Вольски Пола. Великий Эллипс

   Вокруг стояли дома из белого мрамора, принадлежавшие богатым торговцам бриллиантами. Туземцы, работавшие в садах, провожали ее косыми, подозрительными взглядами, и было ясно почему.
   Она мчалась по широким красивым бульварам, вдоль которых тянулись роскошные здания, и страдала — неужели это великолепие никогда не кончится? Но вскоре она вышла на более скромную улицу, где белый мрамор заменила белая штукатурка, далее появились относительно скромные дома и магазины из белесого кирпича. Улицы уже не были такими чистыми, попадался песок, кучи мусора, на которых возвышались птицы-мусорщики на длинных ногах, помет животных и тучи мух, похожих на позолоченных фениксов. Приободрившись духом, она продолжала устало тащиться вперед, и наконец респектабельные здания и экипажи исчезли и в воздухе повис тошнотворный сладковатый запах гниющих отходов. На источенных термитами деревянных тротуарах светлые фигуры колонизаторов в равной пропорции смешивались с медными лицами ягарцев. На полуподвальных магазинчиках красовались энорвийские вывески, казалось, здесь Грейслендская империя еще не успела оставить видимых знаков своего присутствия.
   Она не могла прочитать ни одного энорвийского слова, но на многих вывесках были рисунки, которые доходчиво объясняли, что здесь продается или какие услуги предлагаются, и очень быстро она разобрала, где винный магазин, где мастерская слесаря, где торгуют табаком, а где шьют обувь. И вот ей попалась маленькая лавочка мануфактурного товара: с вывески на нее смотрел испытующий глаз Преподобного Яктора. И она тут же вспомнила тот деревенский магазинчик на юге Аэннорве, где ее так враждебно встретили якторы. Как живая предстала перед ней разъяренная жена хозяина магазинчика, орущая и швыряющая ей в спину пригоршню сухой белой фасоли. Типичная якторская матрона, одетая в бесформенный балахон шафранового цвета, черные перчатки без большого пальца и черный головной убор с льняными складками, которые скрывали все волосы до последней пряди. Из всех частей тела миру были явлены только большие пальцы и глуповатое лицо. И Лизелл вспомнила, что ортодоксальные якторки в знак траура по погибшим мужчинам закрывали даже лицо…
   Особенно лицо.
   И она вошла внутрь мануфактурной лавчонки. Она оказалась крошечной, но безупречно чистой, предлагался небольшой выбор тканей и готового якторского платья. Хозяином был сморщенный старичок в традиционном одеянии своей секты, отороченном тончайшим черным кантом. При ее появлении у старичка от удивления широко распахнулись глаза. Он взглянул на ее лицо с синяком под глазом, и на его лице появилось выражение печали, смешанной с жалостью. Он ласково обратился к ней по-энорвийски…
   Приготовившись к неприязни и порицанию, Лизелл была поражена таким приемом. Она сморгнула несколько неожиданных глупых слезинок. Она заговорила на вонарском, и глубокое чувство благодарности переполнило ее, когда оказалось, что торговец ее понял.
   Она объяснила, что ей нужно, и он не задал ей ни одного вопроса, а просто выложил перед ней свободного кроя платье, перчатки без большого пальца, черный головной убор со складками, черную траурную вуаль и еще пару факвериши — крошечных брошек, чтобы прикалывать вуаль. Он также предложил ей кожаный пояс с кошельком, который надевался под платье, возле аккуратного разреза в боковом шве.
   Она, не торгуясь, купила традиционный якторский костюм, затем прошла в крошечную нишу в дальнем углу магазинчика, задернула шторку и переоделась. Сшитая для людей, ценящих практичность и скромность, одежда была легкой в обращении, удобной и совершенно не шла ей. Но это и к лучшему — броский внешний вид ей сейчас был абсолютно не нужен. Крошечное зеркало на стене — обычная полированная жестянка — отразило ее лицо, чопорно обрамленное тканью, скрывшей ее огненно-рыжие кудри. Она набросила вуаль и пришпилила ее. Тончайший газ позволял видеть, но хорошо скрывал лицо. Из зеркала на нее смотрело привидение в черном. Она улыбнулась, и улыбка осталась невидимой.
   Ее бизакскому костюму, грязному и рваному, место было разве что на помойке. Выйдя из ниши, она тут же выбросила истерзанную одежду в мусорную корзину не без некоторого сожаления — юбка-брюки сослужила ей хорошую службу. Лизелл простилась с хозяином и ушла.
   Солнце сияло, улицы кипели жизнью, но ей уже не было так страшно. Ее преследователям пришлось бы постараться, чтобы разглядеть ее под этой новой маскировкой.
   Она шла по приподнятым над землей деревянным тротуарам, и никому не было до нее дела, очевидно, якторки здесь — обычное явление. К ней вернулась уверенность и боевой дух, и когда она натолкнулась на городского уборщика, который шваброй драил тротуар, у нее достало смелости, спотыкаясь на грейслендских словах, расспросить его о дороге.
   Уборщик не выказал ни малейших признаков подозрения, рассказывая ей, как быстрее добраться до Юмо-Дасунского Кольца — почтовой станции, откуда путешественники отправляются в Дасанвиль. Расстояние до Кольца не такое уж маленькое, и уважаемая матрона могла бы воспользоваться двухколесным экипажем. Они, конечно, редко заглядывают в этот район, но уважаемая матрона могла бы дойти до улицы Орхидей, где много общественного транспорта.
   Она поблагодарила и пошла дальше. Через пятнадцать минут ноги сами вынесли ее на улицу Орхидей, где пара двухколесных экипажей ждала клиентов. Она подошла к одному из них, объяснила, куда ей надо, и забралась на сиденье. Экипаж тронулся, и Лизелл со вздохом облегчения откинулась назад. Спасена. Относительно.
   Минуты шли, мимо плыли белые улицы. Наконец экипаж доставил ее к Юмо-Дасунскому Кольцу. Здесь начинался оживленный Юмо-Дасунский тракт. На кольце было много различного транспорта. Прямо впереди возвышалась почтовая станция, ее фасад украшен был украшен по-новому — символом Вечного Огня. Толпились люди, среди них многие были в элегантной серой форме, но повода для тревоги не было. Куда опаснее констебли в хаки, патрулирующие Кольцо: двое из них стояли у входа в почтовую станцию. Может быть, их присутствие ничего не означает, может быть, они всегда стоят здесь. А может быть, и нет.
   Ее экипаж остановился. Лизелл высадилась и расплатилась с возницей. Экипаж уехал. Секунду она провожала его взглядом, затем склонила голову в благочестивой печали, опустила плечи и направилась к почтовой станции.
   Констебли у входа едва взглянули на нее, когда она проскользнула внутрь небольшого зала ожидания, где на неудобных скамейках, как куры на насесте, восседали трое путешественников. На грифельной доске, прибитой к стене, мелом было написано расписание. Дилижанс отправлялся в Дасанвиль через десять минут. На сегодня это — последний дилижанс.
   Она успела как раз вовремя. Задержись она на какие-нибудь пятнадцать минут в поисках Кольца, и она застряла бы в Юмо Тауне еще на сутки. Усевшись на край свободной скамейки, она сцепила руки и с угрюмой сосредоточенностью стала ждать.
   Прошло четверть часа, и она начала нетерпеливо притоптывать ногой под своей длинной хламидой. Южные территории Ягаро контролируют грейслендцы, и скоро они сделают так, чтобы все дилижансы отправлялись вовремя, но пока у них до этого не дошли руки. Отправление дасанвильского дилижанса может задержаться на несколько часов, а может, его и вовсе отменят…
   Как раз в тот момент, когда внутри у нее все стало сжиматься от отчаяния, дилижанс, запряженный четверкой лошадей местной породы с крепкими ногами, въехал в боковые ворота. Пассажиры поднялись со своих мест и начали покидать зал ожидания под скучающим взглядом стоявшего на выходе констебля. Лизелл, полная отваги, проходя мимо него, чинно склонила закрытую вуалью голову, и он ответил ей достаточно любезным кивком.
   Гору сумок и коробок погрузили на крышу дилижанса и надежно привязали. Трудно было не заметить якторскую матрону в трауре, да еще и без багажа, но никто даже слова не сказал. Пассажиры платили за проезд прямо вознице, и новые вонарские рекко были приняты от якторки без возражений. Пассажиры расселись, дверь за ними закрылась, возница забрался на козлы, свистнул хлыст, и дилижанс тронулся в путь.
   Лизелл напряглась, она ждала, что вот-вот раздастся непременный свисток констебля. Но ничего не происходило, и она начала расслабляться по мере того, как дилижанс, обогнув Кольцо, выезжал в направлении Юмо-Дасунского тракта. Дорога под колесами была чистой и гладкой. Стук колес и дрожь дилижанса прекратились, когда крепконогие лошади выровняли шаг.
   Лизелл, упираясь спиной в бугорчатую обивку сиденья, украдкой изучала троих своих попутчиков. Это были мужчины, белые, с запада. Двое — бледные, малокровные юноши с каштановыми, зализанными назад волосами, одетые в дешевые костюмы из льняной ткани в полоску; на ногах — хорошо начищенные недорогие туфли. Ничем не примечательные, стремящиеся к респектабельности. Наверное, начинающие торговцы. Третий мужчина старше их — бедно одетый, с большими натруженными руками, с угрюмым лицом. Торговец или ремесленник, которому фортуна не благоволит, предположила Лизелл. Она не нашла в своих попутчиках ничего достаточно примечательного или интересного, чтобы задерживать на них свое внимание. Их лица выскользнули за пределы ее сознания, и она сконцентрировалась на другом лице, смуглом и немного измученном.
   Гирайз. Свободен и в безопасности? Или его вновь изловили и заключили в городскую тюрьму? Он почти задушил того ночного караульного, и все из-за нее. Если он снова попадет в их лапы, они могут просто убить его. А она его покинула.
   Дилижанс катил вперед. Юмо Таун остался позади, но Лизелл даже не заметила, когда. Она неотрывно смотрела в окно и ничего не видела.
 
   Еще совсем недавно путешественники, направляющиеся из Юмо Тауна в Дасанвиль — порт на восточном побережье, проделывали довольно длинный окружной путь: вдоль Обилаки, притока Яги, к самой Яге, вдоль нее до реки Мунако, а там разворачивались и ехали до Королевской пристани, где можно было нанять мулов, чтобы преодолеть оставшийся сухопутный отрезок пути.
   Появление Юмо-Дасунского тракта изменило этот маршрут. Каких-нибудь двадцать лет назад воля энорвийского монарха, желающего обеспечить самый короткий путь доставки алмазов с копей Южных территорий Ягаро на столы ювелиров во Фьонне, претворилась в строительство прямой дороги, прорезающей семьдесят миль непроходимых джунглей, отделяющих Юмо Таун от побережья. Повеление — исполненное три года назад и сопряженное с невероятными трудностями — стоило жизни нескольким сотням туземцев, трудившихся на строительстве, но все же огромная работа была завершена и колесное сообщение между Юмо Тауном и Дасанвилем наладилось.
   Но спустя некоторое время после завершения строительства стало очевидно, что определенные сложности остались. Джунгли, невидимо для глаз, продолжали жить своей напряженной жизнью — там нужно осушать болота, тушить пожары, обрубать сучья и ветки, делать просеки и мостить камнем дороги. Растительность, срезанная чуть ли не под корень, стоило побрызгать теплому дождику, вновь начинала буйно разрастаться. Юмо-Дасунский тракт требовал к себе постоянного внимания, вложения труда и денег, и в итоге колониальные власти узаконили образование дорожных артелей, состоящих из осужденных уголовных преступников, которых приговаривали к тяжелому труду по поддержанию Юмо-Дасунского тракта в рабочем состоянии.
   Здесь никогда не затихала человеческая деятельность. Повсюду — тьма-тьмущая набедренных ягарских повязок — преступники, по закону лишенные гражданских прав. Эти легионы, умирающие от недоедания, жары, болезней, истощения и побоев, легко и быстро заменялись новыми. Работники дорожных артелей как рабы трудились от зари до зари каждый божий день, и алмазы текли в Аэннорве непрерывным потоком.
   А сейчас — в Грейсленд. Алмазный поток сменил направление совсем недавно. Дилижанс следовал мимо закованной в цепи артели, которая вырывала пробивающуюся сквозь трещины дороги буйную тропическую растительность, Лизелл ясно видела кандалы на руках, покрытые шрамами спины и безучастные, неопределенного возраста лица. Почти мгновенно рабочие исчезли из виду, но увиденная картина отпечаталась и осталась в сознании, как безмолвный укор.
   Она вздохнула. Откинув назад голову, закрыла глаза. И тут поняла, насколько она устала — и неудивительно, поскольку за последние сутки она не знала отдыха и покоя. А сейчас она могла себе это позволить, и она провалилась в сон в считанные секунды.
   Проснулась она к полудню, когда дилижанс остановился у обочины дороги. Пока лошади отдыхали, пассажиры ненадолго исчезли в кустах, а вернувшись, начали широкими шагами прохаживаться туда-сюда, разминая затекшие мышцы.
   Через двадцать минут дилижанс снова двинулись в путь, и спутники достали сумки и свертки с провизией — наступило время обеда. Стол был скромным — хлеб, сыр, сухофрукты, сладкое печенье, — но желудок у Лизелл сжался. После вчерашнего тюремного ужина у нее во рту не было и маковой росинки, и с собой она ничего не взяла.
   Ничего, кроме денег. Опустив незаметно руку в боковую прорезь платья, она извлекла из кошелька пару монет. Протянув серебро ближайшему соседу, прилизанному юноше, на ломаном грейслендском она попросила:
   — Продайте мало хлеба. — Парень тупо уставился на нее, и для пущей убедительности она добавила: — Я голодна.
   Парень взял деньги и протянул ей порядочный кусок хлеба, а потом прибавил пригоршню сухофруктов. Увидев это, бедно одетый мужчина с угрюмым лицом протянул ей пару яиц, сваренных вкрутую, и сахарное печенье. Когда она попыталась дать ему денег, он грубовато замотал головой.
   — Спасибо, — пробормотала она, смущенно опустила глаза и спрятала деньги.
   Благочестиво склонившись к коленям, она приподняла траурную вуаль и приступила к обеденной трапезе. Не поднимая глаз, она знала, что ее спутники пытаются разглядеть ее лицо, но им это не удавалось. Покачивающиеся складки головного убора скрывали ее профиль, затеняли белый цвет лица, свежие синяки, рассеченную губу и все прочие особые приметы. Разделавшись с обедом, она, прежде чем поднять голову, опустила вуаль. Праздное любопытство тут же рассеялось.
   Юноши начали играть в карты. Щедрый пожилой человек с угрюмым лицом о чем-то размышлял, еще сильнее насупив брови. Лизелл снова уснула. Сквозь сон она чувствовала, что дилижанс через пару часов вновь остановился, но она даже не стала выходить.
   Поехали дальше. Миновали еще одну дорожную артель, закованную в кандалы, и еще раз остановились на полчаса, уже ближе к вечеру. Дальше ехали без остановок, пока возница не натянул вожжи у входа в гостиницу «На полпути», которая и впрямь стояла как раз на полпути от Юмо Тауна до Дасанвиля.
   Пассажиры сошли, и возница, сняв с крыши, раздал им багаж. Поскольку багажа у Лизелл не было и ожидать ей было нечего, она поспешила впереди своих попутчиков в гостиницу — странное, непонятного вида строение, длинное и приземистое, как принято строить у туземцев, стены из беленого на западный манер кирпича, крыша покрыта волнистой красно-коричневой черепицей.
   Она зарегистрировалась под фальшивым именем, и снова отсутствие багажа не вызвало никаких вопросов, и ее новые рекко приняли беспрекословно.
   Номер у нее оказался чистый, просторный, даже с ванной. Из ванной она вышла только тогда, когда тело порозовело от интенсивного мытья, а вода остыла. Впервые за последние дни она чувствовала себя безупречно и чудесно чистой.
   Вытершись досуха, она подошла к зеркалу, висевшему над умывальником, и, промокнув остатки влаги, внимательно изучила свое лицо. Синяки все еще были свежими и черными, но припухлость почти прошла. Это, конечно, неплохо, но придется все же оставаться под покрывалом еще несколько дней.
   Облачившись вновь в якторский костюм, она вышла в гостиную, где свет лампы освещал довольно большое скопление постояльцев. Она сразу же увидела своих попутчиков и возницу, но не сделала попытки присоединиться к ним. Пусть думают, что якторская матрона в трауре желает свести к минимуму свое общение с неверующими.
   Она ела в одиночестве, низко склонив голову и прикрывшись льняными складками головного убора. Затем ненадолго остановилась у стойки, чтобы заказать себе на завтра дорожную корзину с едой. После этого она направилась в свою уютную комнату, в которой не было ничего — ни книг, ни газет, ни прочих развлечений.
   Делать действительно было нечего — только спать. Погасив все лампы, она, не раздеваясь, улеглась на мягкую постель, застланную простынями, пахнущими лимоном. Она устроилась поудобнее, но спать не хотелось — она проспала весь день в дилижансе. Лизелл лежала, боясь пошевелиться, напряженно прислушиваясь к каждому звуку — что она ждала услышать? Флейты, поющие в глубине джунглей? Дикий рев лесных людоедов? Пронзительный свисток констебля?
   Но слышала она лишь жужжание крылатых насекомых, проникших в комнату вопреки закрытым окнам. Москиты висели над ней легким облаком; до тела они достать не могли, но жалили и терзали ее сознание, пробуждая видения: Гирайз в'Ализанте в наручниках, за решеткой, в беде, в серьезной опасности, и все из-за нее. И вот он уже в кандалах, до изнеможения работает в дорожных бригадах, затерявшись где-то посреди Юмо-Дасунского тракта. Глаза пощипывало под плотно закрытыми веками. Конечно, это абсурд. Такого не случается с состоятельными людьми. У маркиза в'Ализанте есть деньги, положение, связи, влияние…
   За тысячи миль отсюда.
   Но главное — у него острый ум и холодный рассудок. Полиция не сможет поймать его, они даже приблизиться к нему не смогут.
   Вероятно.
   Пролежав так без сна несколько часов, она, наконец, забылась беспокойным сном, отравленным дурными видениями. Пришла в себя только на рассвете. Поднявшись с постели, она подошла к одному из окон, открыла жалюзи и долго смотрела на южное небо, еще усыпанное звездами.
   Медленно светало. Жужжащий хор угомонился, ночные птицы умолкли, звезды угасли, небо на востоке порозовело, и над лесами Орекса показался огненный диск солнца.
   Она умылась, пальцами причесала чистые волосы, после чего убрала их под якторский чепец, приколола вуаль и надела перчатки. Позавтракав в гостиной, она вышла в оживленный холл и заняла очередь у регистрационной стойки — оплатить счет. Забрала приготовленную корзину с продуктами, которую заказала вчера, вышла на улицу — нужно было найти дилижанс, затерявшийся среди скопления разнообразного транспорта. Возница поздоровался, когда она подошла к дилижансу, она приглушенно пробормотала ответную любезность и заняла свое место.
   Через пятнадцать минут появились юноши, загрузили свой багаж на крышу и уселись на свои места. Вчерашнего пожилого человека с угрюмым лицом видно не было. Прошло еще десять минут, но он не появлялся. Возница взмахнул кнутом, и дилижанс отъехал от гостиницы.
   Второй день путешествия по Юмо-Дасунскому тракту походил на первый: длинная, скучная канитель, душную монотонность которой иногда нарушали остановки и встречающиеся артели осужденных рабов, благоустраивающих тракт. Сегодня, когда ее попутчики пригласили ее сыграть с ними в карты, она согласилась. Может быть, ее согласие и не вязалось с благонравным видом, но она не могла выносить томительную скуку — эта скука, как ржавчина, разъела ее осторожность.
   Но вот день все же приблизился к концу, а вместе с ним — и путешествие. Солнце уже нависало над горизонтом, когда дилижанс подкатил к почтовой станции старого портового города Дасанвиля. Оживленное место, сразу обратила она внимание — город построен грубо, для житейских нужд, по сравнению с ухоженным Юмо Тауном он выглядит вульгарным, но все же привлекателен, благодаря воздуху. Свежий морской ветер, очень теплый, с резким запахом соли, носился по улицам города, выметая из Дасанвиля миазмы джунглей. Она глубоко вдохнула, и ей показалось, что легкие впервые за последние дни освежились и очистились. Она наполнилась новой живительной силой, и от этого у нее поднялось настроение.
   Пассажиры высадились и пошли каждый своей дорогой. Не обремененная багажом, Лизелл шла по мощеным улицам, время от времени справляясь о направлении, пока не добралась до морского порта.
   Билетные кассы к этому времени уже закрылись, но расписание на деревянной стене сообщало нерадостные новости. Следующий пароход отправлялся на северо-восток, в Авескию, только послезавтра. И никакого выбора. И никакой возможности раздобыть какое-нибудь частное судно и пересечь широкое Авескийское море. Ни воздушных шаров, ни новейших подводных плавательных средств, ни волшебной палочки-выручалочки. Оставалось только болтаться по городу в течение тридцати шести часов.
   Когда же Гирайз здесь появится?! А может, он раньше не добрался до Дасанвиля и отсиживается в каком-нибудь отеле или гостинице, может быть, в этот момент он ужинает, или гуляет по улицам, или бродит где-то здесь, по пристани. Она огляделась по сторонам, как будто надеясь его увидеть, но лица, на которых останавливался ее взгляд, были ей незнакомы. Разочарование, как приступ боли, сдавило ее.
   Как глупо. Она ведь сама неделями ждала возможности оставить его позади, разве не так?
   Покинув причал крайне неудовлетворенной, она побрела по темнеющим улицам города, пока не наткнулась на чистый старый дом, в котором сдавались меблированные комнаты, где она и решила остановиться на две ночи. В комнате она съела припасы из корзины, о которых совсем было позабыла, после чего, совершенно опустошенная, сразу легла спать.
   Она проснулась, когда солнце было уже высоко. Впервые за все время гонок она позволила себе так долго спать — одно из немногих преимуществ сложившейся ситуации. Она может потратить этот день на восстановление утраченного багажа.
   Она неспешно приняла ванну, и зеркало над умывальником показало ей лицо, на котором фиолетовые синяки зацвели зеленовато-желтым цветом. День-два, и можно будет снять вуаль. А потом еще день-два, и она окажется далеко от Южных территорий Ягаро. И там уже будет неважно, привлекает ее лицо внимание или нет.
   Снова обрядившись в якторский костюм, она отправилась гулять по шумным улицам, немного серым от излишнего количества грейслендских мундиров. Каслера Сторнзофа среди них не было видно — она поняла, что ищет его.
   Она позавтракала булочками, купленными у уличного торговца, и поспешила в порт, заказать себе билет на «Талъгъя Джерия», который уходит на восток под флагом нейтрального Стреля. Заплатив, она получила билет, который тут же исчез в ее секретном кошельке. Вот теперь она свободна и может пуститься по местным магазинам и лавочкам.
   Это был не Юмо Таун. Дасанвиль не изобиловал дорогими и роскошными вещами, но этот старый портовый город жил в достатке, и в нескольких местах ей попалась готовая одежда весьма приличного качества.
   Покупок оказалось довольно много. Всего за несколько часов она приобрела два новых и хорошо сидящих платья западного покроя, две юбки и две блузки, мягкую шаль, пару муслиновых ночных сорочек, туфли, чулки, нижнее белье. Куплены были плащ с капюшоном и зонтик, широкополая соломенная шляпа с замысловатым изгибом, сумочка в виде кисета, носовые платки, целый набор туалетных принадлежностей, новая дорожная сумка, спички, складной нож и кипа новых книг на вонарском, и даже крошечная баночка рисовой пудры, чтобы припудрить синяки.
   Отсутствовала только одна необходимая в цивилизованном мире вещь — корсет. Его она могла бы купить достаточно легко. Она должна была бы купить его, это неприлично — ходить без корсета. Но после нескольких недель наслаждения свободой и удобством она никак не могла заставить себя вновь подчиниться тирании стальных тисков корсета.
   Потом куплю, подумала она. В Имине. Или в Разауле. Потом.
   Туземный носильщик нес ее коробки и пакеты всю дорогу до самого дома. И если жители Дасанвиля нашли нечто странное в том, что ортодоксальная якторка, да еще в трауре, которой полагалось бы выказывать равнодушие к материальным прелестям жизни, идет по улицам с целой горой коробок и пакетов — ну что ж, они вправе недоумевать.
   Носильщик опустил покупки на пол, она расплатилась, и он ушел. Не успела за ним закрыться дверь, как она уже была на коленях, одновременно разрывая упаковку на всех коробках сразу. Ничего особенного она не купила — просто несколько новых необходимых вещей неплохого качества и обычных безделиц, необходимых человеку каждый день. Но все это было новым, и она так долго без этого обходилась, что самые простейшие вещи казались ей настоящим сокровищем.
   Перемерив купленную одежду и перебрав все туалетные принадлежности, она обратила свое внимание на книги. С одной из них — сборником эссе одного из благородных интеллектуалов Дореволюционного периода — она провела остаток дня.
   Ужин она заказала в комнату, потом еще немного почитала, тщательно упаковала купленные вещи в новую дорожную сумку, легла рано и спала крепко.