Страница:
А на другой день Гоша Захарьянц встретил её у школы.
— Если надо нарисовать что, вы скажите, — предложил он. — И ещё, если кто вам мешать будет, тоже скажите, я его по стене размажу.
Скоро Гоша и в самом деле стал лучшим её учеником. Она приносила ему популярные журналы: «Знание-сила», «Наука и жизнь», «Природа», и он специально дожидался её, чтобы идти вместе из школы и обсуждать всевозможные биологические проблемы.
— Я не понимаю, если французы нашли эту Лики, ну, ту самую, которая древний предок, им что — лень сделать генетический анализ? Сразу бы стало ясно — настоящий она предок кроманьонца или нормальная тупиковая ветвь, — говорил он.
— Да, надо бы поискать в статьях, — соглашалась Ольга Васильевна, — вдруг они такой анализ проводили?
— Парень-то в вас влюбился! — пошутила та же учительница географии. — Утром у школы встречает, днём провожает. Смотрите — у него наверняка восточные страсти.
Несколько раз Гоша провожал её домой, они ужинали вместе с Павлушей и Петей. А потом оно как-то само собой получилось, что Пётр подружился с ним уже отдельно от неё. Пётр учился в школе, ближней к дому, но они где-то встречались в городе, куда-то вместе ходили. А потом обоих угораздило познакомиться с каким-то художником, по словам Пети, пожилым мужчиной. Какой творческий порыв овладел в то время художником, неизвестно, но только он превратил обоих мальчишек в настоящих папуасов — наколол им татуировки во всю грудь. Да и сюжеты этих наколок могли покоробить любого здравомыслящего человека — художник изобразил как бы иконы: у Гоши — апостола Фому, а у Пети — тоже апостола, только какого-то Нафанаила. Ольга о таких апостолах никогда прежде не слышала.
Честно говоря, она и в церкви-то бывала несколько раз в жизни, причём когда бы ни приходила, её оттуда сразу прогоняли озлобленные бабки за то, что она являлась то без платка, то в брюках. И лишь в последний раз на экскурсии при входе в монастырь выдали поверх брюк длинную цветастую юбку — как в некоторых музеях тапочки.
То, что художник небездарен, она поняла сразу, едва увидев изображения на обоих мальчишках. Но зачем он это сделал на человеческом теле?!
— Парни, что вы с собой натворили? Это же у вас на всю жизнь?! — спросила она брезгливо, потому что всегда считала татуировку чем-то низменным, пошлым. — Разве образованному человеку придёт в голову разрисовывать своё тело? Это занятие для уголовников. И потом, что за апостол такой — Нафанаил? Где вы его выкопали? Понимаю, был бы Андрей Первозванный. Он ведь тоже апостол? Или, в конце концов, Пётр.
— Ты, мама, живёшь в своём времени, — гордо заявил Петя. — Сегодня татуировка — это знак. Тату — символ современного свободного человека и нового времени.
— Или дикости, — продолжала настаивать Ольга.
— А Нафанаил — один из двенадцати апостолов, Ольга Васильевна, — стал объяснять более взрослый Гоша. — Его ещё звали Варфоломеем. Он проповедовал в Индии и у нас, в Армении. И потерпел мученическую смерть. Некоторые уверяют, что будто бы язычники с него сняли кожу. Но я в это не верю. В Армении такого быть не могло. Армения всегда была культурной страной.
Даже переехав в Петербург, Гоша оставался патриотом своей маленькой многострадальной родины.
Несколько недель мальчишки, будучи в компаниях, немедленно обнажались до пояса, заявляя, что в помещении им, видите ли, чересчур жарко. А потом постепенно, когда компании перестали изумляться художеству на их телах, мальчишки поумнели. Однако Ольга по-прежнему не могла без раздражения смотреть на этого самого неведомо откуда взявшегося апостола Нафанаила, которого художник изобразил на теле её сына.
МЯСО В «ШЕСТЁРКЕ»
НЕ ОБЩАЙТЕСЬ У ОБМЕННИКА С НЕЗНАКОМЫМИ ЛЮДЬМИ!
— Если надо нарисовать что, вы скажите, — предложил он. — И ещё, если кто вам мешать будет, тоже скажите, я его по стене размажу.
Скоро Гоша и в самом деле стал лучшим её учеником. Она приносила ему популярные журналы: «Знание-сила», «Наука и жизнь», «Природа», и он специально дожидался её, чтобы идти вместе из школы и обсуждать всевозможные биологические проблемы.
— Я не понимаю, если французы нашли эту Лики, ну, ту самую, которая древний предок, им что — лень сделать генетический анализ? Сразу бы стало ясно — настоящий она предок кроманьонца или нормальная тупиковая ветвь, — говорил он.
— Да, надо бы поискать в статьях, — соглашалась Ольга Васильевна, — вдруг они такой анализ проводили?
— Парень-то в вас влюбился! — пошутила та же учительница географии. — Утром у школы встречает, днём провожает. Смотрите — у него наверняка восточные страсти.
Несколько раз Гоша провожал её домой, они ужинали вместе с Павлушей и Петей. А потом оно как-то само собой получилось, что Пётр подружился с ним уже отдельно от неё. Пётр учился в школе, ближней к дому, но они где-то встречались в городе, куда-то вместе ходили. А потом обоих угораздило познакомиться с каким-то художником, по словам Пети, пожилым мужчиной. Какой творческий порыв овладел в то время художником, неизвестно, но только он превратил обоих мальчишек в настоящих папуасов — наколол им татуировки во всю грудь. Да и сюжеты этих наколок могли покоробить любого здравомыслящего человека — художник изобразил как бы иконы: у Гоши — апостола Фому, а у Пети — тоже апостола, только какого-то Нафанаила. Ольга о таких апостолах никогда прежде не слышала.
Честно говоря, она и в церкви-то бывала несколько раз в жизни, причём когда бы ни приходила, её оттуда сразу прогоняли озлобленные бабки за то, что она являлась то без платка, то в брюках. И лишь в последний раз на экскурсии при входе в монастырь выдали поверх брюк длинную цветастую юбку — как в некоторых музеях тапочки.
То, что художник небездарен, она поняла сразу, едва увидев изображения на обоих мальчишках. Но зачем он это сделал на человеческом теле?!
— Парни, что вы с собой натворили? Это же у вас на всю жизнь?! — спросила она брезгливо, потому что всегда считала татуировку чем-то низменным, пошлым. — Разве образованному человеку придёт в голову разрисовывать своё тело? Это занятие для уголовников. И потом, что за апостол такой — Нафанаил? Где вы его выкопали? Понимаю, был бы Андрей Первозванный. Он ведь тоже апостол? Или, в конце концов, Пётр.
— Ты, мама, живёшь в своём времени, — гордо заявил Петя. — Сегодня татуировка — это знак. Тату — символ современного свободного человека и нового времени.
— Или дикости, — продолжала настаивать Ольга.
— А Нафанаил — один из двенадцати апостолов, Ольга Васильевна, — стал объяснять более взрослый Гоша. — Его ещё звали Варфоломеем. Он проповедовал в Индии и у нас, в Армении. И потерпел мученическую смерть. Некоторые уверяют, что будто бы язычники с него сняли кожу. Но я в это не верю. В Армении такого быть не могло. Армения всегда была культурной страной.
Даже переехав в Петербург, Гоша оставался патриотом своей маленькой многострадальной родины.
Несколько недель мальчишки, будучи в компаниях, немедленно обнажались до пояса, заявляя, что в помещении им, видите ли, чересчур жарко. А потом постепенно, когда компании перестали изумляться художеству на их телах, мальчишки поумнели. Однако Ольга по-прежнему не могла без раздражения смотреть на этого самого неведомо откуда взявшегося апостола Нафанаила, которого художник изобразил на теле её сына.
МЯСО В «ШЕСТЁРКЕ»
По набережной Большой Невки в сторону Каменноостровского проспекта мчалась ничем не приметная «шестёрка». Водитель её, по всей видимости, надеялся с ходу, под зеленую стрелку, совершить левый поворот и въехать на мост. Мигая левыми поворотниками, он вилял между машинами, у самого перекрёстка обогнал грузовик, занял место впереди него, но тут же неожиданно напоролся на красный свет и резко затормозил. Так как тормозной путь грузовику был подрезан, случилось то, что и должно было произойти в такой ситуации. Прохожие услышали визг или даже, скорее, стон тормозов, а потом громкий чмокающий стук. Это грузовик, которому до окончания торможения не хватило полуметра, ударил «шестёрку», сминая её бампер и проламывая задние фонари.
Пожилой полноватый водитель грузовика первым обречённо вышел из машины. В таких случаях комиссия ГИБДД всегда считает виноватой сзади идущую машину.
Попробуй объясни про то, как тебя «подрезали». На это слышишь один ответ:
«Дистанцию надо держать». А тут ещё он полчаса назад сдуру решил подработать: увидел на тротуаре рядом с новеньким диваном мужика, делающего умоляющие знаки мчавшимся мимо автомобилям, и притормозил. Вдвоём с мужиком они подняли диван в кузов, мужик сел рядом в кабину. Из-за этого дивана пришлось делать немалый крюк. И уж в районе Каменноостровского проспекта и набережной Большой Невки грузовик никак не должен был оказаться, потому что ждали его в это время на Васильевском острове у проходной завода Севкабель. Теперь мужик продолжал греть своим задом сиденье в кабине, а водитель, ощущая тоску в душе, сделал шаг в сторону шестерочных «жигулей».
И тут случилось невообразимое. Хозяин «шестёрки» вместо того, чтобы наброситься с криками на водителя грузовика, поспешно выскочил из машины, перебежал на правую сторону, вытащил с пассажирского места за руку девочку лет десяти-двенадцати и, не расцепляя рук, они побежали к тротуару, а потом быстро-быстро скрылись во дворах между домами.
«К телефон-автомату, что ли, бросились звонить? — подумал водитель. — Надо хотя бы свидетелей записать, пока не разошлись».
Но в это время к его машине уже шёл, отчаянно свистя, молодой сержант, который регулировал движение на Каменно-островском проспекте у въезда на мост.
Место было напряжённым, и пробка на набережной образовалась мгновенно. По лицу милиционера водитель пытался понять, видел ли он, как «шестёрка» «подрезала» его грузовик и сразу резко остановилась.
— Документы! — коротко приказал сержант и спросил, с раздражением кивнув на «шестёрку»:
— А где этот, с дочкой? Куда они побежали?
И водитель понял, что сержант видел все, поэтому можно надеяться на справедливый протокол.
— Я свидетелей перепишу? — спросил он сержанта, и тот согласно кивнул.
Пока водитель уговаривал стоящую на тротуаре супружескую пару и остриженного наголо парня записаться в свидетели, подъехала машина ГИБДД. И теперь оставалось дождаться владельца «шестёрки», чтобы начать оформление протокола. Сзади уже напирал, нервно сигналя, поток автомобилей, милицейские нервничали, но владелец со своей дочкой не появлялся.
— Может, угонщик? — предположил старлей из группы ГИБДЦ.
— С ребёнком — какой угонщик, — ответил водитель. Он уже объяснил, как что было, и старлей явно был на его стороне.
— Тогда пьяный. Испугался, что на экспертизу повезём, и деру. А проветрится, вернётся к машине и станет качать права.
— Так они даже машину не заперли. Пьяный, он бы все равно машину не бросил.
— Не нравится мне это, — проговорил старлей. — Что там у них может быть в машине?..
Старший лейтенант вспомнил, как их стращали на утреннем инструктаже насчёт терактов и московский полковник дважды предупредил, что террористы опять замыслили серию взрывов и надо быть особенно бдительным к подозрительным машинам. Через час мимо по Каменностровскому проспекту проедет губернатор, за ним — представитель президента. Если, например, в багажник этой задолбанной «шестёрки» положить взрывчатку и поставить на радиоуправление, такой теракт можно устроить! И решил старший лейтенант в соответствии с утренним инструктажем вызвать бригаду сапёров со служебной собакой, ибо, как и сам говорил, за перебдеть, чем недобдеть.
Про водителя грузовика, который маялся поблизости, уже все забыли, и, когда он сунулся со своим вопросом:
— Так я поеду, ладно, а? Я же ничего не нарушил…
От него отмахнулись:
— Давай, катись. — И старлей, секунду подумав, даже вернул ему отобранные было права.
Грузовик ещё не успел отъехать, как примчалась машина с сапёрами. Из неё первым выскочила крупная женщина с фокстерьером. Они обошли вокруг «шестёрки», потом женщина подняла свою собаку, натасканную на взрывчатку, к запертому багажнику, пёсик стал принюхиваться, а потом, прямо на руках у женщину, задрал голову и протяжно завыл.
— Взрывчатки нет, это точно, — проговорила женщина, но что-то подозрительное в багажнике спрятано.
— Вскрываем? — спросили сапёры, стоявшие рядом. Водитель грузовика никогда не видел, как ищут взрывчатку с помощью собаки, и решил понаблюдать.
— Уверены, что не взорвёмся? — переспросил старший лейтенант, вызвавший сапёров.
Ему-то очень хотелось, чтобы сапёры чего-то такое опасное обнаружили. Он даже представил, как перед строем ему объявляют благодарность, а потом показывают по телевизионным новостям.
— Собака — не человек, она не обманет, — сказал весело сапёр, специальным крючочком открыл багажник, заглянул во внутрь и отшатнулся.
— Елы-палы! Там вроде бы это… мясо… человеческое!
— Что за шутки дурацкие! — проговорил старший лейтенант и, отстранив сапёра, заглянул в багажник «шестёрки». Его стало выворачивать тут же, прямо на проезжей части. Наконец, отдышавшись и утеревшись не очень свежим платком, он проговорил:
— Че тут думать, следаков надо вызывать! Я не зря заподозрил!
И в этот момент рядом с ними затормозила машина с телевизионной бригадой новостей.
Кадры были отсняты во всех ужасающих подробностях, водитель так и не успевшего отъехать грузовика в который раз вылез из кабины и с важностью дал показания. Теперь уже получалось, что он едва ли не первым заподозрил неладное, а потому принял меры, чтобы остановить подозрительную машину. Через несколько часов все это, приправленное лихими комментариями о преступной бездеятельности тех, кто отвечает за порядок в городе и стране, превратилось в трехминутную страшилку и было показано сначала по телевизорам города, а потом всей страны.
В результате с раннего утра по властной вертикали сверху вниз пошли звонки, полетели факсы с распоряжениями и указаниями. Все они требовали немедленного отчёта о проделанной работе. И конечным пунктом, где сосредотачивался весь этот руководящий гнев, был маленький темноватый кабинетик Дмитрия Евгеньевича Самарина, начальника следственного отдела прокуратуры Петроградского района. Ниже драить было некого, разве что собственное отражение в зеркале.
А мысли о том, что в городе действует шайка то ли маньяков-каннибалов, то ли сатанистов, и прежде кучковались в усталой голове Дмитрия. Но из подобных мыслей дела не раскрутишь.
Пожилой полноватый водитель грузовика первым обречённо вышел из машины. В таких случаях комиссия ГИБДД всегда считает виноватой сзади идущую машину.
Попробуй объясни про то, как тебя «подрезали». На это слышишь один ответ:
«Дистанцию надо держать». А тут ещё он полчаса назад сдуру решил подработать: увидел на тротуаре рядом с новеньким диваном мужика, делающего умоляющие знаки мчавшимся мимо автомобилям, и притормозил. Вдвоём с мужиком они подняли диван в кузов, мужик сел рядом в кабину. Из-за этого дивана пришлось делать немалый крюк. И уж в районе Каменноостровского проспекта и набережной Большой Невки грузовик никак не должен был оказаться, потому что ждали его в это время на Васильевском острове у проходной завода Севкабель. Теперь мужик продолжал греть своим задом сиденье в кабине, а водитель, ощущая тоску в душе, сделал шаг в сторону шестерочных «жигулей».
И тут случилось невообразимое. Хозяин «шестёрки» вместо того, чтобы наброситься с криками на водителя грузовика, поспешно выскочил из машины, перебежал на правую сторону, вытащил с пассажирского места за руку девочку лет десяти-двенадцати и, не расцепляя рук, они побежали к тротуару, а потом быстро-быстро скрылись во дворах между домами.
«К телефон-автомату, что ли, бросились звонить? — подумал водитель. — Надо хотя бы свидетелей записать, пока не разошлись».
Но в это время к его машине уже шёл, отчаянно свистя, молодой сержант, который регулировал движение на Каменно-островском проспекте у въезда на мост.
Место было напряжённым, и пробка на набережной образовалась мгновенно. По лицу милиционера водитель пытался понять, видел ли он, как «шестёрка» «подрезала» его грузовик и сразу резко остановилась.
— Документы! — коротко приказал сержант и спросил, с раздражением кивнув на «шестёрку»:
— А где этот, с дочкой? Куда они побежали?
И водитель понял, что сержант видел все, поэтому можно надеяться на справедливый протокол.
— Я свидетелей перепишу? — спросил он сержанта, и тот согласно кивнул.
Пока водитель уговаривал стоящую на тротуаре супружескую пару и остриженного наголо парня записаться в свидетели, подъехала машина ГИБДД. И теперь оставалось дождаться владельца «шестёрки», чтобы начать оформление протокола. Сзади уже напирал, нервно сигналя, поток автомобилей, милицейские нервничали, но владелец со своей дочкой не появлялся.
— Может, угонщик? — предположил старлей из группы ГИБДЦ.
— С ребёнком — какой угонщик, — ответил водитель. Он уже объяснил, как что было, и старлей явно был на его стороне.
— Тогда пьяный. Испугался, что на экспертизу повезём, и деру. А проветрится, вернётся к машине и станет качать права.
— Так они даже машину не заперли. Пьяный, он бы все равно машину не бросил.
— Не нравится мне это, — проговорил старлей. — Что там у них может быть в машине?..
Старший лейтенант вспомнил, как их стращали на утреннем инструктаже насчёт терактов и московский полковник дважды предупредил, что террористы опять замыслили серию взрывов и надо быть особенно бдительным к подозрительным машинам. Через час мимо по Каменностровскому проспекту проедет губернатор, за ним — представитель президента. Если, например, в багажник этой задолбанной «шестёрки» положить взрывчатку и поставить на радиоуправление, такой теракт можно устроить! И решил старший лейтенант в соответствии с утренним инструктажем вызвать бригаду сапёров со служебной собакой, ибо, как и сам говорил, за перебдеть, чем недобдеть.
Про водителя грузовика, который маялся поблизости, уже все забыли, и, когда он сунулся со своим вопросом:
— Так я поеду, ладно, а? Я же ничего не нарушил…
От него отмахнулись:
— Давай, катись. — И старлей, секунду подумав, даже вернул ему отобранные было права.
Грузовик ещё не успел отъехать, как примчалась машина с сапёрами. Из неё первым выскочила крупная женщина с фокстерьером. Они обошли вокруг «шестёрки», потом женщина подняла свою собаку, натасканную на взрывчатку, к запертому багажнику, пёсик стал принюхиваться, а потом, прямо на руках у женщину, задрал голову и протяжно завыл.
— Взрывчатки нет, это точно, — проговорила женщина, но что-то подозрительное в багажнике спрятано.
— Вскрываем? — спросили сапёры, стоявшие рядом. Водитель грузовика никогда не видел, как ищут взрывчатку с помощью собаки, и решил понаблюдать.
— Уверены, что не взорвёмся? — переспросил старший лейтенант, вызвавший сапёров.
Ему-то очень хотелось, чтобы сапёры чего-то такое опасное обнаружили. Он даже представил, как перед строем ему объявляют благодарность, а потом показывают по телевизионным новостям.
— Собака — не человек, она не обманет, — сказал весело сапёр, специальным крючочком открыл багажник, заглянул во внутрь и отшатнулся.
— Елы-палы! Там вроде бы это… мясо… человеческое!
— Что за шутки дурацкие! — проговорил старший лейтенант и, отстранив сапёра, заглянул в багажник «шестёрки». Его стало выворачивать тут же, прямо на проезжей части. Наконец, отдышавшись и утеревшись не очень свежим платком, он проговорил:
— Че тут думать, следаков надо вызывать! Я не зря заподозрил!
И в этот момент рядом с ними затормозила машина с телевизионной бригадой новостей.
Кадры были отсняты во всех ужасающих подробностях, водитель так и не успевшего отъехать грузовика в который раз вылез из кабины и с важностью дал показания. Теперь уже получалось, что он едва ли не первым заподозрил неладное, а потому принял меры, чтобы остановить подозрительную машину. Через несколько часов все это, приправленное лихими комментариями о преступной бездеятельности тех, кто отвечает за порядок в городе и стране, превратилось в трехминутную страшилку и было показано сначала по телевизорам города, а потом всей страны.
В результате с раннего утра по властной вертикали сверху вниз пошли звонки, полетели факсы с распоряжениями и указаниями. Все они требовали немедленного отчёта о проделанной работе. И конечным пунктом, где сосредотачивался весь этот руководящий гнев, был маленький темноватый кабинетик Дмитрия Евгеньевича Самарина, начальника следственного отдела прокуратуры Петроградского района. Ниже драить было некого, разве что собственное отражение в зеркале.
А мысли о том, что в городе действует шайка то ли маньяков-каннибалов, то ли сатанистов, и прежде кучковались в усталой голове Дмитрия. Но из подобных мыслей дела не раскрутишь.
НЕ ОБЩАЙТЕСЬ У ОБМЕННИКА С НЕЗНАКОМЫМИ ЛЮДЬМИ!
Какой журналист не мечтает превратиться в писателя! Да это и понятно — статьи, репортажи живут лишь миг. А через день информационный повод сменяется новым, и автора старого текста не вспомнит никто. Зато книга остаётся навсегда.
Её можно дарить поклонницам и поклонникам, предварительно поставив автограф. Её хранят библиотеки, она значится в каталогах. Следовательно, и фамилия автора остаётся в вечности. И, быть может, кто-то, если не обыкновенный читатель, то студент, аспирант, через сто лет откроет эту книгу и с трепетом станет её изучать. И увлечётся так, что забудет о мелочах собственной жизни. Подобная мечта, иллюзия, даже скорее, живёт в душе многих журналистов, и Агния не была исключением. Но удача выпадает лишь некоторым и зачастую меняет всю их творческую жизнь.
— Счастливая! Гонорар получишь, машину приобретёшь, — сказала Агнии одна из подруг-журналисток, услышав новость.
— Как бы ты ни старалась, тебя все равно обманут, — ставили Агнию под холодный душ более опытные коллеги перед её поездкой в Москву. — Твоя главная забота — подписать в издательстве такой договор, по которому обман будет минимальным.
В Москву она давно уже не ездила и в железнодорожной кассе на канале Грибоедова сделала неприятное открытие: билет в купейный вагон стоил почти в три раза дороже, чем в плацкартный. Конечно, здорово было бы поехать для подписания договора на книгу в «СВ». Но ей хотелось вовсе и не шика, а просто человеческих условий. Все-таки есть разница между пассажиром, который спокойно проспал ночь в купе с элементарными удобствами, и тем, кто вскарабкивается на «верхнюю боковую» возле туалета в общем вагоне, а утром уносит с собой это самое туалетное амбрэ, которое на весь день въедается в одежду и волосы и от которого, брезгливо принюхиваясь, шарахаются в троллейбусе случайные попутчики.
И все же Агния решила сэкономить. Поэтому выбрала поезд, уходящий в тридцать пять минут первого и почти полностью состоящий из дешёвых плацкартных вагонов. И то ли кассирша её пожалела, то ли с билетами было свободно, но ей досталась нижняя полка в середине вагона. Это было уже везением. Правда, номер вагона был первым.
— Придётся брести до него вдоль всего состава, — пожаловалась Агния мужу, разглядывая билет.
— Зато в Москве тебя подвезут к самому вокзалу, — успокоил Глеб.
Никакого багажа Агния с собой не везла. У неё была вполне приличная небольшая сумка для таких поездок, в неё поместились косметичка и полиэтиленовая папка с ксероксами нескольких самых её удачных статей — вдруг в издательстве полюбопытствуют. Так, налегке, она и отправилась.
На подходах к платформе Агнию встретила громадная толпа орущих парней — в одинаковых полосатых шарфах, дурацких шапочках и колпаках с рожками. Некоторые из них размахивали полосатыми флагами. Этот разноголосый ор она услышала, как только поднялась от метро по лестнице туда, откуда отправлялись пригородные электрички.
— Опять «зенитчики» едут, — с неудовольствием проговорил рядом с Агнией пожилой человек с двумя потёртыми чемоданами, грузно ставя их на асфальт. — Вот уж непруха, так непруха!
И точно — это были футбольные фанаты, стриженные коротко мальчишки лет по шестнадцать-восемнадцать. На всем, что они на себя нацепили, и на флагах была одна и та же надпись — «Зенит». Ей даже показалось, что лица у них одинаково туповатые — словно все они вышли из той же экспериментальной установки, где клонировали овечку «Долли». Фанаты штурмовали вагоны именно её поезда — ведь он был самым дешёвым, а порядок на платформе пытались навести десятка полтора омоновцев, но делали они это довольно вяло. И, продираясь сквозь толпу парней, Агния испугалась всерьёз — ещё не хватало ехать вместе с этой ордой! Тогда уж не только не выспишься, потому что они наверняка напьются, едва поезд тронется, но и вообще хлебнёшь неприятностей. Однако «зенитчики» прорывались в конец поезда, а её вагон, находившийся у самого локомотива, оказался чистым, проводница приветливой, соседи — тихими и вполне приличными людьми. Даже постельное бельё, которое ей выдали, было хорошо выстиранным и относительно новым. Оказалось, что и в плацкартном вагоне тоже иногда ехать не так уж страшно, особенно, если дорога занимает всего одну ночь.
Поезд приходил в Москву в девять с небольшим, а встречу в издательстве назначили на час дня. Это время было тоже удобным, она решила, что четырех часов хватит как раз на то, чтобы сделать в вокзальной парикмахерской укладку и не спеша добраться по подробно записанному адресу.
По дороге Агния ещё раз прокручивала предстоящий разговор с директором издательства на случай, если тот спросит о плане будущей книги. Мысли её на этот счёт можно было назвать выношенными. И касались они не только искусства и места в нем художника вообще, но и места самой Агнии в частности.
— В такой книге обязательно должна быть сквозная философская идея, — говорила она накануне отъезда Глебу, снимая со сковороды омлет. — Ты согласен?
— Безусловно! Без этого за неё и браться не стоит. Иначе получится аморфная куча всяческих фактов, — подтверждал муж, сооружая бутерброд.
— Как тебе мысль о том, что все в мире едино: и плесень на коряге, и камень, и облако, и человек, и птица, и цветок — все это едино, потому что все от Бога. Подходит? — спрашивала она через полчаса.
Глеб отрывался от ноутбука, секунду-две соображал и наконец догадывался, о чем жена спрашивает.
— Нормально. Правда, такое хорошо бы в книгу про кого-нибудь другого, вроде Альберта Швейцера. Так сказать, благоговение перед жизнью.
— Тогда можно сделать иначе. Просто выставить вопрос: кто мы в этом мире — случайные пришельцы со случайной судьбой или в каждой нашей жизни просматривается воля Божья? И с этим вопросом я прослежу за жизнью героя. Такое пойдёт?
— Это лучше, — подтверждал Глеб.
В юные года она часто мучалась и другим вопросом: талант — это чей дар? Он от Бога, от сатаны или результат случайного сложения генов? Его тоже можно было поставить в такой книге и попытаться на него ответить.
Прежде она считала, что искусство всегда имеет божественное происхождение.
И когда один знаменитый композитор говорил на встрече, что сам он — всего лишь инструмент, который принимает от неба мировую гармонию и переводит её в нотные знаки и звуки, она радовалась: это — моё! Я думаю так же. С другой стороны, ещё на первом курсе университета они с увлечением читали роман Томаса Манна. Тот самый: «Доктор Фаустус», конечно. И примеряли на себя судьбу Леверкюна. Всех их тогда жгло честолюбие, каждый верил, что обязательно станет знаменитым. И ради славы они были готовы на многое — даже на договор с дьяволом, как тот же Леверкюн, достигший немыслимых высот в искусстве и лишившийся всего человеческого.
Приблизительно в эти же годы она была на встрече со священником, даже каким-то иерархом Православной церкви. Зал в ещё не сгоревшем Доме писателей, куда они часто ходили, был полон. Люди стояли в проходах, на подоконниках.
Священника спросили о месте интеллигенции в мире.
— Не порадую вас своим мнением, — ответил священник, — но я так думаю, что интеллигенты, особенно на Руси — это продолжатели дела Каина. Что интеллигент считает главным в жизни? Сомнение. А веру он отвергает .
Тогда был разгар эпохи, которую называли перестройкой. И неожиданно люди, считавшиеся только что официальными изгоями, превратились для Агнии и её подруг во властителей Дум и глашатаев истины. Точно такими же стали для них и те священники, которые не боялись выходить на публику — ведь Церковь тоже едва поправлялась после гонений. Священников, умеющих разговаривать с людьми, тогда было немного большинство, мягко говоря, даром красноречия не обладало.
И слова того иерарха не только врезались в память, они постоянно мучили Агнию: как, неужели и она со своими сомнениями, исканиями, любовью к театру — тоже от Каина? а великие мастера, поэты и композиторы, без которых она не представляла своей жизни, и они — Каиновы наследники? Получалось, что опять оживал старый вопрос, который обожали часто задавать прежние властители: «С кем вы, мастера культуры?» Только ответ на него теперь был известен сразу и ничего хорошего не обещал.
С годами эти терзания ранней молодости поутихли, да и столько с тех пор им всем пришлось пережить разочарований и сложностей, что Агнии стало не до абстрактных размышлений. Надо было постоянно думать, как бы и где ещё заработать буквально на хлеб. И лишь в редкие мгновения, когда она натыкалась на талантливо написанные статьи или рецензии кого-нибудь из знакомых, в ней снова просыпались прежние мысли, только теперь они имели другой, горький привкус.
В школе она привыкла получать за сочинения только «отлично», и её работы вывешивали на разных выставках городских олимпиад. Она и в университете ходила среди особо одарённых, поэтому с лёгким снисхождением смотрела на остальных. И в газете к ней сначала относились так же.
Но в последние годы пришли другие. Они были школьниками, когда она заканчивала университет, а некоторые так и не кончали никаких университетов.
Сначала их манера письма казалась ей разнузданно-придурковатой, типичным молодёжным стёбом. И она даже пробовала их учить, гордясь своим изящным классическим стилем. Но скоро сама почувствовала, что её статьи, которые она так старательно выписывала, по несколько раз прокручивая каждое построение, рядом с текстами тех, кого хотела учить, выглядели тяжеловесными и архаичными, как старинный дредноут. А в приколах молодёжного стёба вдруг проявлялась неожиданная глубина и чувств и мыслей. И Агния ощущала, что новые таланты постепенно оттесняют её вместе с её классическим стилем куда-то на обочину. Как тут было не вспомнить доктора Фаустуса и способ, с помощью которого он занял свои вершины.
Однако вот же — издательство поручило писать большую серьёзную книгу именно ей, а не этим девочкам и мальчикам. Так что в рецепте доктора Фаустуса необходимость отпала.
«Так и скажу директору, если он спросит меня о сверхзадаче: борьба Бога с дьяволом на пространстве души человека. В душе художника такая борьба происходит особенно обострению».
С этими мыслями Агния вышла из вокзала и сразу наткнулась на стрелку, показывающую путь к валютному обменнику. Как ей и говорили дома, курс здесь был намного выгоднее.
В кошельке у неё лежало несколько десятирублевых бумажек и отдельно — сто долларов. Неприкосновенный запас из семейного бюджета, на который она и рассчитывала сделать укладку, а после издательства купить подарки мужу, брату, его жене Лене Штопиной и коллегам. И, может быть, сходить на спектакль.
Она спустилась по лестнице в подземный переход, который вёл к Казанскому вокзалу, и там вторая стрелка указала ей дорогу к тупичку. В этом тупичке была каморка, где, судя по всему, меняли валюту. Здесь все было обычно — окошечко с отверстием внизу, за окошечком девушка-кассир. Оттуда как раз отходила женщина с пачкой русских пятисотенных купюр. Но едва Агния подошла к окошку, как к ней сзади приблизился интеллигентного вида мужчина, . Свои деньги и паспорт он держал уже наготове.
— Вы тоже менять? — спросил он нетерпеливо.
— Да, — подтвердила Агния и полезла за стодолларовой купюрой.
На всякий случай, чтобы мужчина не пролез вперёд неё, она спросила кассиршу:
— Сто долларов можно поменять?
Но кассирша вдруг вместо ответа выставила перед отверстием в окне табличку с надписью «технический перерыв». А потом голосом, усиленным громкоговорителем произнесла:
— Освободите помещение.
— Ну что делать?! Что делать?! — простонал нетерпеливый мужчина в очках, который стоял следом за ней. — Вот ведь не везёт! — Он взглянул на сто долларов, которые продолжала растерянно держать вместе с паспортом Агния, и его вдруг осенило. — Вам же нужно их продать? — обрадованно спросил он.
— Да, естественно.
— А мне — купить. Стоят два приличных человека и мучаются! Продайте их мне, и наши проблемы будут решены.
«В самом деле, почему бы не продать?» — подумала Агния. Но чтобы не продешевить, на всякий случай спросила:
— По какому курсу?
— Да по тому же, по которому она меняет. Неужели вы думаете, что я вас хочу облапошить?
Они вышли из каморки и, отступив от неё ещё на несколько шагов, занялись обменом.
— Внимательно следите за моими руками, — попросил мужчина и показал свои деньги. — Я их пересчитываю, чтобы вы были спокойны. Видели? Получается даже на десять рублей больше, но леший с ней, со сдачей.
— Нет-нет, я сдачу найду! — проговорила Агния.
— Теперь покажите ваши доллары. Вы извините, мне тут недавно подсунули фальшивые, и жена так меня изругала!
— У меня настоящие! — смущённо отвела Агния подозрения.
— Я вам верю, но, знаете, «доверяй да проверяй!» — Улыбаясь, мужчина взял её купюру и на вытянутой руке протянул к свету. — Что-то не вижу полоску, — сказал он озабоченно.
И тут рядом возник человек в добротном кожаном пальто.
Он и сам выглядел добротно — высокий, широкоплечий, солидный.
— Марш в обменный пункт, здесь вам нечего делать! — прикрикнул он.
— Извините, мы сейчас уходим… — начала было Агния.
— Я кому сказал: марш в обменный пункт! — Человек крикнул на них так грозно, как кричат обычно взрослые на расшалившихся подростков.
— Ладно, не везёт так не везёт, куплю в другом месте, — сказал интеллигент, вернул Агнии доллары и стал подниматься по лестнице наверх, к вокзалу.
Агния тоже хотела было пойти за ним, но скользнула взглядом в сторону тупичка и с радостью обнаружила, что касса обмена снова открылась. Она даже хотела крикнуть своему неудачливому обменщику, но того уже на ступенях не было.
По-прежнему держа паспорт вместе со стодолларовой купюрой, Агния побыстрей подошла к окошку обменника.
— Пожалуйста, все сто долларов.
К её удивлению, кассирша даже не притронулась к её паспорту.
— Возьмите свои деньги и посмотрите, что вы мне суёте. Надо быть внимательней, женщина!
— Я сую вам сто долларов, — в тон ей ответила Агния. — Это вам надо быть внимательней. И к тому же вежливей.
— Посмотрите! — насмешливо проговорила кассирша. — Я вам говорю: посмотрите!
Агния недоуменно вытащила свой паспорт вместе с деньгами назад. И тут только разглядела, что вместо стодолларовой купюры она предлагала обменять один доллар. Но ведь несколько минут назад У неё в руках были самые настоящие сто долларов! Сколько раз она сама говорила о том, что никогда ни при каких обстоятельствах нельзя менять валюту вот так, у незнакомых людей. И попалась сама.
Её можно дарить поклонницам и поклонникам, предварительно поставив автограф. Её хранят библиотеки, она значится в каталогах. Следовательно, и фамилия автора остаётся в вечности. И, быть может, кто-то, если не обыкновенный читатель, то студент, аспирант, через сто лет откроет эту книгу и с трепетом станет её изучать. И увлечётся так, что забудет о мелочах собственной жизни. Подобная мечта, иллюзия, даже скорее, живёт в душе многих журналистов, и Агния не была исключением. Но удача выпадает лишь некоторым и зачастую меняет всю их творческую жизнь.
— Счастливая! Гонорар получишь, машину приобретёшь, — сказала Агнии одна из подруг-журналисток, услышав новость.
— Как бы ты ни старалась, тебя все равно обманут, — ставили Агнию под холодный душ более опытные коллеги перед её поездкой в Москву. — Твоя главная забота — подписать в издательстве такой договор, по которому обман будет минимальным.
В Москву она давно уже не ездила и в железнодорожной кассе на канале Грибоедова сделала неприятное открытие: билет в купейный вагон стоил почти в три раза дороже, чем в плацкартный. Конечно, здорово было бы поехать для подписания договора на книгу в «СВ». Но ей хотелось вовсе и не шика, а просто человеческих условий. Все-таки есть разница между пассажиром, который спокойно проспал ночь в купе с элементарными удобствами, и тем, кто вскарабкивается на «верхнюю боковую» возле туалета в общем вагоне, а утром уносит с собой это самое туалетное амбрэ, которое на весь день въедается в одежду и волосы и от которого, брезгливо принюхиваясь, шарахаются в троллейбусе случайные попутчики.
И все же Агния решила сэкономить. Поэтому выбрала поезд, уходящий в тридцать пять минут первого и почти полностью состоящий из дешёвых плацкартных вагонов. И то ли кассирша её пожалела, то ли с билетами было свободно, но ей досталась нижняя полка в середине вагона. Это было уже везением. Правда, номер вагона был первым.
— Придётся брести до него вдоль всего состава, — пожаловалась Агния мужу, разглядывая билет.
— Зато в Москве тебя подвезут к самому вокзалу, — успокоил Глеб.
Никакого багажа Агния с собой не везла. У неё была вполне приличная небольшая сумка для таких поездок, в неё поместились косметичка и полиэтиленовая папка с ксероксами нескольких самых её удачных статей — вдруг в издательстве полюбопытствуют. Так, налегке, она и отправилась.
На подходах к платформе Агнию встретила громадная толпа орущих парней — в одинаковых полосатых шарфах, дурацких шапочках и колпаках с рожками. Некоторые из них размахивали полосатыми флагами. Этот разноголосый ор она услышала, как только поднялась от метро по лестнице туда, откуда отправлялись пригородные электрички.
— Опять «зенитчики» едут, — с неудовольствием проговорил рядом с Агнией пожилой человек с двумя потёртыми чемоданами, грузно ставя их на асфальт. — Вот уж непруха, так непруха!
И точно — это были футбольные фанаты, стриженные коротко мальчишки лет по шестнадцать-восемнадцать. На всем, что они на себя нацепили, и на флагах была одна и та же надпись — «Зенит». Ей даже показалось, что лица у них одинаково туповатые — словно все они вышли из той же экспериментальной установки, где клонировали овечку «Долли». Фанаты штурмовали вагоны именно её поезда — ведь он был самым дешёвым, а порядок на платформе пытались навести десятка полтора омоновцев, но делали они это довольно вяло. И, продираясь сквозь толпу парней, Агния испугалась всерьёз — ещё не хватало ехать вместе с этой ордой! Тогда уж не только не выспишься, потому что они наверняка напьются, едва поезд тронется, но и вообще хлебнёшь неприятностей. Однако «зенитчики» прорывались в конец поезда, а её вагон, находившийся у самого локомотива, оказался чистым, проводница приветливой, соседи — тихими и вполне приличными людьми. Даже постельное бельё, которое ей выдали, было хорошо выстиранным и относительно новым. Оказалось, что и в плацкартном вагоне тоже иногда ехать не так уж страшно, особенно, если дорога занимает всего одну ночь.
Поезд приходил в Москву в девять с небольшим, а встречу в издательстве назначили на час дня. Это время было тоже удобным, она решила, что четырех часов хватит как раз на то, чтобы сделать в вокзальной парикмахерской укладку и не спеша добраться по подробно записанному адресу.
По дороге Агния ещё раз прокручивала предстоящий разговор с директором издательства на случай, если тот спросит о плане будущей книги. Мысли её на этот счёт можно было назвать выношенными. И касались они не только искусства и места в нем художника вообще, но и места самой Агнии в частности.
— В такой книге обязательно должна быть сквозная философская идея, — говорила она накануне отъезда Глебу, снимая со сковороды омлет. — Ты согласен?
— Безусловно! Без этого за неё и браться не стоит. Иначе получится аморфная куча всяческих фактов, — подтверждал муж, сооружая бутерброд.
— Как тебе мысль о том, что все в мире едино: и плесень на коряге, и камень, и облако, и человек, и птица, и цветок — все это едино, потому что все от Бога. Подходит? — спрашивала она через полчаса.
Глеб отрывался от ноутбука, секунду-две соображал и наконец догадывался, о чем жена спрашивает.
— Нормально. Правда, такое хорошо бы в книгу про кого-нибудь другого, вроде Альберта Швейцера. Так сказать, благоговение перед жизнью.
— Тогда можно сделать иначе. Просто выставить вопрос: кто мы в этом мире — случайные пришельцы со случайной судьбой или в каждой нашей жизни просматривается воля Божья? И с этим вопросом я прослежу за жизнью героя. Такое пойдёт?
— Это лучше, — подтверждал Глеб.
В юные года она часто мучалась и другим вопросом: талант — это чей дар? Он от Бога, от сатаны или результат случайного сложения генов? Его тоже можно было поставить в такой книге и попытаться на него ответить.
Прежде она считала, что искусство всегда имеет божественное происхождение.
И когда один знаменитый композитор говорил на встрече, что сам он — всего лишь инструмент, который принимает от неба мировую гармонию и переводит её в нотные знаки и звуки, она радовалась: это — моё! Я думаю так же. С другой стороны, ещё на первом курсе университета они с увлечением читали роман Томаса Манна. Тот самый: «Доктор Фаустус», конечно. И примеряли на себя судьбу Леверкюна. Всех их тогда жгло честолюбие, каждый верил, что обязательно станет знаменитым. И ради славы они были готовы на многое — даже на договор с дьяволом, как тот же Леверкюн, достигший немыслимых высот в искусстве и лишившийся всего человеческого.
Приблизительно в эти же годы она была на встрече со священником, даже каким-то иерархом Православной церкви. Зал в ещё не сгоревшем Доме писателей, куда они часто ходили, был полон. Люди стояли в проходах, на подоконниках.
Священника спросили о месте интеллигенции в мире.
— Не порадую вас своим мнением, — ответил священник, — но я так думаю, что интеллигенты, особенно на Руси — это продолжатели дела Каина. Что интеллигент считает главным в жизни? Сомнение. А веру он отвергает .
Тогда был разгар эпохи, которую называли перестройкой. И неожиданно люди, считавшиеся только что официальными изгоями, превратились для Агнии и её подруг во властителей Дум и глашатаев истины. Точно такими же стали для них и те священники, которые не боялись выходить на публику — ведь Церковь тоже едва поправлялась после гонений. Священников, умеющих разговаривать с людьми, тогда было немного большинство, мягко говоря, даром красноречия не обладало.
И слова того иерарха не только врезались в память, они постоянно мучили Агнию: как, неужели и она со своими сомнениями, исканиями, любовью к театру — тоже от Каина? а великие мастера, поэты и композиторы, без которых она не представляла своей жизни, и они — Каиновы наследники? Получалось, что опять оживал старый вопрос, который обожали часто задавать прежние властители: «С кем вы, мастера культуры?» Только ответ на него теперь был известен сразу и ничего хорошего не обещал.
С годами эти терзания ранней молодости поутихли, да и столько с тех пор им всем пришлось пережить разочарований и сложностей, что Агнии стало не до абстрактных размышлений. Надо было постоянно думать, как бы и где ещё заработать буквально на хлеб. И лишь в редкие мгновения, когда она натыкалась на талантливо написанные статьи или рецензии кого-нибудь из знакомых, в ней снова просыпались прежние мысли, только теперь они имели другой, горький привкус.
В школе она привыкла получать за сочинения только «отлично», и её работы вывешивали на разных выставках городских олимпиад. Она и в университете ходила среди особо одарённых, поэтому с лёгким снисхождением смотрела на остальных. И в газете к ней сначала относились так же.
Но в последние годы пришли другие. Они были школьниками, когда она заканчивала университет, а некоторые так и не кончали никаких университетов.
Сначала их манера письма казалась ей разнузданно-придурковатой, типичным молодёжным стёбом. И она даже пробовала их учить, гордясь своим изящным классическим стилем. Но скоро сама почувствовала, что её статьи, которые она так старательно выписывала, по несколько раз прокручивая каждое построение, рядом с текстами тех, кого хотела учить, выглядели тяжеловесными и архаичными, как старинный дредноут. А в приколах молодёжного стёба вдруг проявлялась неожиданная глубина и чувств и мыслей. И Агния ощущала, что новые таланты постепенно оттесняют её вместе с её классическим стилем куда-то на обочину. Как тут было не вспомнить доктора Фаустуса и способ, с помощью которого он занял свои вершины.
Однако вот же — издательство поручило писать большую серьёзную книгу именно ей, а не этим девочкам и мальчикам. Так что в рецепте доктора Фаустуса необходимость отпала.
«Так и скажу директору, если он спросит меня о сверхзадаче: борьба Бога с дьяволом на пространстве души человека. В душе художника такая борьба происходит особенно обострению».
С этими мыслями Агния вышла из вокзала и сразу наткнулась на стрелку, показывающую путь к валютному обменнику. Как ей и говорили дома, курс здесь был намного выгоднее.
В кошельке у неё лежало несколько десятирублевых бумажек и отдельно — сто долларов. Неприкосновенный запас из семейного бюджета, на который она и рассчитывала сделать укладку, а после издательства купить подарки мужу, брату, его жене Лене Штопиной и коллегам. И, может быть, сходить на спектакль.
Она спустилась по лестнице в подземный переход, который вёл к Казанскому вокзалу, и там вторая стрелка указала ей дорогу к тупичку. В этом тупичке была каморка, где, судя по всему, меняли валюту. Здесь все было обычно — окошечко с отверстием внизу, за окошечком девушка-кассир. Оттуда как раз отходила женщина с пачкой русских пятисотенных купюр. Но едва Агния подошла к окошку, как к ней сзади приблизился интеллигентного вида мужчина, . Свои деньги и паспорт он держал уже наготове.
— Вы тоже менять? — спросил он нетерпеливо.
— Да, — подтвердила Агния и полезла за стодолларовой купюрой.
На всякий случай, чтобы мужчина не пролез вперёд неё, она спросила кассиршу:
— Сто долларов можно поменять?
Но кассирша вдруг вместо ответа выставила перед отверстием в окне табличку с надписью «технический перерыв». А потом голосом, усиленным громкоговорителем произнесла:
— Освободите помещение.
— Ну что делать?! Что делать?! — простонал нетерпеливый мужчина в очках, который стоял следом за ней. — Вот ведь не везёт! — Он взглянул на сто долларов, которые продолжала растерянно держать вместе с паспортом Агния, и его вдруг осенило. — Вам же нужно их продать? — обрадованно спросил он.
— Да, естественно.
— А мне — купить. Стоят два приличных человека и мучаются! Продайте их мне, и наши проблемы будут решены.
«В самом деле, почему бы не продать?» — подумала Агния. Но чтобы не продешевить, на всякий случай спросила:
— По какому курсу?
— Да по тому же, по которому она меняет. Неужели вы думаете, что я вас хочу облапошить?
Они вышли из каморки и, отступив от неё ещё на несколько шагов, занялись обменом.
— Внимательно следите за моими руками, — попросил мужчина и показал свои деньги. — Я их пересчитываю, чтобы вы были спокойны. Видели? Получается даже на десять рублей больше, но леший с ней, со сдачей.
— Нет-нет, я сдачу найду! — проговорила Агния.
— Теперь покажите ваши доллары. Вы извините, мне тут недавно подсунули фальшивые, и жена так меня изругала!
— У меня настоящие! — смущённо отвела Агния подозрения.
— Я вам верю, но, знаете, «доверяй да проверяй!» — Улыбаясь, мужчина взял её купюру и на вытянутой руке протянул к свету. — Что-то не вижу полоску, — сказал он озабоченно.
И тут рядом возник человек в добротном кожаном пальто.
Он и сам выглядел добротно — высокий, широкоплечий, солидный.
— Марш в обменный пункт, здесь вам нечего делать! — прикрикнул он.
— Извините, мы сейчас уходим… — начала было Агния.
— Я кому сказал: марш в обменный пункт! — Человек крикнул на них так грозно, как кричат обычно взрослые на расшалившихся подростков.
— Ладно, не везёт так не везёт, куплю в другом месте, — сказал интеллигент, вернул Агнии доллары и стал подниматься по лестнице наверх, к вокзалу.
Агния тоже хотела было пойти за ним, но скользнула взглядом в сторону тупичка и с радостью обнаружила, что касса обмена снова открылась. Она даже хотела крикнуть своему неудачливому обменщику, но того уже на ступенях не было.
По-прежнему держа паспорт вместе со стодолларовой купюрой, Агния побыстрей подошла к окошку обменника.
— Пожалуйста, все сто долларов.
К её удивлению, кассирша даже не притронулась к её паспорту.
— Возьмите свои деньги и посмотрите, что вы мне суёте. Надо быть внимательней, женщина!
— Я сую вам сто долларов, — в тон ей ответила Агния. — Это вам надо быть внимательней. И к тому же вежливей.
— Посмотрите! — насмешливо проговорила кассирша. — Я вам говорю: посмотрите!
Агния недоуменно вытащила свой паспорт вместе с деньгами назад. И тут только разглядела, что вместо стодолларовой купюры она предлагала обменять один доллар. Но ведь несколько минут назад У неё в руках были самые настоящие сто долларов! Сколько раз она сама говорила о том, что никогда ни при каких обстоятельствах нельзя менять валюту вот так, у незнакомых людей. И попалась сама.