Страница:
— У тебя просто день сегодня неудачный.
— Не просто день. — Скоро увидимся с Вики, сыграем в бейсбол. — Жизнь шизоидная.
— Спроси себя, что лучше — влиться в глобальный мегаконгломерат или остаться самостоятельной закрытой корпорацией. За тебя никто не решит.
— Знаю. Но прихожу к заключению, что вопрос не в этом, а во времени. То есть можешь представить, что я продержусь еще тридцать лет? У кого в шестьдесят на такое сил хватит?
— Мне еще нет шестидесяти, а я еле справляюсь. Пора уходить на покой.
Джек тревожно дернулся:
— Что? Оставить торговлю оружием? Столько народу на тебя надеется, Эйб. И что ты будешь делать? На спорттоварах не проживешь.
— Как сказать, — пожал Эйб плечами. — Возьми, например, ролики. Самый настоящий рэкет. Продаешь коньки для развлечения. А чтоб никто не покалечился при сомнительной забаве, требуется в придачу шлем, щитки, наколенники, защитные перчатки и прочее до бесконечности...
— Не совсем честно, — заметил Джек.
— Конечно, — кивнул Эйб. — Торговля оружием гораздо благородней.
— Можно просто не продавать ролики.
— Я что, сумасшедший? О спросе имеешь понятие? Отдать чужим дядям всю прибыль?
15
16
17
18
— Не просто день. — Скоро увидимся с Вики, сыграем в бейсбол. — Жизнь шизоидная.
— Спроси себя, что лучше — влиться в глобальный мегаконгломерат или остаться самостоятельной закрытой корпорацией. За тебя никто не решит.
— Знаю. Но прихожу к заключению, что вопрос не в этом, а во времени. То есть можешь представить, что я продержусь еще тридцать лет? У кого в шестьдесят на такое сил хватит?
— Мне еще нет шестидесяти, а я еле справляюсь. Пора уходить на покой.
Джек тревожно дернулся:
— Что? Оставить торговлю оружием? Столько народу на тебя надеется, Эйб. И что ты будешь делать? На спорттоварах не проживешь.
— Как сказать, — пожал Эйб плечами. — Возьми, например, ролики. Самый настоящий рэкет. Продаешь коньки для развлечения. А чтоб никто не покалечился при сомнительной забаве, требуется в придачу шлем, щитки, наколенники, защитные перчатки и прочее до бесконечности...
— Не совсем честно, — заметил Джек.
— Конечно, — кивнул Эйб. — Торговля оружием гораздо благородней.
— Можно просто не продавать ролики.
— Я что, сумасшедший? О спросе имеешь понятие? Отдать чужим дядям всю прибыль?
15
— Смотри на мяч, Вик. Вот так. Глаз не своди, пока летит к перчатке.
Вики так и сделала — внимательно проследила, как мяч летит в перчатку и тут же отскакивает. Наблюдая, как она за ним гоняется по крошечному заднему дворику, Джек был вынужден признать, что с бейсболом у нее дело глухо.
Оглядел задний двор в Манхэттене, на каменном выступе, тянувшемся от Ист-Ривер. Частный оазис в железобетонной пустыне. Неслыханная роскошь.
Лужайка не ухожена с осени. Джиа уже принялась выпалывать с цветочных клумб сорняки, но траву надо стричь, особенно у беседки Вики в дальнем углу. Джек собирался на следующей неделе купить машинку и заняться делом. Траву не косил с мальчишеских лет. Привычный летний труд. Хочется снова попробовать. Город полон разнообразных запахов, только не аромата свежескошенной травы.
Несмотря на запущенность, все равно очень мило, особенно возле задней стены дома, где набухают почки на розовых кустах, откуда выглядывает что-то розоватое перед цветением.
Джиа вышла поработать. Сейчас сделала перерыв, сидя под тентом за белым эмалированным столиком с ярко-зеленым яблоком, отрезая тоненькие ломтики. Начатая картина — вид сверху на эстакаду Пятьдесят девятой улицы, залитую солнцем, поднявшимся над крышей дома, — стоит недописанная на мольберте рядом с беседкой. Намного лучше любого холста Мелани Элер, особенно того, в кабинете. С другой стороны, Джиа, возможно, понравились бы произведения Мелани. Она гораздо шире смотрит на искусство.
Вики размахнулась, бросила мяч — куда попало.
Поистине девчачий бросок, хотя чего еще от нее можно ждать? Джек кинулся ловить, пока мяч не попал в ее мать. Перехватил в нескольких шагах от съежившейся Джиа.
— Много у вас в семье спортсменов? — тихонько спросил он.
— Ни одного не знаю.
— Так я и думал.
— Кажется, собираешься объявить дело конченым, — заключила она, с улыбкой прищуривая голубые глаза.
— Я сделал все возможное. — Тут он повысил голос: — Прежде чем я с ней покончу, Викстер станет лучшим игроком в городе, черт побери!
— Bay! — завопила Вики, махнув кулаком в воздухе.
Еще чуточку побросали, потом она решила передохнуть.
— Есть хочу.
— Будешь яблоко? — протянула ей Джиа «грэнни Смит»[32].
— Стойте-ка, — спохватился Джек, — у меня найдется кое-что.
Засеменил к сумке, которую принес с собой, вытащил красный бумажный пакет, сунул Вики.
— Зверюшки! — воскликнула та, разрывая бумагу.
Он смотрел, как она грызет крекер, копается, выбирая любимых животных. Легко доставить удовольствие девочке, которая чересчур радуется мелочам, чересчур его радуя своей радостью.
До чего хорошо вдали от истерзанных трупов, украденных у мертвых детей фамилий. В такие моменты не хочется уходить. Никогда.
— Мам, льва хочешь? — спросила Вики.
— Вики! — возмущенно воскликнул Джек. — Думай, что говоришь! Мама мяса не ест.
Джиа швырнула в него огрызок яблока.
Тот полетел широкой дугой. Он изловчился, поймал, со смаком откусил, одарил обеих сочной широкой ухмылкой. Вики расхохоталась. Джиа, с улыбкой качнув головой, хрустнула крекерным львом.
Жизнь иногда бывает прекрасна.
Вики так и сделала — внимательно проследила, как мяч летит в перчатку и тут же отскакивает. Наблюдая, как она за ним гоняется по крошечному заднему дворику, Джек был вынужден признать, что с бейсболом у нее дело глухо.
Оглядел задний двор в Манхэттене, на каменном выступе, тянувшемся от Ист-Ривер. Частный оазис в железобетонной пустыне. Неслыханная роскошь.
Лужайка не ухожена с осени. Джиа уже принялась выпалывать с цветочных клумб сорняки, но траву надо стричь, особенно у беседки Вики в дальнем углу. Джек собирался на следующей неделе купить машинку и заняться делом. Траву не косил с мальчишеских лет. Привычный летний труд. Хочется снова попробовать. Город полон разнообразных запахов, только не аромата свежескошенной травы.
Несмотря на запущенность, все равно очень мило, особенно возле задней стены дома, где набухают почки на розовых кустах, откуда выглядывает что-то розоватое перед цветением.
Джиа вышла поработать. Сейчас сделала перерыв, сидя под тентом за белым эмалированным столиком с ярко-зеленым яблоком, отрезая тоненькие ломтики. Начатая картина — вид сверху на эстакаду Пятьдесят девятой улицы, залитую солнцем, поднявшимся над крышей дома, — стоит недописанная на мольберте рядом с беседкой. Намного лучше любого холста Мелани Элер, особенно того, в кабинете. С другой стороны, Джиа, возможно, понравились бы произведения Мелани. Она гораздо шире смотрит на искусство.
Вики размахнулась, бросила мяч — куда попало.
Поистине девчачий бросок, хотя чего еще от нее можно ждать? Джек кинулся ловить, пока мяч не попал в ее мать. Перехватил в нескольких шагах от съежившейся Джиа.
— Много у вас в семье спортсменов? — тихонько спросил он.
— Ни одного не знаю.
— Так я и думал.
— Кажется, собираешься объявить дело конченым, — заключила она, с улыбкой прищуривая голубые глаза.
— Я сделал все возможное. — Тут он повысил голос: — Прежде чем я с ней покончу, Викстер станет лучшим игроком в городе, черт побери!
— Bay! — завопила Вики, махнув кулаком в воздухе.
Еще чуточку побросали, потом она решила передохнуть.
— Есть хочу.
— Будешь яблоко? — протянула ей Джиа «грэнни Смит»[32].
— Стойте-ка, — спохватился Джек, — у меня найдется кое-что.
Засеменил к сумке, которую принес с собой, вытащил красный бумажный пакет, сунул Вики.
— Зверюшки! — воскликнула та, разрывая бумагу.
Он смотрел, как она грызет крекер, копается, выбирая любимых животных. Легко доставить удовольствие девочке, которая чересчур радуется мелочам, чересчур его радуя своей радостью.
До чего хорошо вдали от истерзанных трупов, украденных у мертвых детей фамилий. В такие моменты не хочется уходить. Никогда.
— Мам, льва хочешь? — спросила Вики.
— Вики! — возмущенно воскликнул Джек. — Думай, что говоришь! Мама мяса не ест.
Джиа швырнула в него огрызок яблока.
Тот полетел широкой дугой. Он изловчился, поймал, со смаком откусил, одарил обеих сочной широкой ухмылкой. Вики расхохоталась. Джиа, с улыбкой качнув головой, хрустнула крекерным львом.
Жизнь иногда бывает прекрасна.
16
Заскочив ненадолго домой, чтоб отправить письмо, взять кое-какую одежду — и оттянуть возвращение, — Джек в конце концов добрался до отеля. На подходе к парадному удивился отсутствию официальных лиц. Ждал, что хоть одна сине-белая форма будет околачиваться вокруг.
И в вестибюле довольно тихо, хотя снова чувствовалось непонятное напряжение, накапливающееся и бурлившее в атмосфере. Видимо, основной шум утих, но, как минимум, кучка-другая должна была стоять, шушукаться, поглядывать через плечо.
На крошечных ножках к лестнице просеменила Ивлин, которую Джек поспешил догнать.
— Я только что вернулся, — объявил он, замедляя ход, приноравливаясь к ее шагу. — Олив появилась?
— Никто ее не видел? — Она покачала головой. — Никому не звонила?
Джек сдержал стон. Только не говорите, что не открывали номер.
— В номере были?
— Ее там не оказалось... Я попросила администраторов...
Он застыл на месте.
— Что?
— В номере пусто. Я... — Ивлин остановилась, глядя на него с материнской заботой. — Что с вами?
Голова шла кругом. Если на лице хотя бы наполовину отражается испытанное потрясение, вид безусловно ужасный. Он постарался взять себя в руки.
— Ее не было в номере?
— Не могу даже выразить, какое я пережила облегчение... Страшно боялась, вдруг мы ее нашли бы умершей от сердечного приступа или какого-нибудь удара...
Мысли лихорадочно неслись, спотыкались, не зная, в какую направиться сторону. Олив нет в номере? Невозможно. Она лежала там... мертвая... зверски убитая... со свернутой шеей...
— Вы уверены, что заглянули в тот номер?
— Конечно. Восемьсот двенадцать? Я сама заходила, осматривала... Чемодан, одежда, все на месте, а самой Олив нет... Ну не странно ли?
— Еще бы, — подтвердил Джек. — Поистине странно.
— Удивляетесь? Не слышали про конец света? Когда праведники будут взяты живыми на небо? Может быть, началось? И Олив удостоилась первой?
Ну что тут можно ответить?
Ивлин с улыбкой потрепала его по плечу:
— Вознеслась или не вознеслась, представление продолжается, надо бежать? Я должна открывать заседание, на котором профессор Мацуко сделает доклад о японских НЛО, потом увидимся?
— Конечно, — пробормотал он, еще чувствуя головокружение. — Потом.
Побрел в общий зал, рухнул в кресло. Труп Олив... исчез. Каким чудом его пронесли по гостинице, полной народу?
Вот именно... каким чудом?
Причем не оставив никаких следов убийства.
Теперь только он и убийцы знают, что Олив Фарина мертва.
В самом деле мертва? Можно точно сказать?
Итак, он стал настоящим сисупером — видел нечто, но в подтверждение не имеет ни крохи реальных свидетельств.
Надо гнать подобные мысли. Олив мертва, нет вопросов. Кто же ее убил? Двое в черном, на которых он наткнулся? Или кто-то другой?
Все это нехорошо в высшей степени. Убийство совершается шито-крыто, без резни и бойни.
Однако состояние трупа громко и откровенно свидетельствовало, что игра велась очень грубо.
Конечно, всегда остается возможность, что убийство Олив вовсе не связано с исчезновением Мелани.
Вполне возможно и такое везение.
Олив исчезла бесследно... точно так же, как Мелани. Означает ли это, что и последняя где-то спрятана с выколотыми глазами, отрезанными губами и свернутой головой?
Логично предположить, что если бы он не проник в номер, то вместе со всеми прочими, за исключением киллеров, считал бы Олив просто исчезнувшей — или, если угодно, вознесшейся на небеса. Хорошо, что не стал Лью рассказывать об убийстве. Бедняга пришел бы к аналогичному заключению и умер бы с горя.
Джек рассматривал членов СИСУПа, устремлявшихся в зал заседаний. Может быть, не такие уж чокнутые. Может быть, в каком-нибудь докладе прозвучит нечто полезное.
Следуя за толпой, он заметил пришпиленное к стене объявление, подошел прочитать.
"Всем участникам
Если среди ваших родных есть инопланетяне
или
кто-то из ваших потомков родился от сексуального контакта с инопланетянином
немедленно сообщите!"
С другой стороны, возможно, сисуперы гораздо сильней чокнутые, чем кажется.
Хотя в детстве Джек иногда был уверен, что его старший брат частично инопланетянин, он не стал записывать указанный номер телефона.
Протиснувшись в дверь, нашел позади свободное место, подавляя желание крикнуть: «Кто верит в телекинез, прошу поднять руки!» Вместо того прислушался, как Ивлин представляет профессора Хидеки Мацуко из Токийского университета, не упомянув, с какого факультета, и с изумлением узнал, что тот совсем не говорит по-английски. Доктор Мацуко будет выступать по-французски, а Ивлин синхронно переводить.
Когда на трибуну под вежливые аплодисменты поднялся азиат средних лет со впалыми щеками, в сером костюме с белой рубашкой и галстуком в сине-красную полоску, Джек со стоном огляделся в поисках выхода, но пришлось бы для этого побеспокоить слишком многих сисуперов, поэтому он мрачно уселся, пообещав себе в утешение сразу по окончании посетить бар.
Доктор Мацуко заговорил, произнося несколько французских слов, останавливаясь, чтобы Ивлин успела повторить по-английски. Джек всегда думал, что для пытки капающей на макушку водой требуется вода, а теперь получил доказательство, что ошибался.
После бесконечной спотыкающейся преамбулы профессор Мацуко попросил выключить свет для демонстрации последних слайдов, запечатлевших НЛО над Токио.
На экране под охи и ахи присутствующих замелькали размытые изображения световых пятен. Интересно, почему сверхсекретные НЛО вечно сияют, словно фотовспышка «фуджи»?
Увидев особенно причудливый светящийся объект, женщина справа от Джека зааплодировала, остальные подхватили.
— Невероятно! — с благоговейным ужасом прошептала она.
Он согласился от чистого сердца: невероятно, лучше не скажешь. Даже восьмилетняя Вики распознала бы липу липовую, свинью в небе — буквально.
Как там Эйб говорит: увидел — поверил... Да, сэр.
— Что за дерьмо! — неожиданно крикнул кто-то. — Хватит! Включите свет! Включите, черт возьми!
Голос вроде знакомый — при вспыхнувшем свете Джек увидел Джеймса Залески, шагавшего по залу.
— Да вы что, с ума посходили? — прокричал он. — Это ж самая что ни на есть развесистая клюква, какую я в своей жизни видел!
Кругом поднялся гул, стоны, приглушенные вариации на тему «ох, Джимми снова скандалит».
Очевидно, не впервые мутит воду на секции НЛО.
— Проклятье, — вопил Залески, — надо же разбираться хоть чуточку, черт побери! Критически подходить к делу! Мы знаем, что они тут, но так жаждем получить доказательства, что все подряд принимаем, даже такие вот грубо состряпанные подделки. Требуем от правительства правды, а кто будет к нам относиться серьезно, если не требовать честности в своих рядах? Выходит, что мы просто шайка свихнувшихся идиотов!
Во время этой страстной речи присутствующие начали вскакивать с мест, закричали, чтоб он замолчал, успокоился, сел, дал профессору Мацуко закончить.
Джек вспомнил, как Джиа повела его с Вики на новую постановку мюзикла «1776» и, как только открылся занавес, вся труппа вскочила, громогласно пропев Джону Адамсу[33]: «Сядьте, Джон!»
Под шумок он добрался до выхода, заметив Майлса Кенуэя, стоявшего у задней стены, словно аршин проглотил, и глядевшего на него широко открытыми глазами. Почувствовал себя прогулявшим уроки школьником и точно так же уставился на Кенуэя.
Надо бы с ним побеседовать. По крайней мере, они с Залески покуда на месте. Если кто-то убирает верхушку СИСУПа, до них еще не добрались. А если это лишь вопрос времени?
Из зала заседаний вышли двое небрежно одетых седовласых слушателей профессора Мацуко, горячо споря.
— Ты же не веришь, правда? — говорил один, в футболке с надписью: «МК-Ультра украли у меня мозги!»
Приятель энергично затряс головой:
— Разумеется, верю.
— Нет, — твердил на ходу первый, — не можешь действительно верить.
Пожалуй, пива надо выпить, решил Джек и направился в бар.
И в вестибюле довольно тихо, хотя снова чувствовалось непонятное напряжение, накапливающееся и бурлившее в атмосфере. Видимо, основной шум утих, но, как минимум, кучка-другая должна была стоять, шушукаться, поглядывать через плечо.
На крошечных ножках к лестнице просеменила Ивлин, которую Джек поспешил догнать.
— Я только что вернулся, — объявил он, замедляя ход, приноравливаясь к ее шагу. — Олив появилась?
— Никто ее не видел? — Она покачала головой. — Никому не звонила?
Джек сдержал стон. Только не говорите, что не открывали номер.
— В номере были?
— Ее там не оказалось... Я попросила администраторов...
Он застыл на месте.
— Что?
— В номере пусто. Я... — Ивлин остановилась, глядя на него с материнской заботой. — Что с вами?
Голова шла кругом. Если на лице хотя бы наполовину отражается испытанное потрясение, вид безусловно ужасный. Он постарался взять себя в руки.
— Ее не было в номере?
— Не могу даже выразить, какое я пережила облегчение... Страшно боялась, вдруг мы ее нашли бы умершей от сердечного приступа или какого-нибудь удара...
Мысли лихорадочно неслись, спотыкались, не зная, в какую направиться сторону. Олив нет в номере? Невозможно. Она лежала там... мертвая... зверски убитая... со свернутой шеей...
— Вы уверены, что заглянули в тот номер?
— Конечно. Восемьсот двенадцать? Я сама заходила, осматривала... Чемодан, одежда, все на месте, а самой Олив нет... Ну не странно ли?
— Еще бы, — подтвердил Джек. — Поистине странно.
— Удивляетесь? Не слышали про конец света? Когда праведники будут взяты живыми на небо? Может быть, началось? И Олив удостоилась первой?
Ну что тут можно ответить?
Ивлин с улыбкой потрепала его по плечу:
— Вознеслась или не вознеслась, представление продолжается, надо бежать? Я должна открывать заседание, на котором профессор Мацуко сделает доклад о японских НЛО, потом увидимся?
— Конечно, — пробормотал он, еще чувствуя головокружение. — Потом.
Побрел в общий зал, рухнул в кресло. Труп Олив... исчез. Каким чудом его пронесли по гостинице, полной народу?
Вот именно... каким чудом?
Причем не оставив никаких следов убийства.
Теперь только он и убийцы знают, что Олив Фарина мертва.
В самом деле мертва? Можно точно сказать?
Итак, он стал настоящим сисупером — видел нечто, но в подтверждение не имеет ни крохи реальных свидетельств.
Надо гнать подобные мысли. Олив мертва, нет вопросов. Кто же ее убил? Двое в черном, на которых он наткнулся? Или кто-то другой?
Все это нехорошо в высшей степени. Убийство совершается шито-крыто, без резни и бойни.
Однако состояние трупа громко и откровенно свидетельствовало, что игра велась очень грубо.
Конечно, всегда остается возможность, что убийство Олив вовсе не связано с исчезновением Мелани.
Вполне возможно и такое везение.
Олив исчезла бесследно... точно так же, как Мелани. Означает ли это, что и последняя где-то спрятана с выколотыми глазами, отрезанными губами и свернутой головой?
Логично предположить, что если бы он не проник в номер, то вместе со всеми прочими, за исключением киллеров, считал бы Олив просто исчезнувшей — или, если угодно, вознесшейся на небеса. Хорошо, что не стал Лью рассказывать об убийстве. Бедняга пришел бы к аналогичному заключению и умер бы с горя.
Джек рассматривал членов СИСУПа, устремлявшихся в зал заседаний. Может быть, не такие уж чокнутые. Может быть, в каком-нибудь докладе прозвучит нечто полезное.
Следуя за толпой, он заметил пришпиленное к стене объявление, подошел прочитать.
"Всем участникам
Если среди ваших родных есть инопланетяне
или
кто-то из ваших потомков родился от сексуального контакта с инопланетянином
немедленно сообщите!"
С другой стороны, возможно, сисуперы гораздо сильней чокнутые, чем кажется.
Хотя в детстве Джек иногда был уверен, что его старший брат частично инопланетянин, он не стал записывать указанный номер телефона.
Протиснувшись в дверь, нашел позади свободное место, подавляя желание крикнуть: «Кто верит в телекинез, прошу поднять руки!» Вместо того прислушался, как Ивлин представляет профессора Хидеки Мацуко из Токийского университета, не упомянув, с какого факультета, и с изумлением узнал, что тот совсем не говорит по-английски. Доктор Мацуко будет выступать по-французски, а Ивлин синхронно переводить.
Когда на трибуну под вежливые аплодисменты поднялся азиат средних лет со впалыми щеками, в сером костюме с белой рубашкой и галстуком в сине-красную полоску, Джек со стоном огляделся в поисках выхода, но пришлось бы для этого побеспокоить слишком многих сисуперов, поэтому он мрачно уселся, пообещав себе в утешение сразу по окончании посетить бар.
Доктор Мацуко заговорил, произнося несколько французских слов, останавливаясь, чтобы Ивлин успела повторить по-английски. Джек всегда думал, что для пытки капающей на макушку водой требуется вода, а теперь получил доказательство, что ошибался.
После бесконечной спотыкающейся преамбулы профессор Мацуко попросил выключить свет для демонстрации последних слайдов, запечатлевших НЛО над Токио.
На экране под охи и ахи присутствующих замелькали размытые изображения световых пятен. Интересно, почему сверхсекретные НЛО вечно сияют, словно фотовспышка «фуджи»?
Увидев особенно причудливый светящийся объект, женщина справа от Джека зааплодировала, остальные подхватили.
— Невероятно! — с благоговейным ужасом прошептала она.
Он согласился от чистого сердца: невероятно, лучше не скажешь. Даже восьмилетняя Вики распознала бы липу липовую, свинью в небе — буквально.
Как там Эйб говорит: увидел — поверил... Да, сэр.
— Что за дерьмо! — неожиданно крикнул кто-то. — Хватит! Включите свет! Включите, черт возьми!
Голос вроде знакомый — при вспыхнувшем свете Джек увидел Джеймса Залески, шагавшего по залу.
— Да вы что, с ума посходили? — прокричал он. — Это ж самая что ни на есть развесистая клюква, какую я в своей жизни видел!
Кругом поднялся гул, стоны, приглушенные вариации на тему «ох, Джимми снова скандалит».
Очевидно, не впервые мутит воду на секции НЛО.
— Проклятье, — вопил Залески, — надо же разбираться хоть чуточку, черт побери! Критически подходить к делу! Мы знаем, что они тут, но так жаждем получить доказательства, что все подряд принимаем, даже такие вот грубо состряпанные подделки. Требуем от правительства правды, а кто будет к нам относиться серьезно, если не требовать честности в своих рядах? Выходит, что мы просто шайка свихнувшихся идиотов!
Во время этой страстной речи присутствующие начали вскакивать с мест, закричали, чтоб он замолчал, успокоился, сел, дал профессору Мацуко закончить.
Джек вспомнил, как Джиа повела его с Вики на новую постановку мюзикла «1776» и, как только открылся занавес, вся труппа вскочила, громогласно пропев Джону Адамсу[33]: «Сядьте, Джон!»
Под шумок он добрался до выхода, заметив Майлса Кенуэя, стоявшего у задней стены, словно аршин проглотил, и глядевшего на него широко открытыми глазами. Почувствовал себя прогулявшим уроки школьником и точно так же уставился на Кенуэя.
Надо бы с ним побеседовать. По крайней мере, они с Залески покуда на месте. Если кто-то убирает верхушку СИСУПа, до них еще не добрались. А если это лишь вопрос времени?
Из зала заседаний вышли двое небрежно одетых седовласых слушателей профессора Мацуко, горячо споря.
— Ты же не веришь, правда? — говорил один, в футболке с надписью: «МК-Ультра украли у меня мозги!»
Приятель энергично затряс головой:
— Разумеется, верю.
— Нет, — твердил на ходу первый, — не можешь действительно верить.
Пожалуй, пива надо выпить, решил Джек и направился в бар.
17
— Говорю тебе, это враг. — Маврицио повышал тон с каждым словом. — Только взгляни, что сделал с Фариной. Он здесь для того, чтобы нас уничтожить!
— Пожалуйста, тише. Откуда ты знаешь?
Они стояли в ванной в номере Ромы, где лежало распростертое изувеченное тело Олив. Частично засыпали его льдом, чтобы не разлагалось.
— Знаю! Видел его в коридоре возле ее номера!
— И одного из Близнецов в тот же самый момент.
— Оба вместе убежали.
— Или он погнался за Близнецом.
— Значит, сумасшедший.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы Близнецы работали еще с кем-нибудь, кроме друг друга?
— Нет, — мрачно буркнул Маврицио, опустив глаза. — Сам не видел.
Когда незнакомец с Близнецом исчезли на лестнице, Рома и Маврицио выскочили в коридор, обнаружили тело Олив, быстренько перетащили сюда.
— Думаю, есть другое объяснение. По-моему, он обнаружил Олив, увидел Близнеца, решил его поймать.
— Почему тогда не сообщил об убийстве?
— Может быть, просто вор, залез в номер, задумал ограбить. Или имеет преступное прошлое, боится попасть под подозрение. Не имеет значения. Для меня сам факт молчания о трупе свидетельствует, что он не сотрудничает с Близнецами.
— Непонятно.
— Подумай, Маврицио: почему Олив Фарину убили таким зверским способом? Смотри, как искромсали. Явно хотели навести на мысль о забое скота, посеять панику среди участников конференции. Увидев такую картину, они сразу же разбежались бы и попрятались по домам, рассеявшись по всей стране.
Маврицио вытаращил темные обезьяньи глаза:
— По-твоему, Близнецы знают, чем мы занимаемся?
— Нет. Несомненно знают, что кто-то к чему-то готовится, но кто, к чему и зачем — не имеют понятия. В подобных обстоятельствах выгодней разогнать всю компанию. Попробовали, однако не добились успеха.
— Единственно по ничтожной случайности. Не выйди я в ту секунду из номера... — Маврицио не стал заканчивать повисшую в воздухе фразу.
— Действительно, — кивнул Рома. — Впрочем, нам повезло... или кто-то нас спас.
— Можно гадать целый день напролет. Вопрос в том, что делать с незнакомцем.
— Присматривать.
— Ничего, иными словами? — с язвительным упреком проскрипел Маврицио, принимая свой истинный вид. Вырос на крепких, сильных ногах, оскалил клыки, пригвоздил Рому взглядом глаз цвета спелой клубники. — Чужак будет тон задавать?
— Присматривать не значит ничего не делать...
— Как насчет сегодняшней посылки? Тоже пусть попадет к нему в руки?
— Разве у нас есть выбор? Не забывай, за все отвечает Иное. Если посылка придет к незнакомцу, то не по ошибке. Я чую здесь нечто другое, вполне совместимое с нашими целями.
— А я нет, — повысил голос Маврицио, стукнув себя узловатым крупным кулаком в поросшую черным мехом бочкообразную грудь. — Вчера вечером что-то пошло не так. В другой раз я этого допускать не намерен.
— Маврицио! — окликнул Рома направившееся к дверям существо.
— Знаю только единственный способ уладить дело.
— Стой!
Маврицио проигнорировал оклик, потянулся к круглой дверной ручке, повернул, снова съежился в капуцина, шагнул в коридор.
— Не делай ничего...
Дверь хлопнула, Рома поспешно метнулся, открыл, но Маврицио успел скрыться из вида.
Что эта тварь задумала? Будем надеяться, ничего опрометчивого.
— Пожалуйста, тише. Откуда ты знаешь?
Они стояли в ванной в номере Ромы, где лежало распростертое изувеченное тело Олив. Частично засыпали его льдом, чтобы не разлагалось.
— Знаю! Видел его в коридоре возле ее номера!
— И одного из Близнецов в тот же самый момент.
— Оба вместе убежали.
— Или он погнался за Близнецом.
— Значит, сумасшедший.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы Близнецы работали еще с кем-нибудь, кроме друг друга?
— Нет, — мрачно буркнул Маврицио, опустив глаза. — Сам не видел.
Когда незнакомец с Близнецом исчезли на лестнице, Рома и Маврицио выскочили в коридор, обнаружили тело Олив, быстренько перетащили сюда.
— Думаю, есть другое объяснение. По-моему, он обнаружил Олив, увидел Близнеца, решил его поймать.
— Почему тогда не сообщил об убийстве?
— Может быть, просто вор, залез в номер, задумал ограбить. Или имеет преступное прошлое, боится попасть под подозрение. Не имеет значения. Для меня сам факт молчания о трупе свидетельствует, что он не сотрудничает с Близнецами.
— Непонятно.
— Подумай, Маврицио: почему Олив Фарину убили таким зверским способом? Смотри, как искромсали. Явно хотели навести на мысль о забое скота, посеять панику среди участников конференции. Увидев такую картину, они сразу же разбежались бы и попрятались по домам, рассеявшись по всей стране.
Маврицио вытаращил темные обезьяньи глаза:
— По-твоему, Близнецы знают, чем мы занимаемся?
— Нет. Несомненно знают, что кто-то к чему-то готовится, но кто, к чему и зачем — не имеют понятия. В подобных обстоятельствах выгодней разогнать всю компанию. Попробовали, однако не добились успеха.
— Единственно по ничтожной случайности. Не выйди я в ту секунду из номера... — Маврицио не стал заканчивать повисшую в воздухе фразу.
— Действительно, — кивнул Рома. — Впрочем, нам повезло... или кто-то нас спас.
— Можно гадать целый день напролет. Вопрос в том, что делать с незнакомцем.
— Присматривать.
— Ничего, иными словами? — с язвительным упреком проскрипел Маврицио, принимая свой истинный вид. Вырос на крепких, сильных ногах, оскалил клыки, пригвоздил Рому взглядом глаз цвета спелой клубники. — Чужак будет тон задавать?
— Присматривать не значит ничего не делать...
— Как насчет сегодняшней посылки? Тоже пусть попадет к нему в руки?
— Разве у нас есть выбор? Не забывай, за все отвечает Иное. Если посылка придет к незнакомцу, то не по ошибке. Я чую здесь нечто другое, вполне совместимое с нашими целями.
— А я нет, — повысил голос Маврицио, стукнув себя узловатым крупным кулаком в поросшую черным мехом бочкообразную грудь. — Вчера вечером что-то пошло не так. В другой раз я этого допускать не намерен.
— Маврицио! — окликнул Рома направившееся к дверям существо.
— Знаю только единственный способ уладить дело.
— Стой!
Маврицио проигнорировал оклик, потянулся к круглой дверной ручке, повернул, снова съежился в капуцина, шагнул в коридор.
— Не делай ничего...
Дверь хлопнула, Рома поспешно метнулся, открыл, но Маврицио успел скрыться из вида.
Что эта тварь задумала? Будем надеяться, ничего опрометчивого.
18
На половине второй пинты «Сэма Адамса» Джеку стало получше. Он уже приготовился выкинуть все из головы и вернуться в свой номер, как почувствовал за спиной чье-то присутствие.
Оглянулся и увидел Рому.
— Выяснили что-нибудь в Монро? — полюбопытствовал тот.
Господи Исусе, подумал озадаченный, озабоченный Джек, неужели за мной кто-то следил?
— Откуда вам известно, что я был в Монро?
— Есть у меня там связи, — усмехнулся Рома. — Знаете, город маленький. Когда незнакомец расспрашивает про шестьдесят восьмой год, новость быстро распространяется.
Может, Кэнфилд слышал о его визите и осведомил Рому. Он слегка успокоился. Для маскировки неплохо оказаться предметом ложных сплетен в Монро.
— Тогда вам, наверно, известно и то, что ничего не выяснил.
— Ничего не почувствовали? — не отступал Рома, внимательно на него глядя.
— Почувствовал, что зря время теряю.
— Нет-нет. В атмосфере. Почуяли слабый след чего-то непонятного... Иного?
— Иного? Нет. А в чем дело? Сперва Кэнфилд, теперь вы. Что это вообще такое?
— Внятного объяснения не имеется.
— Ну, спасибо, что просветили.
— Вы, безусловно, и раньше видели нечто, не имеющее рационального объяснения.
— Возможно, — уклончиво бросил Джек, вспоминая скрипучее ржавое затонувшее судно, полное тварей с акульими головами и шкурой цвета кобальта.
— Не «возможно», а точно. Вы играете гораздо более важную роль, чем думаете.
Что-то в тоне Ромы насторожило Джека — что-то недосказанное. К чему он клонит?
— Вы имеете в виду мой случай? — Тут ему вдруг пришло в голову, что Рома единственный не интересуется его легендой. Даже не упомянул ни разу.
— Да, но не тот, о котором вы всем рассказываете. Иной случай: когда Иное оставило на вас отметину.
— Эй, не припутывайте меня к этой белиберде.
— Вы с ней уже прочно связаны.
— Черта с два!
— Бросьте! Откуда у вас на груди шрамы?
По бару словно пронесся арктический ветер, Джек почти слышал, как на нем зашуршала одежда от прохватившего кожу мороза.
— Где вы могли когда-нибудь мою грудь видеть?
— Иное оставило на ней отпечаток, мой друг. Я почуял, что вы с ним соприкасались, в тот миг, как впервые заметил вас в очереди на регистрацию. А подойдя поближе, практически увидел шрамы сквозь рубашку.
Точно так же, как прошлым вечером, Рома поднял три средних пальца, скрючил когтями, махнул наискось в воздухе.
— Вот таким образом, правда?
Джек ничего не сказал. Язык превратился в наждак. Он взглянул на собственную грудь под рубашкой, на собеседника, вспоминая, как зудели шрамы во время обеих поездок в Монро.
Потом к нему вернулся дар речи.
— Надо, пожалуй, как-нибудь подробно это обсудить.
К его изумлению, Рома кивнул:
— Почему не сейчас? — и указал на маленький столик в темном углу. — Согласны?
Джек прихватил со стойки пивную бутылку, пошел за ним следом.
— Вас ранили довольно необычные существа, не так ли? — начал Рома, как только они уселись.
Он не шевельнулся, не проронил ни слова. Никогда ни единой душе не рассказывал историю с ракшасами. Дело касалось ближайших любимых людей, которые старались об этом забыть. Любой прямо к нему непричастный посчитал бы Джека сумасшедшим... вроде какого-нибудь сисупера. Откуда же, черт побери, Рома знает?
Он хлебнул пива, промочив горло.
— Вы их видели?
— Видел? — усмехнулся Рома. — Иное творило их у меня на глазах.
Джек мысленно присвистнул. Точно такой же свихнувшийся, как остальные. Может быть, даже хуже. Знает то, чего знать не вправе.
— Кто вы такой? — спросил он. — И что это за штука — Иное?
— Иное не штука.
— А что? Я не слово имею в виду.
Рома пристально посмотрел на него:
— В самом деле не знаете?
— Чего?
— Ну, не важно. Что касается сути Иного, вряд ли поймете ответ.
— Сделайте снисхождение.
— Что ж, подумаем... Можно назвать его существованием, состоянием, даже иной реальностью.
— Сразу стало гораздо яснее.
— Ну, попробуем по-другому: просто скажем, темный разум, где-то совершающееся бытие, которое...
— Где?
— Где-то... где-то в ином месте. Везде и нигде. Забудем на минуту о местоположении, сосредоточимся на связи этой силы с человечеством.
— Постойте, постойте, постойте. И так меня на шаг обгоняете, теперь еще один собираетесь сделать.
— Почему на шаг обгоняю?
— Что это за «темный разум»? Сатана, Кали[34], какая-нибудь недотыкомка?
— Возможно, все вместе, возможно, никто. Почему вы считаете, что у него его имя? Это не просто какой-нибудь глупый бог. Если на то пошло, скорее антибог.
— Вроде Антихриста Олив?
Рома удрученно вздохнул:
— Нет. Забудьте христианскую мифологию, эсхатологические бредни Олив, любую религию, о которой вообще когда-нибудь слышали. Под антибогом я имею в виду противоположный полюс всякому понятию о «боге». Иному в принципе не нужны верующие, не требуется никакая религия. У него нет названия, и оно не желает его получать.
— Что же это такое?
— Непостижимая сущность, колоссальная невообразимая хаотичная сила, не нуждающаяся в определении. Фактически можно сказать, что она отвергает любое название. Не желает, чтоб мы ее знали.
— Если такая могучая, то чего беспокоиться? Кто когда-нибудь слышал о боге, которому верующие не нужны?
— Перестаньте, пожалуйста, толковать о «боге». Сами себя сбиваете с толку.
— Ладно. Почему же оно не нуждается в верующих?
— Потому что хаотично по сути. Как только поверишь, как только признаешь — придашь ему форму. Приобретя очертания, форму, оно утратит силу. Получив признание, определение, хуже того — горстку верящих почитателей, прекратит взаимодействие с этим миром и будет далеко отброшено. Поэтому прикрывается другими верованиями и религиями, выдвигаемыми перед собой.
— Вроде какого-нибудь многонационального конгломерата, прячущегося за кучей подставных компаний.
Рома медленно кивнул:
— Аналогия грубая, хотя картину вы, кажется, поняли. Эта сила действует под разными масками, но с одной целью — принести в мир хаос.
— Немного хаоса не помешает.
— Имеются в виду кое-какие случайности? Некоторая непредсказуемость для интереса? — Он тихонько посмеялся, качая головой. — Вы даже понятия не имеете, о чем идет речь.
— Ну хорошо, и чего ей надо?
— Всего... включая сферу человеческого существования.
— Зачем? Мы очень вкусные?
— Слушайте, если желаете шутки шутить...
— Не просите меня быть серьезным в отеле, битком набитом взрослыми серьезными людьми, во всех других отношениях абсолютно разумными, которые, однако, твердо верят, будто инопланетные ящерицы летят сюда нас кушать. Это не я говорю, а они.
— Что ж, они и правы, и не правы. Нечто в самом деле старается сюда проникнуть, но хочет, так сказать, «кушать» больше в духовном смысле. Не перебивайте, послушайте, и, возможно, поймете.
Джек откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки.
— Хорошо, слушаю. Хотя всегда, слыша подобные вещи, не могу не вспомнить, как земля и человечество считались центром вселенной. Потом на сцену вышел Галилео.
— Понятно. Попахивает антропоцентризмом, но если до конца дослушаете, то увидите, что это не так.
— Давайте.
— Спасибо. Попробую представить картину в другом ракурсе. Вообразите войну двух гигантских немыслимо сложных сил. Где? Повсюду вокруг. За что? Не стану утверждать, будто знаю. Она идет так давно, что противники сами, возможно, забыли причину. Впрочем, это не имеет значения. Важно то, что на кону стоит бытие. Заметьте, не мир, не солнечная система, не вселенная, а само бытие. Значит, дело касается любых других измерений, миров, реальностей — которые существуют, поверьте. Наш уголок действительно ничтожное затерянное в пространстве захолустье, но он составляет часть целого. А желающий стать победителем должен завоевать целое.
Джек удержался от комментариев.
— Одна сила, — продолжал Рома, — решительно враждебна человечеству, другая нет.
Джек не удержался, зевнул.
— Я вам наскучил? — с недоумением спросил собеседник.
— Прошу прошения. Очень похоже на старые байки о борьбе Добра со Злом, Бога с Сатаной и прочее.
— Некоторые в самом деле так думают. Космический дуализм довольно банален. Однако тут дело другое. Заметьте, пожалуйста, что я вовсе не называю противную сторону — выступающую, если угодно, против Иного — «доброй». Я называю ее не враждебной. Сильно, честно сказать, сомневаюсь, будто человечество ее хоть сколько-нибудь интересует, за исключением того факта, что его территория расположена на ее стороне космического фронта и она хочет ее удержать за собой.
Ох, мысленно вздохнул Джек. Наслушался за неделю бредовых теорий, определенно убедился, что что-то творится, не связанное ни с инопланетянами, ни с Антихристом, ни с Новым Мировым Порядком, а неведомо с чем, но белиберда насчет Иного вообще ни в какие ворота не лезет.
Оглянулся и увидел Рому.
— Выяснили что-нибудь в Монро? — полюбопытствовал тот.
Господи Исусе, подумал озадаченный, озабоченный Джек, неужели за мной кто-то следил?
— Откуда вам известно, что я был в Монро?
— Есть у меня там связи, — усмехнулся Рома. — Знаете, город маленький. Когда незнакомец расспрашивает про шестьдесят восьмой год, новость быстро распространяется.
Может, Кэнфилд слышал о его визите и осведомил Рому. Он слегка успокоился. Для маскировки неплохо оказаться предметом ложных сплетен в Монро.
— Тогда вам, наверно, известно и то, что ничего не выяснил.
— Ничего не почувствовали? — не отступал Рома, внимательно на него глядя.
— Почувствовал, что зря время теряю.
— Нет-нет. В атмосфере. Почуяли слабый след чего-то непонятного... Иного?
— Иного? Нет. А в чем дело? Сперва Кэнфилд, теперь вы. Что это вообще такое?
— Внятного объяснения не имеется.
— Ну, спасибо, что просветили.
— Вы, безусловно, и раньше видели нечто, не имеющее рационального объяснения.
— Возможно, — уклончиво бросил Джек, вспоминая скрипучее ржавое затонувшее судно, полное тварей с акульими головами и шкурой цвета кобальта.
— Не «возможно», а точно. Вы играете гораздо более важную роль, чем думаете.
Что-то в тоне Ромы насторожило Джека — что-то недосказанное. К чему он клонит?
— Вы имеете в виду мой случай? — Тут ему вдруг пришло в голову, что Рома единственный не интересуется его легендой. Даже не упомянул ни разу.
— Да, но не тот, о котором вы всем рассказываете. Иной случай: когда Иное оставило на вас отметину.
— Эй, не припутывайте меня к этой белиберде.
— Вы с ней уже прочно связаны.
— Черта с два!
— Бросьте! Откуда у вас на груди шрамы?
По бару словно пронесся арктический ветер, Джек почти слышал, как на нем зашуршала одежда от прохватившего кожу мороза.
— Где вы могли когда-нибудь мою грудь видеть?
— Иное оставило на ней отпечаток, мой друг. Я почуял, что вы с ним соприкасались, в тот миг, как впервые заметил вас в очереди на регистрацию. А подойдя поближе, практически увидел шрамы сквозь рубашку.
Точно так же, как прошлым вечером, Рома поднял три средних пальца, скрючил когтями, махнул наискось в воздухе.
— Вот таким образом, правда?
Джек ничего не сказал. Язык превратился в наждак. Он взглянул на собственную грудь под рубашкой, на собеседника, вспоминая, как зудели шрамы во время обеих поездок в Монро.
Потом к нему вернулся дар речи.
— Надо, пожалуй, как-нибудь подробно это обсудить.
К его изумлению, Рома кивнул:
— Почему не сейчас? — и указал на маленький столик в темном углу. — Согласны?
Джек прихватил со стойки пивную бутылку, пошел за ним следом.
— Вас ранили довольно необычные существа, не так ли? — начал Рома, как только они уселись.
Он не шевельнулся, не проронил ни слова. Никогда ни единой душе не рассказывал историю с ракшасами. Дело касалось ближайших любимых людей, которые старались об этом забыть. Любой прямо к нему непричастный посчитал бы Джека сумасшедшим... вроде какого-нибудь сисупера. Откуда же, черт побери, Рома знает?
Он хлебнул пива, промочив горло.
— Вы их видели?
— Видел? — усмехнулся Рома. — Иное творило их у меня на глазах.
Джек мысленно присвистнул. Точно такой же свихнувшийся, как остальные. Может быть, даже хуже. Знает то, чего знать не вправе.
— Кто вы такой? — спросил он. — И что это за штука — Иное?
— Иное не штука.
— А что? Я не слово имею в виду.
Рома пристально посмотрел на него:
— В самом деле не знаете?
— Чего?
— Ну, не важно. Что касается сути Иного, вряд ли поймете ответ.
— Сделайте снисхождение.
— Что ж, подумаем... Можно назвать его существованием, состоянием, даже иной реальностью.
— Сразу стало гораздо яснее.
— Ну, попробуем по-другому: просто скажем, темный разум, где-то совершающееся бытие, которое...
— Где?
— Где-то... где-то в ином месте. Везде и нигде. Забудем на минуту о местоположении, сосредоточимся на связи этой силы с человечеством.
— Постойте, постойте, постойте. И так меня на шаг обгоняете, теперь еще один собираетесь сделать.
— Почему на шаг обгоняю?
— Что это за «темный разум»? Сатана, Кали[34], какая-нибудь недотыкомка?
— Возможно, все вместе, возможно, никто. Почему вы считаете, что у него его имя? Это не просто какой-нибудь глупый бог. Если на то пошло, скорее антибог.
— Вроде Антихриста Олив?
Рома удрученно вздохнул:
— Нет. Забудьте христианскую мифологию, эсхатологические бредни Олив, любую религию, о которой вообще когда-нибудь слышали. Под антибогом я имею в виду противоположный полюс всякому понятию о «боге». Иному в принципе не нужны верующие, не требуется никакая религия. У него нет названия, и оно не желает его получать.
— Что же это такое?
— Непостижимая сущность, колоссальная невообразимая хаотичная сила, не нуждающаяся в определении. Фактически можно сказать, что она отвергает любое название. Не желает, чтоб мы ее знали.
— Если такая могучая, то чего беспокоиться? Кто когда-нибудь слышал о боге, которому верующие не нужны?
— Перестаньте, пожалуйста, толковать о «боге». Сами себя сбиваете с толку.
— Ладно. Почему же оно не нуждается в верующих?
— Потому что хаотично по сути. Как только поверишь, как только признаешь — придашь ему форму. Приобретя очертания, форму, оно утратит силу. Получив признание, определение, хуже того — горстку верящих почитателей, прекратит взаимодействие с этим миром и будет далеко отброшено. Поэтому прикрывается другими верованиями и религиями, выдвигаемыми перед собой.
— Вроде какого-нибудь многонационального конгломерата, прячущегося за кучей подставных компаний.
Рома медленно кивнул:
— Аналогия грубая, хотя картину вы, кажется, поняли. Эта сила действует под разными масками, но с одной целью — принести в мир хаос.
— Немного хаоса не помешает.
— Имеются в виду кое-какие случайности? Некоторая непредсказуемость для интереса? — Он тихонько посмеялся, качая головой. — Вы даже понятия не имеете, о чем идет речь.
— Ну хорошо, и чего ей надо?
— Всего... включая сферу человеческого существования.
— Зачем? Мы очень вкусные?
— Слушайте, если желаете шутки шутить...
— Не просите меня быть серьезным в отеле, битком набитом взрослыми серьезными людьми, во всех других отношениях абсолютно разумными, которые, однако, твердо верят, будто инопланетные ящерицы летят сюда нас кушать. Это не я говорю, а они.
— Что ж, они и правы, и не правы. Нечто в самом деле старается сюда проникнуть, но хочет, так сказать, «кушать» больше в духовном смысле. Не перебивайте, послушайте, и, возможно, поймете.
Джек откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки.
— Хорошо, слушаю. Хотя всегда, слыша подобные вещи, не могу не вспомнить, как земля и человечество считались центром вселенной. Потом на сцену вышел Галилео.
— Понятно. Попахивает антропоцентризмом, но если до конца дослушаете, то увидите, что это не так.
— Давайте.
— Спасибо. Попробую представить картину в другом ракурсе. Вообразите войну двух гигантских немыслимо сложных сил. Где? Повсюду вокруг. За что? Не стану утверждать, будто знаю. Она идет так давно, что противники сами, возможно, забыли причину. Впрочем, это не имеет значения. Важно то, что на кону стоит бытие. Заметьте, не мир, не солнечная система, не вселенная, а само бытие. Значит, дело касается любых других измерений, миров, реальностей — которые существуют, поверьте. Наш уголок действительно ничтожное затерянное в пространстве захолустье, но он составляет часть целого. А желающий стать победителем должен завоевать целое.
Джек удержался от комментариев.
— Одна сила, — продолжал Рома, — решительно враждебна человечеству, другая нет.
Джек не удержался, зевнул.
— Я вам наскучил? — с недоумением спросил собеседник.
— Прошу прошения. Очень похоже на старые байки о борьбе Добра со Злом, Бога с Сатаной и прочее.
— Некоторые в самом деле так думают. Космический дуализм довольно банален. Однако тут дело другое. Заметьте, пожалуйста, что я вовсе не называю противную сторону — выступающую, если угодно, против Иного — «доброй». Я называю ее не враждебной. Сильно, честно сказать, сомневаюсь, будто человечество ее хоть сколько-нибудь интересует, за исключением того факта, что его территория расположена на ее стороне космического фронта и она хочет ее удержать за собой.
Ох, мысленно вздохнул Джек. Наслушался за неделю бредовых теорий, определенно убедился, что что-то творится, не связанное ни с инопланетянами, ни с Антихристом, ни с Новым Мировым Порядком, а неведомо с чем, но белиберда насчет Иного вообще ни в какие ворота не лезет.