Дзюнъити Ватанабэ
Свет без тени
Глава I
– Кто сегодня дежурит, доктор Кобаси?
Каору Уно взглянула на график дежурств. Она собирала в палатах термометры и только вернулась на пост.
– По графику – Кобаси-сэнсэй, [1]но он, кажется, с кем-то поменялся, – не поднимая головы, отозвалась Норико Симура, подшивавшая за столиком истории болезни.
– Да? А с кем?
– По-моему, с доктором Наоэ.
– С Наоэ?! – Каору ахнула.
Норико с удивлением посмотрела на нее, и та, смутившись, зажала рот рукой.
Норико уже двадцать четыре, и она считается опытной медсестрой, Каору же совсем ребенок – ей едва исполнилось восемнадцать, – этой весной поступила на подготовительные курсы и в клинике числится пока стажером.
– Исикуре из четыреста двенадцатой опять плохо, – сообщила она.
– Это тот старичок, у которого сын – хозяин сусия? [2]
Шестидесятивосьмилетний Ёсидзо Исикура раньше сам держал сусия в Накамэгуро, но года три назад отошел от дел и передал заведение сыну с невесткой. В клинику «Ориентал» он попал с месяц назад, в самом конце сентября. Перед этим Исикура, страдавший от болей в желудке, пролежал целых двадцать дней в клинике при университете Т., но потом его вдруг выписали и перевели сюда.
– Лежит на животе и стонет…
– С ним есть кто-нибудь из домашних?
– Невестка.
Оторвавшись от историй болезни, Норико задумчиво устремила взгляд на белую стену.
– Значит, дежурит Наоэ-сэнсэй? – уточнила Каору, пересчитывая термометры у полочки с инструментами.
Норико помолчала.
– Думаю, сегодня он уже не появится, – наконец проронила она.
– Как это – не появится? Он же дежурит! – удивилась Каору.
– Да, дежурит…
– А может, он где-нибудь здесь, в клинике?
– Нет, он недавно ушел.
– Ушел? Совсем? – снова переспросила Каору. Норико недовольно отвернулась.
– Он же дежурит! Куда он мог пойти?
– Если хочешь – поинтересуйся, – и Норико показала пальцем на прикрепленный над столиком крохотный лист бумаги. На нем было торопливо нацарапано: «Наоэ. 423-28-50».
Каору с недоумением уставилась на бумажку.
– Что это?
– Бар.
– Бар?! Он что, отправился в бар?
– Выходит, что так, – сухо ответила Норико и снова уткнулась в истории болезни.
Каору отложила термометр.
– А разве можно?.. Во время дежурства?
– Конечно, нет. – Норико пожала плечами.
– Но… тогда, как же он?..
– А так. Как всегда.
Каору разрешили работать по ночам недавно, и сегодня она впервые попала в дежурство Наоэ.
– Этот бар… далеко отсюда?
– Не знаю. Сказал, где-то у Догэндзака. Пешком минут десять.
– Но с чего ты взяла, что это бар?
– От него всегда просто разит, когда он возвращается.
– Да что ты?!
– Не веришь, позвони сама и спроси.
Подшив последнюю бумажку, Норико достала из ящика стола дверную табличку и тушь.
– Ведь Исикуре действительно очень плохо… Все-таки надо бы позвонить, – виновато сказала Каору, рассматривая написанный на клочке номер.
– Бесполезно.
– Но человек же мучается!
– Если уж тебе так невмоготу, сделай ему укол.
– Без разрешения?
– Если одну дозу, то ничего.
– Но… – Каору замялась.
– Он скажет тебе то же самое. Исикуру давно держат на опиатах.
– Это же наркотики!
– Да. И очень сильные. Прекрасно снимают боли.
– Но ведь наркотики запрещены!
– Почему же запрещены?.. – Норико обмакнула кисточку в белую тушь и попробовала ее на газете.
– У Исикуры рак желудка? Норико кивнула.
– А мне говорили, что при раке совсем не бывает больно. Никогда не думала, что человек может так мучиться!
– Это потому, что у него поражен не только желудок. Метастазы прошли в позвоночник, затронуты нервные центры.
– Значит, операция уже не поможет?
– Нет. Потому-то его и выписали из университетской клиники.
– Жалко его… – Каору вздохнула. За полгода работы в клинике она успела перевидеть немало, но все для нее было пока внове и казалось захватывающе интересным. – Сколько же ему осталось?
– Наоэ считает, месяца два, самое большее – три.
– А Исикура знает об этом?
– Конечно, нет. Только родственники.
– Выходит, они просто ждут, когда он умрет?..
– Выходит, что так.
Норико снова взялась за кисть. По черной дощечке побежали белые иероглифы: «Цунэо Мурая» – имя, фамилия только что поступившего пациента. Линии получались у Норико легкие, изящные.
– Смотри не проговорись, – предупредила она, хотя этого можно было и не делать: у Каору ни за что недостало бы духу рассказать обо всем старику. Но все же она кивнула с самым серьезным видом – и в этот момент зазвенел сигнал вызова. Звонок был из 412-й.
– Исикура!
– Захвати две дозы бробарина, скажи, что это должно помочь.
– Хорошо.
Каору, достав из аптечки красную упаковку, стремительно выбежала в коридор.
Название клиники звучало претенциозно: «Ориентал». Однако это была самая обычная частная клиника, и владелец ее – Ютаро Гёда – был также и главным врачом. Здание «Ориентал» – шесть этажей над землей плюс один подземный – располагалось неподалеку от пересечения улицы Тамагава с кольцевой дорогой № 6 и выходило фасадом на проезжую часть. На первом этаже находились амбулатория для приходящих больных, приемная, регистратура, аптека и рентгенкабинет. Второй этаж занимала операционная, физиотерапевтический кабинет, лаборатория, ординаторская, кабинет главного врача и канцелярия. С третьего по шестой шли палаты. Всего в «Ориентал» было семьдесят коек. Число амбулаторных больных колебалось в зависимости от дня недели, но в среднем ежедневно в клинику приходило 150–160 человек. На дверях кабинетов висели таблички: «терапевт», «дерматолог», «уролог», «хирург», «гинеколог», «кабинет пластической хирургии», «врач-радиолог», [3]однако в действительности число постоянных врачей в «Ориентал» было невелико: терапевт Кавахара, два хирурга – Наоэ и Кобаси, педиатр Мураяма – всего, вместе с главным врачом, пять человек. В кабинете пластической хирургии тоже принимал Наоэ, а в кабинетах уролога и гинеколога – два раза в неделю – приходящие врачи из клиники при университете М. Медсестер, включая младших и стажеров, в «Ориентал» было двадцать две. Главврач Ютаро Гёда специализировался в терапии, но последние несколько лет почти не показывался в палатах, во всем полагаясь на Кавахару, с которым был в приятельских отношениях. Самого же его волновало лишь членство в муниципалитете и в правлении Ассоциации врачей – проблемы, весьма далекие от медицины. Когда же, случалось, речь заходила о клинике, он ныл, что частное предпринимательство не приносит никакой прибыли, и тем не менее «Ориентал» по праву считалась довольно крупной больницей не только в округе, но и во всем Токио.
Ночью в клинике оставались две дежурных медсестры. Главный вход – он вел в отделение «Скорой помощи» – был открыт до восьми часов вечера. После восьми его запирали, и посетителям приходилось нажимать на кнопку звонка.
В тот вечер в клинике происшествий не было – словно все предвидели исчезновение дежурного врача. Только Исикура жаловался на боли, да Сугимото, парнишка из палаты на третьем этаже, пришел попросить что-нибудь от простуды. Амбулаторных пациентов, явившихся после пяти часов, когда прием обычно уже заканчивался, было немного: двое пришли на перевязку, еще двое просили сделать назначенные инъекции.
Больных с травмами, которых обычно привозили в клинику через день, сегодня тоже не ожидалось. Конечно, то, что Норико сама, без указаний дежурного врача выдала лекарство от простуды и поменяла повязки, было нарушением правил, однако она не решилась тревожить Наоэ по таким пустякам. Норико прекрасно знала, что следует делать, да и вздумай она позвонить ему, услыхала бы только: «Вот и чудесно, продолжай в том же духе».
В девять в палатах выключили свет, а Наоэ все еще не вернулся. Работу можно было считать законченной, и Норико, раскрыв роман, погрузилась в чтение бестселлера известной писательницы. Книга была про любовь. Каору включила телевизор и, приглушив звук, уселась смотреть музыкальную программу. Комната медсестер была на третьем этаже, справа от лифта, и окнами выходила на глухую, безлюдную улочку. Шторы слегка раздвинуты, и в узенький просвет виднелся, весь в огнях, вечерний город. В девять тридцать музыкальная программа кончилась. Каору зевнула и потянулась. Она пришла в клинику рано, в восемь утра, после обеда – занятия на подготовительных курсах, потом снова сюда – на ночное дежурство, – и сейчас от усталости Каору просто валилась с ног. Ничего не поделаешь, годика два потерпеть придется… Норико сидела, низко склонившись над книгой. Волосы упали ей на лицо.
Каору поднялась, выключила телевизор и посмотрела в окно.
– Как ты думаешь, сэнсэй все еще в баре?
– Не знаю.
Норико оторвалась от книги. Она прочла уже почти до конца.
– Может, кофейку?
– Да хорошо бы.
Каору проворно вскочила и зажгла газ. В углу комнаты за белой шторкой виднелась двухъярусная кровать и два шкафчика. Кофе и чашки стояли на верхней полке. Каору достала банку с растворимым кофе и сахар, поставила на стол.
– Сколько сахару?
– Кусочек.
Теперь, когда телевизор молчал, в окно врывался, словно очнувшийся ото сна, глухой шум вечернего города.
– Ох, чуть не пролила!.. – Каору осторожно поставила перед Норико чашку.
– Спасибо.
– Как он долго… Интересно, он еще держится на ногах?
Не ответить было неловко, и Норико, буркнув что-то бессвязное, поспешно глотнула кофе.
– А если несчастный случай? Или… срочная операция? Что тогда делать?
– Что делать? Операцию!
– Но разве он сможет оперировать – в таком состоянии?
– А что ему еще остается?
Тон у Норико был неприязненный. Каору охватило смутное беспокойство. Дежурный врач ушел, бросив их одних…
– Может, все-таки позвонить?..
– Зачем?
– Хоть узнать, как он там…
– Сядь и успокойся.
– А вдруг он забыл, что дежурит?
– Не думаю.
– Я так волнуюсь! – жалобно протянула Каору.
– Волнуешься? Ты?! – Норико смерила Каору презрительным взглядом. – Скажи на милость, тебе-то чего волноваться?
– А если несчастный случай?
– Заруби себе на носу: мы не несем никакой ответственности!
Стрелки на нескольких часах показывали без десяти десять. Каору чувствовала, что лучше бы замолчать, но справиться с охватившей ее тревогой уже не могла.
– Главврач, видно, не знает, что сэнсэй пьет…
– Знает.
– Знает и молчит?
– Да что ты ко мне пристала? Не я же главврач! – неожиданно вспылила Норико.
Разговор угас. Каору представила долговязую фигуру Наоэ, изможденное, бледное лицо. Было что-то леденяще-холодное в его правильных, словно выточенных чертах. Что-то пугающе-жуткое в спокойствии равнодушных глаз…
– А это правда, что он не женат? Ведь ему уже тридцать семь.
Норико кивнула. Она поставила чашку на стол и снова раскрыла книгу, но глаза ее отрешенно глядели поверх страницы в окно.
– Он такой талантливый! Говорят, раньше преподавал в университете… Если бы не ушел, стал бы профессором… Почему он уволился и перешел сюда? Блестящий хирург…
– Что хотел, то и получил.
– Нет, все-таки непонятно. Променять прекрасное место в первоклассном университете… странно.
Норико хмыкнула.
– Одни говорят, он ушел из-за какой-то любовной истории, – не унималась Каору. – Другие – что поссорился с преподавателями. Интересно, что правда?
– Думаю, все вранье.
– Вот и мне тоже так кажется. Языки-то без костей, мелют всякую ерунду. Только я вот что скажу: непонятный он какой-то. Странный.
Каору лишь несколько раз разговаривала с Наоэ, да и то исключительно о работе, встречаться же с глазу на глаз с ним никогда не случалось. Их разделяла пропасть почти в двадцать лет. Она понимала, что и думать, и говорить Наоэ должен иначе, не так, как она, но и с остальными медсестрами, куда старше Каору, он был неизменно сух. Наоэ всегда держался особняком; казалось, он упорно избегает общения.
– Почему он не женится?.. – задумчиво прошептала Каору.
– Что ты меня-то об эт5 м спрашиваешь?
– Наверное, многие почли бы за счастье… – Каору считала себя непревзойденной красавицей, но такой жених, как Наоэ… Ее не смутила бы даже разница в возрасте. – Да, жаль… – тихонько вздохнула она.
– Что он странный – это, конечно, факт, – заключила Норико, и в это мгновение раздался телефонный звонок.
– Я подойду! – Каору бросилась к телефону. В комнату ворвался грубый мужской голос:
– Алло! Говорит дежурный полицейский квартала Маруяма. Это клиника «Ориентал»? – В трубке слышались приглушенные автомобильные гудки и гул улицы. – Отправляем к вам пострадавшего.
– Что случилось?!
– Да обычная история: якудза [4]потасовку устроили. Одного здорово разукрасили… Физиономию всю располосовали. Кровища так и хлещет.
– Минуточку! – Трясущимися руками Каору передала трубку Норико. – Там… якудза… лицо…
– Слушаю! – Норико взяла трубку. – Только лицо? Пострадавший в сознании?
– Даже очень. Такое вытворяет! Перепились все до чертиков.
– Когда вы приедете?
– Сейчас погрузим его в машину и… минут через десять, нет, через пять… В общем, мы уже выезжаем, так что ждите.
Запищали короткие гудки.
Норико стряхнула с себя оцепенение и, взглянув на бумажку, прикрепленную над столом, быстро набрала номер.
– А ты сбегай в амбулаторию, зажги свет, открой входную дверь… И включи стерилизатор, – приказала она Каору.
Абонент ответил сразу:
– «Прэнтан»!
– Скажите, Наоэ-сэнсэй у вас?
– Наоэ-сэнсэй?.. Обождите, пожалуйста.
До Норико доносились музыка, смех, оживленные голоса. Название «Прэнтан» Норико слышала впервые, однако было ясно, что это бар. Спустя несколько минут в трубке снова раздался женский голос:
– Вы слушаете? Сэнсэй уже час как ушел.
– Ушел?!
– Да. Когда он уходил, то велел передать… Четыреста тридцать восемь…
– Минуточку… – Норико взяла ручку.
– Четыреста тридцать восемь – семьдесят два – тридцать шесть. Он будет по этому телефону.
– Благодарю вас.
Отправиться в бар во время дежурства – само по себе вопиющее безобразие, но шляться из кабака в кабак… Пожалуй, уж слишком! Норико даже задохнулась от возмущения, но тут же взяла себя в руки: злись не злись – что толку? Все равно не на ком сорвать досаду…
Она быстро набрала новый номер.
– Ресторан «Исэмото», – отрапортовал бодрый мужской голос.
– Будьте любезны, позовите, пожалуйста, к телефону Наоэ. Он должен быть в зале, – любезно-ледяным тоном попросила Норико, стараясь подавить душившую ее злость.
В трубку доносились ответы принимавшего заказ официанта. Похоже, ресторанчик с японской кухней… Бодрый мужской голос пророкотал: «Сейчас», и через минуту трубку взял уже другой человек.
– Слушаю.
Голос, без сомнения, принадлежал Наоэ.
– Это вы, сэнсэй?
– В чем дело? Что-нибудь случилось?
– Да, срочно требуется помощь пострадавшему.
– А что с ним?
– Порезано лицо, обильное кровотечение.
– Он уже в клинике?
– Только что привезли. – Из чувства мести Норико решила соврать.
– Придется накладывать швы?
– Непременно.
– Так… – Наоэ замолк, словно раздумывая, возвращаться ему или нет. – Ладно, сейчас выезжаю.
– А вы где?
– В Сибуя.
– Ну и забрались!
– Если поймаю такси, буду минут через пять.
– Только, пожалуйста, поскорее! Прошу…
Телефон звякнул и отключился, оборвав Норико на полуслове. Из амбулатории вернулась Каору. Норико, наконец придя в себя, медленно опустила на рычаг трубку, которую все еще держала в руке.
– Удалось связаться с сэнсэем?
– Знаешь, он в Сибуя…
– В Сибуя?! – Каору застыла с открытым ртом.
– Пойду-ка я к выходу, посмотрю.
Прихватив тонометр, Норико взялась за ручку двери, в тот же миг где-то вдалеке надрывно взвыла сирена «скорой помощи».
– Они?!
Норико с Каору дружно бросились к окну, но увидели перед собой лишь сплошную черную стену домов.
– Все лицо в порезах… Интересно, чем его?
– Если бутылкой, то могут быть и осколки…
– А сэнсэй придет?
– Откуда я знаю! – раздраженно огрызнулась Норико.
Когда лифт опустился на первый этаж, сирена завывала уже гораздо ближе.
– Сходи в операционную, возьми стерильные иглодержатели, нитки, иголки и захвати перчатки.
В кабинете Норико постелила на кушетку клеенку, потом прошла в регистратуру, достала чистый бланк истории болезни.
Вой сирены, вырвавшись из-за угла, раздавался все ближе и ближе. Сомнений не оставалось: «скорая помощь» мчалась к «Ориентал». Сколько бы это ни повторялось, Норико никак не могла привыкнуть к противному холодку под ложечкой, возникавшему каждый раз, когда к крыльцу подъезжала очередная машина. В напряженном ожидании было что-то гнетущее, тягостное. Не дай бог, придется провозиться всю ночь! Норико от души пожелала, чтобы рана оказалась пустячной, хотя пеклась она сейчас не столько о больном, сколько о собственном спокойствии.
Прошуршали шины. Бесновавшаяся сирена внезапно захлебнулась, точно потеряла цель, за которой гналась. Взвизгнув тормозами, машина остановилась. Сквозь стеклянную дверь главного входа виднелась мерцающая мигалка. Норико отворила дверь в амбулаторию.
Белый корпус машины светился во мраке, отражая ночные огни. Задние дверцы были раскрыты. Из машины выпрыгнули несколько человек.
– Куда его? – Голос санитара звучал довольно нервозно.
– Сюда, пожалуйста, в процедурный кабинет.
– Мы там напачкаем. Он весь в крови – лицо, одежда…
– Ничего.
– Налакался как свинья: буянит, никакого с ним сладу.
Из машины вытащили носилки с раненым. Вся бригада «скорой помощи», окружив их плотным кольцом, тщетно пыталась утихомирить пострадавшего. Норико взглянула на часики. После звонка Наоэ уже прошло пять минут. Громко топая тяжелыми башмаками, санитары внесли носилки в амбулаторию. «Эй, эй, успокойся! Потише!» – слышались окрики, заглушаемые пьяными воплями пациента.
– Пожалуйста, сюда.
Через широко распахнутую дверь носилки проследовали в процедурный кабинет, к кушетке, стоящей в дальнем углу комнаты. Норико с тонометром в руках робко приблизилась к больному.
– Измерим давление?..
– Дур-р-р-аки-и!
Окровавленный человек попытался вскочить, но санитары живо скрутили его, и он, размахивая кулаками, истошно завыл.
– Ну-ну, потише! Все-таки здесь больница.
– Больница? Г-г-где больница?
По лицу пьяного ручьем струилась кровь, и невозможно было даже разобрать, где нос, а где глаза. Вид крови окончательно разъярил его, и, выкатив осоловелые глаза, он еще яростней замахал руками. Наркоз на него не действовал. Он даже не давал отереть кровь с лица.
– Ну что с ним делать?! – в отчаянии отступилась Норико.
– Где доктор?
Лица санитаров тоже были забрызганы кровью.
– Сейчас придет.
– Поторопите его!
– Но…
– Вы же видите, как трудно его держать. Пусть идет побыстрей!
– Прошу вас, подождите еще немного…
Оставив попытки измерить давление, Норико снова побежала к телефону. Нащупав в кармане халата клочок бумаги с номером телефона, она начала лихорадочно крутить диск.
– Наоэ-сэнсэй уже выехал?
– Наоэ-сэнсэй?.. А, да… уехал.
– Давно?
– Только что.
– Вы не знаете, он поймал такси?
– Н-нет… Не знаю.
– Извините.
Часы в приемном покое показывали одиннадцать. Если Наоэ, выйдя из ресторана, сразу поймал такси, то должен появиться с минуты на минуту.
Из процедурного кабинета по-прежнему неслись вопли раненого и крики удерживающих его санитаров. Не в состоянии вынести этого кошмара, Каору выбежала в коридор.
– Сколько крови! – Она в ужасе закрыла лицо руками. Плечи вздрагивали.
Пол в коридоре от приемного покоя до процедурного кабинета был сплошь заляпан кровавыми пятнами.
– Что же нам делать?!
– А что мы можем?
– Хоть бы Наоэ поскорее пришел!
– Ну что ты заладила? Хоть сто раз повтори – от этого он быстрее не явится, – истерично крикнула Норико, не отрывавшая глаз от входной двери.
Из процедурного кабинета вышли двое и направились к девушкам.
– Что, доктора еще нет? – Лица у обоих были каменные, однако в вопросе сквозило плохо скрытое раздражение.
– Видите ли… Он уехал по вызову, скоро должен вернуться.
– Далеко?
– Да нет, совсем рядом.
– А туда нельзя позвонить?
– Не стоит. Вам ответят, что он уже выехал.
– Вы что, не понимаете?! Он срочно требуется здесь! Больной истекает кровью.
– Простите, пожалуйста, честное слово, доктор вот-вот будет.
Норико, опустив голову, чуть не плакала. Пусть только придет, уж она ему выскажет, она покажет ему!.. Норико проклинала себя за то, что позволила Наоэ уйти. Наконец, поняв, что от сестер толку все равно не добиться, санитары ушли обратно.
– Еще и наврали… Что ж теперь будет? – ужаснулась Каору.
– А что нам еще оставалось? Каору растерянно кивнула.
– Чтоб ему самому там проломили голову, этому доктору… – разъяренно проворчала Норико, как завороженная глядя на чернеющий вход.
На крыше «скорой помощи» все еще мигала красная лампочка. Норико опять взглянула на часы. И трех минут не прошло. Снова завыла сирена, взвизгнули тормоза. Девушки бросились к выходу. В дверях показался полицейский.
– Где пострадавший?
– В процедурном кабинете.
– Ну, как он?
– Э-э-э, в общем… Операцию уже сделали?
– Н-нет… Еще нет.
Полицейский молча кивнул и прошел в процедурный кабинет. На улице у клиники уже толпились зеваки. Норико закрыла глаза и принялась считать: «Один, два…» Сосчитаешь до шестидесяти – минута. Пять раз по шестьдесят – и придет Наоэ. Норико успела досчитать только до тридцати – дверь кабинета отворилась, и на пороге возник санитар.
– Сестра! Раненый просит пить. Можно ему воды?
– Воды?..
Рана не полостная, запрещать оснований вроде бы нет, однако Норико колебалась.
– Кричит, что помрет, если сейчас не дадим напиться. В горле у него, видите ли, пересохло.
– Думаю, немножко можно, – наконец решилась Норико.
– А чашку?
– Сейчас принесу. – Норико побежала за чашкой. Она уже протянула ее санитару, как раздался пронзительный крик Каору: «Доктор! Доктор пришел!»
Норико стремительно обернулась и заметила в темном проеме двери чью-то тень. Человек снимал у входа обувь. Затем он устремился к ним: худой, долговязый, правое плечо чуть ниже левого.
– Сэнсэй!.. – Норико со всех ног бросилась ему навстречу.
– Ну, как дела?
– Заливается кровью, но скандалит – просто подойти и то невозможно.
– Принеси халат!
Наоэ снял пиджак, оставшись в рубашке без галстука. Норико принесла из кабинета халат и подала его Наоэ.
– Мы сказали, что вы уехали по вызову.
Наоэ молча кивнул, потом наклонился к Норико.
– Пахнет?
Норико потянула носом.
– Немножко, почти не чувствуется.
Наоэ ушел в бар еще с вечера, часа четыре назад, однако пьяным не выглядел, только лицо было бледнее обычного.
– Будем зашивать?
– Все готово.
– Ну и беспокойный же попался больной! – Наоэ вошел в процедурный кабинет – лицо хмурое, недовольное.
– А вот и доктор! – радостно сообщила Норико, и державшие раненого санитары, как по команде, расступились, пропуская Наоэ вперед. Он подошел к носилкам и заглянул раненому в лицо.
– А-а-а, доктор! Тебе ч-ч-чего? Дур-р-рак! – Размахивая кулаками, пьяный привстал.
Наоэ, отступив на шаг, изучал рану.
– Скоты! – Неуловимым движением раненый соскользнул с носилок и попытался встать, но проворно подскочившие санитары тяжело навалились на него. Неожиданно он с силой лягнул ногой.
– Эй, эй, потише!
– К черту! Пустите-е-е!
– Дай же доктору тебя осмотреть!
– Нет! Я у-х-х-хожу! Н-ну!
Всякий раз, когда он, издавая очередной вопль, вскидывал голову, из раны фонтаном била кровь.
– Да успокойся! Тебе же добра хотят!..
– П-прочь! Прочь от меня!
Он грязно выругался, потом втянул в себя воздух и смачно плюнул. На пол брызгами полетела слюна. Наоэ, стоявший до этого момента неподвижно, повернулся к полицейскому и, сделав ему знак глазами, вышел из кабинета. Полицейский последовал за ним.
– Чем его так разукрасили? Бутылкой?
– Да. По-видимому, удар пришелся спереди, прямо в лицо.
– Сколько уже прошло времени?
– Минут пятнадцать-двадцать.
– Он много выпил?
– Порций двадцать виски, не меньше. Так мне, во всяком случае, сказали. Да что, надрался порядком.
Из-за дверей вновь послышались дикие крики и брань.
– Дружки-то его сбежали, вот он и бесится.
– Сколько ему лет?
– Двадцать пять. Наоэ подозвал Норико.
– Пойди включи свет в туалете.
– В туалете?! – не веря своим ушам, переспросила Норико. Но Наоэ, не ответив, повернулся к полицейскому.
– Придется отнести его в туалет.
– В туалет? В уборную? – уточнил дежурный.
– Совершенно верно. В женскую уборную.
– А потом?
– Потом запереть дверь.
Полицейский с сомнением посмотрел на Наоэ.
Каору Уно взглянула на график дежурств. Она собирала в палатах термометры и только вернулась на пост.
– По графику – Кобаси-сэнсэй, [1]но он, кажется, с кем-то поменялся, – не поднимая головы, отозвалась Норико Симура, подшивавшая за столиком истории болезни.
– Да? А с кем?
– По-моему, с доктором Наоэ.
– С Наоэ?! – Каору ахнула.
Норико с удивлением посмотрела на нее, и та, смутившись, зажала рот рукой.
Норико уже двадцать четыре, и она считается опытной медсестрой, Каору же совсем ребенок – ей едва исполнилось восемнадцать, – этой весной поступила на подготовительные курсы и в клинике числится пока стажером.
– Исикуре из четыреста двенадцатой опять плохо, – сообщила она.
– Это тот старичок, у которого сын – хозяин сусия? [2]
Шестидесятивосьмилетний Ёсидзо Исикура раньше сам держал сусия в Накамэгуро, но года три назад отошел от дел и передал заведение сыну с невесткой. В клинику «Ориентал» он попал с месяц назад, в самом конце сентября. Перед этим Исикура, страдавший от болей в желудке, пролежал целых двадцать дней в клинике при университете Т., но потом его вдруг выписали и перевели сюда.
– Лежит на животе и стонет…
– С ним есть кто-нибудь из домашних?
– Невестка.
Оторвавшись от историй болезни, Норико задумчиво устремила взгляд на белую стену.
– Значит, дежурит Наоэ-сэнсэй? – уточнила Каору, пересчитывая термометры у полочки с инструментами.
Норико помолчала.
– Думаю, сегодня он уже не появится, – наконец проронила она.
– Как это – не появится? Он же дежурит! – удивилась Каору.
– Да, дежурит…
– А может, он где-нибудь здесь, в клинике?
– Нет, он недавно ушел.
– Ушел? Совсем? – снова переспросила Каору. Норико недовольно отвернулась.
– Он же дежурит! Куда он мог пойти?
– Если хочешь – поинтересуйся, – и Норико показала пальцем на прикрепленный над столиком крохотный лист бумаги. На нем было торопливо нацарапано: «Наоэ. 423-28-50».
Каору с недоумением уставилась на бумажку.
– Что это?
– Бар.
– Бар?! Он что, отправился в бар?
– Выходит, что так, – сухо ответила Норико и снова уткнулась в истории болезни.
Каору отложила термометр.
– А разве можно?.. Во время дежурства?
– Конечно, нет. – Норико пожала плечами.
– Но… тогда, как же он?..
– А так. Как всегда.
Каору разрешили работать по ночам недавно, и сегодня она впервые попала в дежурство Наоэ.
– Этот бар… далеко отсюда?
– Не знаю. Сказал, где-то у Догэндзака. Пешком минут десять.
– Но с чего ты взяла, что это бар?
– От него всегда просто разит, когда он возвращается.
– Да что ты?!
– Не веришь, позвони сама и спроси.
Подшив последнюю бумажку, Норико достала из ящика стола дверную табличку и тушь.
– Ведь Исикуре действительно очень плохо… Все-таки надо бы позвонить, – виновато сказала Каору, рассматривая написанный на клочке номер.
– Бесполезно.
– Но человек же мучается!
– Если уж тебе так невмоготу, сделай ему укол.
– Без разрешения?
– Если одну дозу, то ничего.
– Но… – Каору замялась.
– Он скажет тебе то же самое. Исикуру давно держат на опиатах.
– Это же наркотики!
– Да. И очень сильные. Прекрасно снимают боли.
– Но ведь наркотики запрещены!
– Почему же запрещены?.. – Норико обмакнула кисточку в белую тушь и попробовала ее на газете.
– У Исикуры рак желудка? Норико кивнула.
– А мне говорили, что при раке совсем не бывает больно. Никогда не думала, что человек может так мучиться!
– Это потому, что у него поражен не только желудок. Метастазы прошли в позвоночник, затронуты нервные центры.
– Значит, операция уже не поможет?
– Нет. Потому-то его и выписали из университетской клиники.
– Жалко его… – Каору вздохнула. За полгода работы в клинике она успела перевидеть немало, но все для нее было пока внове и казалось захватывающе интересным. – Сколько же ему осталось?
– Наоэ считает, месяца два, самое большее – три.
– А Исикура знает об этом?
– Конечно, нет. Только родственники.
– Выходит, они просто ждут, когда он умрет?..
– Выходит, что так.
Норико снова взялась за кисть. По черной дощечке побежали белые иероглифы: «Цунэо Мурая» – имя, фамилия только что поступившего пациента. Линии получались у Норико легкие, изящные.
– Смотри не проговорись, – предупредила она, хотя этого можно было и не делать: у Каору ни за что недостало бы духу рассказать обо всем старику. Но все же она кивнула с самым серьезным видом – и в этот момент зазвенел сигнал вызова. Звонок был из 412-й.
– Исикура!
– Захвати две дозы бробарина, скажи, что это должно помочь.
– Хорошо.
Каору, достав из аптечки красную упаковку, стремительно выбежала в коридор.
Название клиники звучало претенциозно: «Ориентал». Однако это была самая обычная частная клиника, и владелец ее – Ютаро Гёда – был также и главным врачом. Здание «Ориентал» – шесть этажей над землей плюс один подземный – располагалось неподалеку от пересечения улицы Тамагава с кольцевой дорогой № 6 и выходило фасадом на проезжую часть. На первом этаже находились амбулатория для приходящих больных, приемная, регистратура, аптека и рентгенкабинет. Второй этаж занимала операционная, физиотерапевтический кабинет, лаборатория, ординаторская, кабинет главного врача и канцелярия. С третьего по шестой шли палаты. Всего в «Ориентал» было семьдесят коек. Число амбулаторных больных колебалось в зависимости от дня недели, но в среднем ежедневно в клинику приходило 150–160 человек. На дверях кабинетов висели таблички: «терапевт», «дерматолог», «уролог», «хирург», «гинеколог», «кабинет пластической хирургии», «врач-радиолог», [3]однако в действительности число постоянных врачей в «Ориентал» было невелико: терапевт Кавахара, два хирурга – Наоэ и Кобаси, педиатр Мураяма – всего, вместе с главным врачом, пять человек. В кабинете пластической хирургии тоже принимал Наоэ, а в кабинетах уролога и гинеколога – два раза в неделю – приходящие врачи из клиники при университете М. Медсестер, включая младших и стажеров, в «Ориентал» было двадцать две. Главврач Ютаро Гёда специализировался в терапии, но последние несколько лет почти не показывался в палатах, во всем полагаясь на Кавахару, с которым был в приятельских отношениях. Самого же его волновало лишь членство в муниципалитете и в правлении Ассоциации врачей – проблемы, весьма далекие от медицины. Когда же, случалось, речь заходила о клинике, он ныл, что частное предпринимательство не приносит никакой прибыли, и тем не менее «Ориентал» по праву считалась довольно крупной больницей не только в округе, но и во всем Токио.
Ночью в клинике оставались две дежурных медсестры. Главный вход – он вел в отделение «Скорой помощи» – был открыт до восьми часов вечера. После восьми его запирали, и посетителям приходилось нажимать на кнопку звонка.
В тот вечер в клинике происшествий не было – словно все предвидели исчезновение дежурного врача. Только Исикура жаловался на боли, да Сугимото, парнишка из палаты на третьем этаже, пришел попросить что-нибудь от простуды. Амбулаторных пациентов, явившихся после пяти часов, когда прием обычно уже заканчивался, было немного: двое пришли на перевязку, еще двое просили сделать назначенные инъекции.
Больных с травмами, которых обычно привозили в клинику через день, сегодня тоже не ожидалось. Конечно, то, что Норико сама, без указаний дежурного врача выдала лекарство от простуды и поменяла повязки, было нарушением правил, однако она не решилась тревожить Наоэ по таким пустякам. Норико прекрасно знала, что следует делать, да и вздумай она позвонить ему, услыхала бы только: «Вот и чудесно, продолжай в том же духе».
В девять в палатах выключили свет, а Наоэ все еще не вернулся. Работу можно было считать законченной, и Норико, раскрыв роман, погрузилась в чтение бестселлера известной писательницы. Книга была про любовь. Каору включила телевизор и, приглушив звук, уселась смотреть музыкальную программу. Комната медсестер была на третьем этаже, справа от лифта, и окнами выходила на глухую, безлюдную улочку. Шторы слегка раздвинуты, и в узенький просвет виднелся, весь в огнях, вечерний город. В девять тридцать музыкальная программа кончилась. Каору зевнула и потянулась. Она пришла в клинику рано, в восемь утра, после обеда – занятия на подготовительных курсах, потом снова сюда – на ночное дежурство, – и сейчас от усталости Каору просто валилась с ног. Ничего не поделаешь, годика два потерпеть придется… Норико сидела, низко склонившись над книгой. Волосы упали ей на лицо.
Каору поднялась, выключила телевизор и посмотрела в окно.
– Как ты думаешь, сэнсэй все еще в баре?
– Не знаю.
Норико оторвалась от книги. Она прочла уже почти до конца.
– Может, кофейку?
– Да хорошо бы.
Каору проворно вскочила и зажгла газ. В углу комнаты за белой шторкой виднелась двухъярусная кровать и два шкафчика. Кофе и чашки стояли на верхней полке. Каору достала банку с растворимым кофе и сахар, поставила на стол.
– Сколько сахару?
– Кусочек.
Теперь, когда телевизор молчал, в окно врывался, словно очнувшийся ото сна, глухой шум вечернего города.
– Ох, чуть не пролила!.. – Каору осторожно поставила перед Норико чашку.
– Спасибо.
– Как он долго… Интересно, он еще держится на ногах?
Не ответить было неловко, и Норико, буркнув что-то бессвязное, поспешно глотнула кофе.
– А если несчастный случай? Или… срочная операция? Что тогда делать?
– Что делать? Операцию!
– Но разве он сможет оперировать – в таком состоянии?
– А что ему еще остается?
Тон у Норико был неприязненный. Каору охватило смутное беспокойство. Дежурный врач ушел, бросив их одних…
– Может, все-таки позвонить?..
– Зачем?
– Хоть узнать, как он там…
– Сядь и успокойся.
– А вдруг он забыл, что дежурит?
– Не думаю.
– Я так волнуюсь! – жалобно протянула Каору.
– Волнуешься? Ты?! – Норико смерила Каору презрительным взглядом. – Скажи на милость, тебе-то чего волноваться?
– А если несчастный случай?
– Заруби себе на носу: мы не несем никакой ответственности!
Стрелки на нескольких часах показывали без десяти десять. Каору чувствовала, что лучше бы замолчать, но справиться с охватившей ее тревогой уже не могла.
– Главврач, видно, не знает, что сэнсэй пьет…
– Знает.
– Знает и молчит?
– Да что ты ко мне пристала? Не я же главврач! – неожиданно вспылила Норико.
Разговор угас. Каору представила долговязую фигуру Наоэ, изможденное, бледное лицо. Было что-то леденяще-холодное в его правильных, словно выточенных чертах. Что-то пугающе-жуткое в спокойствии равнодушных глаз…
– А это правда, что он не женат? Ведь ему уже тридцать семь.
Норико кивнула. Она поставила чашку на стол и снова раскрыла книгу, но глаза ее отрешенно глядели поверх страницы в окно.
– Он такой талантливый! Говорят, раньше преподавал в университете… Если бы не ушел, стал бы профессором… Почему он уволился и перешел сюда? Блестящий хирург…
– Что хотел, то и получил.
– Нет, все-таки непонятно. Променять прекрасное место в первоклассном университете… странно.
Норико хмыкнула.
– Одни говорят, он ушел из-за какой-то любовной истории, – не унималась Каору. – Другие – что поссорился с преподавателями. Интересно, что правда?
– Думаю, все вранье.
– Вот и мне тоже так кажется. Языки-то без костей, мелют всякую ерунду. Только я вот что скажу: непонятный он какой-то. Странный.
Каору лишь несколько раз разговаривала с Наоэ, да и то исключительно о работе, встречаться же с глазу на глаз с ним никогда не случалось. Их разделяла пропасть почти в двадцать лет. Она понимала, что и думать, и говорить Наоэ должен иначе, не так, как она, но и с остальными медсестрами, куда старше Каору, он был неизменно сух. Наоэ всегда держался особняком; казалось, он упорно избегает общения.
– Почему он не женится?.. – задумчиво прошептала Каору.
– Что ты меня-то об эт5 м спрашиваешь?
– Наверное, многие почли бы за счастье… – Каору считала себя непревзойденной красавицей, но такой жених, как Наоэ… Ее не смутила бы даже разница в возрасте. – Да, жаль… – тихонько вздохнула она.
– Что он странный – это, конечно, факт, – заключила Норико, и в это мгновение раздался телефонный звонок.
– Я подойду! – Каору бросилась к телефону. В комнату ворвался грубый мужской голос:
– Алло! Говорит дежурный полицейский квартала Маруяма. Это клиника «Ориентал»? – В трубке слышались приглушенные автомобильные гудки и гул улицы. – Отправляем к вам пострадавшего.
– Что случилось?!
– Да обычная история: якудза [4]потасовку устроили. Одного здорово разукрасили… Физиономию всю располосовали. Кровища так и хлещет.
– Минуточку! – Трясущимися руками Каору передала трубку Норико. – Там… якудза… лицо…
– Слушаю! – Норико взяла трубку. – Только лицо? Пострадавший в сознании?
– Даже очень. Такое вытворяет! Перепились все до чертиков.
– Когда вы приедете?
– Сейчас погрузим его в машину и… минут через десять, нет, через пять… В общем, мы уже выезжаем, так что ждите.
Запищали короткие гудки.
Норико стряхнула с себя оцепенение и, взглянув на бумажку, прикрепленную над столом, быстро набрала номер.
– А ты сбегай в амбулаторию, зажги свет, открой входную дверь… И включи стерилизатор, – приказала она Каору.
Абонент ответил сразу:
– «Прэнтан»!
– Скажите, Наоэ-сэнсэй у вас?
– Наоэ-сэнсэй?.. Обождите, пожалуйста.
До Норико доносились музыка, смех, оживленные голоса. Название «Прэнтан» Норико слышала впервые, однако было ясно, что это бар. Спустя несколько минут в трубке снова раздался женский голос:
– Вы слушаете? Сэнсэй уже час как ушел.
– Ушел?!
– Да. Когда он уходил, то велел передать… Четыреста тридцать восемь…
– Минуточку… – Норико взяла ручку.
– Четыреста тридцать восемь – семьдесят два – тридцать шесть. Он будет по этому телефону.
– Благодарю вас.
Отправиться в бар во время дежурства – само по себе вопиющее безобразие, но шляться из кабака в кабак… Пожалуй, уж слишком! Норико даже задохнулась от возмущения, но тут же взяла себя в руки: злись не злись – что толку? Все равно не на ком сорвать досаду…
Она быстро набрала новый номер.
– Ресторан «Исэмото», – отрапортовал бодрый мужской голос.
– Будьте любезны, позовите, пожалуйста, к телефону Наоэ. Он должен быть в зале, – любезно-ледяным тоном попросила Норико, стараясь подавить душившую ее злость.
В трубку доносились ответы принимавшего заказ официанта. Похоже, ресторанчик с японской кухней… Бодрый мужской голос пророкотал: «Сейчас», и через минуту трубку взял уже другой человек.
– Слушаю.
Голос, без сомнения, принадлежал Наоэ.
– Это вы, сэнсэй?
– В чем дело? Что-нибудь случилось?
– Да, срочно требуется помощь пострадавшему.
– А что с ним?
– Порезано лицо, обильное кровотечение.
– Он уже в клинике?
– Только что привезли. – Из чувства мести Норико решила соврать.
– Придется накладывать швы?
– Непременно.
– Так… – Наоэ замолк, словно раздумывая, возвращаться ему или нет. – Ладно, сейчас выезжаю.
– А вы где?
– В Сибуя.
– Ну и забрались!
– Если поймаю такси, буду минут через пять.
– Только, пожалуйста, поскорее! Прошу…
Телефон звякнул и отключился, оборвав Норико на полуслове. Из амбулатории вернулась Каору. Норико, наконец придя в себя, медленно опустила на рычаг трубку, которую все еще держала в руке.
– Удалось связаться с сэнсэем?
– Знаешь, он в Сибуя…
– В Сибуя?! – Каору застыла с открытым ртом.
– Пойду-ка я к выходу, посмотрю.
Прихватив тонометр, Норико взялась за ручку двери, в тот же миг где-то вдалеке надрывно взвыла сирена «скорой помощи».
– Они?!
Норико с Каору дружно бросились к окну, но увидели перед собой лишь сплошную черную стену домов.
– Все лицо в порезах… Интересно, чем его?
– Если бутылкой, то могут быть и осколки…
– А сэнсэй придет?
– Откуда я знаю! – раздраженно огрызнулась Норико.
Когда лифт опустился на первый этаж, сирена завывала уже гораздо ближе.
– Сходи в операционную, возьми стерильные иглодержатели, нитки, иголки и захвати перчатки.
В кабинете Норико постелила на кушетку клеенку, потом прошла в регистратуру, достала чистый бланк истории болезни.
Вой сирены, вырвавшись из-за угла, раздавался все ближе и ближе. Сомнений не оставалось: «скорая помощь» мчалась к «Ориентал». Сколько бы это ни повторялось, Норико никак не могла привыкнуть к противному холодку под ложечкой, возникавшему каждый раз, когда к крыльцу подъезжала очередная машина. В напряженном ожидании было что-то гнетущее, тягостное. Не дай бог, придется провозиться всю ночь! Норико от души пожелала, чтобы рана оказалась пустячной, хотя пеклась она сейчас не столько о больном, сколько о собственном спокойствии.
Прошуршали шины. Бесновавшаяся сирена внезапно захлебнулась, точно потеряла цель, за которой гналась. Взвизгнув тормозами, машина остановилась. Сквозь стеклянную дверь главного входа виднелась мерцающая мигалка. Норико отворила дверь в амбулаторию.
Белый корпус машины светился во мраке, отражая ночные огни. Задние дверцы были раскрыты. Из машины выпрыгнули несколько человек.
– Куда его? – Голос санитара звучал довольно нервозно.
– Сюда, пожалуйста, в процедурный кабинет.
– Мы там напачкаем. Он весь в крови – лицо, одежда…
– Ничего.
– Налакался как свинья: буянит, никакого с ним сладу.
Из машины вытащили носилки с раненым. Вся бригада «скорой помощи», окружив их плотным кольцом, тщетно пыталась утихомирить пострадавшего. Норико взглянула на часики. После звонка Наоэ уже прошло пять минут. Громко топая тяжелыми башмаками, санитары внесли носилки в амбулаторию. «Эй, эй, успокойся! Потише!» – слышались окрики, заглушаемые пьяными воплями пациента.
– Пожалуйста, сюда.
Через широко распахнутую дверь носилки проследовали в процедурный кабинет, к кушетке, стоящей в дальнем углу комнаты. Норико с тонометром в руках робко приблизилась к больному.
– Измерим давление?..
– Дур-р-р-аки-и!
Окровавленный человек попытался вскочить, но санитары живо скрутили его, и он, размахивая кулаками, истошно завыл.
– Ну-ну, потише! Все-таки здесь больница.
– Больница? Г-г-где больница?
По лицу пьяного ручьем струилась кровь, и невозможно было даже разобрать, где нос, а где глаза. Вид крови окончательно разъярил его, и, выкатив осоловелые глаза, он еще яростней замахал руками. Наркоз на него не действовал. Он даже не давал отереть кровь с лица.
– Ну что с ним делать?! – в отчаянии отступилась Норико.
– Где доктор?
Лица санитаров тоже были забрызганы кровью.
– Сейчас придет.
– Поторопите его!
– Но…
– Вы же видите, как трудно его держать. Пусть идет побыстрей!
– Прошу вас, подождите еще немного…
Оставив попытки измерить давление, Норико снова побежала к телефону. Нащупав в кармане халата клочок бумаги с номером телефона, она начала лихорадочно крутить диск.
– Наоэ-сэнсэй уже выехал?
– Наоэ-сэнсэй?.. А, да… уехал.
– Давно?
– Только что.
– Вы не знаете, он поймал такси?
– Н-нет… Не знаю.
– Извините.
Часы в приемном покое показывали одиннадцать. Если Наоэ, выйдя из ресторана, сразу поймал такси, то должен появиться с минуты на минуту.
Из процедурного кабинета по-прежнему неслись вопли раненого и крики удерживающих его санитаров. Не в состоянии вынести этого кошмара, Каору выбежала в коридор.
– Сколько крови! – Она в ужасе закрыла лицо руками. Плечи вздрагивали.
Пол в коридоре от приемного покоя до процедурного кабинета был сплошь заляпан кровавыми пятнами.
– Что же нам делать?!
– А что мы можем?
– Хоть бы Наоэ поскорее пришел!
– Ну что ты заладила? Хоть сто раз повтори – от этого он быстрее не явится, – истерично крикнула Норико, не отрывавшая глаз от входной двери.
Из процедурного кабинета вышли двое и направились к девушкам.
– Что, доктора еще нет? – Лица у обоих были каменные, однако в вопросе сквозило плохо скрытое раздражение.
– Видите ли… Он уехал по вызову, скоро должен вернуться.
– Далеко?
– Да нет, совсем рядом.
– А туда нельзя позвонить?
– Не стоит. Вам ответят, что он уже выехал.
– Вы что, не понимаете?! Он срочно требуется здесь! Больной истекает кровью.
– Простите, пожалуйста, честное слово, доктор вот-вот будет.
Норико, опустив голову, чуть не плакала. Пусть только придет, уж она ему выскажет, она покажет ему!.. Норико проклинала себя за то, что позволила Наоэ уйти. Наконец, поняв, что от сестер толку все равно не добиться, санитары ушли обратно.
– Еще и наврали… Что ж теперь будет? – ужаснулась Каору.
– А что нам еще оставалось? Каору растерянно кивнула.
– Чтоб ему самому там проломили голову, этому доктору… – разъяренно проворчала Норико, как завороженная глядя на чернеющий вход.
На крыше «скорой помощи» все еще мигала красная лампочка. Норико опять взглянула на часы. И трех минут не прошло. Снова завыла сирена, взвизгнули тормоза. Девушки бросились к выходу. В дверях показался полицейский.
– Где пострадавший?
– В процедурном кабинете.
– Ну, как он?
– Э-э-э, в общем… Операцию уже сделали?
– Н-нет… Еще нет.
Полицейский молча кивнул и прошел в процедурный кабинет. На улице у клиники уже толпились зеваки. Норико закрыла глаза и принялась считать: «Один, два…» Сосчитаешь до шестидесяти – минута. Пять раз по шестьдесят – и придет Наоэ. Норико успела досчитать только до тридцати – дверь кабинета отворилась, и на пороге возник санитар.
– Сестра! Раненый просит пить. Можно ему воды?
– Воды?..
Рана не полостная, запрещать оснований вроде бы нет, однако Норико колебалась.
– Кричит, что помрет, если сейчас не дадим напиться. В горле у него, видите ли, пересохло.
– Думаю, немножко можно, – наконец решилась Норико.
– А чашку?
– Сейчас принесу. – Норико побежала за чашкой. Она уже протянула ее санитару, как раздался пронзительный крик Каору: «Доктор! Доктор пришел!»
Норико стремительно обернулась и заметила в темном проеме двери чью-то тень. Человек снимал у входа обувь. Затем он устремился к ним: худой, долговязый, правое плечо чуть ниже левого.
– Сэнсэй!.. – Норико со всех ног бросилась ему навстречу.
– Ну, как дела?
– Заливается кровью, но скандалит – просто подойти и то невозможно.
– Принеси халат!
Наоэ снял пиджак, оставшись в рубашке без галстука. Норико принесла из кабинета халат и подала его Наоэ.
– Мы сказали, что вы уехали по вызову.
Наоэ молча кивнул, потом наклонился к Норико.
– Пахнет?
Норико потянула носом.
– Немножко, почти не чувствуется.
Наоэ ушел в бар еще с вечера, часа четыре назад, однако пьяным не выглядел, только лицо было бледнее обычного.
– Будем зашивать?
– Все готово.
– Ну и беспокойный же попался больной! – Наоэ вошел в процедурный кабинет – лицо хмурое, недовольное.
– А вот и доктор! – радостно сообщила Норико, и державшие раненого санитары, как по команде, расступились, пропуская Наоэ вперед. Он подошел к носилкам и заглянул раненому в лицо.
– А-а-а, доктор! Тебе ч-ч-чего? Дур-р-рак! – Размахивая кулаками, пьяный привстал.
Наоэ, отступив на шаг, изучал рану.
– Скоты! – Неуловимым движением раненый соскользнул с носилок и попытался встать, но проворно подскочившие санитары тяжело навалились на него. Неожиданно он с силой лягнул ногой.
– Эй, эй, потише!
– К черту! Пустите-е-е!
– Дай же доктору тебя осмотреть!
– Нет! Я у-х-х-хожу! Н-ну!
Всякий раз, когда он, издавая очередной вопль, вскидывал голову, из раны фонтаном била кровь.
– Да успокойся! Тебе же добра хотят!..
– П-прочь! Прочь от меня!
Он грязно выругался, потом втянул в себя воздух и смачно плюнул. На пол брызгами полетела слюна. Наоэ, стоявший до этого момента неподвижно, повернулся к полицейскому и, сделав ему знак глазами, вышел из кабинета. Полицейский последовал за ним.
– Чем его так разукрасили? Бутылкой?
– Да. По-видимому, удар пришелся спереди, прямо в лицо.
– Сколько уже прошло времени?
– Минут пятнадцать-двадцать.
– Он много выпил?
– Порций двадцать виски, не меньше. Так мне, во всяком случае, сказали. Да что, надрался порядком.
Из-за дверей вновь послышались дикие крики и брань.
– Дружки-то его сбежали, вот он и бесится.
– Сколько ему лет?
– Двадцать пять. Наоэ подозвал Норико.
– Пойди включи свет в туалете.
– В туалете?! – не веря своим ушам, переспросила Норико. Но Наоэ, не ответив, повернулся к полицейскому.
– Придется отнести его в туалет.
– В туалет? В уборную? – уточнил дежурный.
– Совершенно верно. В женскую уборную.
– А потом?
– Потом запереть дверь.
Полицейский с сомнением посмотрел на Наоэ.