Страница:
Затем Тщеславье мерной шло походкой,
Отмеченное бледностью чела,
И третья шла, чей шаг был мягок, тих,
Я знался с нею, с девою некроткой,
И то сама Поэзия была.
Они ушли - мне крыльев не хватало...
Ушла Любовь - на что тебе она?
Тщеславие? - Оно берет начало
В безумии, и суть его бедна.
Поэзия? - Отрады нет в тебе,
Какую в полднях склонен усмотреть я
И в вечерах, в которых брезжит сон,
Я покорился бы такой судьбе,
Но как суметь вернуться в те столетья,
Когда Маммоной не был мир пленен?
Прощайте! Вам не пробудить меня,
Почиющего на цветочном ложе,
Мне похвалами не прожить и дня,
Что получает баловень пригожий,
Пройди, видений строй благообразный,
Останься лишь увиденным во сне
Орнаментом античного сосуда;
Оставьте гений мой в дремоте праздной,
Исчезните, фантомы, прочь отсюда
И больше не тревожьтесь обо мне!
ОДА ПСИХЕЕ
Внемли, богиня, звукам этих строк,
Нестройным пусть, но благостным для духа:
Твоих бы тайн унизить я не мог
Близ раковины твоего же уха.
То явь был? Иль, может быть, во сне
Увидел я крылатую Психею?
Я праздно брел в чащобной тишине,
Но даже вспомнить лишь смущенно смею:
Два существа под лиственною кроной
Лежали в нежно шепчущей траве;
Вблизи, прохладой корневища тронув,
Журчал ручей бессонный,
Просверкивали сквозь покров зеленый
лазурь и пурпур утренних бутонов.
Сплелись их крылья и сплелись их руки,
Уста - не слиты; впрочем, час разлуки
Еще не пробил, поцелуи длить
Не воспретил рассвет; определить
Кто мальчик сей - невелика заслуга
Узнать его черты.
Но кто его голубка, кто подруга?
Психея, ты!
К богам всех позже взятая на небо,
Дабы Олимп увидеть свысока,
Затмишь ты и дневную гордость Феба,
И Веспера - ночного светляка;
Ни храма у тебя, ни алтаря,
Впотьмах перед которым
Стенали б девы, дивный гимн творя
Тебе единым хором.
Ни флейт, ни лир, чтоб службе плавно течь,
Ни сладких дымов от кадила,
Ни рощи, где могла вести бы речь
Губами бледными сивилла.
Светлейшая! Пусть поздно дать обет,
Для верной лиры - пробил час утраты,
Благих древес на свете больше нет,
Огонь, и воздух, и вода - не святы;
В эпоху столь далекую сию
От дряхлевшей эллинской гордыни,
Твои крыла, столь яркие доныне,
Я вижу, и восторженно пою:
Позволь, я стану, дивный гимн творя,
И голосом, и хором,
Кимвалом, флейтой - чтоб службе течь,
Дымком, плывущим от кадила,
Священной рощей, где вела бы речь
Губами бледными сивилла.
Мне, как жрецу, воздвигнуть храм позволь
В глубинах духа, девственных доселе,
Пусть новых мыслей сладостная боль
Ветвится и звучит взамен свирели;
И пусть деревья далеко отсель
Разбрасывают тени вдоль отрогов,
Пусть ветер, водопад, и дрозд, и шмель
Баюкают дриад во мхах разлогов;
И, удалившись в тишину сию,
Шиповником алтарь я обовью,
Высоких дум стволы сомкну в союзе
С гирляндами бутонов и светил,
Которых Ум, владыка всех иллюзий,
Еще нигде вовеки не взрастил;
Тебе уют и нежность обеспечу
Как жаждешь ты, точь-в-точь:
И факел, и окно, Любви навстречу
Распахнутое в ночь!
ОДА СОЛОВЬЮ
От боли сердце замереть готово,
И разум - на пороге забытья,
Как будто пью настой болиголова.
Как будто в Лету погружаюсь я;
Нет, я не завистью к тебе томим,
Но переполнен счастьем твой напев,
И внемлю, легкокрылая Дриада,
Мелодиям твоим,
Теснящимся средь буковых дерев,
Среди теней полуночного сада.
О, если бы хотя глоток вина
Из глубины заветного подвала,
Где сладость южных стран сохранена
Веселье, танец, песня, звон кимвала;
О, если б кубок чистой Иппокрены,
Искрящийся, наполненный до края,
О, если б эти чистые уста
В оправе алой пены
Испить, уйти, от счастья замирая,
Туда, к тебе, где тишь и темнота.
Уйти во тьму, угаснуть без остатка,
Не знать о том, чего не знаешь ты,
О мире, где волненье, лихорадка,
Стенанья, жалобы земной тщеты;
Где седина касается волос,
Где юность иссыхает от невзгод,
Где каждый помысел - родник печали,
Что полон тяжких слез;
Где красота не доле дня живет
И где любовь навеки развенчали.
Но прочь! Меня умчали в твой приют
Не леопарды вакховой квадриги,
Меня крыла Поэзии несут,
Сорвав земного разума вериги,
Я здесь, я здесь! Крутом царит прохлада,
Луна торжественно взирает с трона
В сопровожденье свиты звездных фей;
Но темен сумрак сада;
Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,
Доносит отсветы во мрак ветвей.
Цветы у ног ночною тьмой объяты,
И полночь благовонная нежна,
Но внятны все живые ароматы,
Которые в урочный час луна
Дарит деревьям, травам и цветам,
Шиповнику, что полон сладких грез,
И скрывшимся среди листвы и терний,
Уснувшим здесь и там.
Соцветьям мускусных тяжелых роз,
Влекущих мошкару порой вечерней.
Я в Смерть бывал мучительно влюблен,
Когда во мраке слышал это пенье,
Я даровал ей тысячи имен,
Стихи о ней слагая в упоенье;
Быть может, для нее настали сроки,
И мне пора с земли уйти покорно,
В то время как возносишь ты во тьму
Свой реквием высокий,
Ты будешь петь, а я под слоем дерна
Внимать уже не буду ничему.
Но ты, о Птица, смерти непричастна,
Любой народ с тобою милосерд.
В ночи все той же песне сладкогласной
Внимал и гордый царь, и жалкий смерд;
В печальном сердце Руфи, в тяжкий час,
Когда в чужих полях брела она,
Все та же песнь лилась проникновенно,
Та песня, что не раз
Влетала в створки тайного окна
Над морем сумрачным в стране забвенной.
Забвенный! Это слово ранит слух,
Как колокола глас тяжелозвонный.
Прощай! Перед тобой смолкает дух
Воображенья гений окрыленный.
Прощай! Прощай! Напев твой так печален,
Он вдаль скользит - в молчание, в забвенье.
И за рекою падает в траву
Среди лесных прогалин,
Что было это - сон иль наважденье?
Проснулся я - иль грежу наяву?
ОСКАР УАЙЛЬД
(1856-1900)
ПО ПОВОДУ ПРОДАЖИ С АУКЦИОНА
ЛЮБОВНЫХ ПИСЕМ ДЖОНА КИТСА
Вот письма, что писал Эндимион,
Слова любви и нежные упреки;
Взволнованные, выцветшие строки,
Глумясь, распродает аукцион.
Кристалл живого сердца раздроблен
Для торга без малейшей подоплеки.
Стук молотка, холодный и жестокий,
Звучит над ним как погребальный звон.
Увы! не так ли было и вначале:
Придя средь ночи в фарисейский град,
Хитон делили несколько солдат,
Дрались и жребий яростно метали
Не зная ни Того, Кто был распят,
Ни чуда Божья, ни Его печали.
НОВАЯ ЕЛЕНА
Где ты была, когда пылала Троя,
Которой боги нГ(C) дали защиты?
Ужели снова твой приют - земля?
Ты позабыла ль юного героя,
Матросов, тирский пурпур корабля,
Насмешливые взоры Афродиты?
Тебя ли не узнать, - звездою новой
Сверкаешь в серебристой тишине,
Не ты ль склонила Древний Мир к войне,
К ее пучине мрачной и багровой?
Ты ль управляла огненной луной?
В Сидоне дивном - был твой лучший храм;
Там солнечно, там синева безбрежна;
Под сеткой полога златою, там
Младая дева полотно прилежно
Ткала тебе, превозмогая зной,
Пока к щекам не подступала страсть,
Веля устам соленым - что есть силы
К устам скитальца кипрского припасть,
Пришедшего от Кальпы и Абилы.
Елена - ты; я тайну эту выдам!
Погублен юный Сарпедон тобою,
Мемнона войско - в честь тебя мертво;
И златошлемный рвался Гектор к бою
Жестокому - с безжалостным Пелидом
В последний год плененья твоего!
Зрю: снова строй героев Илиона
Просторы асфоделей затоптал,
Доспехов призрачных блестит металл,
Ты - снова символ, как во время оно.
Скажи, где берегла тебя судьба:
Ужель в краю Калипсо, вечно спящем,
Где звон косы не возвестит рассвета,
Но травы рослые подобны чащам,
Где зрит пастух несжатые хлеба,
До дней последних увяданья лета?
В летейский ли погружена ручей,
Иль не желаешь ты забыть вовеки
Треск преломления копий, звон мечей
И клич, с которым шли на приступ греки?
Нет, ты спала, сокрытая под своды
Холма, объемлющего храм пустой
Совместно с ней, Венерой Эрицина,
Владычицей развенчанною, той
Пред чьей гробницею молчат едино
Коленопреклоненные народы;
Обретшей не мгновенье наслажденья
Любовного, но только боль, но меч,
Затем, чтоб сердце надвое рассечь;
Изведавшей тоску деторожденья.
В твоей ладони - пища лотофага,
Но до приятья дара забытья
Позволь земным воспользоваться даром;
Во мне еще не родилась отвага
Вручить мой гимн серебряным фанфарам;
Столь тайна ослепительна твоя,
Столь колесо Любви страшит, Елена,
Что петь - надежды нет; и потому
Позволь придти ко храму твоему,
И благодарно преклонить колена.
Увы, не для тебя судьба земная,
Покинув персти горестное лоно,
Гонима ветром и полярной мглой,
Лети над миром, вечно вспоминая
Усладу Левки, всей любви былой
И свежесть алых уст Эвфориона;
Не зреть мне больше твоего лица,
Мне жить в саду, где душно и тлетворно,
Пока не будет пройден до конца
Мой путь страдания в венке из терна.
Елена, о Елена! Лишь чуть-чуть
Помедли, задержись со мною рядом,
Рассвет так близок - но тебя зову!..
Своей улыбке разреши блеснуть,
Клянусь чем хочешь - Раем или Адом
Служу тебе - живому божеству!
Нет для светил небесных высшей доли,
Тебя иным богам не обороть:
Бесплотный дух любви, обретший плоть,
Блистающий на радостном престоле!
Так не рождались жены никогда!
Морская глубь дала тебе рожденье,
И первых вод серебряную пену!
Явилась ты - и вспыхнула звезда
С Востока, тьме ночной придя на смену,
И пастуху внушила пробужденье.
Ты не умрешь: В Египте ни одна
Змея метнуться не дерзнет во мраке,
И не осмелятся ночные маки
Служить предвестьем гибельного сна.
Любви неосквернимая лилея!
Слоновой кости башня! Роза страсти!
Ты низошла рассеять нашу тьму
Мы, что в сетях Судьбы, живем, дряхлея,
Мы, у всемирной похоти во власти,
Бесцельно бродим мы в пустом дому,
Однако жаждем так же, как и встарь,
Избыв пустого времени отраву,
Увидеть снова твой живой алтарь
И твоего очарованья славу.
АVE IMPERATRIX
Ты брошена в седое море
И предоставлена судьбе,
О Англия! Каких историй
Не повторяют о тебе?
Земля, хрустальный шарик малый,
В руке твоей, - а по нему
Видения чредою шалой
Проносятся из тьмы во тьму,
Войска в мундирах цвета крови,
Султанов пенная волна,
Владыки Ночи наготове
Вздымают в небо пламена.
Желты, знакомы с русской пулей,
Мчат леопарды на ловца:
Разинув пасти, промелькнули
И ускользнули от свинца.
Английский Лев Морей покинул
Чертог сапфирной глубины,
И разъяренно в битву ринул,
Где гибнут Англии сыны.
Вот, в медь со всею мощью дунув,
Трубит горнист издалека:
На тростниковый край пуштунов
Идут из Индии войска.
Однако в мире нет спокойней
Вождей афганских, чьи сердца
И чьи мечи готовы к бойне
Едва завидевши гонца,
Он из последних сил недаром
Бежит, пожертвовав собой:
Он услыхал под Кандагаром
Английский барабанный бой.
Пусть Южный ветр - в смиренье робком,
Восточный - пусть падет ничком,
Где Англия по горным тропкам
Идет в крови и босиком.
Столп Гималаев, кряжей горных,
Верховный сторож скальных масс,
Давно ль крылатых псов викторных
Увидел ты в последний раз?
Там Самарканд в саду миндальном,
Бухарцы в сонном забытьи;
Купцы в чалмах, по тропам дальным
Влачатся вдоль Аму-Дарьи;
И весь Восток до Исфагана
Озолочен, роскошен, щедр,
Лишь вьется пыль от каравана,
Что киноварь везет и кедр;
Кабул, чья гордая громада
Лежит под горной крутизной,
Где в водоемах спит прохлада,
Превозмогающая зной;
Где, выбранную меж товарок,
Рабыню, - о, на зависть всем!
Сам царь черкешенку в подарок
Шлет хану старому в гарем.
Как наши беркуты свободно
Сражаясь, брали высоту!..
Лишь станет горлица бесплодно
Лелеять в Англии мечту.
Напрасно все ее веселье
И ожиданье вдалеке:
Тот юноша лежит в ущелье
И в мертвой держит флаг руке.
Так много лун и лихолетий
Настанет - и придет к концу
В домах напрасно будут дети
Проситься их пустить к отцу.
Жена, приявши участь вдовью,
Обречена до склона лет
С последней целовать любовью
Кинжал, иль ветхий эполет.
Не Англии земля сырая
Приемлет тех, кто пал вдали:
На кладбищах чужого края
Нет ни цветка родной земли.
Вы спите под стенами Дели,
Вас погубил Афганистан,
Вы там, где Ганг скользит без цели
Семью струями в океан.
У берегов России царской
В восточном вы легли краю.
Вы цену битвы Трафальгарской
Платили, жизнь отдав свою.
О, непричастные покою!
О, не приятые гроба
Ни перстью, ни волной морскою!
К чему мольба! К чему мольба!
Вы, раны чьи лекарств не знали,
Чей путь ни для кого не нов!
О, Кромвеля страна! Должна ли
Ты выкупить своих сынов?
Не золотой венец, - терновый,
Судьбу сынов своих уважь..
Их дар - подарок смерти новой:
Ты по делам им не воздашь
Пусть чуждый ветр, чужие реки
Об Англии напомнят вдруг
Уста не тронут уст вовеки
И руки не коснутся рук.
Ужель мы выгадали много,
В златую мир забравши сеть?
Когда в сердцах бурлит тревога
Не стихнуть ей, не постареть.
Что выгоды в гордыне поздней
Прослыть владыками воды?
Мы всюду - сеятели розни
Мы - стражи собственной беды.
Где наша сила, где защита?
Где гордость рыцарской судьбой?
Былое в саван трав укрыто,
О нем рыдает лишь прибой.
Нет больше ни любви, ни страха,
Все просто кануло во тьму.
Все стало прах, придя из праха
Но это ли конец всему?
Но да не будешь ты позорно
В веках пригвождена к столпу:
Заклав сынов, в венке из терна
Еще отыщешь ты тропу.
Да будет жизненная сила
С тобой, да устрашит врагов,
Когда республики Светило
Взойдет с кровавых берегов!
ЛУИ НАПОЛЕОН
Орел Аустерлица! С небосвода
Ты видел ли чужие берега,
Где пал от пули темного врага
Наследник императорского рода!
Несчастный мальчик! Ты чужою жертвой
Стал на чужбине, - о твоей судьбе
Не будет слезы лить легионер твой!
Французская республика тебе
Воздаст почет венком солдатской славы,
Не королю отсалютует, - нет!
Твоя душа - достойна дать ответ
Величественному столпу державы;
Тропе свободы Франция верна,
Но с пылом подтвердит, лишь ей присущим,
Что Равенства великая волна
Сулит и королям покой в грядущем.
СОНЕТ ПО ПОВОДУ РЕЗНИ,УЧИНЕННОЙ
ТУРКАМИ В БОЛГАРИИ ХРИСТИАНАМ
Воскрес ли Ты, Христос? Иль жертвой тленья
В гробу лежишь, во глубине земли?
А верить в Воскресение могли
Лишь те, чей грех возжаждал искупленья?
Истреблены врагом без сожаленья
Священники близ мертвых алтарей.
Ты видишь ли страданья матерей,
Детей, убитых, втоптанных в каменья?
Сын Божий, снизойди! Над миром тьма,
Кресту кровавый серп грозит с небес:
И верх возьмет он, и переупрямит.
Земле не вынести сего ярма!
Сын Человеческий, коль ты воскрес,
Гряди - чтоб не возвысился Мохаммед!
QUANTUM MUTATA*
В Европе время замерло на месте,
Но, гордо возмутив ее покой,
Британский лев, заслыша гнев людской,
Тирана низложил. Взыскуя мести,
Республика была твердыней чести!
Пьемонтцы могут подтвердить - какой
Охвачен папа Римский был тоской.
"Что Кромвель?" И, внимая каждой вести,
Дрожал понтифик в расписной капелле.
Но этот миг так скоро пролетел:
Высокий жребий - в роскоши погряз,
Торговля превратилась в наш удел.
Не станься так - мир почитал бы нас
Наследниками Мильтона доселе.
_____________
* Как изменилась ты (лат.)
LIBERTATIS SACRA FAMES*
Прекрасны идеалы демократий,
Когда подобен каждый - Королю,
Но я определенно не люблю
Разгула нынешних крикливых братий;
Монарх - достоин менее проклятий,
Чем гнусных демагогов болтовня,
Анархией Свободу подменя,
Они уже готовят нас к расплате;
Мне мерзостно, когда над баррикадой
Возносится позорный красный флаг,
И хамство правит: под его громадой
Дух гибнет, Честь мертва, молчат Камены,
И слышен лишь Убийства да Измены
Кровавый и неторопливый шаг.
П А Н Т Е Я
Давай в огонь бросаться из огня,
Тропой восторга рваться к средоточью,
Бесстрастие - пока не для меня,
И вряд ли ты захочешь летней ночью
В неисчислимый раз искать ответ,
Которого у всех сивилл и не было, и нет.
Ведь ты же видишь: страсть сильнее знаний,
А мудрость - не дорога, а тупик;
Зов юности важнее и желанней,
Чем притчи самых сокровенных книг.
Что пользы размышленьям предаваться,
Сердца даны нам, чтоб любить, уста - чтоб целоваться.
Трель соловья тебе ли не слышна,
Нет серебристей, нет прозрачней ноты!
Поблекшая от зависти луна
С обидой удаляется в высоты:
Ей песню страсти слышать тяжело,
И множит вкруг себя она туманные гало.
В лилее ищет золотого хлеба
Пчела; каштан роняет лепестки:
Вот - кожа загорелого эфеба
Блестит, омыта влагою реки:
Ужель не это красоты итоги?
Увы! На щедрость большую едва ль способны боги.
Никак богам тоски не побороть
Смотря, как род людской о прошлом плачет,
Он кается, он умерщвляет плоть
Все это для богов так мало значит:
Им безразлично - что добро, что грех,
Один и тот же дождь они шлют поровну на всех.
Как прежде, боги преданы безделью
Над чашами вина склоняясь там,
Где лотос переплелся с асфоделью,
И в полусне деревьям и цветам
Шепча о том, что защититься нечем
От зла, что выросло в миру и в сердце человечьем.
Сквозь небеса посмотрят вниз порой,
Туда, где в мире мечется убогом
Коротких жизней мотыльковый рой,
Затем - вернутся к лотосным чертогам:
Там, кроме поцелуев, им даны
В настое маковых семян - пурпуровые сны.
Там блещет горним золотом Светило,
Чей пламенник всех выше вознесен,
Покуда полог свой не опустила
Над миром ночь, пока Эндимион
Не ослабел в объятиях Селены:
Бессмертны боги, но порой, как люди, вожделенны.
Покрыт шафранной пылью каждый след
Юноны, через зелень луговую
Идущей; в это время Ганимед
Вливает нектар в чашу круговую.
Растрепан нежный шелк его кудрей
С тех пор, как мальчика орел восхитил в эмпирей.
Там, в глубине зеленолистой пущи,
Венера с юным пастухом видна:
Она - как куст шиповника цветущий,
Но нет, еще пунцовее она,
Смеясь меж ласк, - под вздохи Салмакиды
Чьи скрыты в миртовой листве ревнивые обиды.
Борей не веет в том краю вовек,
Лесам английским ежегодно мстящий;
Не сыплет белым опереньем снег,
Не рдеет молнии зубец блестящий
В ночи, что серебриста и тиха,
Не потревожит стонущих во сладкой тьме греха.
Герой, летейской влаге не причастный,
Найдет к струям фиалковым пути,
Коль скоро все скитания напрасны,
Собраться с духом можно - и пойти
Испить глоток из глубины бездонной
И подарить толику сна душе своей бессонной.
Но враг природы нашей, Бог Судьбы,
Твердит, что мы - раскаянья и мрака
Ничтожные и поздние рабы.
Бальзам для нас - в толченых зернах мака,
Где сочетает темная струя
Любовь и преступление в единстве бытия.
Мы в страсти были чересчур упрямы,
Усталость угасила наш экстаз,
В усталости мы воздвигали храмы,
В усталости молились каждый час,
Но нам внимать - у Неба нет причины.
Миг ослепительной любви, но следом - час кончины.
Увы! Харонова ладья, спеша,
Не подплывает к пристани безлюдной,
Оболом не расплатится душа
За переправу в мир нагой и скудный,
Бесплодна жертва, ни к чему обет,
Могильный запечатан склеп, надежды больше нет.
А мы - частицами эфира станем,
Мы устремимся в синеву небес,
Мы встретимся в луче рассвета раннем,
В крови проснувшихся весной древес,
Наш родич - зверь, средь вереска бродящий;
Одним дыханьем полон мир - живой и преходящий.
Пульсирует Земля, в себе неся
Перемеженье систол и диастол,
Рождение и смерть и всех и вся
Вал Бытия всеобщего сграбастал,
Едины птицы, камни и холмы,
Тот, на кого охотимся, и тот, чья жертва - мы.
От клетки к человеческой средине
Мы движемся взрослеющей чредой;
Богоподобны мы, но только ныне,
А прежде были разве что рудой
Не знающей ни гордости, ни горя,
Дрожащей протоплазмою в студеных недрах моря.
Златой огонь, владыка наших тел,
Нарциссам разверзающий бутоны,
И свет лилей, что серебристо-бел,
Хотят сойтись, преодолев препоны;
Земле подарит силу наша страсть,
Над царствами природы смерть утрачивает власть.
Подростка первый поцелуй, впервые
Расцветший гиацинт среди долин;
Мужчины страсть последняя, живые
Последние цветы взносящий крин,
Боящийся своей же стрелки алой,
И стыд в глазах у жениха - все это отсвет малый
Той тайны, что в тебе, земля, живет.
Для свадьбы - не один жених наряжен.
У лютиков, встречающих восход,
Миг разрешенья страсти столь же важен,
Как и для нас, когда в лесу, вдвоем,
Вбираем жизни полноту и вешний воздух пьем.
А час придет, нас погребут под тиссом;
Но ты воскреснешь, как шиповный куст,
Иль белым возродишься ты нарциссом,
И, вверясь ветру, возжелаешь уст
Его коснуться, - по привычке старой
Наш затрепещет прах, и вновь влюбленной станем парой.
Забыть былую боль придет пора!
Мы оживем в цветах трепетнолистных,
Как коноплянки, запоем с утра,
Как две змеи в кирасах живописных,
Мелькнем среди могил, - иль словно два
Свирепых тигра проскользим до логовища льва,
И вступим в битву! Сердце бьется чаще,
Едва представлю то, как оживу
В цветке расцветшем, в ласточке летящей,
Вручу себя природы торжеству,
Когда же осень на листву нагрянет
Первовладычица Душа последней жертвой станет.
Не забывай! Мы чувства распахнем
Друг другу, - ни кентавры, ни сильваны,
Ни эльфы, что в лесу таятся днем,
А в ночь - танцуют посреди поляны,
В Природу не проникнут глубже нас;
Дарован нам тончайший слух и дан зорчайший глаз,
Мы видим сны подснежников, и даже
Вольны услышать маргариток рост,
Как бор трепещет серебристой пряжей,
Как, дрогнув сердцем, вспархивает дрозд,
Как созревает клевер медоносный,
Как беркут легким взмахом крыл пронизывает сосны.
Любви не знавший - не поймет пчелу,
Что льнет к нарциссу, лепестки колебля
И углубляясь в золотую мглу;
Не тронет розу на вершине стебля.
Сверкает зелень юного листа
Чтоб мог поэт приблизить к ней влюбленные уста.
Ужель слабеет светоч небосвода
Иль для земли уменьшилась хвала
Из-за того, что это нас Природа
Преемниками жизни избрала?
У новых солнц - да будет путь высокий,
Вновь аромат придет в цветы, и в травы хлынут соки!
А мы, влюбленных двое, никогда
Пресытиться не сможем общей чашей,
Покуда блещут небо и вода,
Мы будем отдаваться страсти нашей,
Через эоны долгие спеша
Туда, где примет нас в себя Всемирная Душа!
В круговращенье Сфер мы только ноты,
В каденции созвездий и планет,
Но Сердце Мира трепетом заботы
Позволит позабыть о беге лет:
Нет, наша жизнь в небытие не канет,
Вселенная обнимет нас - и нам бессмертьем станет.
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
(1865 - 1936)
ДЛЯ ВОСХИЩЕНЬЯ
Индийский океан; покой;
Так мягок, так прозрачен свет;
Ни гребня на волне морской,
Лишь за кормою пенный след.
Взялись матросы за картеж;
Индийский лоцман нас ведет,
Величествен и смуглокож,
Поет в закат "Гляжу вперед".
Для восхищенья, для труда,
Для взора - мир необозрим,
Мне в нем судьбой была беда,
Но силы нет расстаться с ним.
Тут - смех метателей колец
И радостная болтовня;
Вот офицеры дам ведут
Увидеть окончанье дня.
Вся даль пережитых годов
Лежит на глади голубой.
Кругом толпа, но мнится мне,
Что я - наедине с собой.
О, как я много лет провел
В казарме, в лагере, в бою;
Порой не верю ничему,
Пролистывая жизнь мою.
Весь облик странных этих дней
В моем рассудке - как живой.
Я многого недосмотрел,
Но прочь плыву и сыт с лихвой.
Я столько книг перечитал
В казарме, средь полночной мглы;
Оценивая жребий свой,
Себя записывал в ослы.
За это знанье - босиком
Я в карцер шел, да и в тюрьму,
Отмеченное бледностью чела,
И третья шла, чей шаг был мягок, тих,
Я знался с нею, с девою некроткой,
И то сама Поэзия была.
Они ушли - мне крыльев не хватало...
Ушла Любовь - на что тебе она?
Тщеславие? - Оно берет начало
В безумии, и суть его бедна.
Поэзия? - Отрады нет в тебе,
Какую в полднях склонен усмотреть я
И в вечерах, в которых брезжит сон,
Я покорился бы такой судьбе,
Но как суметь вернуться в те столетья,
Когда Маммоной не был мир пленен?
Прощайте! Вам не пробудить меня,
Почиющего на цветочном ложе,
Мне похвалами не прожить и дня,
Что получает баловень пригожий,
Пройди, видений строй благообразный,
Останься лишь увиденным во сне
Орнаментом античного сосуда;
Оставьте гений мой в дремоте праздной,
Исчезните, фантомы, прочь отсюда
И больше не тревожьтесь обо мне!
ОДА ПСИХЕЕ
Внемли, богиня, звукам этих строк,
Нестройным пусть, но благостным для духа:
Твоих бы тайн унизить я не мог
Близ раковины твоего же уха.
То явь был? Иль, может быть, во сне
Увидел я крылатую Психею?
Я праздно брел в чащобной тишине,
Но даже вспомнить лишь смущенно смею:
Два существа под лиственною кроной
Лежали в нежно шепчущей траве;
Вблизи, прохладой корневища тронув,
Журчал ручей бессонный,
Просверкивали сквозь покров зеленый
лазурь и пурпур утренних бутонов.
Сплелись их крылья и сплелись их руки,
Уста - не слиты; впрочем, час разлуки
Еще не пробил, поцелуи длить
Не воспретил рассвет; определить
Кто мальчик сей - невелика заслуга
Узнать его черты.
Но кто его голубка, кто подруга?
Психея, ты!
К богам всех позже взятая на небо,
Дабы Олимп увидеть свысока,
Затмишь ты и дневную гордость Феба,
И Веспера - ночного светляка;
Ни храма у тебя, ни алтаря,
Впотьмах перед которым
Стенали б девы, дивный гимн творя
Тебе единым хором.
Ни флейт, ни лир, чтоб службе плавно течь,
Ни сладких дымов от кадила,
Ни рощи, где могла вести бы речь
Губами бледными сивилла.
Светлейшая! Пусть поздно дать обет,
Для верной лиры - пробил час утраты,
Благих древес на свете больше нет,
Огонь, и воздух, и вода - не святы;
В эпоху столь далекую сию
От дряхлевшей эллинской гордыни,
Твои крыла, столь яркие доныне,
Я вижу, и восторженно пою:
Позволь, я стану, дивный гимн творя,
И голосом, и хором,
Кимвалом, флейтой - чтоб службе течь,
Дымком, плывущим от кадила,
Священной рощей, где вела бы речь
Губами бледными сивилла.
Мне, как жрецу, воздвигнуть храм позволь
В глубинах духа, девственных доселе,
Пусть новых мыслей сладостная боль
Ветвится и звучит взамен свирели;
И пусть деревья далеко отсель
Разбрасывают тени вдоль отрогов,
Пусть ветер, водопад, и дрозд, и шмель
Баюкают дриад во мхах разлогов;
И, удалившись в тишину сию,
Шиповником алтарь я обовью,
Высоких дум стволы сомкну в союзе
С гирляндами бутонов и светил,
Которых Ум, владыка всех иллюзий,
Еще нигде вовеки не взрастил;
Тебе уют и нежность обеспечу
Как жаждешь ты, точь-в-точь:
И факел, и окно, Любви навстречу
Распахнутое в ночь!
ОДА СОЛОВЬЮ
От боли сердце замереть готово,
И разум - на пороге забытья,
Как будто пью настой болиголова.
Как будто в Лету погружаюсь я;
Нет, я не завистью к тебе томим,
Но переполнен счастьем твой напев,
И внемлю, легкокрылая Дриада,
Мелодиям твоим,
Теснящимся средь буковых дерев,
Среди теней полуночного сада.
О, если бы хотя глоток вина
Из глубины заветного подвала,
Где сладость южных стран сохранена
Веселье, танец, песня, звон кимвала;
О, если б кубок чистой Иппокрены,
Искрящийся, наполненный до края,
О, если б эти чистые уста
В оправе алой пены
Испить, уйти, от счастья замирая,
Туда, к тебе, где тишь и темнота.
Уйти во тьму, угаснуть без остатка,
Не знать о том, чего не знаешь ты,
О мире, где волненье, лихорадка,
Стенанья, жалобы земной тщеты;
Где седина касается волос,
Где юность иссыхает от невзгод,
Где каждый помысел - родник печали,
Что полон тяжких слез;
Где красота не доле дня живет
И где любовь навеки развенчали.
Но прочь! Меня умчали в твой приют
Не леопарды вакховой квадриги,
Меня крыла Поэзии несут,
Сорвав земного разума вериги,
Я здесь, я здесь! Крутом царит прохлада,
Луна торжественно взирает с трона
В сопровожденье свиты звездных фей;
Но темен сумрак сада;
Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,
Доносит отсветы во мрак ветвей.
Цветы у ног ночною тьмой объяты,
И полночь благовонная нежна,
Но внятны все живые ароматы,
Которые в урочный час луна
Дарит деревьям, травам и цветам,
Шиповнику, что полон сладких грез,
И скрывшимся среди листвы и терний,
Уснувшим здесь и там.
Соцветьям мускусных тяжелых роз,
Влекущих мошкару порой вечерней.
Я в Смерть бывал мучительно влюблен,
Когда во мраке слышал это пенье,
Я даровал ей тысячи имен,
Стихи о ней слагая в упоенье;
Быть может, для нее настали сроки,
И мне пора с земли уйти покорно,
В то время как возносишь ты во тьму
Свой реквием высокий,
Ты будешь петь, а я под слоем дерна
Внимать уже не буду ничему.
Но ты, о Птица, смерти непричастна,
Любой народ с тобою милосерд.
В ночи все той же песне сладкогласной
Внимал и гордый царь, и жалкий смерд;
В печальном сердце Руфи, в тяжкий час,
Когда в чужих полях брела она,
Все та же песнь лилась проникновенно,
Та песня, что не раз
Влетала в створки тайного окна
Над морем сумрачным в стране забвенной.
Забвенный! Это слово ранит слух,
Как колокола глас тяжелозвонный.
Прощай! Перед тобой смолкает дух
Воображенья гений окрыленный.
Прощай! Прощай! Напев твой так печален,
Он вдаль скользит - в молчание, в забвенье.
И за рекою падает в траву
Среди лесных прогалин,
Что было это - сон иль наважденье?
Проснулся я - иль грежу наяву?
ОСКАР УАЙЛЬД
(1856-1900)
ПО ПОВОДУ ПРОДАЖИ С АУКЦИОНА
ЛЮБОВНЫХ ПИСЕМ ДЖОНА КИТСА
Вот письма, что писал Эндимион,
Слова любви и нежные упреки;
Взволнованные, выцветшие строки,
Глумясь, распродает аукцион.
Кристалл живого сердца раздроблен
Для торга без малейшей подоплеки.
Стук молотка, холодный и жестокий,
Звучит над ним как погребальный звон.
Увы! не так ли было и вначале:
Придя средь ночи в фарисейский град,
Хитон делили несколько солдат,
Дрались и жребий яростно метали
Не зная ни Того, Кто был распят,
Ни чуда Божья, ни Его печали.
НОВАЯ ЕЛЕНА
Где ты была, когда пылала Троя,
Которой боги нГ(C) дали защиты?
Ужели снова твой приют - земля?
Ты позабыла ль юного героя,
Матросов, тирский пурпур корабля,
Насмешливые взоры Афродиты?
Тебя ли не узнать, - звездою новой
Сверкаешь в серебристой тишине,
Не ты ль склонила Древний Мир к войне,
К ее пучине мрачной и багровой?
Ты ль управляла огненной луной?
В Сидоне дивном - был твой лучший храм;
Там солнечно, там синева безбрежна;
Под сеткой полога златою, там
Младая дева полотно прилежно
Ткала тебе, превозмогая зной,
Пока к щекам не подступала страсть,
Веля устам соленым - что есть силы
К устам скитальца кипрского припасть,
Пришедшего от Кальпы и Абилы.
Елена - ты; я тайну эту выдам!
Погублен юный Сарпедон тобою,
Мемнона войско - в честь тебя мертво;
И златошлемный рвался Гектор к бою
Жестокому - с безжалостным Пелидом
В последний год плененья твоего!
Зрю: снова строй героев Илиона
Просторы асфоделей затоптал,
Доспехов призрачных блестит металл,
Ты - снова символ, как во время оно.
Скажи, где берегла тебя судьба:
Ужель в краю Калипсо, вечно спящем,
Где звон косы не возвестит рассвета,
Но травы рослые подобны чащам,
Где зрит пастух несжатые хлеба,
До дней последних увяданья лета?
В летейский ли погружена ручей,
Иль не желаешь ты забыть вовеки
Треск преломления копий, звон мечей
И клич, с которым шли на приступ греки?
Нет, ты спала, сокрытая под своды
Холма, объемлющего храм пустой
Совместно с ней, Венерой Эрицина,
Владычицей развенчанною, той
Пред чьей гробницею молчат едино
Коленопреклоненные народы;
Обретшей не мгновенье наслажденья
Любовного, но только боль, но меч,
Затем, чтоб сердце надвое рассечь;
Изведавшей тоску деторожденья.
В твоей ладони - пища лотофага,
Но до приятья дара забытья
Позволь земным воспользоваться даром;
Во мне еще не родилась отвага
Вручить мой гимн серебряным фанфарам;
Столь тайна ослепительна твоя,
Столь колесо Любви страшит, Елена,
Что петь - надежды нет; и потому
Позволь придти ко храму твоему,
И благодарно преклонить колена.
Увы, не для тебя судьба земная,
Покинув персти горестное лоно,
Гонима ветром и полярной мглой,
Лети над миром, вечно вспоминая
Усладу Левки, всей любви былой
И свежесть алых уст Эвфориона;
Не зреть мне больше твоего лица,
Мне жить в саду, где душно и тлетворно,
Пока не будет пройден до конца
Мой путь страдания в венке из терна.
Елена, о Елена! Лишь чуть-чуть
Помедли, задержись со мною рядом,
Рассвет так близок - но тебя зову!..
Своей улыбке разреши блеснуть,
Клянусь чем хочешь - Раем или Адом
Служу тебе - живому божеству!
Нет для светил небесных высшей доли,
Тебя иным богам не обороть:
Бесплотный дух любви, обретший плоть,
Блистающий на радостном престоле!
Так не рождались жены никогда!
Морская глубь дала тебе рожденье,
И первых вод серебряную пену!
Явилась ты - и вспыхнула звезда
С Востока, тьме ночной придя на смену,
И пастуху внушила пробужденье.
Ты не умрешь: В Египте ни одна
Змея метнуться не дерзнет во мраке,
И не осмелятся ночные маки
Служить предвестьем гибельного сна.
Любви неосквернимая лилея!
Слоновой кости башня! Роза страсти!
Ты низошла рассеять нашу тьму
Мы, что в сетях Судьбы, живем, дряхлея,
Мы, у всемирной похоти во власти,
Бесцельно бродим мы в пустом дому,
Однако жаждем так же, как и встарь,
Избыв пустого времени отраву,
Увидеть снова твой живой алтарь
И твоего очарованья славу.
АVE IMPERATRIX
Ты брошена в седое море
И предоставлена судьбе,
О Англия! Каких историй
Не повторяют о тебе?
Земля, хрустальный шарик малый,
В руке твоей, - а по нему
Видения чредою шалой
Проносятся из тьмы во тьму,
Войска в мундирах цвета крови,
Султанов пенная волна,
Владыки Ночи наготове
Вздымают в небо пламена.
Желты, знакомы с русской пулей,
Мчат леопарды на ловца:
Разинув пасти, промелькнули
И ускользнули от свинца.
Английский Лев Морей покинул
Чертог сапфирной глубины,
И разъяренно в битву ринул,
Где гибнут Англии сыны.
Вот, в медь со всею мощью дунув,
Трубит горнист издалека:
На тростниковый край пуштунов
Идут из Индии войска.
Однако в мире нет спокойней
Вождей афганских, чьи сердца
И чьи мечи готовы к бойне
Едва завидевши гонца,
Он из последних сил недаром
Бежит, пожертвовав собой:
Он услыхал под Кандагаром
Английский барабанный бой.
Пусть Южный ветр - в смиренье робком,
Восточный - пусть падет ничком,
Где Англия по горным тропкам
Идет в крови и босиком.
Столп Гималаев, кряжей горных,
Верховный сторож скальных масс,
Давно ль крылатых псов викторных
Увидел ты в последний раз?
Там Самарканд в саду миндальном,
Бухарцы в сонном забытьи;
Купцы в чалмах, по тропам дальным
Влачатся вдоль Аму-Дарьи;
И весь Восток до Исфагана
Озолочен, роскошен, щедр,
Лишь вьется пыль от каравана,
Что киноварь везет и кедр;
Кабул, чья гордая громада
Лежит под горной крутизной,
Где в водоемах спит прохлада,
Превозмогающая зной;
Где, выбранную меж товарок,
Рабыню, - о, на зависть всем!
Сам царь черкешенку в подарок
Шлет хану старому в гарем.
Как наши беркуты свободно
Сражаясь, брали высоту!..
Лишь станет горлица бесплодно
Лелеять в Англии мечту.
Напрасно все ее веселье
И ожиданье вдалеке:
Тот юноша лежит в ущелье
И в мертвой держит флаг руке.
Так много лун и лихолетий
Настанет - и придет к концу
В домах напрасно будут дети
Проситься их пустить к отцу.
Жена, приявши участь вдовью,
Обречена до склона лет
С последней целовать любовью
Кинжал, иль ветхий эполет.
Не Англии земля сырая
Приемлет тех, кто пал вдали:
На кладбищах чужого края
Нет ни цветка родной земли.
Вы спите под стенами Дели,
Вас погубил Афганистан,
Вы там, где Ганг скользит без цели
Семью струями в океан.
У берегов России царской
В восточном вы легли краю.
Вы цену битвы Трафальгарской
Платили, жизнь отдав свою.
О, непричастные покою!
О, не приятые гроба
Ни перстью, ни волной морскою!
К чему мольба! К чему мольба!
Вы, раны чьи лекарств не знали,
Чей путь ни для кого не нов!
О, Кромвеля страна! Должна ли
Ты выкупить своих сынов?
Не золотой венец, - терновый,
Судьбу сынов своих уважь..
Их дар - подарок смерти новой:
Ты по делам им не воздашь
Пусть чуждый ветр, чужие реки
Об Англии напомнят вдруг
Уста не тронут уст вовеки
И руки не коснутся рук.
Ужель мы выгадали много,
В златую мир забравши сеть?
Когда в сердцах бурлит тревога
Не стихнуть ей, не постареть.
Что выгоды в гордыне поздней
Прослыть владыками воды?
Мы всюду - сеятели розни
Мы - стражи собственной беды.
Где наша сила, где защита?
Где гордость рыцарской судьбой?
Былое в саван трав укрыто,
О нем рыдает лишь прибой.
Нет больше ни любви, ни страха,
Все просто кануло во тьму.
Все стало прах, придя из праха
Но это ли конец всему?
Но да не будешь ты позорно
В веках пригвождена к столпу:
Заклав сынов, в венке из терна
Еще отыщешь ты тропу.
Да будет жизненная сила
С тобой, да устрашит врагов,
Когда республики Светило
Взойдет с кровавых берегов!
ЛУИ НАПОЛЕОН
Орел Аустерлица! С небосвода
Ты видел ли чужие берега,
Где пал от пули темного врага
Наследник императорского рода!
Несчастный мальчик! Ты чужою жертвой
Стал на чужбине, - о твоей судьбе
Не будет слезы лить легионер твой!
Французская республика тебе
Воздаст почет венком солдатской славы,
Не королю отсалютует, - нет!
Твоя душа - достойна дать ответ
Величественному столпу державы;
Тропе свободы Франция верна,
Но с пылом подтвердит, лишь ей присущим,
Что Равенства великая волна
Сулит и королям покой в грядущем.
СОНЕТ ПО ПОВОДУ РЕЗНИ,УЧИНЕННОЙ
ТУРКАМИ В БОЛГАРИИ ХРИСТИАНАМ
Воскрес ли Ты, Христос? Иль жертвой тленья
В гробу лежишь, во глубине земли?
А верить в Воскресение могли
Лишь те, чей грех возжаждал искупленья?
Истреблены врагом без сожаленья
Священники близ мертвых алтарей.
Ты видишь ли страданья матерей,
Детей, убитых, втоптанных в каменья?
Сын Божий, снизойди! Над миром тьма,
Кресту кровавый серп грозит с небес:
И верх возьмет он, и переупрямит.
Земле не вынести сего ярма!
Сын Человеческий, коль ты воскрес,
Гряди - чтоб не возвысился Мохаммед!
QUANTUM MUTATA*
В Европе время замерло на месте,
Но, гордо возмутив ее покой,
Британский лев, заслыша гнев людской,
Тирана низложил. Взыскуя мести,
Республика была твердыней чести!
Пьемонтцы могут подтвердить - какой
Охвачен папа Римский был тоской.
"Что Кромвель?" И, внимая каждой вести,
Дрожал понтифик в расписной капелле.
Но этот миг так скоро пролетел:
Высокий жребий - в роскоши погряз,
Торговля превратилась в наш удел.
Не станься так - мир почитал бы нас
Наследниками Мильтона доселе.
_____________
* Как изменилась ты (лат.)
LIBERTATIS SACRA FAMES*
Прекрасны идеалы демократий,
Когда подобен каждый - Королю,
Но я определенно не люблю
Разгула нынешних крикливых братий;
Монарх - достоин менее проклятий,
Чем гнусных демагогов болтовня,
Анархией Свободу подменя,
Они уже готовят нас к расплате;
Мне мерзостно, когда над баррикадой
Возносится позорный красный флаг,
И хамство правит: под его громадой
Дух гибнет, Честь мертва, молчат Камены,
И слышен лишь Убийства да Измены
Кровавый и неторопливый шаг.
П А Н Т Е Я
Давай в огонь бросаться из огня,
Тропой восторга рваться к средоточью,
Бесстрастие - пока не для меня,
И вряд ли ты захочешь летней ночью
В неисчислимый раз искать ответ,
Которого у всех сивилл и не было, и нет.
Ведь ты же видишь: страсть сильнее знаний,
А мудрость - не дорога, а тупик;
Зов юности важнее и желанней,
Чем притчи самых сокровенных книг.
Что пользы размышленьям предаваться,
Сердца даны нам, чтоб любить, уста - чтоб целоваться.
Трель соловья тебе ли не слышна,
Нет серебристей, нет прозрачней ноты!
Поблекшая от зависти луна
С обидой удаляется в высоты:
Ей песню страсти слышать тяжело,
И множит вкруг себя она туманные гало.
В лилее ищет золотого хлеба
Пчела; каштан роняет лепестки:
Вот - кожа загорелого эфеба
Блестит, омыта влагою реки:
Ужель не это красоты итоги?
Увы! На щедрость большую едва ль способны боги.
Никак богам тоски не побороть
Смотря, как род людской о прошлом плачет,
Он кается, он умерщвляет плоть
Все это для богов так мало значит:
Им безразлично - что добро, что грех,
Один и тот же дождь они шлют поровну на всех.
Как прежде, боги преданы безделью
Над чашами вина склоняясь там,
Где лотос переплелся с асфоделью,
И в полусне деревьям и цветам
Шепча о том, что защититься нечем
От зла, что выросло в миру и в сердце человечьем.
Сквозь небеса посмотрят вниз порой,
Туда, где в мире мечется убогом
Коротких жизней мотыльковый рой,
Затем - вернутся к лотосным чертогам:
Там, кроме поцелуев, им даны
В настое маковых семян - пурпуровые сны.
Там блещет горним золотом Светило,
Чей пламенник всех выше вознесен,
Покуда полог свой не опустила
Над миром ночь, пока Эндимион
Не ослабел в объятиях Селены:
Бессмертны боги, но порой, как люди, вожделенны.
Покрыт шафранной пылью каждый след
Юноны, через зелень луговую
Идущей; в это время Ганимед
Вливает нектар в чашу круговую.
Растрепан нежный шелк его кудрей
С тех пор, как мальчика орел восхитил в эмпирей.
Там, в глубине зеленолистой пущи,
Венера с юным пастухом видна:
Она - как куст шиповника цветущий,
Но нет, еще пунцовее она,
Смеясь меж ласк, - под вздохи Салмакиды
Чьи скрыты в миртовой листве ревнивые обиды.
Борей не веет в том краю вовек,
Лесам английским ежегодно мстящий;
Не сыплет белым опереньем снег,
Не рдеет молнии зубец блестящий
В ночи, что серебриста и тиха,
Не потревожит стонущих во сладкой тьме греха.
Герой, летейской влаге не причастный,
Найдет к струям фиалковым пути,
Коль скоро все скитания напрасны,
Собраться с духом можно - и пойти
Испить глоток из глубины бездонной
И подарить толику сна душе своей бессонной.
Но враг природы нашей, Бог Судьбы,
Твердит, что мы - раскаянья и мрака
Ничтожные и поздние рабы.
Бальзам для нас - в толченых зернах мака,
Где сочетает темная струя
Любовь и преступление в единстве бытия.
Мы в страсти были чересчур упрямы,
Усталость угасила наш экстаз,
В усталости мы воздвигали храмы,
В усталости молились каждый час,
Но нам внимать - у Неба нет причины.
Миг ослепительной любви, но следом - час кончины.
Увы! Харонова ладья, спеша,
Не подплывает к пристани безлюдной,
Оболом не расплатится душа
За переправу в мир нагой и скудный,
Бесплодна жертва, ни к чему обет,
Могильный запечатан склеп, надежды больше нет.
А мы - частицами эфира станем,
Мы устремимся в синеву небес,
Мы встретимся в луче рассвета раннем,
В крови проснувшихся весной древес,
Наш родич - зверь, средь вереска бродящий;
Одним дыханьем полон мир - живой и преходящий.
Пульсирует Земля, в себе неся
Перемеженье систол и диастол,
Рождение и смерть и всех и вся
Вал Бытия всеобщего сграбастал,
Едины птицы, камни и холмы,
Тот, на кого охотимся, и тот, чья жертва - мы.
От клетки к человеческой средине
Мы движемся взрослеющей чредой;
Богоподобны мы, но только ныне,
А прежде были разве что рудой
Не знающей ни гордости, ни горя,
Дрожащей протоплазмою в студеных недрах моря.
Златой огонь, владыка наших тел,
Нарциссам разверзающий бутоны,
И свет лилей, что серебристо-бел,
Хотят сойтись, преодолев препоны;
Земле подарит силу наша страсть,
Над царствами природы смерть утрачивает власть.
Подростка первый поцелуй, впервые
Расцветший гиацинт среди долин;
Мужчины страсть последняя, живые
Последние цветы взносящий крин,
Боящийся своей же стрелки алой,
И стыд в глазах у жениха - все это отсвет малый
Той тайны, что в тебе, земля, живет.
Для свадьбы - не один жених наряжен.
У лютиков, встречающих восход,
Миг разрешенья страсти столь же важен,
Как и для нас, когда в лесу, вдвоем,
Вбираем жизни полноту и вешний воздух пьем.
А час придет, нас погребут под тиссом;
Но ты воскреснешь, как шиповный куст,
Иль белым возродишься ты нарциссом,
И, вверясь ветру, возжелаешь уст
Его коснуться, - по привычке старой
Наш затрепещет прах, и вновь влюбленной станем парой.
Забыть былую боль придет пора!
Мы оживем в цветах трепетнолистных,
Как коноплянки, запоем с утра,
Как две змеи в кирасах живописных,
Мелькнем среди могил, - иль словно два
Свирепых тигра проскользим до логовища льва,
И вступим в битву! Сердце бьется чаще,
Едва представлю то, как оживу
В цветке расцветшем, в ласточке летящей,
Вручу себя природы торжеству,
Когда же осень на листву нагрянет
Первовладычица Душа последней жертвой станет.
Не забывай! Мы чувства распахнем
Друг другу, - ни кентавры, ни сильваны,
Ни эльфы, что в лесу таятся днем,
А в ночь - танцуют посреди поляны,
В Природу не проникнут глубже нас;
Дарован нам тончайший слух и дан зорчайший глаз,
Мы видим сны подснежников, и даже
Вольны услышать маргариток рост,
Как бор трепещет серебристой пряжей,
Как, дрогнув сердцем, вспархивает дрозд,
Как созревает клевер медоносный,
Как беркут легким взмахом крыл пронизывает сосны.
Любви не знавший - не поймет пчелу,
Что льнет к нарциссу, лепестки колебля
И углубляясь в золотую мглу;
Не тронет розу на вершине стебля.
Сверкает зелень юного листа
Чтоб мог поэт приблизить к ней влюбленные уста.
Ужель слабеет светоч небосвода
Иль для земли уменьшилась хвала
Из-за того, что это нас Природа
Преемниками жизни избрала?
У новых солнц - да будет путь высокий,
Вновь аромат придет в цветы, и в травы хлынут соки!
А мы, влюбленных двое, никогда
Пресытиться не сможем общей чашей,
Покуда блещут небо и вода,
Мы будем отдаваться страсти нашей,
Через эоны долгие спеша
Туда, где примет нас в себя Всемирная Душа!
В круговращенье Сфер мы только ноты,
В каденции созвездий и планет,
Но Сердце Мира трепетом заботы
Позволит позабыть о беге лет:
Нет, наша жизнь в небытие не канет,
Вселенная обнимет нас - и нам бессмертьем станет.
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
(1865 - 1936)
ДЛЯ ВОСХИЩЕНЬЯ
Индийский океан; покой;
Так мягок, так прозрачен свет;
Ни гребня на волне морской,
Лишь за кормою пенный след.
Взялись матросы за картеж;
Индийский лоцман нас ведет,
Величествен и смуглокож,
Поет в закат "Гляжу вперед".
Для восхищенья, для труда,
Для взора - мир необозрим,
Мне в нем судьбой была беда,
Но силы нет расстаться с ним.
Тут - смех метателей колец
И радостная болтовня;
Вот офицеры дам ведут
Увидеть окончанье дня.
Вся даль пережитых годов
Лежит на глади голубой.
Кругом толпа, но мнится мне,
Что я - наедине с собой.
О, как я много лет провел
В казарме, в лагере, в бою;
Порой не верю ничему,
Пролистывая жизнь мою.
Весь облик странных этих дней
В моем рассудке - как живой.
Я многого недосмотрел,
Но прочь плыву и сыт с лихвой.
Я столько книг перечитал
В казарме, средь полночной мглы;
Оценивая жребий свой,
Себя записывал в ослы.
За это знанье - босиком
Я в карцер шел, да и в тюрьму,