Ван Ластбадер Эрик. Черное сердце

   Лавируя среди орущих поваров, Трейси обратил внимание на одного посыльного, который, как ему показалось, может подойти для того, что он задумал: молодой, живые насмешливые глаза, красивый. Явно из категории тех, кто понимает смысл пятисот гонконгских долларов и, что более важно, поверят или сделают вид, что поверили - в любую мало-мальски правдоподобную историю. Трейси собирался угостить юношу сказкой о некоей красавице-китаянке: познакомился он с ней, конечно же, на борту "Джамбо", громадного плавучего ресторана, и вот теперь ради нее ему надо каким-то образом отделаться от надоедливой старой подруги, которую он имел глупость привезти с собой в Гонконг.
   Юноша мгновенно среагировал на подмигивание Трейси и, подогреваемый его инструкциями, более напоминающими соленые анекдоты, и, в первую очередь, деньгами, бросился выполнять поручение. Через десять минут он принес все, что потребовал Трейси: смену белья, костюм, куртку, бритвенные принадлежности и дорожную сумку.
   - Что же это за девушка такая? - ухмыльнулся парень, вручая Трейси его вещи. ( А, понял! Наверное, то, что у всех расположено вертикально, у нее горизонтальное? И ненасытна, верно? Простите, сэр, но я задаю такие дурацкие вопросы только потому, что девушка, про которую вы мне рассказали, наверное, действительно нечто выдающееся. Как я понимаю, это из-за нее весь отель стоит на ушах, верно, сэр?
   И только вытянув из Трейси еще пятьсот долларов - папа его наверняка был ростовщиком, - мальчишка наконец заговорил серьезно. Как выяснилось, администрация отеля перенесла все вещи Трейси в другой номер. На тот случай, если он за ними все же вернется.
   - Полиция в это не верит, - понизил голос посыльный, - на этаже всего два полицейских, и оба тупы до невозможности. Развалились в креслах и на чем свет стоит кроют начальство, которое поручило им круглосуточное дежурство.
   Очевидно, полиция пока не видела смысла в конфискации его одежды. Пока.
   Трейси поблагодарил парня, пробрался в мужской туалет, где спокойно обмылся по пояс, побрился и переоделся. Потом проверил, не пропало ли что-нибудь из сумки, и выбросил старые вещи в мусорный бак. Бумажник и паспорт он переложил во внутренний карман куртки.
   Вышел он из отеля тоже через кухню. На Натан-роуд, одной из главных улиц района Цзим Ша Цуй, Трейси остановился перед ослепительно сверкавшей на солнце вывеской: по ночам здесь горят неоновые буквы, настолько большие, что, кажется, только из них одних и состоит Гонконг. "Белый пион".
   Он занял столик у дальней стены, переставив свой стул так, чтобы была видна входная дверь. В центре огромного зала стояли круглые столы на двенадцать персон, окруженные по периметру сплошным прямоугольником банкетного стола, за который можно было бы усадить полк гвардейцев Ее Величества. Зал освещался шестьюстами светильниками и ветвистой люстрой, диаметр которой не уступал стоявшим под ней столам.
   Трейси отобедал цунг-ю пинг - луком во фритюре, и ченг-ту пайчие джоу последнее блюдо представляло собой тонко нарезанные ломтики свинины, запеченной с перцем чилли, уксусом, чесноком и политой соевым соусом. Отведав этой божественной пищи, Трейси понял, что такое кулинарный рай.
   Боковым зрением он уловил движение в задней части ресторана. Пульс его участился: это был шофер, который передавал деньги распорядителю перед входом в "Принцессу".
   Трейси слегка повернул голову. С другой стороны к нему шел еще один человек, судя по чертам лица, монгол. Его брали в клещи. Трейси громко, чтобы слышали окружающие, выругался.
   Бойню они здесь не устроят, никаких пистолетов, никакой стрельбы. Они просто подсядут к нему за столик. Тот, кто сядет напротив, опустит руку под стол и, угрожая невидимым для посторонних глаз револьвером, заставит Трейси покинуть ресторан. Второй будет прикрывать напарника.
   Времени оставалось очень мало. Они уже прошли половину расстояния, отделяющего их от Трейси, лавируя между столиками и уступая дорогу официантам с подносами.
   Щелкнув пальцами, Трейси подозвал обслуживавшего его столик официанта. Перед ним мгновенно возник пожилой китаец, в глазах его читалась безмерная усталость, но на лице застыла маска предупредительности и всемерного желания угодить клиенту.
   - Это же кошмар! - На кантонском диалекте возмутился Трейси и ткнул пальцем в тарелку. - Этого не станут есть даже свиньи!
   - Простите, сэр?
   - Ваша еда! - злобно произнес Трейси.
   Монгол чуть опережал своего напарника. Ему пришлось огибать столик, за которым большая китайская семья праздновала какое-то событие, но он уже был очень близко.
   - За кого вы меня принимаете? Я что же, по-вашему, турист?
   Трейси намеренно говорил в оскорбительном тоне, и официант поморщился, словно от боли:
   - Сэр, это какая-то ошибка.
   - Ошибка! - прорычал Трейси и вскочил из-за стола. - Никакой ошибки! Это не еда, а самые настоящие помои! Я требую управляющего!
   - Но, сэр, это блюдо считается одним из самых изысканных в Гонконге!
   - Предупреждаю вас, я не заплачу ни пенни!
   Счет уже шел на секунды, от монгола его отделяли всего два столика, шофер немного отставал.
   - Вы не умеете себя вести, сэр!
   Официант повысил голос, оскорбленный скорее интонацией Трейси, нежели тем, что сказал. Скулы его порозовели. Китайцами можно вертеть как угодно, если знаешь, как именно надо произнести ту или иную фразу.
   Трейси наклонился и, собрав всю ненависть, которую чувствовал к Мицо, рявкнул:
   - By купу фен!
   Официант пошатнулся, словно от удара. Лицо его стало белым как мел, губы дрожали. Трейси произнес одно из самых страшных ругательств, какие только существовали в Китае:
   "Ты не в состоянии различить пяти зерен!". Пшеница, рис, кунжут, ячмень и боб. Суть жизни любого китайца. Сказать ему, что он не в состоянии отличить одно зерно от другого, значило нанести смертельное оскорбление, смыть которое можно только кровью.
   И, сопровождаемый криками и проклятьями, Трейси пошел прочь. Из-за дальних столиков вскакивали любопытные - они ничего не слышали и пытались понять, что же произошло в том конце зала. Вокруг пожилого официанта столпились его молодые коллеги, к ним бежал управляющий. Трейси лавировал среди орущих возбужденных людей, пытаясь затеряться в шумной толпе.
   Ресторан гудел, как потревоженный улей. Проходы между столиками теперь были запружены посетителями и сдвинутыми стульями - мозаика, или лучше, лабиринт из людей и мебели, пройти через который уже не было никакой возможности.
   Выбежав из дверей, Трейси, повинуясь инстинкту, повернул направо, потом снова направо, скрываясь с центральной улицы, где преследователи его немедленно обнаружили бы. Так он оказался на Корнуэлл-авеню, узкой улочке, вдоль которой тянулись магазины, расположенные в первых этажах многоквартирных домов. Узкую, как и сама улочка полоску неба пересекали веревки, на которых сушилось белье. Вскоре Трейси вышел на Моди-роуд. Справа - гостиница "Холидей-инн", слева - Ханой-роуд. Куай лох там не спрятаться. Впереди улицу пересекала Чатам-роуд, а чуть дальше, за перекрестком, возвышалось здание железнодорожного вокзала, и Трейси подумал: "с меня довольно. Сейчас самое время повидаться с Золотым Драконом, с фен шуй.
   Когда Киеу вошел в кабинет Макоумера на втором этаже особняка в Греймерси-парк, тот сидел перед дисплеем компьютера. Макоумер не слышал шагов сына: внимание его было поглощено столбцами цифр на экране монитора, связанного с основным терминалом фирмы "Метроникс". Но думал он о другом - о противоположном конце света, где сейчас Монах старается выполнить свое обещание найти Тису и вернуть ее ему, Макоумеру. Он с трудом подавил желание снять трубку и позвонить по кодовому номеру, известному только им двоим. Можно было, правда, послать факс с паролем "Опаловый огонь", но Макоумер прекрасно знал, что не сделает этого. Пока не сделает. Где же она, черт побери! Он злился. Какого черта Монах возится так долго! Его на мгновение охватило отчаяние, почти такое же, какое он испытал, узнав, что Киеу вернулся из Кампучии без нее.
   Услыхав посторонний звук за спиной, Макоумер повернулся и увидел Киеу рука его непроизвольно потянулась к кнопке "Сброс", и цифры на экране погасли.
   Компьютер в доме Макоумера имел связь со всеми информационными системами "Метроникса". Конечно же, можно было сделать домашний дубль главной ЭВМ фирмы, но Макоумер считал это достаточно рискованной затеей: увеличение каналов связи означало увеличение шансов перекачки информации другими фирмами или даже частными лицами, подвизающимися на поприще государственной тайны.
   - Что ты стоишь там как истукан, Киеу? - Макоумер потянулся. - Проходи. Я как раз проверял возможные сбои тактов двигателя при изменении угла атаки.
   - Уже три дня, - голос Киеу звучал совершенно спокойно. - Как прошла ваша встреча с Финдленом?
   - А, вот ты о чем...
   Макоумер подошел к окну. Он раздумывал, каким бы образом перевести разговор на Кампучию. Что же, в конце концов, там с ним случилось?
   - С Финдленом нет никаких проблем, - он искоса поглядел на Киеу. - Пока нет, но все может измениться. Он очень амбициозный человек, этот наш Маркус Финдлен, и впридачу хитер, как дьявол. Убежден, настанет время, и тот трон, на котором он сейчас сидит, покажется ему недостаточно высоким.
   - И чего он потребует?
   Ни малейшего удивления, отметил про себя Макоумер.
   - Как чего? - Он сделал вид, что удивлен таким вопросом. - Конечно же, поста Готтшалка.
   - Разве это плохо? - Киеу устало опустился в кресло.
   - Думаю, что да, - серьезно ответил Макоумер. - Такого же мнения и вся наша организация. Прошлое Финдлена говорит само за себя. Склонность к насилию заложена в него самой природой. Люди его типа вынуждены постоянно подавлять свои естественные инстинкты, но рано или поздно их естество выходит из-под контроля, и, - он лукаво посмотрел на Киеу, - мы оба прекрасно знаем, что бывает в таких случаях, верно?
   - Oui, - Киеу пожал плечами.
   Макоумер озадаченно смотрел на него:
   - С тобой все в порядке? С тех пор как ты вернулся из Кампучии, я... Меня все больше и больше беспокоит твое здоровье. Может, ты подцепил какую-то инфекцию?
   Да, подумал Киеу, именно инфекцию, но не ту, о которой вы думаете.
   - Я в порядке, отец, - тихо произнес он. - Вот только сон... я стал плохо спать. Макоумер помрачнел:
   - Они вернулись? Эти кошмары?
   Он помнил, что творилось с Киеу, когда он только привез его в Штаты. Макоумер показал его врачу, который после серии анализов и длительного обследования пришел к заключению, что с психикой пациента все в полном порядке. Все, что ему требовалось - хороший отдых и никаких волнений. И постепенно кошмары прекратились.
   Киеу улыбнулся. Интересно, как бы он отреагировал, если бы узнал, что кошмары никогда не прекращались, подумал он.
   - Нет, что вы... Просто я пересек несколько часовых поясов. Снова оказаться на родине... Это было очень трудно. Последние слова вырвались помимо его воли.
   - Труднее, чем можно было предположить? - попытался прощупать его Макоумер. Но Киеу уже овладел собой:
   - Я об этом как-то не задумывался, - усилием воли он заставил себя произнести эту фразу как можно более безразлично. - В конце концов, это больше не моя родина. Все мои родные... они погибли.
   Голос его сорвался, и Макоумер тут же воспользовался представившейся ему возможностью:
   - Вся та бойня была бессмысленной, - голос его звучал участливо. - Уже тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, я знал, что мы проиграли войну. Так, как мы там действовали, как преподнесли эту войну здесь, в Америке... Все было неправильно, не так. Но война по-прежнему идет, она не закончилась.
   Киеу молчал. Мне не пробить эту стену, подумал Макоумер.
   - По-моему, настроение нации в целом мы оценили верно, - продолжал он. Эра Рейгана закончена, и народ по-прежнему опасается республиканцев, но и администрации демократов люди не склонны доверять. Особенно после того, что произошло в Западной Германии и Египте.
   Свет от настольной лампы ровно ложился на высокие скулы сына, отчего лицо его напоминало мраморное изваяние.
   - Народ надо убеждать, а после того как комиссия Салливена по существу расковыряет все крысиные норы государства, слова уже ничего не будут значить, люди сыты ими по горло. Неверных карают кипящей смолой... Пока всего того, чем мы обеспечили Готтшалка, хватает, он уже стал кандидатом в президенты, ну а дальше что, а? На карту поставлено слишком много, чтобы можно было полагаться на волю случая, - Макоумер рассмеялся. - А мы и не станем. Послезавтра мы сделаем Готтшалка президентом, так ведь, Киеу?
   Киеу встал. На лицо упала тень, и Макоумер не видел его глаз.
   - Все верно, отец, - произнес, он наконец и машинально пригладил волосы. Я вам сейчас не нужен?
   - Думаю, нет, - Макоумер отчаянно пытался понять, что у сына на уме.
   - У вас здесь очень душно, - Киеу говорил почти шепотом, - пойду немного прогуляюсь.
   - Конечно же, отдохни, - Макоумер дождался, пока за ним закрылась дверь, и снова сел за компьютер. Он вызвал ту самую программу, которой занимался до прихода Киеу. Но мысли его снова были далеко: что же все-таки случилось с Киеу? Насколько серьезны происшедшие с ним изменения? И, самое главное, можно ли ему доверять, как и прежде?
   Он закрыл глаза и разложил все возможные варианты по мастям, как при игре в покер. Он тщательно анализировал все комбинации, отмечал преимущества и недостатки каждой и наконец остановился на лучшей из них.
   Он тут же снял трубку и набрал номер.
   - Эллиот? - голос его звучал тепло и сердечно. - Ну как ты? Прекрасно. Тебе предоставили всю необходимую информацию по "Метрониксу"? Великолепно! Макоумер помолчал и после точно выверенной паузы продолжил: - По-моему, нам давно уже пора пообедать вдвоем, тет-а-тет. Составишь компанию? Считай, что это деловой ленч, не возражаешь? Отлично, я так и думал. В нашем излюбленном местечке? - Он засмеялся. - Да, столик за мой счет. Вместе и поедем... Нет, завтра вряд ли получится, - солгал он, - но послезавтра - самое удобное время. Да, вот именно, тридцать первого.
   Макоумер осторожно положил трубку.
   Может, Эллиоту удастся то, что не под силу мне, с улыбкой подумал он.
   Когда Туэйт услышал звук открываемого замка - а дверь у нее запиралась настоящим полицейским замком, - сердце его сладостно защемило. Он так давно не видел ее последний раз это было где-то в прошлой жизни. Он вдруг почему-то подумал, что не узнает ее, что в дверях покажется совершенно незнакомое лицо, и он отпрянет назад и удивленно подумает: "Кто это, черт возьми?"
   Дверь медленно приоткрылась - вначале появилась копна черных вьющихся волос, а потом... А потом ее бледное лицо с огромными как небо глазами, которые безучастно смотрели на него. И вдруг эти глаза сверкнули, он услышал как она задохнулась от удивления:
   - О, Боже мой!
   Он вошел внутрь. От одного взгляда на ее лицо у него разрывалось сердце.
   - Дуг?.. Вот уж не ожидала...
   - Хочу попросить тебя об одном одолжении.
   Надо побыстрее покончить с этим делом и убраться, подумал Туэйт.
   Склонив голову набок, она озадаченно поглядела на него:
   - Ты же прекрасно знаешь, что ничего не обязан просить, это часть нашей...
   - С этим покончено, - перебил он ее. Тошно было от одного лишь воспоминания. - Всему, что было раньше, конец. Навсегда.
   Сообщение явно потрясло ее, и только сейчас Туэйт понял всю двусмысленность своих слов. А что я, черт возьми, имел в виду? - мрачно размышлял он.
   - Понятно, - она уже взяла себя в руки, вот только стала еще бледнее.
   - Я не понимаю, - Туэйт изобразил невинное выражение и развел руками, думал, ты обрадуешься. Ведь это же означает свободу, твою свободу. Ты свободна.
   - Свободна настолько, чтобы отказать тебе в твоей просьбе? - насмешливо спросила она.
   - Ты вправе отказать мне.
   - Тогда я воспользуюсь своим правом, - и она резко отвернулась от него.
   Туэйт видел, как напряглись мышцы ее рук.
   - Значит... - Он почувствовал комок в горле и, только сделав несколько глубоких вдохов, вновь обрел дар речи. - Значит больше ты никогда меня не увидишь.
   Голова ее дернулась, словно от удара. Ему показалось, что она что-то сказала. Туэйт сделал шаг к ней:
   - Что ты сказала?
   Медленно, очень внятно, с трудом сдерживая эмоции, она вновь произнесла:
   - Поступай, как знаешь.
   Он почувствовал раздражение - так бывало всегда, когда он сталкивался с ситуацией, которая при всей своей ясности и определенности вдруг на глазах трансформировалась в нечто непредсказуемое.
   - И как, по-твоему, я должен на это реагировать? Что мне следует сказать тебе в ответ?
   Она повернула голову, и Туэйт увидел румянец на скулах и сверкающие, как льдинки, слезы в уголках глаз:
   - Если то, что ты сказал, правда, мне глубоко плевать на твою реакцию. Если это правда!
   - Правда? Так, значит, ты хочешь знать правду? - взорвался Туэйт. - О'кей, ты ее получишь! У меня была интрижка - нет, не интрижка, - роман, роман с тобой, с проституткой. И все это время я был женат. Я игнорировал жену, не уделял должного внимания ребенку, и вот теперь они оба мертвы, а у меня ничего не осталось. Ничего! Это ты в состоянии понять?
   Только сейчас он осознал, что вцепился ей в плечи и изо всех сил трясет хрупкое тело. Лица их были совсем близко, он чувствовал ее запах, тепло ее тела обволакивало Туэйта, но он усилием воли освободился от чар - сейчас он, словно вулкан, извергал все, что накопилось в нем за долгие бессонные ночи, вес, что до этого момента было заперто в кладовых памяти.
   - А правда состоит в том, что всякий раз, когда я думаю о тебе, смотрю на тебя, всякий раз, когда я говорю с тобой, я вспоминаю, что я наделал, и вынести этого я не могу!
   - Убери лапы, - тихо и спокойно попросила Мелоди, и Туэйт подчинился. Все эти бесконечные дни и ночи я думала о тебе, я думала, что люблю тебя. Она нервно рассмеялась. - Да, вот именно! И, увидев тебя на своем пороге, я поверила в это чувство. Но я еще подумала: Боже, что ему пришлось пережить! Сейчас не время, не самое подходящее время, скажем так, - глаза ее сверкнули. - Но, кажется, я ошиблась, Дуг. Точно так же, как ошибаешься ты, когда говоришь, что лишился всего на свете, что внутри у тебя пустота. Какая уж там пустота! Ты по уши залит самосожалением, заправлен под завязку! Таким я тебя ненавижу, ты отвратителен! Как, вероятно, и то, о чем ты хочешь меня попросить.
   - Я тебя вполне понимаю, - кивнул Туэйт. Сейчас он снова был собран и холоден. Он точно знал, что надо делать. - Ладно. Как я уже сказал, мы расстаемся. Ты не хочешь оказать мне услугу, что ж, о'кей. Но, вспомни: quid pro quo19. Я, между прочим, добывал для твоих прежних дружков-уродов кое-какую информацию, таков был наш с тобой уговор с самого начала, ты сама на этом настаивала. "Ну что тебе стоит. Дуг, - передразнил он ее, - это даже не служебная тайна, а хорошие парни избегут неприятностей". Так вот, передай хорошим парням, что на послезавтра намечена облава. И весьма серьезная. Наколоты все мало-мальски крупные фигуры. Среди них пара-тройка, кого ты отлично знаешь, а, может, даже и любишь. Ну вот, я дал тебе информацию - и с ней, и со своей жизнью можешь поступать как тебе заблагорассудится.
   Закрыв за собой дверь, Туэйт почувствовал что-то вроде облегчения.
   Как только дверь за Туэйтом закрылась, Мелоди бросилась в ванную и наскоро приняла душ, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале. Больше всего ей хотелось схватить телефон и обзвонить всех по очереди, но друзья предупредили, что ни при каких обстоятельствах нельзя пользоваться телефоном. Полиция постоянно прослушивает переговоры, и абсолютно не важно, санкционировано ли это прокурором, или они действует на свой страх и риск: если тебя заметут с товаром, можешь сколько угодно жаловаться на противозаконное прослушивание твоего телефона.
   Мелоди открыла сумочку, убедилась, что ключи на месте, денег достаточно, и попыталась прогнать мысли о Туэйте. Слезы еще не просохли. Она всем сердцем желала возненавидеть Туэйта, вот только почему-то ничего не получалось.
   Она вытащила салфетку "клинекс" и вытерла глаза. О Боже, думала Мелоди, не хватало только, чтобы они увидели меня в таком виде! Ладно, прочь сентиментальность, дурочка, тебе предстоит серьезная работа.
   Туэйт засек ее на Бродвее: Мелоди ловила такси. Он действовал очень осторожно. Уж кто-кто, а Туэйт знал, какой ловкой может быть Мелоди - вот, например, она очень ловко поглядывает по сторонам, усаживаясь в машину. Хитра, размышлял Туэйт, очень хитра. Но до меня ей далеко.
   Он сидел, пригнувшись к рулю, зажигание включено, мотор работает, солнце лупит прямо в ветровое стекло - узнать его она не сможет. Единственное, что от него требовалось: в нужный момент плавно выжать педаль газа. Ждать долго не пришлось.
   Мелоди ехала в центр города, и это удивило его. По мнению Туэйта, дела подобного рода проворачивались где-нибудь в богатом пригороде, или на худой конец в одном из пентхаузов на Парк-авеню. Однако такси остановилось у многоквартирного дома в старой части города, не блещущей живописными витринами и изысканными фасадами.
   Когда-то, в самом начале века, это был район рыбаков и китобоев. По этим самым каменным мостовым прогуливался Герман Мелвилл, а в маленьком баре на углу, где почерневшие от времени и пролитого пива деревянные столы до сих пор были привинчены к полу - говорят, что в пылу обычной, как осенний дождь, моряцкой драки китобои имели обыкновение пускать в дело и тяжеленные столы, так вот в этом самом баре классик американской литературы любил пропустить стаканчик-другой густого темного пива.
   Здания здесь остались такими же, как и в начале века, только под тяжестью навалившихся на них лет слегка покосились. И обветшали. Туэйт вылез из машины и перешел на противоположную сторону улицы. С рыбацкого рынка на Саут-стрит, всего в полуквартале отсюда, пахло морем и свежей рыбой.
   Перед этим Туэйт пять долгих минут просидел в машине и, барабаня пальцами по рулю, неотрывно следил за дверью здания, в которую вошла Мелоди. Не дождавшись ее появления, он направился следом.
   Открыв входную дверь, он достал пистолет. В коридоре никого не было. Из-под лестницы на него желтыми глазами таращился кот. Это был кот-философ: он не орал, не чесался - он просто смотрел на вошедшего, и в глазах его читалось совершенно не кошачья печаль, свойственная лишь индивидам интеллигентным, а, значит, познавшим жизнь и успевшим устать от нее безмерно.
   Туэйт понимающе кивнул коту и, держа пистолет 38-го калибра наготове, прошел мимо него. Задача предстояла не из легких, сейчас он это понимал. На первом этаже он насчитал не меньше шести дверей. Сидя в машине, он прикинул сколько здесь магазинчиков: их было пять. Значит, остается тридцать квартир, и где-то в одной из них - Мелоди.
   Конечно, было бы много проще, если бы он смог идти следом за ней, тогда он бы точно знал, куда именно она вошла. Но здание было построено таким образом, что подобная возможность исключалась: лифта нет, лестница всего одна. Она сразу поняла бы, что за ней следят.
   Выбора у него не было, оставалось лишь ждать, когда она выйдет. Поднявшись до середины лестницы, Туэйт остановился: на месте тех, кто ведет свои дела в такой дыре, он в первую очередь позаботился бы о безопасности. В данном случае безопасность означала возможность быстрого бегства. А это означало первый этаж с его черным ходом, или же последний, откуда можно было выбраться на чердак, а затем затеряться в лабиринте крыш. Любой этаж между ними представлял собой потенциальную ловушку.
   Он спустился на первый этаж и огляделся: если черный ход здесь и был, то его, вероятно, заколотили, а поверх легла пыль веков.
   Оставался последний этаж. Он бесшумно поднялся по лестнице, прислушиваясь к каждому шороху. Между четвертым и пятым этажами он замер: сверху донесся какой-то звук. Звук открываемого замка.
   Перепрыгивая через две ступеньки, он взлетел наверх и увидел Мелоди. Она стояла спиной к нему, разговаривая с кем-то, кто находился в квартире. Туэйт, не задумываясь, рванулся через лестничную площадку и, чуть согнувшись и выставив вперед плечо - как учил в школе тренер по бейсболу, - вогнал Мелоди словно биллиардный шар в квартиру: она только успела вскрикнуть. Дверь с грохотом ударилась о стенку, а Туэйт замер на пороге.
   - Какого?..
   - О'кей! Не шевелиться! Полиция! - И он принял классическую стойку: ноги широко расставлены и согнуты в коленях, корпус чуть вперед, обе ладони лежат на рукоятке верного 38-го. Перед ним маячили три мрачных типа: один с темными зализанными волосами, другой в безупречно пошитом костюме, у третьего - рябое лицо.
   - Подлая тварь! Притащила за собой хвост!
   Уловив движение слева, Туэйт чуть повернул корпус: один из троих успел вытащить короткоствольный пистолет 45-го калибра, пистолет чудовищной разрушительной силы.
   - Брось, - посоветовал Туэйт, - ну же!
   Человек произнес какую-то фразу - речь его была резкая и гортанная. Туэйт даже приблизительно не мог бы сказать, что это за язык. Человек поднял руку и навел пистолет на Мелоди.
   Туэйт мгновенно нажал курок - тот тип отлетел к противоположной стене, пистолет выпал. Он с такой силой ударился о кресло, что ножка его сломалась. Рядом с телом начинала растекаться лужица крови.