Воронкова Любовь Федоровна. Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести)

   Больше всех был доволен этой затеей Алеша Репейников. Он весело сдвигал свой венок то на одно ухо, то на другое. И до тех пор двигал, пока не разорвал его и желтые цветы не распались на звенья.
   - Эх, ну и сплели! - сказал он. - Не могли получше сделать!
   Он собирал обрывки венка, пытаясь связать их. Что это: все в венках будут, а он - нет!
   - Да вот у Чечек еще венок есть! - крикнула Лида Королькова. - Чечек, надень свой венок Алешке!
   Все расступились, пропуская Чечек, и как-то вышло, что Чечек и Алеша стали друг против друга и все глядели на них.
   - Ну, надевай скорей! - сказал Алеша, подставляя свою круглую белесую голову.
   Но Чечек гордо поглядела на него, поджала губы, бросила лиловый венок на траву и отошла. Алеша, смеясь, поднял его:
   - Ох, ты! Бросает!.. Ну и не надо, я и сам возьму!
   - Становитесь в хоровод, ребятишки! - сказала Марфа Петровна. Запевайте дружно!
   Весна, весна красная,
   Приди, весна, с радостью,
   С радостью, с радостью,
   С великою милостью!..
   Далеко улетела песня по окрестным горам. Ей вторили птицы в тайге. Ей улыбались сквозь сон раскрывающиеся цветы. И, может быть, сама Весна, услышав призывные молодые голоса, ускоряла свой шаг, поднимаясь в Алтайские горы...
   Домой возвращались немножко усталые, с большими букетами трав и цветов для гербария. Мальчики теряли по дороге свои венки или вешали их на ветви лиственниц. Алеша Репейников надел шапку, а венок хотел оставить где-нибудь в кустарнике, но поглядел на душистые лиловые фиалки и надел его поверх шапки - уж очень красивый венок сплела Чечек!
   Всем было хорошо, все были веселы и голодны, смеялись, подшучивали друг над другом, предвкушали веселый час ужина. И никто не знал, какой серьезный разговор разгорается у трех подруг, идущих сзади.
   - Чечек, не отказывайся, - строго сказала Лида Королькова, - ты на Алешку злишься!
   Чечек сдвинула черные брови:
   - А что мне его - целовать?
   - Фу, Чечек! - крикнула Мая. - Не притворяйся! Ты его просто ненавидишь! Я уже давно заметила. Тогда Анатолий Яковлич сказал: "Подержи мешок с овсом, пусть Алеша покормит кроликов", а ты сразу мешок и положила!
   - Удивительно! - пожала плечами Лида.
   - И еще и еще!.. - продолжала Мая запальчиво. - У него кролик убежал в сад, Алешка ищет, а ты видела, где он, и молчала. Почему это? И сегодня - взяла и бросила венок на землю!
   - Ну и что же? - угрюмо сказала Чечек. - Ну, вот взяла и бросила. И не хочу Алешке надевать на голову, а буду всегда бросать!
   - О-ей! - удивилась Лида. - Почему это? Он тебя, может, ругал?
   Чечек сердито молчала.
   - Никогда он ее не ругал, - сказала Мая. - За что это он будет ругаться?
   - Это нехорошо, Чечек, - с упреком обратилась к ней Лида. - Он, может, какой-то приставучий и суетливый какой-то... ну, а все-таки он же наш пионер, товарищ наш...
   - О! Товарищ! - возмутилась Чечек. - Очень хороший товарищ! А кто про меня хотел Анатолю Яковличу сказать? Все не хотят, а он: "Пойду скажу! Надо сказать!" Только ребята не дали, а то бы побежал. А что ему? Только бы мне назло! Чтобы я обратно домой убежала - вот что он хотел!.. Да, товарищ!
   Мая всплеснула руками:
   - Ой, что говорит!
   А Лида Королькова нахмурилась:
   - Ну, Чечек, ты совсем заблудилась. А вот хочешь знать? Если бы я считала, что надо про тебя сказать Анатолю Яковличу... ну если бы считала, что это тебе даст пользу... я бы тоже пошла и сказала.
   Чечек остановилась:
   - Про меня? Ты?..
   - Да, про тебя. Да, я.
   - А я думала - ты моя подруга!
   Чечек вдруг сорвала с головы свой красный венок, забросила его и хотела бежать. Но Лида схватила ее за руку.
   - Что ты, Чечек! Да, конечно, я твоя подруга, - твердо сказала она. Ну, ты же выслушай меня сначала, а потом убегай! Вот если бы я думала, что если я скажу Анатолю Яковличу, как ты сочинения списываешь, и это тебе поможет, и ты больше не будешь списывать, а будешь хорошо учиться, - я пошла бы и сказала...
   Чечек попробовала выдернуть руку, но Лида держала ее крепко:
   - Подожди, дослушай... Ну, а я и другие подумали, что ты и так поймешь, и можно Анатолю Яковличу не говорить, - вот и не сказали. Ну, а Алешка считал, что для тебя будет лучше, если Анатолю Яковличу сказать, ну, он и хотел...
   - Чтобы для меня было лучше?
   - Ну конечно! - подхватила Мая. - Что же ты думала, что он назло?
   - Да, назло!
   - Ой, Чечек! - задумчиво сказала Лида Королькова. - Что я думаю... что я думаю! Уж не рано ли мы приняли тебя в пионеры?
   Чечек испуганно поглядела на подруг и опустила голову. Мая тотчас обняла ее за плечи:
   - Ну, не говори так, Лида, не говори! Чечек подумает немного - и поймет. Мало ли, иногда человек живет, живет и чего-нибудь не понимает. А потом подумает - и поймет. А я вот тоже многого не понимаю. Думаю: почему так? В избе жить лучше, а наш дедушка все равно в аиле живет!.. И почему это: у меня отец алтаец, а волосы у меня белые? У мамы тоже волосы белые, потому что она русская. Но ведь у отца черные? Значит, надо, чтобы у меня половина волос была белая, а половина - черная. А почему же я вся белая?
   Лида невольно усмехнулась:
   - Да ну тебя, Майка!
   А Чечек молчала всю дорогу и думала о чем-то. И подруги не мешали ей.
   В ДОМИКЕ МАРФЫ ПЕТРОВНЫ
   Прошел май. Прошли трудные, волнующие дни экзаменов.
   В эти дни Костя не знал и не видел ничего, кроме книг, учебников, тетрадей, чертежей.
   Ваня Петухов, которому Костя помогал готовиться к экзаменам, однажды сказал:
   - А ты-то, Кандыков, что сидишь над учебниками не вставая? Ты и так сдашь!
   - Как сдать... - ответил Костя. - Можно сдать по-разному. А я хочу на пятерки.
   Костя сдал на пятерки. И лишь на другой день после того, как в последний раз вышел из экзаменационного зала, он вдруг почувствовал, что жизнь хороша и разнообразна. Ему хотелось все: и побежать в сад проверить яблоньки, и взяться за арык, и послушать болтовню Чечек, расспросить о ее делах. Но отец сказал, что в колхозе нужны люди на посадку картошки, и Костя с удовольствием отправился в поле. А самой главной заботой его было - написать заявление и отправить в Барнаульский плодово-ягодный техникум.
   Кроме всех этих забот, возникла еще одна: он вдруг, помимо своей воли, стал актером.
   Однажды, возвращаясь с колхозного поля чуть-чуть усталый, он зашел в школьный сад. Нежная листва маленьких яблонь смутно зеленела в синеватых сумерках. Деревца стояли тихие, словно удивленные, что они живут, что у них под мягкой корой идут соки, что они, как и взрослые деревья, тоже сумели развернуть листья.
   Костя медленно шел по саду и, задумчиво улыбаясь, думал: "Ухожу... И в классе уже кто-то другой будет сидеть на моей парте. И за моими яблоньками будет ухаживать кто-то другой. А меня здесь будто и не было... яблоньки мои и то меня забудут... Ну, это-то ничего. Лишь бы ребята их любили!"
   В таком чуть-чуть грустном раздумье он вышел из сада на школьный двор. И тут же несколько голосов окликнуло его:
   - А, вот как раз и он... Кандыков! Костя! Иди сюда!
   На крыльце беленого домика, в котором жила Марфа Петровна, сидели ученики - и младшие, и старшие, и средние. И сама Марфа Петровна в своем белом, надвинутом на глаза платке сидела на верхней ступеньке. Настенька, Ольга Наева из шестого, Таня Чубукова, Алеша Репейников, Мамин Сияб - все кричали и звали Костю. И звонче всех кричала Чечек:
   - Кенскин, иди сюда! Иди скорее! Бежи!
   Тут же кто-то поправил ее:
   - "Бежи"! Эх, ты, а еще в шестой класс перешла!
   Произошел быстрый спор:
   - Да, "бежи", потому что - "бежать".
   - Нет, "беги", потому что - "бегать".
   - Ну и пусть "бегать"! Вот еще! - И Чечек снова закричала: - Кенскин, бегай сюда!
   Костя подошел, немножко удивленный:
   - Что случилось? - и сразу посмотрел на Чечек: опять что-нибудь натворила?
   Чечек поняла его взгляд и, мешая со смехом звонкие слова, зачастила:
   - Нет, нет, Кенскин, я ничего! А ты у нас Петр Великий будешь! А Манжин будет арап! А Мая будет невеста! А я буду на пиру танцевать!
   Костя растерялся:
   - Я - Петр Великий? Манжин - арап?..
   Все рассмеялись.
   - Сядь, Кандыков, - улыбаясь, сказала Марфа Петровна. - Мы тебе сейчас все расскажем.
   Оказалось, что драмкружок, перед тем как ученики уйдут из школы на лето, решил поставить прощальный спектакль. Но задумали ставить пьесу и снова вспомнили, что пьес-то у них нет. Старые, заигранные ставить не хотелось. Решили что-нибудь инсценировать. Так, на Новый год они ставили спектакль по книге Гайдара "Тимур и его команда". В марте разыграли сказку про бабку и деда: как бабка поехала в поле пахать, а старик взялся за домашние дела. Этот спектакль был такой веселый, что смех в зале ни на минуту не умолкал. Неизвестно, как сами артисты терпели, не смеялись. Но что же поставить теперь?
   - Скоро Пушкинские дни, - сказала Марфа Петровна. - Может, что-нибудь у Пушкина взять?
   Два вечера просидели за Пушкиным: читали вслух стихи, просматривали повести, сказки...
   - Вот как нравится мне "Арап Петра Великого"! - сказала Настенька. Я сегодня ночью прочитала. И прямо так нравится!
   - А давайте возьмемся за "Арапа"! - предложила Марфа Петровна. - Петр Великий, ассамблеи, бояре...
   Воображение вспыхнуло. Заговорили наперебой: что можно изобразить, как изобразить, кто кого будет играть. В тот же вечер сели писать пьесу. Оказалось, что сделать это нелегко: нужно разбить текст на действия, нужно переложить его на диалоги и монологи... Но труда не жалели - и через неделю пьеса была готова. Может, она получилась не так уж складно - но что за беда! Зато какие интересные слова можно было произносить со сцены и какие необыкновенные костюмы можно было придумать!..
   Но когда взялись разучивать роли, Таня Чубукова испугалась:
   - Что это мы! Что мы задумали! Да у нас же ничего нет: ни декораций, ни костюмов - ничего... И причесок нет! А откуда мы кринолины возьмем? Ведь тогда кринолины носили.
   - Э, не беда! - возразила Марфа Петровна. Она в своем воображении уже видела этот спектакль, он уже пленил ее, в ее уме уже звучали раздумчивые реплики Ибрагима, и твердый голос Петра, и неясные речи плачущей невесты. - Не беда! Сейчас ничего нет, а возьмемся да все сделаем - вот и все будет! Ну, посмотрим: что нам для декораций нужно? Так... Столы. Кресла... Можно на стулья подушки положить да накрыть чем-нибудь - вот и кресла! Кто возьмется?
   - Ну, это просто! - отозвалась Ольга Наева. - Это хоть и я могу.
   - Ладно, ты делай кресла. Теперь люстру надо. Люстру обязательно! Ну, кто сделает люстру?
   Все молчали, поглядывая друг на друга.
   - Ну, кто же?
   - А мы же не знаем, какая бывает люстра... - робко сказала Мая.
   - Ну что такое "не знаем"? Не знаете, так узнаете. Раз охотников нет, то сделай это ты, Настенька.
   Настенька слабо замахала рукой, словно отгоняя пчелу:
   - Нет, нет, Марфа Петровна, я не сумею. Я даже не знаю, как и взяться! Ведь я никогда ни одной люстры даже не видела!
   Но Марфа Петровна не слушала:
   - Сделаешь, сделаешь. Отыщи картинку да посмотри, если не видела.
   Настенька, совсем растерянная, побежала в библиотеку. Она надеялась, что хоть в какой-нибудь книге найдет картинку с люстрой.
   С этого вечера в домике Марфы Петровны словно улей гудел. Марфа Петровна привезла из Элекманара большой кусок марли. Девочки кроили эту марлю, красили, крахмалили, шили бальные платья для ассамблеи. Белые, розовые и голубые, воздушные, словно облака, куски материи пышно лежали на столах, топорщились на лавках, развевались среди комнаты - примеривались, притачивались. Наряжали невесту. Мая стояла среди комнаты, поеживаясь голыми плечами. Девочки из старших классов - Ольга Наева и Таня Чубукова улаживали на ней белый лиф.
   - Сборок побольше, сборок побольше! - говорила Марфа Петровна. - А вокруг шеи надо еще воланчик сделать. А вот сюда - цветок... Надюша, дай цветок покрасивее!
   Надюша, румяная, чернокосая, сидела у окошка, словно Весна, окруженная легким ворохом красных и белых цветов. Цветы возникали у нее в руках очень легко и быстро - густые розы, зубчатые гвоздики, пушистые астры. Красные и белые цветы, потому что у Надюши была только красная и белая бумага. Маленькие острые обрезки пестрели у нее под ногами.
   - Розу, - спросила Надюша, - или астру?
   Марфа Петровна приложила к жестким оборочкам красную розу, потом белую розу, потом красную гвоздику... Мая не смела шевелиться, но изо всех сил косилась в зеркальце, висевшее на стене: как это будет?
   - Нет, нет! - сказала Марфа Петровна. - Красные цветы невесте грубо!
   - Если бы розовые... - прошептала Эркелей.
   - А что, нужны розовые? - подхватила Лида Королькова. - Давайте сюда, краска осталась!
   - Цветы, цветы! А вот что с юбкой делать? - вдруг закричала Ольга Наева, которая прилаживала на Мае юбку. - Ведь она падает, виснет! Ну что это, разве это придворная дама стоит! Просто сосулька какая-то!
   - Кринолины надо.
   - Вот то-то и дело, что кринолины! А из чего?
   - Я знаю из чего! В сарае старая бочка валяется - можно обручи снять.
   - Может, лучше из проволоки сделать?
   - А где проволока?
   - В колхозе у кладовщика попросим! Что ему, жалко?
   - Чечек, бежим за проволокой! - крикнула Катя Киргизова.
   - Бежим!
   На пороге девочки столкнулись с Настенькой. Она была совсем расстроена.
   - Марфа Петровна, нигде люстры нет. Ну что делать? А где есть, так нарисовано мелко - не разберешь ничего!
   - А ты поищи, придумай, - ответила Марфа Петровна.
   - Я не знаю!..
   - Что это такое: "Не знаю"! - сказала Марфа Петровна. - Кто это тебя учил отступать? Добиваться надо, а не отступать! У Анатолия Яковлевича была?.. Нет? К нему сходи. К математику сходи. К Анне Михайловне...
   Настенька ушла снова.
   Вскоре прибежали Нюша Саруева и Алеша Репейников. Они принесли целую охапку мятого льна.
   - Алешка, уходи! - взвизгнула Мая.
   Но Алеша не слышал.
   - Вот, дали! Сам Матвей Петрович дал! - закричал он. - А конюх начал ругаться, говорит: "Тут три пары вожжей выйдет". А мы говорим: "А кто старше - конюх или председатель? Нам же сам председатель Матвей Петрович велел!.."
   - Давай, давай сюда! - обрадовалась Марфа Петровна, принимая лен. Девочки, добывайте щипцы, сейчас парики будем завивать!.. А ты, Алеша, иди отсюда, беги в зал, там ребятам помоги - они декорации делают.
   Вскоре явились Чечек и Катя Киргизова. Зазвенела проволока, с грохотом вкатились ржавые обручи с разбитой кадки. Пошли в дело старые материнские юбки, которые ворохом лежали в углу. К этим юбкам решили пришивать каркасы для кринолинов. Обручи не пригодились - они были слишком тяжелые, прорывали материю. А гнутая проволока оказалась хороша.
   Первая надела платье с кринолином Мая, и все девочки закричали от восторга:
   - Ой, красиво! Придворная дама! Как на картинке - аккурат, аккурат так!
   - А мне? А мне? - спрашивала Чечек, теребя Марфу Петровну. - А мне тоже такое платье будет? И с голыми руками? И прическа будет?
   - Все будет! - отвечала Марфа Петровна. - Ты у нас самая первая дама будешь. Только побыстрее иголкой шевели!
   Потом встал еще один вопрос: как одеть мальчиков? Этот вопрос обсуждали всем миром. Позвали ребят, стали вспоминать, у кого из них какие пиджаки есть, какие курточки...
   - А шляпы?
   - У нашего конюха шляпа есть, только обвислая...
   - Ничего! Треуголку сделаем: поля загнем, белые оборки пришьем...
   - У Григория Трофимыча есть шляпа!
   - Не даст. Она у него новая.
   - Даст! Он с ребятами сцену делает. Даст!
   - А кафтан Петру?
   - Может, отцов пиджак?
   - Не выйдет. Надо, чтобы кафтан длинный был. А Косте отцов пиджак почти впору будет. Вот дылда вырос!
   Бегали по деревне, выпрашивали пиджаки, курточки. Манжина одели очень хорошо: черная плисовая жакетка Костиной матери выглядела на нем как отличный кафтан, только рукава подогнули, а белое жабо из марли казалось настоящим кружевом.
   - Смотрите, какой Манжин красивый! Смотрите! Только надо его сажей чуть-чуть подмазать - он же арап!
   - Не надо! А то скажут, что он ходил трубы чистить.
   - Ну, тогда коричневой краской. А какой же арап, если белый?
   - Ну, это-то хорошо! А вот Петру, Петру что надевать?.. Вот вырос ты, Кандыков, - ни во что не обрядишь!.. Ты вспомни: может, у вас какой дедушкин армяк завалялся?
   - Армяк? Это царю-то? Ему мундир нужен!
   - Стойте! Я знаю, где мундир взять, - сказал Ваня Петухов. - У Карповых. У дяди Павла Карпова мундирчик есть - новенький, офицерский!
   - Кандыков, ступай проси! - сказала Марфа Петровна.
   - Я... боюсь. Как-то неудобно.
   - С Петуховым идите. Что тут неудобного? Раз нужно!
   ...Дядя Павел Карпов только что вернулся с пашни и садился обедать.
   - Мой мундир? - удивился он. - Ну, не знаю...
   - Что такое "не знаю"! - вмешалась его жена Степанида. - Вот еще что вздумали! Дай им новенький мундир!
   - Да ведь мы аккуратно будем, - возражал Ваня, - мы его и не помнем даже! Все будет в порядке.
   - Ничего не знаю! - отмахнулась тетка Степанида. - Что хотите говорите, а мундир не дам! Ишь ты, что вздумали - новенький мундир им на баловство дать! Разорвут, пятен насажают...
   - Да тетя Степанида, ну мы тебе даем слово!..
   - Никакого вашего слова мне не нужно! Куда мне его, ваше слово-то?
   Костя, красный от конфуза, потянул Петухова за рукав:
   - Пойдем. Раз не дают, значит, нельзя. Хватит тебе!.. - и вышел из избы.
   Ваня Петухов попытался еще уверить тетку Степаниду, что мундир им просто необходим, но ничто не помогало. И Ваня ни с чем последовал за Костей...
   - Эх вы, простофили! - сказала Марфа Петровна. - Не сумели человека убедить! Федя Шумилин, ступай ты. Ты у нас побойчее. И кто-нибудь из девочек... Лида Королькова, беги!
   Но и эти посланцы вернулись ни с чем - тетка Степанида их и слушать не стала.
   - Придется самой идти, - вздохнула Марфа Петровна. - Вот ведь народ несознательный! Хоть бы подумали: ну, а в чем же царю Петру прийти на ассамблею? "Новенький"! Так ведь царю и нужен новенький!.. Лида, садись на мое место. Вот тебе иголка. А я пойду.
   Марфа Петровна стряхнула с себя нитки и обрезки, повязалась получше своим белым платком и пошла.
   Тетка Степанида даже ахнула, когда узнала, что и Марфа Петровна пришла за тем же самым - за самым лучшим Павловым мундиром, который хранился у нее в сундуке, пересыпанный нафталином.
   - Да что это вы, однако, Марфа Петровна! - сказала она возмущенно. То ребят посылаете, то сами... Что это вы так чужим добром распоряжаетесь?
   - Ничего твоему добру не сделается, - ответила Марфа Петровна. Ребятам не веришь - мне поверь: вернем в целости! Ну что же ты за человек - не можешь нас выручить! Ведь спектакль-то и ты придешь смотреть.
   - Да могу и не смотреть, важность какая!
   - Ну, как хочешь, - сказала Марфа Петровна, - а я от тебя не отступлюсь.
   От Карповых она прошла прямо в правление. Председатель колхоза Матвей Петрович, суровый сероглазый человек, внимательно выслушал Марфу Петровну. И хотя он торопился в поле, все-таки завернул с ней вместе к Карповым.
   Павел Карпов, увидев в окно председателя, смутился:
   - Гляди, Матвей Петрович с учительницей идет!.. Дай ты уж ей этот мундир! Ну что ты над ним трясешься?
   - Ох, батюшки! - засуетилась тетка Степанида. - Прямо разбой какой-то!
   - Ну что это вы какой народ чудной! - сказал, входя, Матвей Петрович. - Уж если Марфа Петровна ручается, неужели вам этого мало? Вы ей детей своих доверяете - не боитесь, а мундир доверить не можете!
   - Да мне не жалко, пусть возьмут! - сказал Павел. - Это вот Степанида... И что она в этот мундир вцепилась!
   Степанида сдалась. Она взяла ключ из шкафа и с ворчанием пошла отпирать сундук. И тут же, на глазах председателя, отряхивая от нафталина новый, с красными кантами мундир, отдала его Марфе Петровне:
   - Только уж вы его поберегите! Уж пожалуйста! Ведь он у нас совсем новенький - ни одного пятнышка!
   Марфа Петровна, веселая, спешила домой. Ну вот, теперь и царю Петру в люди показаться не стыдно!
   ХРУСТАЛЬНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ
   Смотреть "Арапа" собралась почти вся деревня. Даже с того берега, из-за Катуни, кое-кто прибыл. Это ничего, что день прошел на пашне, что руки еще не отдохнули от плуга, от ведер на поливке огородов, от топоров и пил на постройке колхозного двора. Школьные спектакли всегда были как праздники.
   Костя целый день возил навоз. И руки у него дрожали от усталости, когда он за кулисами надевал свой роскошный, с загнутыми полами мундир.
   - Что это - кур воровал, что ли? - засмеялась Ольга Наева, помогая ему одеваться. - Ишь как руки трясутся!
   Костя улыбнулся:
   - Не кур воровал, а навоз нарывал.
   - Это кто тут про навоз толкует? - раздался строгий голос Марфы Петровны. - Про всякий навоз сейчас надо забыть. Помни только: ты царь Петр! Слышишь? И мысли у тебя должны быть царские, и слова, и походка... И никакой навоз ты сегодня не нарывал, ты сегодня указы писал, боярам бороды брил, иноземных послов принимал. А потом задумал Ибрагима женить. Понял? Ну-ка, побравее, расправь плечи!.. Хорош!.. Дай-ка я тебе еще брови получше подчерню.
   Костя, стараясь ступать потверже и голову держать повыше, подошел к зеркалу... и слегка отшатнулся: незнакомый человек с черными бровями и черными усами глянул на него.
   - Глядите, глядите! - приглушая неудержимый смех, еле вымолвила Настенька. - Кандыков сам себя испугался!
   - Тише! - сказала Марфа Петровна. - Даю звонок! Начинаем!
   Прозвенел третий звонок, прошуршал занавес. Стало тихо-тихо, и среди тишины донесся со сцены голос Манжина-Арапа, произносившего свой задумчивый монолог...
   Спектакль развертывался пестро, красочно, неожиданно. По сцене ходили люди в диковинных нарядах, с серебряными пуговицами (серебро - бумажки от конфет), в коротких штанах, в завитых париках, посыпанных тальком. Звучали благородные речи "Ибрагима" и властный голос "Петра" Большая и совсем неведомая жизнь проходила перед глазами удивленных зрителей.
   А когда открылась ассамблея, то в зале пронесся приглушенный возглас. Вдруг все захлопали. Что-то удивительное происходило на сцене, что-то веселое, пестрое!
   Шкиперские жены в полосатых чулках, в красных юбках и белых чепцах сидели в углу и вязали чулки. Их мужья, неуклюжие голландцы, курили трубки и пили пиво.
   И чудо из чудес! - с потолка спускалась круглая люстра с белыми свечками, вся перевитая гирляндами из мелких цветов.
   Одна за другой вышли в плавном танце под музыку (баян и гитара) придворные дамы и кавалеры. Прически, локоны, украшенные цветами, кринолины, сверкающие галуны (елочная золотая и серебряная канитель)...
   - Это кто же? - шептались в зале. - Вот та, во всем голубом? Королькова? Нет!.. А невеста, невеста! В белых цветах! Неужели Майка Вилисова?.. А Чечек-то, Чечек! Посмотрите - так вся и сверкает!..
   Чечек танцевала, еле касаясь пола. Розовые оборки развевались, на голове покачивались красные цветы. Но что-то неверное было в ее танце: она все сбивалась в угол, подальше от "Петра", который сидел за столиком.
   - На середину!.. На середину!.. - шипела из-за кулис Марфа Петровна. - Не жмись в угол!..
   Чечек услышала этот голос. Она весело вышла на середину, но, встретив пристальный и гневный взгляд "Петра", снова сбилась и ушла в танце подальше от него - на другой конец сцены. А "Петр", позабыв, что он должен разговаривать с гостями, сдвинув брови, следил за Чечек: "Откуда у нее ожерелье? Откуда? Неужели..."
   Чечек кончила танец, постояла у стены, закрывшись бумажным веером, и вдруг тихонько юркнула за кулисы. "Петр" встал и, крупно шагая через всю сцену, устремился за ней. Произошло замешательство. Все переглядывались: "Куда же он?"
   Все спас "Ибрагим".
   - Ваше величество! - сказал он, взяв "Петра" под руку, и незаметно ткнул его кулаком в спину. - Куда же вы? Мы еще не кончили наш приятный разговор!
   Костя еле доиграл сцену. Он улыбался "Ибрагиму", шутил с его "невестой", пил пиво, а сам нетерпеливо поглядывал: не вернулась ли Чечек? И, как только закрылся занавес, "Петр" растолкал своих гостей и бросился за кулисы.
   Чечек и здесь не было. Костя, гулко топая большими сапогами, пробежал в класс. Чечек стояла у окна, возле высокого аспарагуса, и задумчиво смотрела куда-то во тьму. Одинокая лампа освещала ее - маленькую княжну в розовом кринолине, в цветах и оборках, с бриллиантовым ожерельем на шее. Услышав Костины шаги, она испуганно обернулась.
   - Это что у тебя за ожерелье? А ну-ка, покажи! - сказал Костя, сверкая глазами из-под черных намазанных бровей.
   Чечек обеими руками закрыла ожерелье:
   - А тебе какое дело? Вот ишо!
   - Ты где его взяла?
   - А тебе что? Может, мне бабушка дала!
   - Бабушка? Не выдумывай! Отними руки!
   - Да, бабушка!.. А вот не отниму! Не отниму руки!..
   Костя решительно схватил руки Чечек и отвел от ее шеи. Чечек рванулась - большой горшок с аспарагусом с грохотом упал на пол, и алмазы, сразу потускневшие от теплоты рук, посыпались под ноги, застревая в крахмальных оборках...
   - Ой, весь горшок в куски! - всплеснула руками Чечек.
   Но Косте было не до горшка. Он поднял одну из алмазных зерен маленькую, тающую в руках градинку.
   - Так и есть - мои кристаллы схватила! Эх, была бы ты парень... Костя сжал кулак.
   Чечек, шурша оборками, отбежала к двери:
   - О, уж кристаллы твои! Чуть-чуть поблестели и все растаяли! Смотри, смотри - ты их сам все растопочил!
   Дверь тихонько приотворилась, и Чечек сразу замолкла: в класс вошел Анатолий Яковлевич.
   - Это что тут происходит?
   Костя и Чечек хмуро молчали. Анатолий Яковлевич еле сдержал смех, взглянув на "его царское величество", у которого одна бровь размазалась по щеке, парик и шляпа сдвинулись на ухо, а черные усы торчали свирепо, как у тигра.