Волошин Юрий. Казак в океане

   Катрин благодарно прислонила голову к его плечу, заглянула в его довольные глаза с тихой улыбкой счастливой женщины.
 
   Первую остановку «Катрин» сделала в поселке Рубера Баконье. Он был так удивлен и обрадован, что не находил слов благодарности.
   — Господи, пресвятая Дева Мария! — суетился он. — Мы никогда не думали, что какой-нибудь корабль завернет в нашу тихую бухту! Прошу вас, господин Люк!
   Два дня шли торги. Лука с интересом отметил прибавление домов в этом маленьком поселке, и хоть денег у поселенцев было мало, не возражал против рассрочки платежей.
   — Дай Бог вам, сударь, благополучия, здоровья и счастья семейного! — провожали его женщины, особенно радующиеся покупкам. — А супруга ваша просто обворожительна, сударь. Она в большом поселке всех мужчин с ума сведет, хи-хи! Присматривайте за нею, месье Люк.
   Тот ухмылялся, довольный, обещал не забывать их и высказывал надежду, что их отношения останутся дружескими и обоюдно выгодными.
   И большой поселок понемногу разрастался. Новые дома белели в облаках зелени, приятно радуя глаз свежестью и опрятностью.
   Месье Бужардон сам вышел к пристани и был приятно удивлен появлению в городке старого знакомого.
   — Рад, очень рад, месье Люк! — мэр радушно протягивал обе руки для пожатия. — Надеюсь, это ваша супруга? — И любопытные уставились на Катрин. — Совершенно прелестная, невероятно очаровательная дама.
   Он галантно представился, поцеловал руку и предложил свою для следования в его гостеприимный дом.
   Целый вечер они просидели в дома Бужардона в шумной и многочисленной компании местных влиятельных людей. Катрин была недовольна всем этим, как и тем, что была всё еще в старом платье, но приходилось терпеть это общество довольно развязных людей, с бесцеремонностью поглядывающих в ее сторону.
   Они поселились в номере недавно построенной гостиницы. Ничем не блеща, она всё же давала возможность уединиться и отдохнуть. А было от чего.
   Лука все дни проводил в деловых беседах и встречах, договаривался о поставках, обсуждал вопросы атлантического плавания, что сильно привлекало его. Торговля с метрополией сулила большие выгоды, и об этом стоило подумать.
   Катрин в обществе местных дам-модниц была занята обновлением туалетов. Это было приятное и в то же время волнующее времяпрепровождение. Она принимала уже как должное оказываемое ей внимание, не сердилась, не злилась, но в остальном была непреклонна и строга.
   По городу пошли слухи, что она испанка благородных кровей, потому так гордо и независимо держится и говорит со странным акцентом. Да и ее муж вызывал большой интерес поселенцев. Откуда он, что тут делает? Хотя на второй вопрос ответить было легче. Он был торговцем, плантатором, немного авантюристом и вообще персоной весьма интересной и загадочной.
   Так решило общество, и теперь отмыться от этого было непросто. Однако у Луки всё это не вызывало протеста. Он с любопытством поглядывал на местных красавиц, отвечал на их улыбки и комплименты, раздавал свои, но ни с кем не хотел сближаться, что еще больше возбуждало интерес к нему у дам.
   Катрин нервничала больше обычного. Она не могла не заметить его интерес к женской половине общества. И хотя он не давал повода для ревности, но и не убеждал жену в противном.
   — Люк, тебе не кажется, что ты слишком вольно себя держишь с дамами? — не утерпела как-то Катрин.
   — Что ж тут такого, милая Катрин? Женщины всегда были для меня интересны.
   Лука не стал вилять. Он слишком уважал Катрин и предпочитал вести себя с нею откровенно и честно. Она это понимала, но ревность делала свое черное дело, отравляла ей жизнь, настроение портилось, и Луке приходилось долго успокаивать ее, утешать и подсмеиваться над нею.
 
   Три недели пролетели незаметно. Пора было уезжать. Катрин покидала городок с двояким чувством радости и печали. И разобраться в этих чувствах не могла. Была грустна, задумчива, не отвечала на вопросы Луки, не одаривала его мягкими улыбками.
   — И всё же я считаю, что мы провели время и с пользой, и в свое удовольствие, моя Катрин, — заключил Лука, когда берег почти скрылся у горизонта.
   Катрин согласно кивнула. Потом вдруг спросила:
   — Ты и дальше намерен посещать это селение, Люк?
   — Конечно, дорогая моя! Я заключил много деловых договоров, которые надо выполнять, а для этого придется довольно часто наведываться сюда. И ты будешь всегда рядом. Тебе понравилось там? — кивнул он в сторону берега.
   — И да и нет, Люк. Но время покажет, чему я отдам предпочтение. Ты ведь не завтра вернешься в этот городок?
   — Ты меня беспокоишь, Катрин. Что-то у тебя на уме, что тревожит или беспокоит тебя. Может, поведаешь об этом?
   — Я и сама не разобралась, что случилось, Люк. Но у меня двойственное отношение к тому, что я увидела в этом городе. Я и рада и недовольна. И сама не пойму, что я хочу. И хочу ли вообще?
   — Не думай об этом — и всё пройдет. По приезде займись детьми. Они тебя отвлекут от дум, и ты всё плохое забудешь.
   А дома их ждали неприятные известия.
   — Французы согнали индейцев с их мест, и теперь началась война, — доложил Савко, примчавшись к Луке, едва завидев его судно.
   — У нас? Или где-то в другом месте?
   — У нас спокойно, хотя караибы волнуются. Вблизи озера Антуан произошли стычки. Есть убитые и раненые. Это тревожно и неприятно.
   — Ты прав. Хорошо бы повидать здешних вождей и разузнать подробности.
   — Хорошо бы, Лука. Иди с Катрин и поговори с ними, прощупай их настроение. Что они могут предпринять против нас?
   — Мы ведь живем дружно и мирно, помогаем друг другу. Вряд ли они задумывают что-то против нас. Но ты прав, Савко. Пойдем сегодня же к вечеру.
 
   Лука с Катрин и Жаном пошли в индейскую деревню с двуколкой, запряженной ослом, в которой везли подарки и товары для обмена.
   Нормальной дороги еще не было, и ослик петлял среди деревьев, следуя изгибам узкой тропы.
   Вожди встретили их внешне приветливо, но с некоторым напряжением, хотя и скрываемым.
   Катрин долго расспрашивала вождей, те сосредоточенно покуривали трубки, коротко отвечали, а Лука терпеливо ждал конца разговора.
   — Они сильно обеспокоены, Люк, — говорила Катрин на обратном пути. — Возмущены попытками французов вытеснить их соседей с лучших земель. Настроены довольно воинственно.
   — Каково их отношение к нам, Катрин?
   — Сам видел. Настороженное. Их можно понять. Мы для них такие же белые, как и остальные французы. Правда, они полагают, что мы будем придерживаться нейтралитета. И я заверила их, что они и дальше могут рассчитывать на нашу помощь или содействие.
   — Стоило ли так обещать, Катрин? Мы уже обожглись однажды. Мне не хотелось бы снова вляпаться в эти междоусобицы. Единственное, что можно обещать, — это защиту тем, кто не может отстаивать себя. Я имею в виду женщин и детей.
   Катрин задумалась, потом ответила с сожалением:
   — Наверное, ты прав, Люк. Этого будет достаточно для них, и не поставит нас в положение врагов. Ведь нам здесь жить и жить. Я поговорю с ними и разъясню наше положение и отношение к их проблемам. Думаю, они нас поймут.
   А война вспыхивала то в одном месте, то в другом. Отчаянное сопротивление караибов подавлялось жестоко и безжалостно. Многие сотни индейцев уже покинули этот мир. И французы несли потери, что служило поводом для новых и новых схваток и резни.
   Больше года караибы сопротивлялись натиску французов. Жадность до чужой земли гнала поселенцев в бой. И превосходство индейцев в численности не приносило им успеха. Мушкеты и пушки делали свое черное дело отлично.
   Наконец война добралась и до соседей наших поселенцев.
   — Французы захватывают земли наших друзей, — говорил Жан, прибежав из деревни караибов. — Отряд французов окружил их. Слышите пальбу? Караибы держатся, но долго это не продлится.
   — Печальные вести, — промолвил Лука задумчиво. — И помочь им нельзя ничем.
   — Мне страшно подумать, что сделают захватчики с караибами! — сетовала Катрин. — Хорошо бы отвести из деревни беззащитных людей в тихое место. Пусть уж воины сражаются одни.
   — Хорошо бы, Катрин, но ведь это достаточно опасно, — ответил Лука.
   — Но там могут погибнуть дети! Жан, ты сможешь пробраться в деревню и посоветовать воинам отправить женщин и детей к нам? Это спасет хотя бы какое-то число караибов. Я их знаю! Они не успокоятся и будут сражаться до последнего! Беги, Жан!
   Лука вздохнул, представляя, что может случиться после этого. Жан вернулся уже ночью.
   — Они отбились, Катуари! Французы отступили! Они победили!
   — Они не могут победить, Жан, — печально ответила Катрин. — Французы придут снова с куда большими силами. И это произойдет скоро.
   — Еще я узнал, что карибы договорились с соседями. Они объединятся и будут бить французов до полного их уничтожения!
   — Я не возражаю, Жан, но это невозможно и немыслимо. Силы явно неравны.
   — Карибы уверены в победе, Катуари!
   Катрин кисло улыбнулась и уже отпустила Жана, но потом остановила, спросив:
   — Ты передал им наше предложение?
   — Да, Катуари! Они благодарят тебя и хозяина, но думают, что этого не понадобится. Они сильно радуются победе.
   — Убитых много?
   Жан помрачнел, опустил голову и ответил тихо:
   — Одиннадцать человек, Катуари.
   — А сколько потеряли французы?
   — Говорят, что троих, но я не могу утверждать.
   — Видишь, Жан? И они еще ликуют, празднуют победу. Так караибы долго не продержатся. Их просто всех перебьют. Не останется мужчин, способных вести войну.
   Мальчишка ушел в трудных раздумьях.
   Катрин долго обдумывала разговор с Жаном. Ей было муторно, но в любом случае она мало что могла предпринять. Смерть уже расправила свои крылья и над этим гордым и отважным народом. Их конец близок!
 
   И действительно, не прошло и месяца, как большой отряд французов снова появился в этих местах. Они теперь привезли на мулах легкую артиллерию и методично стали обстреливать деревни и укрепления караибов.
   Стычки случались почти каждый день. Кровь лилась обильно, сдабривая и без того красноватую почву своими потоками.
   Несколько женщин прибежали в усадьбу, прося защиты и крова. Катрин немедленно распорядилась построить для них хижины, где те и пережидали ужас войны.
   Савко тоже принял несколько беженцев, тем более что у его жены-индианки было много родственников в деревне.
   А война шла с переменным успехом. Карибы уже имели несколько десятков трофейных мушкетов и пистолетов. Их объединенные силы делали отчаянные вылазки, громили тылы французов, но общая картина складывалась не в их пользу.
   Вскоре французы захватили ближайшую деревню. Женщины разбежались по лесу, их ловили и приканчивали или отправляли на свои плантации. Воины отступили на север, где бои продолжались.
   В усадьбе уже скопилось около сотни женщин и детей; старики не пошли с ними, предпочтя смерть в сражении плену или рабскому существованию.
   Савко прискакал на лошади в усадьбу. Он был сильно озабочен.
   — Жена требует моего вмешательства, нужно спасти ее брата, — говорил Савко. — Что посоветуешь, Лука?
   — Что тут советовать? Ничего утешительного не вижу. Для этого ведь надо хотя бы пробраться к побережью, а это верст с десяток будет. Можно и под подозрение попасть. И так на нас поглядывают косо. К тебе наверняка приходили французы с претензиями.
   — Были, конечно. Я им объяснил, что моя жена караибка, и я дал приют родственникам. Мне пришлось доказывать, что эти индейцы согласились стать моими рабами. Представляешь мое положение? Хуже некуда! И никто из моих людей не вступил в отряды французов. Могут быть осложнения, а я их никак не хотел бы. Можно я хотя бы возьму твоего Жана? Он может помочь мне в поисках.
   — Савко, а что же, ты меня уже и за казака не держишь?! Обижаешь, товарищ! Ты ведь мне всегда помогал, даже когда я и не ждал совсем этого. Разве я могу иначе поступить? Едем. Ката поймет и одобрит. Хороших лошадей я дам.
   Лука и Савко с Жаном выехали на рассвете. Тропа вела на северо-восток, слегка поднимаясь на холмы, покрытые густым лесом. Местами заметны были явные следы совсем недавних схваток.
   Проехав часа два, услышали отдаленные выстрелы из легких пушек. Потом можно стало различить и мушкетную трескотню.
   Въехали в расположение французского лазарета. Женщины суетились вокруг раненых. Их было человек двадцать. В воздухе роились мухи, стоны перемежались с матерщиной и проклятьями. Два лекаря в кровавых халатах больше походили на мясников с кровавыми руками и ужасными инструментами.
   Лука поговорил с несколькими ранеными.
   — Караибов прижали к берегу моря, — говорил он друзьям. — Они пока удерживают большую скалу у самого берега, но их обложили, и судьба их решена. Долго караибы не продержатся.
   — Караибы в плен не сдаются, господин, — бойко ответил Жан.
   — В любой войне сдаются, парень. И караибы — люди, с их страхами и надеждами.
   Им указали дорогу к побережью. Лишь через час удалось добраться до места расположения французов. Три сотни поселенцев и солдат обстреливали скалу, где засели караибы. Лука спросил у одного поселенца:
   — Сколько индейцев засело там, — и кивнул в сторону скалы.
   — Кто его знает, думаю, что сотни две еще есть. К вечеру мы их захватим.
   Лука посмотрел на скалу. Она возвышалась над местностью коричневой громадой в зеленых клубах. Изредка легкий дымок вырывался из расщелин. Это защитники отстреливались последними зарядами.
   У самого подножия утеса цепь французов залегла среди кустарника и камней и методично, не спеша, посылала пули в защитников. Гулкие выстрелы пушек иногда перекрывали общий треск выстрелов и крики людей. Французы очень медленно продвигались вперед, перебегали от камня к камню, прятались, выжидали.
   Лука посмотрел на Жана. Тот жадно взирал на эту картину, на то, как разыгрывается последний акт трагедии его народа. Какие мысли теснились в голове парня? Какие чувства он испытывал? Этого никто не узнает.
   Они слезли с лошадей. Присели на камень, разогретый солнцем. Перекусили в молчании. Савко всё убеждал себя и друзей, что они сделали всё, что могли. Как можно отыскать брата жены, если никто их не пропустит на скалу. Да и жив ли он?
   — Лука, поехали обогнем скалу с востока. Поглядим, что там происходит.
   Тот согласно кивнул.
   Полтора часа спустя они подъехали к почти отвесному склону утеса. Он был усеян острыми торчащими выступами, перевитыми лианами и заросшими кустарником и жесткой травой. Прекрасное место для ящериц и пауков.
   Их окликнули, французский пикет и четверо поселенцев с мушкетами вышли навстречу всадникам.
   — Как там дела, приятели? — спросил один поселенец.
   — Тянутся так себе, — ответил неопределенно Лука. — Никто не хочет рисковать жизнью в последние часы войны. Но до темноты все рассчитывают покончить с бойней.
   — А у нас тихо. Залезть на утес здесь не удастся. Индейцы это знают и не охраняют, хотя попытаться взобраться можно было бы.
   — И без этого скоро всё закончится, — неохотно ответил Лука. — А достать пулей отсюда можно?
   — Пробовали, приятель, да толку нет. Далеко. Вот сидим здесь и отдыхаем. Надоело всё это! Скорей бы домой. Дела ждут.
   — Это точно, — согласился Лука.
   В это время сильная пальба донеслась с другой стороны утеса. Французы переглянулись, усмехнулись, сбив шляпы на затылок. Один молвил:
   — Что-то затевается. Видать, нашим надоело сидеть без дела. Подойдем поближе, там есть где устроиться.
   Лука и Савко с Жаном спешились, пустили стреноженных лошадей на траву и последовали за поселенцами. Те привели их к возвышенности, куда они забрались по уступам. В вышине хорошо было видно, как индейцы передвигаются, их головы маячили среди почти голых камней утеса. А внизу рокотал прибой. Солнце клонилось к горизонту. Было еще жарко, но ветер с моря хорошо обвевал эту площадку.
   Мушкетная стрельба всё нарастала, пушки стреляли теперь чаще. Их ядра выскакивали из жерл, ударялись о камни, поднимали облака пыли и осколков. А грохот разрывов прокатывался по склонам утеса, затихая постепенно в зеленых зарослях.
   — Точно, нашим надоело бездельничать! — воскликнул поселенец. — Хотел бы и я проскочить на вершину, глянуть, как эти краснокожие бестии будут просить пощады.
   — Сиди уж лучше здесь, Поль, — обернулся его товарищ. — Здесь тебя не подстрелят, а там сколько наших получат оперенную смерть в грудь.
   — Бернар дело говорит, Поль. Сиди и не рыпайся.
   С утеса все реже и реже доносились выстрелы караибских мушкетов. Наконец они смолкли вовсе. Поль заметил:
   — Всё! Порох сожгли весь. Видимо, и стрел больше нет. Это конец!
   Вдруг один из поселенцев, прикрыв глаза ладонью, указал вверх и сказал:
   — Глядите, толпа индейцев собралась на самом краю утеса! Что они задумали? Вроде запели. Что это?
   — Это прощание с жизнью, — проговорил Жан тихо.
   — Ты что — индеец, парень?
   Жан кивнул, но отвечать не стал. В горле его образовался комок. Говорить он не мог. Он напрягал слух, ловил мелодию песни, хотя слов не различал. Он с уверенностью мог сказать, что последует за этой песней. Но говорить об этом и не хотелось, и не мог он заставить себя проглотить этот дурацкий комок в горле.
   Французы почти не стреляли. Можно было предположить, что они торопливо карабкаются вверх, надеясь захватить побольше пленных, которые потом пригодятся в хозяйстве. Ведь черных рабов почти не было на острове.
   Жан закрыл глаза рукой. Песня подошла к концу. Он боялся глядеть, но потом решился и отдернул руку.
   Примерно две сотни воинов, обнявшись парами и тройками, прыгали вниз и исчезали среди зелени. Это было ужасно, нереально и жутко.
   Один поселенец сказал с затаенным восхищением:
   — Отчаянный народец! Непокорный и гордый. Жаль таких!
   — Замолкни, Жак! Это лучшее, что могло произойти. Пусть исчезнут навсегда! Меньше будет хлопот для нас.
   Поселенец не ответил. А караибы продолжали прыгать, пока на вершине не осталось ни одной фигурки.
   Жан не сдержался и всхлипнул. Его плечи вздрагивали. Тот поселенец, что жалел караибов, сказал:
   — Не переживай, парень. Тебе повезло. Ты жив.
   — Он с Гваделупы, — бросил зачем-то Лука.
   — Один черт! — ответил Поль. — Все эти дикари краснокожие одним миром мазаны. Ненавижу!
   Никто ему не ответил. Только что виденное всё же было слишком трагичным и значительным. Они молчали, переживая каждый на свой лад, Жан уже не вздрагивал. Он тихо молился своим богам и духам, вспоминая старые времена.
   — Полагаю, мы свое выполнили, — произнес поселенец. — Можно и возвращаться.
   — Слышите? Это наши орут на вершине! — закричал радостно Поль. — Везет же некоторым! А мы тут просидели два дня без дела и пользы. Пошли быстрее.
   Поселенцы ушли, а Лука, Савко и Жан еще некоторое время оставались на месте.
   Они вернулись в усадьбу лишь ночью, едва продравшись сквозь лес. Было безлунье, и лишь звезды светили в черном небе. На душе у людей было пусто. Говорить не хотелось.
   Их ждали, хотя здесь никто еще не знал об исходе войны.
   — Вот народ! — воскликнул Лука с волнением, рассказывая о недавно виденном. — Гордость их необыкновенна!
   — Мой народ всегда больше всего дорожил свободой, — тускло отозвалась Катрин.
   — Вечная память им! — проговорил дед Макей.
   Некоторое время спустя по острову пошло название этой скалы: Мори де Сутер, что означает «Гора Самоубийц». Память об этом удивительном народе навсегда осталась в этом названии, как памятник мужеству и жажде свободы.
 
   Катрин теперь на целый месяц была занята обустройством индейских женщин с детьми.
   Лука не вмешивался в ее дела, полагая, что это последняя дань верности ее народу.
   Он ошибался, но понял это слишком поздно.
   Катрин набрала с десяток молодых женщин и тайно обучала их владению огнестрельным оружием и фехтованию. Лука узнал об этом где-то через месяц.
   И что поставило Луку в тупик, так это повышенное внимание к нему Катрин. Она была нежна, общительна, податлива, предупредительна. И вот теперь его голова была забита мыслями о жене, которая что-то задумала и идет к цели упорно и настойчиво.
   Он долго раздумывал над тем, зачем она это делает, и решил поговорить с нею и выяснить ее цели и замыслы.
   И после одного из бурно проведенных вечеров он спросил вроде бы равнодушно, без особого интереса:
   — Катрин, я слышал, что ты готовишь женщин-караибок к вооруженным действиям. Зачем тебе это, и что ты затеваешь?
   Она быстро взглянула на него, помедлила немного, но ответила спокойно вопросом на вопрос:
   — Кто тебе проболтался об этом, Люк?
   — Разве это главное? Лучше ответь мне, милая.
   — Что ж, Люк. Ты прав. Я не должна была это делать в тайне от тебя. А в настоящее время ты уже многое знаешь.
   — И?..
   — И я хочу упросить тебя дать мне малый корабль. Хочу выйти в море и поохотиться на французов. Это глупо, скажешь ты, я с тобой могу и согласиться, но избавиться от этой навязчивой идеи я уже не в силах.
   Лука в изумлении уставился в ее синие глаза, не находя слов для того, чтобы выразить свое возмущение и обиду. Лишь спустя минуту он спросил глухим голосом:
   — И ты на что-то надеешься? Это же безумие чистой воды!
   — Я это знаю, дорогой мой! Но эта идея так захватила меня, что пути назад нет. И если ты не поддержишь меня, то мне придется организовать флотилию лодок и выйти в море на ней.
   — Уму непостижимо, Катрин! Что ты сможешь сделать с дюжиной женщин?
   — А что смогли сделать те караибские воины, которые бросились со скалы в пропасть? Они показали твердость духа, как надо дорожить свободой, и что такое настоящие патриоты, как у вас говорят.
   — Прости, но понять тебя я отказываюсь. И не проси, прошу тебя. Ты совершенно не думаешь ни обо мне, ни о детях. С кем ты их оставляешь?
   — Ты хороший отец, Люк, и я уверена, что они не будут ни в чем нуждаться и вырастут хорошими и порядочными людьми.
   — Бесподобная логика! Просто сказать нечего! Хочешь повторить групповое самоубийство? И что это даст тебе, твоему несчастному народу, который уже не существует? Ты ничего и никому этим не докажешь, Катрин. Господи! Вразуми эту голову, поставь на путь истинный! — воздел руки к потолку Лука.
   Они долго молчали.
   — И как долго продлится обучение твоих женщин военному делу? — жестко спросил Лука. Он не посмотрел на Катрин, но ощущал ее интерес.
   — Еще месяц или немного больше — и будем готовы.
   — Какое безумие! Какая глупость!
   Лука не находил слов, в груди бушевал протест, непонимание, а Катрин с нежностью прижалась к нему, поцеловала в плечо, прошептала горячо:
   — Ты мне поможешь, Люк?
   — Ты с ума сошла! — подскочил он как ужаленный. — Ты хочешь осиротить наших детей?! Никогда!
   — Но ведь ты клялся, что будешь поддерживать меня во всём, милый.
   — Ты тоже клялась, что будешь слушать меня беспрекословно! А что теперь?
   — Это не я прекословлю. Это голос моего народа требует отмщения, милый.
   — Твоего народа больше не существует! Он погиб, перестал существовать! Не хочу даже слышать ничего подобного! Или я рассержусь не на шутку!
   — Ты уже сердит, Люк. Остынь, подумай. Ты ведь не глупый ребенок. Прошу тебя!
   Лука не стал даже отвечать. Лицо его приобрело жесткое выражение. Он давал понять, что возвращаться к этому он не позволит. Катрин с хмурым и недовольным лицом ушла к детям.
   Дни шли, и Лука упорно искал хоть малейшие признаки охлаждения Катрин к своей бредовой идее. И не находил. Наоборот, он узнал, что она сумела привлечь к себе троих негров и двух подростков из караибов. Они, как и Жан, были готовы выйти в море.
   Он понял, что это граничит с сумасшествием. Дело приобретало слишком опасный и непредсказуемый оборот.
   Ему доложили, что под ее началом уже находятся более двадцати человек, и все они проходят интенсивную подготовку. Половина из них были женщины.
   Неожиданно появился Галуа Поклен на малом суденышке. Как он нашел их? Это было загадкой, которая, впрочем, скоро была разгадана. Он просто посетил почти все значительные острова, начиная с Доминики, и наконец обнаружил хозяина на севере Консепсьона.
   Галуа немало удивил Луку тем, что привез невероятное количество всякого добра. Он тут же заподозрил неладное. И его подозрения подтвердились. Сам Галуа, припертый к стенке, признался:
   — Хозяин, это ведь испанское добро! Оно лежало так открыто, что я не мог утерпеть! Простите, если сможете!
   Лука призадумался, но больше бедового француза ругать не стал. К тому же Галуа оказался преданным человеком и опытным моряком, а это надо было оценить. Нечасто можно встретить такого. К тому же он ничего не утаил из добычи, а она оказалась довольно внушительной. Почти двадцать тысяч песо в испанских монетах. И еще груз на десять тысяч. Вполне достаточно, чтобы обеспечить выгодные вложения в дело.
   К тому же, помня о большой потребности в оружии, Галуа привез несколько десятков мушкетов, пистолетов и фальконетов с большим количеством припаса.
   Его команда состояла из восемнадцати человек. В ней появились новые люди весьма ненадежного вида, но Лука пока не стал вмешиваться в эти дела старого пирата. Только сказал довольно решительно:
   — У тебя большая команда, Галуа. Часть негров я хочу поставить на работы в усадьбе. Дел много, а людей мало.
   — Сколько угодно, хозяин! Это ваши люди.
   — Заплати им всем хорошо, себе оставь, сколько сочтешь нужным, остальное мы вложим в торговлю. Я уже имею несколько договоров и обязан их выполнить.