Витицкий С.. Двадцать седьмая теорема этики

- Есть подготовить...
- Полечу один. Все встречи на завтра - отменить... - Он увидел
странное выражение на лице Кронида и спросил: - В чем дело? Что там еще?
- Ничего, - поспешно сказал Кронид, приводя лицо в порядок. - Ничего
существенного.
Было ясно, что он уклоняется, что еще какая-то гадость там произошла
- поймали кого-нибудь на взятке (в Липецком отделении), или пасквиль
очередной вышел, или предал кто-нибудь, паскудник проворовавшийся... к
черту, к черту, к свиньям собачьим... или - опять какую-нибудь мерзость
запустили про Динару... Не желаю сейчас этим заниматься, завтра, завтра,
послезавтра.
Он злобно натягивал сорочку, жилет, не глядя загонял ноги в туфли,
Динара торопливо застегивала ему запонки на манжетах, сердце бухало так,
что в виски отдавало, и голова была мутная, дурная, и как всегда в такие
нехорошие минуты он вдруг обнаружил, что хуже видит.
Ему было страшно.
Очень не хотелось в этом признаваться самому себе, он беспощадно
давил в себе поганые видения, но ему было ПО-НАСТОЯЩЕМУ страшно, как не
бывало, может быть, с того, самого первого, Виконтова приступа
(случившегося еще до новой эры)... Какие там еще мерцания? Что за мерцания
такие? Почему? Не было раньше никаких мерцаний... Он, натужно кряхтя,
зашнуровал туфли, распрямился, прикрывая веки, чтобы избавиться от
проклятых звездочек и блесток перед глазами, и протянул назад руки, в
рукава куртки, которую держала наготове Динара.
- Спасибо, лапка, - проворчал он ей, стараясь смягчить голос, все еще
норовящий у него сорваться то ли на команду, то ли на истерику. - Не
обращай внимания. Это я... того-этого... волнуюсь маленько, если
по-честному...
- А ты не волнуйся, - сказала она спокойно и даже, пожалуй, властно.
- Все обойдется очень хорошо, вот увидишь.
И он снова мельком подумал: да вправду - восемнадцать ли ей лет, этой
спокойной властной женщине? Не похоже ведь. Совсем не похоже... Он тут же
снова отогнал от себя эту кривую мыслишку, но он знал, что теперь уже
никогда не сможет отставить ее навсегда.
- К обеду меня завтра ты не жди, не успею, - сказал он. - То-есть,
может быть, и успею, но лучше уж не жди. Неизвестно, как там все
развернется... Впрочем, я тебе позвоню, как только освобожусь.
- Конечно. И не волнуйся так. Я же тебе говорю: все обойдется.
Он наклонился и чмокнул ее в красивую бровь. И в самом деле, подумал
он, неожиданно успокаиваясь. Чего это я? Конечно же, все обойдется. Всегда
обходилось, и сегодня обойдется. Профессионал же! Единственный в мире.
- Профессионал! - сказал он ей значительно.
- Да. Единственный в мире.
- Именно. Ну, я пошел. Ложись спатаньки.
- А любовь? - спросила она требовательно.
- Никогда не умрет! - отрапортовал он. И чмокнул ее в другую красивую
бровь.

4

В штабе оказалось полно народу, причем половина - незнакомые.
Сидевшие - тут же повскакали и встали руки по швам. Стоявшие спиною -
развернулись с поспешностью и приняли почтительный вид. У всех моментально
сделался почтительный вид, даже у нахального Артема, который, будучи
командиром внешней охраны, единственный здесь позволял себе курить,
стряхивая пепел в ладошку.
Он сделал им всем вместе и никому в особенности приветственный жест и
сразу прошел к своему креслу под торшером.
- Так, - сказал он, усаживаясь. - Спасибо за внимание. Членов штаба
прошу остаться, остальные - пожалуйте по местам... Что тут у нас
происходит? - спросил он у Кронида. - Переворот? Бунт? Землетрясение? Ночь
на дворе... Почему сборище?
Вообще-то ночные сборища в штабе были делом довольно обыкновенным и
не требовали для себя повода ни в виде бунтов, ни, тем более,
землетрясений. Ночная смена очень даже частенько собиралась здесь, пока
его не было на посту, - потрепаться, попить кофейку, ОБМЕНЯТЬСЯ. Но
сегодня ощущалось что-то необычное в атмосфере, смутная аура некоего
события, быстро угасающее эхо каких-то нервных обсуждений... И непонятно
было, почему Кузьма Иваныч все еще (или опять-снова) здесь, и Эдик,
оказывается, не спит еще (либо - почему-то разбужен и встал), да и Крониду
нечего здесь, в штабе, делать в четыре утра. При прочих равных.
Он прищурясь наблюдал, как быстро и почти без шума освобождается
помещение, взгляды ловил, обращенные к нему, быстрые и раздражающе
неопределенные, и замечал уклончивость Кронида, который ни на какие
вопросы Хозяина отвечать не стал, а принялся с чрезмерной деловитостью
наливать ему горячий кофе в персональную чашечку, и странное, неуместное,
пожалуй, удовлетворение на бледном лице Эдика с застывшей полуулыбкой, и
сосредоточенное сопение Кузьмы Иваныча, вдруг принявшегося изучать пачку
каких-то "корочек", которые он извлек из кармана пиджака и разложил на
скатерти...
Кроме них остались в комнате только Артем (пригасивший-таки в виду
присутствия начальства свою вонючую сигаретку) да здоровенный бык Шалима,
начальник транспорта вообще и вертодрома в частности (плечищи, шея, мерно
жующая челюсть и сонные глаза со светлыми ресницами).
Он отхлебнул кофе, благодарно кивнул Крониду и спросил у Шалимы:
- Подыматься мне не пора уже? Когда там вертушка ожидается?
- Выходили на связь в три тридцать девять, - доложил Шалима голосом
сиплым и в то же время неожиданно высоким. - Ожидаются в четыре ровно.
Плюс, минус.
- Ладно, - сказал он. - Тогда можно спокойно кофейку попить... Кронид
Сергеевич, напомните, пожалуйста, я забыл: у меня встречи какие-нибудь
были запланированы?..
- Только вечером. День мы освободили. А в девятнадцать часов -
Ротари-клуб.
- Умгу. Спасибо. Вспомнил. Жалко, придется, скорее всего, извиниться.
- Слушаюсь, - сказал Кронид, и снова он поймал на себе его тайный
взгляд, быстрый и неопределенный.
- Господин Шалима, - сказал он, улыбаясь по возможности приветливо
(Шалима ему не нравился - слишком уж был груб и самодоволен, настоящий
мужчина: пьет все, что горит, и трахает все, что шевелится). - Кофейку не
хотите? Нет? А то - давайте. Горяченький... Нет? Ну, хорошо, спасибо. Я
буду ждать ваших распоряжений. Хотелось бы минут за пять до посадки уже
быть в курсе... Спасибо.
Он проводил глазами широчайшую спинищу, обтянутую черным блестящим
кожаном, и повернулся к Артему.
- Кофейку не хочу, - сейчас же объявил тот бодро и нагло. - Выметусь
отсюда немедленно, но предварительно хотел бы получить разрешение
сопровождать вас на базу...
- На какую еще - базу?
- На военную, - возразил Артем. - Я так понял, господин Президент,
что вы сейчас вылетаете на военную базу под Красной Вишеркой. Прошу
разрешения сопровождать.
- Это где же это такая - Вишерка?
- Красная Вишерка, - бодро и деловито доложил Артем. - Километров сто
шестьдесят отсюда... Там у них, как я понял, база...
Карта-двухкилометровка тут же появилась и легла перед ним поверх
кофейных чашек и вазочек с печеньем. Он нашел Красную Вишерку и убедился,
что да, пожалуй, километров сто шестьдесят-семьдесят, но никакой базы,
разумеется, на карте нет, а есть болота (Лушино болото, например, а также
Дубровский Мох, Лебединый Мох и даже - Подвитчий Мох) и леса, - надо
полагать, не слишком в этих местах приветливые.
Он принялся расспрашивать про базу, но никто ничего толком не знал,
все либо _д_о_г_а_д_ы_в_а_л_и_с_ь_, либо _п_о_д_о_з_р_е_в_а_л_и_, либо
т_а_к _п_о_н_я_л_и_ из переговоров с той стороной.
- Ну, ладно, - сказал он, наконец, возвращая карту Артему. - Не суть
важно. Скоро все сам увижу. Интересно, конечно: что это там может быть за
база? У медиков? У ветеринаров?.. А сопровождать меня не надо, Артем,
спасибо. Ей-богу, раз уж вертолет выслали, значит, сопровождающих там
хватает, будьте уверены. Генерал Малныч - мужчина серьезный, хоть и
медицинской службы. Я его давно знаю... Все! - сказал он Артему, который,
кажется, намеревался и дальше приставать на эту тему. - Все. Не люблю.
Они прекрасно знали, что он НЕ ЛЮБИТ, но им это обстоятельство всегда
крайне не нравилось, и случались поэтому между ними споры и даже ссоры.
Они и сейчас смотрели одинаково укоризненно и недовольно. Но они
обойдутся. Нечего.
Он оглядел их всех по-очереди, как бы дополнительно осаживая, а потом
сказал спокойно:
- Так. А теперь - быстро и без вранья - что еще стряслось? Что вы все
от меня скрываете?
Мгновение - и они снова сделались разными. Теперь все они были
смущены и оказались в неловкости, и в этом состоянии смущения-неловкости
они были очень непохожи. Тут они были уже - каждый сам по себе.
- Николас... - прокряхтел наконец, по-прежнему не глядя в глаза,
Кузьма Иваныч. Видимо, решил (и совершенно справедливо), что по должности
полагается говорить именно ему. Впрочем, он тут же и замолчал.
- Так, Николас. Очень хорошо. Ну и что - Николас? Чего вы мнетесь?
Чего он еще натворил, этот предатель? Бандит этот... Ну?
Однако Кузьма Иванович такого тона не принял. Он снова закряхтел,
почти даже жалобно, и сделал несчастное лицо, словно у него вдруг
прихватило зуб.
И тогда он - понял.
- Неправда, - сказал он, преодолевая мгновенное удушье.
- Правда, Станислав Зиновьевич.
Странно, но он ничего не почувствовал. Пустота какая-то возникла
внутри, и сделалось зябко. А ведь я, пожалуй, ждал этого, подумал он как о
чем-то постороннем. А может быть, даже хотел? Подлость... Подлость!
- Когда? - спросил он через силу. Все это теперь было уже неважно.
Несущественно. Детали.
- Сегодня. Вернее, вчера. В десять вечера.
- Каким образом?
- Инсульт.
- Что?!
- Инсульт.
- Вздор! - сказал он. - Откуда у вас сведения?
Кузьма Иваныч ответил что-то - что-то в том смысле, что сведения
абсолютно надежные, но он его уже больше не слушал.
"...Только не убивай его... Пожалуйста... Ведь ты его обидел.
Пожалей..."...
Вот КАК они на меня все смотрели, подумал он. Я-то вообразил, что
смотрят они (взглядывают украдкой, грустят глазами, чуть ли не
всхлипывают) с сочувствием, с сожалением, удрученно и жалостливо. Ничего
подобного. С восхищением они на меня смотрели - с опасливым восхищением,
гордясь и ужасаясь, робко и радостно, с жадным испуганным любопытством, с
изумлением и облегчением, - оттого с облегчением, что все, слава богу, уже
кончилось и теперь позади... Так, наверное, урки украдкой взглядывают на
своего пахана, только что запоровшего очередного соперника......
Спокойнее. Спокойнее надо, сказал он себе. Они правы: все теперь уже
позади. Нет человека - нет проблемы (это - Эдик, наверняка, по физиономии
видно). Обошлось как бы само собой, и - ладненько (Кузьма Иванович). Он
должен был знать, на что идет (Кронид - этот предательств не прощает, он
просто не понимает их). Ну, Старикан! Ну - дает копоти! (Общее мнение). И
- общий вздох облегчения. (Что, между прочим, убедительно мне доказывает:
я Николаса недооценивал. И напрасно. Он вызывал СЕРЬЕЗНЕЙШИЕ, оказывается,
опасения, раз все это так воспринято, раз не сочтено это СОБЫТИЕ стрельбою
из пушки по воробью).
("...Только не убивай его... Пожалуйста... Ведь ты его обидел.
Пожалей..." Мне предстоит еще ей об этом рассказать. Нет, нет, только не
сейчас, потом... И лучше - не я)....
Все кончилось. Все всегда кончается, надобно только потерпеть. В
политике, как в науке: побеждает не тот, за кем истина, а тот, кто дольше
живет. Где вы все теперь, потрясатели душ, вожди и ораторы, полководцы и
крикуны? А я - вот он, я, высокий и стройный... Цинизма, цинизма больше -
очень хорошо помогает от печени... Надо же, как они на меня смотрят,
собаки! Все. Я уже справился. Теперь главное - верный тон.
- Кронид Сергеевич, - произнес он и мельком порадовался, что голос у
него звучит вполне как обычно - голос распоряжений. - Я попрошу вас вот
что. Вдове - пенсию. Из спецфонда...
- Он развелся, - сказал Кронид негромко. - Но, правда, остались дети.
- Значит, пенсию - детям... Вам придется присутствовать на похоронах,
вас все знают. Венок. Речь. И все такое, сами знаете.
- Понял. Буду.
- Далее. В газетах - хорошую статью: "Ушел от нас один из самых
славных зачинателей Движения Честных"...
- Обязательно, - сказал Кронид.
- Я напишу, господин Президент, - вставил Эдик, с удовольствием,
которого уже не скрывал.
- Хорошо. Спасибо, Эдик. Далее... Что еще? Я ничего не пропустил?
- Не беспокойтесь, господин Президент, - сказал Кузьма Иванович. - Мы
сами все сделаем. Как надо. Не подведем.
- Облегчение испытываете? - не надо было этого говорить, но - сказал.
- Хм... А что? Ну, и испытываю... Баба с возу - кобыле легче. Слыхали
такую народную мудрость?
Видно было, что Кузьма Иванович рассердился не на шутку. Поспокойнее,
снова сказал себе он. Нечего тебе с ними ссориться. Их не переделаешь. И
никого не переделаешь. Ничего нельзя изменить, и никого нельзя
переделать...
- Господин Президент, - сказал Эдик примирительно. - Мы все вам
соболезнуем. Но мы же ведь и понимаем, что иначе было - нельзя. Я знаю, вы
на эту тему говорить не любите...
- На какую это тему я говорить не люблю?
- Н-ну... Прошу вас, господин Президент. Не надо. Эту проблему
по-другому решить было просто невозможно. А этот путь, ей-богу, не самый
плохой. Кронид правильно сказал: он должен был знать, на что идет.
- И на что же? На что он "идет"?
Эдик оскорбленно поджал губы и замолчал. Самое смешное было, что он и
в самом деле ведь хотел прийти, так сказать, на помощь... выразить
соболезнование таким вот образом... поддержать... оправдать...
- Бабы, - сказал он им, не желая больше сдерживаться. - Сколько же
раз вам объяснять? За кого вы меня держите, ребятки мои? За монстра?..
- Господин Президент!.. - вскричал, сейчас же всполошившись и весь
побледнев, Эдик.
- Да ну вас к собакам, всех! Мне это надоело, в конце концов. Неужели
вы не понимаете, что это унизительно? Каждый раз вы смотрите на меня, как
дети на злого волшебника, как уркаганы на своего пахана.. И перестаньте
называть меня президентом! - гаркнул он. - Что за манера такая, в самом
деле? Я никакой не президент пока еще! И никогда не стану, если команда у
меня будет - суеверные бабы с придурью! Как не стыдно! Верите дешевым
байкам, слухам верите... и сами же эти слухи плодите. Думаете, так будет
лучше? Не будет! Правда как гвоздь - из любого мешка торчит...
Он замолчал. Это было бесполезно. Пора бы ему понять, что такие речи
- абсолютно бесполезны. Они верят так называемым фактам, а не ему. Они
убеждены, что от него ничего не зависит, что он просто ТАКОЙ - и это
хорошо. Это им нравится. Это удовлетворяет их и укрепляет в вере. Потому
что это - на пользу дела. А все, что идет на пользу делу - хорошо. "Таков
наш мир - от пуповины разодран на две половины" - на "хорошо для дела" и
"плохо для дела", на наше и не наше, на пользу и во вред. Середины нет. И
не надо. К чему усложнять вещи, и без того достаточно сложные?.....
Почему, собственно, меня это так бесит? Почему не принять ситуацию,
как данность? Ведь с некоторой точки зрения, причем весьма естественной,
они совершенно правы. Кто я им такой, в конце-то концов? Я не отличаюсь ни
умом сколько-нибудь особенным, ни знаниями своими, в людях неважно
разбираюсь, ошибаюсь часто, прогнозист - никудышный, интуиции - никакой,
политическую ситуацию ощущаю хуже многих... Просто я первый в истории
политик, который подбирает себе команду по принципу честности и
бескорыстия. И который всегда честен с избирателями - даже во вред своему
делу, потому что избирателю надо ВРАТЬ, избиратель предпочитает, когда ему
врут - правда холодна, неприветлива, отталкивающе безнадежна. Только ложь
одна и согревает нас в этом ледяном мире... А я не лгу. И этим своим
ТАРАЩЕГЛАЗЫМ лгать не велю...
"...Здравствуйте, я - Честный Стас. Я готов продать свою честность за
ту единственную валюту мира, за которую можно ее купить - за ваше
доверие..."...
Честность в политике это что-то вроде однополой любви, что-то
ненастоящее и во всяком случае - неестественное. "Честный политик" - это
явный оксюморон. Если честный, то - не политик. Если политик, то - какая
уж тут честность. А если даже все-таки честность, то уж - не та. Другого
свойства. Из других, наверное, молекул. Неподлинная. Впрочем: "честный
вор" - вполне определенное понятие. "Честный вор", "честный битый
фраер"... Другой мир. Тоже реальный. Так что дело не в словах... В конце
концов, честность это всего лишь способность совершать благородные, то
есть бессмысленные, поступки......
Честный политик в реальном мире просто невозможен, его съедают
обычно, и очень скоро, но меня охраняет мой Рок: всем известно, что
каждый, кто встанет мне поперек пути, будет повержен. Мой путь - путь
Рока, и сам Фатум освобождает мне дорогу. Это общенародное знание идет из
дремучих времен начала перестройки, и теперь уже не установишь, кто первый
пустил слух и породил поверье... может быть, и я сам. Вполне возможно...
Время было горячее, а я и сам тогда в это верил... или хотел верить... НО
ВЕДЬ ОНИ, И В САМОМ ДЕЛЕ, УМИРАЮТ!.. Все они. Посмевшие. Или не знавшие.
Или знавшие, но не поверившие. Или рискнувшие... Все они повержены и
ЛЕЖАТ. Одни в могилах, другие в больницах. Списки уже давно составлены (и
друзьями, и врагами), и опубликованы давно, и тридцать три раза уже
обсуждены, просчитаны на вероятность, опровергнуты или подняты до уровня
Нового Мифа...


Все молчали. Каждый думал свое, а может быть, все они думали одно и
то же. Но тут дверь распахнулась, и на пороге возник Шалима, и по кривому
лицу его сразу стало ясно, что дела пошли наперекосяк.
- Вертушка-таки грохнулась, - сказал он сипло и сглотнул. - Похоже,
их подстрелили. Ракетой. И связи нет.

5

Генерал Малныч оказался на поверку не таким уж и серьезным мужчиной.
Он был в панике и даже не пытался это обстоятельство как-то скрыть или
хотя бы приукрасить. Говорил он теперь исключительно в повышенных тонах,
иногда срываясь почти уже и в крик. Лицо у него сделалось мокрое и
несчастное, воротничок был - расстегнут, жесты - нелепые и жалкие.
Толку от него было немного.
Вторая вертушка у него в хозяйстве есть, но стоит в ремонте и готова
будет, может быть, к четвергу.
Машины питерской автороты - сплошь грузовики-фургоны, или бэтээры,
или на крайний случай - БМП. И, главное, связи с ротой нет. Похоже, там в
дежурке все опять перепились, и теперь порядку уже обычными мерами не
добьешься.
Рискнуть и перетоптаться (с Виктор Григорьевичем: авось само собой
как-нибудь обойдется) - это невозможно. Даже и говорить об этом страшно,
не то что помыслить. (Так и было сказано, вернее - выкрикнуто с надрывом и
таращеньем косых глаз).
- Вызывайте Ивана с машиной, - сказал он, всю эту истерику выслушав,
Крониду. - Поеду на "броневичке". И давайте искать вертолет.
Он ощутил себя вдруг молодым и полным энергии. Будто ему и
шестидесяти нет. Как в августе девяносто первого. На трибуну - так на
трибуну. На баррикаду - ради бога, можно и на баррикаду, причем с
удовольствием. И в штабе у него сразу все забегали. Нужна была связь.
Нужна была информация. Вертолет надо было попытаться найти - неужели в
огромном городе, где располагаются филиалы всех без исключения российских
коммерческих структур и где в окрестностях войск - не протолкнешься,
невозможно деятельному человеку найти вертолет?
Все у него сели на рации и телефоны, а он, словно на плацу находясь,
гаркнул на генерала, привел его в состояние беспрекословного повиновения и
заставил взять карту.
Через несколько минут стало ясно, что добраться до базы ("до
объекта") ничего не составляет: сто шестьдесят километров по роскошной
скоростной автостраде, да потом - двенадцать километров вбок по бетонке,
старой, но основательно недавно подремонтированной, да еще (вначале)
десяток кэмэ по самому Питеру (самый медленный участок, надо признаться,
но тут уж ничего не поделаешь). На автостраде - местами туман и гололед,
но ничего такого уж особенно страшного. В Питере - туман, очень сильный,
но зато почти нет движения, одни патрули утюжат улицы....
Пустяки. Через два часа можно быть на месте. Продержитесь два часа?
Нет уж, генерал, вы извольте все-таки продержаться, иначе вам всем и вовсе
тогда грош цена. Да, сопровождающего можете выслать к повороту на
автостраду, это не помешает, это - правильно. Что? Кто там у вас "шалит"?
"Вакулинцы"? Это еще что за овощи такие? Ах, фермеры... Нет уж, голубчик,
это уж вы извольте мне обеспечить - безопасность прежде всего. Так вы
полагаете, что это они и сбили ваш вертолет? Ну и порядочки там у вас, в
провинции... Хорошо, я возьму охрану. Спасибо, генерал, и вам того же.
Действуйте. Связь я буду с вами держать через спутник, по этому же коду,
правильно? Ну, до встречи, я отбываю минут через пять... На машине -
точно, а может быть, и на вертушке.
Однако, все оказалось не так просто.
Вертушки в городе для него не нашлось. Командующий округом,
разумеется, отдыхал, и будить его ради такого пустяка никто не собирался,
а без его санкции дать вертолет пусть даже и самому Хозяину армия рискнуть
не могла. Не положено. (На самом деле - просто дежурный попался из
патронацистов, генерал Суковалов, ядовито-вежливый хам, старый открытый
враг, но - в авторитете, и ссориться с ним никому из молодых офицеров не
хотелось). Коммерческие структуры - подкачали. Одни были всей душой за, но
не имели под рукой вертушки, у других же вертушка была, но зато не было
возможности ее дать, у третьих были еще какие-то обстоятельства, а
четвертые - и вовсе не откликались, по ночному времени... Оставался
"броневичок". Не самый, между прочим, плохой вариант, как могло бы
показаться. Но только до тех пор, пока не объявился Ванечка.
Ванечка стоял в дверях, и одного взгляда было достаточно на его
блудливую бледную улыбочку, чтобы понять: пьян мерзавец. Скотина. Опять
гулял всю ночь.
Кровь бросилась ему в лицо, зазвенело в ушах, и он сказал, не желая
сдерживаться:
- Скотина. Сто же раз было говорено...
- А чего такого? - мерзавец попятился на всякий случай и перешел на
плаксивый тон. - Чего я сделал-то?..
- Сто раз было тебе говорено: не напиваться в будний день!
- Да кто напился-то? Подумаешь, пивка выпил немножко...
Но он уже справился с бессмысленным своим бешенством. Все происходит
не так, как задумано... Вертушки нет, Ванечка - нализамшись...
("...Мальчишку увезли, дельфина - отравили...") И это уже даже не
политика, подумал он мельком. Это просто у меня - всегда так. Всегда. Не
одно, так, обязательно, другое.
- Спускайся и прогрей машину, - сказал он спокойно.
- Прогрета.
- Подготовь к длинной поездке. Километров триста.
- Если на подушке, горючего может не хватить.
- На подушке - вряд ли.
- Тогда - о-кей.
- Иди. Я сейчас же спускаюсь.
Ванечка исчез в мгновение ока. Как не было.
- Я вызвал Боба с ребятами, - доложил тут же Кронид деловито и снова
пошел нажимать клавиши на своем селекторе. - Они уже внизу.
- Не надо, - сказал он. - Никого не надо.
Они все разом уставились на него. Три очень разных и сразу очень
одинаково встревожившихся человека, и все трое сейчас думали одно и то же:
опять капризничает старикан, опять чудит. Ему стало смешно, и он
захихикал, глядя на них.
- Надулись, - сказал он. - Как мышь на крупу... Ну, не надо мне
никого! Сто пятьдесят километров туда, столько же обратно. По хорошей
автостраде. Зачем мне охрана? На автостраде - безопасно, а по бетонке
поедем с генераловым эскортом. Да и зачем мне ВООБЩЕ охрана, чудики вы
мои? Будьте же хотя бы последовательны в своих суевериях!
- Конечно, - сказал деловитый Кронид. - Я и Ванечка - вполне
достаточно. На любой случай.
- Нет, Кронид Сергеевич. Хватит мне одного Ивана. А вы, Кронид
Сергеевич, останетесь в городе и будете держать крепость. Потому что так
получается, что сейчас все, с похоронами связанное, падает на вас. И
хватит об этом. Эдик, идите к себе и займитесь статьей и прочим... Кузьма
Иваныч, вы заметили: когда я уезжаю, всегда что-нибудь здесь у нас
происходит... Понятно, да? Только на вас вся надежда... Динаре Алексеевне
объясните, пожалуйста, что к чему. И расскажите про Николаса. Она его
любила, так что - помягче как-нибудь... Ну, обнимаю и жму! Связь по радио.


В вестибюле, как водится, дрыхло в креслах и на диванах штук
пятнадцать журналистов - под бдительными взорами мальчиков Боба (и самого
Боба, разумеется), а также - муниципальной охраны (в черных кожаных
костюмах, распухших от бронезащиты, в касках с рацией, с коротенькими
смертоносными ОСАми наизготовку). Журналисты немедленно все повскакали,
как по тревоге, и с топотом кинулись со всех сторон наперерез. Засверкали
блицы, грянули вопросы в дюжину дюжих глоток.
- Правда ли, что ваша встреча с президентом отменяется?
- Нет, неправда.
- Вы направляетесь к мэру?
- Нет.
- А куда?
- По личным делам.
- Какие могут быть личные дела в четыре утра?
- Самые разные.
- Почему падает ваш рейтинг?
- Это знают только аналитики.
- А ваше мнение?
- Что-то делаем неправильно. Станем делать правильно - рейтинг
повысится.
- Может быть, вам все-таки следует быть лучшим патриотом?
- Лучшее - враг хорошего.
- Правда ли, что ваша супруга ждет ребенка?
- Нет, неправда.
- Какая ваша база находится под Красными Станками?
Так. Красные Станки какие-то. Сволочи, явно уже что-то пронюхали!
Как? Кто? Когда успели?
- Представления не имею. У нас там нет никакой базы.
- Говорят, вы всегда говорите только правду. Это правда?
- Да.
- Зачем?
- Мне так нравится.
- Правда, что вы отказались войти в блок с Демсоюзом?
- Нет, неправда.
- Вы допускаете приход к власти фашистов?
- Я не допущу этого, если сумею.
- Что означают намеки Никиты Акимова на вашу якобы зависимость от