Виндж Джоан. Снежная королева

   Лавочники-инопланетяне распродавали последние товары практически за бесценок, а то и просто раздавали их — сложенное в стопки белье и одежду, продукты, разные диковинки и экзотические вещицы — прямо в дверях лавок. ТОЛЬКО ЗАБЕРИТЕ ЭТО. Жители Зимы в причудливых маскарадных костюмах, на которые ушли километры тканей, похожие на своих древних тотемных покровителей, торжественно прогуливались по самой середине Главной улицы в холодном искусственном свете. Мун охнула, когда совсем рядом с ними взорвалась шутиха, а, придя в себя, написала в воздухе свое имя бенгальским огнем, невесть откуда взявшимся у нее в руке. Повсюду шли спортивные соревнования — прежде всего, в разных видах борьбы; а в боковых аллеях, где было потише и потемнее, спортивные бои порой заканчивались взрывами насилия. Мун пришлось даже отбиваться одной рукой — она так и не выпустила руку Гундалину — когда они попали в одну из подобных стычек, а инстинкт полицейского тут же повлек его в самую гущу драки. Однако патруль оказался неподалеку, так что Гундалину резко свернул за угол, хотя в этом не было ни малейшей необходимости.
   Они поднимались все выше, и Мун чувствовала, как дух праздника, царящий на улицах, постепенно и ее заражает своим легкомысленным оптимизмом, внушая абсолютную уверенность в том, что она наконец достигла цели — это столица ее мира, это Карбункул, это место радости и невообразимых наслаждений. Она попала сюда вовремя, она успела до Смены Времен Года, теперь все сомнения позади, теперь возможно все... Она явилась сюда, чтобы найти Спаркса и изменить древний ритуал, и она непременно сделает это!
   Но все чаще и чаще они останавливались, и ей приходилось практически тащить Гундалину за собой сквозь толпу; он, в отличие от нее, совсем обессилел и упал духом. Она тревожно посматривала на его покрытое испариной лицо, и сердце у нее сжималось каждый раз, когда он заходился в мучительном кашле: она вспоминала, что он отказался от отдыха и лечения, только чтобы помочь ей. Однако, стоило ей замедлить шаг, как он первым заставлял ее идти быстрее, приговаривая: «Ничего, мы почти уже пришли».
   Наконец они добрались до Цитрусовой аллеи. Мун заглянула в какой-то магазинчик, все еще открытый, несмотря на поздний час, и стала с жадным любопытством расспрашивать хозяина о Фейт. Тот сперва удивленно уставился на нее, и она поспешила прикрыть татуировку на горле высоким воротником туники.
   — Мастерская Фейт рядом, соседняя дверь, да только, маленькая госпожа, ее самой нет дома — она за своими масками присматривает, а их по всему городу растащили. Завтра приходите, может, вам больше повезет.
   Она должна быть дома! Как это — ее нет?.. Мун кивала, от разочарования не в силах вымолвить ни слова.
   Гундалину прислонился к стене дома.
   — У вас нет чего-нибудь от кашля?
   Хозяин магазина пожал плечами.
   — Теперь уже мало что осталось. Разве что амулет для сохранения здоровья. Возьмете?
   Гундалину с отвращением что-то прорычал и решительно оттолкнулся от стены.
   — Пойдем поспрашиваем у соседей...
   — Нет. — Мун покачала головой и взяла его за руку. — Мы... Сперва давай найдем где переночевать. А сюда придем завтра.
   Гундалину колебался.
   — Ты уверена, что так будет лучше?
   Она кивнула. Обманывая его, она понимала, что так или иначе пропадет в этом городе одна, если он окончательно лишится сил.
   Они обрели пристанище у бывшей квартирной хозяйки Гундалину, пышнотелой, по-матерински заботливой, сразу согласившейся пустить их переночевать, стоило ей убедиться, что Гундалину — не привидение. Она проводила их в комнату, где прежде жил ее теперь взрослый сын, простодушно заявив:
   — Я же знаю, что вы ничего не украдете, инспектор Гундалину!
   Гундалину сухо улыбнулся ей, дверь за толстухой захлопнулась, и они, наконец, остались одни. — Ей, похоже, все равно, даже если я тебя только что на улице подцепил.
   Мун не поняла:
   — А что это значит?
   Его улыбка стала еще суше.
   — В общем-то ничего. Тем более в этом городе. Боги, как мне нужно сейчас много горячей воды! Так хочется снова почувствовать себя чистым! — Он прямо-таки бегом бросился в ванную, и через секунду Мун услышала шум льющейся воды.
   Она съела свою порцию пирога с рыбой, который они купили на улице и прихватили с собой. Сидя у окна, спиной к безликой комнатке, как две капли воды похожей на множество других таких же комнат в Карбункуле, она чувствовала себя как бы повисшей между небом и морем. Их комната находилась на втором этаже, и Мун сверху смотрела на ликующую толпу, точно кровь текущую по жилам столицы. Так много... так много людей!
   В одиночестве она чувствовала себя совершенно беззащитной, быстро теряя веру, что когда-либо сумеет отыскать заветное лицо среди многих тысяч чужих лиц. По приказу чудесной и могущественной машины она, сивилла, попала в этот город, но чего эта машина хочет от нее теперь? КейАр Аспундх оказался не в состоянии объяснить ей, как же, собственно, эта машина работает; он лишь намекнул, что это одно из самых больших чудес на свете, разгадать которое не под силу даже предсказателям. Раньше Мун во всем полагалась на волю машины, но теперь, попав в Карбункул, вдруг поняла, что в ней не осталось желания по-прежнему слепо повиноваться. Неужели машина перестала руководить ею, оставила ее одну — считать песчинки на бескрайнем морском берегу? Как же она отыщет Спаркса без ее помощи?
   И что если она действительно его найдет? Кем он стал... хладнокровным убийцей, палачом Снежной королевы, делящим с ней ложе? Что она скажет ему, когда найдет? Что он может сказать ей? Он уже дважды оттолкнул ее — в Нейте и тогда, на залитом кровью берегу... Он ведь действительно часто говорил ей, что больше ее не любит... Может быть, и у нее в душе после стольких испытаний все перегорело, и она без особого волнения услышит, как он снова скажет ей это прямо в лицо? Она невольно коснулась своей щеки. Почему я не могу смириться? Почему не могу допустить, что он действительно любит другую?
   Занавеска на двери в ванную отодвинулась, и оттуда вышел Гундалину — чистый, свежевыбритый, однако снова натянувший те же отвратительные лохмотья. Он со вздохом облегчения вытянулся на диване, словно мытье отняло у него последние силы. Мун тут же заперлась в крошечной ванной, чтобы скрыть от него мучительные сомнения, о которых не могла ни говорить, ни молчать. Она включила душ, и теплая вода успокоила ее, сняла истерзавшее душу напряжение, но не могла смыть чувство глубокой вины перед Гундалину.
   Она снова вошла в комнату, накинув только тунику и на ходу вытирая лицо и волосы. Она надеялась, что Гундалину уже уснул, но он стоял у окна в той же позе, что и она недавно.
   Мун тоже подошла к окну. Они стояли рядом, не касаясь друг друга, и молчали, гладя сквозь стекло на улицу внизу, слушая, как шум Фестиваля разбивается о закрытые окна.
   — Зачем я сюда явилась? Почему? Похоже, в этом нет ни малейшего смысла...
   Гундалину, наморщив лоб, изумленно посмотрел на нее.
   — Что я буду делать, даже если найду его? Я ведь его уже потеряла. Я ему больше не нужна. У него есть Снежная королева... — Она прижала пальцы к губам. — И он готов умереть ради нее.
   — Может быть, Ариенрод нужна ему только потому, что тебя нет с ним радом? — Гундалину снова внимательно всмотрелся в ее лицо, словно искал там что-то, ей самой неведомое.
   — Ну что ты! Она ведь королева...
   — Но она никогда не станет тобой. — Нерешительно он коснулся ее руки. — И может быть, именно поэтому он больше не хочет жить.
   Мун поймала его руку, прижала к своей щеке, поцеловала.
   — О, ты... заставляешь меня почувствовать... что я тоже, что-то значу — особенно когда меня мучают сомнения... когда у меня земля из-под ног уходит... — Лицо у нее горело.
   Гундалину высвободил руку.
   — Не говори на сандхи! Я больше не хочу его слышать. — Он неловко поправил свою грубую рубаху на груди. — Я не могу теперь его слышать. Перекати-поле... вот что я такое! Пена морская, пыль на ветру, грязь под ногами моего народа...
   — Прекрати! — сердито крикнула она, страдая той же болью, какая терзала и его — с ним вместе. — Прекрати, прекрати! Я не дам тебе поверить в это! Это ложь! Ты самый лучший, самый нежный, самый добрый человек изо всех, кого я когда-либо знала. Я не позволю тебе… поверить... — она все еще что-то говорила, когда он повернулся к ней, жадно гладя ей в лицо своими темными глазами, и страстно обнял ее...
   Потом медленно наклонился к ней, почти не веря тому, что она целует его первой, а Мун закрыла глаза и целовала его с неутолимой жаждой, чувствуя, как его удивленные руки начинают ласкать ее. Своим поцелуем она как бы ответила на его так и не заданный вопрос...
   — Как я попал сюда?.. — шептал он. — Неужели это не сон? Как ты можешь?..
   — Не знаю. Я ничего не знаю, не спрашивай меня. — Потому что ответа нет. Потому что я не имею права любить тебя, я никогда не собиралась любить тебя... — БиЗед... может быть, это все, что нам с тобой отведено в жизни, и завтра все кончится... — Потому что это ты даешь мне силы продолжать поиски.
   — Я знаю. — Его поцелуи стали смелее. — Это неважно. Я не прошу тебя стать моей навсегда... только позволь мне любить тебя сейчас.

Глава 37

   — Эй, Звездный Бык! — Ариенрод снова окликнула его; в первый раз он даже головы не поднял от своего рабочего стола.
   Спаркс медленно выпрямился и посмотрел на нее с каким-то непонятным выражением на лице, словно с трудом ее узнавая. Потом отложил в сторону инструменты и добытые с помощью контрабандистов запчасти, а также полуразобранный прибор, с которым все это время возился. Кабинет Спаркса был битком набит остатками технологического шторма — техникой, выброшенной волнами экспортной экспансии на прибрежный песок Тиамат. Во многих приборах он, по его собственным словам, уже вполне разобрался. Его врожденные способности к техническим наукам всегда доставляли Ариенрод удовольствие. Однако после той последней Охоты он буквально растворился в своих приборах и инструментах, словно прячась — от нее и от себя.
   — Что тебе нужно? — Вопрос, впрочем, звучал не враждебно, хотя и без любопытства. Спарксу было совершенно безразлично ее присутствие.
   Она постаралась сдержать раздражение, понимая, что лишь терпение и время смогут вывести его из унылых размышлений. Но уже слишком давно он не смотрел на нее, как мужчина, уже много недель, и это действительно бесило ее, не позволяя более терпеть приступы его дурного настроения.
   — Я хочу знать, когда ты наконец выполнишь возложенные на тебя обязанности?
   — Обязанности? — Он повернулся к ней, поводя глазами, точно олень, пытающийся укрыться в дебрях электронного «леса». — Я все свои обязанности выполнил. — Слова звучали горько.
   — Мы до сих пор не внесли обещанную плату. Сурс ждет. Мне ведь не нужно лишний раз напоминать тебе, что, если он не получит «живой воды», Зиме придет конец — как и вашим жизням.
   — А если он ее получит, то половина жителей Тиамат умрет... и с Летом будет покончено навсегда. — Его зеленые глаза тоскливо смотрели прямо на нее.
   — Да, я надеюсь, что так и будет. — Ее взгляд проникал в самые сокровенные уголки его души. — Ты ведь не станешь утверждать, что слышишь об этом впервые, правда?
   — Нет. — Он покачал головой; его рыжая грива цеплялась за серебряную цепь, надетую поверх свободной рубашки. — Я каждый день думаю об этом, мне это снится...
   — Приятные сны, ничего не скажешь! — язвительно заметила она.
   — Нет! — Она вспомнила те его кошмары, о которых он даже говорить с ней отказывался. — Найди кого-нибудь другого, пусть кто-нибудь еще передаст Сурсу то, что требуется. Я свой долг выполнил. Я задыхаюсь от грязи, в которой перепачкался во имя Зимы. Я не желаю больше иметь дело с этим негодяем и его подручными, которые теперь получат «вечную молодость» благодаря гибели моего народа.
   — Ты же не островитянин! А заплатить нужно только за наши с тобой собственные жизни. — Ариенрод наклонилась к нему. — Ты уже не сможешь снова заползти в свою раковину на Летних островах: ты давно перерос свое убежище. Ты убивал священных меров, ты бросил свою возлюбленную среди мертвых тел на пустынном берету, ты много лет назад оставил и свой народ, и свою Богиню — но ради лучшего! Помни об этом! Теперь ты инопланетянин. И мой любовник. И, нравится тебе это или нет, им ты и останешься до самой смерти!
   Звездный Бык вскочил, разом смахнув на пол все свои блестящие механические игрушки. Ариенрод чуть отступила, поняв, что на этот раз он лишь с огромным трудом удержался, чтобы не ударить ее.
   — Тогда лучше мне умереть прямо сейчас. — Он вцепился руками в край стола, наклонившись вперед и опустив голову. — И покончить со всем этим.
   — Спаркс! — Имя это казалось заклинанием, донесшимся из глубин ее души, которые все-таки затронула жгучая боль его страданий. Но он не откликнулся. Она больше не могла до него добраться; он выдворил ее из своего сердца. — Звездный Бык! — Теперь уже страдала она, а его боль лишь пробудила в ней гнев. На этот раз он даже головы не повернул, лицо его оставалось суровым, замкнутым. Во взгляде больше не было ничего от прежнего Спаркса — она видела только его призрак и призрак утраченной Мун, ее второго «я», чья смерть была теперь на его совести. Мун унесла их любовь с собой в могилу... Ариенрод чувствовала, что призрак Мун сконцентрировал вокруг себя сейчас всю жизнь Спаркса, стал фокусом его вселенной — вместе со словом «неудачник». Это слово в его устах жгло, оно пахло дымом. — Ты вручишь «живую воду» Сурсу в самое ближайшее время, таков мой приказ. Я, твоя королева, приказываю тебе это!
   Спаркс сурово поджал губы. Впервые она приказывала ему; впервые — и он сам заставил ее это сделать.
   — А если я откажусь?
   — Тогда я сама передам тебя в руки инопланетян. — Не давая ему возможности возразить, она ухватилась за ускользающие рычаги самообладания. — И ты проведешь оставшуюся жизнь в исправительной колонии, жалея о том, что не умер во время Смены Времен Года.
   Рот Звездного Быка так и остался открытым. Его глаза шарили по ее лицу, точно руки слепца, пока он наконец не понял, что Ариенрод действительно сделает это. Сдаваясь, он опустил голову, беспомощный перед лицом самой страшной ненависти — ненависти к себе.
   Она знала теперь, что сумеет заставить его сделать все, что угодно... и, празднуя эту победу, понимала, что потеряла его навсегда.

Глава 38

   Мун внезапно вздохнула и проснулась в чьих-то теплых объятиях. Спарки, мне снился такой странный сон... Она открыла глаза и вздрогнула от неожиданности, увидев незнакомую комнату. И сразу все вспомнила, увидев на постели рядом с собой смуглую теплую руку с розоватыми веснушками. На какое-то мгновение сердце больно сжалось, но потом она улыбнулась, не чувствуя ни вины, ни сожалений, и просунула свои пальцы Гундалину в ладонь. Потом осторожно подвинулась на узкой кушетке, чтобы рассмотреть его лицо, вспоминая при этом, как он охранял ее сон тихими рассветами в палатке, какие стихи читал он ей; вспоминая его заветные, самые нежные на свете слова, которые он говорил ей в минуту близости: моя звезда, моя белая птичка, мой дикий цветущий сад... и как сама она выкрикнула слова, которые не имела права говорить больше никому и которые рвались у нее из сердца: я люблю тебя, люблю!
   Мун погладила его по щеке, но он даже не пошевелился; тогда она сама прилегла, положив голову ему на плечо. Здесь, в этой комнате, в этом замкнутом пространстве, далеко от их прожитых порознь жизней, разделили они любовь и подарили друг другу еще что-то столь же драгоценное... каждый словно подтверждал ценность другого.
   Звуки Фестиваля уже доносились до нее, приглушенные, но неизменные; не изменился и свет за окнами. (Я никогда не делал этого при свете, — прошептал он ей. — Но мы так прекрасны... Дурак, чего я стыдился?) Она совершенно не представляла, ночь ли то, день ли, и сколько времени они проспали. Тело было вялым, и, видимо, отдых был все же недолог. Но больше отдыхать было нельзя. БиЗед спал мертвым сном, и Мун тихонько выскользнула из его объятий, более не пытаясь разбудить его; она была уверена, что сумеет найти дорогу до мастерской Фейт, ведь это совсем недалеко отсюда. Она быстро оделась и выскользнула за дверь.
   Толпа на улице по-прежнему казалась бесконечной, словно одна порция веселящихся людей плавно сменилась другой, следуя постоянному вращению колеса. Мун старалась держаться как можно ближе к стенам домов, пробираясь мимо магазинов и кафе. Она стащила с одного из столов кусок сдобренного специями мяса и, давясь, быстро съела его на ходу; вокруг было тесно от волн исходящей отовсюду чужой биоэнергии.
   В конце концов Мун удалось пробраться сквозь толпу, и она очутилась на Цитрусовой аллее, где течение толпы как бы ослабевало. Она прошла мимо лавки травника и еще одного магазина и оказалась прямо перед мастерской Фейт. Желто-зеленая дверь была крепко заперта; Мун постучала, потом забарабанила кулаком, вкладывая в эти удары все свое отчаяние.
   — Откройте! Откройте!
   Верхняя половина двери вдруг открылась, и Мун, умолкнув на полуслове, даже рассмеялась, торжествуя. Женщина средних лет с заплетенными в тяжелую косу темными волосами выглянула наружу, смотря как бы сквозь Мун красными со сна глазами... глазами, которые не видели...
   — Да? Кто здесь? — устало и чуть нетерпеливо спросила женщина.
   — Это вы... Фейт, Хрустальный Глаз? Вы делаете маски? — Интересно, чего эта женщина ждет? Хорошо бы она оказалась не Фейт, думала Мун.
   — Да, я. — Женщина потерла лицо, сгоняя сон. — Но все мои маски уже проданы. Вам придется пойти куда-нибудь еще. Впрочем, в городе полно сейчас складов и магазинов, буквально забитых масками.
   — Нет, маска мне не нужна. Я хочу спросить вас о... Спарксе. Спарксе, Покорителе Зари.
   — О Спарксе? — Искра заинтересованности — той самой, которой Мун так ждала, о которой втайне молилась, — появилась на лице женщины. Она отперла нижнюю половинку двери. — В таком случае входите! Входите же!
   Мун вошла в мастерскую, пытаясь сориентироваться в темноватой комнате. Когда глаза немного привыкли, она увидела множество ящиков и корзин, расставленных в точно рассчитанном беспорядке по всей комнате, и в них — лоскуты ткани, слепки лиц, перья, браслеты, бусы... Она поскользнулась на бусинке, бережно подняла ее и сжала в руке. Сейчас стены комнаты были пусты, но на них повсюду поблескивали крюки, где, должно быть, раньше, еще каких-то два-три дня назад, висели, точно редкостные цветы, сотни масок. Последний простенок был занят. Там в полном одиночестве красовалась последняя маска, и Мун, любуясь ею, застыла, точно загипнотизированная исходившим от маски ощущением летнего дня — здесь были радуги, вспыхивающие в тумане и отражающиеся в лужицах воды, скопившейся в следах от босых ног; изумрудно-зеленый мох; золотисто-зеленый шелк молодой травы, прорастающей на склонах холмов; поляны, полные диких цветов, источающих дивный аромат; ягоды и перья птиц... И посреди всего этого — лицо, исполненное светлой сияющей невинности, готовности удивляться, увенчанное лучами солнц-Близнецов.
   — Это... королева Лета? — прошептала Мун в благоговейном ужасе и восхищении.
   Женщина инстинктивно повернулась к маске лицом.
   — Да, это ее маска. Кто же станет королевой — загадка под силу разве что богам.
   — Хозяйке, — сказала, не задумываясь, Мун.
   — Да, конечно. — Мастерица улыбнулась чуть печально. Мун догадалась, что эта маска означает для Фейт и всех остальных жителей Зимы. Ее же самое волновали совсем иные чувства.
   — Вы сделали ее такой прекрасной, а ведь королева Лета явится, чтобы отнять у вас прежнюю счастливую жизнь...
   — Спасибо. — Фейт снова улыбнулась, но теперь с нескрываемой гордостью. — Художник всегда платит дорогую цену, отдавая частицу своей души и жизни за то, что способно пережить его самого. И, может быть, если я сделала ее такой прекрасной и доброй, королева Лета действительно окажется таковой, в том числе и для нас, жителей Зимы.
   — Да, конечно, — прошептала Мун. Но она не поймет вас... а потому вряд ли ей удастся...
   — А теперь рассказывай, девочка с Летних островов... — Мун огляделась, страшно удивленная, — зачем ты пришла сюда и зачем ищешь Спаркса?
   — Я его двоюродная сестра Мун.
   — Мун! — Мастерица встрепенулась и неизвестно почему нахмурилась. — Погоди, погоди-ка минутку... — Она уверенно прошла в соседнюю комнату и тут же вернулась, неся в руках какую-то странную головную повязку. — Он так много рассказывал о тебе, о вас обоих... Подойди-ка сюда, к двери, где я сумею получше тебя разглядеть с помощью своего «третьего глаза».
   Мун подчинилась. Фейт повернула ее лицом к свету, вздрогнула и замерла.
   — Спаркс говорил мне, что ты похожа на нее... очень... — Она вздрогнула.
   — На кого? — Мун наконец заставила свои вдруг онемевшие губы спросить это.
   — На Ариенрод. На Снежную королеву. Но я уже видела тебя где-то прежде... в другое время... в другом месте... — Фейт подняла руку и ощупала лицо Мун легкими касаниями пальцев, словно пытаясь помешать ей задавать лишние вопросы. Потом отвела ее назад, в глубь комнаты, к единственному покрытому пятнами засохшего клея круглому столу, который вместе со стульями, собственно, и составлял всю обстановку мастерской. — Но где я все-таки видела тебя, Мун? — На столе вдруг как бы ниоткуда появился огромный серый кот; он вопросительно посмотрел на Мун и обнюхал ее руки. Мун рассеянно почесала ему за ушком.
   — Я... я не думаю, что вы когда-нибудь видели меня. — Мун села, разжала стиснутую ладошку и положила красную бусину на стол.
   Фейт вдруг тихо ахнула.
   — Вспомнила. Ты ведь сивилла?
   Руки Мун взметнулись к горлу.
   — Нет...
   — Не беспокойся: это Спаркс сказал мне. — Фейт покивала, словно подтверждая свои слова. — Твоей тайны никто не узнает. Но это значит, что теперь я могу доверить тебе и свою тайну. — Она оттянула высокий воротник ночной сорочки, обнажая горло.
   У Мун перехватило дыхание.
   — Вы тоже сивилла? Здесь? Но как... Как вы осмелились? — Она вспомнила Данакиля Лю и его шрамы — страшное предостережение остальным предсказателям Зимы.
   — У меня... очень избранная клиентура. — Фейт отвернулась. — Может быть, я веду себя эгоистично, может быть, делаю не все, что могла бы, но... я чувствую, что существует некая НЕОБХОДИМОСТЬ моего присутствия здесь — хотя бы... в качестве отдушины, а может, и для какой-то иной цели... — Она нащупала на столе страусовое перо, взяла его и стала рассеянно играть с ним, пропуская меж пальцев. Кот наблюдал за ней, подрагивая ушами. — Видишь ли, у меня довольно странное представление о предсказателях... может быть, даже нелепое, но... — Она пожала плечами.
   Мун наклонилась к ней через стол.
   — Может быть, вам кажется, что они есть и в других мирах? Не только в этом?
   Перо задрожало в руках Фейт, и кот тут же прыгнул на него.
   — Да! О боги, неужели ты тоже чувствовала нечто подобное? — Фейт протянула к ней руку, словно ища поддержки.
   — Я их там видела. — Мун коснулась ее руки. — Я встречала предсказателей на другой планете. Предсказатели есть везде, они часть той великой системы знаний, которую оставила нам Старая Империя. Оставила нам в помощь. Гегемония лжет...
   — Я ведь так и... Я знала, что за этим кроется нечто большее! Да, в такой системе действительно намного больше смысла. — Ее улыбка напоминала свет свечи, зажженной во мраке. — Так значит, где-то там я и видела тебя? В ином мире? Когда ты спрашивала о нем...
   — Я действительно спрашивала о нем! Именно поэтому я и вернулась. Так значит, это были вы? Это вы сказали мне... — О том, что он любит другую. — О том, что до конца еще далеко, что я нужна ему? — Она говорила очень громко, чтобы утопить в звуках собственного голоса терзавшие душу сомнения. — Но откуда вы все это знаете? Разве можем мы помнить, что говорим и видим во время Транса? Меня, правда, пока никто еще не вызывал...
   — Да, такое случается! И помнишь отчетливо. — Фейт улыбнулась, вспоминая, как хорошо она видела тогда, своими незрячими глазами. — Это случается со мной довольно часто, именно поэтому я и чувствую, что нужна здесь. Возможно, я единственный источник ответов на вопросы, связанные с Карбункулом. Именно поэтому я и начала подозревать, что с нами, предсказателями, связано нечто большее, чем кое-кто старается доказать. Как, например, Межгалактическому Кордону могло быть неизвестно, что мы существуем повсюду и чем мы занимаемся?
   — Они еще о многом лгут. И о мерах тоже... Не в этом ли настоящая причина того, что они не желают допускать предсказателей в Карбункул? Чтобы никто не мог доказать, что Гегемония всегда лгала нам — хотя бы про меров. — А сколько еще было лжи? — Но мы можем изменить все — теперь, когда знаем правду. Когда инопланетяне улетят...
   — Наступит власть Лета, а островитяне слушать нас не станут.
   — Но ведь я-то слушала! — Мун почувствовала, что не может отвести глаз от маски, висящей на стене. Будут ли они слушать сивиллу? Королеву-сивиллу? От волнения мурашки пробежали у нее по всему телу. — Фейт, вы тогда сказали... сказали, что я могу стать королевой. Что это означало?