Воронкова Любовь Федоровна. Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести)

   Издали долетел голос Манжина. Надо возвращаться!..
   ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА ПЕРЕПРАВЕ
   Ночью расшумелась Катунь. Где-то в верховьях прошли сильные дожди, и Катунь разбушевалась.
   Утром к переправе раньше всех прибежали Чечек и Мая Вилисова: не едут ли из Горно-Алтайска? Не стоит ли машина на том берегу?
   - Чечек... Чечек... - вдруг растерянно сказала Мая, - посмотри-ка, а где же плот?
   Чечек живо обернулась:
   - Ой! А плота нет!..
   Плота не было. Только канат черной полоской висел над кипящей зеленовато-белой водой, и обрывок другого каната, на котором ходил плот, беспомощно качался над волнами.
   Из-под горы показался старый плотовщик, алтаец Василий. Чечек бросилась ему навстречу.
   - Дядя Василий, а где же плот? - закричала она. - Что такое - плот утонул?
   - Сорвало, - ответил Василий, не останавливаясь.
   Мая тоже подбежала к нему:
   - Как сорвало? Когда?
   - Ночью. Катунь разыгралась, плот сорвало.
   - А как же теперь, дядя Василий? Ведь сегодня Анатолий Яковлич и наши ребята из Горно-Алтайска приедут! Что ж им теперь - на том берегу жить?
   - Зачем на том берегу жить? - флегматично отвечал плотовщик. - Плот у Манжерока застрял, притащим.
   - Когда притащите?
   - Как придется. Через дня три, четыре, пять притащим.
   - А наши все на той стороне жить будут?
   - Пусть живут. Много новостей наберут. Будут нам рассказывать...
   Когда какой-нибудь пассажир возвращался издалека, плотовщик Василий, не выпуская трубки изо рта и глядя куда-то в сторону, в первую очередь спрашивал:
   - Табыш-бар ба? (Новости есть?)
   Старик делал вид, что ему это вовсе не интересно, а спрашивает он только из вежливости, однако все в округе знали, что плотовщик Василий до страсти любит всякие новости.
   - Ой, Чечек! - шепнула Мая, волнуясь. - Он, может, нарочно и плот упустил, чтобы они там побольше новостей набрали! А они вот сейчас приедут, сад привезут - что тогда делать?
   - Скорей! - крикнула Чечек. - Скорей Марфе Петровне скажем! Ай-яй! Что нам делать? Все яблоньки на том берегу останутся и совсем завянут!
   Было воскресенье, но ребята уже сновали около школы, собирались кучками, сидели на крылечке, копались в саду - подравнивали ямки, тесали колышки для саженцев... И то один, то другой взбирались на зеленый выступ Чейнеш-Кая и смотрели на тот берег Катуни - не видать ли там машины? хотя Марфа Петровна сказала, что раньше полудня из Горно-Алтайска ни за что не приедут.
   Марфа Петровна жила в маленькой белой хатке в глубине школьного двора. Чечек и Мая Вилисова, запыхавшись, влетели во двор, и сразу от двух слов - "Плот сорвало!" - исчезло тихое спокойствие ожидания.
   Ребята бросили свои дела и гурьбой помчались на переправу. Выбежала из своей хатки Марфа Петровна и, низко покрывшись платком, тоже поспешила на берег. Прибежала Настенька, старшая пионервожатая. Прибежала молоденькая учительница естествознания Анна Михайловна.
   И все стояли на берегу, глядели на мокнущий в воде обрывок каната, на искристую, пенистую реку, шумящую перед ними...
   - Лодку бы... - сказал кто-то.
   - Лодку?.. А где взять?
   - Надо бы нам лодку себе сделать...
   - Надо бы! Да ведь сразу-то не сделаешь.
   - Лодка в Аскате есть! - вспомнила Анна Михайловна.
   - А в Бийске даже пароходы есть... - добавил физрук Григорий Трофимович, который стоял на пригорке, засунув руки в карманы.
   Анна Михайловна покраснела, но Марфа Петровна вступилась за нее:
   - Ну, Аскат немножко поближе, чем Бийск, - сказала она, - но, конечно, тоже далеко - километра три...
   К Марфе Петровне подошел Федя Шумилин из седьмого класса - сильный, коренастый парнишка.
   - Марфа Петровна, если сбегать в Аскат, нам лодку дадут?
   - Попросим, так дадут. Но ведь ее же на плечах нести нужно - разве наша река против течения пустит? Конечно, если ребята какие посильнее соберутся, то и притащить можно. А где мягко - можно волоком...
   - Пойдем да и принесем! - сказал Федя. - А что, ребята?
   - Конечно, принесем! - отозвалось сразу несколько голосов. - Три километра - да что ж такого? Идем, ребята! Идем скорее, а то вдруг да наши приедут!
   За лодкой идти вызвалось сразу человек пятнадцать. Но отобрали шестерых, самых крепких. И они тут же отправились тропочкой по берегу Катуни в Аскат...
   Много волнений было в этот день. Школьники то бежали на переправу узнать - не пришла ли машина? То лезли на гору посмотреть - не несут ли лодку из Аската? То снова хватали заступы - кому-то показалось, что ямки неровные. То пересчитывали колышки и тесали новые - а вдруг какой-нибудь сломается!
   Солнце поднималось к полудню. Техничка Христина пришла звать интернатских обедать. Никто не хотел идти. Но Марфа Петровна прикрикнула на них, и все интернатские - и ребята и девочки из дальних деревень, живущие при школе, - вынуждены были бежать в интернат.
   - А где Чечек? - оглядываясь, спросила Мая. - Девочки, вы не видали Чечек?
   - Наверно, вперед убежала, - сказала Королькова.
   А Чечек в это время с уступа на уступ карабкалась на каменистую стену Чейнеш-Кая. Если пойти к Гремучему, тогда переправу видно, а тропку из Аската не видно. Но если взобраться на камень за садом, то тропку видно, но переправа скроется за крышами.
   Чечек добралась до первой березки, которая приютилась на зеленом выступе огромной скалы, и уселась здесь, обхватив рукой белый ствол. Уселась и улыбнулась: вот отсюда и тропочка видна и переправа!
   "Бурундук!" - вспомнилось Чечек. - Вот бы сейчас поглядел на меня наверно, опять сказал бы: "Эх, бурундук!" Она улыбнулась.
   Тоненькие ручейки бежали в каменистых морщинах Чейнеш-Кая. Над головой высоко-высоко, одна над другой, росли березы. Мышиный горошек развевал над камнями свои кружевные листочки. Прямо перед глазами девочки пробивалась из-под камня маленькая стародубка и словно заглядывала ей в лицо своим птичьим глазком. Прижавшись щекой к прохладной атласной коре березы, Чечек тоненько запела:
   Я сижу на зеленой траве,
   А травка растет на камнях.
   Скоро приедет Кенскин,
   Яблони нам привезет.
   Машина бежит по шоссе,
   Бежит, как железный конь.
   Машина везет нам сад,
   Яблоньки нам везет и везет...
   Полный кузов яблонек нам везет,
   Машине весело их везти.
   Полный кузов яблонек нам везет,
   Полный кузов белых цветов!..
   Чечек не спускала глаз с шоссе, которое лежало на той стороне реки. На шоссе было пусто и тихо.
   Но, взглянув на тропочку из Аската, она уловила какое-то движение среди кустов. Чечек приподнялась и, держась за березу, вся вытянулась в ту сторону. Да, там идут!.. Через минуту она уже, торопливо скользя, срываясь и обдирая коленки, спускалась вниз. Между кустами мелькнул голубой борт аскатской лодки.
   Лодку протащили прямо к переправе. Ребята, раскрасневшиеся, веселые, вытирая пот, рассказывали, как они тащили лодку: где мягко - волоком, где каменисто - на плечах. А один раз на подмытом берегу вдруг заскользили да и упали и лодку уронили прямо в реку, но вовремя схватили, а то озорная Катунь ее сразу утащила бы неизвестно куда.
   Скоро вся школа была на берегу, у переправы: школьники, учителя, технички. Пришел даже старенький учитель математики Захар Петрович. Алеша Репейников, который, с тех пор как привезли кроликов, только и делал, что сидел перед ними на корточках и разговаривал с ними, кормил, чистил им клетки или, упустив, ловил их, прибежал тоже. Живой и нетерпеливый, он не мог сидеть спокойно: бегал по берегу, влезал на крышу Васильевой будки, чтобы поскорее увидеть машину.
   - Идет! Идет! - вдруг крикнул Алеша и кубарем скатился с крыши.
   Все вскочили. На шоссе действительно показалась машина, но она не замедлила ход и не остановилась, а прошла дальше своей дорогой. Чужая. Все снова расселись на берегу, и Алеша вновь полез на крышу. И опять сидели, тихо переговаривались и прислушивались, стараясь сквозь плеск реки услышать шум мотора.
   На этот раз первой услышала машину Чечек. Она встала и замерла, подняв руку. И тут же закричала:
   - Идет! Идет! Идет!
   На той стороне снова появилась машина. На этот раз она не промчалась дальше, а остановилась. И снова все вскочили.
   Ребята замахали руками, и дружный крик раздался над Катунью:
   - Ура-а! Ура-а! Сад приехал!
   Коренастый Федя Шумилин тотчас принялся сталкивать на воду лодку. Товарищи помогали ему. Андрей Киргизов и Ваня Петухов взялись за весла, Федя сел к рулю... Лодка завиляла, не слушаясь руля, и Федя напрягал все свои силы, чтобы справиться с нею.
   Вдруг с берега раздался сердитый окрик:
   - Стойте! Стойте! Разве так управляют? Я сам! - И Григорий Трофимович крупными прыжками сбежал вниз, к воде. - Куда отправились без меня? Почему не позвали? Да вы разве сдержите? С ума сошли!
   Он бросился к лодке и, прошлепав прямо по воде в своих желтых ботинках, перевалился через борт и схватился за руль. Лодка сразу выправилась, словно норовистая лошадь, почуявшая руку хозяина, и, качаясь на кипучих волнах, медленно тронулась через реку.
   ЭТОТ ДЕНЬ БУДЕТ ПРАЗДНИКОМ!
   У подножия Чейнеш-Кая целый день не умолкали голоса:
   - Анатолий Яковлевич, а я так сажаю?
   - Анатолий Яковлевич, а это какой сорт - "ранетка"?
   - Анатолий Яковлевич, а "пепин-шафрановый" - какое яблоко?
   - А у моего саженца очень корешки длинные, в ямку не влезают!..
   Анатолий Яковлевич, уже успевший загореть под весенним солнцем, с потным лбом и засученными рукавами, носился по всему участку. Показывал, как надо сажать, как расправлять корешки, как привязывать колышки... и тут же объяснял, что "пепин-шафрановый" - яблоко очень красивое, глянцевитое, а что вот эти саженцы - "Ермак - покоритель Сибири" - это яблоко очень хорошее в лежке, а вот эти саженцы - "китайка": она совсем не боится мороза и крепка на ветках.
   Вокруг Настеньки, которая раздавала саженцы, толпились ребята:
   - Настенька, мне "пурпуровую ранетку" дай, у нее яблочки красные!
   - Мне "пепин-шафрановый"!
   - А мне "Ермака", "Ермака"!
   - А мне разных - и "Ермака", и "ранетку", и "янтарную"!..
   Школьники совсем забыли, что такое усталость. Они бережно разбирали яблоньки, разминали руками землю у корней, привязывали к свежим колышкам тоненькие, шаткие деревца.
   Кроме яблонек, Анатолий Яковлевич привез из Горно-Алтайска несколько десятков смородиновых кустов и несколько сотен кустиков клубники "виктория". Все это тоже надо было немедленно сажать, пока не засохли корни...
   Вместе со школьниками работали и учителя: и Марфа Петровна, и Анна Михайловна, и старенький учитель математики, и Григорий Трофимович...
   Говор и смех весь день не умолкали под горой. И никто не замечал, что Чечек, чем-то очень огорченная, молча и без радости сажает свои яблоньки.
   Но Костя заметил это:
   - Что, бурундук, устала?
   - Вот ишо! - сердито ответила Чечек.
   - Не "ишо", а "еще"!
   - Ишо!
   - Вот так - заупрямилась! Устала, так отдохни. А злиться нечего, однако.
   Костя ушел. Чечек проводила его мрачным взглядом и принялась расправлять корешки своей четвертой яблоньки: у каждого ученика было их по четыре. Чечек осторожно присыпала корешки землей, пока Мая держала колышек, и потом долго и ласково своими теплыми руками приминала землю вокруг саженца. Но тонкие черные брови ее по-прежнему хмурились и пухлые губы выражали обиду.
   Сумерки застали школьников в саду. Огромная задумчивая Чейнеш-Кая со своим мохнатым венком на вершине словно устала целый день глядеть на эту суету: она погасила на себе все краски - лиловые и оранжевые оттенки камней, зелень трав, белизну берез - и накрыла сад своей голубой тенью. Но это не помогло. Долго еще перекликались голоса, гремели ведра - ребята бегали за водой на Катунь и поливали саженцы.
   Ведер в школе оказалось мало - на всех не хватало. Чечек, видя, что ей ведра не дождаться, побежала в деревню, к Костиной матери, и попросила у нее бадеечку. Оттуда она сразу прошла на реку, зачерпнула воды; рассеянно поднимаясь по тропочке к саду, шла и плескала воду, шла и плескала, обливая свое пестрое, с красными цветочками платье.
   Чечек подошла к своим яблонькам, приподняла бадейку, чтобы полить их. Вдруг какой-то зверек шмыгнул у нее из-под ног в густой куст боярышника.
   - Ай! - крикнула Чечек и с размаху поставила на землю бадейку. - Кто это?
   В сад с громким криком неожиданно вбежал сынишка Анатолия Яковлевича, маленький Сашка.
   - Алеша! Алеша! - закричал он что есть мочи. - Скорей! Твои кролики убежали!
   Алеша Репейников бросился из сада.
   - Тише! Тише! - кричали на него со всех сторон. - Яблоньки - гляди! Налетишь - сломаешь!
   Алеша ничего не слышал. Он ринулся в сарай, где стояли кроличьи клетки. Одна была приоткрыта: кролик перегрыз веревочку на дверце и убежал. А за ним убежали и еще три.
   Алеша в отчаянии оглянулся кругом. Одного он увидел сразу - кролик жевал травку у садовой изгороди и пошевеливал длинными ушами. Он был очень доволен, что может побегать в вечерней прохладе по росистой траве. Алеша подкрался к нему и, с размаху упав на землю, схватил кролика, запер в клетку и побежал в сад:
   - Ребята, еще три кролика бегают! Ловить надо!
   - Ай, они все наши яблоньки погрызут! - завопили девочки. - Они все яблоньки попортят!
   И со всех сторон посыпались на Алешу упреки:
   - Вечно у него кролики убегают!
   - Кроликовод тоже!
   - Только их кормит да гладит, а углядеть не может!..
   Кролики шмыгали по саду то тут, то там. Ребята гонялись за ними, кричали и еще больше пугали их. Не обошлось без несчастья: неуклюжий Андрей Колосков упал и сломал яблоньку Катеньки Киргизовой. Катенька старалась поставить сломанную верхушку, но верхушка падала, и Катенька громко плакала:
   - Мою самую дорогую, пепиновую-шафрановую, сломали!
   Двух кроликов поймали, а третьего нигде не могли найти. Алеша ходил по саду, заглядывал под каждый кустик и у всех спрашивал:
   - Тут не пробегал? Не видели?
   - А я знаю, где кролик сидит, - тихонько сказала Чечек Мае Вилисовой.
   - Где? - живо спросила Мая.
   Чечек кивнула на куст боярышника:
   - Там притаился.
   - Что же ты молчишь? - удивилась Мая и тотчас закричала: - Алешка, сюда! Он здесь притаился!
   Куст окружили, и Алеша схватил кролика.
   - Теперь все, - сказал он. - Уж попались, так теперь из моих рук не вырвутся!
   Ребята вокруг засмеялись:
   - Да сколько раз в твои руки попадались, а то и дело по улице бегают!..
   Вечер темнел. Небо гасло за спиной Чейнеш-Кая. Ребята медленно, не торопясь пошли из сада, очень усталые и очень веселые. Все было посажено, все было полито - пусть приживается!
   - Этот день для нас очень большой, - сказал на прощание Анатолий Яковлевич. - Мы заложили сад, первый сад в нашей округе! Давайте запомним это число - двадцать седьмое апреля!
   - И пусть это будет наш юннатский праздник, - подхватила Марфа Петровна, - праздник сада! И в будущем мы каждый год будем праздновать этот день!
   - И не учиться? - крикнул Семушка из шестого класса, известный ленивец.
   Все засмеялись.
   - А Семушке только бы не учиться!
   - Нет, учиться все-таки будем, Семушка, - с улыбкой ответил Анатолий Яковлевич, - но будем в этот день делать юннатские доклады, будем отмечать наши юннатские успехи и производить новые посадки... Постепенно и в колхозе сад заложим, и у каждого двора яблонь насажаем, и в полях лесозащитные полосы вырастим... Да, столько еще у нас с вами работы и радостей, ребята, что и жизни нашей, пожалуй, не хватит!
   Чечек побежала к Евдокии Ивановне, понесла бадеечку. Желтый Кобас попрыгал вокруг нее, похватал за платье, но Чечек только отмахнулась от него:
   - Ну тебя, Кобас! Не лезь ко мне, а то стукну!
   - Входи, входи, Чечек! - ласково встретила ее Евдокия Ивановна, принимая бадейку. - Сейчас свет зажгу. Наших-то мужиков еще дома нету.
   Чечек молча уселась на лавке.
   - Ты что невеселая, или устала? - спросила Евдокия Ивановна.
   Она щелкнула выключателем, и мягкий свет озарил ее розовое улыбчивое лицо и светло-русые колечки волос, вьющихся около ушей.
   - Я не устала, я же не устала! - ответила Чечек. - И Кенскин думает, что я устала! И еще думает, что я злюсь. А конечно, злюсь, когда обманывают! - У Чечек задрожал голос, и она сердито насупилась.
   - Э, вот как? Обманывают? - удивилась Евдокия Ивановна. - А кто же это обманывает тебя, Чечек?
   - Все, все! И Анатолий Яковлич и Кенскин!
   - И Константин? Ну подожди, мы ему сейчас зададим жару, пускай только придет!
   - А я уже пришел, - отозвался Костя из кухни. Он вошел в горницу и чуть-чуть удивленно посмотрел на Чечек. - А за что же это мне жару, однако?
   - За что! - крикнула Чечек. - А за то, чтобы не обманывал!
   - Чтобы не обманывал?..
   - Ну да! А как будто не знает! Притворяются все! Сказали - яблоньки будем сажать, а сами...
   Чечек вдруг громко заплакала, облокотившись на стол и закрыв лицо ладонями. Костя поглядел на Чечек, поглядел на мать - и снова на Чечек:
   - Ну, что же? Сказали - будем сажать яблоньки, так и посадили!..
   - А, посадили! А какие же это яблоньки? Ты думаешь, я не знаю, какие яблоньки бывают. Яблоньки все в белых цветах и в розовых - все в цветах. Я же думала: полная машина белых цветов, а это какие-то прутики. На них даже листьев и то нету! Думаешь, если я из тайги приехала, то и не знаю ничего? А я вот знаю!
   Костя усмехнулся:
   - Вот так, покричи еще. А я пока пойду руки вымою. - И он пошел в сени к рукомойнику.
   Мать засмеялась.
   - Ох, Чечек! - сказала она со смехом. - Ох, бедняжка! Да кто же тебе сказал, что яблоньки сразу цветут?
   - Все говорили! И девочки наши говорили, что у яблонек розовые и белые цветы. Да я и на картинке видела... А они - вон какие!
   - Да у этих тоже будут цветы - не сразу же! Ведь эти прутики еще не яблоньки, они еще яблоневые детки!
   Чечек посмотрела на нее мокрыми черными глазами:
   - А тогда почем они знают, что это яблоньки? А может, это осины какие-нибудь?
   - Так ведь их же у Лисавенко из яблочного зернышка выращивали. А из яблочного зернышка осина вырастет разве?
   Евдокия Ивановна рассмеялась, Чечек улыбнулась тоже. А когда Костя, умывшись, вошел в горницу, она соскочила с лавки ему навстречу.
   - Кенскин, - сказала она, глядя ему прямо в глаза, - ты скажи только говори правду! - ты мне скажи: а наши яблоньки все-таки будут цвести белыми цветами? Ну когда-нибудь будут?
   - Конечно, будут, - ответил Костя. - А как же? Придет время - и зацветут. Ты этот первый цвет увидишь.
   - А ты?
   - А я - нет. Меня уже в нашей школе не будет тогда... - И, слегка отстранив Чечек рукой, Костя сказал: - Мама, а что это отец не идет? Ужинать бы...
   - Сейчас соберу... - сказала мать. - Садись, Чечек!
   Чечек, усевшись за стол, задумчиво глядела на Костю: на будущий год его уже не будет здесь!.. А Костя, подвигая к ней поближе хлеб и масло, сказал:
   - Ну что, накричалась? Все выложила? Эх ты, бурундук. Как чуть что, так уж и плакать. А еще тоже - в пионеры собралась!
   - А я и не плачу! - досадуя на прорвавшиеся слезы, ответила Чечек. Я са-авсем и не плакала, это просто слезы выскочили. Буду я плакать, вот еще!
   Вскоре пришел отец. Стали ужинать. После ужина Костя долго рассказывал о том, что он увидел в Татанаковском логу: о яблонях, стоящих бессчетными рядами, о склонах, заросших смородиной, о ягодных плантациях... И особенно подробно рассказал он о яблоньке, которую видел в теплой ложбине, о том, какая красивая и нарядная она стояла - вся белая и вся розовая...
   Отец внимательно слушал Костю и тихо повторял:
   - Да. Видно, время меняется. Время меняется...
   ЧЕЧЕК МОГЛА БЫ СПИСАТЬ ЗАДАЧУ, НО...
   В это утро Чечек приснился сон. Ей снилось, что она у бабушки Тарынчак в аиле, что она сидит у костра на мягкой шкуре дикого козла, а вверху, над головой, в дымовом отверстии аила, светится голубое небо и празднично, по-весеннему чирикают и щебечут какие-то веселые птицы.
   - Вот и весна пришла! - по-алтайски сказала Чечек, улыбаясь во сне. Бабушка, ты слышишь птиц?..
   С этими словами Чечек открыла глаза. Мая Вилисова, которая спала на соседней постели, приподняла с подушки голову. Солнце, прорвавшись сквозь голубые занавески, пронизало теплым сиянием ее светлые спутанные волосы, похожие на пушистый ковыль. Мая засмеялась:
   - Что это ты - во сне или наяву?
   Чечек, румяная от сна, глядела на Маю и несколько мгновений не могла сообразить, как это ее бабушка Тарынчак со своим коричневым лицом и смоляными косами вдруг превратилась в белокурую Маю.
   - Тебе бабушка приснилась? - спросила Мая.
   - Да, - улыбнулась Чечек. - И птицы щебетали...
   - Да они и сейчас щебечут, - сказала Мая. - Слышишь? Это воробьи веселятся!
   Девочки в интернате вставали, убирали постели, умывались. Лида Королькова, строгая дежурная, крикнула:
   - Чечек! Мая! Открываю форточку. Долго будете лежать?
   Чечек вскочила, быстро оделась, взялась расплетать косы... И вдруг вспомнила:
   - Ай-яй! А задачка?
   С тех пор как Чечек задумала вступить в пионерский отряд, она очень старалась хорошо учиться. Но вчера ей не повезло - никак не выходила задачка! Лида хотела ей помочь, но Чечек отказалась: она считала, что обязана решить сама. "Встану пораньше - и решу!"
   Но пораньше не встала, проспала.
   "Ничего. Сейчас сяду, - сказала сама себе Чечек, - сяду и сделаю вот еще! Пока волосы расплетаю, пойду птиц послушаю!"
   Чечек вышла на улицу. Высокое небо сияло над горами. Из тайги, с окрестных долин, с распаханных полей, с черных гряд колхозных огородов отовсюду веяли свежие запахи зацветающей, потеплевшей земли, и склоны гор звенели птичьими голосами... Чечек, прислушиваясь, узнавала голоса птиц:
   "Щегол! А это синичка... А вот и кукушечка закричала!.."
   Чечек вспомнилась сказка, которую рассказывала ей бабушка Тарынчак, про бедную девушку, которая стала кукушечкой и улетела в дымовое отверстие из аила...
   Вдруг откуда-то, из далекого далека, сквозь тихое цветение, сквозь солнце и нежную музыку птичьих голосов пронеслась суровая, ледяная струя ветра. Чечек почувствовала это холодное дыхание на своих еще горячих от сна щеках и, встревожившись, подняла глаза к дальним вершинам, почти таким же голубым, как небо. И она увидела, что гора Эдиган стоит в белой облачной шапке и над Катунью, цепляясь за верхушки лиственниц, тянется седая облачная борода...
   - Э-э! - сказала Чечек. - Ненастье подходит. Завтра дождь пойдет... Ну ничего... если теплый - нам польет землю...
   - Чечек, - закричала с крыльца Эркелей, - мы завтракать садимся!
   Так Чечек слушала птиц, заплетала косы и пропустила утро. А перед уроками не утерпела - забежала вместе с подругами в сад взглянуть на яблоньки. Тоненькие прутики чуть покачивались над юннатскими грядами, засеянными овощами, - тоненькие, слабые прутики с нежной зеленью на верхушках...
   Чечек постояла у своих четырех яблонек. Они все прижились, стояли веселенькие. Но Чечек смотрела на них без любви:
   "Белые цветы! Яблоки! Это на таких тощих деревцах? У них и листья такие же, как на всех деревьях... Нет! Белые цветы на дереве все равно никогда не вырастут. Этого не бывает!"
   На первом уроке был русский язык. Марфа Петровна задала написать сочинение: "Как я проводила праздник Первое мая", а потом рассказывала о том, как начался и откуда возник этот необычный праздник. У Чечек по сердцу прошла горячая волна: в день первомайского праздника ее будут принимать в пионеры!
   И только на второй перемене, перед уроком математики, Чечек вдруг спохватилась, что не сделала задачу:
   - Ой, са-авсем плохо! Са-авсем плохо!.. - и побежала в класс.
   В классе никого не было. В открытую форточку широко вливался свежий воздух. И опять в этом душистом весеннем дыхании она почувствовала какую-то недобрую, ледяную струйку...
   Но задача отвлекла все ее внимание. Она достала задачник, бумагу, карандаш. И тут же увидела, что на парте лежит тетрадь ее соседки - Лиды Корольковой. Тетрадь была раскрыта, а на ее страницах, аккуратно выписанная, лежала перед Чечек решенная задача.
   - Хо! - мгновенно обрадовалась Чечек.
   Она быстро заглянула в Лидину тетрадку, схватила карандаш... И вдруг, вся покраснев, резко отодвинула ее на край парты и закрыла. Вот так! Чуть не вздумала списать задачу! Послезавтра она будет давать торжественное пионерское обещание, а сегодня снова хотела украсть чужой труд, чужие мысли... "И не стыдно тебе? - сердито корила себя Чечек. - Тьфу, тьфу!"
   Чечек задумалась над задачкой. Но только она начала соображать, как за нее приняться, - прозвенел звонок. Чечек нервно написала первый вопрос... Но было уже поздно. Захар Петрович вошел в класс.
   - Ты что же, так и не решила задачку? - прошептала ей Лида Королькова.
   Чечек покачала головой:
   - Нет.
   Лида подозрительно посмотрела на свою тетрадь:
   - А ты мою тетрадку трогала?
   - Трогала.
   - А зачем?
   - Закрыла и отодвинула. Вот зачем! - И Чечек гордо посмотрела Лиде в глаза.
   Лида смутилась: поняла, что зря обидела подругу.
   - Ну, а как же теперь? - сочувственно прошептала она. - А вдруг тебя вызовут?
   - Чечек Торбогошева, к доске, - сказал Захар Петрович, не поднимая глаз от журнала.
   Чечек и Лида обменялись испуганным взглядом. Чечек почувствовала себя так, будто идет по краю обрыва, по каменной тропе, и тропа эта вдруг дрогнула и поползла под ее ногою...
   Чуть-чуть побледнев, она вышла к доске.
   "Зачем бояться? - убеждала она себя. - Надо еще подумать как следует - и решить. А бояться зачем? Это хуже всего - бояться!"
   - Ты решила задачу, Чечек? - спросил Захар Петрович. - Объясни, как ты ее решила.
   - Я не решила, Захар Петрович.
   Учитель удивленно посмотрел на нее поверх очков:
   - Это как же так - не решила?
   - Я не решила, но я все-таки ее поняла, Захар Петрович. Вот давайте я сейчас ее на доске решу!