Страница:
* * *
Больную почти ежедневно навещал Глеб. Они не думали ни про свои отношения, ни про будущее жизнеустройство. Поначалу они обсуждали Пруста — Глеб пытался донести до Иветты тайные глубины его произведений, однако скоро эти разговоры наскучи ли обоим: Иветта не понимала автора, а Глеб не видел в ней достойной собеседницы. Но притягательный омут физического влечения захватил обоих Впервые в жизни, на исходе своего цветения, Иветта испытала оргазм. И горько сожалела, что тогда, десять лет назад, с таким упорством противилась чувству Иветта признала, что грешная любовь к юному Глебу тлела в ее сердце много лет!
6
Как-то наведалась и Жанна, обрушила на Иветту ворох личных новостей. Похвасталась, что Джон обещал сделать ей вызов в Штаты, как только вернется домой.
— Он же женат! — удивилась Иветта.
— Формально. На деле он давно не живет со своей благоверной. Его адвокат уже занимается бракоразводным процессом. Но знаешь, как у них все долго тянется: имущество, алименты…
Иветта поражалась, с каким подъемом Жанна говорит о своих взаимоотношениях с Джоном. Ее тоже распирало счастье, но то ли скромность, то ли необъяснимое суеверие заставляло ее молчать о Глебе. А Жанна заметила лишь одно: подруга похорошела, несмотря на болезнь. Была оживленная, заинтересованная, как никогда прежде. Иветта ахала, удивлялась, поддакивала Жанне. Счастливый человек вдвойне радуется чужому счастью.
— Тебе болезнь на пользу, — пошутила перед уходом подруга. — Даже боюсь желать тебе выздоровления.
Но отмеренный врачом срок истек, так что Иветта вернулась к привычной жизни. Она вновь вышла на работу и, что было для нее важнее, на занятия в клуб. В последний визит Глеб рассказал, что группа начала работать со снами. Сновидение, оказывается, тоже можно разложить по полочкам. Все его персонажи подобны героям карнавала. Все носят маски. Выходило, что мать во сне часто вовсе не является матерью. Ее маску может надеть злая колдунья, и тогда предсказание окажется негативным. Во всяком случае, если мать во сне ругается — это не к добру. Еще сложнее было понять, что за обликом грязной жирной свиньи прячется ваша собственная лень и нечистоплотность. На этих карнавальных перевертышах, заметил Глеб, построены все сонники. Однако на занятиях сонниками не пользовались. Сны разыгрывались как пьесы, подобно психодраме «Волшебный магазин». И автором, и режиссером становились сами сновидцы.
На очередном тренинге Иветта оказалась действующим лицом такой психодрамы — второстепенным героем чужого сновидения. Вела пьесу пожилая дама-учительница, обычно лишь наблюдающая за другими. Сухопарая, с жесткой манерой поведения женщина, непривычно смущаясь, рассказала свой сон. Там она стояла среди какого-то осеннего перепаханного поля, а над ней, правда невысоко, парила в воздухе девушка. И эта девушка, схватив даму за волосы, пыталась ее приподнять тоже. «К чему бы это?» — усмехаясь, спросила учительница.
Джон не спешил с ответом. Он предложил сновидице выбрать участницу на роль летающей девушки. Дама внимательно осмотрела всех и остановила выбор на Иветте. Это при том, что в группе были женщины значительно моложе! Видимо, посторонние люди третьим глазом видели крылья за спиной Иветты — крылья, выросшие благодаря Глебу. Иветта весело вышла в середину круга, залезла на стул, как велел ей Джон, — и взлетела. Она замахала руками, изображая парение. Пожилая дама разрешила Иветте потянуть себя за волосы, как это делала девушка из сна. Иветта склонилась и, ухватив темную с проседью прядь, потянула на себя. Дама ойкнула.
— Забирайтесь на стул, — подсказал ей Джон. — Вставайте рядом с летящей девушкой.
Дама не без труда пристроилась на маленьком пятачке сиденья. Они с Иветтой крепко держались друг за друга, чтобы не упасть, — изображали полет. Наконец не выдержали, расхохотались и обе спрыгнули на пол. Джон кратко дал пояснения. Волосы в его интерпретации означали здравые мысли. Слишком здравые, чтобы предаваться полету, то есть каким-то мечтам и сумасбродствам. Однако летящая девушка, сыгранная Иветтой, являла собой тот запас фантазии, который имелся у этой учительницы. По сну выходило, что для дамы жизнь еще не окончена и счастье вполне возможно, если она избавится от каких-то условностей и ограничений. Джон не уставал повторять, что скоро все участники тренинга убедятся: воображение влияет на повседневную жизнь. Надо только научиться нужным ритуалам. Если дама летала во сне, а потом осознанно повторила полет в психодраме, то вскоре ее ожидает и жизненный взлет.
— Извини, Ира, нам в разные стороны.
Затем подхватил под руку Иветту и, не оглядываясь, повел по бульвару. Не только переводчица, но и Иветта ощутила растерянность. Она даже остановилась:
— Ой, Глеб, как-то все некрасиво получилось. Разве ты до сих пор не объяснился с Ирой?
— Гм-м. Думаю, объяснения излишни. Я и так слишком долго был вежливым. Ирина меня тяготила с самого начала — буквально на шею вешалась! Узнала, где я живу. На мою беду, в соседнем доме обитает ее бабушка. И Ирка после занятий стала регулярно ночевать у нее, только чтобы проделать обратный путь со мной. Надеюсь, она теперь все поймет и перестанет навещать бабушку так часто. Между прочим, я ничего не обещал Ире — кроме совместных десятиминутных прогулок, у нас ничего не было.
Иветта поняла, что мягкосердечный Глеб может проявить и решительность. Хотя сделал он это как-то бестактно. Но когда на тебя обрушивается счастье, трудно жалеть окружающих. Мысли Иветты вновь обратились к себе. Она испытывала благодарность к судьбе, подарившей ей Глеба. Значит, ничего в жизни не происходит случайно, не зря они однажды встретились в кабинете физики. Беспокоила Иветту лишь разница в возрасте. Но сегодня она победила и юность в лице Ирины!
Было темно и промозгло. Мокрый снег крупными шлепками падал на лица прохожих. Но Иветта не замечала холода, она продолжала чувствовать себя летящей девушкой из чужого сна. Иветта прижалась к Глебу и потерлась о его подбородок. Колется! Глеб поддерживал на лице модную трехдневную небритость, которая шла ему, прикрывая впалые щеки и делая солиднее. Но длинный хвост казался Иветте слишком вычурным.
— Глеб, а почему ты выбрал такую странную прическу?
— Что же в ней странного? — удивился Глеб. Он ходил с хвостом уже много лет и не считал его экстравагантным. — Кстати. Джон на занятиях объяснял, что волосы символизируют ум и силу. Чем длиннее волосы, тем мудрее человек. Почти во всех религиях служители культа — длинноволосые. Индейцы Кастанеды тоже ходят с хвостами.
— Да и в сказках разные маги выдергивают волоски и колдуют, — припомнила Иветта.
— Ну видишь! Значит, и народная мудрость отметила значимость волос. Я, правда, не думал об этих тонкостях, когда воевал с учителями из-за волос. Мне просто было так комфортнее, с голой головой я чувствовал себя уязвимым.
— Я согласна, внешность — ерунда. Главное, что в голове, а не на макушке.
— Я не говорил, что внешность ерунда, она перекликается с внутренним состоянием. Вот скажи: почему ты постоянно сутулишься? Разве так трудно держаться прямо?
— Привычка. Ты обратил внимание — у Джона тоже не идеальная осанка! Он говорил, что это связано с характером. Моя мама была властным человеком, неудивительно, что она меня согнула и в прямом, и в переносном смысле.
— А разве Джон сутулится? — удивился Глеб.
— Он так уверенно держится, что это почти незаметно. Но я на такие вещи всегда обращаю внимание. Правда, мне неловко, когда другие делают замечания.
— Прости, если обидел.
Они вышли на безлюдную набережную. Глеб остановился и прижал Иветту к себе.
Долгий поцелуй завершил бессмысленную дискуссию.
— Он же женат! — удивилась Иветта.
— Формально. На деле он давно не живет со своей благоверной. Его адвокат уже занимается бракоразводным процессом. Но знаешь, как у них все долго тянется: имущество, алименты…
Иветта поражалась, с каким подъемом Жанна говорит о своих взаимоотношениях с Джоном. Ее тоже распирало счастье, но то ли скромность, то ли необъяснимое суеверие заставляло ее молчать о Глебе. А Жанна заметила лишь одно: подруга похорошела, несмотря на болезнь. Была оживленная, заинтересованная, как никогда прежде. Иветта ахала, удивлялась, поддакивала Жанне. Счастливый человек вдвойне радуется чужому счастью.
— Тебе болезнь на пользу, — пошутила перед уходом подруга. — Даже боюсь желать тебе выздоровления.
Но отмеренный врачом срок истек, так что Иветта вернулась к привычной жизни. Она вновь вышла на работу и, что было для нее важнее, на занятия в клуб. В последний визит Глеб рассказал, что группа начала работать со снами. Сновидение, оказывается, тоже можно разложить по полочкам. Все его персонажи подобны героям карнавала. Все носят маски. Выходило, что мать во сне часто вовсе не является матерью. Ее маску может надеть злая колдунья, и тогда предсказание окажется негативным. Во всяком случае, если мать во сне ругается — это не к добру. Еще сложнее было понять, что за обликом грязной жирной свиньи прячется ваша собственная лень и нечистоплотность. На этих карнавальных перевертышах, заметил Глеб, построены все сонники. Однако на занятиях сонниками не пользовались. Сны разыгрывались как пьесы, подобно психодраме «Волшебный магазин». И автором, и режиссером становились сами сновидцы.
На очередном тренинге Иветта оказалась действующим лицом такой психодрамы — второстепенным героем чужого сновидения. Вела пьесу пожилая дама-учительница, обычно лишь наблюдающая за другими. Сухопарая, с жесткой манерой поведения женщина, непривычно смущаясь, рассказала свой сон. Там она стояла среди какого-то осеннего перепаханного поля, а над ней, правда невысоко, парила в воздухе девушка. И эта девушка, схватив даму за волосы, пыталась ее приподнять тоже. «К чему бы это?» — усмехаясь, спросила учительница.
Джон не спешил с ответом. Он предложил сновидице выбрать участницу на роль летающей девушки. Дама внимательно осмотрела всех и остановила выбор на Иветте. Это при том, что в группе были женщины значительно моложе! Видимо, посторонние люди третьим глазом видели крылья за спиной Иветты — крылья, выросшие благодаря Глебу. Иветта весело вышла в середину круга, залезла на стул, как велел ей Джон, — и взлетела. Она замахала руками, изображая парение. Пожилая дама разрешила Иветте потянуть себя за волосы, как это делала девушка из сна. Иветта склонилась и, ухватив темную с проседью прядь, потянула на себя. Дама ойкнула.
— Забирайтесь на стул, — подсказал ей Джон. — Вставайте рядом с летящей девушкой.
Дама не без труда пристроилась на маленьком пятачке сиденья. Они с Иветтой крепко держались друг за друга, чтобы не упасть, — изображали полет. Наконец не выдержали, расхохотались и обе спрыгнули на пол. Джон кратко дал пояснения. Волосы в его интерпретации означали здравые мысли. Слишком здравые, чтобы предаваться полету, то есть каким-то мечтам и сумасбродствам. Однако летящая девушка, сыгранная Иветтой, являла собой тот запас фантазии, который имелся у этой учительницы. По сну выходило, что для дамы жизнь еще не окончена и счастье вполне возможно, если она избавится от каких-то условностей и ограничений. Джон не уставал повторять, что скоро все участники тренинга убедятся: воображение влияет на повседневную жизнь. Надо только научиться нужным ритуалам. Если дама летала во сне, а потом осознанно повторила полет в психодраме, то вскоре ее ожидает и жизненный взлет.
* * *
Теперь Иветте было не страшно поздно возвращаться с занятий: Глеб неизменно провожал ее до дому. Первое его отступление от привычного маршрута оказалось для Ирочки настоящим шоком. У метро «Чернышевская» девушка привычно взяла Глеба под руку, намереваясь продолжить путь уже без Иветты, но он вежливо высвободился:— Извини, Ира, нам в разные стороны.
Затем подхватил под руку Иветту и, не оглядываясь, повел по бульвару. Не только переводчица, но и Иветта ощутила растерянность. Она даже остановилась:
— Ой, Глеб, как-то все некрасиво получилось. Разве ты до сих пор не объяснился с Ирой?
— Гм-м. Думаю, объяснения излишни. Я и так слишком долго был вежливым. Ирина меня тяготила с самого начала — буквально на шею вешалась! Узнала, где я живу. На мою беду, в соседнем доме обитает ее бабушка. И Ирка после занятий стала регулярно ночевать у нее, только чтобы проделать обратный путь со мной. Надеюсь, она теперь все поймет и перестанет навещать бабушку так часто. Между прочим, я ничего не обещал Ире — кроме совместных десятиминутных прогулок, у нас ничего не было.
Иветта поняла, что мягкосердечный Глеб может проявить и решительность. Хотя сделал он это как-то бестактно. Но когда на тебя обрушивается счастье, трудно жалеть окружающих. Мысли Иветты вновь обратились к себе. Она испытывала благодарность к судьбе, подарившей ей Глеба. Значит, ничего в жизни не происходит случайно, не зря они однажды встретились в кабинете физики. Беспокоила Иветту лишь разница в возрасте. Но сегодня она победила и юность в лице Ирины!
Было темно и промозгло. Мокрый снег крупными шлепками падал на лица прохожих. Но Иветта не замечала холода, она продолжала чувствовать себя летящей девушкой из чужого сна. Иветта прижалась к Глебу и потерлась о его подбородок. Колется! Глеб поддерживал на лице модную трехдневную небритость, которая шла ему, прикрывая впалые щеки и делая солиднее. Но длинный хвост казался Иветте слишком вычурным.
— Глеб, а почему ты выбрал такую странную прическу?
— Что же в ней странного? — удивился Глеб. Он ходил с хвостом уже много лет и не считал его экстравагантным. — Кстати. Джон на занятиях объяснял, что волосы символизируют ум и силу. Чем длиннее волосы, тем мудрее человек. Почти во всех религиях служители культа — длинноволосые. Индейцы Кастанеды тоже ходят с хвостами.
— Да и в сказках разные маги выдергивают волоски и колдуют, — припомнила Иветта.
— Ну видишь! Значит, и народная мудрость отметила значимость волос. Я, правда, не думал об этих тонкостях, когда воевал с учителями из-за волос. Мне просто было так комфортнее, с голой головой я чувствовал себя уязвимым.
— Я согласна, внешность — ерунда. Главное, что в голове, а не на макушке.
— Я не говорил, что внешность ерунда, она перекликается с внутренним состоянием. Вот скажи: почему ты постоянно сутулишься? Разве так трудно держаться прямо?
— Привычка. Ты обратил внимание — у Джона тоже не идеальная осанка! Он говорил, что это связано с характером. Моя мама была властным человеком, неудивительно, что она меня согнула и в прямом, и в переносном смысле.
— А разве Джон сутулится? — удивился Глеб.
— Он так уверенно держится, что это почти незаметно. Но я на такие вещи всегда обращаю внимание. Правда, мне неловко, когда другие делают замечания.
— Прости, если обидел.
Они вышли на безлюдную набережную. Глеб остановился и прижал Иветту к себе.
Долгий поцелуй завершил бессмысленную дискуссию.
7
Иветта и Глеб жили по несуществующему календарю. На их улице буйствовала весна, и все вокруг подчинялось ее требованиям. Декабрьская слякоть прикидывалась весенней оттепелью. Короткие зимние дни охотно уступали место божественным ночам — долгим ночам любви. И ранние сумерки были на стороне влюбленных: Иветта бродила с Глебом по улицам абсолютно не таясь, дымчатая вуаль скрывала их лица от чужих глаз. Лишь под крышей ее дома не было безопасного уголка: всюду Иветту настигал колючий взгляд дочери. От нее Иветта скрывала тайну — связь с человеком много моложе себя. Щеки ее разгорались от стыда при мысли о том, что Анна может о чем-то догадаться. Поэтому время для интимных встреч с Глебом она выбирала так, чтобы не столкнуться с Анной. Обстоятельства благоприятствовали этому — дочь недавно поссорилась с дружком и выдворила его из квартиры. И снова редко ночевала с матерью, привычно отговариваясь мифом о подруге или студенческом общежитии. С кем и как она проводила время в действительности, Иветте знать не полагалось. В такие дни дом Иветты был открыт для Глеба.
Глебу опасения Иветты были непонятны. Он говорил, что она ведет себя как глупая девчонка. Пытался пригласить к себе. Объяснял, что Валерия всегда благосклонно принимала его женщин и даже начала подыскивать ему невесту. Эта фраза напугала Иветту: вряд ли она устроит сестру Глеба в качестве его жены. И потому боялась незнакомой Валерии пуще собственной дочери. Она опасалась предстать в ее глазах хищницей, прибравшей к рукам юного мальчика. Нелепые страхи Иветты выталкивали влюбленную пару в общественные места: на; выставки и в музеи. Но нет худа без добра: регулярное посещение вернисажей сблизило их в духовном плане. Эрудированный Глеб с воодушевлением рас сказывал о современных течениях в искусстве. Иветта радостно откликалась на эмоции, переполнявшие Глеба, и дополняла их собственными переживания ми. Однако в понимании живописи, как и новой литературы, она уступала Глебу. Так прежде пасовал перед ней Валентин. Но в отличие от самодовольно го ограниченного мужа Иветта переживала из-за своей несостоятельное™.
Почти все свободное время она посвящала Глебу они занимались в клубе, бродили по городу, посещали музеи, а главное — встречались наедине. Ни в каком ином обществе Иветта не нуждалась. Глеб, одна ко, стремился к большему — сказывались годы его вращения в богемных кругах. В детстве он трудно сходился со сверстниками, теперь же впал в иную крайность. Юноша не мыслил жизни без активных раз влечений, дискотек и недавно появившихся ночных клубов. Даже отойдя от сомнительной компании, он не утратил интереса к миру шумных удовольствий Иветту приохотить к тусовкам было невозможно. Она соглашалась иной раз посидеть в модном кафе, но ходить в ночные заведения отказывалась наотрез Клубиться ей было не к лицу и не по возрасту. И это оказался единственный пункт их расхождения.
Однако едва Амосов выплатил Глебу премию за удачно проведенную рекламную кампанию, Глеб купил два билета в престижный ночной клуб и вытащил-таки Иветту. Полумрак, скопище людей и громкая музыка обрушились на ее бедную голову. Она сразу увидела, что большинство посетителей, особенно посетительниц, — молодежь. Ей казалось, что тоненькие девочки в обтягивающих юбочках или мини-платьицах на узких бретельках смотрят на нее с пренебрежением. На самом деле им не было до Иветты никакого дела. Красотки приглядывались к мужчинам-одиночкам, среди последних попадались и солидные господа — иные были старше Иветты! — в отлично сшитых костюмах. Они шарили глазами по девичьим грудям, тоже не замечая Иветту. Хотя не заметить ее было трудно: среди посетителей она смотрелась белой вороной. Ее новое платье, купленное по случаю двадцатилетия окончания вуза — выпускники встречались в ресторане, — мало подходило для этого места. Иветта выбрала его с тем расчетом, чтобы после вечеринки надевать на работу. Поэтому и цвет, и фасон были строги: светло-серая шерсть, закрытый ворот, умеренная длина.
Счастливый Глеб не замечал обеспокоенности Иветты. Его то и дело окликали знакомые, спрашивали, как дела, приглашали за столик. Глеб не спешил присоединиться к ним, он просто кайфовал в знакомой атмосфере тусовки. Перед Глебом и Иветтой стояла бутылка кальвадоса, полагающаяся гостям бесплатно. Но алкоголь мало привлекал обоих. Глебу было весело и без него, а Иветта скучала даже после пары рюмок. Ее увлекло лишь наблюдение за Глебом, который раскрылся перед ней совсем в ином ракурсе.
— Тебя тут все знают, это немыслимо! — воскликнула Иветта. — А еще жаловался, что у тебя нет друзей. Хотел меня разжалобить?
— Я сам не понимаю, как так получается, — задумался Глеб. — С одной стороны, в компании у меня чувство одиночества обостряется, я понимаю, что не такой, как все. А с другой — меня влечет эта атмосфера радости, безумия, бездумности. Я как отпускник на пляже: уже дымлюсь от солнца, но с моря не ухожу. А тебе здесь совсем не нравится?
— Ну почему же? — дипломатично отозвалась Иветта.
Постепенно и ее начал затягивать этот фантасмагорический мир. Хотя Иветта и понимала, что она здесь чужая. На сцене Дефилировали трансвеститы. К ее удивлению, здесь отсутствовали знакомые по эстраде шаржированные персонажи с накладными бюстами и волосатыми ногами. Стройные красивые юноши в эротических одеяниях томно изгибались в свете прожекторов под звуки электронной музыки. В этом даже прослеживалась какая-то эстетика, но эстетика нездоровая, противоестественная. Царила суетная атмосфера бесконечного веселья. В зал то и дело впрыскивался искусственный туман — перемешиваясь с табачным дымом, он заволакивал все вокруг. Из тумана тут и там показывались головы — это изощрялись в быстрых танцах девушки и ребята. Какая-то красотка схватила Глеба за руку и потащила в круг, где все танцевали вместе и каждый сам по себе. Глеб немного попрыгал, вернулся к столику и потянул за собой Иветту. Из-за грохота музыки она не расслышала слов, но догадалась, что он зовет присоединиться к танцующим. Наконец и она, подчиняясь быстрому ритму музыки, влилась в танцевальный вихрь. И случилось чудо! То, что не могло сделать вино, свершил танец. Иветта забыла о возрасте, раскрепостилась и почувствовала себя молодой и задорной, какой не была даже в юности.
К середине ночи Иветта ощутила усталость. В помещении было жарко, душно, накурено. Продолжала бить по голове громкая музыка. Но Иветта не хотела лишать Глеба удовольствия и не настаивала на уходе. Напротив, она старалась казаться оживленной, теперь уже превозмогая утомление. С Глебом ей хорошо, только хватило бы сил дожить до утра! Надо сделать паузу, немного отдышаться. Но где найти тихое место в этом содоме? Чтобы Глеб не обиделся, она предложила:
— Глеб, хочешь я тебе стихи почитаю? Только пойдем где потише. Здесь найдется спокойное место?
— Стихи? — удивился Глеб. — Сейчас? Подожди, Веточка, сообразим.
Глеб отошел к стойке бара и купил кока-колы. Затем, удерживая в руке сразу две бутылки, вывел Иветту из общего зала. В коридоре, перед входом в казино, они нашли свободный диванчик. Сюда грохочущая музыка доносилась как сквозь вату. Потягивая колу, Глеб приготовился слушать. Иветта тихим размеренным голосом прочитала несколько стихотворений Ахматовой. Глеб прервал ее:
— А теперь давай что-нибудь свое. Наши отношения не подтолкнули тебя к новым поэмам? Я же знаю, поэты свои чувства переживают параллельными потоками — в жизни и на бумаге. Я не прав?
Иветта задумалась. Она не написала ни одного стихотворения, посвященного Глебу. Ее стихи порождала только безответная любовь, петь о счастье она еще не научилась.
Иветта улыбнулась, вспомнив строчки, когда-то предназначенные Владимиру. Почему бы не прочитать их сейчас?
Ты — цветущий тюльпан, любимый,
Рядом бабочкой трепещу.
Мне бы, глупой, промчаться мимо,
Но вдали от тебя — грущу.
— Неужели я напоминаю тебе бездушный тюльпан, цветок без аромата и жизненного горения? Признавайся, кому ты писала эти стихи? — ревниво спросил Глеб.
Иветта в очередной раз подивилась тонкому наитию Глеба. Он почувствовал холодность этого тюльпана, воплощение эгоизма и самовлюбленности. Имен но таким был Владимир. Глеб иной. Но она снова, как в юности, трепещет мотыльком.
— Угадал, эти стихи написаны давно. Но тюльпан не обязательно холоден и эгоистичен. Вообще-то это очень красивый цветок. Я очень люблю тюльпаны, особенно белые.
Глеб не принял объяснений. Его задело, что стихотворение посвящено другому. Иветта никогда не рассказывала ему о предшествующих мужчинах. Изредка упоминала мужа, и только.
— Веточка, скажи честно: сколько мужчин у тебя было до меня?
Этот вопрос смутил Иветту еще больше, чем предыдущий. Единственным мужчиной, с которым она делила постель, был Валентин. Но предстать перед Глебом ветхозаветной теткой, до сих пор не имевшей ни одного любовника, ей было неловко Да он и не поверит! Сексуальная революция диктовала другие нормы, а Глеб был молод и, значит, принимал их. Поэтому Иветта, занося себя в разряд продвинутых и современных, шутливо подняла ладонь:
— Пятерни хватит для счета!
Глеба ответ удовлетворил. Мимолетная ревность отступила. Если ты пятый в жизни сорокалетней женщины — это нормально. Глеб не поверил бы Иветте, скажи она правду, — что он ее первая настоящая любовь и, по сути, первый мужчина.
Они пробыли в клубе до закрытия. Глеб успел сыграть несколько партий на бильярде и просадить часть денег на игровых автоматах. Но несколько купюр в его бумажнике осталось. Когда они входили в только что открывшееся метро, он купил в вестибюле для Иветты букет белых тюльпанов.
. тому же Глеб хотел похвастаться собственноручно сделанным ремонтом, так что отказаться от визита Иветта не имела права.
В субботу днем Иветта решилась. Глеб, как и она, жил на набережной Фонтанки. Дом Иветты находился у истока реки, напротив Летнего сада, а Глеб обитал ближе к деловому центру, за Аничковым мостом. Иветта шла пешком по узенькому тротуарчику рядом с парапетом и отсчитывала гранитные тумбы, чередующиеся с просветами чугунной решетки. К чему этот странный счет? Иветта пыталась отогнать назойливую мысль, что совершает нечто неприличное. Страшно вообразить: женщина идет к мужчине домой, чтобы заниматься там любовью. А вот принимая Глеба у себя, она не испытывала стесненности. И в этом не было никакой логики.
Насчитав триста столбиков, Иветта почти приблизилась к цели. Последний ориентир на ее пути — дворец Белосельских-Белозерских. Пурпурный фасад с гипсовыми венками над окнами напомнил ей другой период жизни: за этими стенами школьницу Иветту принимали в комсомол — в советское время здесь находился райком партии. Ныне в здании располагался международный культурный центр. Дворец оказался зримым воплощением перемен в обществе: казарменный устав молодежной организации сменился свободомыслием сегодняшнего дня. Едва Иветта обнаружила это любопытное совпадение, как ее внимание привлекла толпа зевак на Аничковом мосту. Проследив за их взглядами, она посмотрела под мост, на тонкий лед. Там на серой, талой пластине лежал раскрытый кошелек, из которого высовывались зеленоватые бумажки. Пронесся слух, что это доллары, — назывались невероятные суммы. Какой-то мужичок пытался подцепить сокровище удочкой. Наконец ему это удалось. Прямо перед глазами Иветты в воздухе промелькнул влажный кошелек, и тут же из него посыпались купюры. Люди бросились их ловить. Несколько стодолларовых бумажек упало к ногам Иветты. Она с любопытством взглянула на них и сразу заметила, что это грубая фальшивка, сработанная на ксероксе: обратная сторона оказалась белой! Был ли брошенный на лед бумажник следом преступного умысла или невинным розыгрышем, для Иветты осталось загадкой. В жизни происходит много чудных вещей. Иветта решила позабавить Глеба этой историей и последовала дальше. Вот наконец и его дом. Высоченная, в три этажа арка, за которой открывалась анфилада проходных дворов. Иветта вошла под высокий свод как в храм. Нужный подъезд она нашла быстро. На площадке третьего этажа остановилась, опасливо оглянулась. К чему эти предосторожности? И она, и Глеб свободны, бояться ей абсолютно некого. Но Иветтой владел глубоко засевший страх перед общественным мнением. Она нажала кнопку звонка. Глеб открыл не спрашивая.
— Валерия не вернулась? — шепотом спросила Иветта, едва войдя в прихожую.
— Что ты, трусишка, какая Валерия? Она приедет только завтра.
— А вдруг сегодня?
Глеб запер дверь на задвижку, чтобы успокоить Иветту.
— Мы одни, никто нам не помешает.
Иветта немного успокоилась, сняла пальто. Глеб устроил его поверх какого-то плаща: все крючки на вешалке были заняты. Рядом с теплой одеждой пылились летние куртки, будто в доме не было шкафов. Беспорядок поразил Иветту. Но впереди ее ждали новые сюрпризы.
Глеб приветливо распахнул дверь комнаты:
— Добро пожаловать в мои хоромы.
Иветта остановилась на пороге, пораженная видом узкой комнаты. Одна длинная стена представляла большой, от пола до потолка, коллаж — мозаика вырезанных из журналов картинок, кричаще ярких и разнообразных. Они примыкали друг к другу, как клетки на шахматной доске. Здесь были фигуры мотоциклистов в красных шлемах, обнаженных красоток, лыжников, навечно застывших в полете над трамплином. На первый взгляд, это собрание казалось хаотичным, но Иветта почувствовала какую-то объединяющую идею, хотя вряд ли смогла бы выразить ее словами. Оформление другой стены Глеб, по-видимому, еще не завершил, она была обклеена газетами.
— Что, затянулся твой ремонт, Глеб? — сочувственно спросила Иветта, кивнув на газеты.
Глеб загадочно улыбнулся. Затем попросил Иветту присмотреться. Гостья снова окинула взглядом газетную стену. Повернула голову так и этак Оказывается, газеты были не промежуточным этапом, а составляли часть обновленного интерьера Строки и заголовки, приклеенные под одинаковым углом, создавали ощущение косых струй дождя. И последний изыск, подмеченный Иветтой, — большие рыжие тараканы. Нарисованные Глебом, они ползли по газетным струям, являя собой вечное движение жизни.
— Что, живых насекомых не хватает? — покачала головой Иветта.
Глеб предложил присесть, Иветта устроилась на тахте. Торцовые стены были оформлены стандартно одна завешена ковром, пространство другой занимало окно. Все прочее — беспорядочная груда аудио кассет и каких-то коробок на подоконнике, стопке книг на крышке пианино, магнитофон, почему-то стоящий на полу, — уже не удивляло Иветту. Она поняла, таким и должно быть жилище художника Однако сама жить в таком хаосе не смогла бы. Глеб заметил ее замешательство:
— Видишь, какой порядок! Сегодня все утро старался, убирал. Ладно, прошу к столу.
Он пододвинул к тахте журнальный столик с немудреной снедью. Поначалу Иветта даже не заметила его. Посреди банок со шпротами, тарелок с неровно нарезанным сыром и упаковкой крабовых палочек стояли две пивные керамические кружки. Глеб сбегал на кухню и принес из холодильника две запотевшие бутылки. Пиво не удивило Иветту, этот напиток уже перекочевал из грязных подворотен на интеллигентские застолья. Она спросила мимоходом, играет ли хозяин на пианино. Тот виновато признался, что мама пыталась научить его музыке, но он был таким раздолбаем, что всячески избегал этого. О чем теперь искренне сожалеет. Инструмент остался как память о маме, Валерия тоже не играла. Тут же Глеб вспомнил, что надо включить магнитофон. Он отошел к подоконнику и, перебирая кассеты, вслух перечислял: Джо Дассен, Эдит Пиаф, Мирей Матье, Милен Фармер. Иветта удивилась его пристрастию к французским романтикам: музыкальные вкусы друг друга они еще не выясняли. Когда они проводили время у Иветты, фоном их встреч была случайная музыка из радиоприемника. Коллекция Глеба Иветте понравилась.
Она выбрала Джо Дассена, и Глеб поставил кассету. Грассирующие звуки французской речи поплыли на волнах ретромелодий. Пиво в кружках пенилось, как маленькое море, гипнотизируя лопающимися пузырьками. Оба тянули горьковатый напиток не торопясь. Глеб время от времени пополнял кружки, обмениваясь с Иветтой незначащими фразами, но многозначительными взглядами. Незаметно увлекся разговором и рассказал о своих планах. Он собирался всерьез заняться рекламой и освоить компьютерную графику. Глеб признался, что он лентяй и надеется переложить на компьютер всю рутинную работу. Иветта слушала вполуха. Главное для нее было находиться рядом с Глебом, и она одобряла все, что бы тот ни задумал.
Глебу опасения Иветты были непонятны. Он говорил, что она ведет себя как глупая девчонка. Пытался пригласить к себе. Объяснял, что Валерия всегда благосклонно принимала его женщин и даже начала подыскивать ему невесту. Эта фраза напугала Иветту: вряд ли она устроит сестру Глеба в качестве его жены. И потому боялась незнакомой Валерии пуще собственной дочери. Она опасалась предстать в ее глазах хищницей, прибравшей к рукам юного мальчика. Нелепые страхи Иветты выталкивали влюбленную пару в общественные места: на; выставки и в музеи. Но нет худа без добра: регулярное посещение вернисажей сблизило их в духовном плане. Эрудированный Глеб с воодушевлением рас сказывал о современных течениях в искусстве. Иветта радостно откликалась на эмоции, переполнявшие Глеба, и дополняла их собственными переживания ми. Однако в понимании живописи, как и новой литературы, она уступала Глебу. Так прежде пасовал перед ней Валентин. Но в отличие от самодовольно го ограниченного мужа Иветта переживала из-за своей несостоятельное™.
Почти все свободное время она посвящала Глебу они занимались в клубе, бродили по городу, посещали музеи, а главное — встречались наедине. Ни в каком ином обществе Иветта не нуждалась. Глеб, одна ко, стремился к большему — сказывались годы его вращения в богемных кругах. В детстве он трудно сходился со сверстниками, теперь же впал в иную крайность. Юноша не мыслил жизни без активных раз влечений, дискотек и недавно появившихся ночных клубов. Даже отойдя от сомнительной компании, он не утратил интереса к миру шумных удовольствий Иветту приохотить к тусовкам было невозможно. Она соглашалась иной раз посидеть в модном кафе, но ходить в ночные заведения отказывалась наотрез Клубиться ей было не к лицу и не по возрасту. И это оказался единственный пункт их расхождения.
Однако едва Амосов выплатил Глебу премию за удачно проведенную рекламную кампанию, Глеб купил два билета в престижный ночной клуб и вытащил-таки Иветту. Полумрак, скопище людей и громкая музыка обрушились на ее бедную голову. Она сразу увидела, что большинство посетителей, особенно посетительниц, — молодежь. Ей казалось, что тоненькие девочки в обтягивающих юбочках или мини-платьицах на узких бретельках смотрят на нее с пренебрежением. На самом деле им не было до Иветты никакого дела. Красотки приглядывались к мужчинам-одиночкам, среди последних попадались и солидные господа — иные были старше Иветты! — в отлично сшитых костюмах. Они шарили глазами по девичьим грудям, тоже не замечая Иветту. Хотя не заметить ее было трудно: среди посетителей она смотрелась белой вороной. Ее новое платье, купленное по случаю двадцатилетия окончания вуза — выпускники встречались в ресторане, — мало подходило для этого места. Иветта выбрала его с тем расчетом, чтобы после вечеринки надевать на работу. Поэтому и цвет, и фасон были строги: светло-серая шерсть, закрытый ворот, умеренная длина.
Счастливый Глеб не замечал обеспокоенности Иветты. Его то и дело окликали знакомые, спрашивали, как дела, приглашали за столик. Глеб не спешил присоединиться к ним, он просто кайфовал в знакомой атмосфере тусовки. Перед Глебом и Иветтой стояла бутылка кальвадоса, полагающаяся гостям бесплатно. Но алкоголь мало привлекал обоих. Глебу было весело и без него, а Иветта скучала даже после пары рюмок. Ее увлекло лишь наблюдение за Глебом, который раскрылся перед ней совсем в ином ракурсе.
— Тебя тут все знают, это немыслимо! — воскликнула Иветта. — А еще жаловался, что у тебя нет друзей. Хотел меня разжалобить?
— Я сам не понимаю, как так получается, — задумался Глеб. — С одной стороны, в компании у меня чувство одиночества обостряется, я понимаю, что не такой, как все. А с другой — меня влечет эта атмосфера радости, безумия, бездумности. Я как отпускник на пляже: уже дымлюсь от солнца, но с моря не ухожу. А тебе здесь совсем не нравится?
— Ну почему же? — дипломатично отозвалась Иветта.
Постепенно и ее начал затягивать этот фантасмагорический мир. Хотя Иветта и понимала, что она здесь чужая. На сцене Дефилировали трансвеститы. К ее удивлению, здесь отсутствовали знакомые по эстраде шаржированные персонажи с накладными бюстами и волосатыми ногами. Стройные красивые юноши в эротических одеяниях томно изгибались в свете прожекторов под звуки электронной музыки. В этом даже прослеживалась какая-то эстетика, но эстетика нездоровая, противоестественная. Царила суетная атмосфера бесконечного веселья. В зал то и дело впрыскивался искусственный туман — перемешиваясь с табачным дымом, он заволакивал все вокруг. Из тумана тут и там показывались головы — это изощрялись в быстрых танцах девушки и ребята. Какая-то красотка схватила Глеба за руку и потащила в круг, где все танцевали вместе и каждый сам по себе. Глеб немного попрыгал, вернулся к столику и потянул за собой Иветту. Из-за грохота музыки она не расслышала слов, но догадалась, что он зовет присоединиться к танцующим. Наконец и она, подчиняясь быстрому ритму музыки, влилась в танцевальный вихрь. И случилось чудо! То, что не могло сделать вино, свершил танец. Иветта забыла о возрасте, раскрепостилась и почувствовала себя молодой и задорной, какой не была даже в юности.
К середине ночи Иветта ощутила усталость. В помещении было жарко, душно, накурено. Продолжала бить по голове громкая музыка. Но Иветта не хотела лишать Глеба удовольствия и не настаивала на уходе. Напротив, она старалась казаться оживленной, теперь уже превозмогая утомление. С Глебом ей хорошо, только хватило бы сил дожить до утра! Надо сделать паузу, немного отдышаться. Но где найти тихое место в этом содоме? Чтобы Глеб не обиделся, она предложила:
— Глеб, хочешь я тебе стихи почитаю? Только пойдем где потише. Здесь найдется спокойное место?
— Стихи? — удивился Глеб. — Сейчас? Подожди, Веточка, сообразим.
Глеб отошел к стойке бара и купил кока-колы. Затем, удерживая в руке сразу две бутылки, вывел Иветту из общего зала. В коридоре, перед входом в казино, они нашли свободный диванчик. Сюда грохочущая музыка доносилась как сквозь вату. Потягивая колу, Глеб приготовился слушать. Иветта тихим размеренным голосом прочитала несколько стихотворений Ахматовой. Глеб прервал ее:
— А теперь давай что-нибудь свое. Наши отношения не подтолкнули тебя к новым поэмам? Я же знаю, поэты свои чувства переживают параллельными потоками — в жизни и на бумаге. Я не прав?
Иветта задумалась. Она не написала ни одного стихотворения, посвященного Глебу. Ее стихи порождала только безответная любовь, петь о счастье она еще не научилась.
Иветта улыбнулась, вспомнив строчки, когда-то предназначенные Владимиру. Почему бы не прочитать их сейчас?
Ты — цветущий тюльпан, любимый,
Рядом бабочкой трепещу.
Мне бы, глупой, промчаться мимо,
Но вдали от тебя — грущу.
— Неужели я напоминаю тебе бездушный тюльпан, цветок без аромата и жизненного горения? Признавайся, кому ты писала эти стихи? — ревниво спросил Глеб.
Иветта в очередной раз подивилась тонкому наитию Глеба. Он почувствовал холодность этого тюльпана, воплощение эгоизма и самовлюбленности. Имен но таким был Владимир. Глеб иной. Но она снова, как в юности, трепещет мотыльком.
— Угадал, эти стихи написаны давно. Но тюльпан не обязательно холоден и эгоистичен. Вообще-то это очень красивый цветок. Я очень люблю тюльпаны, особенно белые.
Глеб не принял объяснений. Его задело, что стихотворение посвящено другому. Иветта никогда не рассказывала ему о предшествующих мужчинах. Изредка упоминала мужа, и только.
— Веточка, скажи честно: сколько мужчин у тебя было до меня?
Этот вопрос смутил Иветту еще больше, чем предыдущий. Единственным мужчиной, с которым она делила постель, был Валентин. Но предстать перед Глебом ветхозаветной теткой, до сих пор не имевшей ни одного любовника, ей было неловко Да он и не поверит! Сексуальная революция диктовала другие нормы, а Глеб был молод и, значит, принимал их. Поэтому Иветта, занося себя в разряд продвинутых и современных, шутливо подняла ладонь:
— Пятерни хватит для счета!
Глеба ответ удовлетворил. Мимолетная ревность отступила. Если ты пятый в жизни сорокалетней женщины — это нормально. Глеб не поверил бы Иветте, скажи она правду, — что он ее первая настоящая любовь и, по сути, первый мужчина.
Они пробыли в клубе до закрытия. Глеб успел сыграть несколько партий на бильярде и просадить часть денег на игровых автоматах. Но несколько купюр в его бумажнике осталось. Когда они входили в только что открывшееся метро, он купил в вестибюле для Иветты букет белых тюльпанов.
* * *
Для Иветты ночь в клубе была подобна непосильному марафону. Несколько дней она приходила в себя, у нее даже поднялась температура, хотя это могло быть простым совпадением: в городе начиналась эпидемия гриппа. Едва она выздоровела, как Глеб позвонил с новым предложением: сестра уехала в Москву, им ничто не мешает провести ближайшие выходные у него дома. Глеб давно приглашал Иветту к себе, но она упорно отказывалась, опасаясь встреч с Валерией. Однако ей было интересно посмотреть, как живет избранник. Жилище всегда много сообщает о хозяине, даже выдает его тайны.. тому же Глеб хотел похвастаться собственноручно сделанным ремонтом, так что отказаться от визита Иветта не имела права.
В субботу днем Иветта решилась. Глеб, как и она, жил на набережной Фонтанки. Дом Иветты находился у истока реки, напротив Летнего сада, а Глеб обитал ближе к деловому центру, за Аничковым мостом. Иветта шла пешком по узенькому тротуарчику рядом с парапетом и отсчитывала гранитные тумбы, чередующиеся с просветами чугунной решетки. К чему этот странный счет? Иветта пыталась отогнать назойливую мысль, что совершает нечто неприличное. Страшно вообразить: женщина идет к мужчине домой, чтобы заниматься там любовью. А вот принимая Глеба у себя, она не испытывала стесненности. И в этом не было никакой логики.
Насчитав триста столбиков, Иветта почти приблизилась к цели. Последний ориентир на ее пути — дворец Белосельских-Белозерских. Пурпурный фасад с гипсовыми венками над окнами напомнил ей другой период жизни: за этими стенами школьницу Иветту принимали в комсомол — в советское время здесь находился райком партии. Ныне в здании располагался международный культурный центр. Дворец оказался зримым воплощением перемен в обществе: казарменный устав молодежной организации сменился свободомыслием сегодняшнего дня. Едва Иветта обнаружила это любопытное совпадение, как ее внимание привлекла толпа зевак на Аничковом мосту. Проследив за их взглядами, она посмотрела под мост, на тонкий лед. Там на серой, талой пластине лежал раскрытый кошелек, из которого высовывались зеленоватые бумажки. Пронесся слух, что это доллары, — назывались невероятные суммы. Какой-то мужичок пытался подцепить сокровище удочкой. Наконец ему это удалось. Прямо перед глазами Иветты в воздухе промелькнул влажный кошелек, и тут же из него посыпались купюры. Люди бросились их ловить. Несколько стодолларовых бумажек упало к ногам Иветты. Она с любопытством взглянула на них и сразу заметила, что это грубая фальшивка, сработанная на ксероксе: обратная сторона оказалась белой! Был ли брошенный на лед бумажник следом преступного умысла или невинным розыгрышем, для Иветты осталось загадкой. В жизни происходит много чудных вещей. Иветта решила позабавить Глеба этой историей и последовала дальше. Вот наконец и его дом. Высоченная, в три этажа арка, за которой открывалась анфилада проходных дворов. Иветта вошла под высокий свод как в храм. Нужный подъезд она нашла быстро. На площадке третьего этажа остановилась, опасливо оглянулась. К чему эти предосторожности? И она, и Глеб свободны, бояться ей абсолютно некого. Но Иветтой владел глубоко засевший страх перед общественным мнением. Она нажала кнопку звонка. Глеб открыл не спрашивая.
— Валерия не вернулась? — шепотом спросила Иветта, едва войдя в прихожую.
— Что ты, трусишка, какая Валерия? Она приедет только завтра.
— А вдруг сегодня?
Глеб запер дверь на задвижку, чтобы успокоить Иветту.
— Мы одни, никто нам не помешает.
Иветта немного успокоилась, сняла пальто. Глеб устроил его поверх какого-то плаща: все крючки на вешалке были заняты. Рядом с теплой одеждой пылились летние куртки, будто в доме не было шкафов. Беспорядок поразил Иветту. Но впереди ее ждали новые сюрпризы.
Глеб приветливо распахнул дверь комнаты:
— Добро пожаловать в мои хоромы.
Иветта остановилась на пороге, пораженная видом узкой комнаты. Одна длинная стена представляла большой, от пола до потолка, коллаж — мозаика вырезанных из журналов картинок, кричаще ярких и разнообразных. Они примыкали друг к другу, как клетки на шахматной доске. Здесь были фигуры мотоциклистов в красных шлемах, обнаженных красоток, лыжников, навечно застывших в полете над трамплином. На первый взгляд, это собрание казалось хаотичным, но Иветта почувствовала какую-то объединяющую идею, хотя вряд ли смогла бы выразить ее словами. Оформление другой стены Глеб, по-видимому, еще не завершил, она была обклеена газетами.
— Что, затянулся твой ремонт, Глеб? — сочувственно спросила Иветта, кивнув на газеты.
Глеб загадочно улыбнулся. Затем попросил Иветту присмотреться. Гостья снова окинула взглядом газетную стену. Повернула голову так и этак Оказывается, газеты были не промежуточным этапом, а составляли часть обновленного интерьера Строки и заголовки, приклеенные под одинаковым углом, создавали ощущение косых струй дождя. И последний изыск, подмеченный Иветтой, — большие рыжие тараканы. Нарисованные Глебом, они ползли по газетным струям, являя собой вечное движение жизни.
— Что, живых насекомых не хватает? — покачала головой Иветта.
Глеб предложил присесть, Иветта устроилась на тахте. Торцовые стены были оформлены стандартно одна завешена ковром, пространство другой занимало окно. Все прочее — беспорядочная груда аудио кассет и каких-то коробок на подоконнике, стопке книг на крышке пианино, магнитофон, почему-то стоящий на полу, — уже не удивляло Иветту. Она поняла, таким и должно быть жилище художника Однако сама жить в таком хаосе не смогла бы. Глеб заметил ее замешательство:
— Видишь, какой порядок! Сегодня все утро старался, убирал. Ладно, прошу к столу.
Он пододвинул к тахте журнальный столик с немудреной снедью. Поначалу Иветта даже не заметила его. Посреди банок со шпротами, тарелок с неровно нарезанным сыром и упаковкой крабовых палочек стояли две пивные керамические кружки. Глеб сбегал на кухню и принес из холодильника две запотевшие бутылки. Пиво не удивило Иветту, этот напиток уже перекочевал из грязных подворотен на интеллигентские застолья. Она спросила мимоходом, играет ли хозяин на пианино. Тот виновато признался, что мама пыталась научить его музыке, но он был таким раздолбаем, что всячески избегал этого. О чем теперь искренне сожалеет. Инструмент остался как память о маме, Валерия тоже не играла. Тут же Глеб вспомнил, что надо включить магнитофон. Он отошел к подоконнику и, перебирая кассеты, вслух перечислял: Джо Дассен, Эдит Пиаф, Мирей Матье, Милен Фармер. Иветта удивилась его пристрастию к французским романтикам: музыкальные вкусы друг друга они еще не выясняли. Когда они проводили время у Иветты, фоном их встреч была случайная музыка из радиоприемника. Коллекция Глеба Иветте понравилась.
Она выбрала Джо Дассена, и Глеб поставил кассету. Грассирующие звуки французской речи поплыли на волнах ретромелодий. Пиво в кружках пенилось, как маленькое море, гипнотизируя лопающимися пузырьками. Оба тянули горьковатый напиток не торопясь. Глеб время от времени пополнял кружки, обмениваясь с Иветтой незначащими фразами, но многозначительными взглядами. Незаметно увлекся разговором и рассказал о своих планах. Он собирался всерьез заняться рекламой и освоить компьютерную графику. Глеб признался, что он лентяй и надеется переложить на компьютер всю рутинную работу. Иветта слушала вполуха. Главное для нее было находиться рядом с Глебом, и она одобряла все, что бы тот ни задумал.