Страница:
— Теперь мне все ясно, раз ты отказалась ответить на мой вопрос, — сказал Тресилиан. — Слушай же, несчастная! Я облечен всей властью твоего отца приказывать тебе, и я спасу тебя от позора греха и скорби, даже вопреки тебе самой, Эми!
— Ты смеешь грозить мне силой! — закричала девушка, отступая от него и напуганная решимостью, сверкавшей в его глазах и движениях. — Не угрожай мне, Тресилиан, я располагаю средствами отразить насилие!
— Но я думаю, у тебя нет особого желания воспользоваться ими в таком мерзостном деле? — спросил Тресилиан, — Своей волей, своей чуждой всякого влияния, свободной и естественной волей, Эми, ты не могла избрать этот удел рабства и бесчестья. Тебя околдовали какой-то волшбой, поймали в ловушку, обманом связали какой-то вынужденной клятвой! Но я снимаю с тебя очарование: Эми, во имя твоего достойнейшего, доведенного до отчаяния отца, я приказываю тебе следовать за мной!
Произнеся это, он подошел к ней и протянул руку, как бы желая схватить ее. Но она отшатнулась от него и пронзительно вскрикнула. Этот крик, как было упомянуто выше, заставил вбежать в залу Лэмборна и Фостера.
Последний сразу же воскликнул:
— Огонь и хворост, что тут такое происходит?
Затем, обратившись к девушке, он добавил тоном, в котором звучали просьба и приказ одновременно:
— Господи ты боже мой, сударыня, как вы очутились здесь? Удалитесь, удалитесь немедленно, это вопрос жизни и смерти. А вы, друг мой, кто бы вы ни были, оставьте этот дом. Убирайтесь прочь, прежде чем рукоятка моего кинжала и ваша башка не познакомились друг с другом. Меч наголо, Майк, и избавь нас от этого негодяя!
— Нет, клянусь душой, — ответил Лэмборн. — Он пришел сюда вместе со мной, и, по закону старых вояк, я не причиню ему вреда, по крайней мере до следующей встречи. Но вот что, мой друг из Корнуэлла, вы принесли сюда с собой корнуэллский ветерок— ураган, как его называют в Индии. Отойдите, удалитесь, или мы отведем вас к мэру Хэлгевера скорее, чем встретятся Дадмен с Рэмхедомnote 5
— Прочь от меня, подлая душа! — крикнул Тресилиан. — А вы, сударыня, прощайте! Последние искры жизни, которые еще теплятся в груди вашего отца, угаснут, когда я поведаю ему о том, что видел здесь.
Он ушел, а девушка тихо промолвила ему вслед:
— Тресилиан, не будьте опрометчивы, не говорите худого обо мне!
— Вот это другое дело, — сказал Фостер. — Прошу вас, миледи, удалиться в свою комнату. А мы уж сами подумаем, как нам за это отвечать. Прошу вас поторопиться!
— Я вам на подчиняюсь, сэр, — сказала девушка.
— Нет, должны, прелестная особа, — возразил Фостер. — Простите за вольность, но, клянусь своей кровью и ногтями, любезничать сейчас не время. Вы должны отправиться в свою комнату. Майк, последи за этим назойливым хлыщом и, ежели желаешь себе добра, присмотри за тем, чтоб он немедленно убрался из замка, а я покуда вразумлю эту своевольную леди. Обнажи свой меч, дружок, и следуй за ним!
— Я пойду за ним, — сказал Майкл Лэмборн, — и прослежу, чтобы он убрался из пределов Фландрии. Но причинить вред тому, с кем я утром вместе пил, — это совершенно против моей совести.
И, сказав это, он вышел из залы.
Тресилиан между тем быстрыми шагами шел по первой попавшейся дорожке, которая, как он думал, должна была вывести его из диких зарослей той части парка, в которой располагались владения Фостера. Но поспешность и волнение сбили его с пути, и вместо того, чтобы пойти по аллее, ведущей к деревне, он пошел по какой-то другой. Он шел по ней торопливо, не разбирая дороги, и она привела его к противоположной части парка, где в стене оказалась дверь, ведущая в открытое поле.
Тресилиан на мгновение остановился. Для него было безразлично, какой дорогой уйти из этого столь отвратительного для него места. Но дверь, видимо, была заперта, и пройти через нее было невозможно.
«Надо все-таки попытаться, — сказал он себе. — Единственная возможность вернуть эту утраченную, эту бедную, эту все еще нежно любимую и глубоко несчастную девушку заключается теперь в обращении ее отца к попранным законам его графства. Надо поспешить, чтобы сообщить ему эту душераздирающую весть».
Ведя такую беседу с самим собой, Тресилиан подошел к двери, чтобы посмотреть, нельзя ли ее как-нибудь открыть, или перелезть через стену. Вдруг он заметил, что кто-то вложил в дверь ключ снаружи. Ключ повернулся, дверь отворилась, и вошел человек, закутанный в дорожный плащ, в шляпе с большими полями и длинным пером. Он остановился ярдах в четырех от Тресилиана, жаждавшего как можно скорее уйти отсюда. Оба воскликнули одновременно, один с отвращением, другой с изумлением: «Варни!» и «Тресилиан!»
— Что вам здесь надо? — резко спросил незнакомец после того, как очнулся от своего изумления. — Что вам надо здесь, где ваше присутствие и непрошено и нежелательно?
— Нет, Варни, — возразил Тресилиан. — Ответьте-ка мне лучше, зачем здесь вы? Неужели вы явились сюда справлять свое торжество над поруганной невинностью, как коршун или ворон прилетает пожрать ягненка, у которого он до того выклевал глаза? Или вы явились, чтобы встретиться с заслуженным отмщением от руки честного человека? Меч из ножен, собака, и защищайся!
Тресилиан выхватил шпагу, но Варни положил руку на эфес своей шпаги и сказал:
— Ты с ума сошел, Тресилиан. Я признаю, что обстоятельства против меня. Но заверяю тебя любой клятвой, которую мог бы произнести священник или поклясться человек, мисс Эми Робсарт не потерпела от меня никакого урона. И, право же, мне не хотелось бы причинить и тебе вред в таком деле. Ты ведь знаешь, как я владею оружием.
— Я слышал твои слова об этом, Варни, — ответил Тресилиан. — Но теперь мне, пожалуй, нужны доказательства получше.
— Ты их сейчас получишь, если клинок и рукоять меня не подведут!» — воскликнул Варни.
Правой рукой он выхватил шпагу, левую обернул плащом и напал на Тресилиана с такой стремительностью, которая, казалось, давала ему в первое мгновение преимущество в схватке. Но это преимущество длилось недолго. С решимостью отомстить в Тресилиане сочетались твердость руки и верность глаза. Поэтому Варни, попав в трудное положение, решил воспользоваться своей большой физической силой и сойтись с противником вплотную. Для этого он рискнул дать Тресилиану проткнуть его плащ, обвитый вокруг руки, и, прежде чем тот сумел высвободить свой застрявший клинок, он сошелся с ним вплотную, отведя назад свою шпагу, чтобы немедленно покончить с противником… Но Тресилиан был наготове и, быстро выхватив кинжал, ловко отпарировал удар, который иначе оказался бы для него роковым. В последующей схватке он проявил такое мастерство, что вполне мог подтвердить догадку о своем происхождении из Корнуэлла, уроженцы которого — мастера сражаться на мечах и рапирах, и, если бы вновь были воскрешены античные олимпийские игры, они могли бросить вызов любому бойцу в Европе. Варни, плохо рассчитав свой удар, упал на землю так внезапно и стремительно, что его шпага отлетела на несколько шагов, и, прежде чем он сумел снова подняться, шпага его противника уже была приставлена к его горлу.
— Сейчас же дай мне возможность увезти отсюда жертву твоего предательства, — произнес Тресилиан, — или ты видишь это благословенное солнце в последний раз!
Пока Варни, слишком ошеломленный и помрачневший, чтобы дать ответ, пытался как-то встать на ноги, его противник медленно отвел назад руку со шпагой и уже готов был привести в исполнение свою угрозу. Но в этот миг его сзади схватил за руку Майкл Лэмборн, который, привлеченный звоном клинков, подоспел на помощь как раз вовремя, чтобы спасти Варни жизнь.
— Ну, ну, приятель, — сказал Лэмборн, — хватит, ты уже малость переборщил. Убери-ка свою лисичку да припустим-ка отсюда побыстрее. Черный медведь уж, поди, взревел там, заскучав по нас.
— Пошел прочь, мерзавец! — воскликнул Тресилиан, высвобождаясь от хватки Лэмборна. — Как ты смеешь становиться между мною и моим врагом?
— Мерзавец! Мерзавец! — повторил Лэмборн. — На это я отвечу холодной сталью, когда стакан вина смоет память о нашей совместной утренней попойке. А покуда, видишь ли, братец, катись прочь, лупи, лети — нас тут двое против одного.
Так оно и было. Варни уже успел схватить свой меч, и Тресилиан понял, что было бы просто безумием в этих условиях продолжать стычку дальше. Он вынул кошелек, взял оттуда два золотых червонца и швырнул их Лэмборну.
— Вот тебе, негодяй, твоя утренняя плата. Теперь ты не сможешь говорить всем, что был моим проводником сюда бесплатно. Варни, прощай! Мы встретимся в другой раз, когда нам никто не помешает.
Сказав это, он повернулся и вышел через дверь в стене.
Варни, видимо, собирался или хотел обрести силу (ибо при падении он жестоко ушибся) последовать за ушедшим противником. Но он лишь бросил вслед ему мрачный, зловещий взгляд и затем обратился к Лэмборну:
— Ты приятель Фостера, дружище?
— Закадычные друзья, как рукоятка с клинком, — ответил Майкл Лэмборн.
— Вот тебе золотая монета. Ступай за этим молодчиком, проследи, в какую нору он зароется, и потом дай знать сюда в замок. Да смотри, плут ты этакий, будь осторожен и молчалив, если тебе дорога твоя глотка.
— Все понятно, — ответил Лэмборн. — Я могу идти по следу, — что твоя собака-ищейка.
— Тогда убирайся, — сказал Варни, вкладывая меч в ножны. Затем, повернувшись спиной к Майклу Лэмборну, он медленно пошел к замку. Лэмборн на минутку задержался, чтобы собрать золотые монеты, которые его недавний спутник так презрительно швырнул ему, и, положив их в кошелек вместе с мздой, полученной от Варни, пробормотал себе под нос:
— Я толковал тем олухам об Эльдорадо. Клянусь святым Антонием, для нашего брата нет на свете Эльдорадо лучше нашей доброй старой Англии! Ей-ей, тут прямо золотые дожди льются! Лежат себе червонцы на травке, так густо, как капли росы, а ты знай себе собирай! Ну, ежели я не отхвачу свою долю этих сверкающих капелек росы, пусть мой меч растает, как сосулька!
Энтони Фостер все еще был занят спором со своей красавицей гостьей, которая презрительно встречала все его уговоры и требования удалиться в свои покои. Внезапно у двери замка послышался свист.
— Вот мы и попались, — сказал Фостер. — Это сигнал твоего властителя, а что я скажу ему о суматохе, которая тут началась, ей-ей не знаю. Какая зловещая звезда привела сюда этого висельника, негодяя Лэмборна? Он словно с виселицы черт его знает как сорвался и явился сюда мне на погибель.
— Молчите, сударь, — воскликнула леди, — и откройте ворота своему хозяину! Милорд, дорогой милорд! — воскликнула она, бросаясь ко входу. И вдруг добавила тоном, в котором слышалось острое разочарование:
— Фу! Да это только Ричард Варни!
— Да, сударыня, — сказал Варни, входя в залу и отдав девушке почтительный поклон, на который она беззаботно ответила небрежным и недовольным кивком. — Это только Ричард Варни… Но даже первое серое облачко, когда оно слегка озаряется на востоке, радует нас, ибо возвещает приход благословенного солнца.
— Как! Милорд приедет сюда сегодня вечером? — спросила девушка с веселым оживлением, в котором, однако, чувствовалась тревога. Энтони Фостер услышал эти слова и тоже повторил вопрос. Варни ответил девушке, что милорд собирается навестить ее, и хотел добавить еще какие-то любезности, но она, подбежав к двери залы, громко позвала:
— Дженет, Дженет, сейчас же иди ко мне в комнату!
Затем, оборотившись к Варни, она спросила, не дал ли ему милорд еще каких-либо поручений.
— Вот это письмо, уважаемая леди, — сказал он, вынимая из-за пазухи небольшой сверток, завернутый в ярко-алый шелк, — ас ним и подношение властительнице его любви.
С лихорадочной поспешностью девушка бросилась развязывать шелковый шнурок, которым был перевязан сверток, но ей никак не удавалось быстро распутать узел, и она опять стала громко звать Дженет:
— Принеси мне нож… ножницы… что-нибудь, чем бы разрезать этот противный узел!
— Не пригодится ли мой скромный кинжал, уважаемая леди? — спросил Варни, подавая ей небольшой клинок изумительной работы, который висел у него на поясе в ножнах из турецкой кожи.
— Нет, — сэр, — возразила леди, отводя в сторону предложенное ей оружие, — не стальной кинжал разрубит узел моей преданной любви.
— Однако он их много разрубал, этих узлов, — промычал Энтони Фостер сквозь зубы, бросив взгляд на Варни.
Тем временем узел распутала своими чистенькими и проворными пальчиками не кто иной, как Дженет, скромно одетая, хорошенькая девушка, дочь Энтони Фостера, которая прибежала, услышав настойчивый зов своей госпожи. Из свертка было мгновенно извлечено ожерелье из восточного жемчуга вместе с надушенной записочкой. Бросив рассеянный взгляд на ожерелье, леди передала его своей прислужнице, а сама стала читать или, вернее, пожирать глазами то, что было написано на бумаге.
— Право слово, миледи, — сказала Дженет, с восхищением разглядывая жемчужную нитку, — даже дочери Тира, и те не носили лучших жемчугов. К тому же и надпись: «Для еще более прелестной шейки!» Да тут каждая жемчужина стоит целой усадьбы.
— Каждое слово этой драгоценной записки, девочка, стоит всего ожерелья. Однако пойдем-ка ко мне в уборную, мы должны принарядиться: сегодня вечером приедет милорд. Он просит меня быть с вами любезной, мистер Варни, а его желание — для меня закон. Я приглашаю вас позавтракать у меня сегодня, и вас тоже, мистер Фостер. Распорядитесь, чтобы все было в порядке и сделаны необходимые приготовления к вечернему приему милорда.
С этими словами она вышла из комнаты.
— Она уже важничает, — сказал Варни, — и так удостаивает нас своим присутствием, словно уже делит с ним его высокий сан. Что ж, не худо заранее прорепетировать роль, к которой предназначает нас судьба. Орленок должен приучаться глядеть на солнце, перед тем как воспарить к нему на окрепших крыльях.
— Если манера держать надменно голову, — подхватил Фостер, — защитит ее глаза от ослепительного блеска, то, уверяю вас, эта девица не опустит своего гребешка. Скоро она воспарит так, что я до нее и не досвищусь, мистер Варни. Ей-ей, она уже и сейчас плевать на меня хочет.
— Сам ты в этом виноват, тупой, неизобретательный олух, — ответствовал Варни. — Ты только и умеешь подчинять, что с помощью бесхитростной, грубой силы. Неужели ты не можешь сделать замок для нее приятным, придумать развлечения — музыку и разные другие забавы? Живешь ты тут рядом с кладбищем, и нет у тебя в башке догадки ну хоть напугать своих бабенок привидениями, чтобы они вели себя прилично?
— Зачем вы так говорите, мистер Варни! — взмолился Фостер. — Живых я не боюсь, но я не шучу и не забавляюсь с моими мертвыми соседями на кладбище. Ей-богу, надо духу набраться, чтобы жить так близко от него. Достойнейший мистер Холдфорт, проповедник в церкви святого Антонлина, натерпелся тут страху, когда в последний раз пришел меня навестить.
— Придержи-ка свой суеверный язык! — ответил Варни. — Но, раз уж речь зашла о посетителях, говори, плут, без всяких увиливаний, как это Тресилиан оказался у задней двери?
— Тресилиан! — воскликнул Фостер. — А кто такой Тресилиан? Я никогда не слыхивал этого имени.
— Ах ты негодяй, да это тот самый корнуэллский грач, которого старый сэр Хью Робсарт прочит в мужья своей хорошенькой Эми. Вот распаленный любовью болван и притащился сюда искать свою прелестную беглянку. Надо с ним быть поосторожнее: он вбил себе в голову, что его обидели, а он не такой уж смирный барашек, чтоб просто сидеть здесь, блеять да хвостиком повиливать. Хорошо еще, что он ничего не знает о милорде, и думает, что все дело только во мне. Но как, дьявол его побери, он сюда попал?
— Да, как вам известно, с Майклом Лэмборном, — ответил Фостер.
— А кто такой Майкл Лэмборн? — спросил Варни. — Господи боже ты мой, да ты бы уж лучше прямо прибил над дверью ветку плюща и приглашал бы каждого встречного и поперечного поглазеть на то, что должен хранить как зеницу ока…
— Эх, эх, вот, право, вельможная награда за мои услуги вам, мистер Ричард Варни, — заныл Фостер. — Разве не сами вы поручили мне подыскать для вас человека с острым мечом и неразборчивой совестью? А уж как я-то старался найти для вас подходящего человечка! Ведь, благодарение небу, среди моих знакомых нет подобных молодцов. И вдруг, словно по соизволению свыше, этот долговязый прохвост, который, при всех своих качествах, самый что ни на есть подозрительный молодчик, какого только можно пожелать, сам с беспредельной наглостью является ко мне возобновить знакомство. И я вежливо принимаю его, думая доставить вам удовольствие. А теперь, нате вам пожалуйста, какую благодарность я заслужил за то, что унизился до разговоров с ним!
— Так как же он, — возразил Варни, — будучи твоим собственным подобием, за исключением разве твоего теперешнего лицемерия, лежащего тонким слоем на твоем грубом, жестоком сердце, как позолота на ржавом железе, как же он, говорю я, привел сюда с собой этого благочестивого, вздыхающего Тресилиана?
— Клянусь небом, они пришли вместе, — сказал Фостер. — И Тресилиан, видит небо, улучил минутку покалякать с нашей хорошенькой жеманницей, покуда я в другой комнате беседовал с Лэмборном.
— Безмозглый болван! Теперь нам крышка! — воскликнул Варни. — Как только ее вельможный возлюбленный покидает ее, она сейчас же начинает тосковать по отцовскому дому. Стоит этому душеспасительному дурню свистнуть, и курочка упорхнет на старый насест. А тогда мы пропали!
— Не бойтесь, хозяин, — возразил Энтони Фостер, — она не ахти как склонна подаваться на его манок. Как только она его увидала, так и взвизгнула, будто ее гадюка ужалила.
— Очень хорошо. А не можешь ли ты разузнать через дочку, о чем они там говорили, любезный Фостер?
— Я вам прямо скажу, мистер Варни, — заявил Фостер, — моя дочь не должна быть связана с нашими замыслами или пойти одним путем с нами. Этот путь годится для меня, ибо мне ведомо, как замаливать свои грехи. Но я не желаю подвергать погибели душу своего ребенка ни ради вашего удовольствия, ни ради удовольствия милорда. Я могу сам бродить среди ловушек и волчьих ям, я человек, умудренный жизненным опытом, но я не пущу туда свою бедную овечку.
— Эх ты, подозрительный глупец! Мне, как и тебе, ни к чему, чтобы твоя девчонка с ребячьей мордочкой впутывалась в мои дела или отправлялась в ад под ручку с папашей. Но стороной-то ты мог узнать от нее хоть что-нибудь.
— Я и узнал, мистер Варни, — ответил Фостер, — и она сказала, что ее госпожу зовут домой к больному отцу.
— Прекрасно! — заметил Варни. — Это уже кое-что, заслуживающее внимания, и я этим воспользуюсь. Но от Тресилиана эту местность надо избавить. Я даже не стал бы никого затруднять по этому поводу, он ненавистен мне, как ядовитейшее зелье… Да, его присутствие здесь для меня хуже всякой отравы. И я сегодня отделался бы от него, да вот нога у меня подвернулась. И, по правде говоря, не подоспей на помощь твой приятель, я бы уже сейчас точно знал, куда мы с тобой прямехонько шествуем, в рай или в ад.
— И вы можете этак рассуждать о подобном риске! — ужаснулся Фостер. — У вас, мистер Варни, твердокаменное сердце. Что до меня, то, если бы я не надеялся прожить много лет и иметь впереди время для великого покаяния, я не шагал бы бок о бок с вами.
— Ну, ты проживешь так же долго, как Мафусаил, — сказал Варни, — и накопишь тьму богатств, как Соломон. Ты будешь каяться так истово, что больше прославишься своим раскаянием, чем своими подлыми делишками — это уж как пить дать. Но все это прекрасно, а с Тресилиана нельзя спускать глаз. Твой головорез отправился выслеживать его. Дело идет о нашем с тобой будущем, Энтони.
— Да, да, — мрачно подтвердил Фостер, — вот каково связываться с тем, кто не знает священного писания даже настолько, чтобы понимать, что работник заслуживает платы. А на меня, как всегда, сваливаются все заботы и весь риск.
— Риск? А что же это за риск такой, позвольте вас спросить? — поинтересовался Варни. — Этот молодчик шатается тут по вашим владениям или вламывается к вам в дом, и, если вы примете его за грабителя или браконьера, разве не вполне естественно приветствовать его холодной сталью или горячим свинцом? Ведь и цепной пес набрасывается на тех, кто подберется слишком близко к его конуре, а кто его за это упрекнет?
— Да, у меня собачья работа и собачья плата, — промолвил Фостер. — Себе вы, мистер Варни, захватили прекрасные земли из этого старого монастырского владения, а у меня только и есть, что жалкая аренда этого здания под началом у вас, да вы вдобавок можете отобрать ее у меня, когда вам вздумается.
— А ты очень хотел бы превратить свою временную аренду в пожизненную? Что ж, оно, может статься, так и получится, Энтони Фостер, если ты как следует заслужишь ее'. Но не торопись, любезный Энтони: заслужить ее можно вовсе не тем, что ты предоставишь на время две-три комнаты этого старого дома, чтобы держать там премиленькую райскую птичку милорда, да и не тем, что будешь запирать все двери и окна, чтоб не дать ей упорхнуть. Ты не забудь, что чистый годовой доход замка и угодьев оценивается в семьдесят девять фунтов, пять шиллингов и пять с половиной пенсов, не считая стоимости леса. Смотри, брат, будь разумным, важные к тайные услуги могут принести тебе не только все это, но и кое-что получше. А теперь пусть придет твой прислужник и стащит с меня сапоги. Распорядись, чтобы нам приготовили обед, да не забыли по кружке твоего лучшего вина. Я должен навестить эту пташечку превосходно одетым, с невозмутимым видом и в веселом настроении.
Они расстались, а в полдень, когда в то время обедали, они вновь сошлись за столом. Варни был облачен в блистательный наряд придворного той поры, и даже Энтони Фостер несколько улучшил свой внешний вид, если вообще одежда способна приукрасить столь отвратительную наружность.
Эта перемена не ускользнула от внимания Варни. Когда обед был закончен, скатерть убрали и они остались вдвоем побеседовать втихомолку, Варни сказал, разглядывая хозяина;
— Ты весел, как щегленок, Энтони, вот-вот начнешь насвистывать джигу. Но, прошу простить меня, это повлечет за собой твое исключение из сообщества ревностных сапожников, чистосердечных ткачей и благочестивых булочников Эбингдона, которые оставляют свои печи холодными, покуда их мозги накаляются добела.
— Отвечать вам в возвышенном духе, мистер Варни, — возразил Фостер, — означало бы, извините за выражение, метать бисер перед свиньями. Поэтому я буду говорить с вами светским языком, которому научил вас тот, кто является владыкой мира, и из которого вы умеете извлекать немалую пользу.
— Говори что хочешь, почтенный Тони, — ответил Варни, — потому что и твое нелепое вероисповедание и твои омерзительные делишки в равной мере могут придать смаку этой кружке аликанте. Твой разговор завлекателен и едок и заткнет за пояс икру, сушеные бычачьи языки и прочую пряную снедь, которая придает вкус славному вину.
— Ну, тогда скажите, — продолжал Фостер, — не лучше ли было бы нашему доброму милорду и господину держать у себя на службе и при входе в дом людей приличных, богобоязненных, которые выполняли бы его волю и соблюдали собственную выгоду спокойно, без шума и крика, чем набирать себе на службу в дом и в свиту таких отъявленных развратников и отчаянных головорезов, как Тайдсли, Киллигру, да еще этого Лэмборна, которого вы заставили меня отыскивать для вас, и тому подобных личностей с надписью «виселица» на лбу и «убийца» на правой руке — ужас и грозу всех мирных людей и стыд и позор доброму имени милорда?
— Успокойтесь, любезный мистер Энтони Фостер, — ответил Варни. — Тот, кто охотится на разную дичь, должен держать разных соколов — как ближнего, так и дальнего полета. Путь, избранный милордом, не из легких, и ему следует позаботиться, чтобы на всякий случай иметь верных соратников, готовых выполнить любые невручения. Ему нужны изящные придворные, такие, как я, чтобы блеснуть при дворе, да которые сразу клали бы руку на эфес, заслышав хоть одно непочтительное слово о милорде…
— Да, да, — перебил Фостер, — и нашептывали бы разные словечки на ушко красотке, к которой ему самому подойти неудобно.
— А затем, — продолжал Варни, не обращая внимания на то, что его перебили, — ему нужны адвокаты, знающие, тонкие советники, для заключения его контрактов — настоящих, прошлых и будущих, и изыскания путей для приобретения всяких там церковных земель, общинных угодий и разрешений на монополии. Ему нужны и врачи, которые умеют приправить вино или лекарственное зелье. Ему нужны и волхвователи, вроде Ди и Аллана, для вызова заклинаниями дьявола. Ему нужны и яростные головорезы, которые готовы были бы схватиться не на жизнь, а на смерть даже с самим сатаной. А пуще всего, не в обиду другим будь сказано, ему нужны такие благочестивые, невинные пуританские души, как ты, почтенный Энтони, которые бросают вызов дьяволу и в то же время спокойненько творят свои дьявольские дела.
— Ты смеешь грозить мне силой! — закричала девушка, отступая от него и напуганная решимостью, сверкавшей в его глазах и движениях. — Не угрожай мне, Тресилиан, я располагаю средствами отразить насилие!
— Но я думаю, у тебя нет особого желания воспользоваться ими в таком мерзостном деле? — спросил Тресилиан, — Своей волей, своей чуждой всякого влияния, свободной и естественной волей, Эми, ты не могла избрать этот удел рабства и бесчестья. Тебя околдовали какой-то волшбой, поймали в ловушку, обманом связали какой-то вынужденной клятвой! Но я снимаю с тебя очарование: Эми, во имя твоего достойнейшего, доведенного до отчаяния отца, я приказываю тебе следовать за мной!
Произнеся это, он подошел к ней и протянул руку, как бы желая схватить ее. Но она отшатнулась от него и пронзительно вскрикнула. Этот крик, как было упомянуто выше, заставил вбежать в залу Лэмборна и Фостера.
Последний сразу же воскликнул:
— Огонь и хворост, что тут такое происходит?
Затем, обратившись к девушке, он добавил тоном, в котором звучали просьба и приказ одновременно:
— Господи ты боже мой, сударыня, как вы очутились здесь? Удалитесь, удалитесь немедленно, это вопрос жизни и смерти. А вы, друг мой, кто бы вы ни были, оставьте этот дом. Убирайтесь прочь, прежде чем рукоятка моего кинжала и ваша башка не познакомились друг с другом. Меч наголо, Майк, и избавь нас от этого негодяя!
— Нет, клянусь душой, — ответил Лэмборн. — Он пришел сюда вместе со мной, и, по закону старых вояк, я не причиню ему вреда, по крайней мере до следующей встречи. Но вот что, мой друг из Корнуэлла, вы принесли сюда с собой корнуэллский ветерок— ураган, как его называют в Индии. Отойдите, удалитесь, или мы отведем вас к мэру Хэлгевера скорее, чем встретятся Дадмен с Рэмхедомnote 5
— Прочь от меня, подлая душа! — крикнул Тресилиан. — А вы, сударыня, прощайте! Последние искры жизни, которые еще теплятся в груди вашего отца, угаснут, когда я поведаю ему о том, что видел здесь.
Он ушел, а девушка тихо промолвила ему вслед:
— Тресилиан, не будьте опрометчивы, не говорите худого обо мне!
— Вот это другое дело, — сказал Фостер. — Прошу вас, миледи, удалиться в свою комнату. А мы уж сами подумаем, как нам за это отвечать. Прошу вас поторопиться!
— Я вам на подчиняюсь, сэр, — сказала девушка.
— Нет, должны, прелестная особа, — возразил Фостер. — Простите за вольность, но, клянусь своей кровью и ногтями, любезничать сейчас не время. Вы должны отправиться в свою комнату. Майк, последи за этим назойливым хлыщом и, ежели желаешь себе добра, присмотри за тем, чтоб он немедленно убрался из замка, а я покуда вразумлю эту своевольную леди. Обнажи свой меч, дружок, и следуй за ним!
— Я пойду за ним, — сказал Майкл Лэмборн, — и прослежу, чтобы он убрался из пределов Фландрии. Но причинить вред тому, с кем я утром вместе пил, — это совершенно против моей совести.
И, сказав это, он вышел из залы.
Тресилиан между тем быстрыми шагами шел по первой попавшейся дорожке, которая, как он думал, должна была вывести его из диких зарослей той части парка, в которой располагались владения Фостера. Но поспешность и волнение сбили его с пути, и вместо того, чтобы пойти по аллее, ведущей к деревне, он пошел по какой-то другой. Он шел по ней торопливо, не разбирая дороги, и она привела его к противоположной части парка, где в стене оказалась дверь, ведущая в открытое поле.
Тресилиан на мгновение остановился. Для него было безразлично, какой дорогой уйти из этого столь отвратительного для него места. Но дверь, видимо, была заперта, и пройти через нее было невозможно.
«Надо все-таки попытаться, — сказал он себе. — Единственная возможность вернуть эту утраченную, эту бедную, эту все еще нежно любимую и глубоко несчастную девушку заключается теперь в обращении ее отца к попранным законам его графства. Надо поспешить, чтобы сообщить ему эту душераздирающую весть».
Ведя такую беседу с самим собой, Тресилиан подошел к двери, чтобы посмотреть, нельзя ли ее как-нибудь открыть, или перелезть через стену. Вдруг он заметил, что кто-то вложил в дверь ключ снаружи. Ключ повернулся, дверь отворилась, и вошел человек, закутанный в дорожный плащ, в шляпе с большими полями и длинным пером. Он остановился ярдах в четырех от Тресилиана, жаждавшего как можно скорее уйти отсюда. Оба воскликнули одновременно, один с отвращением, другой с изумлением: «Варни!» и «Тресилиан!»
— Что вам здесь надо? — резко спросил незнакомец после того, как очнулся от своего изумления. — Что вам надо здесь, где ваше присутствие и непрошено и нежелательно?
— Нет, Варни, — возразил Тресилиан. — Ответьте-ка мне лучше, зачем здесь вы? Неужели вы явились сюда справлять свое торжество над поруганной невинностью, как коршун или ворон прилетает пожрать ягненка, у которого он до того выклевал глаза? Или вы явились, чтобы встретиться с заслуженным отмщением от руки честного человека? Меч из ножен, собака, и защищайся!
Тресилиан выхватил шпагу, но Варни положил руку на эфес своей шпаги и сказал:
— Ты с ума сошел, Тресилиан. Я признаю, что обстоятельства против меня. Но заверяю тебя любой клятвой, которую мог бы произнести священник или поклясться человек, мисс Эми Робсарт не потерпела от меня никакого урона. И, право же, мне не хотелось бы причинить и тебе вред в таком деле. Ты ведь знаешь, как я владею оружием.
— Я слышал твои слова об этом, Варни, — ответил Тресилиан. — Но теперь мне, пожалуй, нужны доказательства получше.
— Ты их сейчас получишь, если клинок и рукоять меня не подведут!» — воскликнул Варни.
Правой рукой он выхватил шпагу, левую обернул плащом и напал на Тресилиана с такой стремительностью, которая, казалось, давала ему в первое мгновение преимущество в схватке. Но это преимущество длилось недолго. С решимостью отомстить в Тресилиане сочетались твердость руки и верность глаза. Поэтому Варни, попав в трудное положение, решил воспользоваться своей большой физической силой и сойтись с противником вплотную. Для этого он рискнул дать Тресилиану проткнуть его плащ, обвитый вокруг руки, и, прежде чем тот сумел высвободить свой застрявший клинок, он сошелся с ним вплотную, отведя назад свою шпагу, чтобы немедленно покончить с противником… Но Тресилиан был наготове и, быстро выхватив кинжал, ловко отпарировал удар, который иначе оказался бы для него роковым. В последующей схватке он проявил такое мастерство, что вполне мог подтвердить догадку о своем происхождении из Корнуэлла, уроженцы которого — мастера сражаться на мечах и рапирах, и, если бы вновь были воскрешены античные олимпийские игры, они могли бросить вызов любому бойцу в Европе. Варни, плохо рассчитав свой удар, упал на землю так внезапно и стремительно, что его шпага отлетела на несколько шагов, и, прежде чем он сумел снова подняться, шпага его противника уже была приставлена к его горлу.
— Сейчас же дай мне возможность увезти отсюда жертву твоего предательства, — произнес Тресилиан, — или ты видишь это благословенное солнце в последний раз!
Пока Варни, слишком ошеломленный и помрачневший, чтобы дать ответ, пытался как-то встать на ноги, его противник медленно отвел назад руку со шпагой и уже готов был привести в исполнение свою угрозу. Но в этот миг его сзади схватил за руку Майкл Лэмборн, который, привлеченный звоном клинков, подоспел на помощь как раз вовремя, чтобы спасти Варни жизнь.
— Ну, ну, приятель, — сказал Лэмборн, — хватит, ты уже малость переборщил. Убери-ка свою лисичку да припустим-ка отсюда побыстрее. Черный медведь уж, поди, взревел там, заскучав по нас.
— Пошел прочь, мерзавец! — воскликнул Тресилиан, высвобождаясь от хватки Лэмборна. — Как ты смеешь становиться между мною и моим врагом?
— Мерзавец! Мерзавец! — повторил Лэмборн. — На это я отвечу холодной сталью, когда стакан вина смоет память о нашей совместной утренней попойке. А покуда, видишь ли, братец, катись прочь, лупи, лети — нас тут двое против одного.
Так оно и было. Варни уже успел схватить свой меч, и Тресилиан понял, что было бы просто безумием в этих условиях продолжать стычку дальше. Он вынул кошелек, взял оттуда два золотых червонца и швырнул их Лэмборну.
— Вот тебе, негодяй, твоя утренняя плата. Теперь ты не сможешь говорить всем, что был моим проводником сюда бесплатно. Варни, прощай! Мы встретимся в другой раз, когда нам никто не помешает.
Сказав это, он повернулся и вышел через дверь в стене.
Варни, видимо, собирался или хотел обрести силу (ибо при падении он жестоко ушибся) последовать за ушедшим противником. Но он лишь бросил вслед ему мрачный, зловещий взгляд и затем обратился к Лэмборну:
— Ты приятель Фостера, дружище?
— Закадычные друзья, как рукоятка с клинком, — ответил Майкл Лэмборн.
— Вот тебе золотая монета. Ступай за этим молодчиком, проследи, в какую нору он зароется, и потом дай знать сюда в замок. Да смотри, плут ты этакий, будь осторожен и молчалив, если тебе дорога твоя глотка.
— Все понятно, — ответил Лэмборн. — Я могу идти по следу, — что твоя собака-ищейка.
— Тогда убирайся, — сказал Варни, вкладывая меч в ножны. Затем, повернувшись спиной к Майклу Лэмборну, он медленно пошел к замку. Лэмборн на минутку задержался, чтобы собрать золотые монеты, которые его недавний спутник так презрительно швырнул ему, и, положив их в кошелек вместе с мздой, полученной от Варни, пробормотал себе под нос:
— Я толковал тем олухам об Эльдорадо. Клянусь святым Антонием, для нашего брата нет на свете Эльдорадо лучше нашей доброй старой Англии! Ей-ей, тут прямо золотые дожди льются! Лежат себе червонцы на травке, так густо, как капли росы, а ты знай себе собирай! Ну, ежели я не отхвачу свою долю этих сверкающих капелек росы, пусть мой меч растает, как сосулька!
Глава V
….Знал он жизнь
Так тонко, как моряк свой компас знает.
Ему всегда Полярную звезду
Указывала стрелка, и по ветру
Чужих страстей свой парус ставил он.
«Обманщик», трагедия
Энтони Фостер все еще был занят спором со своей красавицей гостьей, которая презрительно встречала все его уговоры и требования удалиться в свои покои. Внезапно у двери замка послышался свист.
— Вот мы и попались, — сказал Фостер. — Это сигнал твоего властителя, а что я скажу ему о суматохе, которая тут началась, ей-ей не знаю. Какая зловещая звезда привела сюда этого висельника, негодяя Лэмборна? Он словно с виселицы черт его знает как сорвался и явился сюда мне на погибель.
— Молчите, сударь, — воскликнула леди, — и откройте ворота своему хозяину! Милорд, дорогой милорд! — воскликнула она, бросаясь ко входу. И вдруг добавила тоном, в котором слышалось острое разочарование:
— Фу! Да это только Ричард Варни!
— Да, сударыня, — сказал Варни, входя в залу и отдав девушке почтительный поклон, на который она беззаботно ответила небрежным и недовольным кивком. — Это только Ричард Варни… Но даже первое серое облачко, когда оно слегка озаряется на востоке, радует нас, ибо возвещает приход благословенного солнца.
— Как! Милорд приедет сюда сегодня вечером? — спросила девушка с веселым оживлением, в котором, однако, чувствовалась тревога. Энтони Фостер услышал эти слова и тоже повторил вопрос. Варни ответил девушке, что милорд собирается навестить ее, и хотел добавить еще какие-то любезности, но она, подбежав к двери залы, громко позвала:
— Дженет, Дженет, сейчас же иди ко мне в комнату!
Затем, оборотившись к Варни, она спросила, не дал ли ему милорд еще каких-либо поручений.
— Вот это письмо, уважаемая леди, — сказал он, вынимая из-за пазухи небольшой сверток, завернутый в ярко-алый шелк, — ас ним и подношение властительнице его любви.
С лихорадочной поспешностью девушка бросилась развязывать шелковый шнурок, которым был перевязан сверток, но ей никак не удавалось быстро распутать узел, и она опять стала громко звать Дженет:
— Принеси мне нож… ножницы… что-нибудь, чем бы разрезать этот противный узел!
— Не пригодится ли мой скромный кинжал, уважаемая леди? — спросил Варни, подавая ей небольшой клинок изумительной работы, который висел у него на поясе в ножнах из турецкой кожи.
— Нет, — сэр, — возразила леди, отводя в сторону предложенное ей оружие, — не стальной кинжал разрубит узел моей преданной любви.
— Однако он их много разрубал, этих узлов, — промычал Энтони Фостер сквозь зубы, бросив взгляд на Варни.
Тем временем узел распутала своими чистенькими и проворными пальчиками не кто иной, как Дженет, скромно одетая, хорошенькая девушка, дочь Энтони Фостера, которая прибежала, услышав настойчивый зов своей госпожи. Из свертка было мгновенно извлечено ожерелье из восточного жемчуга вместе с надушенной записочкой. Бросив рассеянный взгляд на ожерелье, леди передала его своей прислужнице, а сама стала читать или, вернее, пожирать глазами то, что было написано на бумаге.
— Право слово, миледи, — сказала Дженет, с восхищением разглядывая жемчужную нитку, — даже дочери Тира, и те не носили лучших жемчугов. К тому же и надпись: «Для еще более прелестной шейки!» Да тут каждая жемчужина стоит целой усадьбы.
— Каждое слово этой драгоценной записки, девочка, стоит всего ожерелья. Однако пойдем-ка ко мне в уборную, мы должны принарядиться: сегодня вечером приедет милорд. Он просит меня быть с вами любезной, мистер Варни, а его желание — для меня закон. Я приглашаю вас позавтракать у меня сегодня, и вас тоже, мистер Фостер. Распорядитесь, чтобы все было в порядке и сделаны необходимые приготовления к вечернему приему милорда.
С этими словами она вышла из комнаты.
— Она уже важничает, — сказал Варни, — и так удостаивает нас своим присутствием, словно уже делит с ним его высокий сан. Что ж, не худо заранее прорепетировать роль, к которой предназначает нас судьба. Орленок должен приучаться глядеть на солнце, перед тем как воспарить к нему на окрепших крыльях.
— Если манера держать надменно голову, — подхватил Фостер, — защитит ее глаза от ослепительного блеска, то, уверяю вас, эта девица не опустит своего гребешка. Скоро она воспарит так, что я до нее и не досвищусь, мистер Варни. Ей-ей, она уже и сейчас плевать на меня хочет.
— Сам ты в этом виноват, тупой, неизобретательный олух, — ответствовал Варни. — Ты только и умеешь подчинять, что с помощью бесхитростной, грубой силы. Неужели ты не можешь сделать замок для нее приятным, придумать развлечения — музыку и разные другие забавы? Живешь ты тут рядом с кладбищем, и нет у тебя в башке догадки ну хоть напугать своих бабенок привидениями, чтобы они вели себя прилично?
— Зачем вы так говорите, мистер Варни! — взмолился Фостер. — Живых я не боюсь, но я не шучу и не забавляюсь с моими мертвыми соседями на кладбище. Ей-богу, надо духу набраться, чтобы жить так близко от него. Достойнейший мистер Холдфорт, проповедник в церкви святого Антонлина, натерпелся тут страху, когда в последний раз пришел меня навестить.
— Придержи-ка свой суеверный язык! — ответил Варни. — Но, раз уж речь зашла о посетителях, говори, плут, без всяких увиливаний, как это Тресилиан оказался у задней двери?
— Тресилиан! — воскликнул Фостер. — А кто такой Тресилиан? Я никогда не слыхивал этого имени.
— Ах ты негодяй, да это тот самый корнуэллский грач, которого старый сэр Хью Робсарт прочит в мужья своей хорошенькой Эми. Вот распаленный любовью болван и притащился сюда искать свою прелестную беглянку. Надо с ним быть поосторожнее: он вбил себе в голову, что его обидели, а он не такой уж смирный барашек, чтоб просто сидеть здесь, блеять да хвостиком повиливать. Хорошо еще, что он ничего не знает о милорде, и думает, что все дело только во мне. Но как, дьявол его побери, он сюда попал?
— Да, как вам известно, с Майклом Лэмборном, — ответил Фостер.
— А кто такой Майкл Лэмборн? — спросил Варни. — Господи боже ты мой, да ты бы уж лучше прямо прибил над дверью ветку плюща и приглашал бы каждого встречного и поперечного поглазеть на то, что должен хранить как зеницу ока…
— Эх, эх, вот, право, вельможная награда за мои услуги вам, мистер Ричард Варни, — заныл Фостер. — Разве не сами вы поручили мне подыскать для вас человека с острым мечом и неразборчивой совестью? А уж как я-то старался найти для вас подходящего человечка! Ведь, благодарение небу, среди моих знакомых нет подобных молодцов. И вдруг, словно по соизволению свыше, этот долговязый прохвост, который, при всех своих качествах, самый что ни на есть подозрительный молодчик, какого только можно пожелать, сам с беспредельной наглостью является ко мне возобновить знакомство. И я вежливо принимаю его, думая доставить вам удовольствие. А теперь, нате вам пожалуйста, какую благодарность я заслужил за то, что унизился до разговоров с ним!
— Так как же он, — возразил Варни, — будучи твоим собственным подобием, за исключением разве твоего теперешнего лицемерия, лежащего тонким слоем на твоем грубом, жестоком сердце, как позолота на ржавом железе, как же он, говорю я, привел сюда с собой этого благочестивого, вздыхающего Тресилиана?
— Клянусь небом, они пришли вместе, — сказал Фостер. — И Тресилиан, видит небо, улучил минутку покалякать с нашей хорошенькой жеманницей, покуда я в другой комнате беседовал с Лэмборном.
— Безмозглый болван! Теперь нам крышка! — воскликнул Варни. — Как только ее вельможный возлюбленный покидает ее, она сейчас же начинает тосковать по отцовскому дому. Стоит этому душеспасительному дурню свистнуть, и курочка упорхнет на старый насест. А тогда мы пропали!
— Не бойтесь, хозяин, — возразил Энтони Фостер, — она не ахти как склонна подаваться на его манок. Как только она его увидала, так и взвизгнула, будто ее гадюка ужалила.
— Очень хорошо. А не можешь ли ты разузнать через дочку, о чем они там говорили, любезный Фостер?
— Я вам прямо скажу, мистер Варни, — заявил Фостер, — моя дочь не должна быть связана с нашими замыслами или пойти одним путем с нами. Этот путь годится для меня, ибо мне ведомо, как замаливать свои грехи. Но я не желаю подвергать погибели душу своего ребенка ни ради вашего удовольствия, ни ради удовольствия милорда. Я могу сам бродить среди ловушек и волчьих ям, я человек, умудренный жизненным опытом, но я не пущу туда свою бедную овечку.
— Эх ты, подозрительный глупец! Мне, как и тебе, ни к чему, чтобы твоя девчонка с ребячьей мордочкой впутывалась в мои дела или отправлялась в ад под ручку с папашей. Но стороной-то ты мог узнать от нее хоть что-нибудь.
— Я и узнал, мистер Варни, — ответил Фостер, — и она сказала, что ее госпожу зовут домой к больному отцу.
— Прекрасно! — заметил Варни. — Это уже кое-что, заслуживающее внимания, и я этим воспользуюсь. Но от Тресилиана эту местность надо избавить. Я даже не стал бы никого затруднять по этому поводу, он ненавистен мне, как ядовитейшее зелье… Да, его присутствие здесь для меня хуже всякой отравы. И я сегодня отделался бы от него, да вот нога у меня подвернулась. И, по правде говоря, не подоспей на помощь твой приятель, я бы уже сейчас точно знал, куда мы с тобой прямехонько шествуем, в рай или в ад.
— И вы можете этак рассуждать о подобном риске! — ужаснулся Фостер. — У вас, мистер Варни, твердокаменное сердце. Что до меня, то, если бы я не надеялся прожить много лет и иметь впереди время для великого покаяния, я не шагал бы бок о бок с вами.
— Ну, ты проживешь так же долго, как Мафусаил, — сказал Варни, — и накопишь тьму богатств, как Соломон. Ты будешь каяться так истово, что больше прославишься своим раскаянием, чем своими подлыми делишками — это уж как пить дать. Но все это прекрасно, а с Тресилиана нельзя спускать глаз. Твой головорез отправился выслеживать его. Дело идет о нашем с тобой будущем, Энтони.
— Да, да, — мрачно подтвердил Фостер, — вот каково связываться с тем, кто не знает священного писания даже настолько, чтобы понимать, что работник заслуживает платы. А на меня, как всегда, сваливаются все заботы и весь риск.
— Риск? А что же это за риск такой, позвольте вас спросить? — поинтересовался Варни. — Этот молодчик шатается тут по вашим владениям или вламывается к вам в дом, и, если вы примете его за грабителя или браконьера, разве не вполне естественно приветствовать его холодной сталью или горячим свинцом? Ведь и цепной пес набрасывается на тех, кто подберется слишком близко к его конуре, а кто его за это упрекнет?
— Да, у меня собачья работа и собачья плата, — промолвил Фостер. — Себе вы, мистер Варни, захватили прекрасные земли из этого старого монастырского владения, а у меня только и есть, что жалкая аренда этого здания под началом у вас, да вы вдобавок можете отобрать ее у меня, когда вам вздумается.
— А ты очень хотел бы превратить свою временную аренду в пожизненную? Что ж, оно, может статься, так и получится, Энтони Фостер, если ты как следует заслужишь ее'. Но не торопись, любезный Энтони: заслужить ее можно вовсе не тем, что ты предоставишь на время две-три комнаты этого старого дома, чтобы держать там премиленькую райскую птичку милорда, да и не тем, что будешь запирать все двери и окна, чтоб не дать ей упорхнуть. Ты не забудь, что чистый годовой доход замка и угодьев оценивается в семьдесят девять фунтов, пять шиллингов и пять с половиной пенсов, не считая стоимости леса. Смотри, брат, будь разумным, важные к тайные услуги могут принести тебе не только все это, но и кое-что получше. А теперь пусть придет твой прислужник и стащит с меня сапоги. Распорядись, чтобы нам приготовили обед, да не забыли по кружке твоего лучшего вина. Я должен навестить эту пташечку превосходно одетым, с невозмутимым видом и в веселом настроении.
Они расстались, а в полдень, когда в то время обедали, они вновь сошлись за столом. Варни был облачен в блистательный наряд придворного той поры, и даже Энтони Фостер несколько улучшил свой внешний вид, если вообще одежда способна приукрасить столь отвратительную наружность.
Эта перемена не ускользнула от внимания Варни. Когда обед был закончен, скатерть убрали и они остались вдвоем побеседовать втихомолку, Варни сказал, разглядывая хозяина;
— Ты весел, как щегленок, Энтони, вот-вот начнешь насвистывать джигу. Но, прошу простить меня, это повлечет за собой твое исключение из сообщества ревностных сапожников, чистосердечных ткачей и благочестивых булочников Эбингдона, которые оставляют свои печи холодными, покуда их мозги накаляются добела.
— Отвечать вам в возвышенном духе, мистер Варни, — возразил Фостер, — означало бы, извините за выражение, метать бисер перед свиньями. Поэтому я буду говорить с вами светским языком, которому научил вас тот, кто является владыкой мира, и из которого вы умеете извлекать немалую пользу.
— Говори что хочешь, почтенный Тони, — ответил Варни, — потому что и твое нелепое вероисповедание и твои омерзительные делишки в равной мере могут придать смаку этой кружке аликанте. Твой разговор завлекателен и едок и заткнет за пояс икру, сушеные бычачьи языки и прочую пряную снедь, которая придает вкус славному вину.
— Ну, тогда скажите, — продолжал Фостер, — не лучше ли было бы нашему доброму милорду и господину держать у себя на службе и при входе в дом людей приличных, богобоязненных, которые выполняли бы его волю и соблюдали собственную выгоду спокойно, без шума и крика, чем набирать себе на службу в дом и в свиту таких отъявленных развратников и отчаянных головорезов, как Тайдсли, Киллигру, да еще этого Лэмборна, которого вы заставили меня отыскивать для вас, и тому подобных личностей с надписью «виселица» на лбу и «убийца» на правой руке — ужас и грозу всех мирных людей и стыд и позор доброму имени милорда?
— Успокойтесь, любезный мистер Энтони Фостер, — ответил Варни. — Тот, кто охотится на разную дичь, должен держать разных соколов — как ближнего, так и дальнего полета. Путь, избранный милордом, не из легких, и ему следует позаботиться, чтобы на всякий случай иметь верных соратников, готовых выполнить любые невручения. Ему нужны изящные придворные, такие, как я, чтобы блеснуть при дворе, да которые сразу клали бы руку на эфес, заслышав хоть одно непочтительное слово о милорде…
— Да, да, — перебил Фостер, — и нашептывали бы разные словечки на ушко красотке, к которой ему самому подойти неудобно.
— А затем, — продолжал Варни, не обращая внимания на то, что его перебили, — ему нужны адвокаты, знающие, тонкие советники, для заключения его контрактов — настоящих, прошлых и будущих, и изыскания путей для приобретения всяких там церковных земель, общинных угодий и разрешений на монополии. Ему нужны и врачи, которые умеют приправить вино или лекарственное зелье. Ему нужны и волхвователи, вроде Ди и Аллана, для вызова заклинаниями дьявола. Ему нужны и яростные головорезы, которые готовы были бы схватиться не на жизнь, а на смерть даже с самим сатаной. А пуще всего, не в обиду другим будь сказано, ему нужны такие благочестивые, невинные пуританские души, как ты, почтенный Энтони, которые бросают вызов дьяволу и в то же время спокойненько творят свои дьявольские дела.