Страница:
Ударь я чуть левее — и он труп. Но я не собирался убивать. Хотелось знать, кто их нанял. Хотя нетрудно предположить, кто.
— Су-ука! — прохрипел “опытный”, когда его голова безвольно мотнулась от удара.
— Кто заказал? — Я посмотрел ему в глаза и вдруг понял: он не скажет. Неважно, что я уделал их обоих. По их понятиям я — лох. И ничего не узнаю, даже если буду пытать. А на это нет времени, и “опытный” это знает. Белый день, кругом — окна домов. Кто-то уже звонит в милицию. А она забирает того, кто цел, а не того, кто напал. Нанес повреждения — виновен! Все эти мысли мгновенно промелькнули в моей голове. Что же…
Ах да! Мы же читаем книжки. Я оставил “опытного”, приподнял второго и усадил так, чтобы тот мог нас видеть. Потом вернулся назад.
— Значит, так. На разговоры времени нет. Ты мне скажешь, кто нанял, — урка насмешливо ощерился — “храбрая сволочь”. — А иначе я тебе на глазах кореша членом по морде проведу. И будешь у параши всю жизнь куковать. Понял?
“Опытный” побледнел так, что я испугался — не двинет ли кони.
— Ты… — начал он. А я расстегнул штаны. Блефовать так блефовать.
— Ладно, ладно, — затараторил он, — имени не знаю. А с виду… — и он точно описал того самого Сергея. — Денег обещал…
— Плевать сколько. Вас подставили. А теперь извини, — и я выдернул нож из раны, — дотянешь до “скорой” — твое счастье.
Урка захрипел и зажал дыру ладонью.
Вид крови отрезвил. Я подхватил с земли заточку, сдернул со скамейки сумку, кинул в нее все железо и бегом бросился к железной дороге. Сирен пока не слышно, но мало ли? А оставлять оружие со своими “пальцами” — форменный идиотизм.
Потом был быстрый бег по глухим уголкам Удельного парка. Закопать барахло — пара минут. И вот я, уже законопослушный гражданин, вхожу в метро “Пионерская” и еду до “Озерков”, чтобы там сесть на трамвай. А в голове тяжело ворочается мысль: “Игорь, что с тобой? Ты совсем озверел!” — “Нет, — отвечаю я сам себе, — нет. Но это — война. И либо ты, либо тебя”.
Глава 3
— Почему не убил?
— Надо было убить?
— Ты мне не отвечай вопросом на вопрос, как представитель “избранного народа”! Ну, так почему? Мораль не позволила?
— Да нет…
— Так “Да” или “Нет”? — Сенсэй нахмурился.
— Ну… Мне кажется, это был бы стратегически неверный ход. Уголовная хроника… Наниматель сразу узнал бы, что заказ сорвался. И придумал что-то еще. А так, если их не забрали, — они затихарятся. Забрали — он тоже не сразу узнает результат. В общем, и так и так — у меня есть резерв времени. И мораль тут ни при чем.
— Если и есть резерв, то небольшой. Я уже говорил: времени у тебя все равно очень мало. А мораль морали — рознь. В данном случае общепринятая — не действует… Что там с твоими боями?
— А что… Бои как бои.
— Ты не прав. — Валентин Юрьевич покачал головой. — Я вижу, ты настраиваешься на них, как на кумитэ. Это ловушка! В нее попадали многие. На первый взгляд все выглядит невинно. Один противник. Зрители. Словом, как обычно… Но ты забываешь — это бой насмерть! Без правил! И не “Октагон” — там какие-никакие, а правила есть. С таким настроем ты обречен. А твой противник нацелен на результат. Ему надо убить тебя или искалечить! Он силен, подготовлен, возможно, не хуже тебя. Кто победит?
Некоторое время я растерянно смотрю на него. Как же я так… Ведь Сенсэй прав! Что-то во мне уже расслабилось заранее, уверенное, что встретится с тем-то знакомым. Соберись!
— Так-то лучше, — Валентин Юрьевич похлопал меня по плечу и, впервые за весь разговор, улыбнулся.
— Но… Вы говорите так, будто сами…
— Участвовал? — он усмехнулся. — Было по молодости.
— И?!
— Что “и”? Я, как видишь, здесь, и не калека. Тогда было сложное время. Кризисы, разгул бандитизма… Надо было поддержать Школу, да и амбиции, конечно, — будь здоров.
— А ваш боевой псевдоним?
— “Акула”. Вряд ли кто сейчас помнит. — Сенсэй задумался. — Впрочем, может, это уже совсем другие бои. Другие хозяева. Как знать? Тогда просто снимали зал на один вечер. Бойцы в центре, народ — по периметру. Никаких столиков. Просто делались ставки и — вперед!
Мы помолчали.
— Ты, Игорь, мне вот что скажи, — глаза Валентина Юрьевича остро блеснули, — твоя девушка, Таня, она знает?
— О боях? Нет.
— Возможно, это правильно. Меньше будет волноваться… Ну а как с остальным?
— С чем? — не понял я.
— С проклятием, с ниндзя, с тем, что вообще происходит. Ты объяснил?
— Нет…
— А зря! Неведение не защищает — это раз. Оно может лишь уберечь от необдуманных действий. Но она — свободный человек! Дай ей самой решать! Не нужно доводить заботу до абсурда! Это два. Просто стань на ее место. Ведь твоя Таня думает, что это ОНА тебя в это втянула. И винит себя… Если не хочешь этого — расскажи ей!
— Валентин Юрьевич, я…
— Я-Я-Я! — Сенсэй сделал суровое лицо. — Ты будешь трепаться или пойдешь переоденешься, наконец?
Конечно же, я пошел переодеваться.
— Ты уверен, что сейчас самое время? — спросила она и провела пальчиком по моей голой груди.
Мы — в постели. Оранжевый свет ночника выхватывает из теней ее улыбку, капельки пота на животе, изгиб бедра. Я вздыхаю.
— Не уверен. Но рассказать надо.
— Тогда давай. — Танюшка, перевернувшись на живот, устраивается поудобнее. — Только накрои меня одеялом. Я начинаю мерзнуть.
— Мерзляк, — ворчу я, отыскивая в ногах сбитое в клубок одеяло.
— Да. Я — это он. Ну, не молчи. Мне уже интересно.
— Видишь ли, это очень серьезно… Возможно, ты не поверишь. Помнишь, я рассказывал тебе про Китайца?
— Это тот жуткий ниндзя?
— Да. Так вот… У последних событий на самом деле очень длинная история…
— Погоди. — Она приподнимается на локте. — Ты о чем?
— Долг, эти уроды…
— Тогда при чем здесь твой Китаец? Это ведь я…
— Нет. В том-то и дело. Это не ты. Видишь ли, я проклят.
Танюшка молча слушала, пока я рассказывал историю с самого начала. Если честно, мне было страшно. Да. Я верю ей. Но вдруг она уйдет? Скажет: ты обманул меня. Да нет же! Бред! При чем здесь обман?
— Вот так, — сказал я, заканчивая рассказ, — теперь ты понимаешь, почему с тобой все это случилось? Ты важна для меня, как никто другой. Поэтому ударили по тебе. Атака идет сначала на близких, бьет на эмоцию, а уж потом…
— Знаешь, Игореш, — сказала она, помолчав, — если бы мне все это рассказал кто-то другой, то я бы решила, что он болен на голову. Паранойя плюс мания величия. Но… Это ты… Если кто и здоров из тех, кого я знаю, — это ты.
— Пойми…
— Я верю тебе. Но здесь что-то не складывается. Почему ты уверен, что именно Китаец навел проклятие?
— А кто же?
— Эх ты, “Маг и Волшебник”! Вспомни о родителях. Ведь это случилось задолго ДО Китайца.
Моя любимая женщина — самая умная в мире! А я болван. И за что мне так повезло с ней? Ведь права же! Почему я раньше не связывал эти события?
— Ты думаешь, Кутузов просто ускорил развитие программы? Но тогда кто же ее запустил? И зачем?
— А кто у нас здесь колдунишка? Вот и узнавай! — Она легонько прошлась ноготками по моему плечу. — Сам же учил меня, как перепросматривать прошлое!
— Яволь! — сказал я. — Но как быть с настоящим?
— А в настоящем я уже замерзла. Хочу чай. Горячий. В постель.
— Ну-у, — я многозначительно посмотрел на ее обнаженную грудь, — если вы больше ничего не хотите…
— А что, — дерзко спросила Танюшка, смерив меня взглядом, — у вас еще что-нибудь осталось?
— Непременно!!!
Обошлись и без чая. Долго ли, умеючи? Умеючи — долго…
— Знаешь, — сказала она вдруг, — я всегда видела, что ты у меня не обычный. Вообще, мне раньше казалось, что таких мужчин не бывает… Вот и девчонки решили, что ты идеал. Идеал кавказца, — она улыбнулась, — сильный мужчина. Я ведь знаю, зачем ты мне это все рассказал… Я с тобой, понимаешь?
— Да, — я обнял ее, — да…
— Но ты рассказал мне не все! — Татьяна чуть отодвинула меня и уперлась пальчиком в маленькую ранку на моей левой грудной мышце. — Что это? И не говори, что вчера… Если я и царапаюсь, то не так. Это похоже на гвоздь или…
— Да, — снова сказал я, — это именно то самое.
— Сначала на близких, а потом… на тебя?! — ее глаза наполнились слезами. — И дырка в футболке тогда же?
“Какая наблюдательность, черт побери! А мне, дураку, пора бы понять: не скрывай от любимой то, что она и так заметит…”
— Не бойся, — я снова обнял ее, доверчивую, теплую, родную, — они ничего не смогут мне сделать, пока у меня есть ты. Они не смогут… Веришь?
Но она только всхлипнула.
Духов и “Пусть войдет” из-за двери.
Глава 4
Я вошел и поздоровался с “динозавром”. Тог вновь проигнорировал и указал на стул.
— Мы проверили ваши данные, — сказал он, когда я уселся. — Вы подходите. Ваш бой первого числа. Форма одежды — спортивные трусы. Вам их выдадут. Любые протекторы, накладки и бинты на кистях рук запрещены. В том числе и бандаж на пах. Начало — в девятнадцать часов. В восемнадцать ноль-ноль вы встретитесь с этим человеком, — он протянул мне фотографию, — на станции метро “Парк Победы”. Он вас проводит. Правила — отсутствуют. Разрешены все удары, броски и заломы. Время боя не ограничено. Первый круг: победа — пять тысяч, поражение — полторы. Если решите продолжать, вас ждут еще два боя. Второй круг: победа — десять тысяч, поражение — три; третий — двадцать пять и семь соответственно. Если вы сдаетесь — а это разрешено, — денег не получаете. В третьем круге разрешено оружие на выбор: дубинка, кастет, нож. Деньги получаете сразу по окончании боя. Исключение — третий круг. Выплата — через день. Здесь. Вопросы?
Все это было сказано таким казенным тоном, что смысл не сразу дошел до меня. Поэтому я спросил:
— А могу я отказаться после второго круга? — причем спросил из любопытства. Ну не собирался я биться столько раз. Мне бы деньги вернуть.
— Нет. Если второй, значит, и третий. Ставки на него принимаются сразу после второго.
— Понятно… Погодите! Как это — бой первого числа?!
“Динозавр” Петрович хмуро посмотрел на меня.
— Расписание боев, Трушин, составляется за месяц. Вы вписались в него в последний момент, вместо вашего якобы больного друга. Радуйтесь, что вас допустили. А ваши проблемы — только ваши.
— Хорошо, — сказал я, чувствуя в себе странное ледяное спокойствие. — Второй бой когда?
— Шестого. Еще вопросы?
“Успею! Успею перекрыть счетчик!” — подумал я и сказал:
— Нет. Вопросов нет.
— Тогда вы свободны.
Выйдя на улицу, я рассеянно огляделся и потопал к метро. “Вот и трындец, Игореха! Первого числа будет поздно отдавать деньги. Счетчик начнет тикать. Значит — три боя, а не один! Это как болото. Коготок увяз — птичке пропасть… А информацию они прокачали, будь здоров. Узнали и про Леху. М-да. Не удивлюсь, что этот Игнатий знает даже, сколько и кому я должен. Конечно, вряд ли они заодно. Но такой вариант тоже нельзя исключать…”
Перспективы виделись мрачные. Как на грех, сегодня я обещал отвезти Танюшку к маме. Надо же им восстанавливать родственные отношения. Значит, ночевать одному. Эх, жизнь!
А ночью мне приснился сон. Непонятный, вызвавший во мне чувство безотчетной тревоги.
Бескрайнее море волнующейся под ветром травы. Степь. Я сижу верхом на вороном жеребце. За моей спиною — горы Заманга. Что за название? Пришло, как всегда, из ниоткуда. Жеребец прядает ушами, и я похлопываю его по шее. Моя рука — в латной перчатке из вороненой стали. На груди — черный панцирь с затейливой насечкой. За спиной — крест-накрест — мечи. По обе стороны от меня выстроилась молчаливая шеренга всадников с длинными пиками. Воины тоже все в черном. “Черная Гвардия”, — усмехается тот, кто спит. “Черные Стражи”, — поправляет тот, кто в седле. Полусотня. Шестьдесят человек.
Впереди степь придавлена сизой грозовой тучей. А из-под нее, подминая высокую траву, катится бурый, со стальным проблеском вал. Орда! Поначалу кажется, что врагов бесчисленное множество. Нас просто сомнут! Но тот, кто в седле, — спокоен. Он знает: кочевников чуть больше трехсот. И это не много.
Вал все ближе. Уже видны отдельные всадники. Впереди, на огромном гнедом коне, — рыжий великан в чешуйчатом панцире. Он что-то кричит, вращая над головой молот-чекан.
Мой жеребец, чувствуя волю всадника, с места берет в галоп. Рука поднимается и опускается, закрывая забрало-личину. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, что вся полусотня, на скаку сбиваясь в клин, следует за мной. Вороной летит как на крыльях. Расстояние стремительно сокращается. Я уже вижу белки глаз врага под низким шлемом, но мои мечи в ножнах! Взмах руки! Полусотня опускает пики.
Противник уже рядом. Как он велик! Вот взлетает вверх занесенный для удара чекан… Вороной уклоняется влево. Я чуть пригибаюсь — миг, и рука на эфесе меча. Взвизг голубой стали!!! Н медленно взлетает вверх рыжая косматая голова с распяленным в немом крике ртом…
И тут вал клинков и конских морд докатился до нас.
Проснувшись, я резко сел на постели. Черт! У меня было четкое ощущение — что-то случилось! Но где, что, с кем — неясно. Ясно только, что не с Танюшкой. Это бы я понял сразу…
Умывшись, я собирался пойти на кухню и поставить чай, но вместо этого вернулся в комнату, достал картину с Золотым Городом и долго на нее смотрел. Если меня не обманывает интуиция — беда случилась там. Но ведь это совсем другой мир! Если он вообще есть и не является плодом моего галлюцинирования! Сновидение, правда, утверждает обратное… Но что мне до того? Моя жизнь — здесь! Какого черта, в конце концов?!
Однако тревога не проходила. Чайник давно вскипел, но я продолжал сидеть перед мольбертом, на который поставил картину, и убеждать себя в том, что ничего не случилось. Получалось плохо. Слишком сжился я с зеленым небом. Слишком полюбил его. Зайти посмотреть?
Когда-то давно я совершенно случайно наткнулся на технику вхождения в изображенное пространство. Нужны определенное освещение, угол зрения и фокусное расстояние. Потом, когда эти условия выполнены, надо сесть, расслабиться и просто смотреть на изображение. Обязательное условие — прервать поток мыслей. И вот тогда картина начинает жить… Шевелится листва, ветер треплет волосы людей, облака начинают свой бег по небу. Незаметно внимание оказывается внутри, можно оглядеться вокруг и увидеть то, что оказалось “за рамкой”. Конечно, эффекта Козырей, как в “Девяти принцах Эмбе-ра”, не будет. Полностью попасть в рисунок нельзя. Но заглянуть в него…
В общем, это своеобразная медитация. И лучше всего у меня получалось проделывать ее со своими собственными работами. Было смутное ощущение, что это как-то связано с оригиналом. Репродукции что-то такое теряют при печати.
Но все это касается обычных рисунков. Здесь же другое. Я рисовал этот пейзаж полтора года. Я соблюдал все ухищрения, я даже применил здесь, творчески Изменив их, несколько приемов проникновения из боевой магии ниндзя. Черт! Видно невооруженным взглядом — картина живет. Стоит чуть присмотреться, и сразу начинает плескаться вода, шевелятся кроны деревьев…
Я сидел и боролся с собой. Очень хотелось заглянуть внутрь. Но я все же не стал этого делать. Даже не потому, что рисунок отражал одно место, а события сна происходили в другом, и между этими двумя точками могло быть расстояние в пару тысяч километров. Нет, дело не в этом. Просто я боялся, что не смогу вернуться…
Глава 5
Раньше я только читал об этом. Теперь для меня Иаи — это реальность. Здесь открывается столько нюансов, столько маленьких секретов, что захватывает дух. И почему шаг должен быть такой, а не вот такой, и почему у меча такая длинная рукоять. Только ли для двух рук? И как распределяется усилие по пальцам. И почему спина должна быть ровной. Теперь понятно, почему великий Уэсиба использовал меч, как базу для своей системы. Меч — не просто оружие. Он собирает воедино весь комплекс техник — от рукопашного боя до метания предметов. Меч — мерило истинного мастерства…
Впрочем, до мастерства мне еще далеко. Как до Китая в известном положении. Но это значит — есть куда идти!
Краем глаза вижу, что Сенсэй выходит из зала. Ага! Немножко самодеятельности. А то, когда он смотрит, я иной раз не могу попасть в ножны. Его Внимание сильнее моего. А к этой технике я еще не подстроился. Хотя знаю: со временем рядом с ним будет получаться даже лучше, чем в одиночку. Вот такие выкрутасы сознания.
Дверь закрылась… Ну что? Пойдешь погулять? Меч соглашается. Я чуть отпускаю контроль, чтобы дать клинку свободу. Это называется: “Идти за мечом”. Иду…
Сначала вроде бы все хорошо. Я просто наблюдаю, как серебряное крыло клинка рассекает воздух, разворачиваюсь следом, делаю шаг, другой. Меч периодически ныряет в ножны, выпрыгивает, колет, играет. Иногда сама собой подключается левая рука. Едва касаясь серединой ладони, она подправляет рукоять. Кончик меча — киссаки — выписывает в воздухе странные незнакомые буквы. Буквы? Может, иероглифы? Руны?
Дыхание, ритм, шаг. Откуда-то проявляется и становится все сильнее таинственная песня. Нет. Не песня. Речитатив. Будто кто-то под музыку проговаривает незнакомые слова.
“ХАЙ — БА-РЕКИ. СА-МАРУ РА. СЭН ДАР-АИ-РЕ. СИ, СИ-ГЭ-И. САН-РИГ РА ГОР! РАРОГ-НА! ТИ-НАТ! ТИ-ТАМИ ТИ-НИИ С-СЯН ДЭИИ ХАИ-ТИ-РАШ”
Не помню, когда мое сознание растворилось в стальном вихре.
Я — МЕЧ! Я — СТАЛЬ! Я — ЗВУК! Я — ПЕСНЬ!
Рычащие вибрирующие созвучия излучало, казалось, все тело. Звон цимбал! Он нарастает! Какая-то часть меня, та самая, всегда спокойная и трезвая, наблюдает откуда-то из-под потолка за живым иероглифом, пляшущим в пустом зале. Иероглифом, читающим самого себя… Если б не эта моя часть, я бы так и плясал, охваченный неистовством неведомого текста, когда в зал вернулся Сенсэй.
Щелкнула дверь. Звякнул колокольчик. Магия звука растаяла, и меч, будто живое существо, котенок, разбивший дорогую вазу, юркнул в убежище ножен и спрятался, выставив хвост рукояти. Я застыл в оцепенении, пытаясь сообразить — что со мной произошло. Валентин Юрьевич подошел ко мне почти вплотную. Заглянул в глаза и вдруг что-то тихо сказал.
Что это за язык? Уж не тот ли, на котором говорил меч?! Мне казалось, я понял слова Сенсэя, но что-то во мне воспротивилось, и понимание, едва возникнув, погасло. Валентин Юрьевич подождал еще немного, затем покачал головой.
— Очень хорошо, — сказал он по-русски. — Ты прочел. И ты готов.
Я непонимающе смотрел на него. Восприятие было настолько четким, что, казалось, я смог бы пересчитать седые пряди на лбу Сенсэя. Он улыбнулся. Мимолетно, будто ветер легко коснулся его губ.
— Что ты делаешь завтра?
Я помотал головой, показывая, что свободен. Говорить не хотелось. Да, пожалуй, и не получилось бы.
— Завтра в восемь вечера у тебя аттестация. На Черный пояс. Я хочу, чтобы ты вышел на бой как Ученик. Настоящий, понимаешь?
— Да… — слово выпрыгнуло само. — Да, я понял.
— А раз так, покажи мне еще раз “Двойной Лист”.
Я показал. Сенсэй стоял, улыбаясь, и смотрел на меня. И тут… Тут до меня дошло. “Двойной Лист” — так переводилась одна из фраз, которые я считал неведомо откуда! И я знал, какая именно, — иначе не смог бы показать!
— Но…
— Откуда я знаю? — Валентин Юрьевич вдруг подмигнул мне. — Оттуда, Игорь. Оттуда…
Поцелуй, заставивший теплую волну промчаться по спине. Марн обернулся. “Вот подкралась!” Найи сидела рядом и улыбалась, как довольная кошка. Будто могла услышать его мысли.
— Есть новости, — сказала она. — Дозор ваших Черных Стражей разбил в степи орду людей из Дальнего Ховрара. Приблизительно триста человек.
Марн нахмурился.
— Странно. Они давно не заходили в наши земли. Ведь между нами мир… Что-то происходит…
— Мир сдвинулся с места, — сказала Найи. — И чем дальше, тем больше он будет сдвигаться. У нас мало времени. Ты готов?
— Да.
— Хорошо, — она взяла его за руку, — как только войдешь в Сон, следуй за светом.
Вспышка! Марн, войдя в Сон, сразу помчался следом за ярким сиянием, стараясь не упустить его из вида. Кроваво-красный, светящийся туннель поглотил их. Они мчались вдоль его вибрирующих стенок. Туннель петлял и поворачивал. Иногда казалось, он делал круги. Мелкие искры заполнили все видимое пространство. Искр становилось все больше. Марн несся сквозь них, как через снежный буран. Пространство разматывалось впереди исполинской красной кишкой. Безумный полет оборвался внезапно. Свет впереди вспыхнул ослепительным пламенем — и погас.
Помещение, в котором оказался юноша, было довольно большим. Зеркала окаймляли зал на уровне человеческого роста. Над ними виднелись картины в деревянных рамах, изображающие каких-то людей. Некоторые из них были молоды, другие — стары. Часть картин сверкала яркими красками, а часть была составлена из оттенков белого и черного. Люди на картинах, несомненно, были воинами.
Пол в зале казался сложенным из маленьких деревянных плиток, а посередине, на возвышении, лежал упругий зеленый ковер. И на этом ковре мужчина, минимум на десять солнц старше Марна, упражнялся с мечом. Он был коротко стрижен, этот человек. Крепок в плечах и быстр. Но длинный изогнутый меч он держал как-то… неуверенно? Нет, это было нечто другое. Как если бы воин, оправившись от раны, старался восстановить навыки. Но они возвращались слишком медленно.
Некоторое время Марн наблюдал, пока не понял, что этот воин выполняет Разговор с Мечом! Движение в движение! Марн приблизился, надеясь… Но нет! Это не Бессмертный. Нет седины в его коротких светлых волосах. А должна быть прядь… Но все-таки это свой! Иначе откуда он может знать тайное искусство? И Марн решил помочь — напел воину Священный Ритм.
Ах как засверкал изогнутый меч! Воин вспомнил! Марн следил за его отточенными движениями и радовался. Пусть это не ТОТ. Но, возможно, это один из тех, о ком упоминал вагар! Тех, кто заблудился в Мирах, родившись не там.
Марну вдруг почудилось, что воин похож на его старшего брата. На того, каким он мог бы стать, не умри в юности от огневицы. Марн не помнил его, но видел портрет спокойного светловолосого мальчика с задумчивыми серыми глазами. Если бы не ранняя смерть, теперь он был бы наследником Клана Волка. Возможно, он был бы достойнее Марна, но смерть забрала его… А вдруг он родился здесь? Вдруг это он?! Юноша по-новому присмотрелся к воину, выполнявшему Разговор…
И в этот миг дверь зала отворилась. И Марна вышвырнуло прочь. Но он успел заметить седую прядь на лбу вошедшего человека!
Небо, небо перед глазами. Облачка, легко плывущие в вышине. Птица… Орел?.. Что-то коснулось руки… Найи? Да — Найи…
— Я нашел его, — прошептал Марн. — Он уже не молод. Но крепок. Но почему он прогнал меня?
Найи погладила юношу по щеке.
— Он не прогнал тебя, Марн. Просто он слишком силен. Его мощь сокрушает. Для того чтобы ты смог встретиться с ним и объясниться, тебе нужна Сила. Мы добудем ее Вместе.
Марн прикрыл веки… и вдруг сел, пораженный узнаванием, как мечом. Этот воин на зеленом ковре! Он и есть тот, кто Призывал Луну!!!
— Су-ука! — прохрипел “опытный”, когда его голова безвольно мотнулась от удара.
— Кто заказал? — Я посмотрел ему в глаза и вдруг понял: он не скажет. Неважно, что я уделал их обоих. По их понятиям я — лох. И ничего не узнаю, даже если буду пытать. А на это нет времени, и “опытный” это знает. Белый день, кругом — окна домов. Кто-то уже звонит в милицию. А она забирает того, кто цел, а не того, кто напал. Нанес повреждения — виновен! Все эти мысли мгновенно промелькнули в моей голове. Что же…
Ах да! Мы же читаем книжки. Я оставил “опытного”, приподнял второго и усадил так, чтобы тот мог нас видеть. Потом вернулся назад.
— Значит, так. На разговоры времени нет. Ты мне скажешь, кто нанял, — урка насмешливо ощерился — “храбрая сволочь”. — А иначе я тебе на глазах кореша членом по морде проведу. И будешь у параши всю жизнь куковать. Понял?
“Опытный” побледнел так, что я испугался — не двинет ли кони.
— Ты… — начал он. А я расстегнул штаны. Блефовать так блефовать.
— Ладно, ладно, — затараторил он, — имени не знаю. А с виду… — и он точно описал того самого Сергея. — Денег обещал…
— Плевать сколько. Вас подставили. А теперь извини, — и я выдернул нож из раны, — дотянешь до “скорой” — твое счастье.
Урка захрипел и зажал дыру ладонью.
Вид крови отрезвил. Я подхватил с земли заточку, сдернул со скамейки сумку, кинул в нее все железо и бегом бросился к железной дороге. Сирен пока не слышно, но мало ли? А оставлять оружие со своими “пальцами” — форменный идиотизм.
Потом был быстрый бег по глухим уголкам Удельного парка. Закопать барахло — пара минут. И вот я, уже законопослушный гражданин, вхожу в метро “Пионерская” и еду до “Озерков”, чтобы там сесть на трамвай. А в голове тяжело ворочается мысль: “Игорь, что с тобой? Ты совсем озверел!” — “Нет, — отвечаю я сам себе, — нет. Но это — война. И либо ты, либо тебя”.
Глава 3
Санкт-Петербург. Наше время. Июнь
Сенсэй наблюдает за мной. На каждом занятии раз за разом я чувствую его Внимание. Беспокоится? Когда я рассказал ему о бое с урками, он спросил:— Почему не убил?
— Надо было убить?
— Ты мне не отвечай вопросом на вопрос, как представитель “избранного народа”! Ну, так почему? Мораль не позволила?
— Да нет…
— Так “Да” или “Нет”? — Сенсэй нахмурился.
— Ну… Мне кажется, это был бы стратегически неверный ход. Уголовная хроника… Наниматель сразу узнал бы, что заказ сорвался. И придумал что-то еще. А так, если их не забрали, — они затихарятся. Забрали — он тоже не сразу узнает результат. В общем, и так и так — у меня есть резерв времени. И мораль тут ни при чем.
— Если и есть резерв, то небольшой. Я уже говорил: времени у тебя все равно очень мало. А мораль морали — рознь. В данном случае общепринятая — не действует… Что там с твоими боями?
— А что… Бои как бои.
— Ты не прав. — Валентин Юрьевич покачал головой. — Я вижу, ты настраиваешься на них, как на кумитэ. Это ловушка! В нее попадали многие. На первый взгляд все выглядит невинно. Один противник. Зрители. Словом, как обычно… Но ты забываешь — это бой насмерть! Без правил! И не “Октагон” — там какие-никакие, а правила есть. С таким настроем ты обречен. А твой противник нацелен на результат. Ему надо убить тебя или искалечить! Он силен, подготовлен, возможно, не хуже тебя. Кто победит?
Некоторое время я растерянно смотрю на него. Как же я так… Ведь Сенсэй прав! Что-то во мне уже расслабилось заранее, уверенное, что встретится с тем-то знакомым. Соберись!
— Так-то лучше, — Валентин Юрьевич похлопал меня по плечу и, впервые за весь разговор, улыбнулся.
— Но… Вы говорите так, будто сами…
— Участвовал? — он усмехнулся. — Было по молодости.
— И?!
— Что “и”? Я, как видишь, здесь, и не калека. Тогда было сложное время. Кризисы, разгул бандитизма… Надо было поддержать Школу, да и амбиции, конечно, — будь здоров.
— А ваш боевой псевдоним?
— “Акула”. Вряд ли кто сейчас помнит. — Сенсэй задумался. — Впрочем, может, это уже совсем другие бои. Другие хозяева. Как знать? Тогда просто снимали зал на один вечер. Бойцы в центре, народ — по периметру. Никаких столиков. Просто делались ставки и — вперед!
Мы помолчали.
— Ты, Игорь, мне вот что скажи, — глаза Валентина Юрьевича остро блеснули, — твоя девушка, Таня, она знает?
— О боях? Нет.
— Возможно, это правильно. Меньше будет волноваться… Ну а как с остальным?
— С чем? — не понял я.
— С проклятием, с ниндзя, с тем, что вообще происходит. Ты объяснил?
— Нет…
— А зря! Неведение не защищает — это раз. Оно может лишь уберечь от необдуманных действий. Но она — свободный человек! Дай ей самой решать! Не нужно доводить заботу до абсурда! Это два. Просто стань на ее место. Ведь твоя Таня думает, что это ОНА тебя в это втянула. И винит себя… Если не хочешь этого — расскажи ей!
— Валентин Юрьевич, я…
— Я-Я-Я! — Сенсэй сделал суровое лицо. — Ты будешь трепаться или пойдешь переоденешься, наконец?
Конечно же, я пошел переодеваться.
* * *
— Танюш, мне надо тебе кое-что рассказать…— Ты уверен, что сейчас самое время? — спросила она и провела пальчиком по моей голой груди.
Мы — в постели. Оранжевый свет ночника выхватывает из теней ее улыбку, капельки пота на животе, изгиб бедра. Я вздыхаю.
— Не уверен. Но рассказать надо.
— Тогда давай. — Танюшка, перевернувшись на живот, устраивается поудобнее. — Только накрои меня одеялом. Я начинаю мерзнуть.
— Мерзляк, — ворчу я, отыскивая в ногах сбитое в клубок одеяло.
— Да. Я — это он. Ну, не молчи. Мне уже интересно.
— Видишь ли, это очень серьезно… Возможно, ты не поверишь. Помнишь, я рассказывал тебе про Китайца?
— Это тот жуткий ниндзя?
— Да. Так вот… У последних событий на самом деле очень длинная история…
— Погоди. — Она приподнимается на локте. — Ты о чем?
— Долг, эти уроды…
— Тогда при чем здесь твой Китаец? Это ведь я…
— Нет. В том-то и дело. Это не ты. Видишь ли, я проклят.
Танюшка молча слушала, пока я рассказывал историю с самого начала. Если честно, мне было страшно. Да. Я верю ей. Но вдруг она уйдет? Скажет: ты обманул меня. Да нет же! Бред! При чем здесь обман?
— Вот так, — сказал я, заканчивая рассказ, — теперь ты понимаешь, почему с тобой все это случилось? Ты важна для меня, как никто другой. Поэтому ударили по тебе. Атака идет сначала на близких, бьет на эмоцию, а уж потом…
— Знаешь, Игореш, — сказала она, помолчав, — если бы мне все это рассказал кто-то другой, то я бы решила, что он болен на голову. Паранойя плюс мания величия. Но… Это ты… Если кто и здоров из тех, кого я знаю, — это ты.
— Пойми…
— Я верю тебе. Но здесь что-то не складывается. Почему ты уверен, что именно Китаец навел проклятие?
— А кто же?
— Эх ты, “Маг и Волшебник”! Вспомни о родителях. Ведь это случилось задолго ДО Китайца.
Моя любимая женщина — самая умная в мире! А я болван. И за что мне так повезло с ней? Ведь права же! Почему я раньше не связывал эти события?
— Ты думаешь, Кутузов просто ускорил развитие программы? Но тогда кто же ее запустил? И зачем?
— А кто у нас здесь колдунишка? Вот и узнавай! — Она легонько прошлась ноготками по моему плечу. — Сам же учил меня, как перепросматривать прошлое!
— Яволь! — сказал я. — Но как быть с настоящим?
— А в настоящем я уже замерзла. Хочу чай. Горячий. В постель.
— Ну-у, — я многозначительно посмотрел на ее обнаженную грудь, — если вы больше ничего не хотите…
— А что, — дерзко спросила Танюшка, смерив меня взглядом, — у вас еще что-нибудь осталось?
— Непременно!!!
Обошлись и без чая. Долго ли, умеючи? Умеючи — долго…
* * *
Чаю мы, конечно, попили. Утром. Танюшка сидела в кресле, закутавшись в халатик, и задумчиво смотрела в окно.— Знаешь, — сказала она вдруг, — я всегда видела, что ты у меня не обычный. Вообще, мне раньше казалось, что таких мужчин не бывает… Вот и девчонки решили, что ты идеал. Идеал кавказца, — она улыбнулась, — сильный мужчина. Я ведь знаю, зачем ты мне это все рассказал… Я с тобой, понимаешь?
— Да, — я обнял ее, — да…
— Но ты рассказал мне не все! — Татьяна чуть отодвинула меня и уперлась пальчиком в маленькую ранку на моей левой грудной мышце. — Что это? И не говори, что вчера… Если я и царапаюсь, то не так. Это похоже на гвоздь или…
— Да, — снова сказал я, — это именно то самое.
— Сначала на близких, а потом… на тебя?! — ее глаза наполнились слезами. — И дырка в футболке тогда же?
“Какая наблюдательность, черт побери! А мне, дураку, пора бы понять: не скрывай от любимой то, что она и так заметит…”
— Не бойся, — я снова обнял ее, доверчивую, теплую, родную, — они ничего не смогут мне сделать, пока у меня есть ты. Они не смогут… Веришь?
Но она только всхлипнула.
Духов и “Пусть войдет” из-за двери.
Глава 4
Санкт-Петербург. Наше время. Июнь
— Добрый день! — снова приветствовало меня ангельское создание. Я в ответ “светски содрогнулся”, и блондинка опять проводила меня к знакомой двери. Здесь ритуал повторился, вплоть до запахаЯ вошел и поздоровался с “динозавром”. Тог вновь проигнорировал и указал на стул.
— Мы проверили ваши данные, — сказал он, когда я уселся. — Вы подходите. Ваш бой первого числа. Форма одежды — спортивные трусы. Вам их выдадут. Любые протекторы, накладки и бинты на кистях рук запрещены. В том числе и бандаж на пах. Начало — в девятнадцать часов. В восемнадцать ноль-ноль вы встретитесь с этим человеком, — он протянул мне фотографию, — на станции метро “Парк Победы”. Он вас проводит. Правила — отсутствуют. Разрешены все удары, броски и заломы. Время боя не ограничено. Первый круг: победа — пять тысяч, поражение — полторы. Если решите продолжать, вас ждут еще два боя. Второй круг: победа — десять тысяч, поражение — три; третий — двадцать пять и семь соответственно. Если вы сдаетесь — а это разрешено, — денег не получаете. В третьем круге разрешено оружие на выбор: дубинка, кастет, нож. Деньги получаете сразу по окончании боя. Исключение — третий круг. Выплата — через день. Здесь. Вопросы?
Все это было сказано таким казенным тоном, что смысл не сразу дошел до меня. Поэтому я спросил:
— А могу я отказаться после второго круга? — причем спросил из любопытства. Ну не собирался я биться столько раз. Мне бы деньги вернуть.
— Нет. Если второй, значит, и третий. Ставки на него принимаются сразу после второго.
— Понятно… Погодите! Как это — бой первого числа?!
“Динозавр” Петрович хмуро посмотрел на меня.
— Расписание боев, Трушин, составляется за месяц. Вы вписались в него в последний момент, вместо вашего якобы больного друга. Радуйтесь, что вас допустили. А ваши проблемы — только ваши.
— Хорошо, — сказал я, чувствуя в себе странное ледяное спокойствие. — Второй бой когда?
— Шестого. Еще вопросы?
“Успею! Успею перекрыть счетчик!” — подумал я и сказал:
— Нет. Вопросов нет.
— Тогда вы свободны.
Выйдя на улицу, я рассеянно огляделся и потопал к метро. “Вот и трындец, Игореха! Первого числа будет поздно отдавать деньги. Счетчик начнет тикать. Значит — три боя, а не один! Это как болото. Коготок увяз — птичке пропасть… А информацию они прокачали, будь здоров. Узнали и про Леху. М-да. Не удивлюсь, что этот Игнатий знает даже, сколько и кому я должен. Конечно, вряд ли они заодно. Но такой вариант тоже нельзя исключать…”
Перспективы виделись мрачные. Как на грех, сегодня я обещал отвезти Танюшку к маме. Надо же им восстанавливать родственные отношения. Значит, ночевать одному. Эх, жизнь!
А ночью мне приснился сон. Непонятный, вызвавший во мне чувство безотчетной тревоги.
Бескрайнее море волнующейся под ветром травы. Степь. Я сижу верхом на вороном жеребце. За моей спиною — горы Заманга. Что за название? Пришло, как всегда, из ниоткуда. Жеребец прядает ушами, и я похлопываю его по шее. Моя рука — в латной перчатке из вороненой стали. На груди — черный панцирь с затейливой насечкой. За спиной — крест-накрест — мечи. По обе стороны от меня выстроилась молчаливая шеренга всадников с длинными пиками. Воины тоже все в черном. “Черная Гвардия”, — усмехается тот, кто спит. “Черные Стражи”, — поправляет тот, кто в седле. Полусотня. Шестьдесят человек.
Впереди степь придавлена сизой грозовой тучей. А из-под нее, подминая высокую траву, катится бурый, со стальным проблеском вал. Орда! Поначалу кажется, что врагов бесчисленное множество. Нас просто сомнут! Но тот, кто в седле, — спокоен. Он знает: кочевников чуть больше трехсот. И это не много.
Вал все ближе. Уже видны отдельные всадники. Впереди, на огромном гнедом коне, — рыжий великан в чешуйчатом панцире. Он что-то кричит, вращая над головой молот-чекан.
Мой жеребец, чувствуя волю всадника, с места берет в галоп. Рука поднимается и опускается, закрывая забрало-личину. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, что вся полусотня, на скаку сбиваясь в клин, следует за мной. Вороной летит как на крыльях. Расстояние стремительно сокращается. Я уже вижу белки глаз врага под низким шлемом, но мои мечи в ножнах! Взмах руки! Полусотня опускает пики.
Противник уже рядом. Как он велик! Вот взлетает вверх занесенный для удара чекан… Вороной уклоняется влево. Я чуть пригибаюсь — миг, и рука на эфесе меча. Взвизг голубой стали!!! Н медленно взлетает вверх рыжая косматая голова с распяленным в немом крике ртом…
И тут вал клинков и конских морд докатился до нас.
Проснувшись, я резко сел на постели. Черт! У меня было четкое ощущение — что-то случилось! Но где, что, с кем — неясно. Ясно только, что не с Танюшкой. Это бы я понял сразу…
Умывшись, я собирался пойти на кухню и поставить чай, но вместо этого вернулся в комнату, достал картину с Золотым Городом и долго на нее смотрел. Если меня не обманывает интуиция — беда случилась там. Но ведь это совсем другой мир! Если он вообще есть и не является плодом моего галлюцинирования! Сновидение, правда, утверждает обратное… Но что мне до того? Моя жизнь — здесь! Какого черта, в конце концов?!
Однако тревога не проходила. Чайник давно вскипел, но я продолжал сидеть перед мольбертом, на который поставил картину, и убеждать себя в том, что ничего не случилось. Получалось плохо. Слишком сжился я с зеленым небом. Слишком полюбил его. Зайти посмотреть?
Когда-то давно я совершенно случайно наткнулся на технику вхождения в изображенное пространство. Нужны определенное освещение, угол зрения и фокусное расстояние. Потом, когда эти условия выполнены, надо сесть, расслабиться и просто смотреть на изображение. Обязательное условие — прервать поток мыслей. И вот тогда картина начинает жить… Шевелится листва, ветер треплет волосы людей, облака начинают свой бег по небу. Незаметно внимание оказывается внутри, можно оглядеться вокруг и увидеть то, что оказалось “за рамкой”. Конечно, эффекта Козырей, как в “Девяти принцах Эмбе-ра”, не будет. Полностью попасть в рисунок нельзя. Но заглянуть в него…
В общем, это своеобразная медитация. И лучше всего у меня получалось проделывать ее со своими собственными работами. Было смутное ощущение, что это как-то связано с оригиналом. Репродукции что-то такое теряют при печати.
Но все это касается обычных рисунков. Здесь же другое. Я рисовал этот пейзаж полтора года. Я соблюдал все ухищрения, я даже применил здесь, творчески Изменив их, несколько приемов проникновения из боевой магии ниндзя. Черт! Видно невооруженным взглядом — картина живет. Стоит чуть присмотреться, и сразу начинает плескаться вода, шевелятся кроны деревьев…
Я сидел и боролся с собой. Очень хотелось заглянуть внутрь. Но я все же не стал этого делать. Даже не потому, что рисунок отражал одно место, а события сна происходили в другом, и между этими двумя точками могло быть расстояние в пару тысяч километров. Нет, дело не в этом. Просто я боялся, что не смогу вернуться…
Глава 5
Санкт-Петербург. Наше время. Июнь
Тело вздрагивает. Меч, выпрыгнув из ножен, “ложится на воздух” клинком вперед. Я замираю, проверяя себя. Рука расслаблена, плечи свободно развернуты, ноги легко напружинены. Хорошо. Обратный всплеск! Клинок с легким шелестом ныряет в ножны. Сенсэй наблюдает за мной из угла зала. Кивнул. Значит, я в норме. Снова всплеск. Рука подхватывает выпрыгнувший из ножен меч, кладет на воздух… Реверс! Рукоять и кисть на миг пропадают. Меч изменил положение. Секущий назад, переворот, тибури[40], вкладывание. И снова, и снова, и снова. Чтобы до автоматизма. Чтобы только на ощущениях. Вложить, выхватить, ударить, вложить… Иаи-дзюцу. Искусство мгновенного выхватывания меча.Раньше я только читал об этом. Теперь для меня Иаи — это реальность. Здесь открывается столько нюансов, столько маленьких секретов, что захватывает дух. И почему шаг должен быть такой, а не вот такой, и почему у меча такая длинная рукоять. Только ли для двух рук? И как распределяется усилие по пальцам. И почему спина должна быть ровной. Теперь понятно, почему великий Уэсиба использовал меч, как базу для своей системы. Меч — не просто оружие. Он собирает воедино весь комплекс техник — от рукопашного боя до метания предметов. Меч — мерило истинного мастерства…
Впрочем, до мастерства мне еще далеко. Как до Китая в известном положении. Но это значит — есть куда идти!
Краем глаза вижу, что Сенсэй выходит из зала. Ага! Немножко самодеятельности. А то, когда он смотрит, я иной раз не могу попасть в ножны. Его Внимание сильнее моего. А к этой технике я еще не подстроился. Хотя знаю: со временем рядом с ним будет получаться даже лучше, чем в одиночку. Вот такие выкрутасы сознания.
Дверь закрылась… Ну что? Пойдешь погулять? Меч соглашается. Я чуть отпускаю контроль, чтобы дать клинку свободу. Это называется: “Идти за мечом”. Иду…
Сначала вроде бы все хорошо. Я просто наблюдаю, как серебряное крыло клинка рассекает воздух, разворачиваюсь следом, делаю шаг, другой. Меч периодически ныряет в ножны, выпрыгивает, колет, играет. Иногда сама собой подключается левая рука. Едва касаясь серединой ладони, она подправляет рукоять. Кончик меча — киссаки — выписывает в воздухе странные незнакомые буквы. Буквы? Может, иероглифы? Руны?
Дыхание, ритм, шаг. Откуда-то проявляется и становится все сильнее таинственная песня. Нет. Не песня. Речитатив. Будто кто-то под музыку проговаривает незнакомые слова.
“ХАЙ — БА-РЕКИ. СА-МАРУ РА. СЭН ДАР-АИ-РЕ. СИ, СИ-ГЭ-И. САН-РИГ РА ГОР! РАРОГ-НА! ТИ-НАТ! ТИ-ТАМИ ТИ-НИИ С-СЯН ДЭИИ ХАИ-ТИ-РАШ”
Не помню, когда мое сознание растворилось в стальном вихре.
Я — МЕЧ! Я — СТАЛЬ! Я — ЗВУК! Я — ПЕСНЬ!
Рычащие вибрирующие созвучия излучало, казалось, все тело. Звон цимбал! Он нарастает! Какая-то часть меня, та самая, всегда спокойная и трезвая, наблюдает откуда-то из-под потолка за живым иероглифом, пляшущим в пустом зале. Иероглифом, читающим самого себя… Если б не эта моя часть, я бы так и плясал, охваченный неистовством неведомого текста, когда в зал вернулся Сенсэй.
Щелкнула дверь. Звякнул колокольчик. Магия звука растаяла, и меч, будто живое существо, котенок, разбивший дорогую вазу, юркнул в убежище ножен и спрятался, выставив хвост рукояти. Я застыл в оцепенении, пытаясь сообразить — что со мной произошло. Валентин Юрьевич подошел ко мне почти вплотную. Заглянул в глаза и вдруг что-то тихо сказал.
Что это за язык? Уж не тот ли, на котором говорил меч?! Мне казалось, я понял слова Сенсэя, но что-то во мне воспротивилось, и понимание, едва возникнув, погасло. Валентин Юрьевич подождал еще немного, затем покачал головой.
— Очень хорошо, — сказал он по-русски. — Ты прочел. И ты готов.
Я непонимающе смотрел на него. Восприятие было настолько четким, что, казалось, я смог бы пересчитать седые пряди на лбу Сенсэя. Он улыбнулся. Мимолетно, будто ветер легко коснулся его губ.
— Что ты делаешь завтра?
Я помотал головой, показывая, что свободен. Говорить не хотелось. Да, пожалуй, и не получилось бы.
— Завтра в восемь вечера у тебя аттестация. На Черный пояс. Я хочу, чтобы ты вышел на бой как Ученик. Настоящий, понимаешь?
— Да… — слово выпрыгнуло само. — Да, я понял.
— А раз так, покажи мне еще раз “Двойной Лист”.
Я показал. Сенсэй стоял, улыбаясь, и смотрел на меня. И тут… Тут до меня дошло. “Двойной Лист” — так переводилась одна из фраз, которые я считал неведомо откуда! И я знал, какая именно, — иначе не смог бы показать!
— Но…
— Откуда я знаю? — Валентин Юрьевич вдруг подмигнул мне. — Оттуда, Игорь. Оттуда…
Хребет Заманг. Год Барса. Месяц Жатвы
Марн сидел на вершине Наблюдательной Башни и смотрел на Юг. Он ждал. Скоро придет Найи. И тогда он, Марн, снова отправится в свой Поиск. Рука уже зажила. Найи должна сегодня дать ему направление. Найи, к которой настороженно относятся все в стенах отцовской Твердыни. Даже сам Эохайд Горный Вихрь. Почему? Марн не знал. Но догадывался — люди чуют ее истинную сущность, так же как чувствовал ее он сам. Чуют — и опасаются. Но Слово Бен Галена — священно. Поэтому никто не проявляет враждебности. “Интересно, — подумал юноша, — что будет, если я захочу на ней жениться? По роду, как дочь вождя, она не ниже, а в ее возрасте многие девушки гилгереев уже замужем. Отец, наверное, согласится. Наверное…”Поцелуй, заставивший теплую волну промчаться по спине. Марн обернулся. “Вот подкралась!” Найи сидела рядом и улыбалась, как довольная кошка. Будто могла услышать его мысли.
— Есть новости, — сказала она. — Дозор ваших Черных Стражей разбил в степи орду людей из Дальнего Ховрара. Приблизительно триста человек.
Марн нахмурился.
— Странно. Они давно не заходили в наши земли. Ведь между нами мир… Что-то происходит…
— Мир сдвинулся с места, — сказала Найи. — И чем дальше, тем больше он будет сдвигаться. У нас мало времени. Ты готов?
— Да.
— Хорошо, — она взяла его за руку, — как только войдешь в Сон, следуй за светом.
Вспышка! Марн, войдя в Сон, сразу помчался следом за ярким сиянием, стараясь не упустить его из вида. Кроваво-красный, светящийся туннель поглотил их. Они мчались вдоль его вибрирующих стенок. Туннель петлял и поворачивал. Иногда казалось, он делал круги. Мелкие искры заполнили все видимое пространство. Искр становилось все больше. Марн несся сквозь них, как через снежный буран. Пространство разматывалось впереди исполинской красной кишкой. Безумный полет оборвался внезапно. Свет впереди вспыхнул ослепительным пламенем — и погас.
Помещение, в котором оказался юноша, было довольно большим. Зеркала окаймляли зал на уровне человеческого роста. Над ними виднелись картины в деревянных рамах, изображающие каких-то людей. Некоторые из них были молоды, другие — стары. Часть картин сверкала яркими красками, а часть была составлена из оттенков белого и черного. Люди на картинах, несомненно, были воинами.
Пол в зале казался сложенным из маленьких деревянных плиток, а посередине, на возвышении, лежал упругий зеленый ковер. И на этом ковре мужчина, минимум на десять солнц старше Марна, упражнялся с мечом. Он был коротко стрижен, этот человек. Крепок в плечах и быстр. Но длинный изогнутый меч он держал как-то… неуверенно? Нет, это было нечто другое. Как если бы воин, оправившись от раны, старался восстановить навыки. Но они возвращались слишком медленно.
Некоторое время Марн наблюдал, пока не понял, что этот воин выполняет Разговор с Мечом! Движение в движение! Марн приблизился, надеясь… Но нет! Это не Бессмертный. Нет седины в его коротких светлых волосах. А должна быть прядь… Но все-таки это свой! Иначе откуда он может знать тайное искусство? И Марн решил помочь — напел воину Священный Ритм.
Ах как засверкал изогнутый меч! Воин вспомнил! Марн следил за его отточенными движениями и радовался. Пусть это не ТОТ. Но, возможно, это один из тех, о ком упоминал вагар! Тех, кто заблудился в Мирах, родившись не там.
Марну вдруг почудилось, что воин похож на его старшего брата. На того, каким он мог бы стать, не умри в юности от огневицы. Марн не помнил его, но видел портрет спокойного светловолосого мальчика с задумчивыми серыми глазами. Если бы не ранняя смерть, теперь он был бы наследником Клана Волка. Возможно, он был бы достойнее Марна, но смерть забрала его… А вдруг он родился здесь? Вдруг это он?! Юноша по-новому присмотрелся к воину, выполнявшему Разговор…
И в этот миг дверь зала отворилась. И Марна вышвырнуло прочь. Но он успел заметить седую прядь на лбу вошедшего человека!
Небо, небо перед глазами. Облачка, легко плывущие в вышине. Птица… Орел?.. Что-то коснулось руки… Найи? Да — Найи…
— Я нашел его, — прошептал Марн. — Он уже не молод. Но крепок. Но почему он прогнал меня?
Найи погладила юношу по щеке.
— Он не прогнал тебя, Марн. Просто он слишком силен. Его мощь сокрушает. Для того чтобы ты смог встретиться с ним и объясниться, тебе нужна Сила. Мы добудем ее Вместе.
Марн прикрыл веки… и вдруг сел, пораженный узнаванием, как мечом. Этот воин на зеленом ковре! Он и есть тот, кто Призывал Луну!!!