Страница:
— Граждане Эшно, энорвийцы, я вам не враг…
У грейслендца в военной форме не было шанса убедить в этом собравшихся, особенно если он не говорил на их языке. Вероятно, Сторнзоф не знал энорвийского, так как он обратился к толпе по-вонарски, который его слушатели в свою очередь не понимали — или просто не хотели понимать.
— Мое присутствие вам неприятно, и я тут же покину ваш город, если…
В него полетел еще один камень, и снова Сторнзофу удалось увернуться. Следующий попал ему в левую руку. Кровь показалась из свежей раны, и толпа радостно зашумела.
Чувство удовлетворения от восторжествовавшей справедливости которые испытывал Гирайз в первые минуты, мгновенно прошло. Казалось, что энорвийская толпа была готова забить грейслендца камнями до смерти прямо здесь, на городской улице за преступления, которые совершали его сограждане. Все это напоминало расправу над членами семьи в'Ализанте во времена революции, когда их резали на улицах Ширина, ставя им в вину благородное происхождение. Никто не заслуживает такого наказания.
Но почему он не пользуется своим револьвером? Он вооружен и хорошо знает, как оружие умеет склонять к определенной легкомысленности опасно безрассудных женщин, которые начинают вооружаться без всякой надобности… Пара предупредительных выстрелов… Хотя это только подлило бы масло в огонь. А если бы он убил одного-двух энорвийских кроликов? Это еще хуже. Остальные разорвали бы его на части. У грейслендца есть здравый смысл и выдержка, чтобы не играть с оружием.
И, несмотря на здравый смысл и выдержку, у Сторнзофа все меньше и меньше оставалось шансов остаться в живых: камни летели, а улица для отступления была перекрыта.
Гирайз не собирался вмешиваться, поскольку проблемы соперника из Грейсленда его не касались. По сути дела, устранение главнокомандующего давало огромное преимущество и увеличивало шансы на победу. Но то, что он сделал в следующую минуту, поразило его самого: с пистолетом в руке он принялся расталкивать столпившихся, пробираясь вперед на защиту Сторнзофа. Целясь вверх, он нажал курок, и раздался резкий хлопок выстрела его «креннисова». Толпа ахнула, отшатнулась и затаила дыхание. В возникшей короткой паузе Гирайз развернул словесную атаку на свободном энорвийском.
— Граждане, успокойтесь, — начал он повелительным тоном. — Этот грейслендский офицер прибыл сюда не как солдат Грейслендской империи, а как участник Великого Эллипса, то есть на тех же основаниях, что и я.
— Ты из Вонара? — выкрикнули из толпы.
— Да.
— Все вонарцы такие умные, что ж ты заступаешься за эту свинячью рожу?
— Между всеми спортсменами, независимо от их национальности, существует солидарность. Ваша страна включена в маршрут. Он не захватчик, он участник гонок, ему нужно как можно быстрее покинуть Аэннорве.
— Так пристрели его, — услужливо посоветовал кто-то из толпы, — это и будет самый короткий путь.
Толпа одобрительно загудела.
— В Великом Эллипсе принимают участие все страны и все национальности, — продолжал Гирайз, не слушая крики толпы, — там есть и энорвиец. И если ваш Меск Заван окажется на чужой территории, его тоже камнями надо забить? Аэннорве хочет показать пример, как надо встречать иностранных гостей? Ранение или убийство участника Великого Эллипса на улицах Эшно запятнает честь Аэннорве в глазах всего мира. Кроме того, — он особенно акцентировал эту мысль, — это вызовет крайнюю ярость Грейслендской империи, и вполне обоснованную. Будут ответные меры. — Толпа прислушалась, и Гирайз поспешил с новым, уже позитивным аргументом престижного характера. — А что, если господин Заван выиграет гонки? Конечно, убийство его соперников увеличит его шансы на успех, но победа Аэннорве будет обесценена, поскольку у этой победы будет скверный запах крови. Вы оказываете своему соотечественнику медвежью услугу.
То ли его аргументы возымели действие, то ли просто в силу объективных законов запал народного гнева пошел на убыль, как бы там ни было, но общий вой поутих, отдельные крики и вовсе прекратились, их сменило обвинительное шушуканье. Еще несколько минут толпа стояла сплоченной стеной, по затем начала разрушаться за счет отдельных отваливающих в сторону индивидов. Открылся проход, и Гирайз тут же им воспользовался. Сторнзоф от него не отставал, и они быстро ретировались. Толпа осыпала их презрительными насмешками, но их движению не препятствовала. Кто-то все-таки швырнул подводящий итог камень, но он пролетел где-то далеко от цели. И наконец злобные голоса совершенно стихли за их спинами.
— Что вы им сказали? — спросил Сторнзоф, когда они отошли подальше. Достав платок, он прижал его к рассеченному лбу.
— Не могу повторить дословно этот бред, — беззаботно ответил Гирайз. — В общих словах взывал к их чувству справедливости.
— Я вам бесконечно обязан.
— Ерунда. Я просто заботился о благополучии этих энорвийских граждан, которые, похоже, были готовы скомпрометировать национальный нейтралитет и таким образом обеспечить вашему императору достаточно извинений за его репрессии.
— И тем не менее, — Сторнзоф вежливо не заметил отпущенной в его адрес колкости, — ваше заступничество спасло меня от неминуемых серьезных травм или даже смерти. Примите мои благодарности вместе с обещанием отплатить услугой за услугу при первом удобном случае.
Формальные, старомодные фразы, которые должны были бы звучать помпезно или нелепо, Сторнзофу каким-то образом удавалось произносить с удивительным достоинством, и Гирайз почувствовал раздражение. Грейслендцы — грубые невоспитанные варвары, опасные и явно недалекие, — всегда были предметом насмешек бывших Благородных, но этому удалось спокойно отнестись к насмешке.
— Вряд ли мне нужна компенсация, главнокомандующий, — он как бы со стороны слышал свой голос и даже понимал, что его колкость не достигла цели и что он был почти груб. Он встретился с ясным и печальным взглядом Каслера и вспомнил, что где-то читал или слышал, что войска под командованием Каслера Сторнзофа боготворят своего командира как человека, чьи личные качества ставят его значительно выше всех остальных членов рода человеческого. И в этот момент ему стало ясно, почему наивные души могли так его любить. Забавно, конечно, но первое, что завораживало — это внешность грейслендца, обаяние усиливалось за счет эффектных маленьких ловких приемов речи и манер. И больше ничего особенного, ну, возможно, его знаменитая победа под Дойшлеклом была экстраординарной, несомненно, удача весьма любезно улыбнулась там грейслендским вооруженным силам. Главнокомандующий, вне всякого сомнения, продемонстрировал талант и смелость, но его божественность этим не доказывается. Просто он немного отличается от прочих грейслендцев, в лучшую, несомненно, сторону. Но все же он — фаворит Империи. Ни смысла, ни выгоды в дальнейшем общении не было, но неожиданно для себя Гирайз спросил:
— Нужно наложить швы?
— Нет, не надо.
— Осторожность не помешает — человек в грейслендской военной форме идет по улицам Эшно — это привлекает внимание, что еще хуже — у него на лице кровь. Куда вы направляетесь?
— На улицу Колесников, — ответил Сторнзоф.
— «Колеса Виллана»?
— Да, трехколесные пассажирские велосипеды. А вы?
— Туда же, если удастся найти эту контору. Меня уже раз десять посылали сегодня не в ту сторону, а карта, которую я купил, оказалась абсолютно бесполезной.
— У меня вполне хорошая, грейслендская, — Сторнзоф протянул ему скрученную бумажную трубочку, — пользуйтесь, пожалуйста.
Гирайз подавил инстинктивный импульс отказаться. Никакой услуги Сторнзоф ему не оказывает, просто возвращает долг. Более того, сотрудничество сейчас выгодно обеим сторонам. Главнокомандующему, чья форма обличает ненавистную нацию, может еще не раз потребоваться помощь прежде, чем он покинет Аэннорве.
— Да, я взгляну на карту, — уступил Гирайз. Он взял карту, и оба остановились.
— Думаю, нам сюда, — палец главнокомандующего прочертил маршрут, пока его компаньон пытался разобрать грейслендские слова.
— Согласен, — Гирайз вернул карту ее владельцу. Они продолжили путь, и неожиданно его поразило. — А где же ваш родственник, грандлендлорд? Полагаю, он где-то здесь?
— Грандлендлорд и я разделились на время, — ответил Сторнзоф.
Гирайз заметил, как оттенок удовлетворения промелькнул в глазах и голосе его компаньона. Очень интересно. Возможно, отношения в семье Сторнзофа осложнились.
Они пробирались по улицам Эшно, где военная форма грейслендца привлекала много враждебных взглядов. Их осыпали оскорблениями, но руки на них никто не поднимал. Вместо камней в них летели насмешки и непристойная брань. Постепенно пыльные белые улицы начали сужаться, здания заметно постарели и сгорбились, их оштукатуренные стены бороздили трещины и пятнала грязь. Через тяжелую старую арку они вошли в душный узкий переулок, где двери домов были глубоко врезаны в стены, чтобы обеспечить тень — хоть какое-то укрытие от палящего солнца. Высеченные над аркой буквы свидетельствовали, что они на улице Колесников. И прямо перед ними красовалась старая выцветшая вывеска с изображением трехколесного велосипеда, сомнений не было — это «Колеса Виллана».
Они вошли внутрь старого магазина, по всей видимости, некогда знававшего лучшие времена, где председательствовал свиноподобный образец юного нахала, несомненно — сын хозяина и наследник. Все пассажирские велосипеды расхватали, ни одного не осталось, доложил им юнец, не удосужившись даже извиниться за свою коммерческую несостоятельность. Все расхватали несколько дней назад, из-за стревьо цены взлетели баснословно. Можно было шутя назвать любую цену, и люди платили. Велосипеды не появятся, пока не закончится стревьо. А пока остался только вот этот — ржавый, с двойным сиденьем, тяжелый, как дредноут, с ним в одиночку не справиться, только вдвоем можно удержать баланс и двигаться вперед.
Гирайз и Каслер молча и хмуро осмотрели агрегат с двойным сиденьем, после чего посмотрели друг на друга. И наконец Сторнзоф с меланхоличной безысходностью произнес:
— Мы возьмем его.
Небо потемнело, а в животе урчало. В ближайшем ресторанчике призывно зажегся свет. Вывеска в виде створок раковины гребешка наводила на мысль, что здесь подают блюда из морепродуктов. Лизелл вошла внутрь и ждала минут пятнадцать, пока ее усадят за плохонький столик. Расположившись, она принялась изучать меню. Меню было написано от руки, да к тому же по-энорвийски, так что чувствовала она себя бараном, читающим азбуку. Даже цены в отведенную для них колонку были вписаны так, что их оказалось невозможно разобрать. Появился явно нелюбезный официант. Не желая просить его помощи, она заказала, ткнув пальцем в первое попавшееся блюдо.
Отрывисто и грубо кивнув, официант удалился. Лизелл огляделась. Обеденный зал был маленький и невзрачный, декор отдаленно напоминал морской стиль. Несколько посетителей сидели и наблюдали за одинокой женщиной с явным любопытством. Она смерила одного из глазевших холодным взглядом, но это незнакомца не смутило. Провинциальный болван. Она со злостью отвернулась. Конечно, она предполагала, что на маршруте Великого Эллипса ей придется сталкиваться с такого рода грубостью. Она продолжала осматривать ресторанчик. За соседним столиком сидел одинокий посетитель с газетой, даже на расстоянии она смогла прочесть заголовок, написанный на первой странице крупными буквами по-лантийски:
ГРЕЙСЛЕНДСКИЕ ВОЙСКА ВТОРГЛИСЬ В ЮМО
Юмо Таун — столица Территории Южного Ягаро, владения Аэннорве, страна алмазных копей, аннексирована Грейслендской Империей. Открытое приглашение к войне. И естественно, энорвийцы придут в законную ярость и никогда с этим не согласятся.
Подали ужин, и Лизелл с ужасом посмотрела на тарелку, поставленную у нее перед носом. Она созерцала высокую горку толстых голубых лент, мягких как лапша, но бороздчатых и состоящих из сегментов, сверху горка была полита блестящим, голубым соусом с запахом таврила. Боже, что это? Осторожной вилкой она подцепила крошечную треугольную головку, на которой виднелись сапфирные сенсорные органы, и узнала их «в лицо» — голубые аэннорвермис в соусе Фьонисс, знаменитый местный деликатес.
Вареные морские черви.
Ужин.
Она накрутила червяка на вилку, поднесла к губам и осторожно откусила маленький кусочек — слишком мягкая консистенция, но не так уж и плохо, как она ожидала. Никакого ощущения червяка во рту, напротив, вкус блюда, пропитанного соусом, в котором чувствовался таврил, можжевельник и горный чабрец, что оказалось неожиданно приятным.
Она уплела все — до последнего голубого червячка, рассчиталась и вышла на освещенную фонарями улицу. Небо было усыпано звездами и воздух стал прохладным, но она этого не замечала.
Район Старого Рыцарского Полумесяца, Мадам Денежный мешок, обладательница, по меньшей мере, пары страстно желанных лошадей. Как же добраться туда, когда нет карты и не знаешь ни слова по-энорвийски?
Проблема разрешилась с неожиданной легкостью. Совершенно неожиданно, как по мановению волшебной палочки, показался первый за целый день кэб. Лизелл окликнула возницу, и тот сразу же остановился. Она назвала адрес по-лантийски, и так случилось, что возница ее понял. Взобравшись в кэб, она захлопнула за собой дверцу, и двухколесный экипаж затарахтел в ночь.
За окном кэба проплывал Эшно, улица за улицей, освещенные светом фонарей. Когда они добрались до Старого Рыцарского Полумесяца, богатство и новизна архитектуры района сразу бросились в глаза, освещенные ярким светом фонарей у парадных подъездов новых, с иголочки, особняков, чей архитектурный стиль напоминал замки и храмы давно ушедших в прошлое веков.
Как нелепо, подумала Лизелл.
Цель, к которой она стремилась, оказалось легко узнать. Новое кирпичное здание цвета сырого мяса в районе Старого Рыцарского Полумесяца, парень из пикета дал ей очень точную информацию. И вот оно перед ней — украшенное башенками архитектурное безобразие, с нелепыми амбразурами и навесными бойницами, во всех смыслах цитадель средневекового периода. Последние сомнения относительно владельца этого сооружения исчезли, когда Лизелл увидела на верху указательного столба трехмерную бронзовую модель паровоза с витиеватой монограммой в виде заглавной буквы «Т».
«Т» значит Тастриуне, главный акционер и президент железнодорожной компании «Фьенн-Эшно».
Лизелл постучала в окошко вознице, и кэб остановился. Она спрыгнула на землю, заплатила вознице, и тот уехал, а она осталась стоять одна на незнакомой, окутанной ночным мраком улице. Но это ее не пугало.
Лошади. Как заполучить их?
Никаких намеков на то, что она хочет купить их, пикетчик рассказал ей, чем закончились подобные попытки, а она не была настолько глупой, чтобы идти тупиковой тропой. Если мадам Денежный Мешок не продала их ни за какие деньги, значит, она и в аренду их не даст. Что остается? Взывать к ее человеческому состраданию? К состраданию женщины, которая легко спускает собак на слишком надоедливых просителей? Ну что, может быть, попробовать воздействовать на ее спортивный инстинкт? А вдруг жена Тастриуне и слыхом не слыхивала о Великом Эллипсе? А если и дошли до нее такие слухи, то, как энорвийка, она, естественно, будет рада оказать услугу своему соотечественнику — Меску Завану. Это несомненно. И это плохо. Что остается? Что-то надо наплести, закрутить витиеватую софистику. Например, найти способ убедить ее, что лошадей местные власти собираются экспроприировать и что немедленная продажа спасет ее от больших денежных потерь. Нет, это слишком сложно, к тому же она даже не знает ее родного языка. Ей не суметь все это доходчиво объяснить. Ну что еще можно придумать? Что?
Мысли рождались, но все какие-то неподходящие. Отбрось всякие глупые трепыхания. Если тебе нужна лошадь, просто проберись внутрь и возьми одну.
Мысль поразила ее. Украсть лошадь? Это гнусно не только с моральной точки зрения, это преступление, за которое грозит тюремное заключение или еще что-нибудь похуже. Она не знает местных законов, но в некоторых странах угонщики лошадей приговариваются к повешению. Ее рука непроизвольно легла на грудь, как бы защищая ее от проникновения пагубных мыслей. Это просто фантазии, она — Лизелл Дивер, и она — не воровка.
Это не будет воровством, если ты оставишь там деньги.
У мадам Тастриуне, по меньшей мере, две лошади, а может, и больше, и ничего страшного, если одной она лишится.
Лизелл представила, что бы сказал на этот счет Судья. Она просто слышала его голос: «У тебя хорошая наследственность и соответственно приличное воспитание. Так что вряд ли я могу отнести это на счет моральной испорченности или умственной отсталости ». Если она проиграет Великий Эллипс, то ей, конечно же, не придется вспоминать или представлять его голос, он будет реально звучать в ее ушах, возможно, большую часть ее жизни.
Нет, она не проиграет Великий Эллипс. Она обещала во Рувиньяку и самой себе добиться победы любой ценой.
И ноги уже сами несли ее по торговому переулку к тыльной стороне особняка, где, скорее всего, она и найдет конюшню. Они позаботились о безопасности, видно, я не первая, кому в голову пришла мысль похитить лошадей мадам Тастриуне.
Конюшня выросла перед ней, как самый настоящий замок, но миниатюрный, соединенный с жилой половиной дома длинной колоннадой. В окнах виднелся тусклый желтоватый свет. Двери — высокие и широкие настолько, что могли пропустить самую большую карету — были закрыты. Караульных собак видно не было. Она осторожно подкралась и заглянула в окно. Ее взору предстало похожее на пещеру помещение, освещенное всего лишь парой или тройкой обычных фонарей. Никакого новомодного газового освещения. Пара крепких ребят в простой одежде сидела у окна и играла в карты на маленьком сколоченном из сосновых досок столике. Грумы, конюхи, возницы, сторожа — она не могла точно определить, кто они такие, но ясно одно — какие-то слуги находились здесь, чтобы охранять конюшню. Она быстро присела, чтобы ее никто не заметил. А если уже заметили? Ее рука потянулась к карману, где лежал пистолет, но она мгновенно остановилась, вновь удивившись своим непроизвольным действиям.
Лошади. Нужны только лошади.
В темноте она обошла конюшню, по дороге ей попались две небольшие боковые двери и одна большая в задней части миниатюрного замка. Ни одну из этих дверей у нее не хватило духа попробовать открыть. Вдоль южной части конюшни тянулся ряд больших квадратных окон, закрытых тяжелыми ставнями. Ясно, что за каждым из них находилось стойло. Она наугад, очень тихо попробовала открыть одну ставню. Как она и ожидала, ставня не поддалась. Приложив к ней ухо, она внимательно прислушалась и уловила легкое приглушенное фырканье лошади.
Лошадь, и всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Ей неудержимо хотелось пройти сквозь стену.
Нужно пробраться внутрь, нужно, нужно, нужно…
Подкупить сторожей? Никогда. У нее не было с собой столько денег, чтобы соблазнить этих двух парней рискнуть потерять свою хорошую работу в богатом доме Тастриуне. Подождать, пока они заснут? Нет, они, скорей всего, будут спать по очереди.
Она пошла дальше и неожиданно прокралась в самое укромное место на задворках собственности Тастриуне. Здесь лунный свет играл на листьях деревьев и живописных кустарниках, но за ними еще что-то виднелось, что-то твердое. Кирпичная или каменная стена, подумала она и крадучись пошла вперед, чтобы получше рассмотреть…
За зелеными насаждениями благоразумно пряталась небольшая кирпичная постройка с островерхой деревянной крышей и дверью, обитой крашеными досками. Конечно же, это не флигель дома современной мадам Денежный Мешок. Хотя это может быть какая-нибудь надворная постройка. Какая-нибудь мастерская? Или сарай? Соблюдая предосторожность, она потянула на себя дверь, и та открылась, даже не скрипнув хорошо смазанными петлями. Внутри была кромешная тьма.
У нее в дорожной сумке была коробка спичек, опыт научил ее никогда не путешествовать без этого пустячка. Она достала коробку и чиркнула спичкой. Темнота дрогнула и отступила, обнажив помещение, похожее на чулан, пустой, с одним лишь большим цилиндрическим баком, который крепко стоял на своем плоском основании. Из куполообразной верхушки бака выступало что-то, напоминающее кран, соединенный толстым коротким шлангом с металлической трубой, торчащей из глиняного пола. Рядом с краном поблескивал какой-то прибор с круглым стеклянным циферблатом и стрелкой. Какой-то измерительный агрегат, что ли?
Лизелл внимательно его осмотрела. Пламя спички обожгло ей кончики пальцев, она выбросила сгоревшую спичку, и тьма снова заняла отнятое у нее пространство. Секунду она стояла и соображала — и вдруг ее осенило. Ну конечно же, перед ней газовый баллон, который обеспечивает новомодное освещение. Когда-нибудь, может, даже очень скоро, газ будет производиться в достаточных коммерческих количествах и поступать по разветвленным сетям труб, чтобы освещать целые улицы или даже города. По крайней мере, такие оптимистические идеи витают в воздухе. Как только они материализуются, она в них сразу же и поверит. Ну а пока это время не наступило, богачи типа Тастриуне, одержимые амбициями и желанием выделиться, вынуждены устанавливать свои собственные газовые баллоны на безопасном расстоянии от жилых помещений, боясь возникновения пожара или взрыва.
Пожар? Взрыв?
Что за мысли тебе лезут в голову? Ее способность удивлять саму себя еще не ослабла. Ты что — совсем с ума сошла?
Но часть ее мозга, холодная и ясная, безоговорочно настроенная только на победу, казалось, установила свой безоговорочный диктат. И эта часть, глухая к возражениям и устрашающим вразумлениям, уже запустила ее руки в дорожную сумку, откуда были извлечены собранные Министерством иностранных дел расписания и брони, тут же скомканы и свалены в кучу в углу, спичка чиркнула вновь и зажгла ворох документов.
Язычки пламени вспыхнули, и мерцающий свет озарил маленькое пространство. Лизелл протиснула руку в боковой карман дорожной сумки и вытащила оттуда складной нож, а затем, как будто наблюдая за собой со стороны, она увидела, как ее руки раскрыли нож и вонзили лезвие в шланг, соединяющий баллон с трубой. Слабый свист, с которым газ вырвался наружу, был наградой ее усилиям, а в воздухе почувствовался новый запах. Подхватив свою сумку, она кинулась к выходу. Дверь хлопнула, закрывшись за ней, а она уже бежала в поисках укрытия.
Завернув за угол конюшни, она прижалась спиной к стене и низко присела, притаившись в тени кустов. Она не могла определить, сколько времени она провела в этом положении. Сердце бешено колотилось, а ладони вспотели. Секунды, минуты или часы утекли в вечность, и она обнаружила, что улетает в сладкие грезы: Лизелл Дивер не поджигательница, и, конечно же, сцены в надворной постройке в действительности никогда не было.
Глухой хлопок взрыва разметал ее фантазии в разные стороны. Стены постройки устояли, но дверь вылетела, а крышу с грохотом снесло. Огромный столб пламени вырвался наружу, на мгновение осветив ночь, — завораживающее зрелище, — и тут же сник.
Я сделала это? Не веря своим глазам, она осмотрела разлом, кирпичи были обожжены, но стены все же устояли, обломки разрушенной крыши с треском горели.
Неподалеку открылась дверь конюшни, и слабый свет вылился в ночь. Оба сторожа выскочили на улицу и побежали в сторону пожара. Несколько секунд спустя во всех окнах особняка погас свет. Донесся гул голосов заволновавшихся энорвийцев. С шумом открылась еще одна дверь, и едва различимые в темноте фигуры посыпались из особняка Тастриуне.
Ей некогда было наблюдать, что они станут делать. Сторожа оставили конюшню, но ненадолго. Она постояла. Затем крадучись, стараясь не выходить из тени, начала продвигаться к открытой двери, всего лишь секунду она колебалась, перед тем как войти внутрь.
Войдя, она огляделась. Конюшня была большая, с высокими потолками, замысловато оборудованная. В полумраке вырисовывались силуэты двух карет с раздувшимися боками, несомненно, очень дорогих, рядом силуэт простого экипажа, антикварной повозки и старого велосипеда.
Она быстро прошла дальше, к задней стене конюшни, мимо каких-то закрытых дверей, и наконец-то увидела ряд больших стойл, всего шесть, и все были заняты.
Никому не нужно шесть лошадей, никому так много не нужно, сказала она самой себе и заставила себя в это поверить.
Животные не спали, вероятно, их разбудили непривычные шум и суета. Породистая гнедая морда вопрошающе высунулась из ближайшего стойла, на двери которого красовалась медная табличка с выгравированным на ней именем: Балерина.
Она причмокнула, и лошадь тихо заржала.
Тебя, подумала Лизелл, именно тебя я уведу, а потом…
Потом? Она поедет верхом, но нужны уздечка и седло. Она знала, как седлать лошадь, она научилась этому втайне от Его чести. Это было так давно, но она еще помнила — она не должна была забыть.
Где же вся эта упряжь? Наверное, за одной из этих дверей, что попались ей на пути. Бросив сумку, она поспешила назад, первой двери, открыла ее — здесь корм, открыла вторую — впечатляющая коллекция кожаной упряжи. Она вошла внутрь и приблизилась к стене, где на многочисленных скобах были развешаны новенькие уздечки. Возле каждой скобы — таблички с именами, едва читаемые в тусклом свете, проникающем через открытую дверь. Очень все разумно здесь устроено. Ее глаза быстро бегали в поисках нужной вещи. Вот — Балерина. Она сорвала со скобы уздечку с простым трензелем, и отвернулась от стены. Ее глаза перепрыгнули на закрытый пыльником ближайший стеллаж. Она сдернула ткань, и ее глазам предстали тщательно начищенные седла, их подпруги были отстегнуты и лежали поперек седел, стремена вытянуты. Она взяла со стеллажа седло, перекинула его через руку. Подстилка под седло… Где они могут быть?
У грейслендца в военной форме не было шанса убедить в этом собравшихся, особенно если он не говорил на их языке. Вероятно, Сторнзоф не знал энорвийского, так как он обратился к толпе по-вонарски, который его слушатели в свою очередь не понимали — или просто не хотели понимать.
— Мое присутствие вам неприятно, и я тут же покину ваш город, если…
В него полетел еще один камень, и снова Сторнзофу удалось увернуться. Следующий попал ему в левую руку. Кровь показалась из свежей раны, и толпа радостно зашумела.
Чувство удовлетворения от восторжествовавшей справедливости которые испытывал Гирайз в первые минуты, мгновенно прошло. Казалось, что энорвийская толпа была готова забить грейслендца камнями до смерти прямо здесь, на городской улице за преступления, которые совершали его сограждане. Все это напоминало расправу над членами семьи в'Ализанте во времена революции, когда их резали на улицах Ширина, ставя им в вину благородное происхождение. Никто не заслуживает такого наказания.
Но почему он не пользуется своим револьвером? Он вооружен и хорошо знает, как оружие умеет склонять к определенной легкомысленности опасно безрассудных женщин, которые начинают вооружаться без всякой надобности… Пара предупредительных выстрелов… Хотя это только подлило бы масло в огонь. А если бы он убил одного-двух энорвийских кроликов? Это еще хуже. Остальные разорвали бы его на части. У грейслендца есть здравый смысл и выдержка, чтобы не играть с оружием.
И, несмотря на здравый смысл и выдержку, у Сторнзофа все меньше и меньше оставалось шансов остаться в живых: камни летели, а улица для отступления была перекрыта.
Гирайз не собирался вмешиваться, поскольку проблемы соперника из Грейсленда его не касались. По сути дела, устранение главнокомандующего давало огромное преимущество и увеличивало шансы на победу. Но то, что он сделал в следующую минуту, поразило его самого: с пистолетом в руке он принялся расталкивать столпившихся, пробираясь вперед на защиту Сторнзофа. Целясь вверх, он нажал курок, и раздался резкий хлопок выстрела его «креннисова». Толпа ахнула, отшатнулась и затаила дыхание. В возникшей короткой паузе Гирайз развернул словесную атаку на свободном энорвийском.
— Граждане, успокойтесь, — начал он повелительным тоном. — Этот грейслендский офицер прибыл сюда не как солдат Грейслендской империи, а как участник Великого Эллипса, то есть на тех же основаниях, что и я.
— Ты из Вонара? — выкрикнули из толпы.
— Да.
— Все вонарцы такие умные, что ж ты заступаешься за эту свинячью рожу?
— Между всеми спортсменами, независимо от их национальности, существует солидарность. Ваша страна включена в маршрут. Он не захватчик, он участник гонок, ему нужно как можно быстрее покинуть Аэннорве.
— Так пристрели его, — услужливо посоветовал кто-то из толпы, — это и будет самый короткий путь.
Толпа одобрительно загудела.
— В Великом Эллипсе принимают участие все страны и все национальности, — продолжал Гирайз, не слушая крики толпы, — там есть и энорвиец. И если ваш Меск Заван окажется на чужой территории, его тоже камнями надо забить? Аэннорве хочет показать пример, как надо встречать иностранных гостей? Ранение или убийство участника Великого Эллипса на улицах Эшно запятнает честь Аэннорве в глазах всего мира. Кроме того, — он особенно акцентировал эту мысль, — это вызовет крайнюю ярость Грейслендской империи, и вполне обоснованную. Будут ответные меры. — Толпа прислушалась, и Гирайз поспешил с новым, уже позитивным аргументом престижного характера. — А что, если господин Заван выиграет гонки? Конечно, убийство его соперников увеличит его шансы на успех, но победа Аэннорве будет обесценена, поскольку у этой победы будет скверный запах крови. Вы оказываете своему соотечественнику медвежью услугу.
То ли его аргументы возымели действие, то ли просто в силу объективных законов запал народного гнева пошел на убыль, как бы там ни было, но общий вой поутих, отдельные крики и вовсе прекратились, их сменило обвинительное шушуканье. Еще несколько минут толпа стояла сплоченной стеной, по затем начала разрушаться за счет отдельных отваливающих в сторону индивидов. Открылся проход, и Гирайз тут же им воспользовался. Сторнзоф от него не отставал, и они быстро ретировались. Толпа осыпала их презрительными насмешками, но их движению не препятствовала. Кто-то все-таки швырнул подводящий итог камень, но он пролетел где-то далеко от цели. И наконец злобные голоса совершенно стихли за их спинами.
— Что вы им сказали? — спросил Сторнзоф, когда они отошли подальше. Достав платок, он прижал его к рассеченному лбу.
— Не могу повторить дословно этот бред, — беззаботно ответил Гирайз. — В общих словах взывал к их чувству справедливости.
— Я вам бесконечно обязан.
— Ерунда. Я просто заботился о благополучии этих энорвийских граждан, которые, похоже, были готовы скомпрометировать национальный нейтралитет и таким образом обеспечить вашему императору достаточно извинений за его репрессии.
— И тем не менее, — Сторнзоф вежливо не заметил отпущенной в его адрес колкости, — ваше заступничество спасло меня от неминуемых серьезных травм или даже смерти. Примите мои благодарности вместе с обещанием отплатить услугой за услугу при первом удобном случае.
Формальные, старомодные фразы, которые должны были бы звучать помпезно или нелепо, Сторнзофу каким-то образом удавалось произносить с удивительным достоинством, и Гирайз почувствовал раздражение. Грейслендцы — грубые невоспитанные варвары, опасные и явно недалекие, — всегда были предметом насмешек бывших Благородных, но этому удалось спокойно отнестись к насмешке.
— Вряд ли мне нужна компенсация, главнокомандующий, — он как бы со стороны слышал свой голос и даже понимал, что его колкость не достигла цели и что он был почти груб. Он встретился с ясным и печальным взглядом Каслера и вспомнил, что где-то читал или слышал, что войска под командованием Каслера Сторнзофа боготворят своего командира как человека, чьи личные качества ставят его значительно выше всех остальных членов рода человеческого. И в этот момент ему стало ясно, почему наивные души могли так его любить. Забавно, конечно, но первое, что завораживало — это внешность грейслендца, обаяние усиливалось за счет эффектных маленьких ловких приемов речи и манер. И больше ничего особенного, ну, возможно, его знаменитая победа под Дойшлеклом была экстраординарной, несомненно, удача весьма любезно улыбнулась там грейслендским вооруженным силам. Главнокомандующий, вне всякого сомнения, продемонстрировал талант и смелость, но его божественность этим не доказывается. Просто он немного отличается от прочих грейслендцев, в лучшую, несомненно, сторону. Но все же он — фаворит Империи. Ни смысла, ни выгоды в дальнейшем общении не было, но неожиданно для себя Гирайз спросил:
— Нужно наложить швы?
— Нет, не надо.
— Осторожность не помешает — человек в грейслендской военной форме идет по улицам Эшно — это привлекает внимание, что еще хуже — у него на лице кровь. Куда вы направляетесь?
— На улицу Колесников, — ответил Сторнзоф.
— «Колеса Виллана»?
— Да, трехколесные пассажирские велосипеды. А вы?
— Туда же, если удастся найти эту контору. Меня уже раз десять посылали сегодня не в ту сторону, а карта, которую я купил, оказалась абсолютно бесполезной.
— У меня вполне хорошая, грейслендская, — Сторнзоф протянул ему скрученную бумажную трубочку, — пользуйтесь, пожалуйста.
Гирайз подавил инстинктивный импульс отказаться. Никакой услуги Сторнзоф ему не оказывает, просто возвращает долг. Более того, сотрудничество сейчас выгодно обеим сторонам. Главнокомандующему, чья форма обличает ненавистную нацию, может еще не раз потребоваться помощь прежде, чем он покинет Аэннорве.
— Да, я взгляну на карту, — уступил Гирайз. Он взял карту, и оба остановились.
— Думаю, нам сюда, — палец главнокомандующего прочертил маршрут, пока его компаньон пытался разобрать грейслендские слова.
— Согласен, — Гирайз вернул карту ее владельцу. Они продолжили путь, и неожиданно его поразило. — А где же ваш родственник, грандлендлорд? Полагаю, он где-то здесь?
— Грандлендлорд и я разделились на время, — ответил Сторнзоф.
Гирайз заметил, как оттенок удовлетворения промелькнул в глазах и голосе его компаньона. Очень интересно. Возможно, отношения в семье Сторнзофа осложнились.
Они пробирались по улицам Эшно, где военная форма грейслендца привлекала много враждебных взглядов. Их осыпали оскорблениями, но руки на них никто не поднимал. Вместо камней в них летели насмешки и непристойная брань. Постепенно пыльные белые улицы начали сужаться, здания заметно постарели и сгорбились, их оштукатуренные стены бороздили трещины и пятнала грязь. Через тяжелую старую арку они вошли в душный узкий переулок, где двери домов были глубоко врезаны в стены, чтобы обеспечить тень — хоть какое-то укрытие от палящего солнца. Высеченные над аркой буквы свидетельствовали, что они на улице Колесников. И прямо перед ними красовалась старая выцветшая вывеска с изображением трехколесного велосипеда, сомнений не было — это «Колеса Виллана».
Они вошли внутрь старого магазина, по всей видимости, некогда знававшего лучшие времена, где председательствовал свиноподобный образец юного нахала, несомненно — сын хозяина и наследник. Все пассажирские велосипеды расхватали, ни одного не осталось, доложил им юнец, не удосужившись даже извиниться за свою коммерческую несостоятельность. Все расхватали несколько дней назад, из-за стревьо цены взлетели баснословно. Можно было шутя назвать любую цену, и люди платили. Велосипеды не появятся, пока не закончится стревьо. А пока остался только вот этот — ржавый, с двойным сиденьем, тяжелый, как дредноут, с ним в одиночку не справиться, только вдвоем можно удержать баланс и двигаться вперед.
Гирайз и Каслер молча и хмуро осмотрели агрегат с двойным сиденьем, после чего посмотрели друг на друга. И наконец Сторнзоф с меланхоличной безысходностью произнес:
— Мы возьмем его.
Небо потемнело, а в животе урчало. В ближайшем ресторанчике призывно зажегся свет. Вывеска в виде створок раковины гребешка наводила на мысль, что здесь подают блюда из морепродуктов. Лизелл вошла внутрь и ждала минут пятнадцать, пока ее усадят за плохонький столик. Расположившись, она принялась изучать меню. Меню было написано от руки, да к тому же по-энорвийски, так что чувствовала она себя бараном, читающим азбуку. Даже цены в отведенную для них колонку были вписаны так, что их оказалось невозможно разобрать. Появился явно нелюбезный официант. Не желая просить его помощи, она заказала, ткнув пальцем в первое попавшееся блюдо.
Отрывисто и грубо кивнув, официант удалился. Лизелл огляделась. Обеденный зал был маленький и невзрачный, декор отдаленно напоминал морской стиль. Несколько посетителей сидели и наблюдали за одинокой женщиной с явным любопытством. Она смерила одного из глазевших холодным взглядом, но это незнакомца не смутило. Провинциальный болван. Она со злостью отвернулась. Конечно, она предполагала, что на маршруте Великого Эллипса ей придется сталкиваться с такого рода грубостью. Она продолжала осматривать ресторанчик. За соседним столиком сидел одинокий посетитель с газетой, даже на расстоянии она смогла прочесть заголовок, написанный на первой странице крупными буквами по-лантийски:
ГРЕЙСЛЕНДСКИЕ ВОЙСКА ВТОРГЛИСЬ В ЮМО
Юмо Таун — столица Территории Южного Ягаро, владения Аэннорве, страна алмазных копей, аннексирована Грейслендской Империей. Открытое приглашение к войне. И естественно, энорвийцы придут в законную ярость и никогда с этим не согласятся.
Подали ужин, и Лизелл с ужасом посмотрела на тарелку, поставленную у нее перед носом. Она созерцала высокую горку толстых голубых лент, мягких как лапша, но бороздчатых и состоящих из сегментов, сверху горка была полита блестящим, голубым соусом с запахом таврила. Боже, что это? Осторожной вилкой она подцепила крошечную треугольную головку, на которой виднелись сапфирные сенсорные органы, и узнала их «в лицо» — голубые аэннорвермис в соусе Фьонисс, знаменитый местный деликатес.
Вареные морские черви.
Ужин.
Она накрутила червяка на вилку, поднесла к губам и осторожно откусила маленький кусочек — слишком мягкая консистенция, но не так уж и плохо, как она ожидала. Никакого ощущения червяка во рту, напротив, вкус блюда, пропитанного соусом, в котором чувствовался таврил, можжевельник и горный чабрец, что оказалось неожиданно приятным.
Она уплела все — до последнего голубого червячка, рассчиталась и вышла на освещенную фонарями улицу. Небо было усыпано звездами и воздух стал прохладным, но она этого не замечала.
Район Старого Рыцарского Полумесяца, Мадам Денежный мешок, обладательница, по меньшей мере, пары страстно желанных лошадей. Как же добраться туда, когда нет карты и не знаешь ни слова по-энорвийски?
Проблема разрешилась с неожиданной легкостью. Совершенно неожиданно, как по мановению волшебной палочки, показался первый за целый день кэб. Лизелл окликнула возницу, и тот сразу же остановился. Она назвала адрес по-лантийски, и так случилось, что возница ее понял. Взобравшись в кэб, она захлопнула за собой дверцу, и двухколесный экипаж затарахтел в ночь.
За окном кэба проплывал Эшно, улица за улицей, освещенные светом фонарей. Когда они добрались до Старого Рыцарского Полумесяца, богатство и новизна архитектуры района сразу бросились в глаза, освещенные ярким светом фонарей у парадных подъездов новых, с иголочки, особняков, чей архитектурный стиль напоминал замки и храмы давно ушедших в прошлое веков.
Как нелепо, подумала Лизелл.
Цель, к которой она стремилась, оказалось легко узнать. Новое кирпичное здание цвета сырого мяса в районе Старого Рыцарского Полумесяца, парень из пикета дал ей очень точную информацию. И вот оно перед ней — украшенное башенками архитектурное безобразие, с нелепыми амбразурами и навесными бойницами, во всех смыслах цитадель средневекового периода. Последние сомнения относительно владельца этого сооружения исчезли, когда Лизелл увидела на верху указательного столба трехмерную бронзовую модель паровоза с витиеватой монограммой в виде заглавной буквы «Т».
«Т» значит Тастриуне, главный акционер и президент железнодорожной компании «Фьенн-Эшно».
Лизелл постучала в окошко вознице, и кэб остановился. Она спрыгнула на землю, заплатила вознице, и тот уехал, а она осталась стоять одна на незнакомой, окутанной ночным мраком улице. Но это ее не пугало.
Лошади. Как заполучить их?
Никаких намеков на то, что она хочет купить их, пикетчик рассказал ей, чем закончились подобные попытки, а она не была настолько глупой, чтобы идти тупиковой тропой. Если мадам Денежный Мешок не продала их ни за какие деньги, значит, она и в аренду их не даст. Что остается? Взывать к ее человеческому состраданию? К состраданию женщины, которая легко спускает собак на слишком надоедливых просителей? Ну что, может быть, попробовать воздействовать на ее спортивный инстинкт? А вдруг жена Тастриуне и слыхом не слыхивала о Великом Эллипсе? А если и дошли до нее такие слухи, то, как энорвийка, она, естественно, будет рада оказать услугу своему соотечественнику — Меску Завану. Это несомненно. И это плохо. Что остается? Что-то надо наплести, закрутить витиеватую софистику. Например, найти способ убедить ее, что лошадей местные власти собираются экспроприировать и что немедленная продажа спасет ее от больших денежных потерь. Нет, это слишком сложно, к тому же она даже не знает ее родного языка. Ей не суметь все это доходчиво объяснить. Ну что еще можно придумать? Что?
Мысли рождались, но все какие-то неподходящие. Отбрось всякие глупые трепыхания. Если тебе нужна лошадь, просто проберись внутрь и возьми одну.
Мысль поразила ее. Украсть лошадь? Это гнусно не только с моральной точки зрения, это преступление, за которое грозит тюремное заключение или еще что-нибудь похуже. Она не знает местных законов, но в некоторых странах угонщики лошадей приговариваются к повешению. Ее рука непроизвольно легла на грудь, как бы защищая ее от проникновения пагубных мыслей. Это просто фантазии, она — Лизелл Дивер, и она — не воровка.
Это не будет воровством, если ты оставишь там деньги.
У мадам Тастриуне, по меньшей мере, две лошади, а может, и больше, и ничего страшного, если одной она лишится.
Лизелл представила, что бы сказал на этот счет Судья. Она просто слышала его голос: «У тебя хорошая наследственность и соответственно приличное воспитание. Так что вряд ли я могу отнести это на счет моральной испорченности или умственной отсталости ». Если она проиграет Великий Эллипс, то ей, конечно же, не придется вспоминать или представлять его голос, он будет реально звучать в ее ушах, возможно, большую часть ее жизни.
Нет, она не проиграет Великий Эллипс. Она обещала во Рувиньяку и самой себе добиться победы любой ценой.
И ноги уже сами несли ее по торговому переулку к тыльной стороне особняка, где, скорее всего, она и найдет конюшню. Они позаботились о безопасности, видно, я не первая, кому в голову пришла мысль похитить лошадей мадам Тастриуне.
Конюшня выросла перед ней, как самый настоящий замок, но миниатюрный, соединенный с жилой половиной дома длинной колоннадой. В окнах виднелся тусклый желтоватый свет. Двери — высокие и широкие настолько, что могли пропустить самую большую карету — были закрыты. Караульных собак видно не было. Она осторожно подкралась и заглянула в окно. Ее взору предстало похожее на пещеру помещение, освещенное всего лишь парой или тройкой обычных фонарей. Никакого новомодного газового освещения. Пара крепких ребят в простой одежде сидела у окна и играла в карты на маленьком сколоченном из сосновых досок столике. Грумы, конюхи, возницы, сторожа — она не могла точно определить, кто они такие, но ясно одно — какие-то слуги находились здесь, чтобы охранять конюшню. Она быстро присела, чтобы ее никто не заметил. А если уже заметили? Ее рука потянулась к карману, где лежал пистолет, но она мгновенно остановилась, вновь удивившись своим непроизвольным действиям.
Лошади. Нужны только лошади.
В темноте она обошла конюшню, по дороге ей попались две небольшие боковые двери и одна большая в задней части миниатюрного замка. Ни одну из этих дверей у нее не хватило духа попробовать открыть. Вдоль южной части конюшни тянулся ряд больших квадратных окон, закрытых тяжелыми ставнями. Ясно, что за каждым из них находилось стойло. Она наугад, очень тихо попробовала открыть одну ставню. Как она и ожидала, ставня не поддалась. Приложив к ней ухо, она внимательно прислушалась и уловила легкое приглушенное фырканье лошади.
Лошадь, и всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Ей неудержимо хотелось пройти сквозь стену.
Нужно пробраться внутрь, нужно, нужно, нужно…
Подкупить сторожей? Никогда. У нее не было с собой столько денег, чтобы соблазнить этих двух парней рискнуть потерять свою хорошую работу в богатом доме Тастриуне. Подождать, пока они заснут? Нет, они, скорей всего, будут спать по очереди.
Она пошла дальше и неожиданно прокралась в самое укромное место на задворках собственности Тастриуне. Здесь лунный свет играл на листьях деревьев и живописных кустарниках, но за ними еще что-то виднелось, что-то твердое. Кирпичная или каменная стена, подумала она и крадучись пошла вперед, чтобы получше рассмотреть…
За зелеными насаждениями благоразумно пряталась небольшая кирпичная постройка с островерхой деревянной крышей и дверью, обитой крашеными досками. Конечно же, это не флигель дома современной мадам Денежный Мешок. Хотя это может быть какая-нибудь надворная постройка. Какая-нибудь мастерская? Или сарай? Соблюдая предосторожность, она потянула на себя дверь, и та открылась, даже не скрипнув хорошо смазанными петлями. Внутри была кромешная тьма.
У нее в дорожной сумке была коробка спичек, опыт научил ее никогда не путешествовать без этого пустячка. Она достала коробку и чиркнула спичкой. Темнота дрогнула и отступила, обнажив помещение, похожее на чулан, пустой, с одним лишь большим цилиндрическим баком, который крепко стоял на своем плоском основании. Из куполообразной верхушки бака выступало что-то, напоминающее кран, соединенный толстым коротким шлангом с металлической трубой, торчащей из глиняного пола. Рядом с краном поблескивал какой-то прибор с круглым стеклянным циферблатом и стрелкой. Какой-то измерительный агрегат, что ли?
Лизелл внимательно его осмотрела. Пламя спички обожгло ей кончики пальцев, она выбросила сгоревшую спичку, и тьма снова заняла отнятое у нее пространство. Секунду она стояла и соображала — и вдруг ее осенило. Ну конечно же, перед ней газовый баллон, который обеспечивает новомодное освещение. Когда-нибудь, может, даже очень скоро, газ будет производиться в достаточных коммерческих количествах и поступать по разветвленным сетям труб, чтобы освещать целые улицы или даже города. По крайней мере, такие оптимистические идеи витают в воздухе. Как только они материализуются, она в них сразу же и поверит. Ну а пока это время не наступило, богачи типа Тастриуне, одержимые амбициями и желанием выделиться, вынуждены устанавливать свои собственные газовые баллоны на безопасном расстоянии от жилых помещений, боясь возникновения пожара или взрыва.
Пожар? Взрыв?
Что за мысли тебе лезут в голову? Ее способность удивлять саму себя еще не ослабла. Ты что — совсем с ума сошла?
Но часть ее мозга, холодная и ясная, безоговорочно настроенная только на победу, казалось, установила свой безоговорочный диктат. И эта часть, глухая к возражениям и устрашающим вразумлениям, уже запустила ее руки в дорожную сумку, откуда были извлечены собранные Министерством иностранных дел расписания и брони, тут же скомканы и свалены в кучу в углу, спичка чиркнула вновь и зажгла ворох документов.
Язычки пламени вспыхнули, и мерцающий свет озарил маленькое пространство. Лизелл протиснула руку в боковой карман дорожной сумки и вытащила оттуда складной нож, а затем, как будто наблюдая за собой со стороны, она увидела, как ее руки раскрыли нож и вонзили лезвие в шланг, соединяющий баллон с трубой. Слабый свист, с которым газ вырвался наружу, был наградой ее усилиям, а в воздухе почувствовался новый запах. Подхватив свою сумку, она кинулась к выходу. Дверь хлопнула, закрывшись за ней, а она уже бежала в поисках укрытия.
Завернув за угол конюшни, она прижалась спиной к стене и низко присела, притаившись в тени кустов. Она не могла определить, сколько времени она провела в этом положении. Сердце бешено колотилось, а ладони вспотели. Секунды, минуты или часы утекли в вечность, и она обнаружила, что улетает в сладкие грезы: Лизелл Дивер не поджигательница, и, конечно же, сцены в надворной постройке в действительности никогда не было.
Глухой хлопок взрыва разметал ее фантазии в разные стороны. Стены постройки устояли, но дверь вылетела, а крышу с грохотом снесло. Огромный столб пламени вырвался наружу, на мгновение осветив ночь, — завораживающее зрелище, — и тут же сник.
Я сделала это? Не веря своим глазам, она осмотрела разлом, кирпичи были обожжены, но стены все же устояли, обломки разрушенной крыши с треском горели.
Неподалеку открылась дверь конюшни, и слабый свет вылился в ночь. Оба сторожа выскочили на улицу и побежали в сторону пожара. Несколько секунд спустя во всех окнах особняка погас свет. Донесся гул голосов заволновавшихся энорвийцев. С шумом открылась еще одна дверь, и едва различимые в темноте фигуры посыпались из особняка Тастриуне.
Ей некогда было наблюдать, что они станут делать. Сторожа оставили конюшню, но ненадолго. Она постояла. Затем крадучись, стараясь не выходить из тени, начала продвигаться к открытой двери, всего лишь секунду она колебалась, перед тем как войти внутрь.
Войдя, она огляделась. Конюшня была большая, с высокими потолками, замысловато оборудованная. В полумраке вырисовывались силуэты двух карет с раздувшимися боками, несомненно, очень дорогих, рядом силуэт простого экипажа, антикварной повозки и старого велосипеда.
Она быстро прошла дальше, к задней стене конюшни, мимо каких-то закрытых дверей, и наконец-то увидела ряд больших стойл, всего шесть, и все были заняты.
Никому не нужно шесть лошадей, никому так много не нужно, сказала она самой себе и заставила себя в это поверить.
Животные не спали, вероятно, их разбудили непривычные шум и суета. Породистая гнедая морда вопрошающе высунулась из ближайшего стойла, на двери которого красовалась медная табличка с выгравированным на ней именем: Балерина.
Она причмокнула, и лошадь тихо заржала.
Тебя, подумала Лизелл, именно тебя я уведу, а потом…
Потом? Она поедет верхом, но нужны уздечка и седло. Она знала, как седлать лошадь, она научилась этому втайне от Его чести. Это было так давно, но она еще помнила — она не должна была забыть.
Где же вся эта упряжь? Наверное, за одной из этих дверей, что попались ей на пути. Бросив сумку, она поспешила назад, первой двери, открыла ее — здесь корм, открыла вторую — впечатляющая коллекция кожаной упряжи. Она вошла внутрь и приблизилась к стене, где на многочисленных скобах были развешаны новенькие уздечки. Возле каждой скобы — таблички с именами, едва читаемые в тусклом свете, проникающем через открытую дверь. Очень все разумно здесь устроено. Ее глаза быстро бегали в поисках нужной вещи. Вот — Балерина. Она сорвала со скобы уздечку с простым трензелем, и отвернулась от стены. Ее глаза перепрыгнули на закрытый пыльником ближайший стеллаж. Она сдернула ткань, и ее глазам предстали тщательно начищенные седла, их подпруги были отстегнуты и лежали поперек седел, стремена вытянуты. Она взяла со стеллажа седло, перекинула его через руку. Подстилка под седло… Где они могут быть?