Вассму Хербьерг. Сын счастья (Книга Дины - 2)

   На холме молодежь готовилась зажечь костер.
   - Они жгут костры, чтобы прогнать прочь ведьму, - сказала Дина.
   Я пожалел, что произнес тогда слово "ведьма", но изменить это было уже невозможно.
   Когда мы подошли поближе, я узнал несколько студентов из Регенсена с их подругами. Они прикрепляли к шесту банку со смолой. Под громкие крики запалили огонь, и пламя начало лизать поставленные вертикально бревна с привязанной к ним соломой. Издали один за другим им отвечали другие костры.
   Я уже думал о том, что встречу здесь знакомых. Наверное, во мне еще был жив ребенок, потому что мне даже хотелось этого. Несмотря на вопросы, которые мне могли задать.
   Стайка девушек, взявшись за руки, с песней закружилась в хороводе. Я узнал стихи Эленшлегера:
   В Иванову ночь мы выходим
   И бродим, как сны наяву,
   Мы медленно в поисках бродим
   Иванову ищем траву.
   Стоит она, ростом мала,
   Зато так свежа и мила,
   Зато так светла и чиста
   Простая ее красота.
   Посадим ее у забора,
   Где место свободно от гряд,
   И станет нам ведомо скоро,
   Что в будущем дни нам сулят.
   Коль здесь приживется она,
   То будет нам радость дана,
   Умрет через несколько дней
   Мы тоже умрем вместе с ней.
   И весело будущим летом
   Уже не появимся тут.
   Без нас с неизменным приветом
   В лугах все цветы расцветут.
   Под сенью печальных крестов
   Уснем мы навеки без снов
   В холодных могилах, увы,
   По знаменью вещей травы.
   В Иванову ночь мы выходим
   В луга, как велит нам молва,
   Мы по лугу в поисках бродим:
   Нужна нам вещунья-трава.
   Стоит она, ростом мала,
   Зато так свежа и мила,
   Зато так светла и чиста
   Простая ее красота.
   По обе стороны дороги пестрели разноцветные палатки торговцев, словно споря с природой, меланхолией и песней. Несколько пьяных затеяли драку с жестянщиком. Вскоре жестянщик сдался и покатил дальше свою тележку с дребезжащими железками и колокольчиками. Тележка оглушительно грохотала.
   В одной палатке босоногая девушка продавала глиняные кувшины, кружки и миски. Звонким голосом она кричала, что воду из источника лучше всего набирать именно в ее кувшины.
   Покупателей явно больше привлекали ее босые ноги и свежее личико, чем возможность получить животворную воду из источника. Вокруг ее палатки толпились мужчины. Я тоже подошел.
   Потом я принес воды, и мы с Диной омыли в ней руки. После чего я с силой швырнул кружку на камни, и она со звоном разбилась.
   Торговля у девушки шла бойко. Не отставала и палатка, в которой покупали дешевые подарки для тех, кто остался дома, или для подружек, найденных на этот вечер.
   На вымощенной площадке начались танцы. Вокруг на траве расположилась публика с корзинами, набитыми всякой снедью. Некоторые церемонно расстелили белые скатерти и пледы, чтобы не сидеть на траве. Другие плюхались там, где стояли. Студенты и девушки из приличных семей сидели, тесно прижавшись друг к другу, вокруг своих корзин, бутылок и рюмок.
   Я сказал Дине, что хотел бы купить бутылку вина, но в это время кто-то поднялся с травы и направился к нам. Я больше не слышал ни смеха, ни голосов.
   Передо мной в тумане парила Анна! Заметив, что я не один, Анна остановилась.
   Меня спасла темнота, хотя я понимал, что нельзя заставлять Анну ждать на тропинке. Поэтому я потянул Дину за руку и сказал:
   - Дина - это Анна. Анна - это моя мать, Дина.
   Если Дина и удивилась, то не подала виду.
   Я машинально перешел на датский. Дина не позволила себе удивиться и этому.
   Они протянули друг другу руки.
   - Анна? Так, значит, вы и есть Вениаминова Анна? Никогда не думал, что такая сцена возможна! Все сделалось окончательно неправдоподобным, когда с помоста до нас долетел голос Акселя. Он заканчивал свою речь по поводу Иванова дня:
   - В эту светлую летнюю ночь, когда силы природы достигли своего расцвета, мы должны вознести хвалу двум неукротимым стихиям, которые все очищают, не дают стареть, дарят вечную молодость и рождают новую жизнь. Это огонь и вода! Огонь и вода!
   Не только я слушал Акселя. Дина превратилась в навострившего уши зверя. Крупную светловолосую голову Акселя освещало пламя факелов. Он был неистовым фавном, явившимся из ночной темени леса. Не смущаясь тем, что Аксель принадлежал мне, она завладела им. Я это видел по ней и не хотел понимать, что это уже случилось.
   Аплодисменты и крики "браво!", которыми приветствовали речь Акселя, неслись по дороге навстречу Дине и Анне.
   А я? Я был букашкой. Букашкой из комнаты Акселя в Валькендорфе. Букашкой на теле Анны. Или на перьях, украшавших шляпу Дины.
   Последние дни выпали из действительности. Я мог протянуть руку, но схватил бы лишь пустой воздух. Дина исчезла. Как будто ее и не было.
   Кто-то пробежал мимо с пылающим факелом. Он осветил нас. Золотистый сноп упал на лицо Анны.
   - Вениамин не говорил, что ждет в гости свою мать, - сказала Анна.
   - А я его не предупредила о своем приезде, - объяснила ей Дина.
   Должно быть, я онемел, наблюдая за ними, пока высокая фигура Акселя спускалась с помоста и двигалась к нам. Его тень представлялась мне столь же привлекательной, как судебный процесс.
   Я знал, что это мгновение навсегда сплавится с моей жизнью. В старости, если я доживу до нее, отдельные слова Дины, Анны и Акселя станут необходимыми камешками мозаики: "Теперь мы знаем, кто мы... Так, значит, вы и есть Вениаминова Анна?.. Огонь и вода..."
   А потом все понеслось со страшной быстротой.
   Аксель взял Дину за обе руки и с шутливой почтительностью согнулся перед ней в поклоне. Словно с пафосом исполнял роль рыцаря.
   Вначале я мог думать только о том, рассказала ли ему Анна про нас. Если да, он вел опасную игру, ожидая подходящего случая, чтобы сделать из меня отбивную.
   Когда мы с ним шли следом за Анной и Диной, он шепнул мне:
   - Подумать только, она все-таки приехала! Молчи! Молчи! Я преклоняюсь перед твоей матерью! Я провожу ее до Берлина!
   Я так и не понял, знает ли он про нас с Анной. Мне даже показалось, что они с Анной договорились отомстить мне, разоблачив меня в присутствии Дины.
   Все было испорчено. Дина превратилась в обычную женщину, которая явилась, чтобы выступить на процессе свидетельницей Акселя. Она оказалась в центре внимания.
   ГЛАВА 23
   Вечер превратился в кошмарный маскарад. Песни и споры сменяли друг друга.
   Дина беседовала с моими датскими друзьями о низости Бисмарка! Рассказывала о депрессии и безумствах, царивших в Париже до того, как Наполеон III был взят в плен.
   Со мной она не хотела говорить об этом. Потом продекламировала сатирические стишки о прусских полководцах. По-немецки. Мы сидели вокруг корзин и бутылок.
   Енс закончил курс вместе с Акселем и со мной. Он был скорее другом Акселя, чем моим, и жил в Валькендорфе. Окружающего он не замечал и был вечно погружен в размышления. Но в спорах, если ему не удавалось уклониться от них, ему не было равных.
   Клаус Клаусен происходил из купеческой семьи. Веселый, беспечный, он считался лучшим баритоном университета. Мне показалось, что в этот вечер он был кавалером Софии.
   Анна почти все время молчала. Не помню, как это получилось, но она сидела между Софией и мной. Было похоже, что она играет роль возлюбленной Акселя, которой он пренебрег. Или мне так показалось? Иногда она наклонялась к Софии и что-то шептала ей, но слов я не разбирал.
   Факел освещал ее правую щиколотку. Я подумал, что ей следовало бы поправить юбку. Но она не поправила. Напротив. Один раз, когда она наклонилась к Софии, задравшаяся юбка обнажила всю голень.
   Такого лица у Акселя я еще не видел - чаша, полная меда. Он хотел произвести впечатление на Дину.
   Между светлым созданием по имени Янна и Клаусом сидел высокий темноволосый студент-юрист с живыми глазами. Его звали Отто. Его великолепным усам все завидовали. Отто был из тех, кто больше развлекался, чем штудировал науки. Наивность и некоторая неотесанность Отто часто создавали впечатление, что карьеры ему не сделать.
   От сатирических стишков Дины Отто впал в экстаз. Он умолял Дину еще раз продекламировать стихотворение о Бисмарке, который по ночам предавался ненависти, потому что был плохим любовником.
   Дина, улыбаясь, заметила, что хорошего понемногу. Тогда Отто начал рассказывать о скандальной связи между Георгом Брандесом и Каролиной Давид, которая была намного старше Брандеса. Эта тема привлекла к Отто всеобщее внимание, хотя все знали эту историю: Каролина Давид развелась с мужем, оставила детей и появилась на защите Брандесом докторской диссертации на тему "Французская эстетика в наши дни". Получалось, будто все это она проделала однажды, когда все сладко спали после обеда.
   сжали Анну. Она была такая нежная! Я не мог скрыть от нее свое желание, и она не отстранилась от меня.
   Снова и снова я произносил ее имя. Больше мне ничего не приходило в голову.
   Нас окружали люди, прикрывшиеся веселыми масками. Они шумели. Смеялись. Хихикали. Флиртовали. Воздух был полон тревожащих ароматов. Костер швырял искры и дым в тусклое небо. Музыка связывала людей. Они, как змеи, оплетали друг друга, приникали друг к другу и тут же отстранялись.
   Мысленно я уже овладел Анной. Она поняла это и остановилась. Мне даже не было стыдно. Она принадлежала мне! Анна, с открытым смуглым лицом!
   - Повтори те слова, которые ты сказал мне в Валькендорфе! - прошептала она.
   Я не сразу понял ее, потому что ощущал только страсть, отодвинувшую в сторону все остальное. У этой страсти была лишь одна цель: мне хотелось увести Анну в лес подальше от всех. Хотелось укрыться в ее глубине. Сейчас же, сию минуту!
   - Повтори те красивые слова, что ты говорил мне! - всхлипнула Анна.
   В ее голосе звучала мольба. А вокруг, как змеи, извивались тела.
   * * *
   Случайно мой взгляд упал на танцующих Акселя и Дину. Эта ночь положительно принадлежала ведьмам и демонам. Она была горячая, как ад. И зеленая. Слишком зеленая.
   Динины волосы распустились и выбились из-под шляпы. Юбки развевались. Рука Акселя лежала на ее талии. Она откинула голову и смеялась!
   Воспоминания бились об меня, как волны. Я уже видел это. Но когда? Сколько жизней назад? В жизни русского? Или в моей?
   Чувства оказались сильнее меня. Это был страшный удар. Пусть я и сам не всегда поступал лучшим образом, это ничего не меняло. Меня охватила ненависть. Я ненавидел всех и вся. Дину. Акселя. Они мне мешали. Были незаменимы, но мешали.
   - Повтори те красивые слова, которые ты сказал мне в Валькендррфе! снова попросила Анна.
   Ее рука связывала меня с землей. Мой мозг был дуплистым стволом. Я не мог вспомнить ни слова из Соломоновой "Песни Песней". А она ждала от меня именно их. Неужели я ничего не скажу ей? Она смотрела на меня. Но я только крепче прижимал ее к себе.
   Тогда она отвернулась. Словно ей, а не мне следовало стыдиться за мое неуправляемое желание.
   Я попытался увлечь ее за собой. Но не к нашим друзьям, не к этой глупой студенческой компании с ее песнями, рюмками, пустотой.
   - Давай пройдемся, - задыхаясь, проговорил я. - Нет.
   Мне следовало сказать ей те слова. Но вместо этого я взял ее под руку и повел через толпу.
   Не знаю, откуда взялось во мне это холодное бешенство.
   - И много еще кавалеров записано в твоей бальной карточке? Кроме Акселя и меня?
   Анна остановилась в удивлении:
   - Ты слишком много себе позволяешь!
   - Мне вообще не следовало приходить сюда!
   - Мне тоже!
   - Пойдем туда... за деревья... там есть тропинка!
   - Не говори глупостей! - сказала она и потянула меня за собой, то и дело оглядываясь через плечо.
   На кого она смотрела? На Дину и Акселя? Я вдруг увидел себя парящим над костром среди искр и хлопьев копоти. Разочарованный. Пристыженный.
   - Прости! - неожиданно сказал я.
   Мы остановились, пропустив веселую компанию, которая прошла мимо, громко стуча деревянными башмаками. Потом пошли снова. Анна оглянулась:
   - Твоя мать такая красивая!
   - Да. - Я весь сжался.
   - По-моему, она очень нравится Акселю. - Анна еще раз оглянулась на танцующих.
   - Да.
   Мы уже почти дошли до наших друзей.
   - А почему ты не спрашиваешь, нравится ли она мне? - поинтересовалась Анна.
   - Она тебе нравится?
   - Да. Но ты все испортил.
   - Чем же?
   - Своей злостью. Ты как будто не рад, что она кому-то нравится. Ты вечно всем недоволен.
   Что я мог на это ответить?
   Мы сели под фонарями вместе со всеми, и я попытался задобрить Анну, накинув ей на плечи шаль. Но она сбросила ее нетерпеливым движением. Лица ее я не видел.
   Прошла целая вечность, прежде чем к нам вернулись Аксель и Дина. Между ними царило полное взаимопонимание. Они улыбались друг другу.
   - Мы с Анной уже обо всем договорились! - неожиданно для себя торжественно изрек я.
   Конечно, это было безумие. Но у нас с Акселем были свои игры. Мы дружили уже давно. Иванова ночь - подходящее время для выражения дружеских чувств. Я его проучу!
   - Мы с Анной договорились, - повторил я, уже немного остыв, - что вы с ней в августе приедете ко мне в Рейнснес!
   Дина сидела, опираясь на руку Акселя. Ее юбки, словно лепестки цветка, лежали вокруг ног. Я не смотрел на Анну.
   - Это будет сказочное свадебное путешествие! - прощебетала хорошенькая Янна.
   - Кто за кого выходит замуж и кто на ком женится? Я не понимаю! иронически воскликнул Клаус.
   Аксель пренебрег оскорблением и повернулся ко мне:
   - Прекрасно! Но ты должен уговорить Дину Грёнэльв тоже поехать с нами!
   В его спокойном голосе слышалась какая-то едва уловимая нотка. Неужели мы с ним наконец поняли друг друга?
   - Я отправлюсь вперед и наведу в доме порядок, - сказал я как можно спокойнее.
   - Нет, нет, предоставь это другим! Мы хотим, чтобы ты поехал вместе с нами. Правда, Анна?
   Но Анна не ответила. Она встала и через мгновение скрылась за стволами деревьев. Тишина после ее ухода закупорила мои поры. Мучившее меня желание обернулось побитой собачонкой.
   Динины юбки зашуршали. Она тоже встала и сказала тихо, но внятно:
   - Уже поздно! Спасибо всем за приятный вечер! Потом наклонилась к Акселю и что-то шепнула ему.
   Он тут же вскочил. Я заставил себя улыбнуться. Дина положила руку мне на плечо:
   - Ступай за Анной, Вениамин. Я надеюсь, ты позаботишься, чтобы она благополучно добралась до дому?
   Я в растерянности встал. Но они с Акселем уже ушли. Я забыл, как Дина умеет добиваться своего.
   Все смешалось. Не знаю, кто что подумал. Анна убежала. Что заставило ее убежать? Янна и София начали собирать в корзины рюмки и остатки еды. София горько молчала. Янна нервно щебетала. Остальные пытались держаться как ни в чем не бывало. Отто даже пошутил, что этой ночью правят ведьмы.
   Мне показалось, что у меня начинается лихорадка. Нетвердым шагом я отправился искать Анну. Через полчаса я сдался и вернулся на прежнее место. Ее там не было.
   София сидела одна со своей корзинкой. Остальные ушли искать извозчика. Она бранила всех мужчин, но в первую очередь Акселя и меня. Аксель клялся и божился, что доставит их с Анной домой еще до полуночи! А ведь двенадцать пробило уже давно! Аксель и Анна разбежались в разные стороны, и теперь она одна должна все расхлебывать.
   Я взял корзину и другой рукой схватил ее за руку. Она погрозила мне зонтиком и заплакала.
   Я позволил ей бранить меня.
   Мы нашли Анну у источника. Окаменелая фигура в светлых одеждах. Современный призрак. Она не плакала, но смотрела на нас как на врагов.
   София умоляла ее поехать домой. Я тоже.
   - Я сейчас найду извозчика! - сказал я, прикидывая в уме, хватит ли у меня денег.
   Анна покачала головой, ее губы шевельнулись, словно она хотела в меня плюнуть. Всем телом я ощутил стыд, однако голова лихорадочно работала.
   - Пожалуйста, оставь нас на минуту одних! - шепотом попросил я Софию.
   Она отошла в сторону, но ей все равно было слышно каждое наше слово.
   - Ты не должна сердиться на меня за то, что говорит и делает Аксель, сказал я как можно спокойнее.
   Она молчала, притопывая ногой.
   - Мне жаль, что я так сказал... О том, будто мы с тобой договорились о вашей поездке в Рейнснес.
   - Ты просто чудовище! - процедила она сквозь зубы.
   - Понимаешь, я...
   - У тебя нет ни стыда, ни совести! Я больше не желаю тебя видеть! Ни тебя, ни его! Хочешь, я скажу, кто вы? Вы паразиты! Вы питаетесь тем, что компрометируете женщин. Вы сжираете нас целиком, а потроха выбрасываете в сточную канаву! Для вас нет ничего святого, и вы ни к чему не относитесь серьезно! Но Бог покарает вас обоих!
   - Анна! Прости меня! Умоляю! Идем, я отвезу вас домой. И больше ты никогда меня не увидишь.
   - Да-да! Поедемте наконец домой! - взмолилась София, выходя из кустов.
   Если бы я хоть немного соображал, я бы, конечно, посмеялся над этой дурацкой сценой. Сценой в духе Акселя? Может, он так мстил мне за свой проигрыш? Или это сцена в моем духе? Потому что проиграл я?
   * * *
   Извозчичья пролетка катила в ночи под темными деревьями. Иногда до меня доносился шум моря. Там, в темноте, волны лизали пену. Но небо было полно звезд.
   Я мог представить себе, что Дина летит сейчас с Акселем на Блоксберг. Взяла Акселя и полетела на Блоксберг!
   Мне пришлось ехать на облучке рядом с извозчиком. Зачем мне понадобилась эта несчастная ложь!
   Я обернулся к Анне. Сквозь шум колес и копыт, не обращая внимания на то, что меня могли слышать София и извозчик, я крикнул:
   - На кого ты сердишься? На меня или на Акселя? Пожалуйста, Анна, объясни: в чем дело?
   Это было невыносимо. Она больше никогда не будет со мной разговаривать, думал я. Выйдет из пролетки и скроется в доме на Стуре Конгенсгаде. Исчезнет! Я сидел, до-прежнему повернувшись лицом к заднему сиденью.
   - Я тебе объясню, в чем дело, - прозвучал в темноте голос Анны. - Я тебе все объясню, хотя теперь это уже ничего не изменит! Ты трус и не посмел признаться себе в том, что любишь меня. Вы бросили на меня жребий, и каждый выигрывал в свою очередь! Это некрасиво! Видит Бог, это некрасиво! Отправляйся к себе подобным! И никогда больше не попадайся мне на глаза! Мне стыдно своего чувства к тебе!
   - Анна, опомнись, как ты себя ведешь! - всхлипнула София.
   Мне хотелось спрыгнуть с козел и прижать Анну к груди. Хотелось убедить ее, что она ошибается. Что все будет хорошо. Что я буду любить ее до самой смерти, только бы она верила мне. Но я не сказал ничего, потому что она была права.
   Мы приехали на Стуре Конгенсгаде. В гостиной грозно светились окна.
   - Они еще не спят! - испугалась София.
   - Я поднимусь с вами и объясню, почему мы так задержались, - предложил я.
   - Нет, хватит уже! - отрезала Анна.
   Я промолчал. Отдал извозчику все, что у меня было. Он рассердился, увидев сумму, но я быстро взял корзину и вошел в парадное. Мы поднялись на второй этаж.
   Профессор ходил по гостиной в стеганом халате. Сначала он метал гром и молнии, однако постепенно смягчился. Я, как мог, объяснил ему, что Аксель не смог приехать. Что мы задержались, потому что не сразу нашли извозчика. Когда он принял мои извинения, не поинтересовавшись, что именно помешало Акселю приехать самому, я попросил разрешения поговорить с ним наедине.
   - Поздновато для разговоров, - сказал он, но все-таки зажег лампу и махнул дочерям, чтобы они шли спать.
   София скользнула мимо с подобием улыбки на губах. Но Анна запротестовала:
   - Что он может сказать тебе такого, чего мне нельзя было бы слышать?
   - Анна! - коротко бросил профессор и показал на дверь.
   Не глядя на меня, она прошла мимо, обдав нас теплым ароматом.
   Профессор подошел к горке, достал две рюмки и налил вина. Я закашлялся и долго не мог унять кашель.
   - Ну? - спросил профессор. - Выкладывайте, что случилось?
   Я снова закашлялся. Потом проглотил каплю вина и отставил рюмку.
   - Мы с Акселем соперники. Мы оба любим Анну. Это ставит ее в трудное положение. Мы с ним дружим с тех пор, как начали учиться в университете. Это еще больше все запутывает. Неожиданно ко мне приехала мать. Я не виделся с ней много лет. Ее приезд тоже внес свою лепту. Однако это не извиняет того, что сегодня вечером я позволил себе непростительную глупость. И Анна рассердилась.
   - Какую глупость?
   - Я был невежлив по отношению к Анне.
   Он посмотрел на меня, словно собирался поставить мне диагноз, но не был уверен в своей правоте.
   - Однако вы все-таки привезли дам домой...
   - Да, конечно. Иначе и быть не могло.
   - А Аксель?
   Что мне было сказать ему? Что Аксель поехал с моей матерью в пустой лодочный сарай?
   - Анна на него рассердилась.
   - За что?
   - Вернее, она рассердилась на меня...
   Он набил трубку и раскурил ее. Когда он затягивался, щеки у него глубоко западали.
   - Скажите, новоиспеченный доктор, у вас серьезные намерения? Я вас правильно понимаю? Раз вы пришли сюда...
   Вот оно! Я должен был предвидеть, что дело примет именно такой оборот.
   - Что толку, это ничего не изменит! - сказал я.
   - Странная точка зрения.
   Если бы я сказал ему, что соблазнил его дочь в постели Акселя, он просто вышвырнул бы меня из дома. Или сказал бы, что теперь мы с Анной вынуждены пожениться. Если бы я поведал ему о моем ребенке, он, возможно, проявил бы немного больше понимания, но все равно вышвырнул бы меня из дома.
   Я проявил бы смелость, сказав то или другое. Но я не сказал ничего.
   Тем не менее наш разговор растянулся на несколько рюмок. Профессор наблюдал за мной. Я был грешен. Но профессор не был ни пастором, ни хирургом. Возмущенных слов я от него не услышал.
   Занимался день, и в темноте комнаты начала проступать красная плюшевая мебель. Я различил потертые места на сиденьях. На подлокотниках вольтеровского кресла, что стояло в углу, были жирные пятна. Небольшая уютная интеллигентная гостиная. Совсем не мещанская, какой она показалась мне в первый раз.
   - Как вы намерены поступить, господин Грёнэльв? - спросил он. Словно ему требовалось узнать еще кое-какие подробности, прежде чем сможет сообщить мне о моей болезни.
   - Я бы хотел, господин профессор, чтобы близкий Анне человек...
   - Замолвил за вас словечко?
   - Нет, нет! Это невозможно!
   - Значит, в этом мы не расходимся. Так что же?
   - Что вы мне посоветуете, господин профессор?
   - Поезжайте домой в Норвегию. Дайте Анне возможность все забыть. Самое лучшее, если она выйдет замуж за Акселя. Я так полагаю. У женщин бывают свои причуды. А Анна к тому же очень волевая женщина. Она уже проплакала полгода в Лондоне. Но если у вас серьезные намерения, поговорите с Акселем! Какая-то глупая история! Вы оба взрослые мужчины, готовые начать самостоятельную жизнь, заняться врачебной практикой, - прибавил он и подавил зевок.
   - Господин профессор, вы верите в любовь?
   Я встретился с ним глазами. В них мелькнуло что-то похожее на улыбку. Почти дружелюбную. Вертя в пальцах рюмку, он ответил:
   - Любовь... Как вам сказать... Я полагаю, что у вас имеется свое определение любви... Я мало вас знаю. То, что вы пришли сюда, чтобы поговорить со мной, свидетельствует в вашу пользу, хотя время для этого вы выбрали не совсем удачно... И все-таки я не знаю, любовь ли заставила вас так поступить. Я не знаю, есть ли у вас какие-то долги. Не знаю, сможете ли вы содержать жену. Не знаю, понравится ли Анне в вашем темном полушарии, где полгода стоит зима. Однако... я не стану ее отговаривать, если она сама решит выйти за вас замуж. А вот ее мать непременно станет. Но Анна упряма... необыкновенно упряма. Это может оказаться для вас роковым. Вот все, что я пока могу сказать вам о любви.
   Он с улыбкой осушил рюмку.
   - А теперь неплохо бы немного поспать. За одну ночь мир все равно не спасти, - прибавил он и протянул мне руку.
   В дверях появилась Анна. Ее лицо, обычно золотистого цвета, было серое и измученное. Глаза горели.
   - Анна! Ты еще не легла? - воскликнул профессор.
   - Я слышала все, о чем вы говорили!
   - Вот как? Подслушивала под дверью? Ну и что скажешь?
   - Вы решали мое будущее, словно я какая-то вещь!
   - Так-так! - проговорил профессор.
   - Я не собираюсь ехать в Нурланд. Ни в гости, ни тем более чтобы выйти там замуж. Ваши мужские интриги слишком мелки для меня! Слишком неинтересны!
   Слышите? Но я не собираюсь также войти в пасторскую семью Акселя. Я намерена снова поехать в Лондон и найти там что-нибудь получше!
   Ведьма, летающая в Иванову ночь! Она была не похожа сама на себя. Ее изящное, всегда безукоризненное платье было измято. Волосы растрепаны. Из-под юбки виднелись голые ноги. Кружева у шеи и на рукавах обвисли, словно она ходила под дождем. Она сжала кулаки, спрятав в них большие пальцы, и, как щит, держала их перед собой. Грудь ее напоминала с трудом работающие мехи.
   По-моему, она никогда не была так прекрасна.
   - Даю вам десять минут, молодой человек, попробуйте до чего-нибудь договориться, - сказал профессор. - Потом я вернусь и выпущу вас из дома. Он вышел из комнаты.
   - Может, ты все-таки поехала бы со мной, Анна? - спросил я еще до того, как он закрыл за собой дверь.
   Она смерила меня взглядом. Судорожно вздохнула.
   - Ты не будешь писать мне, когда я уеду?
   - Ничего не знаю. Я устала от вас обоих. Вы мне надоели! Щенки!
   Я попытался взять ее руки. Но она отпрянула от меня, загородившись ладонями:
   - Я никогда не прощу тебе того, как ты поступил с Карной и при этом ничего не сказал мне про нее!
   Я слышал, что она борется со слезами.
   Мне показалось, что красный плюш сполз с мебели и застрял у меня в горле. Несмотря на удушье, я чувствовал только смертельную усталость. А это было уже неплохо. Может, я испытывал даже облегчение от того, что она не плакала, а бранила меня. Что не цеплялась за меня с рыданием: "Возьми меня с собой!"