Страница:
Клавалли покачала головой.
— Она хорошо знает, Мун, что все это не совсем так, как ты себе представляешь. Именно поэтому Она и выбрала только тебя. Что-то в Спарксе было такое, чего нет в тебе — или наоборот, ему не хватало чего-то, чем обладаешь ты. Так что, испытывая ваши сердца там, в пещере, Она сразу услышала, что его сердце немного фальшивит.
— Нет! — Мун смотрела за море, на Остров Избранных. В небе клубились тучи, готовые разразиться очередным ливнем. — То есть я хочу сказать... со Спарксом все в порядке. А может, это потому, что отец его — инопланетянин? Или потому, что сам Спаркс так любит технику? Может быть, Хозяйка решила, что он по-настоящему не верит в Нее? Она же не берет в ученики жителей Зимы. — Мун сосредоточенно перебирала жесткие водоросли, словно пытаясь найти в них ответ.
— Нет, ты не права.
— Как? Разве это возможно?
— Да. Данакиль Лю...
— Правда? — Мун вскинула голову. — Но... как же? Почему?.. Я всегда думала... все говорят, что жители Зимы не верят в Хозяйку. И что они не... такие, как мы. — Неловко закончила она и прикусила язык.
— Неисповедимы пути Ее. В самом сердце Карбункула существует некий Колодец, открывающийся прямо из дворца королевы в морские глубины. Впервые попав во дворец, Данакиль Лю шел по мосту над этим Колодцем, и в этот миг Мать Моря призвала его и сообщила, что он должен стать предсказателем. — Клавалли печально улыбнулась. — В людях ведь сладость и горечь перемешаны всегда и повсюду. Хозяйка сама выбирает своих слуг, и Ей, похоже, безразлично, кому поклоняется тот или иной человек. — Она больше не смотрела на Мун; внимательно разглядывала дома, прилепившиеся на краю утеса. — Но среди предсказателей детей Зимы очень мало; ведь им внушили, что служение Хозяйке — это либо шарлатанство, либо безумие. К тому же предсказателям запрещено появляться в Карбункуле. По неизвестной причине их почему-то ненавидят инопланетяне; ну, а то, что ненавистно инопланетянам, ненавистно и жителям Зимы, хотя последние все-таки верят в силу возмездия Хозяйки. — Суровые морщины пролегли на лице Клавалли. — Инопланетная полиция и целая сеть шпионов Снежной королевы специально следят за тем, чтобы «ядовитая кровь предсказателей» никого не отравила...
Мун подумала о Дафте Найми... и о Данакиле Лю, коснулась татуировки в ямке у основания шеи под толстым свитером из светлой, чуть желтоватой шерсти.
— Данакиль Лю...
— ...Был сурово наказан и выслан из Карбункула. Он никогда не сможет вернуться; по крайней мере, пока там правит Снежная королева. Я встретила его во время своих странствий по островам. По-моему, с тех пор, как мы вместе, он не то чтобы счастлив... но относительно доволен своей жизнью. Ну а я многому от него научилась. — Она опустила глаза, внезапно став похожей на смущенную девочку. — Я понимаю, что так говорить нельзя... но я рада, что они изгнали его.
— Тогда ты должна понимать и мои чувства.
Клавалли кивнула, скрывая улыбку. Она отвернула длинный рукав парки, обнажив старые, шрамы на запястье.
— Не знаю, почему мы оказались среди Избранных… но только избраны мы были вовсе не потому, что так уж безупречны.
— Я знаю. — Губы Мун дрогнули. — Но если это случилось не из-за его любви к технике, то он никак не мог в остальном оказаться хуже меня...
— ...Значит, ты считаешь своего возлюбленного почти совершенством? А ты хорошо его помнишь?
Мун кивнула.
— Когда я впервые увидела вас вместе, у меня сразу возникло предчувствие, что если ты доберешься до наших островов, то окажешься в числе Избранных. Но Спаркс... он вызывал у меня какое-то беспокойство...
— Я не понимаю...
— Ты сказала, что он ушел от тебя во гневе, и считаешь, что это было отчасти справедливо. Однако он хотел причинить тебе боль, он винил тебя за твой успех и свой провал...
— Но ведь и я бы чувствовала то же самое, если б выбрали его, а не...
— Неужели? — Клавалли посмотрела на нее. — Возможно. Это могло бы быть с каждым... никакие благие намерения не способны уберечь нас от крючка с такой наживкой, как зависть. Но Спаркс обвинял в том, что случилось, только тебя. Ты бы обвиняла — одну лишь себя.
Мун растерянно захлопала глазами, потом нахмурилась; она припомнила вдруг их детство и то, как редко Спаркс пытался спорить с нею. Но когда они по-настоящему ссорились, он всегда убегал и оставлял ее одну. Он мог злиться часами, иногда — несколько дней. И, оставшись в одиночестве, она всегда начинала сердиться на себя, всегда была готова первой пойти и попросить у него прощения, даже если знала, что он не прав.
— Наверно, это так. Но даже если ничьей вины здесь нет, то все равно это неправильно...
— Может быть... хотя это, по-моему, причиняет боль только тебе одной. В этом-то вся и разница.
Крупные капли дождя вдруг посыпались на неприкрытую голову Мун; она как-то смущенно посмотрела вверх, накинула было капюшон, но Клавалли вскочила и потянула ее за собой.
Они укрылись под гигантскими древовидными папоротниками. Шум дождя на какое-то время полностью заглушил все остальные звуки. Они молча смотрели на иссеченную дождем серую мглу над серой водой, пока очередной порыв ветра не стал сносить тучу за море. Мун отодвинулась от пористого темного ствола папоротника, глядя, как стекают одна за другой капли по ажурной его листве — точно жемчужинки. Потом высунула руку наружу. Дождь прошел, и ее гнев тоже улетучился, подобно унесшейся вдаль туче. Но ведь если они встретятся, это будет очень не скоро, они наверняка станут такими разными...
— Я понимаю, люди не могут не меняться... Но хорошо бы, чтобы они знали, когда нужно остановиться.
Клавалли только головой покачала, и они побрели по тропе, стараясь ступать по самой ее кромке, ибо тропа после дождя превратилась в настоящий ручей.
— Даже Хозяйка не может обещать этого. Надеюсь, ты поймешь, ответил ли Спаркс на этот вопрос, когда вы снова встретитесь.
Мун остановилась; повернулась и сделала несколько шагов назад: она все еще не могла оторвать глаз от беспокойных вод моря, от тех далей, за которыми лежал ее родной остров...
Глава 8
Глава 9
— Она хорошо знает, Мун, что все это не совсем так, как ты себе представляешь. Именно поэтому Она и выбрала только тебя. Что-то в Спарксе было такое, чего нет в тебе — или наоборот, ему не хватало чего-то, чем обладаешь ты. Так что, испытывая ваши сердца там, в пещере, Она сразу услышала, что его сердце немного фальшивит.
— Нет! — Мун смотрела за море, на Остров Избранных. В небе клубились тучи, готовые разразиться очередным ливнем. — То есть я хочу сказать... со Спарксом все в порядке. А может, это потому, что отец его — инопланетянин? Или потому, что сам Спаркс так любит технику? Может быть, Хозяйка решила, что он по-настоящему не верит в Нее? Она же не берет в ученики жителей Зимы. — Мун сосредоточенно перебирала жесткие водоросли, словно пытаясь найти в них ответ.
— Нет, ты не права.
— Как? Разве это возможно?
— Да. Данакиль Лю...
— Правда? — Мун вскинула голову. — Но... как же? Почему?.. Я всегда думала... все говорят, что жители Зимы не верят в Хозяйку. И что они не... такие, как мы. — Неловко закончила она и прикусила язык.
— Неисповедимы пути Ее. В самом сердце Карбункула существует некий Колодец, открывающийся прямо из дворца королевы в морские глубины. Впервые попав во дворец, Данакиль Лю шел по мосту над этим Колодцем, и в этот миг Мать Моря призвала его и сообщила, что он должен стать предсказателем. — Клавалли печально улыбнулась. — В людях ведь сладость и горечь перемешаны всегда и повсюду. Хозяйка сама выбирает своих слуг, и Ей, похоже, безразлично, кому поклоняется тот или иной человек. — Она больше не смотрела на Мун; внимательно разглядывала дома, прилепившиеся на краю утеса. — Но среди предсказателей детей Зимы очень мало; ведь им внушили, что служение Хозяйке — это либо шарлатанство, либо безумие. К тому же предсказателям запрещено появляться в Карбункуле. По неизвестной причине их почему-то ненавидят инопланетяне; ну, а то, что ненавистно инопланетянам, ненавистно и жителям Зимы, хотя последние все-таки верят в силу возмездия Хозяйки. — Суровые морщины пролегли на лице Клавалли. — Инопланетная полиция и целая сеть шпионов Снежной королевы специально следят за тем, чтобы «ядовитая кровь предсказателей» никого не отравила...
Мун подумала о Дафте Найми... и о Данакиле Лю, коснулась татуировки в ямке у основания шеи под толстым свитером из светлой, чуть желтоватой шерсти.
— Данакиль Лю...
— ...Был сурово наказан и выслан из Карбункула. Он никогда не сможет вернуться; по крайней мере, пока там правит Снежная королева. Я встретила его во время своих странствий по островам. По-моему, с тех пор, как мы вместе, он не то чтобы счастлив... но относительно доволен своей жизнью. Ну а я многому от него научилась. — Она опустила глаза, внезапно став похожей на смущенную девочку. — Я понимаю, что так говорить нельзя... но я рада, что они изгнали его.
— Тогда ты должна понимать и мои чувства.
Клавалли кивнула, скрывая улыбку. Она отвернула длинный рукав парки, обнажив старые, шрамы на запястье.
— Не знаю, почему мы оказались среди Избранных… но только избраны мы были вовсе не потому, что так уж безупречны.
— Я знаю. — Губы Мун дрогнули. — Но если это случилось не из-за его любви к технике, то он никак не мог в остальном оказаться хуже меня...
— ...Значит, ты считаешь своего возлюбленного почти совершенством? А ты хорошо его помнишь?
Мун кивнула.
— Когда я впервые увидела вас вместе, у меня сразу возникло предчувствие, что если ты доберешься до наших островов, то окажешься в числе Избранных. Но Спаркс... он вызывал у меня какое-то беспокойство...
— Я не понимаю...
— Ты сказала, что он ушел от тебя во гневе, и считаешь, что это было отчасти справедливо. Однако он хотел причинить тебе боль, он винил тебя за твой успех и свой провал...
— Но ведь и я бы чувствовала то же самое, если б выбрали его, а не...
— Неужели? — Клавалли посмотрела на нее. — Возможно. Это могло бы быть с каждым... никакие благие намерения не способны уберечь нас от крючка с такой наживкой, как зависть. Но Спаркс обвинял в том, что случилось, только тебя. Ты бы обвиняла — одну лишь себя.
Мун растерянно захлопала глазами, потом нахмурилась; она припомнила вдруг их детство и то, как редко Спаркс пытался спорить с нею. Но когда они по-настоящему ссорились, он всегда убегал и оставлял ее одну. Он мог злиться часами, иногда — несколько дней. И, оставшись в одиночестве, она всегда начинала сердиться на себя, всегда была готова первой пойти и попросить у него прощения, даже если знала, что он не прав.
— Наверно, это так. Но даже если ничьей вины здесь нет, то все равно это неправильно...
— Может быть... хотя это, по-моему, причиняет боль только тебе одной. В этом-то вся и разница.
Крупные капли дождя вдруг посыпались на неприкрытую голову Мун; она как-то смущенно посмотрела вверх, накинула было капюшон, но Клавалли вскочила и потянула ее за собой.
Они укрылись под гигантскими древовидными папоротниками. Шум дождя на какое-то время полностью заглушил все остальные звуки. Они молча смотрели на иссеченную дождем серую мглу над серой водой, пока очередной порыв ветра не стал сносить тучу за море. Мун отодвинулась от пористого темного ствола папоротника, глядя, как стекают одна за другой капли по ажурной его листве — точно жемчужинки. Потом высунула руку наружу. Дождь прошел, и ее гнев тоже улетучился, подобно унесшейся вдаль туче. Но ведь если они встретятся, это будет очень не скоро, они наверняка станут такими разными...
— Я понимаю, люди не могут не меняться... Но хорошо бы, чтобы они знали, когда нужно остановиться.
Клавалли только головой покачала, и они побрели по тропе, стараясь ступать по самой ее кромке, ибо тропа после дождя превратилась в настоящий ручей.
— Даже Хозяйка не может обещать этого. Надеюсь, ты поймешь, ответил ли Спаркс на этот вопрос, когда вы снова встретитесь.
Мун остановилась; повернулась и сделала несколько шагов назад: она все еще не могла оторвать глаз от беспокойных вод моря, от тех далей, за которыми лежал ее родной остров...
Глава 8
— ...И тогда часть доходов, полученных в результате последнего Фестиваля, употребили для создания нового фонда — чтобы я могла немедленно начать работу над масками для следующего праздника... Было это почти девятнадцать лет назад. Ах, как бежит время, скрываясь под маской будней! Так и жизнь пролетит — сливаясь с ритмом Вселенной... Красно-оранжевые перья, пожалуйста. — Она протянула руку.
Спаркс, сидевший рядом на низенькой скамеечке, сунул руку в один из ящиков, что во множестве стояли между ним и дверью, и протянул ей полную пригоршню перьев. Малкин, стройный, длинноногий серый кот, попытался перехватить несколько перышек на лету. Но Спаркс оттолкнул кота и вернулся к прежнему занятию — он перебирал бусины, раскладывая одинаковые по отдельным плошкам, то и дело поднимая голову и стараясь не упустить ничего из рассказа Фейт. В конце концов у него закружилась голова.
— Не понимаю, как ты умудряешься создать столько масок и все совершенно разные? Ты ведь едва... — Он запнулся, все еще опасаясь говорить о ее слепоте.
— ...Отличаешь красное перо от зеленого? — Она улыбнулась, подняла голову и посмотрела на него своими темными незрячими глазами; на лоб у нее был надет особый светочувствительный обруч — «третий глаз». — Что ж, поначалу это было совсем не легко. Но я страстно мечтала творить, сама создавать что-то прекрасное. Я ведь не могла ни рисовать, ни писать красками, а маски скорее похожи на скульптуру — они ощутимы, осязаемы. К тому же это мастерство передается в нашей семье по наследству, как и слепота. Родившись слепой и позже обретя весьма слабую способность хоть что-то видеть... А знаешь, порой мне кажется, что этот недостаток помог развитию у меня особого воображения. Все, даже самые обычные предметы представляются мне неясными и таинственными... какими я сама хочу их увидеть... У меня здесь в городе две сестры, обе тоже слепые — у каждой по такой мастерской. И многие мои другие родственники тоже делают маски, хотя некоторые из них зрячие. Требуется немало выдумки, чтобы каждый получил свою маску во время Фестиваля. И знаешь еще что? — Она улыбнулась с нескрываемой гордостью. — Мои маски всегда самые лучшие! Я, Фейт, Хрустальный Глаз, буду делать маску и для королевы Лета... Кусочек красного бархата, пожалуйста.
Спаркс передал ей кусок нежной ткани винного цвета.
— Но ведь все это... ты полжизни затратила на эти маски! Ради одной-единственной ночи! А потом они станут никому не нужны. Как ты можешь с этим мириться?
— Потому что это очень важно для Тиамат — для того, чтобы наша планета чувствовала себя самостоятельной, самоценной. Эти традиции достались нам от предков, это и есть наше культурное наследие. Праздник Смены Времен Года уходит корнями в туманное прошлое, в те времена, когда еще не существовало ни Гегемонии, ни ее правителей... А некоторые наши обряды связаны даже с тем периодом, когда и сами мы были на Тиамат всего лишь пришельцами...
— Откуда ты знаешь? — прервал он ее. — Откуда тебе известно, что делали здесь люди до того, как первые звездные корабли опустились на Тиамат из облака, поднятого Великой Бурей? — Он и не заметил, что заговорил вдруг языком мифов.
— Все это я узнала, слушая свой приемник. — Она улыбнулась. — Инопланетные археологи давно уже изучают наши старинные раскопки и записи, оставшиеся со времен Старой Империи. Они утверждают, что наш народ прибыл сюда после какой-то межзвездной войны с планеты под названием Триста. Это случилось, когда Старая Империя уже клонилась к закату. Фантастические существа, головы которых я воспроизвожу в своих масках, прежде были вполне реальными пассажирами первых приземлившихся на Тиамат звездных кораблей, предками жителей Лета и Зимы. Ты, возможно, узнаешь некоторых из них — у вас, на Летних островах, эти персонажи все еще имеют свое Имя. «Покоритель Зари» — всего лишь название межзвездного корабля, давшего имя одному из основных родов островитян — их около десяти. Ты разве этого не знал? — Спаркс покачал головой. — Но с началом правления Гегемонии нас заставили стыдиться «примитивных» традиций; так что теперь мы лишь во время Фестиваля даем им волю, в сущности отмечая не столько визит премьер-министра, сколько свой собственный традиционный праздник.
— Да? — Спаркс, казалось, был очень встревожен, смущен таким видением истории, где не было места Хозяйке; сам он ни за что не согласился бы с подобной точкой зрения.
— Так или иначе, но вспомни: многие вещи прекрасны только благодаря своей эфемерности, недолговечности — раскрывающийся цветок, звучащая мелодия, вспыхивающая в небе радуга... любовная игра...
А что если радуги возьмут и исчезнут навсегда?.. — вспомнил вдруг Спаркс и прикусил губу.
— Я думаю, что глупо все время оглядываться назад и тосковать по прошлому.
— Нет, не глупо. Это свойственно человеку. — Фейт, подняв голову, вглядывалась в него, словно читала его мысли. — Впрочем, для художника подлинная радость заключена в самом созидании. Когда чувствуешь, как в твоих руках возникает, растет нечто материальное, ты и сам как бы растешь с ним вместе, живешь, твоя энергия бьет через край. А когда заканчиваешь работу, сразу перестаешь расти. Перестаешь жить — только существуешь, чтобы иметь возможность начать новый акт созидания. Разве у тебя не бывает так, когда ты играешь на своей флейте?
— Бывает. — Он взял флейту и легонько погладил тонкие волоски шрамов на ее поверхности — там, где Фейт бережно склеила раковину, приводя инструмент в порядок. Она отлично сделала это — у флейты даже звук почти не изменился. — Да, наверное, это так. Я никогда об этом не задумывался. Но непременно подумаю.
— Пожалуйста, передай мне сине-фиолетовое крылышко жука... спасибо. Не знаю уж, как я справлялась бы без тебя. — Малкин прокрался бочком и прыгнул к ней на колени, смяв широкую юбку и умоляюще мяукнув.
Спаркс засмеялся. Несмотря на то, что Фейт предсказала ему удачу в ту самую первую их встречу на улице, его хрупким островным мелодиям все же оказалось не под силу тягаться с сотнями развлечений, которые сулил Лабиринт; он с огромным трудом зарабатывал своей игрой на улицах ту малость, что позволяла ему не умереть с голоду. Вспоминая об этом, он вдыхал смешанные ароматы, доносившиеся из экзотического вегетарианского ресторана «Новый рай» и расположенного напротив кафе «Саматан». Если бы Фейт не приютила его тогда, поселив в своей кладовой, где со стен на него смотрели тысячи загадочных ликов, ему пришлось бы ночевать в придорожной канаве...
Теперь он был благодарен ей и за то, что она тогда заставила его пойти в межгалактическую полицию и дать все необходимые показания. Он помнил, как изумлена была спасшая его женщина-полицейский, когда вновь увидела его перед собой, и мучительное чувство вины, которое явно читалось в его собственных глазах. Спаркс вздохнул.
— Неужели они просто соберут свои вещички и после Фестиваля улетят с Тиамат навсегда? Бросят все, что у них здесь есть? С трудом верится...
— Да, улетят почти все. — Она сделала из золотой нити кисточку. — Подготовка инопланетян к отлету уже началась, да и мы готовимся к расставанию с ними. Ты бы уже почувствовал это, если б вырос здесь. А ты что ж, опечален переменами?
Он вскинул голову: такого вопроса он не ожидал.
— Я... я не знаю... На островах все вечно твердили, что именно этого дня, праздника Смены Времен Года, и следует ожидать, что с его наступлением мы вновь обретем себя... А мне противно, что инопланетяне, ослепляя жителей Зимы блеском своей славы и богатства, беззастенчиво грабят их; ну мы-то, островитяне, для них просто не существуем. — Он непроизвольно стиснул висевшую у него на груди медаль. — Хотя...
— Хотя и ты тоже был ослеплен их славой и богатством. — Она завязала узелок и оборвала нитку; потом погладила спящего Малкина по серебристой спинке.
— Я...
Она улыбнулась, пытаясь разглядеть, что написано у него на лице, с помощью своего «третьего глаза».
— Не вижу в этом ничего особенно дурного. Ты спросил меня как-то, не возмущает ли меня, что я не имею права полететь на другую планету Гегемонии, где меня могли бы излечить от слепоты. Ты был уверен, что меня обманули, вместо настоящего излечения предложив теперешний мой «третий глаз», с помощью которого я могу видеть лишь немногое. Будь я зрячей, я, вполне возможно, видела бы все в том же свете, что и ты... Но я слепа... для меня и такая возможность — уже подарок.
— Да уж, ты и с такими глазами все видишь и замечаешь! — Спаркс прислонился к стене, глядя вдоль улочки. — И после фестиваля ничего этого не будет...
— Да. Это последний Фестиваль. А затем инопланетяне покинут Тиамат, жители Летних островов вынуждены будут снова переселяться на север, и та жизнь, которой я до сих пор жила, кончится. На сей раз выборы королевы состоятся по-настоящему... и маска королевы Лета станет моей последней и самой лучшей маской.
— А что ты будешь делать потом? — Спаркс вдруг понял, что это далеко не риторический вопрос.
— Начну новую жизнь. — Фейт завязала последний узелок. — Точно так же, как и все остальные. Для того и существует Смена Времен Года, знаешь ли. — Она подняла законченную маску, точно предлагая ее идущим по улице прохожим. Некоторые смотрели на нее и улыбались.
— Почему тебя так назвали? Это твои родители придумали тебе имя?
— Скорее мать. А ты разве сам не догадываешься? По той же причине и тебя назвали Спарксом. У детей Фестиваля особые имена.
— Ты хочешь сказать, что два Фестиваля тому назад...
Она кивнула.
— Ты знаешь, это суровое наказание — всю жизнь носить такое имя, как мое. Радуйся еще, что тебя как-нибудь так не назвали.
Он засмеялся.
— С меня хватит и этой прибавки: «сын Лета»; особенно здесь, в Карбункуле. Имя мое — точно якорь — не дает мне уплыть далеко. — Он снова взял в руки флейту и поднес было ее к губам, но положил на место и прислушался: с улицы донесся какой-то странный шум, становившийся все сильнее.
— Что там такое? — Фейт отложила работу, напряженно сморщившись.
— Кто-то сюда идет, по-моему. Кто-то очень богатый и знатный. — Спаркс уже мог разглядеть роскошные одеяния, хотя лица приближающихся по проулку людей были пока неразличимы. Их было человек шесть — мужчины и женщины, — но он не сводил глаз с той, что шла впереди. Богатство экзотического наряда этой женщины вдруг померкло, когда он ясно увидел ее лицо...
— Спаркс? — Рука Фейт сжала его плечо. Он не ответил. Медленно поднялся, чувствуя, что окружающий мир вдруг куда-то отступил, границы его раздвинулись, а он остался один на один с...
— Мун!
Женщина остановилась, улыбаясь ему, словно хорошему знакомому. Она явно ждала, пока он сам подойдет к ней поближе.
— Мун, что ты здесь...
Ее спутники тесным кольцом обступили Спаркса, схватили за руки, оттеснили от нее.
— Что с тобой, парень? Как ты смеешь приближаться к королеве?
Но королева подняла руку, повелевая им отпустить юношу.
— Ничего страшного. Он всего лишь принял меня за кого-то... Разве я не права, Спаркс, Покоритель Зари, сын Лета?
Окружающие изумленно уставились на нее, однако больше всех был потрясен сам Спаркс. И не верил. Это была Мун, настоящая Мун... но и не она... Он потряс головой. Нет, это не Мун. Это Снежная королева. Королева Зимы... Снежная королева! Изумленный, смущенный, он в страхе упал перед ней на колени.
Она наклонилась, потянула его за руку, призывая встать.
— Ты не сделал ничего дурного. — Он поднял голову и увидел, что она внимательно вглядывается в его лицо — так внимательно, что он, вспыхнув, отвернулся. — Редко островитяне здесь оказывают мне такое почтение. Кого же я напомнила тебе?
Даже голос ее звучал, как у Мун; только в нем явственно слышалась насмешка.
— Мою... двоюродную сестру, ваше величество. Мун. — Он судорожно сглотнул. — К-к-как же вы-то узнали, кто я такой?
Она рассмеялась.
— Если бы ты был жителем Зимы, то и спрашивать бы не стал. Мне в этом городе известно все. Например, я уже знаю, что ты необычайно талантливый музыкант. Честно говоря, я сегодня и пришла сюда, чтобы встретиться с тобой и пригласить во дворец — поиграть для меня.
— Встретиться со мной? — Спаркс протер глаза; ему вдруг показалось, что это сон. — Но никто ведь даже не слушает мою музыку... — Он побренчал жалкими монетками в пустом кармане.
— Те, кто понимает, слушают. — Донесся до него сзади голос Фейт. — Я ведь говорила тебе.
Королева обернулась в ее сторону одновременно со Спарксом.
— А, это ты. Как продвигается работа? Начала ли ты изготовление главной маски?
— Ваше величество, — Фейт церемонно поклонилась ей. — Работа у меня спорится куда лучше благодаря Спарксу. Но для маски королевы Лета время еще не пришло. — Она улыбнулась. — Пока что правит Зима. Не обижайте моего музыканта. Я буду скучать по нему.
— Рада буду позаботиться о нем, — в голосе королевы послышалась нежность.
Спаркс сунул в сумку, висевшую на поясе, свою флейту и, поддавшись внезапному порыву, взял Фейт за руки, наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Я буду заходить к тебе.
— Я знаю, — кивнула она. — А теперь — не заставляй свое будущее ждать.
Он встал, повернулся к королеве, по-прежнему не веря своим глазам. Он моргал так, словно никак не мог разглядеть ее как следует. Королевская свита сомкнулась вокруг них, как лепестки чужеземного цветка, и Снежная королева увела его прочь.
Спаркс, сидевший рядом на низенькой скамеечке, сунул руку в один из ящиков, что во множестве стояли между ним и дверью, и протянул ей полную пригоршню перьев. Малкин, стройный, длинноногий серый кот, попытался перехватить несколько перышек на лету. Но Спаркс оттолкнул кота и вернулся к прежнему занятию — он перебирал бусины, раскладывая одинаковые по отдельным плошкам, то и дело поднимая голову и стараясь не упустить ничего из рассказа Фейт. В конце концов у него закружилась голова.
— Не понимаю, как ты умудряешься создать столько масок и все совершенно разные? Ты ведь едва... — Он запнулся, все еще опасаясь говорить о ее слепоте.
— ...Отличаешь красное перо от зеленого? — Она улыбнулась, подняла голову и посмотрела на него своими темными незрячими глазами; на лоб у нее был надет особый светочувствительный обруч — «третий глаз». — Что ж, поначалу это было совсем не легко. Но я страстно мечтала творить, сама создавать что-то прекрасное. Я ведь не могла ни рисовать, ни писать красками, а маски скорее похожи на скульптуру — они ощутимы, осязаемы. К тому же это мастерство передается в нашей семье по наследству, как и слепота. Родившись слепой и позже обретя весьма слабую способность хоть что-то видеть... А знаешь, порой мне кажется, что этот недостаток помог развитию у меня особого воображения. Все, даже самые обычные предметы представляются мне неясными и таинственными... какими я сама хочу их увидеть... У меня здесь в городе две сестры, обе тоже слепые — у каждой по такой мастерской. И многие мои другие родственники тоже делают маски, хотя некоторые из них зрячие. Требуется немало выдумки, чтобы каждый получил свою маску во время Фестиваля. И знаешь еще что? — Она улыбнулась с нескрываемой гордостью. — Мои маски всегда самые лучшие! Я, Фейт, Хрустальный Глаз, буду делать маску и для королевы Лета... Кусочек красного бархата, пожалуйста.
Спаркс передал ей кусок нежной ткани винного цвета.
— Но ведь все это... ты полжизни затратила на эти маски! Ради одной-единственной ночи! А потом они станут никому не нужны. Как ты можешь с этим мириться?
— Потому что это очень важно для Тиамат — для того, чтобы наша планета чувствовала себя самостоятельной, самоценной. Эти традиции достались нам от предков, это и есть наше культурное наследие. Праздник Смены Времен Года уходит корнями в туманное прошлое, в те времена, когда еще не существовало ни Гегемонии, ни ее правителей... А некоторые наши обряды связаны даже с тем периодом, когда и сами мы были на Тиамат всего лишь пришельцами...
— Откуда ты знаешь? — прервал он ее. — Откуда тебе известно, что делали здесь люди до того, как первые звездные корабли опустились на Тиамат из облака, поднятого Великой Бурей? — Он и не заметил, что заговорил вдруг языком мифов.
— Все это я узнала, слушая свой приемник. — Она улыбнулась. — Инопланетные археологи давно уже изучают наши старинные раскопки и записи, оставшиеся со времен Старой Империи. Они утверждают, что наш народ прибыл сюда после какой-то межзвездной войны с планеты под названием Триста. Это случилось, когда Старая Империя уже клонилась к закату. Фантастические существа, головы которых я воспроизвожу в своих масках, прежде были вполне реальными пассажирами первых приземлившихся на Тиамат звездных кораблей, предками жителей Лета и Зимы. Ты, возможно, узнаешь некоторых из них — у вас, на Летних островах, эти персонажи все еще имеют свое Имя. «Покоритель Зари» — всего лишь название межзвездного корабля, давшего имя одному из основных родов островитян — их около десяти. Ты разве этого не знал? — Спаркс покачал головой. — Но с началом правления Гегемонии нас заставили стыдиться «примитивных» традиций; так что теперь мы лишь во время Фестиваля даем им волю, в сущности отмечая не столько визит премьер-министра, сколько свой собственный традиционный праздник.
— Да? — Спаркс, казалось, был очень встревожен, смущен таким видением истории, где не было места Хозяйке; сам он ни за что не согласился бы с подобной точкой зрения.
— Так или иначе, но вспомни: многие вещи прекрасны только благодаря своей эфемерности, недолговечности — раскрывающийся цветок, звучащая мелодия, вспыхивающая в небе радуга... любовная игра...
А что если радуги возьмут и исчезнут навсегда?.. — вспомнил вдруг Спаркс и прикусил губу.
— Я думаю, что глупо все время оглядываться назад и тосковать по прошлому.
— Нет, не глупо. Это свойственно человеку. — Фейт, подняв голову, вглядывалась в него, словно читала его мысли. — Впрочем, для художника подлинная радость заключена в самом созидании. Когда чувствуешь, как в твоих руках возникает, растет нечто материальное, ты и сам как бы растешь с ним вместе, живешь, твоя энергия бьет через край. А когда заканчиваешь работу, сразу перестаешь расти. Перестаешь жить — только существуешь, чтобы иметь возможность начать новый акт созидания. Разве у тебя не бывает так, когда ты играешь на своей флейте?
— Бывает. — Он взял флейту и легонько погладил тонкие волоски шрамов на ее поверхности — там, где Фейт бережно склеила раковину, приводя инструмент в порядок. Она отлично сделала это — у флейты даже звук почти не изменился. — Да, наверное, это так. Я никогда об этом не задумывался. Но непременно подумаю.
— Пожалуйста, передай мне сине-фиолетовое крылышко жука... спасибо. Не знаю уж, как я справлялась бы без тебя. — Малкин прокрался бочком и прыгнул к ней на колени, смяв широкую юбку и умоляюще мяукнув.
Спаркс засмеялся. Несмотря на то, что Фейт предсказала ему удачу в ту самую первую их встречу на улице, его хрупким островным мелодиям все же оказалось не под силу тягаться с сотнями развлечений, которые сулил Лабиринт; он с огромным трудом зарабатывал своей игрой на улицах ту малость, что позволяла ему не умереть с голоду. Вспоминая об этом, он вдыхал смешанные ароматы, доносившиеся из экзотического вегетарианского ресторана «Новый рай» и расположенного напротив кафе «Саматан». Если бы Фейт не приютила его тогда, поселив в своей кладовой, где со стен на него смотрели тысячи загадочных ликов, ему пришлось бы ночевать в придорожной канаве...
Теперь он был благодарен ей и за то, что она тогда заставила его пойти в межгалактическую полицию и дать все необходимые показания. Он помнил, как изумлена была спасшая его женщина-полицейский, когда вновь увидела его перед собой, и мучительное чувство вины, которое явно читалось в его собственных глазах. Спаркс вздохнул.
— Неужели они просто соберут свои вещички и после Фестиваля улетят с Тиамат навсегда? Бросят все, что у них здесь есть? С трудом верится...
— Да, улетят почти все. — Она сделала из золотой нити кисточку. — Подготовка инопланетян к отлету уже началась, да и мы готовимся к расставанию с ними. Ты бы уже почувствовал это, если б вырос здесь. А ты что ж, опечален переменами?
Он вскинул голову: такого вопроса он не ожидал.
— Я... я не знаю... На островах все вечно твердили, что именно этого дня, праздника Смены Времен Года, и следует ожидать, что с его наступлением мы вновь обретем себя... А мне противно, что инопланетяне, ослепляя жителей Зимы блеском своей славы и богатства, беззастенчиво грабят их; ну мы-то, островитяне, для них просто не существуем. — Он непроизвольно стиснул висевшую у него на груди медаль. — Хотя...
— Хотя и ты тоже был ослеплен их славой и богатством. — Она завязала узелок и оборвала нитку; потом погладила спящего Малкина по серебристой спинке.
— Я...
Она улыбнулась, пытаясь разглядеть, что написано у него на лице, с помощью своего «третьего глаза».
— Не вижу в этом ничего особенно дурного. Ты спросил меня как-то, не возмущает ли меня, что я не имею права полететь на другую планету Гегемонии, где меня могли бы излечить от слепоты. Ты был уверен, что меня обманули, вместо настоящего излечения предложив теперешний мой «третий глаз», с помощью которого я могу видеть лишь немногое. Будь я зрячей, я, вполне возможно, видела бы все в том же свете, что и ты... Но я слепа... для меня и такая возможность — уже подарок.
— Да уж, ты и с такими глазами все видишь и замечаешь! — Спаркс прислонился к стене, глядя вдоль улочки. — И после фестиваля ничего этого не будет...
— Да. Это последний Фестиваль. А затем инопланетяне покинут Тиамат, жители Летних островов вынуждены будут снова переселяться на север, и та жизнь, которой я до сих пор жила, кончится. На сей раз выборы королевы состоятся по-настоящему... и маска королевы Лета станет моей последней и самой лучшей маской.
— А что ты будешь делать потом? — Спаркс вдруг понял, что это далеко не риторический вопрос.
— Начну новую жизнь. — Фейт завязала последний узелок. — Точно так же, как и все остальные. Для того и существует Смена Времен Года, знаешь ли. — Она подняла законченную маску, точно предлагая ее идущим по улице прохожим. Некоторые смотрели на нее и улыбались.
— Почему тебя так назвали? Это твои родители придумали тебе имя?
— Скорее мать. А ты разве сам не догадываешься? По той же причине и тебя назвали Спарксом. У детей Фестиваля особые имена.
— Ты хочешь сказать, что два Фестиваля тому назад...
Она кивнула.
— Ты знаешь, это суровое наказание — всю жизнь носить такое имя, как мое. Радуйся еще, что тебя как-нибудь так не назвали.
Он засмеялся.
— С меня хватит и этой прибавки: «сын Лета»; особенно здесь, в Карбункуле. Имя мое — точно якорь — не дает мне уплыть далеко. — Он снова взял в руки флейту и поднес было ее к губам, но положил на место и прислушался: с улицы донесся какой-то странный шум, становившийся все сильнее.
— Что там такое? — Фейт отложила работу, напряженно сморщившись.
— Кто-то сюда идет, по-моему. Кто-то очень богатый и знатный. — Спаркс уже мог разглядеть роскошные одеяния, хотя лица приближающихся по проулку людей были пока неразличимы. Их было человек шесть — мужчины и женщины, — но он не сводил глаз с той, что шла впереди. Богатство экзотического наряда этой женщины вдруг померкло, когда он ясно увидел ее лицо...
— Спаркс? — Рука Фейт сжала его плечо. Он не ответил. Медленно поднялся, чувствуя, что окружающий мир вдруг куда-то отступил, границы его раздвинулись, а он остался один на один с...
— Мун!
Женщина остановилась, улыбаясь ему, словно хорошему знакомому. Она явно ждала, пока он сам подойдет к ней поближе.
— Мун, что ты здесь...
Ее спутники тесным кольцом обступили Спаркса, схватили за руки, оттеснили от нее.
— Что с тобой, парень? Как ты смеешь приближаться к королеве?
Но королева подняла руку, повелевая им отпустить юношу.
— Ничего страшного. Он всего лишь принял меня за кого-то... Разве я не права, Спаркс, Покоритель Зари, сын Лета?
Окружающие изумленно уставились на нее, однако больше всех был потрясен сам Спаркс. И не верил. Это была Мун, настоящая Мун... но и не она... Он потряс головой. Нет, это не Мун. Это Снежная королева. Королева Зимы... Снежная королева! Изумленный, смущенный, он в страхе упал перед ней на колени.
Она наклонилась, потянула его за руку, призывая встать.
— Ты не сделал ничего дурного. — Он поднял голову и увидел, что она внимательно вглядывается в его лицо — так внимательно, что он, вспыхнув, отвернулся. — Редко островитяне здесь оказывают мне такое почтение. Кого же я напомнила тебе?
Даже голос ее звучал, как у Мун; только в нем явственно слышалась насмешка.
— Мою... двоюродную сестру, ваше величество. Мун. — Он судорожно сглотнул. — К-к-как же вы-то узнали, кто я такой?
Она рассмеялась.
— Если бы ты был жителем Зимы, то и спрашивать бы не стал. Мне в этом городе известно все. Например, я уже знаю, что ты необычайно талантливый музыкант. Честно говоря, я сегодня и пришла сюда, чтобы встретиться с тобой и пригласить во дворец — поиграть для меня.
— Встретиться со мной? — Спаркс протер глаза; ему вдруг показалось, что это сон. — Но никто ведь даже не слушает мою музыку... — Он побренчал жалкими монетками в пустом кармане.
— Те, кто понимает, слушают. — Донесся до него сзади голос Фейт. — Я ведь говорила тебе.
Королева обернулась в ее сторону одновременно со Спарксом.
— А, это ты. Как продвигается работа? Начала ли ты изготовление главной маски?
— Ваше величество, — Фейт церемонно поклонилась ей. — Работа у меня спорится куда лучше благодаря Спарксу. Но для маски королевы Лета время еще не пришло. — Она улыбнулась. — Пока что правит Зима. Не обижайте моего музыканта. Я буду скучать по нему.
— Рада буду позаботиться о нем, — в голосе королевы послышалась нежность.
Спаркс сунул в сумку, висевшую на поясе, свою флейту и, поддавшись внезапному порыву, взял Фейт за руки, наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Я буду заходить к тебе.
— Я знаю, — кивнула она. — А теперь — не заставляй свое будущее ждать.
Он встал, повернулся к королеве, по-прежнему не веря своим глазам. Он моргал так, словно никак не мог разглядеть ее как следует. Королевская свита сомкнулась вокруг них, как лепестки чужеземного цветка, и Снежная королева увела его прочь.
Глава 9
— Я хочу попросить его меня подвезти. Не могу я больше сидеть здесь и ждать. И так слишком много времени прошло. — Мун стояла у окна с тесным переплетом и смотрела на раскинувшийся внизу город. Мать с бабушкой сидели за грубым деревянным столом и чистили рыбу. Мун так ни разу к ним и не обернулась: ей было стыдно, но она продолжала выдумывать различные предлоги — главным образом для того, чтобы самой укрепиться в своем решении ехать в Карбункул. — Это судно заглянет сюда в лучшем случае через несколько месяцев. А ведь Спаркс позвал меня уже так давно!.. — Она тогда, к тому же, вернулась домой на целый месяц позже обещанного, и торговец, что привез ей письмо от Спаркса, успел снова уехать с их острова. Пальцы Мун побелели, сжимая деревянную оконную раму, украшенную ракушками, которые они со Спарксом вместе собирали на берегу еще детьми. Очень и очень не скоро к их островам приплывет другой корабль из Карбункула; ближайшим местом, где достаточно часто останавливались суда, плывущие в столицу, был залив Шотовер, почти на границе с Зимой, и одной отправляться в подобное путешествие не очень-то хотелось.
Однако сейчас в поле за деревней какой-то чужеземец чинил свой летающий корабль — такие корабли она видела в своих видениях во время Транса. То был самый настоящий инопланетянин, редкий гость в Нейте — мужчина с кожей медного цвета и странными, очень глубоко посаженными глазами, словно капюшоном скрытыми густыми бровями и надбровными дугам. Его воздушный корабль совершил здесь вынужденную посадку; она сама видела, как в то утро он вынырнул из сини небесной, а потом ей без конца пришлось отвечать на жадные вопросы односельчан. Она легко, немного гордясь собой, рассказала им все, что знала, о летающих машинах и о том, что бояться их нечего.
Сам инопланетянин тоже был рад, что кто-то из жителей деревни может достаточно хорошо объяснить остальным насчет его машины. Слушая его, Мун вдруг поняла, что ему столь же непросто было оказаться в их окружении, как и им — встретиться с ним на их собственном поле. Деревенские все сразу ушли, стоило ему проявить достаточную настойчивость, и позволили ему спокойно работать. Они надеялись, что если не будут обращать на чужеземца внимания, то он непременно скоро снова исчезнет.
Мун понимала, что нужно действовать как можно быстрее, пока инопланетянин действительно не исчез. Он, видимо, направлялся как раз в Карбункул — ведь все инопланетяне там живут. Ах, если б он только согласился взять ее с собой!..
— Но Мун, ты ведь теперь сивилла, — проговорила мать. Сердясь на нее за эти слова и одновременно чувствуя собственную вину, она обернулась.
— Я и не думала забывать об этом! Предсказатели нужны везде.
— Только не в Карбункуле. — Это мать сказала твердо и напряженно. — Я ведь не судьбу твою за тебя решить пытаюсь, я просто опасаюсь за твою жизнь. Теперь ты настоящая Дочь Моря. Я понимаю, что не могу запретить тебе жить по-своему. Да только предсказателей в Карбункуле ох как не любят! Если они узнают, что ты...
— Я знаю. — Она прикусила губу, вспомнив Данакиля Лю. — Очень хорошо знаю. Я буду очень осторожна и спрячу свой трилистник... — Она сжала его в ладони. — Пока не найду Спаркса.
— Неправильно он поступил, позвав тебя туда. — Мать поднялась и беспокойно заходила вокруг стола. — Он же должен был понимать, какой опасности подвергает тебя. Только о себе и думает! Подожди, пусть лучше сам явится. Небось, повзрослеет, так и о других тоже заботиться начнет.
Мун только головой замотала.
— Мама, это же Спаркс! Мы с тобой о ком говорим-то? Он ведь никогда не пожалуется, если уж его совсем не припрет. И меня он ни за что бы приехать не попросил, если б я не была ему очень нужна. — К тому же я однажды уже предала его. Она снова выглянула в окно. — Я-то его знаю. — Она потрогала раковину, вделанную в раму. Я люблю его.
Мать подошла и встала рядом; Мун чувствовала, что сомнения мешали ей сделать это сразу.
— Да уж, ты-то его знаешь. — Мать оглянулась на бабушку, которая по-прежнему сидела за столом и казалась совершенно поглощенной чисткой рыбы. — Ты знаешь его куда лучше, чем я знаю тебя. — Мать взяла Мун за плечи и повернула к себе; они посмотрели друг другу в лицо; в глазах матери светились восхищение и печаль. — Моя дочь — сивилла! Дитя, мною рожденное! Порой мне кажется, что я тебя и вовсе не знаю...
— Мама... — Мун прижалась щекой к огрубелой руке матери, лежавшей у нее на плече. — Не говори так, не надо!
Мать улыбнулась, словно Мун невзначай ответила на какой-то незаданный ею вопрос.
Мун выпрямилась и нежно сжала руку матери в своей руке.
— Я понимаю, я ведь только что вернулась домой, к вам, и мне так хотелось подольше побыть с вами. — Она еще сильнее сжала руку матери и потупилась. — Но мне, по крайней мере, нужно хотя бы переговорить с этим инопланетянином...
— Да-да, конечно, — мать кивнула, все еще как-то странно улыбаясь. Потом подобрала с полу плащ, что валялся у ног Мун. — Зато теперь я знаю, что Хозяйка на твоей стороне, если уж я сама не могу защитить тебя.
Мун накинула плащ и вышла из дому. Прошла по каменистой тропке к расположенным террасами полям. Теперь она почти бежала, опасаясь, что инопланетный корабль может взлететь в серое дождливое небо прямо у нее на глазах. Вскарабкавшись на нужное ей поле, она услышала громкий неземной вой его мощного мотора, казалось, повисший во влажном воздухе.
Однако сейчас в поле за деревней какой-то чужеземец чинил свой летающий корабль — такие корабли она видела в своих видениях во время Транса. То был самый настоящий инопланетянин, редкий гость в Нейте — мужчина с кожей медного цвета и странными, очень глубоко посаженными глазами, словно капюшоном скрытыми густыми бровями и надбровными дугам. Его воздушный корабль совершил здесь вынужденную посадку; она сама видела, как в то утро он вынырнул из сини небесной, а потом ей без конца пришлось отвечать на жадные вопросы односельчан. Она легко, немного гордясь собой, рассказала им все, что знала, о летающих машинах и о том, что бояться их нечего.
Сам инопланетянин тоже был рад, что кто-то из жителей деревни может достаточно хорошо объяснить остальным насчет его машины. Слушая его, Мун вдруг поняла, что ему столь же непросто было оказаться в их окружении, как и им — встретиться с ним на их собственном поле. Деревенские все сразу ушли, стоило ему проявить достаточную настойчивость, и позволили ему спокойно работать. Они надеялись, что если не будут обращать на чужеземца внимания, то он непременно скоро снова исчезнет.
Мун понимала, что нужно действовать как можно быстрее, пока инопланетянин действительно не исчез. Он, видимо, направлялся как раз в Карбункул — ведь все инопланетяне там живут. Ах, если б он только согласился взять ее с собой!..
— Но Мун, ты ведь теперь сивилла, — проговорила мать. Сердясь на нее за эти слова и одновременно чувствуя собственную вину, она обернулась.
— Я и не думала забывать об этом! Предсказатели нужны везде.
— Только не в Карбункуле. — Это мать сказала твердо и напряженно. — Я ведь не судьбу твою за тебя решить пытаюсь, я просто опасаюсь за твою жизнь. Теперь ты настоящая Дочь Моря. Я понимаю, что не могу запретить тебе жить по-своему. Да только предсказателей в Карбункуле ох как не любят! Если они узнают, что ты...
— Я знаю. — Она прикусила губу, вспомнив Данакиля Лю. — Очень хорошо знаю. Я буду очень осторожна и спрячу свой трилистник... — Она сжала его в ладони. — Пока не найду Спаркса.
— Неправильно он поступил, позвав тебя туда. — Мать поднялась и беспокойно заходила вокруг стола. — Он же должен был понимать, какой опасности подвергает тебя. Только о себе и думает! Подожди, пусть лучше сам явится. Небось, повзрослеет, так и о других тоже заботиться начнет.
Мун только головой замотала.
— Мама, это же Спаркс! Мы с тобой о ком говорим-то? Он ведь никогда не пожалуется, если уж его совсем не припрет. И меня он ни за что бы приехать не попросил, если б я не была ему очень нужна. — К тому же я однажды уже предала его. Она снова выглянула в окно. — Я-то его знаю. — Она потрогала раковину, вделанную в раму. Я люблю его.
Мать подошла и встала рядом; Мун чувствовала, что сомнения мешали ей сделать это сразу.
— Да уж, ты-то его знаешь. — Мать оглянулась на бабушку, которая по-прежнему сидела за столом и казалась совершенно поглощенной чисткой рыбы. — Ты знаешь его куда лучше, чем я знаю тебя. — Мать взяла Мун за плечи и повернула к себе; они посмотрели друг другу в лицо; в глазах матери светились восхищение и печаль. — Моя дочь — сивилла! Дитя, мною рожденное! Порой мне кажется, что я тебя и вовсе не знаю...
— Мама... — Мун прижалась щекой к огрубелой руке матери, лежавшей у нее на плече. — Не говори так, не надо!
Мать улыбнулась, словно Мун невзначай ответила на какой-то незаданный ею вопрос.
Мун выпрямилась и нежно сжала руку матери в своей руке.
— Я понимаю, я ведь только что вернулась домой, к вам, и мне так хотелось подольше побыть с вами. — Она еще сильнее сжала руку матери и потупилась. — Но мне, по крайней мере, нужно хотя бы переговорить с этим инопланетянином...
— Да-да, конечно, — мать кивнула, все еще как-то странно улыбаясь. Потом подобрала с полу плащ, что валялся у ног Мун. — Зато теперь я знаю, что Хозяйка на твоей стороне, если уж я сама не могу защитить тебя.
Мун накинула плащ и вышла из дому. Прошла по каменистой тропке к расположенным террасами полям. Теперь она почти бежала, опасаясь, что инопланетный корабль может взлететь в серое дождливое небо прямо у нее на глазах. Вскарабкавшись на нужное ей поле, она услышала громкий неземной вой его мощного мотора, казалось, повисший во влажном воздухе.