Страница:
Воля Божья позволила Андерсу вернуться домой. Но вообще приговор Всевышнего оказался достаточно суровым. Он забрал к себе шхуну "Матушка Карен". На обратном пути из Бергена. Вместе с командой и грузом.
Вениамин стоял на берегу, когда Андерс прибыл домой на пароходе. Ему было стыдно, но он плакал на глазах у всех. Хотя сам не мог понять, почему плачет. Дина уехала, но была жива. Андерс вернулся с пустыми руками, разоренный, но тоже живой. Люди же вокруг Вениамина оплакивали тех, кто уже не мог вернуться домой.
Андерс прошел через собравшуюся на берегу толпу, обнимая тех, кто потерял близких. Когда-то давно он сказал Вениамину, что после кораблекрушения меняется вся жизнь. Он знал это по собственному опыту.
- Ты уж прости меня, Вениамин, - сказал Андерс. - На этот раз я не привез тебе из города никакого подарка.
Вениамин так и не понял, что Андерс имел в виду.
О том, что судно и груз у Андерса не были застрахованы, несмотря на настоятельные рекомендации ленсмана, почти не говорилось. Страховать людей было бесполезно. Они погибли, и их было уже не вернуть.
Тех же, кто остался жив, Андерс пригласил на поминки в Рейнснес. Люди разместились кто где. На полу, на кроватях. Им предстояло провести вместе день и ночь. Об экономии на расходах не могло быть и речи. Приехал пробст и утешал всех как мог.
В самом трудном положении осталась вдова арендатора Педера Олая. У нее было шестеро малолетних детей и большие долги. Андерс распорядился, чтобы в лавке и вообще всюду, где бывают люди, поставили кружки для пожертвований. Самому ему нечем было помочь вдове - его сундучок с деньгами лежал на дне Фоллова моря.
- Туман, шторм. Волна шла за волной. Мачта треснула, как сухая ветка. Мы сбились с курса. Руль снесло подводной скалой. И мы все вдруг оказались в бушующем море.
Так бывает, когда Всевышний требует своего.
Андерса и руль выбросило на скалу. Дня через два его снял со скалы один рыбак. Нашли тело юнги, который помогал коку. Его похоронили в земле. Об остальных даже не спрашивали.
* * *
После поминок на Рейнснес опустилась мертвая тишина. Потом Андерс отправился на рыбалку. Два дня он провел в море без хлеба и воды. Один. Это был поступок безумца.
Когда он к ночи не вернулся домой, Олине в слезах обратилась к Всевышнему. В тех местах люди говорили: "Господь всемогущ, но трое рыбаков в шестивесельной лодке тоже чего-то стоят!"
Но Олине переиначила это по-своему:
- Боже милостивый, на той шестивесельной лодке вышел всего один человек, поэтому мы уповаем на Тебя. Пошли ему хорошей погоды!
Они видели лодку с берега. Она летала как тень. То у самого горизонта, то снова возвращалась в пролив. Вениамин не знал, как следует поступить человеку, мать которого сбежала из дому, а отец ушел один на рыбалку. Плакать или смеяться? Но что бы он ни сделал, легче ему от этого не стало бы. В конце концов он решил, что, будь он на месте Андерса, ему бы хотелось, чтобы кто-нибудь сейчас приплыл к нему и уговорил вернуться обратно на берег. Поэтому он взял лодку и отправился узнать, как там обстоят дела. Все это заняло три часа. Путь туда и обратно. И разговор.
Вениамин не считал, что этот разговор был очень содержательный.
- Андерс, ты решил остаться здесь на всю жизнь? - крикнул он в вечерний туман, когда подплыл достаточно близко.
- Да вроде того, парень!
- Что ты тут делаешь?
- Тут до черта мелкой сайды!
- У тебя на лодке своя жиротопня?
- Нет, но чайкам у меня неплохо живется.
- Может, угостишь своей рыбкой и тех, кто остался на берегу?
- Этого я, черт побери, еще не решил.
- И долго ты еще будешь решать?
- А что? Ты меня ждешь?
- Да. Мне ведь теперь некого больше ждать.
- Это верно.
Лодки уперлись друг в друга. Борода у Андерса была серая, как сталь, нос обгорел на солнце.
- Ты похож на морского тролля, - осмелился сказать Вениамин, придерживая за борт его лодку.
- А я и есть морской тролль! - отозвался Андерс. - Пропади она пропадом, эта жизнь! Пропади она пропадом! Кто же я теперь, если не тролль? И пусть сам Господь Бог с чертом-дьяволом хоть лопнут от злости, а совладать с настоящим морским троллем не под силу даже им. Как бы они ни тужились, ни лезли из кожи, придется им смириться с тем, что Андерс не намерен больше как дурачок терпеть выходки этих чертовых баб! Привяжи свою лодку, парень! И прыгай ко мне!
Без особого труда Вениамин выполнил приказ этого своего отца, ставшего морским троллем. Когда он уже греб, сидя на банке, Андерс снова заговорил:
- Нет, ты только подумай: взять с собой эту проклятую виолончель и уехать! Как тебе это нравится? Ты хоть что-нибудь понимаешь? Даже самая распоследняя баба и та такого не выкинет! Хоть она тебе и мать... Она такая же... такая... Да пропади она пропадом! Теперь мы с тобой свободны! И наш путь лежит прямо в геенну огненную!..
В то лето Андерс перестал быть Андерсом. Он поседел. Но приступы ярости постепенно улеглись. Позже он почти никогда не упоминал ни о шхуне "Матушка Карен", ни о Дине. Разве что они имели непосредственное отношение к тому, о чем он рассказывал.
Держался Андерс как ни в чем не бывало. Но перестал ездить в церковь. И Вениамин понимал его: морскому троллю нечего делать в церкви.
* * *
Вениамин испытал даже облегчение, когда осенью пришло время возвращаться в Тромсё. К тому времени он привык к мысли, что Дины больше нет в Рейнснесе и что Андерс стал морским троллем.
Если долго убеждать себя, что Рейнснес существует в одном мире, а Тромсё - в другом, то в конце концов можно в это поверить.
Осень уже не страшила Вениамина, хотя и приятного в ней было мало.
Главное, довлеет дневи злоба его, и Рейнснес далеко от Тромсё.
И еще фру Андреа. В глубине души Вениамин знал: рано или поздно это должно случиться. Собственно, все было предопределено заранее и добром кончиться не могло.
Фру Андреа никогда ничего не обещала ему. Но он всегда считал, что она не даст его в обиду. Не в том смысле, что она застрелит кожевника. Этого бы она, конечно, не сделала. Но она могла бы попросить кожевника, с его желтыми страшными ручищами, забрать свое орудие и исчезнуть из города. После чего из дому постепенно выветрился бы и его запах.
А потом они бы перекрасили дом в другой цвет, например в белый. Сам Вениамин учился бы в гимназии, а она занималась бы своими делами. И никто ни о чем не догадался бы. Потому что иметь квартирантов не возбраняется.
* * *
Но в тот день, незадолго до Рождества, когда кожевник вернулся домой раньше обычного и произнес свою короткую речь, фру Андреа покинула комнату Вениамина, не сказав ни слова.
Вениамин понимал, что между отъездом Дины и уходом фру Андреа из его комнаты нет ничего общего. Для этого он был достаточно взрослый. У него была возможность привыкнуть к тому, что люди время от времени исчезают. Он жил не в изолированном пространстве.
Нет, кожевник не убил его.
И ничего ему не отрезал.
И не грозил сообщить о случившемся в гимназию, чтобы Вениамина исключили.
Кожевник произнес нечто похожее на речь, и по лицу у него текли слезы. Он плакал рядом с кроватью Вениамина. Вениамин всегда знал, что кожевник ненастоящий.
* * *
Вениамина спасла кухарка. Она приютила его в своей пристройке на те дни, что ему предстояло прожить в Тромсё до отъезда домой на Рождество. Но он не помнил, чтобы она сказала ему хотя бы слово. Дома у нее пахло камфарой и йодом. Из-за этого Вениамин чувствовал себя больным. Однако это не волновало его. Он перестал бояться, что что-то случится. Ведь все уже случилось.
В Рейнснесе он узнал, что Ханна собирается уехать к родственникам Андерса на Грётёй. Ей было полезно посмотреть, как живут люди в других местах.
Помешать этому он уже не мог.
После того лета с Элсе Марией Ханна стала другой, отдалилась от него. Теперь она небось торжествует. Это на нее похоже.
Как будто Грётёй - земля обетованная.
Вениамин смирился бы с этим, если б его не окружала пустота.
ГЛАВА 6
- Ну и вымахал же ты, парень! Думаю, нынче ты уже сможешь пойти с нами на Лофотены, - сказал Андерс.
Значит, ему не придется сразу после Рождества возвращаться в Тромсё!
Андерс видел и понимал многое, но помалкивал об этом. Он просто принял решение.
- Тебе надо развеяться, - сказал он. - Напишем в Тромсё знакомым людям, так что, когда ты вернешься туда, у тебя будет новое жилье. Это все мелочи, - прибавил он.
Вениамин плохо представлял себе лов на Лофотенах. Он слышал рассказы Андерса о свободе, о волнах, о мужском братстве и о рыбе. Об этом сказочном серебре, которое поднимали из черных морских глубин. Но Андерс забыл рассказать ему об адской боли обожженных морозом пальцев, простуде и вечно мокрых чулках. А изрезанные сетями руки! Они были точь-в-точь как руки библейских прокаженных, о которых ему рассказывала матушка Карен. Пока их лодка часами дрейфовала в море, Вениамин просто не чувствовал своих рук. И это как раз было неплохо. Но стоило ему попасть в теплое помещение, как начиналась пытка. Тогда уже не оставалось ничего, кроме его рук.
Рыбак из Вениамина получился никудышный, хотя он из кожи лез, чтобы всем угодить. Однако, несмотря на это, он то и дело попадал впросак, потому что опрокидывал и разбивал все, что попадалось ему на пути. Он без конца ронял что-нибудь за борт и, ослепленный горем, а также бьющей через край энергией, ничему не мог научиться.
Сперва рыбаки мрачно поглядывали на его книги и советовали поднять их на мачту, чтобы чайки тоже могли чему-нибудь научиться. Убедившись в его полной непригодности к делу, они стали бросать на него косые взгляды. Потом послышались обидные замечания.
Чтобы лишить эти слова их обидной силы, Вениамин громко повторял их вслух, и это пугало рыбаков.
Его долго не трогали. У Вениамина было неприятное чувство, что его просто жалеют. Да и уважение к Андерсу тоже не позволяло рыбакам проучить Вениамина.
* * *
Но однажды в субботу вечером грянул гром. Андерс уехал по делам в поселок, а рыбаки поставили на железную печку котел с ухой.
Пришел Вениамин и начал развешивать для просушки свою одежду, опасаясь, как бы не уронить в котел рукавицы. Беда пришла неожиданно. Он задел ручку котла, и тресковая уха вылилась на пол.
В ожидании ухи рыбаки успели пропустить по рюмочке. А кое-кто и не по одной. Их гнев и досада оказались искрой в сухом сене.
Двое схватили Вениамина за руки и кричали, что сейчас он языком вылижет пол. Третий придумал наказание похлеще:
- Лучше мы окунем этого ведьмина выродка в бочку с печенью! Так сказать, окрестим его!
Вениамина поволокли в другое помещение. Он закрыл глаза и, насколько мог, задержал дыхание. Наконец его вытащили из бочки, чтобы он не задохнулся.
Удовлетворенные своей работой, рыбаки осмотрели Вениамина. Он растерянно моргал, в волосах у него застряла ледяная печень. Он не смел шелохнуться, боясь, что любое движение навлечет на него новое наказание.
Жалкий вид Вениамина вызвал у рыбаков новый прилив злобы. Кто-то крикнул, что парня следует вымыть, пусть станет чистым, как скалы, на которых вялят рыбу.
- Да, да, да, - закивали остальные, точно женщины на молитвенном собрании..
Вениамина перевязали прочным канатом, оттащили на причал и бросили в воду. В феврале это было нешуточное наказание.
* * *
Вениамин приготовился к смерти еще тогда, когда его сунули головой в бочку с печенью. Теперь же он просто умер. Он задохнулся от ледяной воды, сомкнувшейся у него над головой. На какое-то время он перестал существовать. Потом открыл глаза в потустороннем мире и услышал поднимавшийся из глубины слабый звон колокольчиков. Он не только слышал звон, но и видел, как этот звон колышется. Это было непостижимо и очень красиво.
Пусть он умрет, но тот, кто слышал этот звон, уже никогда его не забудет.
Должно быть, в это время в заливе показалась лодка Андерса. Вениамин увидал ее в ту минуту, когда его вытащили на поверхность. Рыбаки в панике подняли Вениамина так быстро, что у него чуть не лопнули барабанные перепонки. И все-таки он узнал Андерса. Андерс поднялся и стоял в лодке, не выпуская из рук весел. Они висели, уходя лопастями в море, как ободранные птичьи крылья.
Голос Андерса был подобен грохоту горного обвала, он звучал сразу со всех сторон. Приближавшаяся с ним буря разорвала воздух в клочья и разбила вдребезги остатки дневного света.
Рыбаки испугались. Они вовсе не собирались еще раз погружать его в воду. Но никто не хотел быть пойманным на месте преступления, и они одновременно выпустили из рук канат. Тут уж Вениамин пошел прямо на дно. Однако его быстро подхватили под мышки и вытащили из воды.
В гнетущем молчании его положили на причал. Сперва Вениамин пребывал в каком-то оцепенении. Потом его вырвало, хотя он был уже мертвый. Рыбаки оказались перевернутыми вверх ногами, небо находилось на месте моря, и все это с бешеной скоростью вращалось вокруг него.
Значит, ему предстояло не только умереть, но и быть вывернутым наизнанку.
Его отнесли в помещение и раздели. Андерс коротко приказал подать горячей воды, шерстяное белье и овчинные одеяла.
Юнга, помогавший коку, скулил, что он не виноват. Он отошел в сторону и хотел выйти на улицу, но голос Андерса распорол воздух:
- Сегодня никто не пойдет на берег! Все останутся здесь! Думаю, мне придется кое об кого почесать кулаки!
Недовольный ропот пробежал среди рыбаков. Но все остались.
Вениамина завернули в теплые одеяла и уложили в постель. Андерс выбрал четверых рыбаков, которые участвовали в развлечении. Теперь он был совершенно спокоен. Он вызывал каждого по имени, точно пастор, который собирался привести их к святому причастию. Вениамин лежал с закрытыми глазами, но все слышал - его позор был напялен ему на голову, словно мешок. Значения первых звуков он не понял - ему было еще слишком плохо. В голове у него все смешалось, как булавки в жестяной банке. Потом ему почудилось, будто Олине взбивает мясной фарш в деревянной миске. Значит, Андерс сперва расчистил себе место среди табуреток, снастей и бочек, а уже после этого заработал кулаками.
Вениамин забыл о своих испытаниях и открыл глаза.
Первый рыбак принял удары с какой-то мечтательной покорностью. Между ним и Андерсом вклинились другие рыбаки. Тогда Андерс превратился в мощную ветряную мельницу. Его руки и ноги били без промаху. Вениамин и представить себе не мог, что Андерс способен на такое.
- Да он спятил! - проговорил кто-то, но, получив удар в глаз, без звука осел на ящики.
Андерс налетел на следующего. Конечно, они скрутили бы его. Если бы было за что. Но перед его праведным гневом они как будто утратили всю силу. И позволили ему избить себя.
Рыбак, который почти не принимал участия в крещении Вениамина в бочке с печенью, а теперь стоял на ящиках, крикнул, не выдержав:
- Остановись, Андерс! Остановись, ради Бога! Андерс прыгнул на него с диким воем. Рыбак был невысокий, но плотный и сильный. Кроме того, он был почти не пьяный. Вениамин испугался за Андерса. Но когда Андерс наконец поднялся и привел в относительный порядок свою одежду, рыбак с окровавленным лицом лежал на неструганых досках пола. Он медленно вытер лицо, глаза и выдавил из себя улыбку, чтобы не потерять остатки собственного достоинства.
- Успокойся, Андерс! - выдохнул он. - Мы поняли, что ты способен навести порядок в собственном доме! Мы все поняли! Парень не рыбак, это всем ясно. Но ему чертовски повезло с отчимом! Я вместе с тобой буду следить, чтобы с ним больше ничего не случилось. А теперь остынь!
* * *
Потом Андерс заставил всех по очереди подойти к койке Вениамина и пожать ему руку. Это было ужасно. Вениамин не мог вымолвить ни слова. Но он никогда не сказал Андерсу, что они назвали его ведьминым выродком. Он был убежден, что это стоило бы жизни тому, кто придумал такое прозвище.
С тех пор с ним обращались как с драгоценной булавкой, о которую можно больно уколоться. Андерс предстал перед рыбаками в новом свете. Правда, после учиненной расправы он несколько дней обматывал руки тряпками и пытался скрыть это под рукавицами. Нелегко быть великаном с обычными человеческими суставами.
Из случившегося Вениамин вынес, во-первых, то, что Андерс ради него способен превратиться в ветряную мельницу, и, во-вторых, что даже взрослые мужчины не всегда могут скрыть свой стыд. Рыбаки были похожи на стаю бакланов на птичьем базаре. С переменой ветра они все разом поворачивали головы.
Вениамин чувствовал себя виноватым перед ними. И простил их всех. А что ему еще оставалось?
На душе у Вениамина было скверно. Теперь его окружало липкое молчание. И когда закипал котел с рыбой, его начинало тошнить от одного запаха. Этот запах навсегда отбил у него вкус к вареной треске.
* * *
Они вернулись в Рейнснес измученные разделкой рыбы и тоской по дому. За это время Стине наняла новую служанку - Элсе Марию с Бьяркёйя. Она должна была заменить уехавшую Ханну и научиться вести хозяйство в большой усадьбе.
Вернуться домой после суровой жизни в обществе рыбаков было все равно что излечиться от долгой и тяжелой болезни. Вениамин почти забыл, что Дина уехала из Рейнснеса.
Сперва он вымылся со всеми в бане, истопленной специально для рыбаков, вернувшихся с Лофотенов. Солнце пронзало пар огненными мечами всякий раз, как отворялась дверь бани. Женщины приносили то воду, то дрова. На мгновение мужчины представали перед ними в своем истинном виде. Нагими.
Такое зрелище могло испугать кого угодно. Одно дело - одетым мальчишкой сновать среди моющихся, другое - мыться вместе с ними как равный. Вениамин был хорошо сложен, у него было сильное тело, но этот процесс как будто еще не завершился. Ему было стыдно. Утешало лишь то, что за это время он немного вырос. Это заметили уже на берегу.
- А Вениамин-то какой большой стал! Вон у него какие ножищи! И усы!
- Мы кормили его рыбьим жиром и растягивали на сушилах для рыбы! отшутился Андерс.
Вениамин действительно вырос. Но ему было стыдно, что о нем говорят как о теленке.
Он уже давно знал: есть какой-то особый смысл в том, что все мужчины моются вместе. А женщины приходят и уходят, прислуживая им.
Один за другим мужчины выходили из бани с мокрыми волосами и подстриженными бородами. Кое-кто еще не успел приладить подтяжки или застегнуть рубаху. Им хотелось показать пышную растительность на груди. Конечно, не нарушая приличий. Вениамин видел, как они лапают пробегающих мимо девушек. Разве они решились бы на такое в любой другой день? Но сегодня день был особенный, и девушки стояли неподвижно и улыбались. Был свой смысл в том, что день или два они позволяли к себе прикасаться.
Девушки были под запретом. И вместе с тем нет. Только надо было знать, как к ним подступиться. Или быть достаточно волосатым и бородатым.
Что бы там ни было, а Вениамин мылся в бане вместе с мужчинами! Внутри было тесно, душно и пахло мылом. Пока Вениамин одевался за развешенным парусом, Tea налила в деревянную бадью чистой горячей воды. Теперь была очередь Андерса. Ему терли спину, а он добродушно беседовал с рыбаками. Вениамин слышал, как Андерс плещется в воде, дразня Tea тем, что у нее тяжелая рука.
- Твоему возлюбленному не позавидуешь! Такая ручища!
- Нет у меня никакого возлюбленного! А если хочешь испытать, какая у меня рука, я тебя приласкаю! - отшучивалась Tea.
Так она позволяла себе разговаривать с Андерсом только в банный день. В этом не было никакого сомнения.
Общий смех свидетельствовал о том, что ее дерзкий ответ всем пришелся по душе. Андерс, сидевший в деревянной бадье, смеялся вместе со всеми. Вениамин видел его спину, торчавшие из бадьи волосатые руки и ноги. Ему хотелось быть таким же. Если бы он был сыном Андерса, он по крайней мере знал бы, каким станет через несколько лет. А у висевшего на стене Иакова не было ничего, кроме красивого лица. Кто знает, какое тело станет в будущем у его сына?
Вениамин надевал рубаху, когда между натянутым парусом и стеной показалось розовое лицо, обрамленное растрепавшимися золотистыми волосами. Широко открытые голубые глаза сверкали, как играющая в воде форель. Вениамин не мог оторвать глаз. Это длилось мгновение. Потом лицо покраснело и исчезло. Элсе Мария с Бьяркёйя!
- Смотри не сглазь там за парусом нашего паренька! - крикнул один из рыбаков.
- Я не знала... Меня прислали за зеленым мылом, - оправдывалась она.
Рыбаки засмеялись. У Вениамина было чувство, будто кто-то щекочет его, водя соломинкой по его телу. Он весь покрылся гусиной кожей. Сунув ноги в деревянные башмаки, он выбрался из своего укрытия, чтобы продемонстрировать всем, что Элсе Мария не видела его голым.
Она уже ушла. Но ее лицо светлой пеленой лежало на всем, на что падал его взгляд. Он стоял в дверях и пытался вызвать в памяти ее образ. Ему хотелось, чтобы она подошла к нему. Приникла, как одежда к телу. Как ветер. Хотя бы на миг.
Но этого никто не должен был видеть!
* * *
Вениамин явился на кухню к Олине и поразил ее привезенным ей подарком. Но пришел-то он туда ради Элсе Марии.
Она шинковала лук для печени. Деревянные башмаки были надеты у него на босу ногу. Он ввалился прямо с мороза. Она подняла на него прекрасные, полные слез глаза. Но слезы-то были вызваны луком.
Вениамин представил себе, как вел бы себя на его месте Андерс. Поэтому он расправил плечи, обнял Олине и преподнес ей сверток с тканью на платье. Склонившись к Олине, он мог без помех разглядывать девушку, которая шинковала лук. Красивая, округлая фигура. Красивее, чем он помнил. Вспоминал ли он за это время Элсе Марию? Трудно сказать. Его слишком долго не было дома. Тромсё. Лофотены... Теперь-то он, конечно, думал о ней.
Даже не покраснев, Вениамин беседовал с Олине.
- Это что же такое! - приговаривала она, разглаживая ткань обеими руками. - Спасибо тебе, Вениамин! Большое спасибо!
Он позволил ей обнять себя и услышал, что он на редкость добрый и заботливый мальчик. Элсе Марии полезно было это узнать.
- Я вижу, у тебя появилась помощница? - сказал он.
- Так это ж Элсе Мария, ты ее знаешь. Она будет жить у нас до осени. Олине милостиво кивнула в сторону девушки.
Стараясь ничего не задеть своими деревянными башмаками, Вениамин подошел к Элсе Марии и поздоровался с ней за руку, как его когда-то учили здороваться с новой прислугой в доме. Рука у нее была холодная, влажная и пахла луком.
Золотистые волосы кудрявились на висках. Они были заплетены в две длинные косы, как и в тот раз, когда он вез ее в тележке по полю. Веснушек у нее стало меньше. Но свет, окружавший ее фигуру, был ярче, чем раньше. Такой могла бы быть хюльдра.
* * *
Вениамин стал так часто заглядывать на кухню, что это не укрылось от Олине. Она над ним не подтрунивала. Вовсе нет. В ее голосе звучало предостережение.
- Ты, Вениамин, мужчина, а не помощник кухарки, - прищурившись, сказала она через несколько дней. Ее зрачки сверлили его сквозь узкие щелки.
Вениамин пробовал держаться по-мужски и подмигивал Элсе Марии, когда Олине этого не видела. Но девушка не смела поднять на него глаза.
Он перестал приходить на кухню, однако подстерегал Элсе Марию, когда та шла в хлев или еще куда-нибудь. Мысли о ней могли озарить любой день, даже самый беспросветный.
Вениамин часто требовал, чтобы ему в комнату принесли то теплой воды, то полотенце, то еще чего-нибудь. Особенно когда знал, что все заняты и сделать это может только Элсе Мария. Точно нежное прикосновение, она появлялась в дверях. И исчезала, прежде чем он успевал поблагодарить ее. Однажды он быстро подскочил к ней и схватил за руку.
- Подожди, Элсе Мария! - задыхаясь, проговорил он и прикрыл дверь в коридор.
- У меня много работы! - Она тоже дышала с трудом.
- Что ты делаешь?
- Убираю южную комнату. С пароходом должен прибыть гость.
Она пахла морем и солнцем. Он прижал ее к дверной притолоке, потом обнял. Крепко, на случай если она попытается убежать.
Сперва она действительно хотела вырваться. Потом затихла. Он даже подумал: "Что же мне теперь делать?"
Оба тяжело дышали. Он поднял руку и погладил ее по щеке. Она вздохнула и переступила с ноги на ногу. И все время не спускала глаз с чего-то на противоположной стене.
- Давай встретимся вечером возле летнего хлева? - прошептал он наконец.
- Не могу.
- Почему? Ты же приходила туда раньше?
- Олине.
- Твои вечера принадлежат тебе, а не Олине. - Да, но...
И вдруг он сказал по-взрослому, даже не понимая, откуда к нему пришли эти слова:
- Но сама Олине, как и все остальное, принадлежит мне!
Элсе Мария уставилась на него:
- Значит, хозяевам Рейнснеса принадлежит и кухарка, и все-все?
- Конечно! - Он засмеялся, обращая все в шутку.
- Теперь уж я точно не посмею прийти к летнему хлеву! - Она вырвалась и захлопнула за собой дверь.
* * *
Вениамин постоянно подстерегал Элсе Марию. Не таясь помогал ей приносить воду или дрова.
Конечно, он помнил, что она только служанка, но это ничего не меняло. Он должен был добиться ее расположения.
Однажды Олине позвала его в буфетную. Она сидела на одном из обитых парчой кресел, которые стояли там, потому что пользовались ими только в исключительных случаях.
Вениамин стоял на берегу, когда Андерс прибыл домой на пароходе. Ему было стыдно, но он плакал на глазах у всех. Хотя сам не мог понять, почему плачет. Дина уехала, но была жива. Андерс вернулся с пустыми руками, разоренный, но тоже живой. Люди же вокруг Вениамина оплакивали тех, кто уже не мог вернуться домой.
Андерс прошел через собравшуюся на берегу толпу, обнимая тех, кто потерял близких. Когда-то давно он сказал Вениамину, что после кораблекрушения меняется вся жизнь. Он знал это по собственному опыту.
- Ты уж прости меня, Вениамин, - сказал Андерс. - На этот раз я не привез тебе из города никакого подарка.
Вениамин так и не понял, что Андерс имел в виду.
О том, что судно и груз у Андерса не были застрахованы, несмотря на настоятельные рекомендации ленсмана, почти не говорилось. Страховать людей было бесполезно. Они погибли, и их было уже не вернуть.
Тех же, кто остался жив, Андерс пригласил на поминки в Рейнснес. Люди разместились кто где. На полу, на кроватях. Им предстояло провести вместе день и ночь. Об экономии на расходах не могло быть и речи. Приехал пробст и утешал всех как мог.
В самом трудном положении осталась вдова арендатора Педера Олая. У нее было шестеро малолетних детей и большие долги. Андерс распорядился, чтобы в лавке и вообще всюду, где бывают люди, поставили кружки для пожертвований. Самому ему нечем было помочь вдове - его сундучок с деньгами лежал на дне Фоллова моря.
- Туман, шторм. Волна шла за волной. Мачта треснула, как сухая ветка. Мы сбились с курса. Руль снесло подводной скалой. И мы все вдруг оказались в бушующем море.
Так бывает, когда Всевышний требует своего.
Андерса и руль выбросило на скалу. Дня через два его снял со скалы один рыбак. Нашли тело юнги, который помогал коку. Его похоронили в земле. Об остальных даже не спрашивали.
* * *
После поминок на Рейнснес опустилась мертвая тишина. Потом Андерс отправился на рыбалку. Два дня он провел в море без хлеба и воды. Один. Это был поступок безумца.
Когда он к ночи не вернулся домой, Олине в слезах обратилась к Всевышнему. В тех местах люди говорили: "Господь всемогущ, но трое рыбаков в шестивесельной лодке тоже чего-то стоят!"
Но Олине переиначила это по-своему:
- Боже милостивый, на той шестивесельной лодке вышел всего один человек, поэтому мы уповаем на Тебя. Пошли ему хорошей погоды!
Они видели лодку с берега. Она летала как тень. То у самого горизонта, то снова возвращалась в пролив. Вениамин не знал, как следует поступить человеку, мать которого сбежала из дому, а отец ушел один на рыбалку. Плакать или смеяться? Но что бы он ни сделал, легче ему от этого не стало бы. В конце концов он решил, что, будь он на месте Андерса, ему бы хотелось, чтобы кто-нибудь сейчас приплыл к нему и уговорил вернуться обратно на берег. Поэтому он взял лодку и отправился узнать, как там обстоят дела. Все это заняло три часа. Путь туда и обратно. И разговор.
Вениамин не считал, что этот разговор был очень содержательный.
- Андерс, ты решил остаться здесь на всю жизнь? - крикнул он в вечерний туман, когда подплыл достаточно близко.
- Да вроде того, парень!
- Что ты тут делаешь?
- Тут до черта мелкой сайды!
- У тебя на лодке своя жиротопня?
- Нет, но чайкам у меня неплохо живется.
- Может, угостишь своей рыбкой и тех, кто остался на берегу?
- Этого я, черт побери, еще не решил.
- И долго ты еще будешь решать?
- А что? Ты меня ждешь?
- Да. Мне ведь теперь некого больше ждать.
- Это верно.
Лодки уперлись друг в друга. Борода у Андерса была серая, как сталь, нос обгорел на солнце.
- Ты похож на морского тролля, - осмелился сказать Вениамин, придерживая за борт его лодку.
- А я и есть морской тролль! - отозвался Андерс. - Пропади она пропадом, эта жизнь! Пропади она пропадом! Кто же я теперь, если не тролль? И пусть сам Господь Бог с чертом-дьяволом хоть лопнут от злости, а совладать с настоящим морским троллем не под силу даже им. Как бы они ни тужились, ни лезли из кожи, придется им смириться с тем, что Андерс не намерен больше как дурачок терпеть выходки этих чертовых баб! Привяжи свою лодку, парень! И прыгай ко мне!
Без особого труда Вениамин выполнил приказ этого своего отца, ставшего морским троллем. Когда он уже греб, сидя на банке, Андерс снова заговорил:
- Нет, ты только подумай: взять с собой эту проклятую виолончель и уехать! Как тебе это нравится? Ты хоть что-нибудь понимаешь? Даже самая распоследняя баба и та такого не выкинет! Хоть она тебе и мать... Она такая же... такая... Да пропади она пропадом! Теперь мы с тобой свободны! И наш путь лежит прямо в геенну огненную!..
В то лето Андерс перестал быть Андерсом. Он поседел. Но приступы ярости постепенно улеглись. Позже он почти никогда не упоминал ни о шхуне "Матушка Карен", ни о Дине. Разве что они имели непосредственное отношение к тому, о чем он рассказывал.
Держался Андерс как ни в чем не бывало. Но перестал ездить в церковь. И Вениамин понимал его: морскому троллю нечего делать в церкви.
* * *
Вениамин испытал даже облегчение, когда осенью пришло время возвращаться в Тромсё. К тому времени он привык к мысли, что Дины больше нет в Рейнснесе и что Андерс стал морским троллем.
Если долго убеждать себя, что Рейнснес существует в одном мире, а Тромсё - в другом, то в конце концов можно в это поверить.
Осень уже не страшила Вениамина, хотя и приятного в ней было мало.
Главное, довлеет дневи злоба его, и Рейнснес далеко от Тромсё.
И еще фру Андреа. В глубине души Вениамин знал: рано или поздно это должно случиться. Собственно, все было предопределено заранее и добром кончиться не могло.
Фру Андреа никогда ничего не обещала ему. Но он всегда считал, что она не даст его в обиду. Не в том смысле, что она застрелит кожевника. Этого бы она, конечно, не сделала. Но она могла бы попросить кожевника, с его желтыми страшными ручищами, забрать свое орудие и исчезнуть из города. После чего из дому постепенно выветрился бы и его запах.
А потом они бы перекрасили дом в другой цвет, например в белый. Сам Вениамин учился бы в гимназии, а она занималась бы своими делами. И никто ни о чем не догадался бы. Потому что иметь квартирантов не возбраняется.
* * *
Но в тот день, незадолго до Рождества, когда кожевник вернулся домой раньше обычного и произнес свою короткую речь, фру Андреа покинула комнату Вениамина, не сказав ни слова.
Вениамин понимал, что между отъездом Дины и уходом фру Андреа из его комнаты нет ничего общего. Для этого он был достаточно взрослый. У него была возможность привыкнуть к тому, что люди время от времени исчезают. Он жил не в изолированном пространстве.
Нет, кожевник не убил его.
И ничего ему не отрезал.
И не грозил сообщить о случившемся в гимназию, чтобы Вениамина исключили.
Кожевник произнес нечто похожее на речь, и по лицу у него текли слезы. Он плакал рядом с кроватью Вениамина. Вениамин всегда знал, что кожевник ненастоящий.
* * *
Вениамина спасла кухарка. Она приютила его в своей пристройке на те дни, что ему предстояло прожить в Тромсё до отъезда домой на Рождество. Но он не помнил, чтобы она сказала ему хотя бы слово. Дома у нее пахло камфарой и йодом. Из-за этого Вениамин чувствовал себя больным. Однако это не волновало его. Он перестал бояться, что что-то случится. Ведь все уже случилось.
В Рейнснесе он узнал, что Ханна собирается уехать к родственникам Андерса на Грётёй. Ей было полезно посмотреть, как живут люди в других местах.
Помешать этому он уже не мог.
После того лета с Элсе Марией Ханна стала другой, отдалилась от него. Теперь она небось торжествует. Это на нее похоже.
Как будто Грётёй - земля обетованная.
Вениамин смирился бы с этим, если б его не окружала пустота.
ГЛАВА 6
- Ну и вымахал же ты, парень! Думаю, нынче ты уже сможешь пойти с нами на Лофотены, - сказал Андерс.
Значит, ему не придется сразу после Рождества возвращаться в Тромсё!
Андерс видел и понимал многое, но помалкивал об этом. Он просто принял решение.
- Тебе надо развеяться, - сказал он. - Напишем в Тромсё знакомым людям, так что, когда ты вернешься туда, у тебя будет новое жилье. Это все мелочи, - прибавил он.
Вениамин плохо представлял себе лов на Лофотенах. Он слышал рассказы Андерса о свободе, о волнах, о мужском братстве и о рыбе. Об этом сказочном серебре, которое поднимали из черных морских глубин. Но Андерс забыл рассказать ему об адской боли обожженных морозом пальцев, простуде и вечно мокрых чулках. А изрезанные сетями руки! Они были точь-в-точь как руки библейских прокаженных, о которых ему рассказывала матушка Карен. Пока их лодка часами дрейфовала в море, Вениамин просто не чувствовал своих рук. И это как раз было неплохо. Но стоило ему попасть в теплое помещение, как начиналась пытка. Тогда уже не оставалось ничего, кроме его рук.
Рыбак из Вениамина получился никудышный, хотя он из кожи лез, чтобы всем угодить. Однако, несмотря на это, он то и дело попадал впросак, потому что опрокидывал и разбивал все, что попадалось ему на пути. Он без конца ронял что-нибудь за борт и, ослепленный горем, а также бьющей через край энергией, ничему не мог научиться.
Сперва рыбаки мрачно поглядывали на его книги и советовали поднять их на мачту, чтобы чайки тоже могли чему-нибудь научиться. Убедившись в его полной непригодности к делу, они стали бросать на него косые взгляды. Потом послышались обидные замечания.
Чтобы лишить эти слова их обидной силы, Вениамин громко повторял их вслух, и это пугало рыбаков.
Его долго не трогали. У Вениамина было неприятное чувство, что его просто жалеют. Да и уважение к Андерсу тоже не позволяло рыбакам проучить Вениамина.
* * *
Но однажды в субботу вечером грянул гром. Андерс уехал по делам в поселок, а рыбаки поставили на железную печку котел с ухой.
Пришел Вениамин и начал развешивать для просушки свою одежду, опасаясь, как бы не уронить в котел рукавицы. Беда пришла неожиданно. Он задел ручку котла, и тресковая уха вылилась на пол.
В ожидании ухи рыбаки успели пропустить по рюмочке. А кое-кто и не по одной. Их гнев и досада оказались искрой в сухом сене.
Двое схватили Вениамина за руки и кричали, что сейчас он языком вылижет пол. Третий придумал наказание похлеще:
- Лучше мы окунем этого ведьмина выродка в бочку с печенью! Так сказать, окрестим его!
Вениамина поволокли в другое помещение. Он закрыл глаза и, насколько мог, задержал дыхание. Наконец его вытащили из бочки, чтобы он не задохнулся.
Удовлетворенные своей работой, рыбаки осмотрели Вениамина. Он растерянно моргал, в волосах у него застряла ледяная печень. Он не смел шелохнуться, боясь, что любое движение навлечет на него новое наказание.
Жалкий вид Вениамина вызвал у рыбаков новый прилив злобы. Кто-то крикнул, что парня следует вымыть, пусть станет чистым, как скалы, на которых вялят рыбу.
- Да, да, да, - закивали остальные, точно женщины на молитвенном собрании..
Вениамина перевязали прочным канатом, оттащили на причал и бросили в воду. В феврале это было нешуточное наказание.
* * *
Вениамин приготовился к смерти еще тогда, когда его сунули головой в бочку с печенью. Теперь же он просто умер. Он задохнулся от ледяной воды, сомкнувшейся у него над головой. На какое-то время он перестал существовать. Потом открыл глаза в потустороннем мире и услышал поднимавшийся из глубины слабый звон колокольчиков. Он не только слышал звон, но и видел, как этот звон колышется. Это было непостижимо и очень красиво.
Пусть он умрет, но тот, кто слышал этот звон, уже никогда его не забудет.
Должно быть, в это время в заливе показалась лодка Андерса. Вениамин увидал ее в ту минуту, когда его вытащили на поверхность. Рыбаки в панике подняли Вениамина так быстро, что у него чуть не лопнули барабанные перепонки. И все-таки он узнал Андерса. Андерс поднялся и стоял в лодке, не выпуская из рук весел. Они висели, уходя лопастями в море, как ободранные птичьи крылья.
Голос Андерса был подобен грохоту горного обвала, он звучал сразу со всех сторон. Приближавшаяся с ним буря разорвала воздух в клочья и разбила вдребезги остатки дневного света.
Рыбаки испугались. Они вовсе не собирались еще раз погружать его в воду. Но никто не хотел быть пойманным на месте преступления, и они одновременно выпустили из рук канат. Тут уж Вениамин пошел прямо на дно. Однако его быстро подхватили под мышки и вытащили из воды.
В гнетущем молчании его положили на причал. Сперва Вениамин пребывал в каком-то оцепенении. Потом его вырвало, хотя он был уже мертвый. Рыбаки оказались перевернутыми вверх ногами, небо находилось на месте моря, и все это с бешеной скоростью вращалось вокруг него.
Значит, ему предстояло не только умереть, но и быть вывернутым наизнанку.
Его отнесли в помещение и раздели. Андерс коротко приказал подать горячей воды, шерстяное белье и овчинные одеяла.
Юнга, помогавший коку, скулил, что он не виноват. Он отошел в сторону и хотел выйти на улицу, но голос Андерса распорол воздух:
- Сегодня никто не пойдет на берег! Все останутся здесь! Думаю, мне придется кое об кого почесать кулаки!
Недовольный ропот пробежал среди рыбаков. Но все остались.
Вениамина завернули в теплые одеяла и уложили в постель. Андерс выбрал четверых рыбаков, которые участвовали в развлечении. Теперь он был совершенно спокоен. Он вызывал каждого по имени, точно пастор, который собирался привести их к святому причастию. Вениамин лежал с закрытыми глазами, но все слышал - его позор был напялен ему на голову, словно мешок. Значения первых звуков он не понял - ему было еще слишком плохо. В голове у него все смешалось, как булавки в жестяной банке. Потом ему почудилось, будто Олине взбивает мясной фарш в деревянной миске. Значит, Андерс сперва расчистил себе место среди табуреток, снастей и бочек, а уже после этого заработал кулаками.
Вениамин забыл о своих испытаниях и открыл глаза.
Первый рыбак принял удары с какой-то мечтательной покорностью. Между ним и Андерсом вклинились другие рыбаки. Тогда Андерс превратился в мощную ветряную мельницу. Его руки и ноги били без промаху. Вениамин и представить себе не мог, что Андерс способен на такое.
- Да он спятил! - проговорил кто-то, но, получив удар в глаз, без звука осел на ящики.
Андерс налетел на следующего. Конечно, они скрутили бы его. Если бы было за что. Но перед его праведным гневом они как будто утратили всю силу. И позволили ему избить себя.
Рыбак, который почти не принимал участия в крещении Вениамина в бочке с печенью, а теперь стоял на ящиках, крикнул, не выдержав:
- Остановись, Андерс! Остановись, ради Бога! Андерс прыгнул на него с диким воем. Рыбак был невысокий, но плотный и сильный. Кроме того, он был почти не пьяный. Вениамин испугался за Андерса. Но когда Андерс наконец поднялся и привел в относительный порядок свою одежду, рыбак с окровавленным лицом лежал на неструганых досках пола. Он медленно вытер лицо, глаза и выдавил из себя улыбку, чтобы не потерять остатки собственного достоинства.
- Успокойся, Андерс! - выдохнул он. - Мы поняли, что ты способен навести порядок в собственном доме! Мы все поняли! Парень не рыбак, это всем ясно. Но ему чертовски повезло с отчимом! Я вместе с тобой буду следить, чтобы с ним больше ничего не случилось. А теперь остынь!
* * *
Потом Андерс заставил всех по очереди подойти к койке Вениамина и пожать ему руку. Это было ужасно. Вениамин не мог вымолвить ни слова. Но он никогда не сказал Андерсу, что они назвали его ведьминым выродком. Он был убежден, что это стоило бы жизни тому, кто придумал такое прозвище.
С тех пор с ним обращались как с драгоценной булавкой, о которую можно больно уколоться. Андерс предстал перед рыбаками в новом свете. Правда, после учиненной расправы он несколько дней обматывал руки тряпками и пытался скрыть это под рукавицами. Нелегко быть великаном с обычными человеческими суставами.
Из случившегося Вениамин вынес, во-первых, то, что Андерс ради него способен превратиться в ветряную мельницу, и, во-вторых, что даже взрослые мужчины не всегда могут скрыть свой стыд. Рыбаки были похожи на стаю бакланов на птичьем базаре. С переменой ветра они все разом поворачивали головы.
Вениамин чувствовал себя виноватым перед ними. И простил их всех. А что ему еще оставалось?
На душе у Вениамина было скверно. Теперь его окружало липкое молчание. И когда закипал котел с рыбой, его начинало тошнить от одного запаха. Этот запах навсегда отбил у него вкус к вареной треске.
* * *
Они вернулись в Рейнснес измученные разделкой рыбы и тоской по дому. За это время Стине наняла новую служанку - Элсе Марию с Бьяркёйя. Она должна была заменить уехавшую Ханну и научиться вести хозяйство в большой усадьбе.
Вернуться домой после суровой жизни в обществе рыбаков было все равно что излечиться от долгой и тяжелой болезни. Вениамин почти забыл, что Дина уехала из Рейнснеса.
Сперва он вымылся со всеми в бане, истопленной специально для рыбаков, вернувшихся с Лофотенов. Солнце пронзало пар огненными мечами всякий раз, как отворялась дверь бани. Женщины приносили то воду, то дрова. На мгновение мужчины представали перед ними в своем истинном виде. Нагими.
Такое зрелище могло испугать кого угодно. Одно дело - одетым мальчишкой сновать среди моющихся, другое - мыться вместе с ними как равный. Вениамин был хорошо сложен, у него было сильное тело, но этот процесс как будто еще не завершился. Ему было стыдно. Утешало лишь то, что за это время он немного вырос. Это заметили уже на берегу.
- А Вениамин-то какой большой стал! Вон у него какие ножищи! И усы!
- Мы кормили его рыбьим жиром и растягивали на сушилах для рыбы! отшутился Андерс.
Вениамин действительно вырос. Но ему было стыдно, что о нем говорят как о теленке.
Он уже давно знал: есть какой-то особый смысл в том, что все мужчины моются вместе. А женщины приходят и уходят, прислуживая им.
Один за другим мужчины выходили из бани с мокрыми волосами и подстриженными бородами. Кое-кто еще не успел приладить подтяжки или застегнуть рубаху. Им хотелось показать пышную растительность на груди. Конечно, не нарушая приличий. Вениамин видел, как они лапают пробегающих мимо девушек. Разве они решились бы на такое в любой другой день? Но сегодня день был особенный, и девушки стояли неподвижно и улыбались. Был свой смысл в том, что день или два они позволяли к себе прикасаться.
Девушки были под запретом. И вместе с тем нет. Только надо было знать, как к ним подступиться. Или быть достаточно волосатым и бородатым.
Что бы там ни было, а Вениамин мылся в бане вместе с мужчинами! Внутри было тесно, душно и пахло мылом. Пока Вениамин одевался за развешенным парусом, Tea налила в деревянную бадью чистой горячей воды. Теперь была очередь Андерса. Ему терли спину, а он добродушно беседовал с рыбаками. Вениамин слышал, как Андерс плещется в воде, дразня Tea тем, что у нее тяжелая рука.
- Твоему возлюбленному не позавидуешь! Такая ручища!
- Нет у меня никакого возлюбленного! А если хочешь испытать, какая у меня рука, я тебя приласкаю! - отшучивалась Tea.
Так она позволяла себе разговаривать с Андерсом только в банный день. В этом не было никакого сомнения.
Общий смех свидетельствовал о том, что ее дерзкий ответ всем пришелся по душе. Андерс, сидевший в деревянной бадье, смеялся вместе со всеми. Вениамин видел его спину, торчавшие из бадьи волосатые руки и ноги. Ему хотелось быть таким же. Если бы он был сыном Андерса, он по крайней мере знал бы, каким станет через несколько лет. А у висевшего на стене Иакова не было ничего, кроме красивого лица. Кто знает, какое тело станет в будущем у его сына?
Вениамин надевал рубаху, когда между натянутым парусом и стеной показалось розовое лицо, обрамленное растрепавшимися золотистыми волосами. Широко открытые голубые глаза сверкали, как играющая в воде форель. Вениамин не мог оторвать глаз. Это длилось мгновение. Потом лицо покраснело и исчезло. Элсе Мария с Бьяркёйя!
- Смотри не сглазь там за парусом нашего паренька! - крикнул один из рыбаков.
- Я не знала... Меня прислали за зеленым мылом, - оправдывалась она.
Рыбаки засмеялись. У Вениамина было чувство, будто кто-то щекочет его, водя соломинкой по его телу. Он весь покрылся гусиной кожей. Сунув ноги в деревянные башмаки, он выбрался из своего укрытия, чтобы продемонстрировать всем, что Элсе Мария не видела его голым.
Она уже ушла. Но ее лицо светлой пеленой лежало на всем, на что падал его взгляд. Он стоял в дверях и пытался вызвать в памяти ее образ. Ему хотелось, чтобы она подошла к нему. Приникла, как одежда к телу. Как ветер. Хотя бы на миг.
Но этого никто не должен был видеть!
* * *
Вениамин явился на кухню к Олине и поразил ее привезенным ей подарком. Но пришел-то он туда ради Элсе Марии.
Она шинковала лук для печени. Деревянные башмаки были надеты у него на босу ногу. Он ввалился прямо с мороза. Она подняла на него прекрасные, полные слез глаза. Но слезы-то были вызваны луком.
Вениамин представил себе, как вел бы себя на его месте Андерс. Поэтому он расправил плечи, обнял Олине и преподнес ей сверток с тканью на платье. Склонившись к Олине, он мог без помех разглядывать девушку, которая шинковала лук. Красивая, округлая фигура. Красивее, чем он помнил. Вспоминал ли он за это время Элсе Марию? Трудно сказать. Его слишком долго не было дома. Тромсё. Лофотены... Теперь-то он, конечно, думал о ней.
Даже не покраснев, Вениамин беседовал с Олине.
- Это что же такое! - приговаривала она, разглаживая ткань обеими руками. - Спасибо тебе, Вениамин! Большое спасибо!
Он позволил ей обнять себя и услышал, что он на редкость добрый и заботливый мальчик. Элсе Марии полезно было это узнать.
- Я вижу, у тебя появилась помощница? - сказал он.
- Так это ж Элсе Мария, ты ее знаешь. Она будет жить у нас до осени. Олине милостиво кивнула в сторону девушки.
Стараясь ничего не задеть своими деревянными башмаками, Вениамин подошел к Элсе Марии и поздоровался с ней за руку, как его когда-то учили здороваться с новой прислугой в доме. Рука у нее была холодная, влажная и пахла луком.
Золотистые волосы кудрявились на висках. Они были заплетены в две длинные косы, как и в тот раз, когда он вез ее в тележке по полю. Веснушек у нее стало меньше. Но свет, окружавший ее фигуру, был ярче, чем раньше. Такой могла бы быть хюльдра.
* * *
Вениамин стал так часто заглядывать на кухню, что это не укрылось от Олине. Она над ним не подтрунивала. Вовсе нет. В ее голосе звучало предостережение.
- Ты, Вениамин, мужчина, а не помощник кухарки, - прищурившись, сказала она через несколько дней. Ее зрачки сверлили его сквозь узкие щелки.
Вениамин пробовал держаться по-мужски и подмигивал Элсе Марии, когда Олине этого не видела. Но девушка не смела поднять на него глаза.
Он перестал приходить на кухню, однако подстерегал Элсе Марию, когда та шла в хлев или еще куда-нибудь. Мысли о ней могли озарить любой день, даже самый беспросветный.
Вениамин часто требовал, чтобы ему в комнату принесли то теплой воды, то полотенце, то еще чего-нибудь. Особенно когда знал, что все заняты и сделать это может только Элсе Мария. Точно нежное прикосновение, она появлялась в дверях. И исчезала, прежде чем он успевал поблагодарить ее. Однажды он быстро подскочил к ней и схватил за руку.
- Подожди, Элсе Мария! - задыхаясь, проговорил он и прикрыл дверь в коридор.
- У меня много работы! - Она тоже дышала с трудом.
- Что ты делаешь?
- Убираю южную комнату. С пароходом должен прибыть гость.
Она пахла морем и солнцем. Он прижал ее к дверной притолоке, потом обнял. Крепко, на случай если она попытается убежать.
Сперва она действительно хотела вырваться. Потом затихла. Он даже подумал: "Что же мне теперь делать?"
Оба тяжело дышали. Он поднял руку и погладил ее по щеке. Она вздохнула и переступила с ноги на ногу. И все время не спускала глаз с чего-то на противоположной стене.
- Давай встретимся вечером возле летнего хлева? - прошептал он наконец.
- Не могу.
- Почему? Ты же приходила туда раньше?
- Олине.
- Твои вечера принадлежат тебе, а не Олине. - Да, но...
И вдруг он сказал по-взрослому, даже не понимая, откуда к нему пришли эти слова:
- Но сама Олине, как и все остальное, принадлежит мне!
Элсе Мария уставилась на него:
- Значит, хозяевам Рейнснеса принадлежит и кухарка, и все-все?
- Конечно! - Он засмеялся, обращая все в шутку.
- Теперь уж я точно не посмею прийти к летнему хлеву! - Она вырвалась и захлопнула за собой дверь.
* * *
Вениамин постоянно подстерегал Элсе Марию. Не таясь помогал ей приносить воду или дрова.
Конечно, он помнил, что она только служанка, но это ничего не меняло. Он должен был добиться ее расположения.
Однажды Олине позвала его в буфетную. Она сидела на одном из обитых парчой кресел, которые стояли там, потому что пользовались ими только в исключительных случаях.