Витковский Алексей. Тени ниндзя

   И мертвенно горящие блики.
   Будут громы в нем, вспыхнут зарницы,
   Конский храп и звезды угасанье,
   И врагов наших бледные лица,
   И мечей грозовое сверканье…
   Я проснусь, рядом ты, как ребенок,
   Спишь, уткнувшись в цветастость подушки.
   Наклонюсь к тебе и поцелую — в уголок —
   Твои нежные губки…

“Сон”

Глава 1

   С того дня, как мы с Колькой следом за Сенсэем вошли в зал, все переменилось. Будто кто-то невидимый перебросил тумблер на своем пульте из одного положения в другое. Темные личности налетали на нас в подворотнях… и, растерянно озираясь, уходили, бурча под нос непривычные слова извинений. Частенько рядом с нами возникали драки, но было видно, что нападавшие обознались, и драки гасли сами собой, так и не дойдя до привычной стадии кровавого мордобоя. Что-то было во всем этом от “Гомеостатического Мироздания” Стругацких, которое массированно и малоприцельно “сокрушает микрокрамолу”… Я навсегда запомнил случай, когда нас остановила милиция. Потрепанный сине-полосый “москвичонок” подлетел прямо к поребрику. Оттуда вывалился двухметровый детина с укороченным АКСом.
   — Стоять! Оружие, наркотики, документы!
   Нам, идущим на тренировку, почему-то стало очень весело. Мы бросили сумки на асфальт и предъявили паспорта. Детина тщательно изучил их, потом обыскал нас, залез в сумки, едва ли не обнюхав наши заношенные каратэги. Его первоначальная уверенность сменилась растерянностью и недоумением. Он еще раз вяло обыскал нас, вернул паспорта и, обернувшись к машине, с детской обидой в голосе произнес:
   — Ничего нет!
   “Москвич” умчался, надсадно тарахтя, а мы принялись смеяться, повторяя следом за детиной: “Ничего нет! Ничего нет!”
   Кто-то упорно ловил нас, но его пальцы все время соскальзывали. В снах тоже не раз возникало ощущение, что кто-то ищет меня, но никак не может найти. Зато с тех пор, как “Дарума-Рю” приняла нас, мир под зеленым небом стал сниться мне все чаще и чаще. Но без неприятных постэффектов. Я просыпался, чувствуя в руке тяжесть меча. Плечи еще помнили вес доспехов, а бедра — упругость седла. Я видел невероятные картины. Горы, висящие в сине-зеленой дымке, бескрайние степи, грохот конских копыт по мостовой, замок из кроваво-красного камня, похожий на огромный сталагмит, весь увитый крытыми галереями переходов, увенчанный флагами и бесчисленным количеством больших и малых башенок. А еще в этих снах были люди. Множество людей, которых я, кажется, знал, и даже иногда помнил их имена. И там была девушка, похожая на утреннюю зарю. Такой улыбки я не видел никогда. Она — как утренний сон, как ветерок, гуляющий в листве, как песня ирландской волынки. Рыжеволосая с высокой грудью и гордым разворотом плеч, она…
   Просыпаясь в глухой тоске, я хватался за карандаш и кисти. И рисовал, рисовал. Тогда появлялось на листах бумаги и картона диковинное, но удивительно функциональное оружие, города в неведомых землях, воины в темной броне, дети, бегущие по медовому лугу, кони, замки и… Она.
   А на занятиях нам с Колянычем шаг за шагом раскрывался мир настоящего воинского искусства. Мы отрабатывали многочисленные приемы. Один на один, один против двух, трех, пяти, десяти и даже группа на группу и трое против одного. Борьба, оружие, рукопашка — все сменялось, как в гигантском калейдоскопе. Нас учили видеть параллели, сопоставлять факты, анализировать события. Нас учили учиться! И, видит Бог, нам это нравилось. Все помнят школьные годы, когда учеба была обязанностью, временами тяжелой. Туда бы таких преподавателей!
   Дзю-дзюцу вел квадратный, маленького роста, но быстрый, как тигр, Валерий Дмитриевич Быков. Он почти два десятка лет проходил на атомоходах в боевые автономки. Практик, боевой пловец.
   Технику рук вел Гобчак — боксер, мастер, каких мало, с удовольствием впитывавший все новое из лучших систем мира..
   А еще был — не удивляйтесь — экстрасенс. Как мы говорили, надо на двери кабинета сделать табличку: “Дядя Коля — Маг и Волшебник”. Самый, как нам казалось, таинственный человек в Школе. Он показывал нам такие вещи, для которых не придумано даже слов в обычном человеческом языке. Но “великий и могучий” успешно справлялся. “Мать, мать, мать… — привычно откликается эхо”.
   Ну и, конечно, Сенсэй, Валентин Юрьевич Боровиков. Двукратный чемпион Советского Союза по фехтованию на рапире среди юниоров. Получивший третий lан Кекусинкай каратэ во время сверхсрочной службы в ГСВГ^[32]. Человек, сумевший разрозненные знания спаять в единое целое, создать Школу, которая выдержала испытания последних тридцати лет российской истории.
   Сказать, что мы были счастливы, мало. Мы были на седьмом небе. Занимались с фанатизмом новообращенных. Летом и зимой окна в моей квартире регулярно запотевали, причем неважно, тренировались ли мы вдвоем, или я отрабатывал приемы в одиночку. Как известно, главное — наработка, наработка и наработка. Занятия с Сенсэем — это получение информации, а вот перерабатывать ее каждый должен сам. Невозможно, занимаясь два раза в неделю по два часа, чего-то достичь, если ты не работаешь с собой. Воин тем и отличается от бойца, что не прекращает работу, выходя из зала.
   Время шло, и первоначальный фанатизм сменился более серьезным, вдумчивым отношением к занятиям. Пришло понимание, что основа всего — не голая техника, но техника, подкрепленная правильным состоянием сознания. Есть люди, прекрасно владеющие приемами в зале, но не умеющие применить их в реальной обстановке. Юрич называл таких “чемпионами на тренировке”. Мы стали искать пути, позволяющие включать нужное для боя состояние в любой момент. Колька прибег к классике: Дзен и Каратэ, Каратэ и Дзен. А меня занесло в мистические дебри. Я перебирал одну за другой системы духовных практик. Углубился в тайны Рун и карт Таро. Энергии Больших Арканов закрутили спиралью мои мозги. Гештальттерапия вновь вернула их на место. Я продирался сквозь дебри символизма “Каллагии”. Йогические асаны позволили мне по-настоящему почувствовать течение энергии в теле. Лобсанг Рампа едва не выбил меня из колеи, но был вовремя разоблачен Колькой и отвергнут. Скандинавские берсеркеры не давали мне спать тайной своего боевого безумия. В конце концов я дошел до ручки. Сенсэй сказал, что мои знания “настолько обширны, насколько и бессистемны”, и предложил мне, раз уж я задался такой сложной задачей, провести инвентаризацию накопленной информации. И выкинуть все не нужное. Поскольку мои мучения происходят оттого, что я не желаю принимать чужие условности и ограничения, присущие любой системе, созданной другим человеком. А Коляныч глубокомысленно заявил, что небо синее, ботинки черные, а Игорь (то есть я) зациклен на своем “Я-Я-ЯШ”. Ох уж эти его дзенские шуточки!
   Впрочем, на самом деле он говорил серьезные вещи. Пришлось заняться самокопанием. И вывод оказался парадоксальным. Страх! Вот что руководило мной! Всеми своими дикими поисками я на самом-то деле пытался найти некое супероружие, которое поможет мне, если Кутузов найдет меня снова. Мне просто хотелось иметь лишнего туза в рукаве…
   Теперь я понимаю, что это было тогда настоящим достижением: дать себе отчет в том, что страх никуда не ушел. Оно позволило мне по-другому взглянуть на вещи. И действительно отсечь все лишнее. И только тогда я увидел, что нужное мне Знание, как всегда в таких случаях, находилось прямо перед моим носом…
   К 1995 году Коляныч и я сдали на коричневые пояса. И в жизни все устаканилось. Оба мы устроились на работу в разные охранные агентства. Отношения между Колькой и Наташей стремительно неслись к свадьбе. Правда, я в этом отношении сплоховал. Возможно, сыграл свою роль инцидент со Светкой. Во всяком случае, женщины в моей жизни занимали весьма скромное место. Они появлялись эпизодически, хотя и довольно часто, всякий раз новые. И так же часто исчезали. Наверное, я инстинктивно отталкивал их, стремясь не иметь слабых мест, в которые можно было бы меня ударить. Рекорд по длительности моих отношений с женщиной составлял в ту пору аж три месяца подряд.
   Однако ничто не продолжается вечно. И бесконечно убегать от предначертанного невозможно. Я встретил ЕЕ, когда мне уже стукнуло двадцать девять…
 

Санкт-Петербург. Декабрь 1999 г.

   Читать я научился, когда мне исполнилось чуть больше четырех лет. В школу пошел с семи, и к этому моменту мною была перечитана почти половина нашей домашней библиотеки. Отец с матерью были образованными людьми, литературу любили. И почти три тысячи томов разнообразных книг за “много” не считали. Среди этого книжного изобилия попадались совершенно не детские произведения. Однако я их прочитывал от корки до корки, хотя вряд ли понимал и половину написанного.
   Знания мои к первому классу были очень разнообразны и бессистемны. Например, будучи в курсе, “цо то есть” полевой шпат (мой отец был геологом), или ядро атома (классная книжка — Детская Энциклопедия), я понятия не имел, почему девочки носят юбки, что такое “два по поведению” и зачем необходимо чтение по слогам (мама была в шоке, когда я первый раз принес из школы двойку по чтению). Зато из книжек я вынес, что честь дамы священна (понятие “честь” мной истолковывалось несколько односторонне), мужчина — непременно рыцарь (вот он, мой папа!), а любовь — это обязательно счастье.
   Став постарше, я сделался циничен и категоричен, но, как ни странно, мое детское восприятие любви мужчины и женщины никуда не делось. Просто из него выпали те люди, которые не подходят под определение “настоящий мужчина” или “настоящая женщина”. Возможно, именно поэтому все случилось так, а не иначе.
   Был Новый год. Тот самый двухтысячный. Царила паника вокруг компьютерной “проблемы 2000” . Компании, инспирировавшие ее, наваривали “бабки”. Кто-то предсказывал очередной Конец Света. А Школа “Дарума-Рю” отмечала Новый год в широком “узком кругу”. Праздновали его заранее двадцать пятого декабря, с размахом, песнями, танцами, викторинами и, конечно, шампанским. Было целое костюмированное представление. На него пригласили музыкантов, игравших кельтскую музыку, и взяли напрокат оружие и доспехи.
   Я изображал викинга, в настоящем шлеме с полумаской, в кольчуге и при мече. По сюжету, будучи неким скандинавским ярлом, я прибыл на Русь, дабы посвататься к дочери “Великого Князя”. “Князем” был Андрей, величественно восседавший на “престоле” и облаченный в кожаный доспех с бляшками. Анахроничный^[33] шлем бургиньот (славянский найти не успели) он держал на коленях вместе с мечом. По правую руку от “Князя” сидела “Великая Княгиня”, по левую — предмет моих помыслов, “Княжна”.
   Окинув “орлиным взором” панораму, я медленно и величаво, как подобает настоящему ярлу, вступил в зал. За мною ввалилась свита, тот самый оркестр. Я шел по кругу, старательно пыжась и надувая щеки. Выли волынки, гремели трещотки. Словом, выход получился отменный. Остановившись перед “Князем”, я воздел было руку, чтобы сказать речь. Но тут едва не случился конфуз. Боевой пояс с металлическими бляшками вдруг свалился с меня на пол. Хорошо хоть я придерживал рукоять меча, а то и он полетел бы туда же. Не зная, что делать, я подцепил пояс кончиком ножен и отбросил его прямо к великокняжеским ногам. Все замерли… Положение спас ведущий, крикнув в микрофон:
   — Смотрите! Он бросил свой пояс к ногам “Князя”! Наверное, это какой-то скандинавский обычай!
   Мысленно чертыхаясь, я начал свой спич, упирая на то, как древен и благороден мой род, как круты мои воины, а я, конечно, самый крутой из них. Смысл речи состоял в том, что “Великому Князю” за счастье должно быть породниться с таким великим воином.
   Но “невеста” смотрела надменно, а “Князь” оказался тертым калачом.
   — Ну, если ты так велик, — сказал он, поднимаясь с “престола” и оказываясь выше меня на полторы головы, — то тебе в радость будет позвенеть со мною мечами! Коль победишь — твоя “Княжна”, а коли нет — не обессудь!
   Тут мы выхватили мечи, отшвырнули ножны, и пошла потеха! Бой мы с Андрюхой репетировали не меньше месяца. Удары наносились в полную силу, с клинков летели искры — красота! Дзан! Дзан!!! Я отбился, атакую! Кланг! Бац! “Князь” не фантик! Отбился и он. Вращение, удар, перевод… Мимо!!! Вот он начинает новую атаку. Два по ногам, два… Но последние два удара не состоялись. Потому как у “Князя” сломался меч! Со звоном переломившись у самой рукояти, клинок отлетел в сторону… Второй конфуз! Но Андрюха не растерялся. Бросив бесполезную рукоять, он отскочил чуть назад… и пробил мне классический хоидзен-ура-маваси по верхнему уровню!
   Не знаю — били ли так наши далекие предки… Я едва уклонился, изобразив, что удар достиг цели, перекатился, вскочил… Но в этот миг кто-то бросил “Князю” пустые ножны. Он лихо отбил мой новый наскок… и вышиб меч из моих рук! Мы репетировали такую вариацию, поэтому я отпрыгнул, готовя свой прием… Но Андрюха не пожелал падать в свою очередь. Вместо этого он отбросил ножны в сторону, сделал несколько “кулачных па”… и, расплывшись в улыбке, полез ко мне обниматься. Я напрягся, ожидая новых сюрпризов, но их не последовало. “Экзамен” сдан.
   — По сердцу мне, как ты бьешься, нурман! — провозгласил “Князь”, упирая на “о”. — Пожалуй, отдам за тебя дочь свою!
   Снова завыли волынки, забренчали струны, и “Княжна”, потупив взор, пришла в мои объятия. Да так быстро, что я едва успел содрать с башки шлем. Потом мы все вместе станцевали что-то среднее между лезгинкой и джигой, а ведущий приглашал всех к нам присоединяться…

* * *

   Вечер удался на славу. Уже Коляныч, весьма подшофе, плясал в обнимку с Натахой вольные вариации на тему польки. Народ веселился вовсю, и я, чтобы не упустить самый разгар веселья, помчался сдирать с себя доспехи. В кольчуге, я вам скажу, с непривычки много не натанцуешь. Мы столкнулись в дверях…
   Она в черном атласном топике, черных же джинсах и кроссовках, и я в обличье скандинавского берсерка. Остолбенев, я посторонился, замер и некоторое время тупо смотрел на ее высокую грудь, обтянутую черной тканью, на крепкие плечи (на левом татуировка — пегас), на волосы цвета горячей меди, на четко очерченные улыбчивые губы… Она, казалось, не заметила меня — этакого красавца в сверкающей броне. Некоторое время я наблюдал, как она двигается среди веселящихся людей. Мысли напрочь вышибло из моей головы… Наконец, опомнившись, я поплелся в раздевалку. Сердце колотилось, будто только что отжался раз двести. Ну и дела! Где я ее… Воспоминание ударило меня, будто молот. Во сне! Там, под зеленым небом! Это ОНА!!!
   Недаром весь вечер меня преследовало некое предчувствие! А я-то, дурень, решил, будто оно касается сломанного меча!
   Кольчуга ручьем металла стекла на пол. Сдирая подкольчужник, я думал, как подойду к ней, что стану говорить. Быстрее! Широкие суконные штаны полетели в сторону. Джинсы! Где джинсы?! Вот!.. Напяливая одежду, я мысленно клял себя за то, что не побрил физиономию. Но кто мог знать?!
   Когда я вывалился в коридор, вид у меня, наверное, был совершенно безумный. Вслед мне оборачивались. Плевать! Ринувшись к дверям, я чуть было снова не столкнулся с ней, весело болтающей о чем-то с Лехой Деминым. Мое сердце упало. Неужели… Рассмеявшись какой-то шутке, она пошла по коридору, а Леха остался. И был тут же взят в оборот.
   — Ты ее знаешь?
   — Ну да! — ответил он, таинственно улыбаясь. — Это моя новая девушка!
   Мое сердце упало вторично. Но, говорят, наглость — второе счастье.
   — Так познакомь!
   — Зачем это? — удивился Леха.
   — Ну, ты же знаком с моей! Будем дружить “семьями”!
   — А… Ладно.
   Я вцепился в Леху, как клещ, и мы дождались ЕЕ возвращения.
   — Танечка, познакомься, это Игорь. Наш спец по оружию, — Леха сиял, как начищенный медный таз — А это, — жест в ЕЕ сторону, — моя новая девушка!
   Слегка удивленный взгляд, который ОНА бросила на Лешку во время последней фразы, был как бальзам на мою израненную душу. Стало ясно, что Татьяна (позже выяснилось — она терпеть не может обращения Танечка) вместе со мной только что узнала о том, что она чья-то там девушка. Ага! Они только познакомились! Прости, Леха! Тут кто успел, тот и съел!
   — Я тебя узнал… Прости! Можно на ты?
   — Конечно! И где мы встречались?
   — Если можно, об этом потом. Я хотел бы… — но договорить мне не дали.
   Две подружки, обе Катерины, налетели на нас, как гарпий. Вцепились в меня с двух сторон, поцеловали в обе щеки и затараторили:
   — Осторожней, Танюш, — он опасен!
   Вид у меня, схваченного и поцелованного с двух сторон, должно быть, сделался совершенно ошалелый, но ОНА улыбнулась. И возможно, мне показалось, но в глазах ЕЕ вспыхнул интерес. Как будто сказала: “Опасен? Это для меня!”
   “Ого! — подумал я. — Да мне сделали рекламу!” И спросил:
   — Ты танцуешь?
   — Да!
   — Тогда, разреши. — Я чуть поклонился и взял ЕЕ за руку.
   А вслед прозвучало: “Танюша, осторожней!” Они, конечно, шутили, но так ли уж были неправы? Впрочем, мне тогда на это было плевать. Каким-то непонятным образом зная, что жизнь свела меня с ТОЙ САМОЙ, ЕДИНСТВЕННОЙ, я отчаянно надеялся, что эта встреча — не сон!

Глава 2

Где-то. Когда-то

   Горный кряж нависал над озером исполинской скальной стеной. Казалось, будто бок горы отрезан гигантским ножом, обнажившим красноватую каменную плоть. Розовые утесы отражались в спокойных водах Безымянного озера, в которое впадала единственная река, несущая свои воды с заката, от далеких гор. Река текла сквозь густые леса, окаймлявшие озеро и раскинувшиеся на много лиг. Гора, у подножия которой изогнулась дугой озерная гладь, называлась Бен Мор. Это место было священным. Священным для многих народов степей и гор. Даже надменные имперцы временами приезжали сюда, чтобы обратиться к тем, кто жил здесь, за мудростью и наставлениями. Так было всегда.
   Высокие скалы над озером источены ходами пещер. Их такое множество, что никто не знает полностью всего великого плана Матери Природы, создавшей этот лабиринт. Впрочем, люди немало помогли ей, довершив творение. Пещеры назывались — Урочище Бен Гален. И именно сюда приходили Наследники Королевских кланов хребта Заманг, чтобы узнать то, что им назначила Судьба. И отсюда они направлялись в свое Странствие.
   Юноша, что пришел сюда на этот раз, был охвачен благоговением. Он стоял на берегу озера и смотрел на подпирающий небо шлем великой горы, непонятной прихотью Создателя воздвигшейся посреди лесов и равнин. Смотрел на высокий берег, источенный сетью пещер, и сердце его замирало в предчувствии того, что он узнает о своей судьбе. Юношу звали Марн Кровь Хорахша. Наследник клана Волка. Сын Эохайда Горный Вихрь. Когда-то Марн носил детское имя Тио. И ему казалось, что с тех пор прошло много лет, хотя солнце не успело совершить и половину оборота…
   Легкий плеск. Шелест волны. Скрип. Марн очнулся от забытья, в котором пребывал, глядя через озеро. Легкая лодка ткнулась изогнутым носом в прибрежный песок. Неизвестно почему, но юноша ожидал увидеть в ней таинственного старца с густыми седыми бровями и пронзительным взглядом. Однако все оказалось иначе.
   В лодке сидела девчонка. На вид — не больше пятнадцати лет от роду.
   Марн не смог скрыть своего удивления. Девчонка насмешливо скривила губы и поманила его коротким веслом: “Поехали!” Юноша послушно оттолкнул лодку от берега и запрыгнул внутрь. Девчонка тут же вонзила весло в волну и легко погнала утлую посудинку через озеро.
   Всю дорогу Марн исподволь наблюдал за своей спутницей. Она, несомненно, чувствовала это, но делала вид, будто пересекает озеро в одиночестве. За все время они не перекинулись ни словом.
   Лодка причалила к отверстой пасти одной из пещер, выходящей прямо к урезу воды. Марн ступил на берег и поблагодарил перевозчицу, но та в ответ лишь шлепнула веслом по воде, окатив юношу фонтаном брызг.
   “Сильные руки, красивые губы, вздорная голова”, — решил Марн и шагнул под мрачные своды, мгновенно забыв о девчонке. Как оказалось — зря.

* * *

   Темные, мрачные туннели, по которым его вел молчаливый сухощавый мужчина в свободном сером одеянии, показались Марну запутанными переплетениями его собственной судьбы. Слабый свет редких лампад на стенах почти не прогонял темноту. Он только мешал, потому что даже в темноте юноша видел совсем неплохо. Ему казалось, что, идя по туннелям следом за серым проводником, он погружается куда-то в самую суть мироздания, где накрепко свилась Пряжа Судеб, где центр и Исток Всего Сущего. Марн не боялся, но трепет, охвативший его, чудилось, предвещал столкновение с Вечностью лицом к лицу. Марн знал, что далеко не каждый способен выдержать ее натиск. Даже просто узреть величие Бесконечности — тяжелое испытание. Но он верил, что выстоит. Должен выстоять.
   Внезапный переход от полумрака к свету ослепил. Марн прищурил веки, стараясь разглядеть окружающее.
   Величие открывшейся картины потрясало. Пещера была необъятной. Стены плавно изгибались вверх, уходя во тьму, и из этой тьмы спускались, просвечивая насквозь, огромные, сужающиеся к середине колонны. Лес этих колонн простирался вперед насколько хватало глаз. Они были разноцветными — от кроваво-красного до янтарно-желтого оттенков. Оттенки сливались немыслимой раду-. гой, дрожали в световых лучах, манили чистыми красками. Внутри чудились какие-то фигуры, застывшие в вечном движении. Чтобы разглядеть их, Марн сделал шаг, другой — и только теперь заметил, что его проводник куда-то исчез. Юноша, в который уже раз за сегодняшний день, удивился. Как смог человек в сером обмануть обостренные чувства воина? И был ли он на самом деле, этот проводник?
   Марн не знал, куда ему идти дальше, но доверился своему чутью, и ноги сами понесли его сквозь чудесный пылающий лес. Вблизи фигуры, застывшие внутри колонн, проступили четче, но юноша так и не смог понять — что они такое. Люди? Звери? Демоны?
   Он шел и шел вперед, обходя широкие основания колонн. Ему чудилось, что он ступает по едва видимой золотой нити, а нить сматывается и укладывается где-то в его груди. Марну казалось, что он слышит голоса, музыку, издаваемую неведомыми инструментами, и далекий монотонный гул. Откуда идет здесь свет? Сияют ли сами колонны? Что впереди? И почему тихонько подрагивает под ногами камень? Или это только чудится?
   Ответов Марн не знал. Прошли многие часы. Он все так же шел среди зачарованного леса, и клубок, свернувшийся в груди, жег почти невыносимо. Зато гул стал явственнее. И вскоре Марн увидел его источник. Лес колонн отступил в стороны, и юноша оказался на широкой террасе, уступами спускающейся вниз, к плещущейся черной воде подземного озера. Озеро было погружено во тьму, и лишь узкая световая дорожка бежала, дробясь на поверхности мелких волн, куда-то вдаль. А там… Там ревел водопад! Неправдоподобно огромная далекая стена воды рушилась в озеро. Вихрящиеся струи светились голубым лунным светом. Откуда они текут? Почему не заполняется пещера?
   Марн стоял, ошеломленный увиденным. Клубок в ГРУДИ рдел раскаленным углем. Надо идти. Куда?
   Как в тумане юноша начал спускаться к воде. И увидел ступени. Аккуратно врезанные в камень, ровные, они вели вперед, к нижней площадке, последовательно прорезывая все уступы террасы. “Почему я их сразу не заметил?” Но Марн уже устал удивляться, а потому просто пошел вниз, считая ступени. “Сто восемь”, — отметил он, ступив на нижнюю… и замер. Площадка террасы оказалась не последней. Внизу, почти на уровне воды, находилась еще одна. И на ней, лицом к водопаду, стоял человек. Световая дорожка бежала по воде вдаль от самых его ног. Когда Марн появился на уступе, человек не обернулся. Но что-то неуловимое в его позе сказало Марну: “Спускайся!”
 

Санкт-Петербург. Парк Лесотехнической академии. Зима 2000 г.

   Мы встретились, как и было условлено, в девять часов вечера на станции метро “Лесная”. Я знал напротив неплохое кафе, в котором можно было спокойно посидеть и пообщаться. Она, конечно, чуть опоздала, но в рамках приличия: каких-то двадцать минут. Я чувствовал, что мог бы ждать ее гораздо дольше. Хорошо, что она об этом не знает. Мы ведь только-только познакомились. Так что подобная привязанность, наверное, выглядит несколько странно. Правда, не для меня. Ведь я всю жизнь ждал именно ее. По крайней мере, так говорило мне сердце.
   Мы сидели за столиком, пили кофе и мило трепались о разных пустяках. О том, кто где работает, кто что любит и чего не любит. Выяснилось, что у нас очень много общего. Мы оба любим танцевать и занимались танцами довольно долго. Любим животных — собак, кошек и прочих, а Танюшка особенно обожает лошадей. Оказалось, что она, как и ее мама, заядлая наездница. Я сказал ей, что тоже люблю это дело, но в последнее время редко выбираюсь на конюшню, хотя та находится совсем рядом с моим домом — в Удельном парке. Танюшка обещала это поправить, взять, так сказать, надо мной шефство. Некоторое время мы перебрасывались шутками насчет способов, которым сие шефство будет осуществляться, а потом совершенно неожиданно Татьяна сказала:
   — Ты ведь обещал рассказать, где ты меня видел.
   Я немного помялся, прежде чем ответить. Откуда я знаю, как она относится ко всяческой мистике. Вдруг она ее терпеть не может. А то и решит, что я малохольный. А меня такой результат вовсе не устраивает, прямо скажем. Таня, улыбаясь, разглядывала меня в упор. А глаза у нее… Серо-зеленые, ясные, как море в солнечный день…