Веденеев Василий. Бальзам авиценны

   - Ты ждал этот караван? - Русский пытливо поглядел в глаза Нафтуллы. - И уходишь вместе с ним?
   - Да, - подтвердил тот. - Если хочешь, я могу помочь тебе увидеть слепого.
   - Лжешь, - презрительно засмеялся Кутергин: купец уже слишком далеко зашел и явно перегнул палку.
   - Зачем? - Нафтулла нисколько не обиделся. - Дай два камня, и я приведу тебя к нему. Клянусь!
   Такого поворота Федор Андреевич не ожидал. К его удивлению, азиат с готовностью поднял ладони к лицу и, глядя в них, как в раскрытую книгу, нараспев произнес клятву из Корана, нарушить которую для любого мусульманина тяжкий грех.
   - Клянусь горою, клянусь писанием, начертанным на развернутом свитке, клянусь населенным домом, клянусь высоким небесным сводом, клянусь взволнованным морем: действительно, казнь от Господа твоего поразит и никто ее не предотвратит. Амен!
   - Хорошо, ты получишь один камень, - подумав согласился офицер, - а насчет второго посмотрим.
   Нафтулла пожал плечами и молча отошел к своим лошадям, а Федор Андреевич поспешил к казакам и солдатам. Бессмертный уже осмотрел полученных от караван-баши коней и, сдвинув на затылок лохматую папаху, недоуменно крутил головой, удивляясь небывалой щедрости басурман. Кутергин отдал ему черный платок и объяснил, где искать Денисова.
   - Ага, - раскинув на руках черно-зеленое знамя, протянул Кузьма. - Слыхал я про такие штуки. Не то басма, не то бадьма называются. Они у азиатов навроде охранной грамоты.
   - Нешто тряпка всех распугает? - недоверчиво скривился Прокофий Рогожин.
   - А у нас другого путя все одно нет, - отрезал Самсонов. - Кони добрые, добежим, если Бог даст.
   Федор Андреевич отозвал в сторонку Бессмертного и рассказал ему о разговоре с Нафтуллой, предложив поскорее отправиться на поиски Денисова, а потом, вместе с ним, пуститься в погоню за разбойниками Желтого человека, уходившими через перевалы в Афганистан. Урядник отнесся к затее офицера скептически:
   - Не пойдет Денисов, да и казаки не пойдут. Куда нам? Чуть не тыщу верст махать по чужим-то землям! И чего вам, вашбродь, дался этот слепой старик?
   - Карта и книга мне нужны, - объяснил Кутергин. - Ты понимаешь, что значит получить карту почти всей Азии?
   И, вдруг решившись, он неожиданно для самого себя выпалил:
   - Один пойду! Сговорюсь с караван-баши и пойду! Но карту и книгу добуду!
   - Никак голову напекло, вашбродь?! - встревожился Кузьма. - Охолоните малость!
   Не слушая его, Федор Андреевич нашел тонкую щепку, заострил ее, развел в пиале немного золы от костра и капнул в нее сока граната, которым угостили русских караванщики. Развернув сверток с камнями, он отложил два для Нафтуллы и, немного подумав, взял еще пяток для себя. На лоскуте шелка он написал щепкой, макая ее в изготовленные чернила, письмо для Матвея Ивановича, одновременно считая его и своим завещанием.
   Коротко сообщив о намерении вернуть подарок шейха, Кутергин распорядился продать камни, а вырученные деньги поделить на две половины: первую положить в банк на его имя, а вторую раздать казакам и солдатам, принимавшим участие в экспедиции, не забыв и семьи погибших. Выполнить поручение он просил самого Денисова и унтера Епифанова с помощью коменданта Тученкова.
   Камни и лоскут шелка с письмом капитан вручил Бессмертному в присутствии Акима и объяснил им, что он хочет сделать. Урядник и унтер потрясенно молчали. Потом Аким вдруг медленно опустился на колени.
   - Федор Андреич! Ваше благородие, Христом Богом молю: не ходи ты с басурманами! Опомнись, глянь кругом!
   Вокруг гомонили пестро одетые караванщики. Поодаль на корточках сидел Нафтулла, посасывая тонкую трубочку. Медленно перетирали жвачку верблюды, ржали кони, весело перекликались, наполняя бурдюки, водоносы. А дальше простиралась великая и загадочная пустыня, за которой поднимались снежные горы.
   - Пойду! - Кутергин махнул рукой, словно отрубил. - Спаси вас Бог!
   Он поочередно расцеловался с Бессмертным, унтером Епифановым, Рогожиным и Самсоновым. Нафтулла наблюдал за этой сценой с равнодушным любопытством. Подойдя к нему, Федор Андреевич сунул в ладонь азиата камушек и предупредил:
   - Второй отдам, когда приведешь к старику и его сыну. Они живы?
   - Да, - кивнул купец. - Хочешь пойти с караваном? Тебя возьмут, если дашь камень караван-баши.
   Он протянул руку, предлагая свои услуги посредника в переговорах, и, немного поколебавшись, капитан положил в нее маленький алмаз. Теперь у него осталось четыре камня.
   Нафтулла резво вскочил и побежал к пологу, под которым отдыхал чернобородый. О чем там они шептались, осталось для русского тайной, но, вернувшись, купец подал Кутергину сверток с одеждой: сапоги, халат, рубаха, шаровары и мохнатая папаха. Все новое и чистое.
   - Нельзя в этом. - Азиат показал на рваный мундир капитана. - Через час выходим.
   - Так скоро?
   - Караван-баши спешит, - уклончиво ответил Нафтулла.
   Федор Андреевич направился к своим - перед разлукой хотелось в последний раз увидеть родные лица и поговорить на родном языке. Мимо торопливо пробежали несколько азиатов, вскочили в седла и с места приняв в карьер, помчались в пески. Капитан насчитав семь всадников, и каждый из них имел по две заводное лошади. Куда их понесло? Или это передовой дозор охраны каравана? Кстати, ни у кого из басурман Федор Андреевич не увидел винтовки.
   Четверо русских уже готовились в дорогу. Платок привязали к сломанной пике и вручили Епифанову. Посылочку Кутергина спрятал за пазухой урядник. Он легко вскочил на коня и выехал первым, держа путь на закат. Проезжая мимо офицера, солдаты и казаки поочередно кланялись ему, но смотрели они уже сурово-отчужденно - в долгой дороге по пустыне им теперь придется рассчитывать только на себя, быстроту коней да оставшиеся два патрона. На линялую черную тряпку с зелеными разводами, привязанную к обломку пики особой надежды не было...
   ***
   Хивинцы появились во второй половине дня, когда солнце уже начало клониться к закату и тени сильно удлинились. Усталые кони шли шагом, всадников разморило, они изнывали от жары и однообразия пейзажа - глазу русского человека, привычного к лесам, не за что зацепиться среди унылых песков, тянувшихся на многие сотни верст. А ну их совсем, эти пески, скорее бы хоть степь начиналась! Пусть солончаковая, но все же землица!
   Подобно стае хищных птиц, басурманы держались в отдалении от жертв и описывали широкие круги, высматривая, как бы половчее ударить, чтобы покончить с делом разом: уже дважды они обламывали зубы и теперь хотели действовать наверняка.
   Бессмертный загнал патрон в ствол винтовки. Самсонов вытянул из ножен шашку, а Епифанов поудобнее перехватил обломок древка пики. Безоружный Прокофий Рогожин шептал молитвы и крестился. Он подобрал бы хоть камень, чтобы не оставаться с голыми руками - негоже русскому солдату идти на заклание, аки агнцу, - но где его тут возьмешь, камень-то?
   Пристально всматриваясь в колышущееся, как занавес, марево, урядник насчитал семь верховых. Но кто знает, сколько басурман на самом деле обложили скитальцев? Вдруг за пологими барханами прячется еще с десяток или два?
   - Ну, держись, православный! - Кузьма прищурился, выискивая цель. - Двоих точно ссажу, а потом как Бог рассудит.
   Самсонов привстал на стременах, озирая пески. Хивинцы сужали круги, но приближаться
 
   на расстояние ружейного выстрела опасались: меткость казаков была хорошо известна. Упускать добычу им тоже не хотелось - каждый крепкий славянский раб стоил приличных денег.
   - Господи, - простонал Рогожин. - Что же это делается-то? Аким, помахай тряпкой! Может, уйдут?
   - Держи карман шире, - зло ощерился урядник. Тем не менее рослый Епифанов выпрямился в седле, поднял над головой обломок пики с черным платком, подаренным караван-баши, и начал размахивать им, будто собрался гонять голубей. Честно говоря, он тоже мало верил, что азиаты испугаются куска линялой материи, но утопающий хватается и за соломинку.
   И случилось чудо! Хивинцы начали сдерживать лошадей, потом сбились в кучу и остановились в отдалении. Спустя несколько минут басурмане как по команде развернулись и погнали коней за барханы, словно их понесло туда неведомым ветром. Проводив их удивленными взглядами, русские вздохнули с облегчением, все еще не веря в счастливое избавление. Однако хивинцы не вернулись.
   - Вот это да! - Бессмертный ошарашенно покрутил головой.
   - Получилось, получилось! - Прокофий радовался, как ребенок. По его грязному рябому лицу текли слезы радости, оставляя на пыльных щеках серые дорожки.
   - Слава те, Богородица! - широко перекрестился Самсонов,
   Епифанов, улыбаясь, как блаженненький, мял и щупал черный платок с зелеными разводами. Он даже зачем-то понюхал тряпку - в его голове никак не укладывалось, в чем заключается ее неведомая сила заставившая басурман отступиться? С виду-то вроде ничего особенного, а поди ж ты!..
   Колодец они отыскали на второй день. Хивинцы более не беспокоили, и русские почувствовали себя увереннее, хотя все равно ехали с опаской, не доверяя азиатам. Источник оказался скудным, но воды хватило и людям, и лошадям, жадно цедившим ведро за ведром. Особенных припасов путники не имели: ели то, что досталось от все тех же караванщиков. Пожевав черствых лепешек, вяленого мяса и сушеных фруктов, запили скудную трапезу водой и завалились спать, определив очередность караула.
   Последующие два дня пути показались им сплошным тягучим кошмаром - вода кончалась, колодцев на пути не было, солнце прожигало до костей, кони заморились, а кругом тянулись немые и безлюдные пески. Грешным делом, уже начали думать, что коварные басурмане послали их на верную погибель, указав двигаться совсем не в ту сторону, а чтобы продлить мучения, сообщили, где колодец. Чуть было не вернулись к источнику: не пропадать же совсем в гиблой стороне, но к исходу второго дня увидели на дальнем песчаном холме силуэт знакомого всадника.
   - Никак Савельев? - моргая воспаленными глазами, прохрипел урядник.
   - Хде? - Самсонов приложил ладонь козырьком ко лбу. - Точно, его кобыла! Глянь, пятно на крупе. Эгей!
   Он привстал на стременах, сорвал с головы папаху и начал размахивать ею, пытаясь кричать, однако из пересохшего горла вырвался только сиплый стон. И все-таки их заметили.
   Меньше чем через час они сидели на кошме перед хорунжим и пили казавшуюся сладкой воду, не имея сил оторваться от нее и сказать хоть слово. Матвей Иванович нервно теребил сивую бороду на почерневшем лице и ждал, пока страдальцы утолят жажду. Наконец, он не выдержал:
   - Где Федор Андреевич? Живой?
   Бессмертный с трудом оторвался от пиалы с водой и поднял на Денисова слезящиеся глаза:
   - Живой... Вот, передал. - Он выташил из-за пазухи сверточек, перетянутый тонкой цепочкой, и подал хорунжему. - Письмо там.
   - Сам-то он где?
   - С караваном к афганцам пошел, - тяжело вздохнул Аким.
   - Ошалел, что ли? - вскинулся Матвей Иванович. - Какой еще караван? Зачем пошел? Не могли удержать?
   - Нафтулка тама крутился. - Урядник сокрушенно опустил голову, успевшую зарасти волосами за время скитаний. - Небось, он его и подбил. Капитан сказал, что хочет достать подарок слепого старика: карта ему нужна! А нам приказал до тебя подаваться.
   - Черт знает что! - Денисов с остервенением рванул цепочку, ее звенья лопнули под сильными пальцами, и на кошму посыпались драгоценные камни, радужными искрами вспыхивая в солнечном свете. Хорунжий обалдело уставился на них, потом собрал в кучку и пробежал глазами каракули на шелке.
   - В догон бы за ним? - робко предложил Епифанов.
   - Поздно. - Матвей Иванович смял лоскут шелка и зажал его в кулаке. - Караван, думаю, уже к перевалам дотянулся. Не достанем мы их! Молиться теперь остается за раба Божия Федора...
   ***
   Федор Андреевич наблюдал, как азиаты прилаживали поклажу на верблюдов, собираясь вновь идти в пустыню, всякий раз менявшуюся от постоянного жгучего дыхания ветра-гармсиля. Его название он узнал от Нафтуллы: после ухода русских тот постоянно вертелся около капитана, ни на минуту не оставляя его одного.
   - Мы пойдем там, где нет вода, - полуприкрыв глаза, вещал купец. - Курды гонят овец через перевалы, а красные волки пьют овечью кровь, потому что нет вода.
   Погонщики сноровисто приторачивали неперетирающейся шерстяной веревкой бочонки с водой по обеим сторонам верблюжьего горба. Бочонки - особенной формы: плоские и продолговатые, сделанные из легких и прочных, как сталь, тутовых дощечек. Движения рук азиатов - легкие и точные: стоит только одному узлу веревки ослабнуть в долгой дороге, как произойдет страшная беда, и кому-то придется заплатить жизнью за небрежность.
   Подошел чернобородый караван-баши и протянул русскому гроздь янтарно-розового винограда - в пустыне это царское угощение и знак великого благорасположения.
   - Санолу, - показав на виноград, объяснил мукавим. Потом ткнул себя пальцем в грудь. - Сеид! Я тороплюсь, и мы пойдем очень быстро. Ты умеешь хорошо держаться в седле?
   - Да, - кивнул капитан и попробовал виноград. Его вкус оказался великолепным.
   - Хорошо. - улыбнулся Сеид. - Нафтулла поможет тебе.
   Погонщики закончили увязывать поклажу и погнали верблюдов в пески. К удивлению Федора Андреевича, казавшиеся крайне медлительными животные побежали рысцой. Караванщики седлали коней и гортанно перекликались, осматривая оружие. Офицер переоделся и тоже стал почти неотличим от азиатов - лохматый тельфек, халат, сапоги, заросшие щетиной щеки на загорелом лице. Выдать его могли только светлые славянские глаза, но кому выдавать, если окружающие и так прекрасно знали, кто он?
   Сеид первым прыгнул в седло и встал во главе колонны всадников. Кутергин и Нафтулла оказались ближе к хвосту. Тронулись.
   «Господи, помоги!» - подумал Федор Андреевич. Перекреститься он не решился, не желая лишний раз напоминать попутчикам, что он гяур - неверный и проклятая христианская тварь, которая все еще жива только благодаря милости Аллаха и караван-баши Сеида.
   Шли действительно быстро. Часто меняли коней и делали короткие, редкие привалы. Через несколько дней на горизонте выросли снежные вершины гор и потянуло долгожданной прохладой. Может быть. Сеид торопился, чтобы поскорее миновать знойные пески?
   Как и обещал караван-баши, Нафтулла постоянно находился рядом с капитаном: помогал менять коней, приносил на приналах пищу и воду, учтиво держал стремя, когда Кутергин садился в седло, - и все с улыбкой, поклонами, заискивающе заглядывая в глаза. Несколько раз Федор Андреевич пытался вызвать азиата на откровенность, но тот ловко уходил в сторону и начинал рассказывать бесконечные и путаные истории о духах великих гор, подстерегающих путников на перевалах и у пропастей, о тайнах Хозяина жизни, в которого верили горные племена, так и не принявшие ислам, или пускался в рассуждения о выгодах торговли разным товаром. Если о духах гор и Хозяине жизни русский еще слушал с интересом, то тема торговли его нисколько не занимала. Однако купца это не смущало, и он увлеченно разглагольствовал:
   - Знаешь, как катают кошму? В ковре! На него ровным слоем кладут шерсть и поливают кипятком. Сильный мужчина должен надеть толстые кожаные налокотники и катать ковер по круглым камням, время от времени поливая кипятком. Тогда кошма быстрее сваляется и станет очень прочной.
   При этом он безбожно коверкал русские слова, и Федор Андреевич иногда с превеликим трудом понимал собеседника. Однажды, когда они уже находились в предгорьях, капитан попробовал застать Нафтуллу врасплох и прямо спросил:
   - Зачем ты помогаешь мне?
   - Э-э? - Купец словно поперхнулся, но почти сразу ответил: - Ты богатый человек, урус-тюра! Я знаю, Масымхан хочет сосватать тебе свою дочь, а Масымхан никогда не отдаст ее нищему. Сеид очень доволен твоими камнями, и я доволен. Ты щедро заплатишь мне за помощь. Как же не стараться?
   - Ошибаешься, - усмехнулся Федор Андреевич. - Я не так богат, как ты думаешь. На родине я обычный человек среднего достатка.
   - Не прибедняйся, - шутливо погрозил ему пальцем Нафтулла. - Нищие не таскают с собой пригоршни драгоценных камней и уж тем более никогда не отдадут их, чтобы выкупить свободу своих слуг!
   - И все-таки ты ошибаешься, - повторил капитан. Но стоит ли объяснять, откуда взялись драгоценные камни и почему он легко расстался с ними? Пожалуй, нет. А вот подумать, как сохранить оставшиеся алмазы, чтобы не лишиться их, просто необходимо.
   - Ладно. - Нафтулла беспечно рассмеялся - Пусть так. Дай мне еще один камень, и будем в расчете.
   - А потом, - не отставал русский, - когда у меня не останется камней, ты поможешь?
   - Конечно, - легко пообещал азиат. - Отчего не помочь? Помощь - тот же товар, урус-тюра! Сегодня я помогу тебе, а завтра наступит день, когда ты поможешь мне.
   Больше они к этой теме не возвращались, но мысль о том, как надежно спрятать алмазы, прочно засела в голове Кутергина.
   Дорога забирала все круче в горы, кони выбивались из сил. Нафтулла однажды вскользь заметил, что они за неделю проделали путь, на который обычно уходит больше двух недель. Куда же так торопился Сеид, ведь жаркая пустыня давно осталась позади? Даже верблюды с поклажей давно отстали! Что его заставляет насмерть загонять лошадей и принуждать людей чуть ли не сутки напролет качаться в седлах?
   Неожиданно бешеная гонка кончилась: на одном из коротких привалов к лагерю Сеида прискакали несколько всадников. Они поговорили с караван-баши и уехали, а Сеид вдруг распорядился расседлать лошадей, добыть свежего мяса, сварить горячую похлебку и отдыхать. Откуда ни возьмись пригнали баранов, зарезали их, освежевали и вскоре над биваком поплыл дразнящий запах испеченного на углях мяса. Федор Андреевич терялся в догадках: отчего вдруг столь резкая перемена? Какие вести получил Сеид? Судя по всему, хорошие - с лица караван-баши не сходила веселая улыбка.
   - Почему стоим? - поинтересовался капитан у Нафтуллы.
   - На все воля Аллаха! - Купец набожно закатил глаза.
   - Не знаешь, - констатировал Кутергин. - Ладно, спрошу у Сеида.
   - Не надо, - очень серьезно посоветовал азиат. - Он не любит, когда суют нос в его дела, и может сильно рассердиться. Тогда я не обещаю устроить встречу со слепым.
   - Хорошо, - согласился Федор Андреевич. - Но когда я увижу старика? Надеюсь, это мои дела, а не Сеида?
   - На все воля Аллаха! - засмеялся Нафтулла и, оборвав смех, добавил: - Увидишь, наберись терпения, осталось несколько дней.
   - Хорошо, - повторил русский. - Я подожду.
   После дня отдыха начали подниматься к перевалу. Ощутимо похолодало, кое-где лежали небольшие сугробы снега, и капитан обрадовался им, словно привету из далекой,'милой сердцу Москвы или Петербурга. Как невообразимо далеки сейчас строгий и прекрасный Санкт-Петербург, как в зеркало смотрящийся в серые воды Невы и каналов, Александро-Невская лавра с тенистыми аллеями и ухоженными могилками пантеонов, широкий Невский, стрелой летящий от лавры к центру города. И Москва, с ее шумными ярмарками, малиновым перезвоном колоколов, древним Кремлем, горбатыми улочками и кривыми переулками. Бог мой, в какие дикие края занесло русского человека! Кажется, отдал бы половину жизни, чтобы сейчас месить сапогами непролазную грязь родных российских дорог, а не взбираться по горным тропам к перевалу вместе с караванщиками Сеида и льстиво-хитрым Нафтуллой.
   Чем выше забирались в горы, тем больше становилось снега. Холодный ветер обжигал лицо, пронизывал до костей. А на ярко-синем небе сияло слепящее солнце - его лучи отражались в мириадах сухих и колких снежинок, вспыхивали в них разноцветьем огней и больно слепили глаза. Караванщики достали из хурджинов пушистые пучки конских волос и приладили их под шапки, как паранджу, опустив на лица. Нафтулла дал пучок волос Федору Андреевичу и показал, как его закрепить. Теперь слепящий свет солнца не так досаждал. Лошадям завязали глаза, и они стали вести себя спокойнее.
   На гребне перевала разбойно посвистывал ветер, дочиста вылизывая камни от снега. Солнце казалось косматым, его окружал радужный ореол. На обочине тропы высилась пирамида из камней, украшенная воткнутыми в щели палками с разноцветными ленточками. У ее подножия лежало несколько выбеленных ветрами лошадиных и овечьих черепов.
   - Так надо, - перехватив заинтересованный взгляд капитана, объяснил Нафтулла. - Это подарки духам гор.
   Видимо, Сеид и его люди в духов гор не верили- они равнодушно проехали мимо груды камней но купец не слезая с седла, бросил к подножию пирамиды какую-то мелкую вещицу (Нафтулла старался сохранять хорошие отношения со всеми богами и духами).
   Перевалили на другую сторону хребта и спустились туда, где не было снега. Устроили привал. Пучки конских волос исчезли в хурджинах, караванщики заметно повеселели. Капитан решил напомнить купцу о данном им обещании:
   - Когда я увижу слепца?
   - Завтра, - не задумываясь ответил Нафтулла. - Самое позднее - послезавтра. Все зависит от дороги.
   - Но ведь его увез Желтый человек, - не выдержал Кутергин. - Значит, ты заодно с разбойниками?
   - Э-э, - купец слегка поморщился, словно сожалея, что приходится тратить время на пустые слова. - Все в руках Аллаха! Все в жизни переменчиво и подчинено ему одному. Ты хочешь увидеть слепого и готов заплатить за это? Значит, ты его увидишь. Я же поклялся!
   Федор Андреевич прекратил разговор: по опыту он уже знал, что получить от Нафтуллы вразумительные объяснения - пустая затея. Насчет завтрашнего дня азиат, конечно, обманывает, но прибытия на место действительно стоит ожидать в ближайшее время. Ладно, и то хорошо.
   Через два дня они спустились в долину и вновь начали подниматься в горы, петляя по узкой дороге, ведущей неизвестно куда. Ехавший рядом Нафтулла дернул Кутергина за рукав халата и показал плетью наверх:
   - Там ты увидишь слепца. Мое слово крепко. Давай камень!
   Федор Андреевич поднял голову: на краю пропасти, как ласточкино гнездо, прилепилось несколько каменных строений. Такие же домики с плоскими крышами, террасами, поднимавшимися к громадам скал, и сторожевые башенки ему доводилось не раз видеть на Кавказе. Неясное, тоскливое предчувствие сжато сердце Кутергина - неужели в этих убогих хижинах его ждет встреча с Мансур-Халимом и Али-Резой? Как они очутились среди гор? Кто их окружает - друзья или враги? Капитан прекрасно помнил, сколь хладнокровно и жестоко расправлялся Мирт с пленниками, и не желал вновь очутиться в его руках.
   - Я дам тебе алмаз, когда увижу старика и поговорю с ним, - твердо ответил Кутергин.
   - Будь по-твоему, - разочарованно вздохнул Нафтулла.
   Федор Андреевич незаметно сунул руку за пазуху и нащупал маленький узелок, который висел на шее вместе с нательным крестом. Конец путешествия близок, а он до сей поры так и не придумал, как скрыть камни от чужих глаз и рук. Конечно, у него не знаменитый «Санси», подаренный известным богачом Павлом Демидовым императору Николаю в день именин. Тот бриллиант стоил полмиллиона рублей - громадные деньги, и по сравнению с ним алмазы капитана просто копеечные, но они его единственное богатство на чужбине!
   Впрочем, кажется, у «Санси» своя любопытная история? Сначала он принадлежал бургундскому герцогу Карлу Смелому, который погиб в битве при Нанси, сражаясь против войск французского короля Людовика XI. Безвестный солдат нашел после битвы алмаз грушевидной формы и, не зная истинной цены находки, продал его за один гульден монаху, а деньги тут же пропил в палатке маркитантов. Монах оказался хитрее и предприимчивей: он перепродал камень португальскому королю Антону за кругленькую сумму. Антон очень любил бриллиант, но, оказавшись в тяжелом финансовом положении, отдал его в уплату крупного долга. Камень повез кредиторам доверенный слуга, однако он угодил в лапы разбойников и погиб, а бриллиант исчез. Король настолько верил слуге, что не сомневался в его честности: он приказал отыскать тело погибшего и вскрыть его. И камень нашелся в желудке преданного слуги. Потом алмазом владели английские и французские короли, пока его не откупил Демидов.
   «Попробовать, по примеру королевского слуги, проглотить алмазы? Пожалуй, это выход из положения. А камень для уплаты Нафтулле за услуги стоит оставить. Мало ли какие неожиданности подстерегают в горном гнезде?»
   Офицер тайком развязал узелок и на ощупь пересчитал камушки: все на месте. Он зажал их в кулаке, поднес руку ко рту и сунул алмазы под язык. Кажется, никто не обратил внимания на его действия? Тем лучше. Ворочая языком, Федор Андреевич начал один за другим глотать камни - они проскакивали в горло удивительно легко. Наконец, под языком остался только один камень, предназначенный Нафтулле. Теперь на некоторое время сам Кутергин стал ходячим хранителем алмазов, и отнять их можно было, лишь вспоров живот. От этаких мыслей он невольно поежился, но что уж тут, когда дело сделано?
   Тем временем дорога забирала все круче в гору, и вскоре отряд оказался перед воротами высокогорного селения. Сеида и его людей здесь ждали - створки со скрипом распахнулись, и всадники въехали на тесную площадку, со всех сторон окруженную строениями. На плоских крышах сидели до глаз закутанные в черное женщины, по лестницам шныряли любопытные ребятишки - черноглазые, чумазые, смуглые. Громко лаяли сидевшие на привязи собаки незнакомой Кутергину породы: мохнатые, с длинными ушами и вытянутыми, как у борзых, мордами. Встречать приехавших высыпали пестро одетые вооруженные мужчины - все, как один, с бородами и в странных войлочных шапках.