Страница:
Женщины и девочки сидели перед хижинами, одни растирали съедобные корни, другие толкли волокнистые стебли на плоских камнях. Маленькие голые мальчишки бегали, играли, боролись вокруг кострища. Мужчин практически не было видно, а те, что попадались на глаза, гнулись под тяжестью прожитых лет. Вероятно, большая часть молодого мужского населения была там, на баррикаде, торжествуя над попавшей в западню «Водяной феей».
Не успели ягарцы и их пленники появиться в деревне, как тут же привлекли всеобщее внимание. Дети сбежались, чтобы рассмотреть странных людей поближе, взрослые с достоинством, не спеша шли за ними следом. В течение нескольких минут вновь прибывшие оказались в тесном кольце.
Ничего не отражалось на покрытых татуировками лицах. Раскосые глаза непроницаемо черны. Даже дети непостижимы, решила Лизелл. Ну, может быть, не все. Некоторые из самых маленьких выражали радостное удивление и любопытство, казалось, особый интерес вызывали ее золотисто-рыжие волосы. Похоже, они никогда раньше не видели западную женщину. Маленькие детские руки медного цвета тянулись, чтобы потрогать ее, и Оонуву, который шел сзади, чуть ли не наступая ей на ноги, с видом собственника откинул протянутые к ней руки. Это не сулило ничего хорошего.
Прямо через расчищенную площадку они прошли к самой большой хижине с эмблемой и выстроились в шеренгу перед входом: пленники — в центре, туземцы — с флангов. Один из ягарцев что-то выкрикнул, по-видимому, имя или титул. Мгновение спустя из хижины вышел средних лет седеющий ягарец. Как и все остальные члены племени, равно мужчины и женщины, он был одет лишь в короткую груботканую набедренную повязку. Его тело было богато украшено татуировками и шрамами, волосы искусно заплетены и унизаны бусами, на нем был большой медальон из оникса с гравировкой, который, должно быть, указывал на его ранг, а возможно, это было обычное украшение. Величавое достоинство, с которым он держался, позволяло предположить, что он занимает высокое положение.
Сразу же воцарилась тишина. Мужчина заговорил, и голос его звучал повелительно. Самый высокий из компании Оонуву, по всей видимости, главный, шагнул вперед и сделал жест, от которого у Лизелл поползли вверх брови. Она узнала наклон головы «рука над сердцем», который Бомиро-Д'талские племена обыкновенно делали, желая выразить уважение.
Какое-то время туземец Блаженных племен что-то рассказывал. Его слова были непонятны, но иногда он показывал по направлению к реке, иногда кивал в сторону вонарских пленников, раз или два он ткнул большим пальцем в сторону Оонуву, как бы указывая на его особую роль. Очевидно, давался отчет или объяснение происшедшим событиям.
Старейшина обратился к Оонуву, который быстро затараторил. При этом он держал голову высоко поднятой, победоносно выпятив вперед грудь. Завершая свою речь, он одной рукой поднял вверх прядь распущенных волос Лизелл, а вторую положил себе на пах. Выпустив ее волосы, он кивнул в сторону Гирайза, повернулся и показал в сторону огромного железного вертела, красовавшегося на кострище.
На лице Гирайза не дрогнул ни один мускул, но Лизелл стояла рядом и заметила, что он побледнел, несмотря на сильный загар. Она видела, как старейшина что-то неторопливо обдумывал, и внутри у нее все похолодело. Лизелл посмотрела вниз и увидела, что ее руки предательски дрожат. Она не могла этого допустить, потому что не хотела отстать в выдержке от Гирайза, который не показывал страха перед дикарями. Она не знала, что делать с руками, и неожиданно ответ пришел сам собой.
Выступив вперед, она прижала правую руку к сердцу в соответствии с Бомиро-Д'талским жестом уважения, который, видимо, должен был выражать то же самое и у Блаженных племен. Старейшина изучал ее с непроницаемым лицом. Оонуву схватил ее за руку и бесцеремонно дернул. Гирайз мгновенно нанес удар, который сбил ягарского мальчишку с ног. Вскочив на ноги, Оонуву выхватил нож и ощерился как волчонок.
Резкий свист старейшины остановил драку. Он что-то сказал, и Оонуву неохотно засунул нож в ножны.
Лизелл повторила жест уважения. Глядя старейшине прямо в глаза, она вытянула вперед руки ладонями вверх, затем кончиками пальцев последовательно прикоснулась к сердцу, губам и лбу, после чего позволила своим рукам церемонно опуститься вниз. Она могла лишь надеяться, что это древнее приветствие, проникнутое самой сакральной силой, которую признавало Бомиро-Д'талское племя, имеет сходный смысл и у Блаженных племен. Но подтверждений этому не было, так как лицо старейшины по-прежнему ничего не выражало. Может быть, он не понимает, что она делает, может быть, он принял ее за безумную, которая делает какие-то бессмысленные знаки. Он не сводил с нее глаз, так же пристально смотрели на нее и все остальные, но ни лица, ни глаза их ничего не выражали.
Она повторила приветствие, на этот раз добавив освященную веками фразу, которая всегда сопровождала этот жест. Бомирские слова ничего не значили для Блаженных племен, но они были традиционными, и она не могла опустить их.
— Я чужестранка, пришла с дружбой, — произнесла Лизелл нараспев, слегка спотыкаясь на труднопроизносимых бомирских звуках. — От имени богов и Их волей я прошу вашего гостеприимства.
И снова никакой реакции старейшины, все то же молчание и лицо-маска, но тихий шепот медленно закипал среди наблюдавших, и ее руки, которые на какое-то время успокоились, вновь задрожали. Она сжала кулаки и ждала с неподвижным лицом, не сводя глаз со старейшины.
Бесконечно долго он изучал ее, и, несмотря на его безучастность, ей показалось, что она уловила что-то похожее на удивление в его глазах. Наконец он отдал какое-то распоряжение, и одна из женщин поспешила к хижине, столбы которой были покрыты геометрическими рисунками красного и охристого цветов и черепами животных и людей. Женщина вошла внутрь и несколькими минутами позже появилась уже в сопровождении трех белоголовых шаманов, тела которых с головы до ног покрывали красные и охристые татуировки, лица были скрыты под масками из змеиной кожи, а головы увенчаны коронами из человеческих ребер.
Толпа расступилась, и шаманы прошли вперед, заняв места рядом со старейшиной, который прижал руку к сердцу и склонил в знак уважения голову. Три пары черных глаз внимательно изучали Лизелл сквозь прорези в змеиных масках. Один из шаманов обратился к ней, она не поняла слов, но догадалась об их значении.
Медленно, стараясь быть как можно точнее, она повторила древние жесты и громко произнесла ритуальную бомирскую формулу: «Я чужестранка, пришла с дружбой. От имени богов и Их волей я прошу о вашем гостеприимстве».
Трое шаманов зашептались, после чего один что-то сказал ей. На этот раз она даже представления не имела, что означают его слова и что от нее требуется, и позволила себе изобразить на лице непонимание. Они снова зашептались, и затем один, запинаясь, обратился к ней на бомирском. Его произношение резко отличалось от того языка, на котором говорили островитяне, хотя разобрать слова было можно. Он сказал:
— Откуда ты знаешь Старый Слог?
Она напряглась, на мгновение ее охватило сомнение. Но ошибки не было, шаманы говорили с ней на бомирском. Отбросив удивление, она ответила на своей причудливой версии бомирского языка:
— Я друг людей, которые говорят этим слогом все дни.
— Какие люди?
Лизелл нахмурилась. Бомиро-Д'талы называют себя просто «люди», этим именем они выделяют себя среди прочих двуногих тварей и демонов, которые также имеют человеческий облик, но обманчивый, поскольку у них нет души, и потому они не являются настоящими людьми. Заданный ей вопрос был крайне важен, и она попыталась ответить на него как могла:
— Они хозяева великих островов в соленом море, далеко за этими лесами, на западе.
— Откуда ты знаешь Старый Слог?
— Они говорят, что отцы их отцов отправились из лесов Орекса на плотах по великой реке Яге на юг к соленому морю, — Лизелл пожала плечами. — Или, может быть, боги подсказали им.
— Они говорят с богами?
— Их мудрые мужи подобны покорным сынам богов.
— Их мудрые мужи учили тебя воле богов?
— Да. Они учили, что боги наказывают тех, кто нарушает священный закон гостеприимства.
Шаманы что-то быстро обсудили на своем языке, затем одна из фигур, скрытая под маской, заявила:
— Этот мужчина с тобой не предъявляет права на гостеприимство.
— Я предъявляю за него. Я имею на это право, я его первая старшая жена.
— Этот мужчина разрешает своей жене говорить за него?
— Сегодня он должен. Он говорит на многих языках, но не говорит на Старом Слоге.
— Что вы ищете у Блаженных племен?
— Мы ищем у Блаженных племен помощи, чтобы пройти через леса в Юмо Таун. Мы спешим.
Снова они принялись совещаться шепотом, затем один из шаманов довольно долго и громко что-то говорил по-ягарски старейшине. Он обращался к старейшине, но его речь слышали все. Возможно, он передавал им полученную информацию, он еще не договорил, как Оонуву подал голос, он злился. Шаман выслушал и передал Лизелл речь Оонуву на бомирском:
— Молодой Оонуву, который недавно был посвящен в мужчины, заявляет о своих правах на пленников. Он напоминает нам, что они — его собственность и не могут просить гостеприимства.
— Это не так, — Лизелл показала, что она крайне удивлена и даже шокирована вопиющим, возмутительным смыслом речи Оонуву. — Если мы пленники, то это несправедливо. Мы не воюем с Блаженными племенами, мы — не враги. Мы — не воры и не убийцы, и не осквернители святых мест. Мы — мирные путешественники и во имя всех богов просим вашего гостеприимства.
Оонуву снова заговорил, и шаман перевел:
— Он говорит, что вы друзья наших врагов, серых грейслендцев.
— Это не так, — Лизелл протестующе затрясла головой. — Серые грейслендцы — враги нашего племени, враги всех племен.
Какое-то время черные глаза оценивали ее, затем они вновь начали совещаться шепотом. Закончив переговоры, один из шаманов что-то сказал старейшине, тот кивнул, затем та же фигура в маске перевела Лизелл:
— Истина не ясна. Мы будем думать. Вы будете ждать.
Лизелл хотела спорить, просить, умолять, но сдержалась.
Положив руку на сердце, она склонила голову. Старейшина распорядился, и захватившая их четверка погнала пленников через расчищенную площадку к пустой хижине, втолкнула их внутрь, и дверь за ними закрылась.
Внутри было сумеречно и дымно. Дыра в крыше пропускала немного света. В маленьком пространстве хижины не было ничего, кроме выложенного в центре из почерневших камней круглого очага и пары тканых циновок, брошенных на грязный пол.
Не успела за ними закрыться дверь, как Гирайз тут же заговорил:
— Что происходит? Что ты сказала им? Я думал, ты не говоришь по-ягарски.
— Я и не говорю по-ягарски, — и она пересказала ему свой разговор с шаманами, упомянув даже, что она представила себя его старшей женой, на что он заметил, что это было почти правдой. Затем она рассказала, как и при каких обстоятельствах она общалась с мудрыми мужами племени, которые сохранили знание Старого Слога, вышедшего из употребления у Блаженных племен, но на котором говорят их дальние родственники с Бомирских островов.
Гирайз внимательно выслушал ее, затем сказал:
— Похоже, ты понимаешь этих людей. На твой взгляд, что они могут с нами сделать?
— Ну, если они похожи на Бомиро-Д'талов — а сходство явно есть, и довольно большое — и если они решат, что мы имеем законное право на их гостеприимство, то они сделают все, что в их силах, чтобы помочь нам. Они не пожалеют ни усилий, ни средств, если они назовут нас своими гостями.
— А если нет?
Она ничего не ответила, и Гирайз кивнул головой. Они замолчали. Сквозь хлипкие стены стали слышны приглушенные голоса ягарцев, по которым они определили, что хижина окружена. Лизелл выглянула в маленькую дырку в стене и увидела мускулистую спину одного из вооруженных туземцев, захвативших их на «Слепой калеке», он стоял у входа. Второй — неподалеку.
— Я так полагаю, что пистолета у тебя с собой нет? — спросила она, не отрывая глаз от дырки.
— Если бы был, я бы им давно уже воспользовался.
Она обернулась и посмотрела на Гирайза. Он сидел на одной из циновок. Она подошла и села рядом.
— Как ты считаешь, долго они будут думать? — спросил он.
— Не знаю.
Они посмотрели друг на друга, и второй раз за день он обнял ее за плечи. Она не стала сопротивляться, когда он притянул ее к себе. Напротив, обмякла, положила голову ему на плечо и закрыла глаза, ощутив удовлетворение и покой, совершенно неуместные в эту минуту. Страх исчез, будто под воздействием лекарства или колдовских чар, и это казалось абсурдным, поскольку опасность была очень близкой и реальной, но почему-то не чувствовалась. Она могла бы даже сказать, что счастлива, и на какое-то мгновение к этому счастью примешались странная боль и сожаление при мысли о том, что может случиться.
Лизелл потеряла счет времени. Она не знала, сколько они прождали — несколько минут или часов. Так она сидела, замерев, пока не услышала, что дверь открылась, и в хижину не ворвался поток свежего воздуха.
Лизелл открыла глаза. Перед ней стояли три шамана, лица которых скрывали маски. Один держал две закрытые корзины, абсолютно одинаковые. Протянув корзины вперед, он сказал по-бомирски:
— Мужчина должен выбрать.
Лизелл и Гирайз поднялись на ноги. Шаман повторил повеление, добавив:
— Боги правят его рукой.
— Что он говорит? — спокойно спросил Гирайз.
— Он хочет, чтобы ты выбрал одну корзину, — ответила Лизелл. — Я не знаю, что это значит.
Гирайз показал на одну из корзин.
— Возьми ее, — приказал шаман.
Лизелл перевела, и Гирайз взял выбранную им корзину.
— Он должен вынуть ее содержимое.
Лизелл перевела. Подняв крышку, Гирайз опустил руку в корзину и вытащил оттуда камень размером с кулак. Камень был черный, как сама безысходность, с ярко-красными крапинками на гладкой поверхности. Мгновение Гирайз внимательно рассматривал зловещий предмет, затем вежливо вернул его владельцу.
— Боги изрекли, — возвестил шаман. Быстро повернувшись к собравшимся вокруг хижины соплеменникам, он поднял камень вверх и заговорил на ягарском, как будто читал проповедь. После чего сообщил вонарцам: — Воля богов проявилась. Вы — наши гости.
— Вот как, — Лизелл почтительно склонила голову. Поймав взгляд Гирайза, она чуть слышно прошептала: — Гости.
— Повезло, — ответил он громко. — А если бы я выбрал другую корзину?
Похоже, шаман понял его вопрос. Подняв крышку, он наклонил отвергнутую корзину и показал ее содержимое. На дне, свернувшись кольцами, лежала ярко-бирюзового цвета змея с треугольной головой и изумрудными разводами.
— Потрясающий цвет, — восхищенно ахнула Лизелл.
— Надо же, — Гирайз с интересом рассматривал змею. — Если я не ошибаюсь, это — уаксгуи, довольно редкий и весьма примечательный вид. Одна из самых ядовитых змей, известных современной науке. Одна капля ее яда убивает взрослого человека в считанные секунды. И противоядия не существует.
— О-ох, — выдохнула Лизелл и попятилась.
— Пойдем, — шаман закрыл крышку корзины, и устрашающая уаксгуи исчезла. — Боги благоволят вам, но вы не принадлежите лесам и вы не должны быть здесь. — Остальные забубнили что-то в знак согласия. — Мы дадим вам пищу и отправим вас в ваш путь.
— Именем богов мы благодарим вас, — ответила Лизелл. — Вы отведете нас к нашей лодке?
— Нет, мы закрыли реку для лодок ненавистных. Руки леса понесут вас.
Она не понимала, что значит «руки леса», но решила, что лучше не показывать своей необразованности, и важно кивнула.
— Пойдем.
Три фигуры в масках вывели их из хижины сквозь строй не сводящих с них глаз туземцев, далее через площадь, далее — в джунгли. И снова ветви сплелись у них над головой, и мир утонул в тенистых зеленых объятиях.
Гирайз бросил на нее вопросительный взгляд, Лизелл тихо ответила:
— Они говорят, что руки леса понесут нас.
Он тоже ничего не понял.
Так они шли, пока не дошли до небольшого участка мертвого леса, где высокие деревья тянулись прямо вверх, их иссохшие стволы и ветки были плотно увиты пышно разросшимися лианами. Здесь процессия остановилась, и один из шаманов объявил Лизелл:
— Вы стоите. Мы идем дальше.
— Вы оставляете нас? — растерянно спросила Лизелл.
— Только глаза Блаженных могут видеть секреты мудрости, — он поставил на землю перед ней мешок с продуктами. — Вы гости, здесь еда на время вашего путешествия.
— Спасибо. Дальше мы идем одни?
— Нет. Стойте. Ждите.
Шаманы бесшумно растворились в зарослях джунглей, оставив Лизелл и Гирайза в одиночестве среди мертвых деревьев.
— Мы свободны, я понесу мешок, — сказал Гирайз. — Нам нужно выбраться к лодке. Конечно, нам могли бы дать проводника, но и на том спасибо. Думаю, нам сюда. — Он показал рукой.
— Нет. Стойте. Ждите, — ответила Лизелл. Он удивленно поднял брови, и она пояснила: — Так он сказал мне. Это их воля.
— Зачем и чего ждать?
— Я не знаю.
— Сколько ждать?
— Понятия не имею.
— Что еще они тебе сказали?
— Больше ничего.
— Мы не можем просто так стоять и ждать. Ты хочешь стоять здесь, пока не стемнеет?
— Нет, но я думаю, у них есть какой-то план, как с нами поступить. Тебе не кажется, что нам нужно следовать их указаниям и подождать хотя бы немного?
— Что значит «немного»? Скоро начнет темнеть, солнце вот-вот зайдет. И что тогда? Если мы пойдем сейчас, то, может быть, сможем выбраться к «Водяной фее», пока что-то видно.
— В этом, конечно, есть смысл, но…
Совсем близко послышались голоса, оборвав ее на полуслове. Она подумала, что это вернулись шаманы — говорили нараспев на очень высоких и чистых нотах. От сверхъестественных звуков у нее по коже побежали мурашки, и тут же она вспомнила… Перед землетрясением на главной площади в Ксо-Ксо она слышала такие же звуки — раз услышав, их невозможно забыть.
Если землетрясение произойдет здесь, на этом месте, то все сухие деревья повалятся на нее и Гирайза, но чутье подсказывало ей, что этого не случится. Ее пугала странная сила, скрытая в этих голосах, великая сила, которой она не понимала. Эта сила пугала, но не угрожала. Она даже удивилась собственному оптимизму — или вере. Она вспомнила слова Каслера, сказанные в Ксо-Ксо: «Сейчас прислушивайтесь только к голосу крови, к своему внутреннему голосу». Тогда она так и поступила, вспомнила Лизелл, и это дало ей уверенность.
Она посмотрела на Гирайза. Он стоял нахмурившись. Глаза их встретились, и он начал:
— Нам лучше…
Он не успел закончить — в этот момент воздух сотрясся, и окружающая их растительность ожила. Расслабляя и разматывая огромные кольца, лианы отделились от своих опор, Длинными змеями спустились вниз с веток и нежно обмотались вокруг остолбеневших путешественников. Едва Лизелл успела схватить стоявший у ее ног мешок с провизией, как ее аккуратно оторвали от земли и подняли высоко, пугающе высоко, невероятно высоко, выше голых мертвых веток, выше верхушек живых деревьев. Во время подъема листья небольно хлестали ее по лицу, гибкие тонкие ветви хватали за руки и за ноги, но не причиняли ей боли, поскольку несущие ее наверх лианы знали, как лавировать и обходить препятствия, как уберечь ее от ушибов, и единственное неудобство, которое ее беспокоило, — это тошнота, возникшая как протест на столь своеобразное перемещение ее тела в пространстве.
Она сдержала импульс сопротивления, поскольку лианы, обвившие ее тело, держали ее нежно, хотя в них чувствовалась огромная бессознательная сила, та самая, которая заставляет ростки пробиваться сквозь толщу почвы, безжалостная неумолимая сила, способная медленно пробиться сквозь гранитные стены.
Нечего было противопоставить такой силе, да и любая попытка могла обернуться гибелью на такой высоте, поэтому она спокойно лежала в зеленых объятиях лиан. Повернув голову, она увидела Гирайза. Обмотанный кольцами лиан, он напоминал жертву питона, которую мощный змей вознес над верхушками деревьев. Перед ней промелькнуло его лицо, застывшее в изумлении, и листва скрыла его, и больше она уже ничего не видела, кроме зеленых шуршащих волн.
Еще выше, сквозь заросли тонких молодых ветвей, на которых, как на ручке веера, держались пучки огромных блестящих листьев, причудливо освещенных — место обитания колоний карликовых мартышек, которые, увидев ее, заверещали от изумления. Еще выше, и неожиданно она прорвалась сквозь купол зеленых верхушек деревьев навстречу ослепительному сиянию заходящего солнца. Она заморгала и прищурилась — так бил в глаза свет, но вскоре глаза привыкли к нему, и она смогла уже видеть на мили вперед, летя над кронами деревьев над полноводной Ягой, несущей свои коричневые воды, поблескивающие в лучах солнца, к океану. Теплый ароматный ветер обдувал ей лицо, и ее наполнил благоговейный трепет радости и счастья. Ей очень хотелось знать, чувствует ли Гирайз то же, что и она. Ей очень хотелось на это надеяться.
Ой, что это?
Она почувствовала, как лианы ослабили свой захват и мягко опустили ее на ветки, достаточно прочные, чтобы выдержать ее вес. На мгновение ужас охватил ее, но тут же она ощутила в ветках трепет таинственной энергии. Ветви приняли ее в свои объятия, как младенца в колыбель. Затем ствол изогнулся, и ее осторожно опустили в колыбель ветвей другого дерева, которое так же осторожно передало ее третьему. Вскоре она услышала шелест листвы и ветвей — слишком ритмичный, совсем не такой, какой вызывает ветер, и огромная лиана встала перед ней, покачиваясь, как змея перед заклинателем. Лиана сняла ее с дерева, перенесла на какое-то расстояние и сдала на попечение ползучему растению.
И так до самого вечера ожившие растения передавали ее «из рук в руки», как посылку. Однако на закате их энергия начала иссякать. Два дерева сплели свои макушки в упругий и прочный гамак и поместили ее туда прежде, чем на землю опустилась ночь. Деревья замерли в неподвижности.
— Гирайз, — неожиданно испугавшись, позвала Лизелл, и он тут же отозвался. Она всмотрелась в сгущающийся мрак и наконец разглядела, что он выглядывает из такой же колыбели, как и ее собственная. — Ты в порядке?
— Да. Только пить хочется. Мешок у тебя?
— Сейчас, подожди, — она заглянула в мешок. Там лежало два свертка с продуктами и две сделанные из тыквы бутылки, закупоренные жженой пробкой. Она взяла долю Гирайза и крикнула: — Гирайз, я сейчас брошу тебе воду и еду. Ты готов поймать?
— Готов.
Он ответил с такой уверенностью в голосе, как будто ему и на секунду не приходило в голову, что если она промахнется, единственный источник поддержания его жизнедеятельности на ближайшее время улетит на сотни футов вниз и упадет на землю. В темноте его лицо виделось белым пятном. Прицелившись, она бросила сверток.
— Поймал. Спасибо.
Голос звучал отчетливо, но говорящего совершенно не было видно. Мрак окутал леса Орекса. Лизелл перекусила и приготовилась ко сну в сказочных условиях — в колыбели над джунглями. Гирайз где-то рядом делает то же, что и она. Конечно же, он еще не спит.
Но теперь его очередь начинать разговор.
Она прислушалась. Гирайз молчал, пели джунгли, и их мелодия убаюкала ее.
На восходе солнца деревья проснулись, и путешествие возобновилось. Лизелл проснулась от того, что огромная лиана опутывала ее тело. Ее вынули из колыбели и подняли вверх. Два дерева, что дали ей приют на ночь, разомкнули свои сплетенные кроны, и колыбели как не бывало. Напуганная и растерянная, она посмотрела вокруг, но Гирайза не увидела. Она позвала его по имени, и до нее донесся его ответный крик. Лиана вынесла ее высоко вверх, она оказалась над верхушками деревьев, в лучах восходящего солнца, и там увидела Гирайза. Ее тревога прошла. Лиана аккуратно передала ее эпифиту, а тот — скользкому гидродереву. Шли часы, а джунгли несли ее на юг, к Юмо Тауну.
XVI
Не успели ягарцы и их пленники появиться в деревне, как тут же привлекли всеобщее внимание. Дети сбежались, чтобы рассмотреть странных людей поближе, взрослые с достоинством, не спеша шли за ними следом. В течение нескольких минут вновь прибывшие оказались в тесном кольце.
Ничего не отражалось на покрытых татуировками лицах. Раскосые глаза непроницаемо черны. Даже дети непостижимы, решила Лизелл. Ну, может быть, не все. Некоторые из самых маленьких выражали радостное удивление и любопытство, казалось, особый интерес вызывали ее золотисто-рыжие волосы. Похоже, они никогда раньше не видели западную женщину. Маленькие детские руки медного цвета тянулись, чтобы потрогать ее, и Оонуву, который шел сзади, чуть ли не наступая ей на ноги, с видом собственника откинул протянутые к ней руки. Это не сулило ничего хорошего.
Прямо через расчищенную площадку они прошли к самой большой хижине с эмблемой и выстроились в шеренгу перед входом: пленники — в центре, туземцы — с флангов. Один из ягарцев что-то выкрикнул, по-видимому, имя или титул. Мгновение спустя из хижины вышел средних лет седеющий ягарец. Как и все остальные члены племени, равно мужчины и женщины, он был одет лишь в короткую груботканую набедренную повязку. Его тело было богато украшено татуировками и шрамами, волосы искусно заплетены и унизаны бусами, на нем был большой медальон из оникса с гравировкой, который, должно быть, указывал на его ранг, а возможно, это было обычное украшение. Величавое достоинство, с которым он держался, позволяло предположить, что он занимает высокое положение.
Сразу же воцарилась тишина. Мужчина заговорил, и голос его звучал повелительно. Самый высокий из компании Оонуву, по всей видимости, главный, шагнул вперед и сделал жест, от которого у Лизелл поползли вверх брови. Она узнала наклон головы «рука над сердцем», который Бомиро-Д'талские племена обыкновенно делали, желая выразить уважение.
Какое-то время туземец Блаженных племен что-то рассказывал. Его слова были непонятны, но иногда он показывал по направлению к реке, иногда кивал в сторону вонарских пленников, раз или два он ткнул большим пальцем в сторону Оонуву, как бы указывая на его особую роль. Очевидно, давался отчет или объяснение происшедшим событиям.
Старейшина обратился к Оонуву, который быстро затараторил. При этом он держал голову высоко поднятой, победоносно выпятив вперед грудь. Завершая свою речь, он одной рукой поднял вверх прядь распущенных волос Лизелл, а вторую положил себе на пах. Выпустив ее волосы, он кивнул в сторону Гирайза, повернулся и показал в сторону огромного железного вертела, красовавшегося на кострище.
На лице Гирайза не дрогнул ни один мускул, но Лизелл стояла рядом и заметила, что он побледнел, несмотря на сильный загар. Она видела, как старейшина что-то неторопливо обдумывал, и внутри у нее все похолодело. Лизелл посмотрела вниз и увидела, что ее руки предательски дрожат. Она не могла этого допустить, потому что не хотела отстать в выдержке от Гирайза, который не показывал страха перед дикарями. Она не знала, что делать с руками, и неожиданно ответ пришел сам собой.
Выступив вперед, она прижала правую руку к сердцу в соответствии с Бомиро-Д'талским жестом уважения, который, видимо, должен был выражать то же самое и у Блаженных племен. Старейшина изучал ее с непроницаемым лицом. Оонуву схватил ее за руку и бесцеремонно дернул. Гирайз мгновенно нанес удар, который сбил ягарского мальчишку с ног. Вскочив на ноги, Оонуву выхватил нож и ощерился как волчонок.
Резкий свист старейшины остановил драку. Он что-то сказал, и Оонуву неохотно засунул нож в ножны.
Лизелл повторила жест уважения. Глядя старейшине прямо в глаза, она вытянула вперед руки ладонями вверх, затем кончиками пальцев последовательно прикоснулась к сердцу, губам и лбу, после чего позволила своим рукам церемонно опуститься вниз. Она могла лишь надеяться, что это древнее приветствие, проникнутое самой сакральной силой, которую признавало Бомиро-Д'талское племя, имеет сходный смысл и у Блаженных племен. Но подтверждений этому не было, так как лицо старейшины по-прежнему ничего не выражало. Может быть, он не понимает, что она делает, может быть, он принял ее за безумную, которая делает какие-то бессмысленные знаки. Он не сводил с нее глаз, так же пристально смотрели на нее и все остальные, но ни лица, ни глаза их ничего не выражали.
Она повторила приветствие, на этот раз добавив освященную веками фразу, которая всегда сопровождала этот жест. Бомирские слова ничего не значили для Блаженных племен, но они были традиционными, и она не могла опустить их.
— Я чужестранка, пришла с дружбой, — произнесла Лизелл нараспев, слегка спотыкаясь на труднопроизносимых бомирских звуках. — От имени богов и Их волей я прошу вашего гостеприимства.
И снова никакой реакции старейшины, все то же молчание и лицо-маска, но тихий шепот медленно закипал среди наблюдавших, и ее руки, которые на какое-то время успокоились, вновь задрожали. Она сжала кулаки и ждала с неподвижным лицом, не сводя глаз со старейшины.
Бесконечно долго он изучал ее, и, несмотря на его безучастность, ей показалось, что она уловила что-то похожее на удивление в его глазах. Наконец он отдал какое-то распоряжение, и одна из женщин поспешила к хижине, столбы которой были покрыты геометрическими рисунками красного и охристого цветов и черепами животных и людей. Женщина вошла внутрь и несколькими минутами позже появилась уже в сопровождении трех белоголовых шаманов, тела которых с головы до ног покрывали красные и охристые татуировки, лица были скрыты под масками из змеиной кожи, а головы увенчаны коронами из человеческих ребер.
Толпа расступилась, и шаманы прошли вперед, заняв места рядом со старейшиной, который прижал руку к сердцу и склонил в знак уважения голову. Три пары черных глаз внимательно изучали Лизелл сквозь прорези в змеиных масках. Один из шаманов обратился к ней, она не поняла слов, но догадалась об их значении.
Медленно, стараясь быть как можно точнее, она повторила древние жесты и громко произнесла ритуальную бомирскую формулу: «Я чужестранка, пришла с дружбой. От имени богов и Их волей я прошу о вашем гостеприимстве».
Трое шаманов зашептались, после чего один что-то сказал ей. На этот раз она даже представления не имела, что означают его слова и что от нее требуется, и позволила себе изобразить на лице непонимание. Они снова зашептались, и затем один, запинаясь, обратился к ней на бомирском. Его произношение резко отличалось от того языка, на котором говорили островитяне, хотя разобрать слова было можно. Он сказал:
— Откуда ты знаешь Старый Слог?
Она напряглась, на мгновение ее охватило сомнение. Но ошибки не было, шаманы говорили с ней на бомирском. Отбросив удивление, она ответила на своей причудливой версии бомирского языка:
— Я друг людей, которые говорят этим слогом все дни.
— Какие люди?
Лизелл нахмурилась. Бомиро-Д'талы называют себя просто «люди», этим именем они выделяют себя среди прочих двуногих тварей и демонов, которые также имеют человеческий облик, но обманчивый, поскольку у них нет души, и потому они не являются настоящими людьми. Заданный ей вопрос был крайне важен, и она попыталась ответить на него как могла:
— Они хозяева великих островов в соленом море, далеко за этими лесами, на западе.
— Откуда ты знаешь Старый Слог?
— Они говорят, что отцы их отцов отправились из лесов Орекса на плотах по великой реке Яге на юг к соленому морю, — Лизелл пожала плечами. — Или, может быть, боги подсказали им.
— Они говорят с богами?
— Их мудрые мужи подобны покорным сынам богов.
— Их мудрые мужи учили тебя воле богов?
— Да. Они учили, что боги наказывают тех, кто нарушает священный закон гостеприимства.
Шаманы что-то быстро обсудили на своем языке, затем одна из фигур, скрытая под маской, заявила:
— Этот мужчина с тобой не предъявляет права на гостеприимство.
— Я предъявляю за него. Я имею на это право, я его первая старшая жена.
— Этот мужчина разрешает своей жене говорить за него?
— Сегодня он должен. Он говорит на многих языках, но не говорит на Старом Слоге.
— Что вы ищете у Блаженных племен?
— Мы ищем у Блаженных племен помощи, чтобы пройти через леса в Юмо Таун. Мы спешим.
Снова они принялись совещаться шепотом, затем один из шаманов довольно долго и громко что-то говорил по-ягарски старейшине. Он обращался к старейшине, но его речь слышали все. Возможно, он передавал им полученную информацию, он еще не договорил, как Оонуву подал голос, он злился. Шаман выслушал и передал Лизелл речь Оонуву на бомирском:
— Молодой Оонуву, который недавно был посвящен в мужчины, заявляет о своих правах на пленников. Он напоминает нам, что они — его собственность и не могут просить гостеприимства.
— Это не так, — Лизелл показала, что она крайне удивлена и даже шокирована вопиющим, возмутительным смыслом речи Оонуву. — Если мы пленники, то это несправедливо. Мы не воюем с Блаженными племенами, мы — не враги. Мы — не воры и не убийцы, и не осквернители святых мест. Мы — мирные путешественники и во имя всех богов просим вашего гостеприимства.
Оонуву снова заговорил, и шаман перевел:
— Он говорит, что вы друзья наших врагов, серых грейслендцев.
— Это не так, — Лизелл протестующе затрясла головой. — Серые грейслендцы — враги нашего племени, враги всех племен.
Какое-то время черные глаза оценивали ее, затем они вновь начали совещаться шепотом. Закончив переговоры, один из шаманов что-то сказал старейшине, тот кивнул, затем та же фигура в маске перевела Лизелл:
— Истина не ясна. Мы будем думать. Вы будете ждать.
Лизелл хотела спорить, просить, умолять, но сдержалась.
Положив руку на сердце, она склонила голову. Старейшина распорядился, и захватившая их четверка погнала пленников через расчищенную площадку к пустой хижине, втолкнула их внутрь, и дверь за ними закрылась.
Внутри было сумеречно и дымно. Дыра в крыше пропускала немного света. В маленьком пространстве хижины не было ничего, кроме выложенного в центре из почерневших камней круглого очага и пары тканых циновок, брошенных на грязный пол.
Не успела за ними закрыться дверь, как Гирайз тут же заговорил:
— Что происходит? Что ты сказала им? Я думал, ты не говоришь по-ягарски.
— Я и не говорю по-ягарски, — и она пересказала ему свой разговор с шаманами, упомянув даже, что она представила себя его старшей женой, на что он заметил, что это было почти правдой. Затем она рассказала, как и при каких обстоятельствах она общалась с мудрыми мужами племени, которые сохранили знание Старого Слога, вышедшего из употребления у Блаженных племен, но на котором говорят их дальние родственники с Бомирских островов.
Гирайз внимательно выслушал ее, затем сказал:
— Похоже, ты понимаешь этих людей. На твой взгляд, что они могут с нами сделать?
— Ну, если они похожи на Бомиро-Д'талов — а сходство явно есть, и довольно большое — и если они решат, что мы имеем законное право на их гостеприимство, то они сделают все, что в их силах, чтобы помочь нам. Они не пожалеют ни усилий, ни средств, если они назовут нас своими гостями.
— А если нет?
Она ничего не ответила, и Гирайз кивнул головой. Они замолчали. Сквозь хлипкие стены стали слышны приглушенные голоса ягарцев, по которым они определили, что хижина окружена. Лизелл выглянула в маленькую дырку в стене и увидела мускулистую спину одного из вооруженных туземцев, захвативших их на «Слепой калеке», он стоял у входа. Второй — неподалеку.
— Я так полагаю, что пистолета у тебя с собой нет? — спросила она, не отрывая глаз от дырки.
— Если бы был, я бы им давно уже воспользовался.
Она обернулась и посмотрела на Гирайза. Он сидел на одной из циновок. Она подошла и села рядом.
— Как ты считаешь, долго они будут думать? — спросил он.
— Не знаю.
Они посмотрели друг на друга, и второй раз за день он обнял ее за плечи. Она не стала сопротивляться, когда он притянул ее к себе. Напротив, обмякла, положила голову ему на плечо и закрыла глаза, ощутив удовлетворение и покой, совершенно неуместные в эту минуту. Страх исчез, будто под воздействием лекарства или колдовских чар, и это казалось абсурдным, поскольку опасность была очень близкой и реальной, но почему-то не чувствовалась. Она могла бы даже сказать, что счастлива, и на какое-то мгновение к этому счастью примешались странная боль и сожаление при мысли о том, что может случиться.
Лизелл потеряла счет времени. Она не знала, сколько они прождали — несколько минут или часов. Так она сидела, замерев, пока не услышала, что дверь открылась, и в хижину не ворвался поток свежего воздуха.
Лизелл открыла глаза. Перед ней стояли три шамана, лица которых скрывали маски. Один держал две закрытые корзины, абсолютно одинаковые. Протянув корзины вперед, он сказал по-бомирски:
— Мужчина должен выбрать.
Лизелл и Гирайз поднялись на ноги. Шаман повторил повеление, добавив:
— Боги правят его рукой.
— Что он говорит? — спокойно спросил Гирайз.
— Он хочет, чтобы ты выбрал одну корзину, — ответила Лизелл. — Я не знаю, что это значит.
Гирайз показал на одну из корзин.
— Возьми ее, — приказал шаман.
Лизелл перевела, и Гирайз взял выбранную им корзину.
— Он должен вынуть ее содержимое.
Лизелл перевела. Подняв крышку, Гирайз опустил руку в корзину и вытащил оттуда камень размером с кулак. Камень был черный, как сама безысходность, с ярко-красными крапинками на гладкой поверхности. Мгновение Гирайз внимательно рассматривал зловещий предмет, затем вежливо вернул его владельцу.
— Боги изрекли, — возвестил шаман. Быстро повернувшись к собравшимся вокруг хижины соплеменникам, он поднял камень вверх и заговорил на ягарском, как будто читал проповедь. После чего сообщил вонарцам: — Воля богов проявилась. Вы — наши гости.
— Вот как, — Лизелл почтительно склонила голову. Поймав взгляд Гирайза, она чуть слышно прошептала: — Гости.
— Повезло, — ответил он громко. — А если бы я выбрал другую корзину?
Похоже, шаман понял его вопрос. Подняв крышку, он наклонил отвергнутую корзину и показал ее содержимое. На дне, свернувшись кольцами, лежала ярко-бирюзового цвета змея с треугольной головой и изумрудными разводами.
— Потрясающий цвет, — восхищенно ахнула Лизелл.
— Надо же, — Гирайз с интересом рассматривал змею. — Если я не ошибаюсь, это — уаксгуи, довольно редкий и весьма примечательный вид. Одна из самых ядовитых змей, известных современной науке. Одна капля ее яда убивает взрослого человека в считанные секунды. И противоядия не существует.
— О-ох, — выдохнула Лизелл и попятилась.
— Пойдем, — шаман закрыл крышку корзины, и устрашающая уаксгуи исчезла. — Боги благоволят вам, но вы не принадлежите лесам и вы не должны быть здесь. — Остальные забубнили что-то в знак согласия. — Мы дадим вам пищу и отправим вас в ваш путь.
— Именем богов мы благодарим вас, — ответила Лизелл. — Вы отведете нас к нашей лодке?
— Нет, мы закрыли реку для лодок ненавистных. Руки леса понесут вас.
Она не понимала, что значит «руки леса», но решила, что лучше не показывать своей необразованности, и важно кивнула.
— Пойдем.
Три фигуры в масках вывели их из хижины сквозь строй не сводящих с них глаз туземцев, далее через площадь, далее — в джунгли. И снова ветви сплелись у них над головой, и мир утонул в тенистых зеленых объятиях.
Гирайз бросил на нее вопросительный взгляд, Лизелл тихо ответила:
— Они говорят, что руки леса понесут нас.
Он тоже ничего не понял.
Так они шли, пока не дошли до небольшого участка мертвого леса, где высокие деревья тянулись прямо вверх, их иссохшие стволы и ветки были плотно увиты пышно разросшимися лианами. Здесь процессия остановилась, и один из шаманов объявил Лизелл:
— Вы стоите. Мы идем дальше.
— Вы оставляете нас? — растерянно спросила Лизелл.
— Только глаза Блаженных могут видеть секреты мудрости, — он поставил на землю перед ней мешок с продуктами. — Вы гости, здесь еда на время вашего путешествия.
— Спасибо. Дальше мы идем одни?
— Нет. Стойте. Ждите.
Шаманы бесшумно растворились в зарослях джунглей, оставив Лизелл и Гирайза в одиночестве среди мертвых деревьев.
— Мы свободны, я понесу мешок, — сказал Гирайз. — Нам нужно выбраться к лодке. Конечно, нам могли бы дать проводника, но и на том спасибо. Думаю, нам сюда. — Он показал рукой.
— Нет. Стойте. Ждите, — ответила Лизелл. Он удивленно поднял брови, и она пояснила: — Так он сказал мне. Это их воля.
— Зачем и чего ждать?
— Я не знаю.
— Сколько ждать?
— Понятия не имею.
— Что еще они тебе сказали?
— Больше ничего.
— Мы не можем просто так стоять и ждать. Ты хочешь стоять здесь, пока не стемнеет?
— Нет, но я думаю, у них есть какой-то план, как с нами поступить. Тебе не кажется, что нам нужно следовать их указаниям и подождать хотя бы немного?
— Что значит «немного»? Скоро начнет темнеть, солнце вот-вот зайдет. И что тогда? Если мы пойдем сейчас, то, может быть, сможем выбраться к «Водяной фее», пока что-то видно.
— В этом, конечно, есть смысл, но…
Совсем близко послышались голоса, оборвав ее на полуслове. Она подумала, что это вернулись шаманы — говорили нараспев на очень высоких и чистых нотах. От сверхъестественных звуков у нее по коже побежали мурашки, и тут же она вспомнила… Перед землетрясением на главной площади в Ксо-Ксо она слышала такие же звуки — раз услышав, их невозможно забыть.
Если землетрясение произойдет здесь, на этом месте, то все сухие деревья повалятся на нее и Гирайза, но чутье подсказывало ей, что этого не случится. Ее пугала странная сила, скрытая в этих голосах, великая сила, которой она не понимала. Эта сила пугала, но не угрожала. Она даже удивилась собственному оптимизму — или вере. Она вспомнила слова Каслера, сказанные в Ксо-Ксо: «Сейчас прислушивайтесь только к голосу крови, к своему внутреннему голосу». Тогда она так и поступила, вспомнила Лизелл, и это дало ей уверенность.
Она посмотрела на Гирайза. Он стоял нахмурившись. Глаза их встретились, и он начал:
— Нам лучше…
Он не успел закончить — в этот момент воздух сотрясся, и окружающая их растительность ожила. Расслабляя и разматывая огромные кольца, лианы отделились от своих опор, Длинными змеями спустились вниз с веток и нежно обмотались вокруг остолбеневших путешественников. Едва Лизелл успела схватить стоявший у ее ног мешок с провизией, как ее аккуратно оторвали от земли и подняли высоко, пугающе высоко, невероятно высоко, выше голых мертвых веток, выше верхушек живых деревьев. Во время подъема листья небольно хлестали ее по лицу, гибкие тонкие ветви хватали за руки и за ноги, но не причиняли ей боли, поскольку несущие ее наверх лианы знали, как лавировать и обходить препятствия, как уберечь ее от ушибов, и единственное неудобство, которое ее беспокоило, — это тошнота, возникшая как протест на столь своеобразное перемещение ее тела в пространстве.
Она сдержала импульс сопротивления, поскольку лианы, обвившие ее тело, держали ее нежно, хотя в них чувствовалась огромная бессознательная сила, та самая, которая заставляет ростки пробиваться сквозь толщу почвы, безжалостная неумолимая сила, способная медленно пробиться сквозь гранитные стены.
Нечего было противопоставить такой силе, да и любая попытка могла обернуться гибелью на такой высоте, поэтому она спокойно лежала в зеленых объятиях лиан. Повернув голову, она увидела Гирайза. Обмотанный кольцами лиан, он напоминал жертву питона, которую мощный змей вознес над верхушками деревьев. Перед ней промелькнуло его лицо, застывшее в изумлении, и листва скрыла его, и больше она уже ничего не видела, кроме зеленых шуршащих волн.
Еще выше, сквозь заросли тонких молодых ветвей, на которых, как на ручке веера, держались пучки огромных блестящих листьев, причудливо освещенных — место обитания колоний карликовых мартышек, которые, увидев ее, заверещали от изумления. Еще выше, и неожиданно она прорвалась сквозь купол зеленых верхушек деревьев навстречу ослепительному сиянию заходящего солнца. Она заморгала и прищурилась — так бил в глаза свет, но вскоре глаза привыкли к нему, и она смогла уже видеть на мили вперед, летя над кронами деревьев над полноводной Ягой, несущей свои коричневые воды, поблескивающие в лучах солнца, к океану. Теплый ароматный ветер обдувал ей лицо, и ее наполнил благоговейный трепет радости и счастья. Ей очень хотелось знать, чувствует ли Гирайз то же, что и она. Ей очень хотелось на это надеяться.
Ой, что это?
Она почувствовала, как лианы ослабили свой захват и мягко опустили ее на ветки, достаточно прочные, чтобы выдержать ее вес. На мгновение ужас охватил ее, но тут же она ощутила в ветках трепет таинственной энергии. Ветви приняли ее в свои объятия, как младенца в колыбель. Затем ствол изогнулся, и ее осторожно опустили в колыбель ветвей другого дерева, которое так же осторожно передало ее третьему. Вскоре она услышала шелест листвы и ветвей — слишком ритмичный, совсем не такой, какой вызывает ветер, и огромная лиана встала перед ней, покачиваясь, как змея перед заклинателем. Лиана сняла ее с дерева, перенесла на какое-то расстояние и сдала на попечение ползучему растению.
И так до самого вечера ожившие растения передавали ее «из рук в руки», как посылку. Однако на закате их энергия начала иссякать. Два дерева сплели свои макушки в упругий и прочный гамак и поместили ее туда прежде, чем на землю опустилась ночь. Деревья замерли в неподвижности.
— Гирайз, — неожиданно испугавшись, позвала Лизелл, и он тут же отозвался. Она всмотрелась в сгущающийся мрак и наконец разглядела, что он выглядывает из такой же колыбели, как и ее собственная. — Ты в порядке?
— Да. Только пить хочется. Мешок у тебя?
— Сейчас, подожди, — она заглянула в мешок. Там лежало два свертка с продуктами и две сделанные из тыквы бутылки, закупоренные жженой пробкой. Она взяла долю Гирайза и крикнула: — Гирайз, я сейчас брошу тебе воду и еду. Ты готов поймать?
— Готов.
Он ответил с такой уверенностью в голосе, как будто ему и на секунду не приходило в голову, что если она промахнется, единственный источник поддержания его жизнедеятельности на ближайшее время улетит на сотни футов вниз и упадет на землю. В темноте его лицо виделось белым пятном. Прицелившись, она бросила сверток.
— Поймал. Спасибо.
Голос звучал отчетливо, но говорящего совершенно не было видно. Мрак окутал леса Орекса. Лизелл перекусила и приготовилась ко сну в сказочных условиях — в колыбели над джунглями. Гирайз где-то рядом делает то же, что и она. Конечно же, он еще не спит.
Но теперь его очередь начинать разговор.
Она прислушалась. Гирайз молчал, пели джунгли, и их мелодия убаюкала ее.
На восходе солнца деревья проснулись, и путешествие возобновилось. Лизелл проснулась от того, что огромная лиана опутывала ее тело. Ее вынули из колыбели и подняли вверх. Два дерева, что дали ей приют на ночь, разомкнули свои сплетенные кроны, и колыбели как не бывало. Напуганная и растерянная, она посмотрела вокруг, но Гирайза не увидела. Она позвала его по имени, и до нее донесся его ответный крик. Лиана вынесла ее высоко вверх, она оказалась над верхушками деревьев, в лучах восходящего солнца, и там увидела Гирайза. Ее тревога прошла. Лиана аккуратно передала ее эпифиту, а тот — скользкому гидродереву. Шли часы, а джунгли несли ее на юг, к Юмо Тауну.
XVI
— Я думаю, кузен Огрон намерен вторгнуться в Вонар. Осталось каких-нибудь несколько недель, — проговорил король Мильцин, из живописного калейдоскопа закусок с большого блюда, стоящего перед ним на письменном столе, подхватил лакомый кусочек и с удовольствием положил его себе в рот. — Ты должен попробовать эти маринованные устрицы, запеченные в раковине с грибами, Невенской. Они просто неподражаемы. Бери, не церемонься. Бери.
— Спасибо, сир, — Невенской попробовал устрицы, которые действительно оказались превосходными, как и обещал король. Последовавший за устрицами хорошо прожаренный кусочек змеи был также хорош, а холодный, нарезанный пластинками галантин из утки — предел изыска. Его гастрономический восторг гасило созерцание нового применения Искусного Огня, который сжался до карликовых размеров и скромно разместился под жаровней. Самое экстраординарное, устрашающее открытие, на которое было положено столько лет труда, разогревало королю острый соус! Это было унизительно и обидно, но Безумный Мильцин находил это представление весьма занимательным. Невенской запрятал в самые глубины свое раздражение, но Искусный Огонь нашел его и там.
— Спасибо, сир, — Невенской попробовал устрицы, которые действительно оказались превосходными, как и обещал король. Последовавший за устрицами хорошо прожаренный кусочек змеи был также хорош, а холодный, нарезанный пластинками галантин из утки — предел изыска. Его гастрономический восторг гасило созерцание нового применения Искусного Огня, который сжался до карликовых размеров и скромно разместился под жаровней. Самое экстраординарное, устрашающее открытие, на которое было положено столько лет труда, разогревало королю острый соус! Это было унизительно и обидно, но Безумный Мильцин находил это представление весьма занимательным. Невенской запрятал в самые глубины свое раздражение, но Искусный Огонь нашел его и там.