Ватанабэ Дзюнъити. Свет без тени

   – Справедливо-то справедливо. Только он очень странный, этот больной.
   – Почему?
   – Молодой, а постоянной работы нет, болтается без дела, якшается с какими-то подозрительными типами… Не нравится он мне.
   – Нравится, не нравится – какое это имеет отношение к болезни?
   – Все равно, противный он… Когда меряешь ему температуру или щупаешь пульс, так и норовит дать волю рукам.
   – Молод еще.
   – Показывает нам всякие гадкие фотографии…
   – Неужели?
   – Все медсестры его терпеть не могут.
   Кобаси почувствовал, что и в самом деле наговорил лишнего. Тем не менее упрямо сказал:
   – Суть не в этом.
   – А ему действительно пришлют деньги из деревни? По правде говоря, Кобаси и сам не был в этом уверен.
   – Не опасно давать ему взаймы?
   – Все будет в порядке, – пытаясь убедить себя, ответил он и оглянулся на висевшую у него за спиной доску. – В общих палатах все занято…
   – Места есть только в палатах второго класса и выше. Кобаси, отвернувшись, молчал.
   – Вы хотите перевести Тоду в более дешевую палату?
   – Да. Это хотя бы на день продлит его пребывание в клинике.
   – У нас всего две общие палаты.
   – Да… Здесь стараются иметь дело только с богачами… Плакало «строительство общества всенародного благоденствия»!
   – Что-о? – Акико широко раскрыла глаза.
   – Это предвыборное обещание нашего главврача – когда он баллотировался в муниципалитет…
   Акико залилась смехом.
   – А не перевести ли нам и тех двоих?
   – Служащего с шофером?
   – Им-то уж и вовсе нечего делать в больнице – давай и их выпишем. А?
   – Ну, перестань…
   Теперь, когда в комнате, кроме них, не было никого, Акико разговаривала с Кобаси совсем по-другому. Чувствовалось, что их связывают очень тесные узы.
   – В последнее время я отказываюсь понимать Наоэ.
   – Почему?
   – Пляшет под дудку старшей сестры – кладет в клинику практически здоровых людей, прописывает совершенно бесполезные лекарства, делает бессмысленную «операцию», а Тоде, несмотря на нагноение швов, велит убираться домой…
   – Это политика Главного, и ничего тут не поделаешь.
   – Но ведь Наоэ очень хороший врач! Таким гордился бы любой университет. Если не он, то кто же еще может образумить Главного?!
   – Доктор Наоэ и главврач – разные люди.
   – Разница только в том, что Наоэ не бизнесмен.
   – Нет, не только. У Наоэ собственные взгляды, достойные всяческого уважения.
   – Трудно поверить!
   – Он выдающийся человек.
   – Нет, он плохой человек.
   – Как ты можешь так о нем говорить?!
   – Может, когда-то он и был замечательным врачом… Во всяком случае, он мне не товарищ по университету и не коллега по кафедре, так что я могу позволить себе осуждать его.
   – Да если та же Норико услышит такое!.. Представляю, что будет.
   – Ну и пусть. Я ей даже спасибо скажу, если она ему это передаст.
   – Глупый какой. Только неприятности наживешь!
   – Если здесь станет совсем невыносимо, вернусь в университетскую клинику. Какой смысл работать под началом такого человека!
   – Осаму-тян! – Акико впервые за весь вечер назвала Кобаси по имени. – Как ты можешь?
   И, выскочив за дверь, она опрометью побежала по лестнице на второй этаж.

Глава VIII

   Уже пробило десять, а Наоэ еще не появлялся. В амбулатории принимал один Кобаси, отдежуривший ночь.
   Наоэ никогда не приходил рано, но то, что он не пришел и после десяти, было необычно. Медсестры забеспокоились. С третьего этажа спустилась Цуруё Сэкигути, которой, вероятно, уже позвонили из регистратуры, и заглянула в амбулаторию.
   – А что, доктор Наоэ еще не приходил?
   Часы на стене показывали четверть одиннадцатого.
   – Пока нет. – Акико Такаги оторвалась от перевязки и подняла глаза на Сэкигути.
   – Больные, наверное, уже ждут?
   – Самый первый пришел к девяти.
   На столе Наоэ лежала стопка историй болезни – штук пять.
   – Может быть, он сегодня выходной?
   – Вряд ли. После обеда операция. Акико закрепила конец бинта.
   – Операция?
   Старшая сестра взглянула на таблицу, висевшую на стене. Под графами с назначением лекарств и инъекций, в самом низу, шли названия и даты операций. На сегодня никаких операций намечено не было.
   – Я ночью дежурила, и мне хотелось бы после обеда уйти домой… Можно? – спросила Акико.
   – Думаю, можно, – неуверенно сказала Сэкигути. Она огляделась вокруг. В амбулатории, кроме Акико, были Каору Уно и Мидори Танака, а в процедурном кабинете работали Норико Симура с Акико Наканиси. Для операции аппендицита достаточно и двух медсестер.
   – А что за операция?
   – Аборт.
   Старшая сестра вытаращила глаза.
   – Будет делать сам Наоэ?
   – По-видимому. Доктора Мурасэ сегодня быть не должно. Не его день.
   – Впервые слышу.
   – Так вы не знали? – Акико удивленно посмотрела на старшую сестру.
   – Нет.
   Занимавшийся осмотром больного Кобаси обернулся.
   – Что, операцию собирается делать сам Наоэ?
   – Да, – пожала плечами Акико. – А вы тоже об этом не слышали?
   – Нет.
   Кобаси закончил осмотр. Больной попрощался и вышел из кабинета.
   – Я и сама узнала об этом только вчера вечером. Доктор Наоэ позвонил мне в девять часов и попросил подготовить инструменты.
   – Как-то неожиданно все это. – Старшая сестра недовольно покосилась на Акико и добавила: – Во всяком случае, тебе надо было сказать мне об этом, когда ты сдавала дежурство.
   Акико растерялась.
   – Я думала, все знают, и вы тоже.
   – Никто не знает. Разве ты не слышала, что даже доктор Кобаси не в курсе дела?
   Акико, получив нагоняй, понурилась, хотя была вовсе не виновата в том, что ни Кобаси, ни старшая медсестра ничего не знали, – операции назначались врачами, а сестры только получали необходимые указания.
   – Кому будут делать операцию? Акико потерянно молчала.
   – Ты что, не знаешь?
   – Мне было сказано только приготовить инструменты! – огрызнулась Акико.
   – Выходит, об этом знает один Наоэ… – пробормотала старшая сестра и примирительно сказала: – Делает, что ему заблагорассудится, ставит нас в глупое положение!
   Операция сама по себе была элементарной. Для нее вполне хватило бы одного врача и одной медсестры. Но Цуруё Сэкигути чувствовала себя глубоко уязвленной. Она, старшая сестра, узнает об операции случайно! С ней никто не считается!..
   – Значит, больная еще не поступила в клинику.
   – По всей видимости.
   – Кто бы это мог быть?.. Сэнсэй, вы не знаете? – повернулась Цуруё к Кобаси.
   – Не знаю, – холодно отрезал тот, беря из стопки следующую карту.
   – Какая беспечность!
   Старшая сестра взглянула на свои часы. В этот момент из процедурного кабинета вышла Норико.
   – Послушай, – обескураженная резкостью Кобаси, Цуруё обращалась теперь к Норико, – ты ничего не знаешь о сегодняшней операции?
   – Операция? Нет… Не знаю. Норико явно слышала об этом впервые.
   – И доктора Наоэ что-то до сих пор нет… Стрелка на настенных часах перескочила. Двадцать минут одиннадцатого.
   – Может, он заболел?
   Норико пожала плечами. Ей очень хотелось ответить: «Что вы меня спрашиваете? Я ему не жена, откуда мне знать».
   – Если он решил сегодня не приходить, то должен был по крайней мере предупредить об этом. Позвони-ка ему домой!
   – Я не знаю номера. Вам лучше сделать это самой.
   Норико повернулась к Цуруё спиной, взяла из шкафчика с лекарствами две ампулы тиазина и возвратилась в процедурный кабинет.
   – Пригласи следующего, – сказал Кобаси застывшей в раздумье Акико.
   – Да-а. А время-то идет… – Стряхнув оцепенение, старшая сестра выглянула в коридор. Там в терпеливом молчании ждали человек двадцать.
   – Сэнсэй, – попросила старшая сестра Кобаси, – может, вы сначала примете его больных? – И она кивнула на лежавшие на столе Наоэ истории болезни. – А то ведь некоторые ждут уже больше часа.
   Кобаси, не отвечая, раскрыл историю болезни только что вошедшего пациента.
   – Нехорошо заставлять людей столько ждать.
   – Я не стану их смотреть.
   – Почему?
   – Потому что это либо пациенты, пришедшие впервые, либо больные, которых ведет лично доктор Наоэ. Я не уполномочен осматривать их.
   – Но ведь уже так поздно…
   – Пусть идут домой. Сэкигути растерянно молчала.
   – И закончим этот разговор.
   – Сэнсэй!.. – не веря своим ушам, воскликнула Акико.
   – А ты молчи!
   – Что же делать? – в отчаянии пробормотала Цуруё и поспешила в регистратуру к телефону.
   Наоэ пришел минут через тридцать, когда было уже почти одиннадцать. Его всегда бледное лицо сегодня казалось совсем бескровным, волосы были всклокочены.
   – Извините, опоздал… – пробормотал он, обращаясь не то к Кобаси, не то к медсестрам, тяжело опустился на стул, закрыл глаза и вздохнул. Глаза его, окруженные густой синевой, ввалились, в каждой черточке лица сквозила страшная усталость.
   Из регистратуры прибежала девушка.
   – Сэнсэй, вас к телефону.
   – Кто звонит?
   – От какой-то Ямагути.
   – Ямагути?
   – Говорит, что он – ее импресарио.
   – А-а… – Наоэ хлопнул себя по лбу и поднялся.
   – Норико-сан! Доктор пришел, – заглянула в процедурный кабинет Сэкигути. Старшая сестра всегда старалась ставить Норико в пару с Наоэ, а Акико – с Кобаси. Она явно пыталась таким путем что-нибудь разнюхать, и девушек подобное разделение не особенно радовало.
   – Доброе утро, – поздоровалась Норико, входя в кабинет. Наоэ уже кончил разговаривать по телефону и сидел с закрытыми глазами. – Вам нехорошо?
   – Нет…
   В последний раз Норико виделась с Наоэ дня три назад, у него дома.
   – Можно приглашать больных?
   Наоэ взглянул на стоявшую сбоку Акико.
   – Ты приготовила инструменты?
   – Да. Осталось только простерилизовать. Я уже сдала дежурство. Можно мне идти домой?
   – Иди.
   Наоэ повернулся к столу, взял из стопки лежавшую сверху историю болезни и приказал Норико:
   – Зови!
   В тот день Наоэ принял около пятнадцати человек и освободился позже обычного. Несмотря на то что Наоэ работал очень быстро, последнего пациента он отпустил, когда пробило уже половину первого. Кобаси закончил прием раньше и уже ушел в ординаторскую.
   Когда закрылась дверь за последним пациентом, Наоэ в изнеможении откинулся на спинку стула.
   – Принеси холодное полотенце!
   Норико обтерла лицо Наоэ влажной салфеткой. Остальные сестры, вероятно не желая им мешать, ушли в столовую.
   – Что случилось?
   – Ничего особенного.
   – Опять пили?
   Наоэ, не отвечая, расправил плечи и судорожно вздохнул.
   – Вам бы надо полежать.
   – Да…
   – В ординаторской сейчас кто-нибудь есть? Наоэ молчал.
   – Может, поищем свободную палату?
   – Пойду в шестьсот первую.
   – В шестьсот первую? – удивленно переспросила Норико.
   – Да, она сейчас пустует.
   – Подождите, надо хоть постелить там постель!
   – Ничего, лягу на диван.
   – Нет-нет, я мигом!
   601-я палата находилась на шестом этаже. Холл, комната для сиделки, комната для больного, ванная, туалет, телевизор – одним словом, палата люкс. Таких палат, стоивших 15 тысяч иен в день, на шестом этаже было три. Две из них – 602-ю и 603-ю – сейчас занимали директор крупной фирмы и известный деятель культуры.
   Наоэ снял халат, прилег на разобранную постель и закрыл глаза. Окна выходили во двор, и в комнате стояла непривычная тишина – лишь иногда долетали откуда-то издалека гудки автомобилей. Даже не верилось, что это почти центр города.
   Бледные лучи осеннего солнца проникали сквозь зеленые шторы, и в их тусклом свете лицо Наоэ выглядело безжизненно мрачным.
   – Положить на голову холодный компресс?
   – Нет. Не надо.
   – Может, поедите?
   – А сока нет?
   – Сейчас посмотрю.
   – Только похолоднее.
   У выхода Норико задержалась перед зеркалом и, оправив на груди халат, вышла. Когда она вернулась, Наоэ лежал на правом боку, закрывая лицо от света.
   – Принесла!..
   – Спасибо.
   Чуть приподняв голову, Наоэ одним глотком осушил стакан.
   – Хорошо!
   – Еще?
   У ног Норико на полу стояла вторая бутылка с соком.
   – Нет, достаточно. Сколько сейчас времени?
   – Без десяти час.
   – Да-а?..
   Наоэ устремил взгляд на белую стену. Черты лица его заострились, щеки в сумраке комнаты казались еще более впалыми.
   – Отдохнули немножко?
   – Я бы не сказал.
   – Ну как можно столько пить?!
   – Я не пил.
   – Что же тогда с вами?
   – Неважно.
   Наоэ снова закрыл глаза. Норико поплотнее задернула шторы, и в комнате воцарился полумрак.
   – Утром тут был целый переполох.
   – Что такое?
   – Ни старшая сестра, ни доктор Кобаси ничего не знали…
   Наоэ молчал.
   – Как зовут вашу сегодняшнюю пациентку?
   – Акико Ямагути.
   – Это она приходила недавно в клинику?
   – Да.
   – Вы тогда и договорились с ней насчет операции?
   – Меня попросил один мой приятель, который знаком с ее импресарио.
   – Импресарио?
   – Да. Акико Ямагути – это ее настоящее имя, а сценический псевдоним – Ханадзё. Ханадзё Дзюнко.
   – Певица?
   – Да. Она.
   – Значит, будет оперироваться у нас в клинике?
   – Совершенно верно. И лежать будет в этой самой палате.
   – Здесь… – Норико огляделась вокруг. – Так она вот-вот должна приехать?
   – Да, мы договорились с ней делать операцию сразу после обеда, но она позвонила и предупредила, что немного задержится.
   – Откуда она едет?
   – Из Фукуоки. Но кажется, не попала на самолет.
   – Наверное, опоздала?
   – Да. Ее импресарио говорил, что вчера вечером после концерта в Культурном центре у нее была встреча с поклонниками, а сегодня утром Дзюнко должна была раздавать автографы в магазине грампластинок и освободилась позже, чем предполагала.
   – То есть она приедет в клинику…
   – …в пять или шесть, – закончил за нее Наоэ. – Так она сказала.
   – И сразу на операцию?
   – Ты сегодня в дневную смену?
   – Да.
   – Такаги после обеда отпросилась домой.
   – Если надо, я останусь.
   – Пожалуйста.
   – Но это страшно тяжело – с дороги и сразу операция. Она же едет издалека, из Фукуоки.
   – Такая уж у артисток жизнь. Ничего не поделаешь.
   – Но ведь речь идет о ее здоровье.
   – Она собой не распоряжается.
   Наоэ медленно повернулся на другой бок. В коридоре прошелестели чьи-то шаги. Медсестра. В соседнюю дверь постучали. Затем у входа послышались голоса, но слов было не разобрать.
   – Выходит, об этом никто не знает? – понизив голос, спросила Норико.
   – Только Главный.
   – А с виду такая скромная… – начала было Норико и прикусила язык. Как знать, не оказаться бы и ей в такой ситуации…
   – Необходимо сохранить все в тайне.
   – Даже от старшей сестры?
   – Старшей сестре я просто-напросто забыл сказать.
   – Ей это не очень понравилось! Наверняка уже доложила госпоже Гёда, что вы сегодня опоздали.
   – А ну ее! Я отдохну немного. Разбуди меня часа в два. – И Наоэ повернулся к стене.
   – Когда приедет Ханадзё, проводить ее сюда? – Она приедет после пяти.
   – Может, оставить еще кого-нибудь из сестер?
   – Не надо. Ты и дежурная сестра – этого вполне достаточно.
   – Хорошо.
   Норико огляделась: она вдруг представила себе, как будет лежать здесь после операции обольстительная Дзюнко Ханадзё.
   Уже пробило пять, а Дзюнко Ханадзё так и не появилась. Врачи и медсестры расходились по домам. В ординаторской Наоэ, лежа на диване, читал утренние газеты.
   – Ну, я пошел. – Кобаси повесил халат и снял с вешалки свою светло-коричневую куртку.
   – Кобаси, постой. Кобаси повернулся к Наоэ.
   – Я заходил в палаты… Тода Дзиро, которому разбили бутылкой лицо, все еще здесь. Это ты его оставил?
   – Я.
   – Почему? Ведь он больше не платил.
   Наоэ, приподнявшись на локте, смотрел на стоявшего перед ним Кобаси снизу вверх.
   – Я считаю, что его рано выписывать.
   – И что из этого следует?
   – Пока вместо него заплачу я.
   – Вот оно что…
   Наоэ сложил газету и бросил ее на столик.
   – Значит, его дальнейшее пребывание в клинике будешь оплачивать ты?
   – Просто я на время одолжу Тоде денег… пока ему не пришлют родители.
   – А если не пришлют?
   – Не будем гадать. Наоэ потер подбородок.
   – В чем-то я тебя понимаю. Но ты уверен, что не перегибаешь палку?
   – Почему? Я считаю, что ему необходимо дальнейшее лечение в клинике. Отсутствие денег – это не причина, чтобы вышвыривать на улицу человека, которому нужен уход.
   – Вот как?
   – Ведь что получается: таких, как Тода, выписывают, и тут же преспокойно кладут людей, которым в клинике совершенно нечего делать. Я с этим не согласен. Так могут поступать только дельцы! – Кобаси смерил Наоэ гневным взглядом. – Вы считаете это правильным?
   – Нет, не считаю. Однако нельзя сваливать всю вину на врачей, которые живут частной практикой.
   – Но разве не главный врач приказал выкинуть больного вон?
   – Лишь потому, что Тода не платил… Но ведь теперь все уладилось? Ты же внес за него деньги, только…
   – Что «только»?
   – Врача не должны связывать с больным подобные отношения.
   – Почему? Что плохого, если врач заплатит за бедняка?
   – Плохо ли, хорошо ли – разве вопрос в этом? – Наоэ задумался. – Отношения между врачом и пациентом должны быть строго официальными.
   – Согласен. Но в данном случае ничего другого не оставалось.
   – Надо различать, кому можно и нужно помогать и сочувствовать, а кому…
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Только то, что вряд ли двадцатипятилетний оболтус, устраивающий дебоши в ресторанах, настолько уж нищ.
   – Но ведь он действительно не смог заплатить…
   – Ладно. Делай как знаешь. Наоэ снова взялся за газету.
   Кобаси постоял, задыхаясь от клокотавшего в нем гнева, затем нагнулся за портфелем.
   – Всего доброго.
   – Благодарю за труды, – отозвался Наоэ. Удаляющаяся спина Кобаси выглядела весьма воинственно.
   На западе погасло солнце, и в комнате быстро сгустилась тьма. В стиснутом бесчисленными домами Токио не увидишь закатного солнца, лениво повисшего над линией горизонта. Оно медленно спускается по небосводу, все ниже и ниже, а потом мгновенно наступает ночь.
   Наоэ снова прилег на диван и принялся за газету. После ухода Кобаси в ординаторской, кроме Наоэ, никого не осталось. Наоэ потянуло в сон. Утреннее недомогание еще давало себя знать. Он задремал и не заметил, как вошла Норико.
   – Вам не темно?
   Она щелкнула выключателем. Помигав, под потолком одна за другой вспыхнули лампы дневного света. Наоэ лежал, прикрыв лицо газетой.
   – Инструменты готовы. Как только больная приедет, можно приступать.
   Наоэ убрал газету и, щурясь, посмотрел на лампы.
   – Спали?
   – Нет.
   – Наверное, еще не ужинали? Я принесу.
   – Пока не надо.
   – Вы сегодня дежурите?
   – Да, поменялся с Кавахарой.
   – Надо было и мне поменяться.
   Норико искательно заглянула в лицо Наоэ, но тот продолжал смотреть в потолок невидящими глазами. Норико несколько минут наблюдала за ним, потом подошла и присела на краешек дивана.
   – Что-то вы в последнее время очень похудели. Наоэ неопределенно хмыкнул.
   – Давно не взвешивались?
   – Давно.
   – Даже ключицы видно… – Норико с нежностью оглядела Наоэ.
   – Кто из сестер дежурит сегодня? – Наоэ медленно поднялся. Оттого что он лежал, волосы его были взъерошены.
   – Сугиэ и Наканиси. Кто будет ассистировать на операции? Я?
   – Да, конечно.
   В коридоре зашуршали шаги; в дверь постучали. Норико вздрогнула и кинулась собирать со стола чашки.
   В комнату вошла Мураками.
   – Только что звонили от какой-то Ямагути, просили передать, что она уже в аэропорту Ханэда, едет прямо в клинику.
   – Ясно.
   Мураками метнула исподлобья взгляд на составлявшую чашки Норико и вышла.
   – Она доберется сюда часам к семи. Значит, операция начнется в половине восьмого?
   – Думаю, да.
   Норико принялась мыть чашки.
   – Интересно, кто же ее любовник?
   Наоэ молчал. Пригладив волосы, он подошел к окну и сквозь щель между шторами поглядел на улицу.
   – Не боитесь оперировать такую знаменитость?
   – Чего мне бояться?
   – А вдруг что-нибудь получится неудачно… Представляете, какой поднимется шум?
   – Что артистки, что певицы – все устроены одинаково.
   – Конечно, но…
   – Пожалуй, прилягу, отдохну еще немного.
   Наоэ снова лег. Норико, домыв чашки, убрала их в стенной шкаф.
   – Может, чаю или кофе?
   – Нет, не надо.
   – Тогда я спущусь, подготовлю операционную. Норико встала и пошла к двери, но у порога остановилась.
   – Вы свободны завтра?
   – Завтра?
   – Можно мне прийти к вам?
   – Приходи.
   – Тогда в семь!
   С посветлевшим лицом она вышла из комнаты.
   Дзюнко Ханадзё приехала в клинику немногим позже семи. Светло-дымчатые очки, черный с белой отделкой вельветовый жакет и черные кашемировые брюки, через руку – пальто миди. Любому с первого взгляда ясно, что это не простая смертная.
   – Это Ямагути. Доктор Наоэ здесь?
   К регистратуре подошел грузный мужчина в ярком полосатом пиджаке. Дежурная Сидзуё Иино, оглядев обоих, сняла трубку.
   Когда Наоэ спустился вниз, Дзюнко и импресарио покорно ждали его, сидя рядышком на стульях.
   – Извините, что мы так поздно.
   Импресарио встал и представил Дзюнко. Она торопливо сняла очки и поклонилась.
   – Программа в Фукуоке была очень напряженной, потому и задержались. Простите, – снова извинился импресарио. Дзюнко, потупившись, сложила на коленях сверкавшие маникюром руки.
   – Что-то Ханадзе-сан бледненькая. – Наоэ искоса взглянул на худенькое личико Дзюнко. Он нередко видел ее по телевизору, но сейчас, рядом, ее лицо, почти не тронутое косметикой, казалось неправдоподобно маленьким и утомленным.
   – Последние дни были очень тяжелыми. Правда, она немного отдохнула в самолете, – ответил за Дзюнко импресарио.
   – Не ужинали?
   – Нет. Перед отлетом она съела только салат и выпила чашечку кофе.
   Дзюнко, точно подтверждая его слова, кивнула.
   – Тогда все в порядке, можно давать наркоз.
   Наоэ еще раз незаметно посмотрел на Дзюнко. Не слишком высокая, но стройная, изящная, с экрана кажется просто красавицей. А вот так – вблизи – как засохшее деревце.
   – Пижама и полотенце с собой?
   – Да, по пути купили.
   Импресарио, как видно, позаботился обо всем.
   – Пойдемте, я покажу вам палату. Операцию начнем минут через тридцать.
   Дзюнко Ханадзё спустилась в операционную без двадцати восемь. На ней был фланелевый халатик в цветочек, волосы она заколола на затылке и туго завязала белой косынкой. В этом незатейливом наряде она выглядела самой обычной девушкой.
   – Сначала мы введем лекарство в вену. Считайте, пожалуйста: «раз… два…»
   Дзюнко молча кивнула Норико.
   – Ай, больно!
   Игла впилась в тонкую белую руку. Дзюнко испуганно съежилась.
   – Раз… Два… – зазвучал в операционной знакомый, столько раз слышанный по телевизору голос. Сейчас он казался далеким и бесцветным.
   – Раз, два, – повторила Норико.
   Слабый, почти угасающий голос Дзюнко, словно подстегнутый энергичным тоном сестры, на мгновение зазвучал громче, но постепенно под действием наркоза становился все глуше и тише, и наконец Дзюнко умолкла, оборвав счет на полуслове.
   – Дыхание в норме?
   – Да.
   В ярком свете лампы обнаженная грудь Дзюнко мерно вздымалась и опускалась в такт дыханию. На левой груди темнел след от поцелуя.
   – Давление?
   – Сто десять.
   – Хорошо.
   Наоэ взял хирургическое зеркало и склонился над распростертым перед ним телом.
   Операция закончилась через двадцать минут. Простыня под Дзюнко пропиталась кровью. Наоэ стянул окровавленные перчатки, снял шапочку, развязал маску. Закурил.
   – Пусть полежит немного, пока не проснется.
   – Внизу вас ждет импресарио. Он сказал, что хочет о чем-то поговорить.
   – Сейчас иду.
   – А душ?
   – Потом.
   Не вынимая изо рта сигареты, Наоэ прошел в раздевалку, переоделся в обычный халат и спустился в амбулаторию. Импресарио, засунув руки в карманы, нервно ходил по приемной.
   – Все?
   – Да.
   – Спасибо.
   – Минут через двадцать кончится действие наркоза, и тогда можно будет перевести ее в палату.
   – Прекрасно.
   Наоэ открыл дверь в кабинет и жестом пригласил мужчину войти.
   – Я вас слушаю. Что вы хотели мне сказать?
   – Дело в том… – Импресарио стыдливо сжался и низко опустил голову. – Дело в том, что мы хотели бы сохранить все в тайне.
   – Я помню. Сотрудники клиники проследят, чтобы больные ничего не узнали.
   – По дороге сюда мы даже сменили несколько такси. Я вас очень прошу, если нагрянут репортеры, не пускайте их.
   – Я еще раз напомню в регистратуре.
   – А теперь о дальнейших планах…
   – Слушаю вас.
   Наоэ налил в стакан воды из-под крана и выпил залпом.
   – Дело в том, что и на студии никто ничего не знает. В курсе дела только я и секретарь Дзюнко. Кстати, секретарь вот-вот должна прийти сюда.
   – Короче, что вы от меня хотите?
   – Когда Дзюнко сможет приступить к работе?
   – Работа бывает разная.
   Импресарио нервно потер руки и придвинулся к Наоэ почти вплотную.
   – Видите ли, в Тибе у нас запись концерта на телевидении.