и покончил с ним, задушив его своей портупеей.
Однако другие свидетели говорят, что Платон Зубов повел с государем довольно длинный разговор, предлагая ему для блага отечества, отказаться от власти и подписать манифест, составленный Трощинским. Окружив несчастного государя, заговорщики толкали его к письменному столу, на который один из них положил уже документ. Несмотря на свой собственный страх, Павел будто бы попытался запугать своих врагов. Так как это ему не удалось, он стал звать на помощь и хотел проложить себе дорогу, но Беннигсен остановил его острием шпаги.
Развязка наступила будто бы случайно, из-за паники, охватившей в этот момент тех сообщников Зубова, с которыми боролся несчастный государь. В то время как он бился среди них, послышался в прихожей шум шагов и голосов: это явились запоздавшие; но их сообщники подумали, что крики Павла были услышаны, и что теперь шли к нему на помощь. И действительно, уже по всему дворцу подняли тревогу. Внизу Пайкер раздавал оружие своим солдатам. Но, как и рассчитывали заговорщики, он был задержан двумя поручиками, которые посоветовали ему составить рапорт. Час спустя он все еще писал. В другом карауле, находившемся в нижнем этаже, Марину стоило большого труда справиться с некоторыми солдатами. Как бывшие гатчинцы, они хотели бежать на помощь к государю, обещавшему им по пятнадцати десятин земли в Саратовской губернии, и напрасно молодой поручик, с пистолетом в руке, кричал им: «Не ваше дело!». Видя, что ничего другого не остается, он скомандовал:
– Ко мне, бывшие гренадеры Екатерины!
– Здесь.
– Выходите из рядов!.. Будьте готовы к нападению!.. Если эти мерзавцы гатчинцы двинутся, принимайте их в штыки!
Гатчинцы более не двигались, и Павел оказался предоставленным своей судьбе. Но нападавшие на него ничего об этом не знали и, за исключением четырех или пяти человек, они, считая гибельным для себя оставаться на месте, на этот раз не на шутку ударились в бегство, выбрав тот же путь, по которому пришли, и не отдавая себе отчета, что предполагаемые защитники Павла тоже не могут идти другой дорогой. Поручив Платону Зубову, или князю Яшвилю, держать пленника, Беннигсен бросился за беглецами, чтобы их удержать. Так, по крайней мере, он утверждал впоследствии. Когда он вернулся, Павел уже испустил дух; его опрокинул гигант Николай Зубов, ударив массивной золотой табакеркой в висок, или же он случайно упал около своего письменного стола и ударился лбом об его острый угол. Так как, стараясь встать, он отчаянно отбивался и кричал еще громче, он был, вероятно, задушен Яшвилем, Татариновым или Скарятиным, с помощью шарфа, принадлежавшего одному из убийц, или же его собственным, лежавшим невдалеке, вместе со шпагой.
Естественно заботясь об уменьшении своей ответственности и отрицая всякое непосредственное свое участие в убийстве, Беннигсен сам не раз менял подробности своих объяснений, представленных им генералу Фоку и Ланжерону. Так как его кратковременное отсутствие плохо оправдывалось этим якобы беспорядочным бегством заговорщиков, что могло продолжаться всего какой-нибудь момент, – оба отряда встретились в соседней комнате и узнали друг друга, – то ганноверец дал ему другое объяснение. Спальня, где разыгралась драма, освещалась только ночником, стоявшим на письменном столе. Павел, или кто-то из заговорщиков, нечаянно его опрокинул. Поэтому Беннигсен был вынужден пойти за другой лампой. Не может ли быть, чтобы у заговорщиков не было с собой факелов?
Во всяком случае несомненно следующее: нападение беспорядочной пьяной толпы на беззащитное существо, жестокая борьба, сопровождавшаяся градом ударов, сыпавшихся на жертву, – были пущены в ход кулаки, сапоги со шпорами, а может быть даже и сабли, – и, наконец, полное задушение. Несмотря на свой маленький рост, Павел был силен, и его агония длилась долго, пока он старался освободить свою шею от рокового узла. Рассказывали, что так как он продолжал шевелиться, то француз-камердинер князя Зубова взялся «помочь его душе выйти из тела», для чего вскочил сразу обеими ногами на упавшего государя. Но, кажется, и смерть «тирана» еще не положила конца этим отвратительным жестокостям. Палачи, возбужденные своей ужасной работой и приведенные в ярость встреченным сопротивлением, набросились на труп. Английский врач Грив руководил бальзамированием тела. Он говорил Коцебу, что обнаружил: широкий кровоподтек вокруг шеи; сильный ушиб виска; красное пятно на боку; два красных пятна на бедрах, происходившие, по-видимому, от сильного надавливания; еще кровоподтеки на коленах, и на всем теле следы ударов, нанесенных, вероятно, уже после смерти. Он не обнаружил ни одной колотой раны.
Эта последняя подробность тоже не обошлась без противоречий. Среди пажей Павла находился в то время князь Хилков. Он был допущен вместе со своими товарищами поклониться праху государя и поцеловать его руку. Предание, сохранившееся в семье, говорит, что, исполняя этот благочестивый обряд, он заметил, будто два пальца перчатки, к которой он приложился, были пусты.
Через несколько лет, когда в присутствии императора Александра было произнесено имя капитана Измайловского полка Николая Бологовского, государь сказал одному из своих друзей:
– Знаете ли вы, что это за человек? Он схватил за волосы мертвую голову моего отца, бросил ее с силой оземь и крикнул: «Вот тиран!»
Во время этой бойни Беннигсен, будто бы, просто притворился, что совершенно не интересуется происходящим, и, пройдя в соседнюю комнату, занялся разглядыванием картин, в то время как Платон Зубов, повернувшись спиной и барабаня по оконному стеклу, обнаруживал признаки нетерпения.
– Боже мой, как этот человек кричит! Это невыносимо!
Впрочем, тот и другой много раз утверждали, что государь был убит не только без их участия, но даже против их желания, и Беннигсену де Мэстр приписывает следующие известные слова: «Свержение и заключение его были необходимы, но смерть является уже свинством». Однако и относительно этого вопроса их свидетельства были различны, смотря по положению вопрошавших их лиц, и в мемуарах графини Потоцкой написано следующее: «Беннигсен, рассказывая об этой ужасной сцене, не испытывал ни малейшего смущения… Он считал себя современным Брутом».
С другой стороны, лорд Сент-Элен включил в одну из своих депеш подробность, которая, уничтожая оправдание обоих сообщников, превосходит жестокостью все другие более или менее точно воспроизведенные описания драмы, происходившей при их участии. Павел вышел будто бы живым из рук первых злоумышленников. Один из придворных врачей, призванный, чтобы «прибрать труп», нашел его еще живым. Тогда, безо всякого шума, после хладнокровного обсуждения, было будто бы решено его прикончить. Но и на этот раз посланник не указывает источника этих сведений, передающих, быть может, одну из тысячи басен, циркулировавших в то время.
Труп, – как достоверно известно, – был загримирован с большой поспешностью и при обстоятельствах, давших тоже пищу самым невероятным россказням, и так как такая операция все же требовала довольно много времени, в продолжение которого нельзя было показать труп кому бы то ни было, то от этого последовали еще другие трагические осложнения.
В десять часов вечера, войдя в комнату жены, находившейся уже в постели, Александр позвал камерфрау и попросил ее помочь ему снять мундир и сапоги. Он снял также галстук и лег, сказав при этом Гесслер: «Я прошу тебя остаться в эту ночь в прихожей до прихода графа Палена; когда он явится, ты войдешь к нам и разбудишь меня, если я буду спать».
Таким образом, эти обстоятельства устанавливают осведомленность наследника.
Относительно Константина возможны сомнения. По словам многих свидетелей, он спал во время убийства, как спят в двадцать лет. Но если верить вышеупомянутой камерфрау, то, в ожидании ночного визита графа Палена, Александр тоже заснул глубоким сном, подобно тому, как он, будто бы, в 1814 году заснул под стенами Парижа в тот момент, когда нужно было дать аудиенцию депутатам города, принесшим ему его капитуляцию. Возможно, что, зная легкомыслие своего младшего брата, он не посвятил его в подготовлявшееся дело. Однако Саблуков говорит, что в начале второго часа ночи он получил написанный рукой своего шефа приказ, чтобы полк был поставлен в ружье, со снаряжением, но без обоза. Значит, речь шла не об исполнении распоряжений, ранее отданных Павлом. Кроме того, принесший эту бумагу прибавил на словах от имени великого князя предостережение, что Михайловский замок окружен войсками и что приказано зарядить ружья и пистолеты пулями. Очевидно, такое послание могло быть отправлено только во время полного развития драмы, еще до смерти Павла и вступления на престол Александра, так как естественно, что в этот момент осада дворца войском мятежников прекратилась. Оно должно было быть также послано с согласия офицеров, командовавших этими частями войск, без чего оно не было бы пропущено.
Разве не было странно, что в день покушения Константин назначил Саблукова не в очередь дежурным полковником? Накануне, если верить офицеру Семеновского полка, поручику Полторацкому, взятому впоследствии в плен Наполеоном при Шампобере, Александр, шеф полка, приказал ему принять на себя, точно так же вне очереди, начальствование караулом, который полк нес в этот день в Зимнем дворце.
Относительно этого обстоятельства показания совпадают, что очень убедительно. Саблуков не был причастен к заговору, но было известно, что он неизменно слепо подчиняется своему начальству. Вечером 11-го марта, когда Александр удивился, что он не испугался появления государя, он сказал:
– Я боюсь только моего шефа, как мои солдаты боятся только меня!
Как видно из прежнего, полковник застал обоих великих князей за таинственными переговорами, с видом двух сообщников. Во всяком случае, в момент совершения преступления Константин не спал. Может быть, его разбудил шум. Катастрофа сопровождалась разнородными звуками. По словам одного свидетеля, фрейлина, княжна Анна Волконская, желая около 12 часов ночи выйти из своей комнаты, чтобы зажечь свечу, которая неожиданно потухла, заметила, что дверь заперта снаружи на ключ. Она стала звать к себе; другие фрейлины, комнаты которых находились по соседству, ответили ей, и все в одно время заметили, что они тоже пленницы. Можно себе представить, какой крик последовал за этим открытием.
Если, несмотря на все, ужасный час застал Александра погруженным в сон, то в этом можно видеть только доказательство его действительно поражающей бесчувственности. Но этот вопрос выяснить всего труднее. Указывали на разных лиц, принесших будто бы первыми роковое известие великому князю. Князь Чарторыйский называет старшего из братьев Зубовых: «растрепанный, с лицом, возбужденным от вина и убийства», он пришел будто бы доложить наследнику, что «все исполнено». Плохо слыша и делая вид, что не понимает, Александр спросил: «Что такое исполнено?».
Но Константин Полторацкий присваивает себе честь приветствования первым нового государя титулом «ваше величество». Рассказ камерфрау великой княгини представляется наиболее правдоподобным:
«В половине второго ночи граф Пален вошел в прихожую, находившуюся перед спальней их высочеств, и спросил меня:
– Великий князь спит?
– Да.
– Войдите и скажите, что я здесь.
Великий князь спал крепким сном, а великая княгиня, сидя около него, заливалась слезами. Увидя меня, она с ужасом проговорила:
– Как? За ним уже пришли?»
Обеим женщинам стоило большого труда разбудить спавшего, и когда, наконец, встав и одевшись, Александр встретился с Паленом в прихожей, камерфрау заметила, что военный губернатор называет его «ваше величество».
Палена могли сопровождать Николай Зубов и некоторые другие участники и свидетели драмы, в числе которых мог находиться и Полторацкий. Вид наследника привел всех их в замешательство. Они настаивали, чтобы он показался войскам, и это было действительно крайне необходимо. Пайкер продолжал составлять свой рапорт, но его солдаты роптали. Дух возмущения, внушавший еще большие опасения, охватывал преображенцев, бывших в другом карауле. Им сначала сказали, что они были здесь для защиты царя; теперь их уверяли, что государь скончался. Проникнутые недоверием, они хотели видеть усопшего, а этого нельзя было им разрешить.
Но Александр менее всего думал о том, чтобы изображать собою государя. Первым движением его уклончивой натуры было желание ускользнуть перед совершившимся фактом, какую бы роль он ни играл в его выполнении. Он повторял, что не хочет и не может царствовать. По свидетельству Полторацкого, когда он узнал от Палена о происшедшем, с ним сделалось дурно, а другие свидетели рассказывают, что, когда он уже находился в вестибюле дворца, у него появились нервные судороги, и его пришлось скорее отвести, или вернее отнести в его комнату, где через некоторое время Роджерсон нашел его и его супругу сидящими в уголку, обнявшись и прижавшись друг к другу, причем оба так горько плакали, что не заметили, как он вошел.
По наибольшему числу показаний Елизавета Алексеевна тоже будто бы участвовала в тайне заговора. Читатели помнят, что за три года до этого события она мечтала о свержении «тирана», и если она даже и не знала, как уверяет графиня Головина, об этом покушении, то дворец, занятый заговорщиками, должен был вызвать в ней далекое представление о загадочных волнениях в Павловске, заставивших ее трепетать от надежды. Графиня Головина еще сообщает, будто бы, бросившись на колени, она принялась молить Бога, чтобы все, что должно случиться, послужило «для счастья России!» Может быть! Но, по словам различных свидетелей, Елизавета не ограничилась этой молитвой. Она употребила всю свою энергию на то, чтобы придать бодрости мужу и, найдя поддержку в Палене, который со своей стороны строго внушал молодому государю, говоря ему: – «Перестаньте ребячиться!» – она добилась того, что он, наконец, согласился выйти к караулу
Должно было разделиться на две группы, из которых одну поведет сам Пален, а другая последует за князем Зубовым и Беннигсеном. Бывший фаворит Екатерины взял на себя начальство над шествием, ввиду его титула, прежнего, да еще нынешнего высокого положения и блестящего мундира, усыпанного орденами, который невольно возбуждал к нему всеобщее уважение. Его брат, Николай, шел вместе с ним. Превосходя всех заговорщиков своим гигантским ростом, он внушал им доверие. Беннигсен должен был довершить остальное. Валерьян Зубов, потерявший одну ногу в Польской кампании, не мог принести большой пользы; но, будучи самым порядочным из всех трех братьев, он служил как бы порукой за них, и Пален взял его с собой. Ночь была темная, дождливая и холодная.
План бель-этажа Михайловского замка
(По рисунку архитектора Бренна и указаниям современников)
2. Помещения для караула.
3. Приемные покои императора.
4. Приемные покои императрицы.
5. Собственные покои императрицы.
6. Собственные покои императора.
+6 – спальня.
6? – маленькая кухня
7. Прихожая.
8. Столовая.
9. Домашний театр.
10-11. Квартиры.
12. Лестница, ведущая в собственные покои государя.
V
Главный караул при входе в Михайловский дворец несли поочередно все гвардейские полки, а в этот день он пришелся на долю одной из рот Семеновского полка, которой командовал гатчинец, капитан Пайкер, немец по происхождению и человек легендарной глупости. Рота занимала просторную кордегардию, помещавшуюся в нижнем этаже, перед парадной лестницей. Пайкер был неспособен изменить Павлу; но заговорщики рассчитывали на его двух поручиков, которых они привлекли на свою сторону и которые, по их мнению, легко справятся с таким начальником.Несколько дальше, во внутреннем помещении дворца, в другом зале нижнего этажа, находился менее важный караул, состоящий всего и тридцати человек; его неизменно нес привилегированный батальон преображенцев, из которого Павел создал себе особый отряд телохранителей, называвшийся лейб-компанией. Этот второй караул находило под начальством поручика Марина, который нарочно составил его на треть из старых гренадеров, приверженцев памяти Екатерины, а на две трети из прежних чинов конвоя, принятых в Преображенский полк после расформирования их полка, в котором они раньше служили и о котором хранили глубокое сожаление.
Комнаты Павла находились в первом этаже. В них попадали через галерею Аполлона, названную так из-за покрывавших ее стен копий с картонов Рафаэля; сени, где красовались шесть картин ван Лоо, передававших легенду о святом Григории, вели в бальный зал, украшенный великолепным плафоном работы Тьеполо, изображавшим историю Антония и Клеопатры. За ним шла третья комната, где находилась собственная библиотека государя; она непосредственно примыкала к спальне императора, служившей ему также рабочим кабинетом, по традиции, сохранившейся в потомстве Екатерины до последнего времени.
Если бы заговорщикам удалось проникнуть сюда в отсутствие караула, только что отосланного Павлом, то они могли не опасаться серьезного сопротивления. Но они были избавлены даже от всяких усилий к преодолению препятствий на их пути. Пален со своим маленьким отрядом, над которым он принял начальствование, взялся подойти к дворцу спереди, и, в случае надобности, ворваться силой в главный подъезд. Но, по примеру Депрерадовича, он медлил в дороге.
Он даже, видимо, нарочно избрал такой путь, чтобы придти, когда уже дело будет сделано, каков бы ни был его исход; честь же и опасность предприятия он предоставлял отряду, которым предводительствовали Платон Зубов и Беннигсен. Согласно одному мнению, одержавшему впоследствии верх, он таким образом сохранял для себя возможность, в случае неудачи, притвориться, что он именно ей и содействовал.
Зубов и его товарищи подошли к малым воротам, сохранившимся до сих пор (Рождественские ворота), со стороны Садовой улицы; проникнуть через них во дворец можно было по черной лестнице, кратчайшим путем подойти к покоям государя. Там тоже был ров и подъемный мост; но это препятствие для нападавших устранялось само собой, благодаря присутствию в их рядах одного из братьев Аргамаковых, Петра Васильевича. Неся во дворце обязанности плац-адъютанта, он должен был предупреждать государя в любой час о всяком необыкновенном событии, пожаре, мятеже и проч., происходящем в столице. Поэтому подъемный мост был опущен. В то же время Талызин со своим батальоном Преображенского полка вошел через сад, находившийся там, где теперь проходит Садовая улица, и окружавший дворец. В этом саду каждую ночь собирались стаями вороны и галки, и они стали испускать такие крики, что вполне могли бы поднять тревогу; но одни только солдаты Талызина несколько испугались и, крестясь, говорили шепотом о дурном предзнаменовании.
Библиотека соединялась со спальней Павла двумя дверьми, между которыми, в очень большом в этом месте утолщении стены, была устроена комнатка, вроде маленькой прихожей, где с одной стороны за перегородкой спал один из лакеев государя, а с другой стороны был выход на лестницу, которая вела в помещения княгини Гагариной и Кутайсова.
Спальня была высокая и просторная комната, отделанная белой панелью, украшенною пейзажами работы Верпе, Вувермана и ван дер Мера. Направо маленькая походная кровать. Над ней портрет рыцаря ордена Святою Иоанна Иерусалимского, произведение Жана Ледюка, которое Павел очень ценил. Плохой портрет Фридриха II и скверная статуэтка из терракоты, изображающая того же императора верхом, довершали убранство комнаты государя, придуманное им самим. Налево стол красного дерева, поддерживаемый колоннами ионического стиля из слоновой кости, с бронзовыми капителями и цоколем, служивший ему для работы.
План покоев императора Павла
2. Белый зал.
3. Библиотека.
4. Внутренняя лестница, ведущая в помещения княгини Гагариной.
5. Спальня государя.
6. Уборная без отдельного выхода.
7. Зал, разделяющий покои Павла и Марии Федоровны.
8-9. Покои императрицы.
В библиотеке оба лакея, заменившие отосланный караул, спали глубоким сном. Разбудив их, Аргамаков приказал отпереть дверь № 1. По некоторым свидетельствам, он им будто бы сказал, что должен объявить о пожаре; по другой версии, он их уверил, что уже пять часов утра, и что он пришел, как и всегда, с рапортом. Но один из лакеев, догадавшись, что их обманывают, стал звать на помощь. Он был сшиблен с ног ударом сабли. Фамилия его Корнилов; он был принят потом в число слуг Марии Федоровны и, кроме того, награжден домом и пенсией. Второй лакей повиновался и ввел таким образом заговорщиков в прихожую, находившуюся как раз перед спальней государя. Камердинер, спавший в уборной № 2, исчез, предоставив своего государя заговорщикам, а может быть, побежал к ближайшему часовому, чтобы поднять тревогу. Таким образом Павел оказался отрезанным от лестницы № 3, по которой он мог бы бежать. Другой выход должен бы для него оставаться свободным, через дверь № 8, которая вела в зал, отделявший его покои от покоев императрицы. Там находился караул из тридцати человек семеновцев, под командой поручика Александра Волкова, двоюродного брата Саблукова. Надо полагать, что этот офицер, лично известный Марии Федоровне и находившийся под ее покровительством, исполнил бы свой долг. Но с некоторых пор, под влиянием подозрений, испытываемых самим государем, или возбуждаемых в нем Паленом, Павел велел заставить эту дверь. Таким образом он окончательно попал в ловушку.
VI
Несмотря на избыток свидетельств, а может быть, именно вследствие этой причины, заключительная сцена драмы не может быть точно установлена. Приказав отпереть, или же выломав дверь № 4, заговорщики лишь в небольшом числе проникли в спальню государя. Больше половины их осталось позади, спрятавшись, или умышленно задержавшись на лестницах и в коридорах дворца, из которых Бренна устроил настоящий лабиринт.Проснувшись от шума, Павел инстинктивно попытался спрятаться за экраном, служившим днем ширмами для его кровати, или, по другим рассказам, в камине, настолько глубоком, что он мог в нем совершенно скрыться от глаз нападавших. С минуту они подумали уже, что упустили его, и, испугавшись, сами собрались бежать.
– Птичка улетела! – крикнул один из них.
Но в этот момент кто-то заметил ноги государя: они выставлялись из убежища, которое нашел несчастный. Обнажив шпаги, Платон Зубов и Беннигсен подошли прямо к нему, и один из них ему объявил, что он арестован.
План спальни императора Павла
2. Уборная.
3. Выход на лестницу, идущую в помещения княгини Гагариной и Кутайсова.
4. Дверь.
5. Кровать государя.
6. Рабочий стол.
7. Камин.
8. Дверь.
9. Зал, ведущий в покои императрицы.
Павел, как мы знаем, не отличался большим мужеством, но, может быть, на его месте другой, и более храбрый, не смог бы преодолеть парализующего впечатления такого неожиданного нападения. Очутившись в ночном белье и без оружия перед этими людьми с разбойничьими лицами, государь, по-видимому, произносил только звуки, которые едва можно было разобрать.
– Арестован? Что значит «арестован»?
По словам Беннингсена он еще прибавил:
– Что я сделал?
И это были его последние слова.
Такой же рассказ слышал и лорд Сент-Элен после своего приезда в Петербург, но он не указывает его источника. Потеряв сразу присутствие духа и пролепетав только несколько упреков, Павел, передает он, был тотчас же сражен и брошен на пол неизвестным заговорщиком, который и покончил с ним, задушив его своей портупеей.
Однако другие свидетели говорят, что Платон Зубов повел с государем довольно длинный разговор, предлагая ему для блага отечества, отказаться от власти и подписать манифест, составленный Трощинским. Окружив несчастного государя, заговорщики толкали его к письменному столу, на который один из них положил уже документ. Несмотря на свой собственный страх, Павел будто бы попытался запугать своих врагов. Так как это ему не удалось, он стал звать на помощь и хотел проложить себе дорогу, но Беннигсен остановил его острием шпаги.
Развязка наступила будто бы случайно, из-за паники, охватившей в этот момент тех сообщников Зубова, с которыми боролся несчастный государь. В то время как он бился среди них, послышался в прихожей шум шагов и голосов: это явились запоздавшие; но их сообщники подумали, что крики Павла были услышаны, и что теперь шли к нему на помощь. И действительно, уже по всему дворцу подняли тревогу. Внизу Пайкер раздавал оружие своим солдатам. Но, как и рассчитывали заговорщики, он был задержан двумя поручиками, которые посоветовали ему составить рапорт. Час спустя он все еще писал. В другом карауле, находившемся в нижнем этаже, Марину стоило большого труда справиться с некоторыми солдатами. Как бывшие гатчинцы, они хотели бежать на помощь к государю, обещавшему им по пятнадцати десятин земли в Саратовской губернии, и напрасно молодой поручик, с пистолетом в руке, кричал им: «Не ваше дело!». Видя, что ничего другого не остается, он скомандовал:
– Ко мне, бывшие гренадеры Екатерины!
– Здесь.
– Выходите из рядов!.. Будьте готовы к нападению!.. Если эти мерзавцы гатчинцы двинутся, принимайте их в штыки!
Гатчинцы более не двигались, и Павел оказался предоставленным своей судьбе. Но нападавшие на него ничего об этом не знали и, за исключением четырех или пяти человек, они, считая гибельным для себя оставаться на месте, на этот раз не на шутку ударились в бегство, выбрав тот же путь, по которому пришли, и не отдавая себе отчета, что предполагаемые защитники Павла тоже не могут идти другой дорогой. Поручив Платону Зубову, или князю Яшвилю, держать пленника, Беннигсен бросился за беглецами, чтобы их удержать. Так, по крайней мере, он утверждал впоследствии. Когда он вернулся, Павел уже испустил дух; его опрокинул гигант Николай Зубов, ударив массивной золотой табакеркой в висок, или же он случайно упал около своего письменного стола и ударился лбом об его острый угол. Так как, стараясь встать, он отчаянно отбивался и кричал еще громче, он был, вероятно, задушен Яшвилем, Татариновым или Скарятиным, с помощью шарфа, принадлежавшего одному из убийц, или же его собственным, лежавшим невдалеке, вместе со шпагой.
Естественно заботясь об уменьшении своей ответственности и отрицая всякое непосредственное свое участие в убийстве, Беннигсен сам не раз менял подробности своих объяснений, представленных им генералу Фоку и Ланжерону. Так как его кратковременное отсутствие плохо оправдывалось этим якобы беспорядочным бегством заговорщиков, что могло продолжаться всего какой-нибудь момент, – оба отряда встретились в соседней комнате и узнали друг друга, – то ганноверец дал ему другое объяснение. Спальня, где разыгралась драма, освещалась только ночником, стоявшим на письменном столе. Павел, или кто-то из заговорщиков, нечаянно его опрокинул. Поэтому Беннигсен был вынужден пойти за другой лампой. Не может ли быть, чтобы у заговорщиков не было с собой факелов?
Во всяком случае несомненно следующее: нападение беспорядочной пьяной толпы на беззащитное существо, жестокая борьба, сопровождавшаяся градом ударов, сыпавшихся на жертву, – были пущены в ход кулаки, сапоги со шпорами, а может быть даже и сабли, – и, наконец, полное задушение. Несмотря на свой маленький рост, Павел был силен, и его агония длилась долго, пока он старался освободить свою шею от рокового узла. Рассказывали, что так как он продолжал шевелиться, то француз-камердинер князя Зубова взялся «помочь его душе выйти из тела», для чего вскочил сразу обеими ногами на упавшего государя. Но, кажется, и смерть «тирана» еще не положила конца этим отвратительным жестокостям. Палачи, возбужденные своей ужасной работой и приведенные в ярость встреченным сопротивлением, набросились на труп. Английский врач Грив руководил бальзамированием тела. Он говорил Коцебу, что обнаружил: широкий кровоподтек вокруг шеи; сильный ушиб виска; красное пятно на боку; два красных пятна на бедрах, происходившие, по-видимому, от сильного надавливания; еще кровоподтеки на коленах, и на всем теле следы ударов, нанесенных, вероятно, уже после смерти. Он не обнаружил ни одной колотой раны.
Эта последняя подробность тоже не обошлась без противоречий. Среди пажей Павла находился в то время князь Хилков. Он был допущен вместе со своими товарищами поклониться праху государя и поцеловать его руку. Предание, сохранившееся в семье, говорит, что, исполняя этот благочестивый обряд, он заметил, будто два пальца перчатки, к которой он приложился, были пусты.
Через несколько лет, когда в присутствии императора Александра было произнесено имя капитана Измайловского полка Николая Бологовского, государь сказал одному из своих друзей:
– Знаете ли вы, что это за человек? Он схватил за волосы мертвую голову моего отца, бросил ее с силой оземь и крикнул: «Вот тиран!»
Во время этой бойни Беннигсен, будто бы, просто притворился, что совершенно не интересуется происходящим, и, пройдя в соседнюю комнату, занялся разглядыванием картин, в то время как Платон Зубов, повернувшись спиной и барабаня по оконному стеклу, обнаруживал признаки нетерпения.
– Боже мой, как этот человек кричит! Это невыносимо!
Впрочем, тот и другой много раз утверждали, что государь был убит не только без их участия, но даже против их желания, и Беннигсену де Мэстр приписывает следующие известные слова: «Свержение и заключение его были необходимы, но смерть является уже свинством». Однако и относительно этого вопроса их свидетельства были различны, смотря по положению вопрошавших их лиц, и в мемуарах графини Потоцкой написано следующее: «Беннигсен, рассказывая об этой ужасной сцене, не испытывал ни малейшего смущения… Он считал себя современным Брутом».
С другой стороны, лорд Сент-Элен включил в одну из своих депеш подробность, которая, уничтожая оправдание обоих сообщников, превосходит жестокостью все другие более или менее точно воспроизведенные описания драмы, происходившей при их участии. Павел вышел будто бы живым из рук первых злоумышленников. Один из придворных врачей, призванный, чтобы «прибрать труп», нашел его еще живым. Тогда, безо всякого шума, после хладнокровного обсуждения, было будто бы решено его прикончить. Но и на этот раз посланник не указывает источника этих сведений, передающих, быть может, одну из тысячи басен, циркулировавших в то время.
Труп, – как достоверно известно, – был загримирован с большой поспешностью и при обстоятельствах, давших тоже пищу самым невероятным россказням, и так как такая операция все же требовала довольно много времени, в продолжение которого нельзя было показать труп кому бы то ни было, то от этого последовали еще другие трагические осложнения.
VII
Александр в эту ночь не спал, или во всяком случае принял меры к тому, чтобы быть на ногах в решительный момент. Чарторыйский прямо это утверждает, а его свидетельство внушает доверие. Из своих комнат, среди зловещего гула, наполнявшего дворец, быть может он следил за ужасной борьбой, в которой ставилась на карту жизнь его отца. По словам камердинера великой княгини Елизаветы, впоследствии императрицы, Пален пришел в тот день к великому князю в шесть часов вечера, очевидно для того, чтобы дать ему отчет о планах, составленных на ночь, и этот факт подтверждает горничная великой княгини, прибавляя еще и другие немаловажные подробности. Здесь мы имеем дело не с показаниями простой служанки. Англичанка по происхождению, Прасковья Геллер, исполнявшая раньше обязанности няни при великом князе Александре и дававшая ему даже уроки английского языка, пользовалась среди членов императорской фамилии большим уважением; все почитали и любили ее за высокие качества ее ума и сердца. Ее показания носят, кроме того, характер необычайной искренности, хотя мы получили их уже из вторых рук.В десять часов вечера, войдя в комнату жены, находившейся уже в постели, Александр позвал камерфрау и попросил ее помочь ему снять мундир и сапоги. Он снял также галстук и лег, сказав при этом Гесслер: «Я прошу тебя остаться в эту ночь в прихожей до прихода графа Палена; когда он явится, ты войдешь к нам и разбудишь меня, если я буду спать».
Таким образом, эти обстоятельства устанавливают осведомленность наследника.
Относительно Константина возможны сомнения. По словам многих свидетелей, он спал во время убийства, как спят в двадцать лет. Но если верить вышеупомянутой камерфрау, то, в ожидании ночного визита графа Палена, Александр тоже заснул глубоким сном, подобно тому, как он, будто бы, в 1814 году заснул под стенами Парижа в тот момент, когда нужно было дать аудиенцию депутатам города, принесшим ему его капитуляцию. Возможно, что, зная легкомыслие своего младшего брата, он не посвятил его в подготовлявшееся дело. Однако Саблуков говорит, что в начале второго часа ночи он получил написанный рукой своего шефа приказ, чтобы полк был поставлен в ружье, со снаряжением, но без обоза. Значит, речь шла не об исполнении распоряжений, ранее отданных Павлом. Кроме того, принесший эту бумагу прибавил на словах от имени великого князя предостережение, что Михайловский замок окружен войсками и что приказано зарядить ружья и пистолеты пулями. Очевидно, такое послание могло быть отправлено только во время полного развития драмы, еще до смерти Павла и вступления на престол Александра, так как естественно, что в этот момент осада дворца войском мятежников прекратилась. Оно должно было быть также послано с согласия офицеров, командовавших этими частями войск, без чего оно не было бы пропущено.
Разве не было странно, что в день покушения Константин назначил Саблукова не в очередь дежурным полковником? Накануне, если верить офицеру Семеновского полка, поручику Полторацкому, взятому впоследствии в плен Наполеоном при Шампобере, Александр, шеф полка, приказал ему принять на себя, точно так же вне очереди, начальствование караулом, который полк нес в этот день в Зимнем дворце.
Относительно этого обстоятельства показания совпадают, что очень убедительно. Саблуков не был причастен к заговору, но было известно, что он неизменно слепо подчиняется своему начальству. Вечером 11-го марта, когда Александр удивился, что он не испугался появления государя, он сказал:
– Я боюсь только моего шефа, как мои солдаты боятся только меня!
Как видно из прежнего, полковник застал обоих великих князей за таинственными переговорами, с видом двух сообщников. Во всяком случае, в момент совершения преступления Константин не спал. Может быть, его разбудил шум. Катастрофа сопровождалась разнородными звуками. По словам одного свидетеля, фрейлина, княжна Анна Волконская, желая около 12 часов ночи выйти из своей комнаты, чтобы зажечь свечу, которая неожиданно потухла, заметила, что дверь заперта снаружи на ключ. Она стала звать к себе; другие фрейлины, комнаты которых находились по соседству, ответили ей, и все в одно время заметили, что они тоже пленницы. Можно себе представить, какой крик последовал за этим открытием.
Если, несмотря на все, ужасный час застал Александра погруженным в сон, то в этом можно видеть только доказательство его действительно поражающей бесчувственности. Но этот вопрос выяснить всего труднее. Указывали на разных лиц, принесших будто бы первыми роковое известие великому князю. Князь Чарторыйский называет старшего из братьев Зубовых: «растрепанный, с лицом, возбужденным от вина и убийства», он пришел будто бы доложить наследнику, что «все исполнено». Плохо слыша и делая вид, что не понимает, Александр спросил: «Что такое исполнено?».
Но Константин Полторацкий присваивает себе честь приветствования первым нового государя титулом «ваше величество». Рассказ камерфрау великой княгини представляется наиболее правдоподобным:
«В половине второго ночи граф Пален вошел в прихожую, находившуюся перед спальней их высочеств, и спросил меня:
– Великий князь спит?
– Да.
– Войдите и скажите, что я здесь.
Великий князь спал крепким сном, а великая княгиня, сидя около него, заливалась слезами. Увидя меня, она с ужасом проговорила:
– Как? За ним уже пришли?»
Обеим женщинам стоило большого труда разбудить спавшего, и когда, наконец, встав и одевшись, Александр встретился с Паленом в прихожей, камерфрау заметила, что военный губернатор называет его «ваше величество».
Палена могли сопровождать Николай Зубов и некоторые другие участники и свидетели драмы, в числе которых мог находиться и Полторацкий. Вид наследника привел всех их в замешательство. Они настаивали, чтобы он показался войскам, и это было действительно крайне необходимо. Пайкер продолжал составлять свой рапорт, но его солдаты роптали. Дух возмущения, внушавший еще большие опасения, охватывал преображенцев, бывших в другом карауле. Им сначала сказали, что они были здесь для защиты царя; теперь их уверяли, что государь скончался. Проникнутые недоверием, они хотели видеть усопшего, а этого нельзя было им разрешить.
Но Александр менее всего думал о том, чтобы изображать собою государя. Первым движением его уклончивой натуры было желание ускользнуть перед совершившимся фактом, какую бы роль он ни играл в его выполнении. Он повторял, что не хочет и не может царствовать. По свидетельству Полторацкого, когда он узнал от Палена о происшедшем, с ним сделалось дурно, а другие свидетели рассказывают, что, когда он уже находился в вестибюле дворца, у него появились нервные судороги, и его пришлось скорее отвести, или вернее отнести в его комнату, где через некоторое время Роджерсон нашел его и его супругу сидящими в уголку, обнявшись и прижавшись друг к другу, причем оба так горько плакали, что не заметили, как он вошел.
По наибольшему числу показаний Елизавета Алексеевна тоже будто бы участвовала в тайне заговора. Читатели помнят, что за три года до этого события она мечтала о свержении «тирана», и если она даже и не знала, как уверяет графиня Головина, об этом покушении, то дворец, занятый заговорщиками, должен был вызвать в ней далекое представление о загадочных волнениях в Павловске, заставивших ее трепетать от надежды. Графиня Головина еще сообщает, будто бы, бросившись на колени, она принялась молить Бога, чтобы все, что должно случиться, послужило «для счастья России!» Может быть! Но, по словам различных свидетелей, Елизавета не ограничилась этой молитвой. Она употребила всю свою энергию на то, чтобы придать бодрости мужу и, найдя поддержку в Палене, который со своей стороны строго внушал молодому государю, говоря ему: – «Перестаньте ребячиться!» – она добилась того, что он, наконец, согласился выйти к караулу