Страница:
— Я знаю. — Она кивнула ему, но все-таки снова оглянулась на море. Счастливого вам пути! Спокойной вам жизни — в раю! Она сделала несколько шагов по причалу и вновь оказалась перед многотысячной толпой зрителей. О, Хозяйка... Теперь я королева...
— Королева... королева... Снежная королева мертва! Да здравствует королева Лета! — Крики островитян оглушали, казались насмешкой.
Она коснулась своей маски влажными от водяной пыли руками, совершенно заледеневшими на ветру.
— О, мой народ... — Было ужасно трудно вновь открыть передо всеми свое лицо. Мун вдруг отчетливо почувствовала опасность, вспомнив ужас и изумление, мелькнувшие в глазах тех островитян, что были с нею рядом на краю причала и провожали Снежную королеву в последнее плавание. Теперь ее сходство с Ариенрод станет очевидным каждому — и прежде всего инопланетянам. Даже если они и подозревают правду... Она тряхнула головой, словно высвобождая те слова, которые должна была сказать ждущей их толпе. — Зима окончилась, наконец наступило Лето! Хозяйка приняла наш дар и вернет его девятикратно. Той жизни, что была прежде, тоже пришел конец — так пусть время унесет прочь память о ней, подобно тому, как волны уносят брошенную в них маску или опустевшую раковину. Веселитесь же и готовьтесь к началу новой жизни! — Она решительно приподняла маску и сняла ее.
Толпа — жители Зимы, Лета, инопланетяне — на какое-то мгновение превратилась в единое существо. Восторженный гул и шелест срываемых масок все усиливались — возникали открытые лица, свободные в эти мгновения от былых печалей, грехов и страхов. Волна радостных кличей и приветствий подхватила Мун, проникая ей в душу. Я непременно сделаю этот мир свободным!
Она продолжала стоять, держа маску высоко над головой, и тон толпы понемногу изменился; теперь стены пещеры-гавани дрожали от изумленных восклицаний; люди не верили собственным глазам... «Ариенрод... это Ариенрод!» Мун чувствовала, как пробуждаются и крепнут те суеверия, что всегда заставляли островитян цепенеть от страха, как по толпе, подобно невиданной паранойе, распространяется неверие; потом представила себе, что будет, когда неверие распространится по всему городу, когда начнется паника... Понимая это, она решила во что бы то ни стало немедленно остановить растущую панику — остановить прежде, чем потеряет все то, чего, собственно, еще и приобрести не успела. Как... Как же мне остановить их? И молитвенно прижав руку к трилистнику сивиллы, вытатуированному у нее на горле, она воскликнула:
— Жители Тиамат, Дети Моря! — Она одним движением разорвала ворот платья, открыв всем взорам магический знак. — Смотрите все! Да, я сивилла! Видите мой трилистник — я верно и преданно служу Хозяйке, а имя мое — Мун, Покорительница Зари, дочь Лета, хотя теперь я и стала вашей королевой. Спрашивайте, и я отвечу, и никогда не скажу вам ни одного лживого слова!
Постепенно крики стали смолкать, стихали все звуки; глаза каждого в Карбункуле были прикованы к трилистнику на горле королеве Лета, которая видна была и на многочисленных телеэкранах. Жители Зимы онемели от сковавшего их души ужаса и неуверенности, жители Лета — от переполнявшего их души восхищения той, что являла собой воплощение их Богини, возродившейся в этой юной сивилле. И краешком глаза Мун успела заметить странные, растерянные взгляды, которыми обменивались сидящие на трибунах инопланетяне, видя трилистник на горле женщины, как две капли воды похожей на Снежную королеву...
Продолжая молча наблюдать, хотя сердце билось так, что больно было дышать, она увидела, что постепенно во взглядах людей ослепляющее потрясение сменяется более привычным набором эмоций: от ужаса, смешанного с восхищением, до благоговения и отвращения в чистом виде... Многим казалось, что перед ними был ловко разыгран некий спектакль; на лицах были написаны смущение и неуверенность. Но ни на одном из этих лиц не могла она отыскать и следа вины, стыда, почтительного уважения, истинного понимания только что происшедшей трагедии. В другой раз... в другой раз та, что будет на моем месте, непременно прочтет на лицах своих подданных и все эти чувства.
Пробежав взглядом по рядам, Мун осмотрелась спокойней. Она стояла в окружении самых старых представителей различных родов островитян. Спаркс по-прежнему ожидал ее возле пустого кресла; его пылающие огнем волосы словно факел указывали ей путь... Он был весь напряжен, как натянутая тетива лука. Мун спокойно подошла к нему и молча встала с ним рядом, снова глядя туда, где среди волн все еще кружились украшавшие носилки цветы и зеленые ветки. Толпа по-прежнему чего-то ждала, неуверенно перешептываясь.
— Они ждут твоего слова, Хозяйка. — К Мун наклонилась та женщина из рода Удачи, что руководила ею во время состязаний.
Она согласно кивнула, снова удивившись себе, как поражалась без конца в течение всей этой оглушительной и праздничной Ночи Масок, не зная, однако, какие слова смогли бы заставить этих людей выслушать ее и понять... поверить...
Слова отыскались внезапно — но отнюдь не благодаря той, что определяла все ее действия до сих пор, нет, слова эти были порождены силой ее собственных чувств, ее собственным сердцем!
— Люди Тиамат, Хозяйка уже благословила меня однажды, подарив мне человека, с которым я могла разделить свою жизнь. — Она посмотрела на Спаркса, стоявшего с нею рядом, и коснулась его руки, холодной, безжизненной, плетью висевшей вдоль тела. — Потом она благословила меня во второй раз, сделав сивиллой, и в третий — сделав королевой. Я много думала о своей счастливой судьбе и о судьбе этого мира, которую суждено разделить каждому из нас. Я молила Хозяйку указать мне путь, следуя которому я могла бы выполнить Ее волю, стать Ее воплощением. И Она ответила мне! — Да так, как мне и в голову не приходило! Мун помолчала, глядя в море и думая о тайне, что крылась под этими темными волнами. — Я уверена, что обязательно есть причина того, что Она явила вам себя в моем лице, в лице сивиллы. Я пока что не очень хорошо вижу тот путь, что откроется перед нами в ближайшем будущем, но знаю: для того, чтобы пройти по этому пути до конца, чтобы осуществить задуманное Ею, мне нужна будет помощь — помощь всех вас и особенно предсказателей. В Карбункул пришло Лето! Отныне этот город не является запретным для предсказателей — более того, я прошу их считать его своим родным домом! Островитяне! Вернувшись домой, передайте мои слова своим сивиллам и предсказателям, скажите, что я прошу их приехать сюда, если это для них возможно, — не навсегда, а просто в гости — и я расскажу им о той великой роли, которую они должны сыграть в строительстве нашего общего будущего.
Она помолчала, слыша, как перешептываются в толпе, и пытаясь угадать, поняли ли ее люди. Потом посмотрела украдкой на стоявших вокруг нее старейшин и с облегчением заметила на их лицах выражение доброжелательного и благоговейного изумления. Жители Зимы, разумеется, будут сопротивляться — она инстинктивно чувствовала это, — ибо впитали в плоть и кровь страх и ненависть по отношению к предсказателям. Она должна дать им тоже какую-то надежду, предоставить и им возможность участвовать в созидании будущего. Мун видела, как застыли в ожидании чего-то инопланетяне, и чувствовала, сколь велик риск, который она взяла на себя, пригласив в Карбункул предсказателей, и сколь хрупко то равновесие, которое ей всеми силами придется поддерживать, пока инопланетяне не покинут Тиамат...
— Если я... если вам покажется, что я отступаю от древних традиций и следую неведомым путем, без дорог, прошу вас: верьте мне! Постарайтесь понять, что именно меня избрала Хозяйка для исполнения своей воли... — Она говорила уверенно и спокойно. — Она мой капитан, Она прокладывает путь моего корабля под неведомыми мне звездами... — Куда более неведомыми, чем те, что светятся над нашими головами. Мун снова посмотрела в сторону инопланетян. — Итак, мой первый королевский указ таков: полученное жителями Зимы от инопланетян не должно быть выброшено в море! — Предвкушение подлинной власти, ощущение собственной силы и несокрушимой энергии пело в ее душе. — Вы меня слышите? — И прежде, чем гул толпы заглушил ее голос, выкрикнула:
— Вещи, сделанные руками иноземцев, оскорбляют наши воды. Море задыхается от них. Так что каждому из жителей Зимы требуется принести Хозяйке не более трех даров — не более! И пусть каждый выберет свой подарок сам. Время... Об остальном позаботится время! — Она скрестила руки на груди и стояла, готовая встретить волну гнева.
Однако по толпе прошла лишь легкая рябь испуга и растерянности; то здесь, то там среди изумленных и обрадованных жителей Зимы сверкали всплески смеха или аплодисментов. Мун глубоко вздохнула, с трудом осмеливаясь поверить... Они доверяют мне! Они меня слушают; они сделают все, что я велю... Она, наконец, поняла то, что давно уже знала Ариенрод: как легко могут сгореть в пламени столь могущественной власти и сдерживающие ее самое оковы, и то, что эта власть призвана была охранять...
— Благодарю тебя, о мой народ! — И она склонила голову.
Островитяне смотрели на нее с покорной почтительностью, и только в глазах Спаркса светилась какая-то кошачья настороженность, словно он почуял, что она ощутила, наконец, всю полноту своей власти, и опасался этого.
Она быстро посмотрела на него и отвернулась, стараясь во что бы то ни стало сохранить спокойствие на лице, и тут увидела, что с трибуны напротив к ней спускается сам премьер-министр, намереваясь лично поздравить ее и официально объявить ее главой одного из государств Гегемонии. Потом она заметила среди членов Ассамблеи и Первого секретаря Сайруса, испытав какое-то весьма неприятное предчувствие. Она слегка подтолкнула Спаркса локтем, глазами указав ему на отца; он изо всех сил постарался ответить на приветливую улыбку Сайруса и тут же снова уставился на своего деда премьер-министра, который начал произносить приветственную речь в адрес новой королевы.
К счастью, речи премьер-министра, Верховного судьи и еще десятка других высокопоставленных лиц, о функциях которых она никогда даже не слышала, были краткими и доброжелательными. Мун терпеливо выслушала их, словно щитом защищенная от излишней самоуверенности ораторов своим тайным знанием, однако замечала в лице каждого из них подозрительность и недоверие, вызванные ее неожиданным обращением к народу Тиамат. Верховный судья, например, смотрел на нее слишком долго и слишком внимательно; однако и он, как остальные, промямлил обычные поздравления, восхваляя совершаемое согласно традиции очередное соскальзывание Тиамат в пропасть невежества. Он настоятельно просил королеву Лета не слишком отклоняться от традиционного пути развития — и быть готовой к самым неожиданным последствиям любых ее нововведений. Она ласково улыбнулась ему.
Последней из официальных лиц, желавших принести ей свои поздравления, оказалась комиссар полиции ПалаТион. Когда ПалаТион проходила мимо Верховного судьи, Мун заметила, что они обменялись взглядами, и в глазах ПалаТион вспыхнуло яростное упрямство, не погасшее и тогда, когда она уже стояла перед новой королевой.
— Ваше величество, — ПалаТион склонилась в церемонном поклоне, — приношу вам свои поздравления! — Было совершенно очевидно, что она считает все это действо полнейшей нелепостью.
Мун позволила себе улыбнуться более открыто.
— Благодарю вас, комиссар. Знаете, я не менее вашего удивлена собственным присутствием здесь. — Она вдруг почувствовала себя страшно неуклюжей, губы совершенно не слушались.
— Я очень сомневаюсь в этом, ваше величество. Но кто знает?.. — ПалаТион загадочно пожала плечами и сказала громче:
— Признание вас королевой Лета кладет конец моим функциям комиссара полиции и моей ответственности за то, что происходит на Тиамат. Как и официальной власти Гегемонии на этой планете — до тех пор, пока мы не вернемся сюда снова через сто лет. Теперь вся ответственность за поддержание здесь порядка ложится на вас.
Мун кивнула.
— Я знаю, комиссар. Благодарю вас за службу моему народу... и особенно детям Лета, ибо вы спасли нас от... этой чумы! Я перед вами в неоплатном долгу... — Дважды в долгу... Мун склонила перед ней голову.
ПалаТион потупилась было, потом посмотрела королеве прямо в глаза.
— Я всего лишь выполняла свой долг, ваше величество. — Но на лице ее Мун, к удивлению своему, вдруг прочитала благодарность.
— Тиамат очень жаль расставаться с истинными своими друзьями, с вами например. И мне тоже очень жаль. У нас не так уж много настоящих друзей — И все они очень нужны нам.
ПалаТион еле заметно улыбнулась.
— Друзей порой можно обнаружить в самых неожиданных местах, ваше величество... Случается, правда, что понимаешь это, когда уже слишком поздно. То же самое и с врагами. — Она понизила голос. — Будь осторожна, Мун, пока последний корабль не покинет Звездный порт. Не пытайся опередить события. Гораздо больше людей, чем тебе кажется, хотели бы узнать, кто ты такая на самом деле. Ты бы уже сидела в тюрьме, если бы Верховный судья не понимал, что это вызовет всенародное восстание... Тебе так легко сходят с рук всякие новшества только потому, что традиционный обряд практически утратил свой смысл, слишком многим стал безразличен.
Мун широко раскрыла глаза, руки ее на фоне красного кресла казались белыми, как алебастр.
— Что вы хотите этим сказать?
— У Гегемонии свои способы расправляться с теми, кто тайно хранит и накапливает технические знания. Этого нельзя недооценивать — ни на секунду не забывай о сотрудниках Межгалактического Кордона. Сейчас это лучший совет, какой только может дать тебе настоящий друг.
— Благодарю вас, комиссар. — Мун выпрямилась и расправила плечи, старательно скрывая тревогу. — Но и эта опасность не остановит меня. — Потому что настоящий ключ к будущему — у меров.
ПалаТион уже повернулась, чтобы уйти, но тут взгляд ее упал на инопланетян, расположившихся на трибунах.
— Ваше величество, — она снова подошла ближе к Мун и говорила теперь очень тихо, почти неслышно, — я верю в благородную цель ваших грядущих свершений! Я верю в справедливость ваших намерений. И я не хочу, чтобы кто-нибудь помешал вашим планам. — Мун показалось, что ПалаТион коснулась ее рукой, однако та даже не пошевелилась. — Мало того, я хочу помочь вам, — она заторопилась. — Я... я предлагаю вам свои услуги, свои знания, свой опыт, всю свою оставшуюся жизнь — если, конечно, вы сами захотите воспользоваться ими. И если позволите мне использовать их во имя благородной цели.
Мун понимала, что за этими словами кроется нечто значительно более важное и более глубокое.
— Неужели вы... хотите остаться? На Тиамат? — Это прозвучало так глупо и так не по-королевски, что даже Спаркс с изумлением покосился на нее.
Но ПалаТион, казалось, даже не заметила этой оплошности Мун.
— Не на той Тиамат, что существовала до сих пор. Но на той, что будет создана. — В ее темных, чуть раскосых глазах одновременно читался и вопрос, и требование, и обещание.
— Вы ведь комиссар полиции... слуга Гегемонии... почему же? — Мун тряхнула головой, не сомневаясь, что ПалаТион говорила совершенно искренне, однако все же с трудом осознавая это.
— Все на свете меняется, — просто сказала ПалаТион.
— Это не ответ! — вмешался Спаркс. — Мне не улыбается провести остаток жизни под присмотром комиссара полиции.
ПалаТион провела рукой по лицу.
— Тебе все еще мало? А от тебя я много доказательств требовала, Покоритель Зари?
Он потупился и ничего не ответил.
— Чтобы рассказать, что послужило причиной столь значительных перемен во мне, потребуется целая жизнь. Но поверьте, причины эти достаточно серьезны.
— Но ведь если вы не улетите вместе со всеми, то можете потом горько пожалеть об этом — если передумаете, — проговорила Мун. — Вы уверены, что так хотите остаться?
— Не уверена. — ПалаТион снова посмотрела на инопланетян, таких невыразимо далеких от того мира, к которому она сейчас протягивала руки... — А впрочем, что я, черт побери, теряю? Да, я уверена. — И она, наконец, открыто улыбнулась Мун.
— В таком случае, оставайтесь! — Мун тоже улыбнулась. Если Тиамат сумела так изменить тебя, значит, сможет и сама перемениться... мы поможем ей... я смогу! — Все, чем вы захотите помочь нам, я приму с благодарностью, комиссар...
— Джеруша.
— Хорошо, Джеруша. — Мун коснулась ее руки в традиционном приветствии.
— Я должна носить это, — Джеруша показала на свою форму, — пока последний корабль не покинет Тиамат. После чего мой долг по отношению к Гегемонии будет выполнен, и я всей душой готова буду принадлежать будущему.
Мун кивнула.
— А теперь разрешите мне удалиться, ваше величество: я спешу исправить свои старые ошибки. Мне необходимо сообщить одну очень важную вещь человеку, который не умеет выражать вслух собственные чувства.
Мун с абсолютно непроницаемым видом смотрела вслед комиссару ПалаТион, направлявшейся к трибунам инопланетян. Потом снова встала и объявила конец Фестиваля и Зимы. Но то было лишь начало Смены Времен Года.
Холодный рассвет долетел на крыльях ветра и в эту подземную гавань; в свете наступающего дня Мун шла рядом со Спарксом по Главной улице Карбункула, окруженная толпой наиболее явных своих приверженцев, слыша позади поскрипывание и вздохи судов и крики усталых моряков. Немыслимое количество кораблей, буквально скрывавших под собой воды гавани, уже начинало уменьшаться; суда начали свой исход из столицы.
Скоро сюда прибудут дети Лета. Праздник Смены Времен года служил для них началом очередной миграции к северу. Летом южные широты Тиамат становились практически непригодными для жизни — казалось, само море восстает против островитян, вынуждая их переселяться в северные широты и само продвигаясь с ними вместе.
Жители Зимы теперь должны были разделить с островитянами ту обширную территорию, что до сей поры принадлежала им одним, а также — приспособиться к новому, более тесному сосуществованию и сотрудничеству с детьми Лета без какой бы то ни было поддержки инопланетян. Знать Карбункула, как всегда, переселится в свои поместья, вновь обретая навыки обычных земледельцев и стремясь сохранить свое благополучие.
И среди всех этих передвижек и хаоса Мун должна будет начать строительство новой жизни на Тиамат.
— Зря, видно, я думала, что, как только доберусь до Карбункула, все мои проблемы останутся позади! Они только начинаются... — жалобно проговорила она, и дыхание ее тут же превратилось в облачко морозного тумана. Даже сейчас, рядом со Спарксом, слушая успокаивающий шум моря, она чувствовала страшный гнет неведомого грядущего, а Карбункул высился над ней, словно его зловещий символ. Она на мгновение остановилась и оперлась о покрытый ржавчиной и мхом парапет, глядя на неспокойные черно-зеленые волны. Спаркс тоже остановился — он весь день был рядом с нею, пытаясь изо всех сил утвердить ее в мысли о том, что перемены совершаются к лучшему и неизбежно смешивают всех — друзей и врагов, любимцев и жертвы.
— Сейчас у тебя есть на кого опереться. И появятся новые сторонники. Тебе не придется нести эту ношу одной. У тебя всегда будут помощники. — В голосе Спаркса невольно послышалась горечь, и он слегка отодвинулся от Мун. Она понимала, что все те, на кого она должна будет опираться впредь, знают, кем Спаркс был прежде; и даже если они не испытывают ненависти к нему, то всегда будут напоминать ему о той ужасной роли, которую он сыграл в прошлом, будя в нем ненависть к самому себе. — Никто никогда не правит в одиночку... даже Ариенрод.
— Я не Ариенрод! — Она тут же умолкла, догадавшись, что он вкладывал в свои слова совсем иной смысл, однако сдержаться не успела. — Я думала, что ты...
— Я вовсе не это имел в виду.
— Я знаю. — Но знала также и то, что он всегда будет вспоминать Ариенрод, глядя на нее, — потому что Ариенрод всегда будет жива и в его памяти, и в лице Мун, так что порой им трудно будет посмотреть друг другу в глаза. Она стерла с лица осевший на него утренний туман. За мрачной громадой города на западе еще виднелась тоненькая, яркая, точно радуга, полоска непогасшей зари. — Когда же мы теперь снова увидим хоть одну радугу?
Что-то мягко плеснуло в воде прямо под ними. Посмотрев вниз, Мун увидела плоскую голову на гибкой шее, изящно приподнятую над водой. Темные глаза пытались заглянуть ей в лицо. У нее перехватило дыхание, и она услышала, как Спаркс невольно выдохнул: «Нет!»
— Спаркс! — Она успела схватить его за руку как раз тогда, когда он уже собрался бежать прочь. — Погоди. Не беги.
— Зачем ты удерживаешь меня, Мун?
Она, не отвечая, присела на корточки, потянув его за собою; ее расшитая бисером зеленоватая вуаль зашелестела по доскам причала. Мер подплыл к ней так близко, что она могла коснуться рукой его теплой шеи.
— Что ты здесь делаешь?
Но одинокий мер молча смотрел на нее черными блестящими глазами, словно и у него не было ответа на этот вопрос. Однако он явно не собирался никуда уплывать, лишь ритмично пошлепывал своими ластами по усыпанной праздничным мусором поверхности воды. Потом вдруг начал тихо и монотонно напевать не предназначенную для одного голоса песнь, заменяя собой отсутствующий хор. Эти песни... почему ты поешь их? Может быть, это не просто песни? Может быть, в них говорится о цели твоего существования, о твоем предназначении, о твоих обязанностях? Вот только ты не очень-то понимаешь это... Волнение охватило Мун. Нгенет! Нгенет может помочь ей научиться понимать меров. И, если она права в своих предположениях, она сможет потом научить их...
Она сегодня видела Нгенета в толпе и заметила на лице его гордость и надежду, но возможности подойти к нему ближе у нее не было. И еще она заметила, как глаза его вспыхнули огнем непрощения при виде Спаркса. Она по-прежнему крепко держала Спаркса за руку, потом попыталась заставить его коснуться головы мера, но Спаркс застонал так, словно она держала его руку над огнем. Мер загадочно глянул ему в лицо и плавно ушел в темную воду, так и не подплыв ближе.
Мун отпустила руку Спаркса, и та безжизненно повисла над водой. Спаркс медленно приблизил руку к глазам и скрючился у перил.
Мун услышала за спиной недоверчивые возгласы вездесущих представителей рода Удачи, которые под видом сопровождения королевы Лета на самом деле весь день пытались руководить ею. Она уже вызвала их недовольство своим страстным выступлением и нарушением ритуала и теперь понимала, что из-за своего «королевского» прошлого они вполне могут стать весьма опасными для нее в будущем. Сейчас они были ей особенно неприятны — ей так хотелось, чтобы их оставили со Спарксом наедине, ничем не нарушая его горестных переживаний. Только теперь она отчетливо поняла, что, став королевой, отнюдь не стала более свободной, но напротив, лишилась и свободы, и независимости.
— Море никогда ничего не забывает, Спарки. Но Хозяйка способна простить... — Мун погладила Спаркса по голове, взяла его холодное, залитое слезами лицо в свои тоже ледяные и влажные ладони, ощущая его теперешний стыд как острый нерастаявший осколок ледяного неверия. — Просто нужно время.
— И целой жизни мне не хватит! — Он собственной рукой вонзил себе в сердце этот острый осколок. Нет, никогда он не будет чувствовать себя своим ни здесь, ни в другом месте, пока не обретет душевного покоя...
— Ах, Спаркс... пусть море будет свидетелем: сердце мое принадлежит тебе, одному лишь тебе, безраздельно и навсегда! — Она сказала это даже с каким-то вызовом; ей так хотелось, чтобы он почувствовал, как нужен ей, как важно ей знать, что он это понимает.
— Пусть море будет свидетелем... — Он повторил слова клятвы, и голос его постепенно становился спокойнее, теплее.
— Спаркс... там, над морем, уже начался новый день, хотя здесь, в Карбункуле, день и ночь различить невозможно. Давай найдем себе место для ночлега — такое, где ты мог бы забыть, что я королева. Где я сама забыла бы об этом... — Она покосилась на тех, из рода Удачи. Но что ждет нас завтра? — А завтра все постепенно начнет становиться на свои места. Завтра сегодняшний день будет уже позади; а послезавтра... — Она откинула назад упавшие на глаза волосы и посмотрела на темные морские волны, где уже не осталось и следа той страшной жертвы, которую они принесли Хозяйке на утренней заре. Море отдыхало, величественное в своем равнодушии, непроницаемое, точно зеркало, в котором отражалось лицо вечной истины. Мне кажется, сегодняшний день никогда не кончится в Карбункуле... неужели завтра все-таки наступит? Она уже видела будущее — то самое, которое никогда не наступит, если она потерпит поражение, если споткнется, если проявит хотя бы минутную слабость... Она вдруг прошептала Спарксу в самое ухо:
— Ах, Спарки, мне так страшно!
Он только крепко обнял ее и ничего не ответил.
Глава 56
— Королева... королева... Снежная королева мертва! Да здравствует королева Лета! — Крики островитян оглушали, казались насмешкой.
Она коснулась своей маски влажными от водяной пыли руками, совершенно заледеневшими на ветру.
— О, мой народ... — Было ужасно трудно вновь открыть передо всеми свое лицо. Мун вдруг отчетливо почувствовала опасность, вспомнив ужас и изумление, мелькнувшие в глазах тех островитян, что были с нею рядом на краю причала и провожали Снежную королеву в последнее плавание. Теперь ее сходство с Ариенрод станет очевидным каждому — и прежде всего инопланетянам. Даже если они и подозревают правду... Она тряхнула головой, словно высвобождая те слова, которые должна была сказать ждущей их толпе. — Зима окончилась, наконец наступило Лето! Хозяйка приняла наш дар и вернет его девятикратно. Той жизни, что была прежде, тоже пришел конец — так пусть время унесет прочь память о ней, подобно тому, как волны уносят брошенную в них маску или опустевшую раковину. Веселитесь же и готовьтесь к началу новой жизни! — Она решительно приподняла маску и сняла ее.
Толпа — жители Зимы, Лета, инопланетяне — на какое-то мгновение превратилась в единое существо. Восторженный гул и шелест срываемых масок все усиливались — возникали открытые лица, свободные в эти мгновения от былых печалей, грехов и страхов. Волна радостных кличей и приветствий подхватила Мун, проникая ей в душу. Я непременно сделаю этот мир свободным!
Она продолжала стоять, держа маску высоко над головой, и тон толпы понемногу изменился; теперь стены пещеры-гавани дрожали от изумленных восклицаний; люди не верили собственным глазам... «Ариенрод... это Ариенрод!» Мун чувствовала, как пробуждаются и крепнут те суеверия, что всегда заставляли островитян цепенеть от страха, как по толпе, подобно невиданной паранойе, распространяется неверие; потом представила себе, что будет, когда неверие распространится по всему городу, когда начнется паника... Понимая это, она решила во что бы то ни стало немедленно остановить растущую панику — остановить прежде, чем потеряет все то, чего, собственно, еще и приобрести не успела. Как... Как же мне остановить их? И молитвенно прижав руку к трилистнику сивиллы, вытатуированному у нее на горле, она воскликнула:
— Жители Тиамат, Дети Моря! — Она одним движением разорвала ворот платья, открыв всем взорам магический знак. — Смотрите все! Да, я сивилла! Видите мой трилистник — я верно и преданно служу Хозяйке, а имя мое — Мун, Покорительница Зари, дочь Лета, хотя теперь я и стала вашей королевой. Спрашивайте, и я отвечу, и никогда не скажу вам ни одного лживого слова!
Постепенно крики стали смолкать, стихали все звуки; глаза каждого в Карбункуле были прикованы к трилистнику на горле королеве Лета, которая видна была и на многочисленных телеэкранах. Жители Зимы онемели от сковавшего их души ужаса и неуверенности, жители Лета — от переполнявшего их души восхищения той, что являла собой воплощение их Богини, возродившейся в этой юной сивилле. И краешком глаза Мун успела заметить странные, растерянные взгляды, которыми обменивались сидящие на трибунах инопланетяне, видя трилистник на горле женщины, как две капли воды похожей на Снежную королеву...
Продолжая молча наблюдать, хотя сердце билось так, что больно было дышать, она увидела, что постепенно во взглядах людей ослепляющее потрясение сменяется более привычным набором эмоций: от ужаса, смешанного с восхищением, до благоговения и отвращения в чистом виде... Многим казалось, что перед ними был ловко разыгран некий спектакль; на лицах были написаны смущение и неуверенность. Но ни на одном из этих лиц не могла она отыскать и следа вины, стыда, почтительного уважения, истинного понимания только что происшедшей трагедии. В другой раз... в другой раз та, что будет на моем месте, непременно прочтет на лицах своих подданных и все эти чувства.
Пробежав взглядом по рядам, Мун осмотрелась спокойней. Она стояла в окружении самых старых представителей различных родов островитян. Спаркс по-прежнему ожидал ее возле пустого кресла; его пылающие огнем волосы словно факел указывали ей путь... Он был весь напряжен, как натянутая тетива лука. Мун спокойно подошла к нему и молча встала с ним рядом, снова глядя туда, где среди волн все еще кружились украшавшие носилки цветы и зеленые ветки. Толпа по-прежнему чего-то ждала, неуверенно перешептываясь.
— Они ждут твоего слова, Хозяйка. — К Мун наклонилась та женщина из рода Удачи, что руководила ею во время состязаний.
Она согласно кивнула, снова удивившись себе, как поражалась без конца в течение всей этой оглушительной и праздничной Ночи Масок, не зная, однако, какие слова смогли бы заставить этих людей выслушать ее и понять... поверить...
Слова отыскались внезапно — но отнюдь не благодаря той, что определяла все ее действия до сих пор, нет, слова эти были порождены силой ее собственных чувств, ее собственным сердцем!
— Люди Тиамат, Хозяйка уже благословила меня однажды, подарив мне человека, с которым я могла разделить свою жизнь. — Она посмотрела на Спаркса, стоявшего с нею рядом, и коснулась его руки, холодной, безжизненной, плетью висевшей вдоль тела. — Потом она благословила меня во второй раз, сделав сивиллой, и в третий — сделав королевой. Я много думала о своей счастливой судьбе и о судьбе этого мира, которую суждено разделить каждому из нас. Я молила Хозяйку указать мне путь, следуя которому я могла бы выполнить Ее волю, стать Ее воплощением. И Она ответила мне! — Да так, как мне и в голову не приходило! Мун помолчала, глядя в море и думая о тайне, что крылась под этими темными волнами. — Я уверена, что обязательно есть причина того, что Она явила вам себя в моем лице, в лице сивиллы. Я пока что не очень хорошо вижу тот путь, что откроется перед нами в ближайшем будущем, но знаю: для того, чтобы пройти по этому пути до конца, чтобы осуществить задуманное Ею, мне нужна будет помощь — помощь всех вас и особенно предсказателей. В Карбункул пришло Лето! Отныне этот город не является запретным для предсказателей — более того, я прошу их считать его своим родным домом! Островитяне! Вернувшись домой, передайте мои слова своим сивиллам и предсказателям, скажите, что я прошу их приехать сюда, если это для них возможно, — не навсегда, а просто в гости — и я расскажу им о той великой роли, которую они должны сыграть в строительстве нашего общего будущего.
Она помолчала, слыша, как перешептываются в толпе, и пытаясь угадать, поняли ли ее люди. Потом посмотрела украдкой на стоявших вокруг нее старейшин и с облегчением заметила на их лицах выражение доброжелательного и благоговейного изумления. Жители Зимы, разумеется, будут сопротивляться — она инстинктивно чувствовала это, — ибо впитали в плоть и кровь страх и ненависть по отношению к предсказателям. Она должна дать им тоже какую-то надежду, предоставить и им возможность участвовать в созидании будущего. Мун видела, как застыли в ожидании чего-то инопланетяне, и чувствовала, сколь велик риск, который она взяла на себя, пригласив в Карбункул предсказателей, и сколь хрупко то равновесие, которое ей всеми силами придется поддерживать, пока инопланетяне не покинут Тиамат...
— Если я... если вам покажется, что я отступаю от древних традиций и следую неведомым путем, без дорог, прошу вас: верьте мне! Постарайтесь понять, что именно меня избрала Хозяйка для исполнения своей воли... — Она говорила уверенно и спокойно. — Она мой капитан, Она прокладывает путь моего корабля под неведомыми мне звездами... — Куда более неведомыми, чем те, что светятся над нашими головами. Мун снова посмотрела в сторону инопланетян. — Итак, мой первый королевский указ таков: полученное жителями Зимы от инопланетян не должно быть выброшено в море! — Предвкушение подлинной власти, ощущение собственной силы и несокрушимой энергии пело в ее душе. — Вы меня слышите? — И прежде, чем гул толпы заглушил ее голос, выкрикнула:
— Вещи, сделанные руками иноземцев, оскорбляют наши воды. Море задыхается от них. Так что каждому из жителей Зимы требуется принести Хозяйке не более трех даров — не более! И пусть каждый выберет свой подарок сам. Время... Об остальном позаботится время! — Она скрестила руки на груди и стояла, готовая встретить волну гнева.
Однако по толпе прошла лишь легкая рябь испуга и растерянности; то здесь, то там среди изумленных и обрадованных жителей Зимы сверкали всплески смеха или аплодисментов. Мун глубоко вздохнула, с трудом осмеливаясь поверить... Они доверяют мне! Они меня слушают; они сделают все, что я велю... Она, наконец, поняла то, что давно уже знала Ариенрод: как легко могут сгореть в пламени столь могущественной власти и сдерживающие ее самое оковы, и то, что эта власть призвана была охранять...
— Благодарю тебя, о мой народ! — И она склонила голову.
Островитяне смотрели на нее с покорной почтительностью, и только в глазах Спаркса светилась какая-то кошачья настороженность, словно он почуял, что она ощутила, наконец, всю полноту своей власти, и опасался этого.
Она быстро посмотрела на него и отвернулась, стараясь во что бы то ни стало сохранить спокойствие на лице, и тут увидела, что с трибуны напротив к ней спускается сам премьер-министр, намереваясь лично поздравить ее и официально объявить ее главой одного из государств Гегемонии. Потом она заметила среди членов Ассамблеи и Первого секретаря Сайруса, испытав какое-то весьма неприятное предчувствие. Она слегка подтолкнула Спаркса локтем, глазами указав ему на отца; он изо всех сил постарался ответить на приветливую улыбку Сайруса и тут же снова уставился на своего деда премьер-министра, который начал произносить приветственную речь в адрес новой королевы.
К счастью, речи премьер-министра, Верховного судьи и еще десятка других высокопоставленных лиц, о функциях которых она никогда даже не слышала, были краткими и доброжелательными. Мун терпеливо выслушала их, словно щитом защищенная от излишней самоуверенности ораторов своим тайным знанием, однако замечала в лице каждого из них подозрительность и недоверие, вызванные ее неожиданным обращением к народу Тиамат. Верховный судья, например, смотрел на нее слишком долго и слишком внимательно; однако и он, как остальные, промямлил обычные поздравления, восхваляя совершаемое согласно традиции очередное соскальзывание Тиамат в пропасть невежества. Он настоятельно просил королеву Лета не слишком отклоняться от традиционного пути развития — и быть готовой к самым неожиданным последствиям любых ее нововведений. Она ласково улыбнулась ему.
Последней из официальных лиц, желавших принести ей свои поздравления, оказалась комиссар полиции ПалаТион. Когда ПалаТион проходила мимо Верховного судьи, Мун заметила, что они обменялись взглядами, и в глазах ПалаТион вспыхнуло яростное упрямство, не погасшее и тогда, когда она уже стояла перед новой королевой.
— Ваше величество, — ПалаТион склонилась в церемонном поклоне, — приношу вам свои поздравления! — Было совершенно очевидно, что она считает все это действо полнейшей нелепостью.
Мун позволила себе улыбнуться более открыто.
— Благодарю вас, комиссар. Знаете, я не менее вашего удивлена собственным присутствием здесь. — Она вдруг почувствовала себя страшно неуклюжей, губы совершенно не слушались.
— Я очень сомневаюсь в этом, ваше величество. Но кто знает?.. — ПалаТион загадочно пожала плечами и сказала громче:
— Признание вас королевой Лета кладет конец моим функциям комиссара полиции и моей ответственности за то, что происходит на Тиамат. Как и официальной власти Гегемонии на этой планете — до тех пор, пока мы не вернемся сюда снова через сто лет. Теперь вся ответственность за поддержание здесь порядка ложится на вас.
Мун кивнула.
— Я знаю, комиссар. Благодарю вас за службу моему народу... и особенно детям Лета, ибо вы спасли нас от... этой чумы! Я перед вами в неоплатном долгу... — Дважды в долгу... Мун склонила перед ней голову.
ПалаТион потупилась было, потом посмотрела королеве прямо в глаза.
— Я всего лишь выполняла свой долг, ваше величество. — Но на лице ее Мун, к удивлению своему, вдруг прочитала благодарность.
— Тиамат очень жаль расставаться с истинными своими друзьями, с вами например. И мне тоже очень жаль. У нас не так уж много настоящих друзей — И все они очень нужны нам.
ПалаТион еле заметно улыбнулась.
— Друзей порой можно обнаружить в самых неожиданных местах, ваше величество... Случается, правда, что понимаешь это, когда уже слишком поздно. То же самое и с врагами. — Она понизила голос. — Будь осторожна, Мун, пока последний корабль не покинет Звездный порт. Не пытайся опередить события. Гораздо больше людей, чем тебе кажется, хотели бы узнать, кто ты такая на самом деле. Ты бы уже сидела в тюрьме, если бы Верховный судья не понимал, что это вызовет всенародное восстание... Тебе так легко сходят с рук всякие новшества только потому, что традиционный обряд практически утратил свой смысл, слишком многим стал безразличен.
Мун широко раскрыла глаза, руки ее на фоне красного кресла казались белыми, как алебастр.
— Что вы хотите этим сказать?
— У Гегемонии свои способы расправляться с теми, кто тайно хранит и накапливает технические знания. Этого нельзя недооценивать — ни на секунду не забывай о сотрудниках Межгалактического Кордона. Сейчас это лучший совет, какой только может дать тебе настоящий друг.
— Благодарю вас, комиссар. — Мун выпрямилась и расправила плечи, старательно скрывая тревогу. — Но и эта опасность не остановит меня. — Потому что настоящий ключ к будущему — у меров.
ПалаТион уже повернулась, чтобы уйти, но тут взгляд ее упал на инопланетян, расположившихся на трибунах.
— Ваше величество, — она снова подошла ближе к Мун и говорила теперь очень тихо, почти неслышно, — я верю в благородную цель ваших грядущих свершений! Я верю в справедливость ваших намерений. И я не хочу, чтобы кто-нибудь помешал вашим планам. — Мун показалось, что ПалаТион коснулась ее рукой, однако та даже не пошевелилась. — Мало того, я хочу помочь вам, — она заторопилась. — Я... я предлагаю вам свои услуги, свои знания, свой опыт, всю свою оставшуюся жизнь — если, конечно, вы сами захотите воспользоваться ими. И если позволите мне использовать их во имя благородной цели.
Мун понимала, что за этими словами кроется нечто значительно более важное и более глубокое.
— Неужели вы... хотите остаться? На Тиамат? — Это прозвучало так глупо и так не по-королевски, что даже Спаркс с изумлением покосился на нее.
Но ПалаТион, казалось, даже не заметила этой оплошности Мун.
— Не на той Тиамат, что существовала до сих пор. Но на той, что будет создана. — В ее темных, чуть раскосых глазах одновременно читался и вопрос, и требование, и обещание.
— Вы ведь комиссар полиции... слуга Гегемонии... почему же? — Мун тряхнула головой, не сомневаясь, что ПалаТион говорила совершенно искренне, однако все же с трудом осознавая это.
— Все на свете меняется, — просто сказала ПалаТион.
— Это не ответ! — вмешался Спаркс. — Мне не улыбается провести остаток жизни под присмотром комиссара полиции.
ПалаТион провела рукой по лицу.
— Тебе все еще мало? А от тебя я много доказательств требовала, Покоритель Зари?
Он потупился и ничего не ответил.
— Чтобы рассказать, что послужило причиной столь значительных перемен во мне, потребуется целая жизнь. Но поверьте, причины эти достаточно серьезны.
— Но ведь если вы не улетите вместе со всеми, то можете потом горько пожалеть об этом — если передумаете, — проговорила Мун. — Вы уверены, что так хотите остаться?
— Не уверена. — ПалаТион снова посмотрела на инопланетян, таких невыразимо далеких от того мира, к которому она сейчас протягивала руки... — А впрочем, что я, черт побери, теряю? Да, я уверена. — И она, наконец, открыто улыбнулась Мун.
— В таком случае, оставайтесь! — Мун тоже улыбнулась. Если Тиамат сумела так изменить тебя, значит, сможет и сама перемениться... мы поможем ей... я смогу! — Все, чем вы захотите помочь нам, я приму с благодарностью, комиссар...
— Джеруша.
— Хорошо, Джеруша. — Мун коснулась ее руки в традиционном приветствии.
— Я должна носить это, — Джеруша показала на свою форму, — пока последний корабль не покинет Тиамат. После чего мой долг по отношению к Гегемонии будет выполнен, и я всей душой готова буду принадлежать будущему.
Мун кивнула.
— А теперь разрешите мне удалиться, ваше величество: я спешу исправить свои старые ошибки. Мне необходимо сообщить одну очень важную вещь человеку, который не умеет выражать вслух собственные чувства.
Мун с абсолютно непроницаемым видом смотрела вслед комиссару ПалаТион, направлявшейся к трибунам инопланетян. Потом снова встала и объявила конец Фестиваля и Зимы. Но то было лишь начало Смены Времен Года.
Холодный рассвет долетел на крыльях ветра и в эту подземную гавань; в свете наступающего дня Мун шла рядом со Спарксом по Главной улице Карбункула, окруженная толпой наиболее явных своих приверженцев, слыша позади поскрипывание и вздохи судов и крики усталых моряков. Немыслимое количество кораблей, буквально скрывавших под собой воды гавани, уже начинало уменьшаться; суда начали свой исход из столицы.
Скоро сюда прибудут дети Лета. Праздник Смены Времен года служил для них началом очередной миграции к северу. Летом южные широты Тиамат становились практически непригодными для жизни — казалось, само море восстает против островитян, вынуждая их переселяться в северные широты и само продвигаясь с ними вместе.
Жители Зимы теперь должны были разделить с островитянами ту обширную территорию, что до сей поры принадлежала им одним, а также — приспособиться к новому, более тесному сосуществованию и сотрудничеству с детьми Лета без какой бы то ни было поддержки инопланетян. Знать Карбункула, как всегда, переселится в свои поместья, вновь обретая навыки обычных земледельцев и стремясь сохранить свое благополучие.
И среди всех этих передвижек и хаоса Мун должна будет начать строительство новой жизни на Тиамат.
— Зря, видно, я думала, что, как только доберусь до Карбункула, все мои проблемы останутся позади! Они только начинаются... — жалобно проговорила она, и дыхание ее тут же превратилось в облачко морозного тумана. Даже сейчас, рядом со Спарксом, слушая успокаивающий шум моря, она чувствовала страшный гнет неведомого грядущего, а Карбункул высился над ней, словно его зловещий символ. Она на мгновение остановилась и оперлась о покрытый ржавчиной и мхом парапет, глядя на неспокойные черно-зеленые волны. Спаркс тоже остановился — он весь день был рядом с нею, пытаясь изо всех сил утвердить ее в мысли о том, что перемены совершаются к лучшему и неизбежно смешивают всех — друзей и врагов, любимцев и жертвы.
— Сейчас у тебя есть на кого опереться. И появятся новые сторонники. Тебе не придется нести эту ношу одной. У тебя всегда будут помощники. — В голосе Спаркса невольно послышалась горечь, и он слегка отодвинулся от Мун. Она понимала, что все те, на кого она должна будет опираться впредь, знают, кем Спаркс был прежде; и даже если они не испытывают ненависти к нему, то всегда будут напоминать ему о той ужасной роли, которую он сыграл в прошлом, будя в нем ненависть к самому себе. — Никто никогда не правит в одиночку... даже Ариенрод.
— Я не Ариенрод! — Она тут же умолкла, догадавшись, что он вкладывал в свои слова совсем иной смысл, однако сдержаться не успела. — Я думала, что ты...
— Я вовсе не это имел в виду.
— Я знаю. — Но знала также и то, что он всегда будет вспоминать Ариенрод, глядя на нее, — потому что Ариенрод всегда будет жива и в его памяти, и в лице Мун, так что порой им трудно будет посмотреть друг другу в глаза. Она стерла с лица осевший на него утренний туман. За мрачной громадой города на западе еще виднелась тоненькая, яркая, точно радуга, полоска непогасшей зари. — Когда же мы теперь снова увидим хоть одну радугу?
Что-то мягко плеснуло в воде прямо под ними. Посмотрев вниз, Мун увидела плоскую голову на гибкой шее, изящно приподнятую над водой. Темные глаза пытались заглянуть ей в лицо. У нее перехватило дыхание, и она услышала, как Спаркс невольно выдохнул: «Нет!»
— Спаркс! — Она успела схватить его за руку как раз тогда, когда он уже собрался бежать прочь. — Погоди. Не беги.
— Зачем ты удерживаешь меня, Мун?
Она, не отвечая, присела на корточки, потянув его за собою; ее расшитая бисером зеленоватая вуаль зашелестела по доскам причала. Мер подплыл к ней так близко, что она могла коснуться рукой его теплой шеи.
— Что ты здесь делаешь?
Но одинокий мер молча смотрел на нее черными блестящими глазами, словно и у него не было ответа на этот вопрос. Однако он явно не собирался никуда уплывать, лишь ритмично пошлепывал своими ластами по усыпанной праздничным мусором поверхности воды. Потом вдруг начал тихо и монотонно напевать не предназначенную для одного голоса песнь, заменяя собой отсутствующий хор. Эти песни... почему ты поешь их? Может быть, это не просто песни? Может быть, в них говорится о цели твоего существования, о твоем предназначении, о твоих обязанностях? Вот только ты не очень-то понимаешь это... Волнение охватило Мун. Нгенет! Нгенет может помочь ей научиться понимать меров. И, если она права в своих предположениях, она сможет потом научить их...
Она сегодня видела Нгенета в толпе и заметила на лице его гордость и надежду, но возможности подойти к нему ближе у нее не было. И еще она заметила, как глаза его вспыхнули огнем непрощения при виде Спаркса. Она по-прежнему крепко держала Спаркса за руку, потом попыталась заставить его коснуться головы мера, но Спаркс застонал так, словно она держала его руку над огнем. Мер загадочно глянул ему в лицо и плавно ушел в темную воду, так и не подплыв ближе.
Мун отпустила руку Спаркса, и та безжизненно повисла над водой. Спаркс медленно приблизил руку к глазам и скрючился у перил.
Мун услышала за спиной недоверчивые возгласы вездесущих представителей рода Удачи, которые под видом сопровождения королевы Лета на самом деле весь день пытались руководить ею. Она уже вызвала их недовольство своим страстным выступлением и нарушением ритуала и теперь понимала, что из-за своего «королевского» прошлого они вполне могут стать весьма опасными для нее в будущем. Сейчас они были ей особенно неприятны — ей так хотелось, чтобы их оставили со Спарксом наедине, ничем не нарушая его горестных переживаний. Только теперь она отчетливо поняла, что, став королевой, отнюдь не стала более свободной, но напротив, лишилась и свободы, и независимости.
— Море никогда ничего не забывает, Спарки. Но Хозяйка способна простить... — Мун погладила Спаркса по голове, взяла его холодное, залитое слезами лицо в свои тоже ледяные и влажные ладони, ощущая его теперешний стыд как острый нерастаявший осколок ледяного неверия. — Просто нужно время.
— И целой жизни мне не хватит! — Он собственной рукой вонзил себе в сердце этот острый осколок. Нет, никогда он не будет чувствовать себя своим ни здесь, ни в другом месте, пока не обретет душевного покоя...
— Ах, Спаркс... пусть море будет свидетелем: сердце мое принадлежит тебе, одному лишь тебе, безраздельно и навсегда! — Она сказала это даже с каким-то вызовом; ей так хотелось, чтобы он почувствовал, как нужен ей, как важно ей знать, что он это понимает.
— Пусть море будет свидетелем... — Он повторил слова клятвы, и голос его постепенно становился спокойнее, теплее.
— Спаркс... там, над морем, уже начался новый день, хотя здесь, в Карбункуле, день и ночь различить невозможно. Давай найдем себе место для ночлега — такое, где ты мог бы забыть, что я королева. Где я сама забыла бы об этом... — Она покосилась на тех, из рода Удачи. Но что ждет нас завтра? — А завтра все постепенно начнет становиться на свои места. Завтра сегодняшний день будет уже позади; а послезавтра... — Она откинула назад упавшие на глаза волосы и посмотрела на темные морские волны, где уже не осталось и следа той страшной жертвы, которую они принесли Хозяйке на утренней заре. Море отдыхало, величественное в своем равнодушии, непроницаемое, точно зеркало, в котором отражалось лицо вечной истины. Мне кажется, сегодняшний день никогда не кончится в Карбункуле... неужели завтра все-таки наступит? Она уже видела будущее — то самое, которое никогда не наступит, если она потерпит поражение, если споткнется, если проявит хотя бы минутную слабость... Она вдруг прошептала Спарксу в самое ухо:
— Ах, Спарки, мне так страшно!
Он только крепко обнял ее и ничего не ответил.
Глава 56
Джеруша стояла в яростном адском сиянии, под раскинувшимся широким зонтиком космическим кораблем. То был последний корабль, на котором улетала и ее команда. В лихорадочной суете последних дней корабли с членами Ассамблеи были выведены на орбиту, где находилось также немало других кораблей, а «челноки» все сновали туда и обратно, вывозя с Тиамат последних, особенно упорных торговцев и измученных чрезмерно затянувшимся празднеством, «затерявшихся» гостей Фестиваля.