Вилсон Фрэнсис Пол. Наследники

   Видно, папа, мало ты меня бил.
   Джек поморщился, вспоминая последний разговор.
   — Видел бы ты то местечко, Джек. Расширяется бешено, прямо золотая жила для такого, как ты. Зарекомендуешь себя как опытный механик, мигом обзаведешься колоннами грузовиков по всему округу...
   Сердце радуется, душа ликует. Колонны грузовиков, а если правильно разыграть карты, возможно, и портрет везучего предпринимателя на журнальной обложке.
   Он по-всякому отговаривался, надеясь, что намеки дойдут до отца, хотя явно не доходят. Надо перезвонить и безоговорочно объявить, что из Нью-Йорка он ни за что не уедет. Скорей «Джетсы» выиграют Суперкубок, чем Джек переберется во Флориду.
   С другой стороны, если дела не пойдут в гору, может, придется и передумать.
   Только что прослушал платный автоответчик на Десятой авеню. Пусто. Бизнес в последнее время как-то увял. Становится скучно.
   Скуку помогают развеять покупки. Как раз нынче утром получил на почте последнюю драгоценность.
   Он поднялся, протирая глаза, раздраженные монитором компьютера. Рост пять футов одиннадцать дюймов, если как следует распрямиться, то шесть. Пружинистое крепкое тело, темные волосы, тонковатые губы, светло-карие глаза. Главная задача — всеми силами постараться обыкновенно выглядеть.
   Вытащил из упаковки часы, снова залюбовался. Настоящие часы фирмы «Шму» с маятником и боем. В прекрасном состоянии. Он провел пальцами по гладкой белой незамутненной поверхности, коснулся глаз, усиков на улыбчивой мордочке. И упаковка оригинальная, и выглядят новенькими, с иголочки.
   Что ж, вполне можно прямо сейчас повесить на стену. Куда только? Стены уже сплошь завешаны взятыми в рамки официальными членскими билетами фан-клубов «Тени» и «Дока Сэвиджа», Стражей Свободы имени Капитана Америка, Американского молодежного юридического общества, Клуба юных контрразведчиков имени Дэвида Хардинга и прочего, и прочего.
   Что тут скажешь? Надо признаться, я — клубный завсегдатай.
   Квартира заставлена викторианской мебелью из золоченого дуба с волнистым рисунком. Стенные полки прогнулись под тяжестью аккуратно расставленных вещиц, накопившихся за долгие годы, любая горизонтальная поверхность комодов, секретера, столиков на ножках с копытцами и шарами загружена.
   Наконец выяснилось, куда войдут часы: прямо над розовым горшком для цветов той же самой фирмы «Шму», в который еще ничего не посажено. Только собрался искать молоток, как опять зазвонил телефон. «Папа, дай мне, пожалуйста, передохнуть».
   Однако звонил не отец.
   — Джек, это Джиа. Ты дома?
   Голос странный... Он схватил трубку:
   — Для тебя всегда. В чем дело?
   — Сажусь в такси. Просто хотела проверить, на месте ли ты.
   — Случилось что-нибудь?
   — Приеду — расскажу.
   Щелчок.
   Джек медленно опустил трубку. Определенно взволнована. Интересно, что стряслось? Не с Вики, будем надеяться. Впрочем, тогда она бы сказала.
   Ну, скоро выяснится. В это время дня не так трудно доехать из Западного Виллиджа до Верхнего Вестсайда. Независимо от причины, неожиданный визит Джиа — подарок.
   Он принялся перебирать в памяти эпизоды бурных отношений, которые то прерывались, то возобновлялись. Вспомнил, как отчаянно убивался, решив, что все кончено бесповоротно, когда Джиа узнала, чем он зарабатывает на жизнь, — или подумала, будто узнала. Посчитала его каким-то наемным убийцей — максимально далеко от истины — и, даже увидев за реальным делом, даже когда он своими методами спас жизнь ее дочки Вики, все-таки не одобрила.
   Спасибо, хоть вернулась. Неизвестно, что стало бы с Джеком без Джиа и Вики.
   Вскоре послышались шаги на лестнице, ведущей к его квартире на третьем этаже. Он повернул рычаг, открывавший систему с четырьмя болтами, распахнул дверь.
   Как обычно, увидев стоявшую на площадке Джиа, ощутил внутри приятное горячее содрогание. Короткие светлые волосы, идеальная кожа, голубые глаза — часами стоял и смотрел бы.
   Только лицо в данный момент напряженное, всегда крепкое тело как-то ослабло, безупречная кожа пошла красными пятнами.
   — Джиа, — начал Джек, морщась от боли в ее глазах, втаскивая ее в квартиру, — в чем дело?
   Она бросилась к нему в объятия, захлебываясь потоком слов, рассказывая, как у больных СПИДом детишек украли рождественские игрушки. И, закончив, расплакалась.
   — Ну-ну, — пробормотал он, покрепче ее стиснув. — Все будет в порядке.
   Известно, что Джиа не часто выплескивает эмоции. Конечно, она итальянка, но уроженка Севера, в ее жилах, пожалуй, больше швейцарской крови. Чтобы вот так вот рыдать... надо действительно пережить нечто ужасное.
   — Главное дело — полнейшее бессердечие, — всхлипывала она. — Кто мог такое сделать? И как ты можешь с таким чертовским спокойствием к этому относиться?
   О-хо-хо.
   — Вижу, тебе надо на чем-нибудь злость сорвать. Понимаю, ты сильно расстроена, Джиа, но я-то тут не виноват.
   — Ох, знаю, знаю. Только... ты там никогда не бывал. Никогда не видел малышей. Никогда на руках не держал. Джек, у них нет ничего. Даже заботливых родителей, не говоря уж о будущем. Мы собирали игрушки, чтобы устроить им славное Рождество, великолепное Рождество — для многих последнее. А теперь...
   Снова слезы.
   Господи, какой ужас. Надо что-то сказать, что-то сделать, как-то успокоить ее.
   — Знаешь, какие там были подарки? Я имею в виду, есть какой-нибудь список? Если есть, давай мне, я другие куплю...
   Она отстранилась, пристально на него глядя.
   — Мы их получили от благотворителей, Джек. Почти все подарки завернуты и готовы к раздаче. Покупать другие не надо. Надо эти вернуть. Ясно?
   — Ясно... и не совсем.
   — Надо найти подонков, которые это сделали, и проучить как следует... Чтоб это послужило примером... публичным примером. Понятно?
   Он постарался спрятать усмешку.
   — Кажется, понятно. Ты хочешь, чтоб следующий подонок, которому подобная мысль взбредет в голову, дважды, а то и трижды подумал, прежде чем браться за дело.
   — Вот именно. Вот именно.
   — И кто же конкретно, — с преувеличенной наивностью, по-прежнему сдерживая улыбку, продолжал Джек, — по-твоему, должен его проучить?
   — Тебе прекрасно известно кто, черт побери, — отрезала она, пригвоздив его взглядом.
   — Неужели же я? — Он наконец позволил себе усмехнуться. — А я думал, ты этого не одобряешь.
   — Не одобряю. И никогда не одобрю. Но в этот единственный раз...
   — Как-нибудь переживешь.
   — Да. — Она отвернулась, скрестив на груди руки. — Один-единственный раз переживу.
   И побрела по гостиной, бесцельно проводя пальцами по золоченому дубовому комоду, по секретеру с откидной крышкой, где хранился компьютер...
   — Слушай, Джиа...
   — Ох, только не надо, пожалуйста, — махнула она рукой. — Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Пожалуйста, не упрекай меня ни в какой нравственной или психологической непоследовательности, если я не выхожу за тебя замуж в связи с твоей деятельностью, а потом являюсь с проблемой, которую, видимо, можно решить лишь твоей тактикой. Я целое утро голову ломала, думала, стоит ли тебе даже рассказывать. Уже в такси была готова попросить шофера свернуть на Пятьдесят девятую и позабыть обо всем...
   — Замечательно, — буркнул обиженный Джек. — Просто даже оскорбительно. С каких это пор ты не позволяешь себе обращаться ко мне с чем угодно?
   Она остановилась, взглянула на него:
   — Ты все очень хорошо понимаешь. Сколько раз я говорила с тобой про Наладчика Джека?
   — Около миллиона. — Скорее около трех миллионов, да что значит пара миллионов между друзьями?
   — Правильно. О том, что это опасно и глупо, опасно и жестоко, о том, что если ты останешься жив, то загремишь в тюрьму до конца своей жизни. Мое мнение ничуточки не изменилось. Поэтому можешь представить, как это дело на меня подействовало, если я прошу тебя его уладить.
   — Ладно, — сдался он. — Больше не скажу ни слова.
   — Сейчас, может быть, нет, а потом обязательно скажешь.
   Джек поднял два расставленных пальца:
   — Не скажу. Честное скаутское.
   — По-моему, надо три пальца.
   — Сколько бы ни было. Никогда не скажу. — Он потянулся к ее руке. — Иди сюда.
   Она подала свою руку, он ее притянул, усадил к себе на колени. Поцеловал, легкую, словно перышко, успев разгорячиться даже от краткого поцелуя.
   — Так-то лучше. Ну... займемся практическими деталями. Кто меня нанимает?
   — Я разговаривала с доктором Клейтон... исполняющей обязанности директора.
   У него все сжалось внутри.
   — Сказала, что знакома со мной?
   Он ее предупреждал. Никогда никому не рассказывай, что меня знаешь. Даже лучшим друзьям. За годы у него накопилось слишком много врагов. Если кому-нибудь из них вздумается его прищучить с помощью Джиа... Вики...
   Джек содрогнулся.
   — Нет, — ответила Джиа. — Сказала, что слышала об одном человеке, который, возможно, сумеет игрушки вернуть. Никаких имен. Просто пообещала связаться и выяснить, сможет ли он.
   — Пожалуй, ничего.
   Все равно, если взяться за дело, потянется ниточка — по крайней мере, в памяти доктора Клейтон — между Джиа и неким Джеком, который чего-то «налаживает». Может быть, и не страшно, но это ему не по вкусу.
   — Ну? — подтолкнула его Джиа.
   — Что?
   — Сможешь?
   — Не знаю.
   — То есть как не знаешь?
   — Видишь ли, возникает проблема. Я хочу сказать, Центр меня нанять не может, я на официальные организации не работаю.
   У него не имеется даже номера социального страхования^[3].
   — Пусть это тебя не волнует. Я сама расплачусь.
   — Да брось. Неужели я возьму с тебя деньги?
   — Нет, Джек. Правда. Это моя идея. Мне это нужно. Сколько ты обычно берешь?
   — Забудь.
   — Нет, серьезно. Скажи.
   — Тебе не понравится.
   — Ну, пожалуйста!
   Пришлось сказать.
   Джиа вытаращила глаза:
   — Твои услуги так дорого стоят?
   — Ну, ты сама говоришь, это опасно и глупо, опасно и жестоко, а если я останусь в живых, то загремлю в тюрьму до конца своей жизни. Поэтому они стоят действительно дорого. — Снова поцеловал ее. — Могу заверить — ни пенни не будет потрачено даром.
   — Верю. Ладно. Договорились.
   — Нет, не договорились. Я тебе говорю, не возьму твоих денег.
   — Но ведь ты утверждаешь, будто никогда не работаешь даром. Не позволяет религия или что там еще.
   — Просто политика. Забудем пока о деньгах. Посмотрим сначала, удастся ли справиться.
   — Не сомневаюсь. — Джиа покосилась на телеэкран. — Откуда я знаю этого актера?
   — Это Дуайт Фрай. Ты его уже видела.
   — Не он играл в «Дракуле» того самого типа, который все время ел мух?
   — Пока его не обеспечили «крупными сочными пауками». Да, он играл Рэнфилда.
   Она уткнулась лицом ему в плечо.
   — Даже не верится, что мне это известно. Провела с тобой рядом слишком много времени.
   — В процессе просветилась. Ну... где можно увидеться с твоей докторшей Клейтон?
   — У нее в кабинете.
   — Когда?
   — Сегодня днем, в четыре.
   — Откуда тебе известно, что она будет на месте?
   Джиа улыбнулась своей бесподобной улыбкой:
   — Оттуда, что на это время у нее с тобой назначена встреча.
   — Ты прямо сразу была так уверена? — рассмеялся Джек.
   — Конечно. Сама приду с Вики, представлю тебя.
   — Думаешь, это разумно? — нахмурился он.
   — Представить тебя?
   — Нет. Водить туда Вики.
   — Шутишь? Она обожает возиться с детьми.
   — Угу... Только ведь у них... СПИД.
   — Нет, у них ВИЧ-инфекция. Это большая разница. Подержав на руках больного ребенка, ВИЧ-инфекцию не подхватишь. Сколько раз я тебе объясняла?
   — Много. Однако я все-таки...
   — Увидишь — поймешь. В четыре увидишь, идет?
   — Идет.
   Несмотря на очередной поцелуй, Джека пробирала холодная дрожь. Список пугавших его вещей был коротким, но ВИЧ-инфекция значилась в нем под первым номером.

4

   Джек прогулочным шагом брел по Амстердам-авеню.
   Слегка стершаяся в конце восьмидесятых — начале девяностых годов сословность опять расцвела пышным цветом в Верхнем Вестсайде. Заново перестроенные особняки, новые кондоминиумы, разумеется, новые забегаловки. Через несколько часов на улицах и в куче новых ресторанов, тратторий, бистро столпятся яппи^[4] и всякая шушера, отмечая пятничный вечер, открывающий передышку на выходные от продаж и покупок.
   В личном плане он ничего против них не имеет. Бывают, конечно, пустоголовые, когда дело касается единоличного первенства в подозрительной области потребления, в бесконечной пыхтящей погоне за меняющимися тенденциями. Да еще в целом они обладают способностью обесцвечивать места своего обитания. Впрочем, безобидные. По крайней мере, в большинстве своем.
   Посмотрел на часы. Скоро три. Эйб как раз готов немножечко закусить после обеда. Джек заглянул в семейную бакалею «Никс Нук» — вымирающая в здешних местах порода, — прихватил угощение.
   Следующая остановка — «Ишер», магазин спорттоваров. Железная решетка поднята, обнажив помутневшие окна. За ними богатый набор картонных рекламных плакатов, пыльных футбольных мячей, теннисных мячиков и ракеток, баскетбольных колец, спинодержателелей, роликовых коньков, прочей досуговой всякой всячины, выставленной в просторных солнечных витринах.
   Внутри порядка не больше. К потолку подвешены велосипеды, тут скамейки для взвешивания, там аппаратура для подводного плавания, узенькие проходы виляют между перегруженными стеллажами.
   Когда Джек вошел, Эйб Гроссман заканчивал разбираться с клиентом, вернее, клиент заканчивал с ним разбираться.
   Эйб — лет далеко за пятьдесят, вес близко к одной восьмой тонны (не так плохо, будь он ростом повыше пяти футов восьми дюймов) — в обычной униформе: черных штанах и белой рубашке с короткими рукавами. Всегда жизнерадостная круглая физиономия, казавшаяся еще круглее из-за непоправимо отступавших к макушке седых волос, хмурилась.
   — Крючки? — недоверчиво переспрашивал он. — Для чего вам крючки? Только вообразите, как больно поймавшейся рыбе. Да еще с шипами. Ой! Их же придется вытаскивать. Повреждая чувствительные губные ткани. Воткните как-нибудь себе в язык рыболовный крючок, увидите, как вам это понравится.
   Клиент, тридцати с чем-то лет, с песочными волосами, в линялых джинсах, изумленно глядел на Эйба. Он сначала ошибся с ответом, потом снова попробовал:
   — Шутите, да?
   Эйб склонился над прилавком, насколько позволил солидный животик, и пояснил назидательным тоном:
   — Существует этический принцип. Забрасывать крючки, пользоваться маленькими блестящими блеснами для ловли рыбы недостойно. Подумайте. Грубый нехороший крючок выдается за съедобный корм.
   Рыбка плывет, думает, будто нашла завтрак, — ам! Попалась, вытащена из воды... Разве это честно? Можно таким делом гордиться? — Он распрямился, не сводя с собеседника темно-карих глаз. — Неужели я стану способствовать занятию этим так называемым спортом, основанным на коварстве и обмане? Нет. Никогда. Ни за что.
   — Вы серьезно? — переспросил клиент, отступая назад. — В самом деле серьезно?
   — Я что, по-вашему, комедиант? — ответил Эйб вопросом на вопрос. — Вы что, думаете, в цирк пришли? Нет. Я торгую спортивными товарами. Спортивными. Для меня это кое-что значит. Сеть — спортивная вещь. Ждешь, когда рыба зайдет, потом сетью вылавливаешь. Кто быстрей, тот выигрывает. Это спорт. Сеть я вам продам. Но крючки? Нет. Крючков вы у меня не получите.
   Клиент повернулся, засеменил к выходу.
   — Скорей двигай отсюда, — посоветовал он на бегу мимо Джека. — Старый хрен просто чокнутый!
   — Неужели? — сказал Джек. — Что навело тебя на эту мысль?
   Дверь хлопнула, он направился к прилавку. Эйб устроился, рассевшись, как жаба, на высоком стуле, на котором проводил основную часть рабочего дня. Сидел уткнувшись руками в расставленные ляжки — Шалтай-Болтай средних лет.
   Приношение было выложено на прилавок.
   — Шоколадный кекс от Энтенманна? — Эйб соскочил со стула. — Ну зачем же ты, Джек!
   — По-моему, в животе у тебя уже бурчит.
   — Нет, в самом деле, не надо бы. Знаешь ведь, я на диете.
   — Ну и что? Он без жиров.
   Эйб провел пальцем по желтой наклейке, которая именно это и утверждала.
   — Правда, — ухмыльнулся он. — Ну, в таком случае чуточку можно.
   Короткие толстые пальцы на удивление ловко вскрыли коробку. Выскочил нож, отхвативший огромный кусок, который отправился прямиком в рот.
   — Ммм, — смачно промычал Эйб с закрытыми глазами. — Кто бы мог подумать, что без жиров. Плохо, что не без калорий. — И ткнул в сторону Джека ножом. — Будешь?
   — Нет. Поздно завтракал.
   — Хоть попробуй. Столько мне угощений приносишь, а я никогда не видел, чтобы сам ел.
   — Потому что тебе приношу. Угощайся.
   Эйб охотно расправился с другим куском.
   — Парабеллум где? — спросил Джек.
   — Спит, — ответил Эйб с полным ртом.
   По каким-то неведомым Джеку соображениям он приобрел маленького голубого длиннохвостого попугайчика и по-отцовски к нему привязался.
   — Все равно шоколада не любит, — пояснил он, вытирая руки о рубашку. Коричневые пятна добавились к желтым, смахивавшим на горчицу. — Эй, хочешь видеть силу воли? Смотри.
   Закрыл крышку и отодвинул коробку в сторону.
   — Потрясающе, — восхитился Джек. — Впервые вижу.
   — Глазом не успеешь моргнуть, как я стану худее тебя. — Эйб приметил на прилавке крошку, кинул в рот, с тоской покосился на коробку с кексом. — Да, сэр. Вообще не успеете. — С колоссальным усилием оторвался от стойки, передернул плечами. — Ну?
   — Кое-что требуется.
   — Пошли.
   Эйб запер входную дверь, перевернул лицом на улицу табличку с надписью «Закрыто на обед» и завилял по проходам, едва протискиваясь своей тушей, в глубь дома. Джек проследовал за ним в задний чулан, спустился в подвал. Неоновая лампа над каменными ступенями мигала, никогда полностью не оживая.
   — Лампа у тебя тут плохая, Эйб.
   — Знаю, только менять слишком хлопотно.
   Он щелкнул выключателем, осветив миниатюрный подвальный арсенал. Прошелся по складу, поправляя пистолеты и ружья на стойках, выравнивая на полках коробки с патронами. В отличие от беспорядка наверху здесь все было аккуратно расставлено.
   — То же самое или что-нибудь новенькое?
   — Новенькое. Пару перчаток с кастетом.
   — Последнюю, что купил, потерял?
   — Нет. На сей раз нужны белые.
   Эйб поднял брови:
   — Белые? Никогда про такие не слышал. Черные — пожалуйста. Или коричневые. А белые...
   — Постарайся найти.
   — Пойду спрашивать белые кожаные перчатки с полуфунтовыми стальными прокладками на костяшках? Может, тебе еще дамский размер?
   — Нет, размер мой. В тон костюму.
   Эйб вздохнул:
   — И когда они тебе понадобятся?
   — Если можно, к вечеру, самое позднее — завтра утром пораньше. Кроме того, внимательно следи, не пройдет ли слушок, будто кто-нибудь дешево продает целую кучу рождественских детских подарков... уже, скорее всего, упакованных... Я еще Хулио попросил навострить уши. Если вдруг услышишь, намекни, что знаешь покупателя. Возьмет оптом.
   Как Эйб ни старался, не сумел сдержать любопытства.
   — За что ты на этот раз взялся, Джек?
   — За то, за что браться, наверно, не следовало. Причем, чтобы все сделать как следует, придется валять настоящего дурака.
   Эйб вытаращил глаза, явно интересуясь масштабом дуракаваляния. Но не стал расспрашивать, зная, что потом Джек расскажет.
   Последний огляделся, заметив нечто висевшее в углу. И у него возникла идея.
   — Знаешь что? Может быть, мне еще одна вещь пригодится...

5

   Джек доехал по линии "А" до делового центра города, очутившись на многолюдном базаре «третьего мира», который представляла собой Четырнадцатая улица. Пробирался среди косматых доминиканцев, сикхов в тюрбанах, индусов в сари, корейцев в национальных костюмах, пакистанцев, пуэрториканцев, жителей Ямайки, время от времени сталкиваясь на холоде с европейцами на тротуарах с вывесками на полудюжине языков.
   Заранее добрался до Седьмой авеню по указанному Джиа адресу. Только табличка на дверях указывала, что неприметный фасад имеет какое-то отношение к СПИДу.
   Наверно, можно было приступить к поискам украденных рождественских подарков и без захода сюда, но бросить взгляд на место преступления не мешает. Возможно, даже наведет на воров.
   — Кажется, у меня на четыре назначена встреча с доктором Клейтон, — обратился он к стройной миловидной чернокожей женщине в регистратуре. На именной табличке значилось просто «Тиффани».
   — Как вас зовут, сэр?
   — Джек.
   — Джек... а дальше?
   Хотел было сказать «просто Джек», но это неизбежно повлечет за собой дальнейшие расспросы, а дальнейшие увертки запечатлеют в ее памяти его личность. Из памяти же предпочтительно изглаживаться бесследно.
   Изобразив улыбку, принялся подыскивать фамилию на "Н". В последний раз спрошенный назвался Мейером, решив придерживаться алфавитного порядка.
   — Нидермейер. Джек Нидермейер.
   — Хорошо, мистер Нидермейер. Доктор Клейтон пока занята. С репортером. Знаете, нас тут вчера ограбили.
   — Правда? И что украли?
   — Все подаренные к Рождеству игрушки.
   — Да что вы!
   — В самом деле. Полиция сейчас ищет. По-моему, должна... А, вот и доктор Клейтон. Видно, освободилась.
   Джек взглянул на стройную брюнетку в белом халате, которая шла в его сторону вместе с субъектом, похожим больше на разносчика, чем на репортера. Проводила его до дверей, выглянула на улицу, словно что-то высматривала. Что в это ни было, обратно возвращалась с таким видом, как будто ничего не увидела. Или увидела. В любом случае не обрадовалась.
   — Доктор Клейтон, это мистер Нидермейер, с которым у вас на четыре часа назначена встреча.
   При ближайшем рассмотрении доктор Алисия Клейтон выглядела получше, хотя все-таки... простовато. Черты лица тонкие, правильные — острый нос, четко очерченные губы, не слишком тонкие, не слишком полные; серо-голубые глаза. Чудесные волосы до подбородка, черные-черные, причем не тусклые, не варварски крашенные, а настоящие черные, пышные и блестящие.
   И никакой косметики. Женщина с такими ухоженными волосами должна подчеркивать и другие достоинства. Только не доктор Клейтон.
   Ну, по крайней мере, выглядит без макияжа чистенькой, только что вымытой. Пожалуй, для врача вполне допустимо.
   В глазах что-то прячется... Страх? Гнев? Возможно, отчасти и то и другое?
   Доктор Клейтон протянула руку:
   — Мистер Нидермейер, добро пожаловать.
   Рукопожатие крепкое.
   — Зовите меня просто Джек.
   — Хотите, наверно, взглянуть на место преступления?
   — Как раз собирался просить разрешения.
   Времени попусту не теряет. Деловая женщина. Неплохо.
   Центр абсолютно не соответствовал его ожиданиям. Светлые коридоры выкрашены веселыми желтыми, оранжевыми красками.
   — Вы педиатр? — спросил он на ходу.
   Она кивнула:
   — Специализировалась по инфекционным заболеваниям.
   — И моя сестра педиатр.
   — Неужели? Где она работает?
   Джек мысленно отвесил себе оплеуху. Какой черт дернул его за язык? Никогда не представлял себе сестру врачом. Или брата судьей. Видно, дело в отцовских звонках.
   — Точно не знаю, по правде сказать, — промямлил он. — Мы не часто общаемся.
   Доктор Клейтон бросила на него странный взгляд.
   Знаю, конечно, звучит плоховато, но родной сестре со мной лучше не связываться.
   Заглядывая по дороге в открытые двери, он видел множество малышей, которые смеялись, бегали, играли. На больных не похожи.
   — Нечто вроде амбулаторного детского сада, — объяснила доктор Клейтон. — Здесь ВИЧ-инфицированные дети общаются с другими ВИЧ-инфицированными детьми, причем никто не опасается заражения.
   Перед ними затормозил выскочивший из палаты мальчонка.
   — Доктор Элис! — закричал он. — Глядите на мою голову! Жутко колючий ежик!
   — Хорошо, Гектор. Только, знаешь, из комнат нельзя выходить.
   Четырехлетний Гектор весил всего фунтов тридцать. Очень коротко стриженные светло-каштановые волосы почти такого же цвета, как смуглая кожа. Из-под пигмента проступает бледность, но улыбка торжествующая.
   — Потрогайте голову, — не унимался он. — Колючий ежик.
   В дверь палаты с трудом протиснулась плотная фигура женщины в распахнутом халате.
   — Заходи, Гектор, — велела она. — Пора на облучение.
   — Нет. Пускай доктор Элис потрогает ежика!
   — Его сейчас остригли, — пояснила женщина, — и он нас всех из-за этого сводит с ума.
   Доктор Клейтон с улыбкой провела рукой по остриженной голове.
   — Ладно, Гектор, потрогаю ежика, но потом... — Улыбка исчезла, рука легла на лоб мальчику. — По-моему, у тебя небольшой жар.
   — Да ведь он тут носился как бешеный. «Потрогайте голову, потрогайте голову!» Наверно, немножечко разгорячился.