— Ха-ха. Скажи еще, пирожки стряпала. Я сам ее тогда провожал в клинику. Она знает, что на меня в любом деле положиться можно.
Глеб ошарашенно смотрел на соперника. Алексей невозмутимо курил, с тайным злорадством наблюдая за реакцией Глеба. Тот тоже закурил, пытаясь осмыслить услышанное:
— Зачем? Ведь ей уже двадцать восемь. Самое время рожать. И я бы против ребенка не возражал. Почему она мне ничего не сказала?
Глеб вдруг почувствовал странное чувство потери, будто этот младенец сейчас родился и внезапно умер. В браке с Иветтой Глеб убедил себя, что ребенок ему не нужен, что это обуза. Но оказывается, в нем жило тайное, глубоко запрятанное желание иметь свое продолжение. Аня, Анька, что ж ты наделала! Слова Алексея вернули его к действительности:
— У Анны другие планы. Осенью она собирается защищать диссертацию, ей светит должность доцента.
— А почему я должен верить, что это был мой ребенок?
— Во-первых, она сама сказала. Во-вторых, меня она к себе в обнаженном, так сказать, виде не допускала.
Глеб вспомнил сумасшедшую пляску на лестнице — вряд ли Анна тогда думала о предохранении…
— Значит, ты хочешь ее вернуть?
— А это уж не твое дело, — грубо обрезал Алексей. — Ты только кайф ломаешь нашей компании Вот Ромка был — другое дело…
— Роман? Участвовал в ваших вакханалиях?
— Не все же такие правильные комсомольцы, как ты.
— При чем здесь комсомольцы? Ты, поди, живого комсомольца не видел?
— Верно, для комсомольца ты староват будешь. В общем, отвали от Анны.
— Меня твои угрозы не испугают, только самому неохота мараться с вами. Передай Анне, чтобы больше меня не зазывала.
Глеб обогнул громоздкую, как комод, фигуру Алексея и продолжил путь к своему дому.
16
17
Глеб ошарашенно смотрел на соперника. Алексей невозмутимо курил, с тайным злорадством наблюдая за реакцией Глеба. Тот тоже закурил, пытаясь осмыслить услышанное:
— Зачем? Ведь ей уже двадцать восемь. Самое время рожать. И я бы против ребенка не возражал. Почему она мне ничего не сказала?
Глеб вдруг почувствовал странное чувство потери, будто этот младенец сейчас родился и внезапно умер. В браке с Иветтой Глеб убедил себя, что ребенок ему не нужен, что это обуза. Но оказывается, в нем жило тайное, глубоко запрятанное желание иметь свое продолжение. Аня, Анька, что ж ты наделала! Слова Алексея вернули его к действительности:
— У Анны другие планы. Осенью она собирается защищать диссертацию, ей светит должность доцента.
— А почему я должен верить, что это был мой ребенок?
— Во-первых, она сама сказала. Во-вторых, меня она к себе в обнаженном, так сказать, виде не допускала.
Глеб вспомнил сумасшедшую пляску на лестнице — вряд ли Анна тогда думала о предохранении…
— Значит, ты хочешь ее вернуть?
— А это уж не твое дело, — грубо обрезал Алексей. — Ты только кайф ломаешь нашей компании Вот Ромка был — другое дело…
— Роман? Участвовал в ваших вакханалиях?
— Не все же такие правильные комсомольцы, как ты.
— При чем здесь комсомольцы? Ты, поди, живого комсомольца не видел?
— Верно, для комсомольца ты староват будешь. В общем, отвали от Анны.
— Меня твои угрозы не испугают, только самому неохота мараться с вами. Передай Анне, чтобы больше меня не зазывала.
Глеб обогнул громоздкую, как комод, фигуру Алексея и продолжил путь к своему дому.
16
Алексей окончательно раскрыл Глебу глаза на Анну. Какое-то время после групповой интимной игры Глеб полагал, что Анна исправится, насытив женское любопытство. Он и сам по молодости много глупостей совершил — чего стоит история с наркотиками! Но легкомысленно загубленный Анной ребенок — это уже не игра, не шутки. Это — жизненная позиция. И позиция, в корне расходящаяся с мировоззрением Глеба: серьезными вещами Глеб не играл. Напрасно он не удержал Иветту, увлекшись Анной. Солидные мужчины ведут себя осмотрительнее. Для них семья — неприкосновенна.
Теперь Глеб думал лишь о том, как восстановить отношения с Иветтой. Он вспоминал, как купался в ее ласках. И всегда был для нее единственным, самым желанным: сыном и мужем в одном лице. Конечно, она немолода, но и он уже переступил порог зрелости. Зрелости! Глеб усмехнулся. Попался как юнец на крючок, заброшенный Анной в виртуальный мир. Как она рассуждала о высоком искусстве, о смысле жизни и неземной любви! Иветта и слов таких не знала. Даже в стихах ее он не встречал ничего подобного. Вообще, творчество жены он не принимал всерьез. Но, снова и снова перелистывая ее последний сборник, Глеб все глубже проникал в чувства жены, всплывающие за простыми строками. Теперь он понял: они — не примитивны. Примитивной извращенкои оказалась философствующая Анна.
И Анну он готов был вычеркнуть из жизни. Но как вернуть Иветту? Почему она ушла к Бузыкину? До сих пор Глеб не находил этому никакого объяснения А что, если она что-нибудь узнала про его отношения с Анной? Например, о совместной поездке в Испанию? А может, Анна сама постаралась, чтобы тайное стало явным? Она способна на любое коварство!
Глеб искал повод для встречи с Иветтой, блуждая затуманенным взглядом по комнате. Тут же глаза его наткнулись на ее сборник Ахматовой. Вот и отлично! Он вернет Иветте ее любимую книгу, а заодно и себя. Глеб решил узнать у Петра, когда Иветта будет в бассейне наверняка, и нагрянуть без предупреждения. Но визит пришлось отложить. Выяснилось, .что Иветта взяла отпуск: у Бузыкина обострилась болезнь, и его снова положили в больницу. Иветта опять дежурит при нем.
Передышка, дарованная Бузыкину между двумя госпитализациями, была обременена непроходящими болями внизу живота. Он отгонял пугающие мысли, но отогнать страдания было не в его силах. С каждым днем самочувствие Бузыкина ухудшалось. Однажды он издал долгий нечеловеческий крик и медленно сполз по стене. Иветта вызвала неотложку, и, как оказалось, вовремя: опухоль защемила какой-то нерв. Больного отвезли в больницу и сразу положили на операционный стол. И снова он получил отсрочку! Очередной кризис миновал, но за будущее врачи не ручались. Они так и сказали: «Если организм больного поможет нам, то мы еще поборемся. Но болезнь пустила глубокие корни». Иветта позвонила дочери Бузыкина, передала слова доктора. Та не замедлила примчаться. У нее были свои опасения: и квартира не переоформлена на ее имя, и машина в подвешенном состоянии, а тут еще «эта женщина». Наследница решительно отогнала Иветту от постели больного, заявив, что сама будет ухаживать за отцом. А вскоре вообще запретила Иветте появляться в больнице, опасаясь, что «эта женщина» обойдет семью и завладеет имуществом. Визиты адвоката, нотариуса — все проходило без участия Иветты.
Оставшись не у дел, Иветта снова вышла на работу. И как раз вовремя: хозяева уже подыскивали ей замену. Миниатюрный аквапарк через неделю открывался после реконструкции, и все служащие должны были быть на своих местах. Иветту сразу подключили к уборке. Строители еще устраняли последние недоделки, а работники бассейна уже мыли, скребли, драили стены и полы, готовясь встретить первых посетителей.
Едва Иветта появилась на работе, Петр просигнализировал Глебу. Однако болезнь Бузыкина сбила оптимизм молодого человека, напомнив, что у Иветты теперь своя, отдельная жизнь. Он не был уверен, что бывшая жена обрадуется его появлению. Глеб позвонил ей и, волнуясь, сказал, что хочет завезти книжку Ахматовой и обсудить развод. В суде уже готовилось предварительное слушание, но Глеб надеялся, что уговорит Иветту отозвать заявление. Она же решила, что Глеб хочет ускорить развод. Она холодно сообщила, что все сделает как надо. Что же касается Ахматовой, добавила Иветта, то она готова подарить книжку Глебу, об этом он может не беспокоиться.
Глеб не стал по телефону сообщать о своих новых намерениях, решив обсудить все при встрече. Он назвал день и час приема судьи.
— Хорошо, встретимся в два часа в районном суде.
Однако разговор в казенных стенах не сулил Глебу успеха. Чтобы уговорить Иветту повременить с разводом, требовалась иная обстановка. Он предложил:
— Может, нам встретиться чуть раньше, в Летнем саду? Обсудим некоторые вопросы, а там до здания суда — рукой подать.
— Ты о квартире?
— И о квартире тоже. Приходи на наше место, к пруду.
В этот день оказалось неожиданно много гуляющих. На юбилейные торжества в Петербург съехались туристы со всех концов света, и многие из них хотели осмотреть Летний сад: он был почти ровесником города и отмечался во всех путеводителях. Глеб с Иветтой не ожидали такого столпотворения. Рядом с прудом не оказалось ни единой свободной скамейки.
— Ну, облом! — воскликнул Глеб. — Давай к Лебяжьей канавке спустимся, оторвемся от масс.
Вопреки названию в короткой прямолинейной протоке никакие лебеди не плавали. Прорытая в углублении между крутых берегов, она отделяла сад от шумной магистрали, по которой непрерывным потоком неслись автомобили. Место совсем не располагало к лирическому разговору, зато тут было безлюдно. Травянистый склон вел прямо к воде. Глеб осторожно спустился сам и подал руку Иветте. Они присели на краю склона, упираясь ногами в низкий каменный бордюрчик.
Полуденное майское солнце светило ярко, но почти не грело. Весна стояла прохладная. Однако в груди Иветты постепенно разгорался жар: последнее свидание волнует почти так же, как и первое. А Иветта полагала, что сидит рядом с Глебом в последний раз. Он же думал иначе: это начало — начало нового витка отношений, и от сегодняшнего дня зависит то, как сложится их будущее. Как только недоразумения разрешатся, все станет как прежде. И даже лучше.
— Вета, признайся, ты ушла к Бузыкину, чтобы попугать меня. Я был недостаточно внимателен к тебе?
Глеб, как и большинство людей, судил по себе: он-то месяц назад ушел от Анны, чтобы наказать ее!
— Пугать тебя? По-моему, ты не из пугливых. И сам бросил меня первый!
— Я?! Но сначала ты не оставила мне выбора. С Анной потом уже вышло, как-то случайно.
— Ой ли! А не поменять ли нам местами «потом» и «сначала»?
Глеб дернул ногой, которой опирался о бордюр, и чуть не скатился в воду. Опасение, что Иветта узнала о его связи с Анной, подтвердилось. Несколько месяцев он отгонял от себя эту мысль: позиция несведущего была удобнее. Глеб снова поерзал на склоне, устраиваясь поудобнее. Наконец сказал:
— Тебе кто-то наплел о нас с Анной?
— В этом нужды не было, милый Глебушка. — Последний язык пламени лизнул сердце Иветты и внезапно погас, залитый горестным воспоминанием и словами Глеба. Беззастенчивая ложь убивает любовь сильнее измены. Иветта чуть отстраненно, будто говорила о ком-то другом, продолжила: — Я своими глазами видела спектакль, разыгранный тобою и Аней на лестнице… Тогда… в день моего юбилея.
— Какой спектакль? Ты о чем? — Сразу выбраться из трясины лжи Глебу было непросто.
— Разве возможные зрители не подогревали вашу страсть? — усмехнулась Иветта. — На лестнице, где то и дело ходят люди, трудно остаться незамеченными.
Сейчас Глеб мог согласиться с Иветтой. Видимо, так оно и было. Анну воспаляла мысль об опасности, но он, Глеб, лишь шел у нее на поводу. Он повернулся к Иветте и прижался головой к ее животу.
— Иветта, прости. Это был последний всплеск моего мальчишества.
— Не слишком ли, Глеб, ты задержался в мальчиках? — Иветта равнодушно провела по его начинающим седеть волосам. — В сорок лет и мужчиной пора становиться. Впрочем, мне нет больше дела до твоих всплесков.
— Что мне сделать для тебя, Веточка, как заслужить прощение? — Глеб выпрямился и умоляюще посмотрел на Иветту.
В этот момент по крутому склону скатился большой резиновый мяч и плюхнулся в воду. Послышался плач малыша. Не раздумывая, Глеб скинул ботинки и прыгнул за мячом. Спустя минуту он вскарабкался на гранитный бордюр вместе с мячом. Иветта не успела ни испугаться, ни рассердиться: Глеб стоял перед ней уже насквозь промокший. Вода стекала с его волос, лица. Он машинально слизывал ее с губ. Отец упустившего мяч ребенка поблагодарил Глеба, не скрывая удивления: зачем сигать в воду? Мяч можно было пригнать к берегу палкой и достать, не замочив руки: канал узкий, вода стоит прямо у низкого бортика.
— Глеб, дурашка, — засуетилась Иветта, тотчас забыв о своих обидах. — Снимай скорее одежду, а то простудишься. Здесь такой ветер!
Глеб, счастливый от порции адреналина, но уже начавший замерзать, стянул брюки и свитер. На улице было плюс четырнадцать, высушить одежду явно не удастся. Однако солнце в помощь Глебу вышло из-за тучи. Пока он энергично махал руками и подпрыгивал на месте, Иветта сбегала к ларьку, стоящему за оградой парка, и купила два пирожка и горячий кофе в бумажном стаканчике. Стараясь не пролить обжигающий руки напиток, принесла его Глебу. Подкрепившись, тот снова повеселел. Тем временем трусы и майка немного подсохли, и Глеб решил бежать домой. Обычный бегун-физкультурник — такие в центре города встречаются. Поход в суд пришлось перенести на другой день.
— Ладно, горемыка, — Иветта разговаривала с Глебом как с ребенком, — встретимся завтра.
— А знаешь, я ушел от Анны, совсем, — объявил он. Об этом своем достижении он был обязан доложить Иветте. — Может, мы вообще отменим наш развод?
— Глеб, милый, ты можешь уходить и приходить сколько тебе вздумается, но я ухожу только один раз.
— Значит, ты не вернешься ко мне? — с обидой протянул Глеб.
— Даже если бы у меня возникло такое желание, я себе уже не принадлежу. Бузыкину я нужна больше, чем… тебе, Глеб.
— Петр говорил, что у Бузыкина дело плохо. Это так?
— Во всяком случае, я сделаю все, чтобы его вытащить. Или хотя бы облегчить страдания.
— Но ты же не любишь его, а, Вета? Ты по-прежнему думаешь обо мне!
— После ведра лжи, что ты сегодня вылил на меня… я тебя почти ненавижу.
И это «почти», как и «ненавижу» давало Глебу толику надежды. Он тотчас усилил наступление:
— Вета, извини, но завтра мы в суд не пойдем. Ты забыла, какой завтра день?
Забыть о предстоящем дне было решительно невозможно. И радио, и телепередачи, и транспаранты-растяжки на улицах напоминали, что именно завтра, 27 мая — день основания города. На этот день власти наметили массовые гулянья. Глеб продолжил:
— Трехсотлетие, сама понимаешь, раз в триста лет бывает. Не будем же мы омрачать этот день судебными дрязгами.
— Хорошо. Давай в другой день, но желательно на этой неделе, пока Бузыкин не выписался из больницы. Да и в бассейне 1 июня открытие. Тогда мне с работы будет не вырваться.
— Иветта?.. — Глеб совсем оробел от ее делового тона.
—Да?
— У меня последняя просьба. Пойдем вместе на праздничное гулянье, на Неву!
— Гулянье? Я уже лет сто не хожу на массовые мероприятия, с тех пор как институт окончила. По телевизору я смогу увидеть гораздо больше.
— Нет, телевизор с живыми картинками не сравнится! — возразил Глеб. — Салюты, фейерверки — само собой. Однако на этот раз будет нечто особенное: лазерное шоу Хиро Ямагаты. Это надо видеть!
— А что это такое?
— Я и сам толком не знаю. Это дитя физики и живописи. В небе с помощью цветных лазерных лучей второй Петербург поплывет: Исаакий, Адмиралтейство и сам Петр. Так говорят.
— Да. Интересно посмотреть.
— И я о том же.
Иветта задумалась. Предложение Глеба было заманчиво. Одной бродить в толпе не с руки. А посмотреть праздничный город с Глебом — почему бы и нет? Вероятно, это будет их последняя прогулка: дальше лучи их жизни разойдутся окончательно. Иветта вдруг почувствовала себя свободной и от обид, и от горестного чувства разлуки, томившего ее многие месяцы. Сработал известный закон перехода количества в качество: горы переживаний обратились в зияющую пустоту. Иветта вновь посмотрела на Глеба и увидела его новым, посторонним взглядом. Он подпрыгивал перед ней в зелено-белых полосатых трусах и высохшей майке, худой, с впалой грудью. Отличник-ботаник на уроке физкультуры. Разве такого можно воспринимать всерьез?
— Пойдем, Глеб Алексеевич! — махнула рукой Иветта.
На этом пикник завершился. Глеб сложил мокрый костюм в пластиковый пакет и рысцой затрусил в сторону дома.
Теперь Глеб думал лишь о том, как восстановить отношения с Иветтой. Он вспоминал, как купался в ее ласках. И всегда был для нее единственным, самым желанным: сыном и мужем в одном лице. Конечно, она немолода, но и он уже переступил порог зрелости. Зрелости! Глеб усмехнулся. Попался как юнец на крючок, заброшенный Анной в виртуальный мир. Как она рассуждала о высоком искусстве, о смысле жизни и неземной любви! Иветта и слов таких не знала. Даже в стихах ее он не встречал ничего подобного. Вообще, творчество жены он не принимал всерьез. Но, снова и снова перелистывая ее последний сборник, Глеб все глубже проникал в чувства жены, всплывающие за простыми строками. Теперь он понял: они — не примитивны. Примитивной извращенкои оказалась философствующая Анна.
И Анну он готов был вычеркнуть из жизни. Но как вернуть Иветту? Почему она ушла к Бузыкину? До сих пор Глеб не находил этому никакого объяснения А что, если она что-нибудь узнала про его отношения с Анной? Например, о совместной поездке в Испанию? А может, Анна сама постаралась, чтобы тайное стало явным? Она способна на любое коварство!
Глеб искал повод для встречи с Иветтой, блуждая затуманенным взглядом по комнате. Тут же глаза его наткнулись на ее сборник Ахматовой. Вот и отлично! Он вернет Иветте ее любимую книгу, а заодно и себя. Глеб решил узнать у Петра, когда Иветта будет в бассейне наверняка, и нагрянуть без предупреждения. Но визит пришлось отложить. Выяснилось, .что Иветта взяла отпуск: у Бузыкина обострилась болезнь, и его снова положили в больницу. Иветта опять дежурит при нем.
Передышка, дарованная Бузыкину между двумя госпитализациями, была обременена непроходящими болями внизу живота. Он отгонял пугающие мысли, но отогнать страдания было не в его силах. С каждым днем самочувствие Бузыкина ухудшалось. Однажды он издал долгий нечеловеческий крик и медленно сполз по стене. Иветта вызвала неотложку, и, как оказалось, вовремя: опухоль защемила какой-то нерв. Больного отвезли в больницу и сразу положили на операционный стол. И снова он получил отсрочку! Очередной кризис миновал, но за будущее врачи не ручались. Они так и сказали: «Если организм больного поможет нам, то мы еще поборемся. Но болезнь пустила глубокие корни». Иветта позвонила дочери Бузыкина, передала слова доктора. Та не замедлила примчаться. У нее были свои опасения: и квартира не переоформлена на ее имя, и машина в подвешенном состоянии, а тут еще «эта женщина». Наследница решительно отогнала Иветту от постели больного, заявив, что сама будет ухаживать за отцом. А вскоре вообще запретила Иветте появляться в больнице, опасаясь, что «эта женщина» обойдет семью и завладеет имуществом. Визиты адвоката, нотариуса — все проходило без участия Иветты.
Оставшись не у дел, Иветта снова вышла на работу. И как раз вовремя: хозяева уже подыскивали ей замену. Миниатюрный аквапарк через неделю открывался после реконструкции, и все служащие должны были быть на своих местах. Иветту сразу подключили к уборке. Строители еще устраняли последние недоделки, а работники бассейна уже мыли, скребли, драили стены и полы, готовясь встретить первых посетителей.
Едва Иветта появилась на работе, Петр просигнализировал Глебу. Однако болезнь Бузыкина сбила оптимизм молодого человека, напомнив, что у Иветты теперь своя, отдельная жизнь. Он не был уверен, что бывшая жена обрадуется его появлению. Глеб позвонил ей и, волнуясь, сказал, что хочет завезти книжку Ахматовой и обсудить развод. В суде уже готовилось предварительное слушание, но Глеб надеялся, что уговорит Иветту отозвать заявление. Она же решила, что Глеб хочет ускорить развод. Она холодно сообщила, что все сделает как надо. Что же касается Ахматовой, добавила Иветта, то она готова подарить книжку Глебу, об этом он может не беспокоиться.
Глеб не стал по телефону сообщать о своих новых намерениях, решив обсудить все при встрече. Он назвал день и час приема судьи.
— Хорошо, встретимся в два часа в районном суде.
Однако разговор в казенных стенах не сулил Глебу успеха. Чтобы уговорить Иветту повременить с разводом, требовалась иная обстановка. Он предложил:
— Может, нам встретиться чуть раньше, в Летнем саду? Обсудим некоторые вопросы, а там до здания суда — рукой подать.
— Ты о квартире?
— И о квартире тоже. Приходи на наше место, к пруду.
* * *
Постоянные посетители Летнего сада пресыщены созерцанием античных скульптур, их тянет к живому. На заре своих отношений Иветта и Глеб встречались в противоположной от парадного входа стороне — у Карпиева пруда, где плавала царственная пара лебедей, находящихся под опекой администрации сада. Чуть в отдалении по зеркальной поверхности воды сновали утки-беспризорницы. Все как в жизни: одних кормят с ладони, другие перебиваются сами, как могут. Иветта восхищалась белоснежным оперением благородных птиц, но сочувствовала залетным серым бедняжкам. В нынешнем своем состоянии сочувствовала вдвойне.В этот день оказалось неожиданно много гуляющих. На юбилейные торжества в Петербург съехались туристы со всех концов света, и многие из них хотели осмотреть Летний сад: он был почти ровесником города и отмечался во всех путеводителях. Глеб с Иветтой не ожидали такого столпотворения. Рядом с прудом не оказалось ни единой свободной скамейки.
— Ну, облом! — воскликнул Глеб. — Давай к Лебяжьей канавке спустимся, оторвемся от масс.
Вопреки названию в короткой прямолинейной протоке никакие лебеди не плавали. Прорытая в углублении между крутых берегов, она отделяла сад от шумной магистрали, по которой непрерывным потоком неслись автомобили. Место совсем не располагало к лирическому разговору, зато тут было безлюдно. Травянистый склон вел прямо к воде. Глеб осторожно спустился сам и подал руку Иветте. Они присели на краю склона, упираясь ногами в низкий каменный бордюрчик.
Полуденное майское солнце светило ярко, но почти не грело. Весна стояла прохладная. Однако в груди Иветты постепенно разгорался жар: последнее свидание волнует почти так же, как и первое. А Иветта полагала, что сидит рядом с Глебом в последний раз. Он же думал иначе: это начало — начало нового витка отношений, и от сегодняшнего дня зависит то, как сложится их будущее. Как только недоразумения разрешатся, все станет как прежде. И даже лучше.
— Вета, признайся, ты ушла к Бузыкину, чтобы попугать меня. Я был недостаточно внимателен к тебе?
Глеб, как и большинство людей, судил по себе: он-то месяц назад ушел от Анны, чтобы наказать ее!
— Пугать тебя? По-моему, ты не из пугливых. И сам бросил меня первый!
— Я?! Но сначала ты не оставила мне выбора. С Анной потом уже вышло, как-то случайно.
— Ой ли! А не поменять ли нам местами «потом» и «сначала»?
Глеб дернул ногой, которой опирался о бордюр, и чуть не скатился в воду. Опасение, что Иветта узнала о его связи с Анной, подтвердилось. Несколько месяцев он отгонял от себя эту мысль: позиция несведущего была удобнее. Глеб снова поерзал на склоне, устраиваясь поудобнее. Наконец сказал:
— Тебе кто-то наплел о нас с Анной?
— В этом нужды не было, милый Глебушка. — Последний язык пламени лизнул сердце Иветты и внезапно погас, залитый горестным воспоминанием и словами Глеба. Беззастенчивая ложь убивает любовь сильнее измены. Иветта чуть отстраненно, будто говорила о ком-то другом, продолжила: — Я своими глазами видела спектакль, разыгранный тобою и Аней на лестнице… Тогда… в день моего юбилея.
— Какой спектакль? Ты о чем? — Сразу выбраться из трясины лжи Глебу было непросто.
— Разве возможные зрители не подогревали вашу страсть? — усмехнулась Иветта. — На лестнице, где то и дело ходят люди, трудно остаться незамеченными.
Сейчас Глеб мог согласиться с Иветтой. Видимо, так оно и было. Анну воспаляла мысль об опасности, но он, Глеб, лишь шел у нее на поводу. Он повернулся к Иветте и прижался головой к ее животу.
— Иветта, прости. Это был последний всплеск моего мальчишества.
— Не слишком ли, Глеб, ты задержался в мальчиках? — Иветта равнодушно провела по его начинающим седеть волосам. — В сорок лет и мужчиной пора становиться. Впрочем, мне нет больше дела до твоих всплесков.
— Что мне сделать для тебя, Веточка, как заслужить прощение? — Глеб выпрямился и умоляюще посмотрел на Иветту.
В этот момент по крутому склону скатился большой резиновый мяч и плюхнулся в воду. Послышался плач малыша. Не раздумывая, Глеб скинул ботинки и прыгнул за мячом. Спустя минуту он вскарабкался на гранитный бордюр вместе с мячом. Иветта не успела ни испугаться, ни рассердиться: Глеб стоял перед ней уже насквозь промокший. Вода стекала с его волос, лица. Он машинально слизывал ее с губ. Отец упустившего мяч ребенка поблагодарил Глеба, не скрывая удивления: зачем сигать в воду? Мяч можно было пригнать к берегу палкой и достать, не замочив руки: канал узкий, вода стоит прямо у низкого бортика.
— Глеб, дурашка, — засуетилась Иветта, тотчас забыв о своих обидах. — Снимай скорее одежду, а то простудишься. Здесь такой ветер!
Глеб, счастливый от порции адреналина, но уже начавший замерзать, стянул брюки и свитер. На улице было плюс четырнадцать, высушить одежду явно не удастся. Однако солнце в помощь Глебу вышло из-за тучи. Пока он энергично махал руками и подпрыгивал на месте, Иветта сбегала к ларьку, стоящему за оградой парка, и купила два пирожка и горячий кофе в бумажном стаканчике. Стараясь не пролить обжигающий руки напиток, принесла его Глебу. Подкрепившись, тот снова повеселел. Тем временем трусы и майка немного подсохли, и Глеб решил бежать домой. Обычный бегун-физкультурник — такие в центре города встречаются. Поход в суд пришлось перенести на другой день.
— Ладно, горемыка, — Иветта разговаривала с Глебом как с ребенком, — встретимся завтра.
— А знаешь, я ушел от Анны, совсем, — объявил он. Об этом своем достижении он был обязан доложить Иветте. — Может, мы вообще отменим наш развод?
— Глеб, милый, ты можешь уходить и приходить сколько тебе вздумается, но я ухожу только один раз.
— Значит, ты не вернешься ко мне? — с обидой протянул Глеб.
— Даже если бы у меня возникло такое желание, я себе уже не принадлежу. Бузыкину я нужна больше, чем… тебе, Глеб.
— Петр говорил, что у Бузыкина дело плохо. Это так?
— Во всяком случае, я сделаю все, чтобы его вытащить. Или хотя бы облегчить страдания.
— Но ты же не любишь его, а, Вета? Ты по-прежнему думаешь обо мне!
— После ведра лжи, что ты сегодня вылил на меня… я тебя почти ненавижу.
И это «почти», как и «ненавижу» давало Глебу толику надежды. Он тотчас усилил наступление:
— Вета, извини, но завтра мы в суд не пойдем. Ты забыла, какой завтра день?
Забыть о предстоящем дне было решительно невозможно. И радио, и телепередачи, и транспаранты-растяжки на улицах напоминали, что именно завтра, 27 мая — день основания города. На этот день власти наметили массовые гулянья. Глеб продолжил:
— Трехсотлетие, сама понимаешь, раз в триста лет бывает. Не будем же мы омрачать этот день судебными дрязгами.
— Хорошо. Давай в другой день, но желательно на этой неделе, пока Бузыкин не выписался из больницы. Да и в бассейне 1 июня открытие. Тогда мне с работы будет не вырваться.
— Иветта?.. — Глеб совсем оробел от ее делового тона.
—Да?
— У меня последняя просьба. Пойдем вместе на праздничное гулянье, на Неву!
— Гулянье? Я уже лет сто не хожу на массовые мероприятия, с тех пор как институт окончила. По телевизору я смогу увидеть гораздо больше.
— Нет, телевизор с живыми картинками не сравнится! — возразил Глеб. — Салюты, фейерверки — само собой. Однако на этот раз будет нечто особенное: лазерное шоу Хиро Ямагаты. Это надо видеть!
— А что это такое?
— Я и сам толком не знаю. Это дитя физики и живописи. В небе с помощью цветных лазерных лучей второй Петербург поплывет: Исаакий, Адмиралтейство и сам Петр. Так говорят.
— Да. Интересно посмотреть.
— И я о том же.
Иветта задумалась. Предложение Глеба было заманчиво. Одной бродить в толпе не с руки. А посмотреть праздничный город с Глебом — почему бы и нет? Вероятно, это будет их последняя прогулка: дальше лучи их жизни разойдутся окончательно. Иветта вдруг почувствовала себя свободной и от обид, и от горестного чувства разлуки, томившего ее многие месяцы. Сработал известный закон перехода количества в качество: горы переживаний обратились в зияющую пустоту. Иветта вновь посмотрела на Глеба и увидела его новым, посторонним взглядом. Он подпрыгивал перед ней в зелено-белых полосатых трусах и высохшей майке, худой, с впалой грудью. Отличник-ботаник на уроке физкультуры. Разве такого можно воспринимать всерьез?
— Пойдем, Глеб Алексеевич! — махнула рукой Иветта.
На этом пикник завершился. Глеб сложил мокрый костюм в пластиковый пакет и рысцой затрусил в сторону дома.
17
Самый лучший вид на Неву и на небо над ней — экран для предстоящего лазерного шоу — открывался с крыши бастиона Петропавловской крепости. Отсюда и запускали в небо цветные огни. Здесь же были устроены ложи для VIP-персон. Однако в ближайшей округе было немало удобных местечек для простых граждан. Иветта и Глеб старались не удаляться от крепости. Шпиль собора, с летящим ангелом наверху, возвышался и над крепостными стенами, и над крышами близлежащих зданий. Он и служил им ориентиром. Они прошли совсем немного и нашли то, что им было надо. На Мытнинской набережной они увидели замечательную «трибуну». В здание, фасадом обращенное к Неве, восходила крутая, на семь ступенек лестница. Сходство с трибуной ей придавали и маленькие перильца на площадке перед входной дверью.
Наиболее предусмотрительные зрители начали собираться на набережной задолго до начала праздничной феерии. Несколько фигур уже виднелось и на выбранной Глебом с Иветтой площадке. Однако топтаться в ожидании на одном месте было томительно.
— Может, еще побродим, а потом вернемся сюда? — Глеб вопросительно посмотрел на Иветту.
— Хорошо. Только боюсь, что через час все места на этой высотке будут заняты.
«Я не могу противиться себе, когда он так близко. Я умру сейчас от счастья!» — Последнее подобие мыслей мелькнуло в голове Иветты.
Становилось трудно дышать. Иветта хватала воздух маленькими глоточками, одновременно чувствуя сзади, чуть ниже спины, толчки Глеба, делающиеся все ритмичнее и мощнее. Толпа не только сжала пару со всех сторон, но и удержала Иветту в вертикальном положении, когда ослабевшие в один миг ноги отказались служить ей. В следующий момент она почувствовала, что капля влаги выкатилась из ее тайного заповедника.
Между тем уже началась прелюдия к главному зрелищу. По Неве скользили два старинных фрегата в окружении современных парусников, что-то грохотало, взрывалось, ухало. Снопы брызг и цветных огней фонтаном поднимались над водой. Но разобраться в сути сценария стоящие не могли — слишком далеко от них все происходило. Кто-то по мобильнику связался с домом, и умник, сидящий у телевизора, охотно комментировал сюжет. Оказалось, имитировалась битва Петра со шведами. Но лазерное шоу задерживалось.
Петербург сопротивлялся темноте даже после полуночи — на это время и было назначено шоу. К городу уже подступали белые ночи. Артиллеристы запустили в небо дымовые шашки, чтобы затемнить небесный экран для лазерных картин. Толпа, уставшая от долгого ожидания, колыхнулась. Люди вытянули шеи, стараясь что-нибудь разглядеть. Глеб и Иветта на миллиметр отодвинулись друг от друга, но казалось, что разошлись на версту. Наконец небо, будто пронзенное молниями, прочертилось всполохами света. Цветные лучи прожекторов рассекли искусственное задымление. Вот-вот появятся красочные силуэты! Но воздушных картин практически никто не увидел: то ли угол наклона лучей был не тот, то ли фон слишком светел — лишь убогие цветные полосочки колыхались в вышине. Промашка устроителей была налицо: на северных широтах фокус не удался. А может, воспрепятствовали правящие городом потусторонние силы. Живые призраки, населяющие Санкт-Петербург, не пустили в небо искусственных собратьев!
Разочарованный народ начал расходиться. Ночная сырость уже опустилась на город. Люди потекли широкой рекой в сторону метро, но оно оказалось закрыто. Шеренги милиционеров в черных шлемах, с забралами на лицах и огромными металлическими щитами в руках стеной стояли на подступах к проходу. Они направляли людские потоки на спящие, малолюдные улицы района. Прогулка вынужденно затянулась. Глеб с Иветой все дальше и дальше оттеснялись от Петропавловки. Подсвеченный прожекторами золотой ангел на шпиле собора молчаливо парил в небе, не в силах посодействовать людям. Он помогал только своим присутствием.
— И не надо нам никаких шоу, — заметила Иветта. — В нашем городе царствует вечная красота.
Она была еще смущена их с Глебом близостью на «трибуне». Еще днем Иветта была хозяйкой положения, уважающей себя женщиной, наказавшей лгуна и предателя своей холодностью. То, что случилось час назад, было ей самой удивительно. Как мало мы знаем себя, как бываем порой самоуверенны, полагаясь на свой разум. Но настоящая любовь с легкостью сбрасывает его оковы. И когда сдерживающая страсть плотина прорывается, отчуждение становится немыслимым.
Иветта сама взяла под руку Глеба, своего пока еще законного мужа. Тот воспрянул духом. Он уже час терзался оттого, что, как думал, получил удовлетворение в одиночестве. Теперь оба были едины в молчании и шли нога в ногу. Наступила уже середина ночи, по сумеречному свету сходная с ранним вечером. Гуляющие рядом люди тоже оказались отрезаны от центра. Не только закрытое метро, но и враз разведенные мосты над Невой превратили их в узников островной части города. Немногие счастливчики, живущие на Петроградской стороне, смогли вернуться домой. Остальные начали замерзать. Плакали дети. Присаживались прямо на землю уставшие старики, тоже захотевшие приобщиться к празднику. Зябли легкомысленно одетые девушки: на улице вряд ли было больше восьми градусов. Глеб снял куртку и накинул ее на плащ Иветты:
— Ты не сердишься? Я сам не понимаю, как у меня вышло, ну, там, на «трибуне».
— Ах, Глебушка. Милый, что ты наделал? — Иветта имела в виду совсем другое. Она думала о разрушенном по его вине браке. — Мне было с тобой так хорошо все вместе прожитые годы.
— И мне!
Глеб понял, что его сегодняшний проступок прощен. Иветта вернула Глебу куртку, сказав, что в плаще ей не холодно. Застегнула ему пуговицы, как ребенку. Затем у нее родилось предложение:
— Зачем нам мёрзнуть на улице? Здесь же недалеко мой бассейн!.. Пошли быстренько, охранник нас пропустит. — Иветта, позволив себе расслабиться с Глебом на «трибуне», решила сделать незабываемой всю сегодняшнюю ночь. Пусть это будет праздник прощания с любовью. Последняя ночь вдвоем.
Глебу понравилась идея Иветты. В круглосуточном ларечке они купили бутылку дешевого коньяка и несколько пакетиков орешков: ассортимент разнообразием не отличался. Спустя четверть часа оба входили в здание.
Ночной страж пропустил пару сразу, игриво подмигнув Глебу. Иветта провела Глеба в комнатку для персонала. В холодильнике обнаружились чьи-то припасы: колбаса, хлеб. Все это пошло на импровизированное пиршество. Глеб с Иветтой, заметно продрогшие на улице, быстро согревались, по мере того как скверный, но крепкий коньяк смешивался с их кровью, убыстряя ее бег. Вскоре стало просто жарко. Глеб встал, слегка покачиваясь, сделал несколько шагов:
— Ну, покажи мне ваш аквапарк, Ветик. Петр все уши о нем прожужжал.
— До настоящего аквапарка нам, конечно, далеко. Но в местных масштабах получилось уютное заведение. Пойдем.
Иветта привела Глеба в плавательный зал, щелкнула выключателем. Свет был мягким, интимным. Он лился откуда-то из спрятанных в кафельных стенах светильников. И вся обстановка бассейна была необычной. Он напоминал то ли оранжерею, то ли декорации голливудской Африки. В кадках, по краям бассейна, росли пальмы. В торце зала, на уютной площадке для отдыха, был устроен грот из ракушечника, увитый плющом. Перед ним — пока еще пустая чаша для фонтана с подобием велосипедного колеса в центре. Рядом стояло несколько кресел. От этой площадки расходились желтые дорожки к довольно высокой горке, круто обрывающейся над водой, и к обычному трапу у бортика бассейна. В нем виднелась свеженалитая, отдающая изумрудным блеском вода.
— Искупаемся? — Глеб вопросительно посмотрел на Иветту.
— А не холодно? У нас еще подогрев не включен. Приходи через три дня, на открытие аквапарка. Видишь, какой аврал — и мусор еще не весь убрали, и инструмент как попало разбросан. Завтра фонтан подключат, тогда все вылижем основательно.
— Нам ли, северянам, холодной воды бояться? Давай рискнем!
— Даже не знаю…
Сейчас ей, разгоряченной коньяком и близостью с Глебом, холодно не было. Она оттягивала момент, которого жаждала и боялась одновременно. Было ясно, как только они с Глебом окажутся в воде обнаженными… Внутренне она была уже готова к совместному купанию, однако нелегко вернуться к непринужденному супружескому общению после полугода раздельной жизни. Особенно трудно сделать первый шаг: раздеться при Глебе. Иветта решилась:
— Хорошо. Только, пожалуйста, отвернись. Иветта отошла в полутемный угол и стала снимать одежду. Глеб сделал несколько шагов к недостроенному фонтанчику, чтобы получше его рассмотреть. Лучистое устройство в виде колеса в центре фонтана вызвало приятные ассоциации.
— Похоже на петергофское солнышко, — заметил Глеб, вспомнив знаменитые фонтаны.
— Да. Так и задумывалось.
Иветта уже разделась и осторожно спустилась по ступенькам. Обновленный бассейн был неглубок, и вода закрыла Иветту лишь до плеч. Она плескалась в призрачном свете невидимых ламп, как сказочная наяда. Вот она опрокинулась на спину и заскользила по воде, а волосы рассыпались вокруг головы как нимб. Затем Иветта снова встала на дно и посмотрела, готов ли Глеб. Тот шарил у фонтана.
— А солнышко можно включить? — спросил он.
— Если подводка уже сделана, попробуй.
Глеб наконец нашел что искал: кабель-удлинитель, брошенный недалеко от фонтана. Соединить почти готовое сооружение с проводом труда не составляло. Механическое солнце замелькало спицами-лучами, разбрызгивая холодную воду. Уютное жужжание работающего фонтана оживило мертвенную тишину помещения. Одновременно включился водный поток, омывающий горку, сразу превратив ее в скользкий трамплин. Глеб, уже обнаженный, стоял перед Иветтой. В приглушенном свете настенных ламп его фигура казалась божественной. Иветта задохнулась от приступа любви:
— Давай, Глебка, ныряй. Или ты хочешь с горки скатиться?
Глеб взлетел наверх, весело шлепнулся на крутой склон и помчался по скользкому желобу, с трудом сохраняя равновесие на крутых виражах. Иветта зажмурилась в ожидании мощного всплеска от падающего тела пловца.
Спуск был стремителен. Глеб почувствовал, как у самой воды зацепился за какую-то штуковину, однако на такой скорости рассмотреть, что там, было нереально. В следующий миг он рухнул в воду, поднимая фонтаны брызг. И почти одновременно судорога безмерной любви или безмерной боли — как часто они бывают неразделимы! — взорвала тела обоих. Задетый рукой Глеба электрический удлинитель оторвался от солнечного круга и, описав дугу в воздухе, змеей нырнул в воду…
Наиболее предусмотрительные зрители начали собираться на набережной задолго до начала праздничной феерии. Несколько фигур уже виднелось и на выбранной Глебом с Иветтой площадке. Однако топтаться в ожидании на одном месте было томительно.
— Может, еще побродим, а потом вернемся сюда? — Глеб вопросительно посмотрел на Иветту.
— Хорошо. Только боюсь, что через час все места на этой высотке будут заняты.
* * *
Мельтешение горожан в районе гуляний напоминало замедленное броуновское движение. Вначале народ сновал по тротуарам беспорядочно, но свободно. Однако людей все прибывало. Они двигались в лабиринтах себе подобных, сами же эти лабиринты и создавая. Постепенно поступательное движение стало превращаться в колыхание на месте. Горожане стояли на набережной в несколько рядов, а все деревья были увешаны зеваками помоложе. Только тогда неугомонный Глеб последовал призыву Иветты и остановился. Они присоединились к группе людей, уже закрепившихся на «трибуне». Глеб, подтягивая за собой Иветту, ввинтился в гущу зрителей. Ему приходилось прижимать к себе любимую, чтобы наседавшая толпа не оторвала их друг от друга и не разнесла в разные стороны. Иветта, спиной вдавленная в грудь Глеба, чувствовала тепло его тела и крепость кольца рук. Все думы улетучились из ее головы, осталось только ощущение замечательной расслабленности и блаженства. Иветта стояла спиной к Глебу, но каждой своей клеточкой, даже через одежду — на ней был легкий плащ, — она ощущала его присутствие. Оба молчали. Но нетерпеливая, постыдная дрожь, охватившая обоих, была откровеннее, чем слова. Толпа прижимала их друг к другу все теснее, все жарче становилось каждому из них.«Я не могу противиться себе, когда он так близко. Я умру сейчас от счастья!» — Последнее подобие мыслей мелькнуло в голове Иветты.
Становилось трудно дышать. Иветта хватала воздух маленькими глоточками, одновременно чувствуя сзади, чуть ниже спины, толчки Глеба, делающиеся все ритмичнее и мощнее. Толпа не только сжала пару со всех сторон, но и удержала Иветту в вертикальном положении, когда ослабевшие в один миг ноги отказались служить ей. В следующий момент она почувствовала, что капля влаги выкатилась из ее тайного заповедника.
Между тем уже началась прелюдия к главному зрелищу. По Неве скользили два старинных фрегата в окружении современных парусников, что-то грохотало, взрывалось, ухало. Снопы брызг и цветных огней фонтаном поднимались над водой. Но разобраться в сути сценария стоящие не могли — слишком далеко от них все происходило. Кто-то по мобильнику связался с домом, и умник, сидящий у телевизора, охотно комментировал сюжет. Оказалось, имитировалась битва Петра со шведами. Но лазерное шоу задерживалось.
Петербург сопротивлялся темноте даже после полуночи — на это время и было назначено шоу. К городу уже подступали белые ночи. Артиллеристы запустили в небо дымовые шашки, чтобы затемнить небесный экран для лазерных картин. Толпа, уставшая от долгого ожидания, колыхнулась. Люди вытянули шеи, стараясь что-нибудь разглядеть. Глеб и Иветта на миллиметр отодвинулись друг от друга, но казалось, что разошлись на версту. Наконец небо, будто пронзенное молниями, прочертилось всполохами света. Цветные лучи прожекторов рассекли искусственное задымление. Вот-вот появятся красочные силуэты! Но воздушных картин практически никто не увидел: то ли угол наклона лучей был не тот, то ли фон слишком светел — лишь убогие цветные полосочки колыхались в вышине. Промашка устроителей была налицо: на северных широтах фокус не удался. А может, воспрепятствовали правящие городом потусторонние силы. Живые призраки, населяющие Санкт-Петербург, не пустили в небо искусственных собратьев!
Разочарованный народ начал расходиться. Ночная сырость уже опустилась на город. Люди потекли широкой рекой в сторону метро, но оно оказалось закрыто. Шеренги милиционеров в черных шлемах, с забралами на лицах и огромными металлическими щитами в руках стеной стояли на подступах к проходу. Они направляли людские потоки на спящие, малолюдные улицы района. Прогулка вынужденно затянулась. Глеб с Иветой все дальше и дальше оттеснялись от Петропавловки. Подсвеченный прожекторами золотой ангел на шпиле собора молчаливо парил в небе, не в силах посодействовать людям. Он помогал только своим присутствием.
— И не надо нам никаких шоу, — заметила Иветта. — В нашем городе царствует вечная красота.
Она была еще смущена их с Глебом близостью на «трибуне». Еще днем Иветта была хозяйкой положения, уважающей себя женщиной, наказавшей лгуна и предателя своей холодностью. То, что случилось час назад, было ей самой удивительно. Как мало мы знаем себя, как бываем порой самоуверенны, полагаясь на свой разум. Но настоящая любовь с легкостью сбрасывает его оковы. И когда сдерживающая страсть плотина прорывается, отчуждение становится немыслимым.
Иветта сама взяла под руку Глеба, своего пока еще законного мужа. Тот воспрянул духом. Он уже час терзался оттого, что, как думал, получил удовлетворение в одиночестве. Теперь оба были едины в молчании и шли нога в ногу. Наступила уже середина ночи, по сумеречному свету сходная с ранним вечером. Гуляющие рядом люди тоже оказались отрезаны от центра. Не только закрытое метро, но и враз разведенные мосты над Невой превратили их в узников островной части города. Немногие счастливчики, живущие на Петроградской стороне, смогли вернуться домой. Остальные начали замерзать. Плакали дети. Присаживались прямо на землю уставшие старики, тоже захотевшие приобщиться к празднику. Зябли легкомысленно одетые девушки: на улице вряд ли было больше восьми градусов. Глеб снял куртку и накинул ее на плащ Иветты:
— Ты не сердишься? Я сам не понимаю, как у меня вышло, ну, там, на «трибуне».
— Ах, Глебушка. Милый, что ты наделал? — Иветта имела в виду совсем другое. Она думала о разрушенном по его вине браке. — Мне было с тобой так хорошо все вместе прожитые годы.
— И мне!
Глеб понял, что его сегодняшний проступок прощен. Иветта вернула Глебу куртку, сказав, что в плаще ей не холодно. Застегнула ему пуговицы, как ребенку. Затем у нее родилось предложение:
— Зачем нам мёрзнуть на улице? Здесь же недалеко мой бассейн!.. Пошли быстренько, охранник нас пропустит. — Иветта, позволив себе расслабиться с Глебом на «трибуне», решила сделать незабываемой всю сегодняшнюю ночь. Пусть это будет праздник прощания с любовью. Последняя ночь вдвоем.
Глебу понравилась идея Иветты. В круглосуточном ларечке они купили бутылку дешевого коньяка и несколько пакетиков орешков: ассортимент разнообразием не отличался. Спустя четверть часа оба входили в здание.
Ночной страж пропустил пару сразу, игриво подмигнув Глебу. Иветта провела Глеба в комнатку для персонала. В холодильнике обнаружились чьи-то припасы: колбаса, хлеб. Все это пошло на импровизированное пиршество. Глеб с Иветтой, заметно продрогшие на улице, быстро согревались, по мере того как скверный, но крепкий коньяк смешивался с их кровью, убыстряя ее бег. Вскоре стало просто жарко. Глеб встал, слегка покачиваясь, сделал несколько шагов:
— Ну, покажи мне ваш аквапарк, Ветик. Петр все уши о нем прожужжал.
— До настоящего аквапарка нам, конечно, далеко. Но в местных масштабах получилось уютное заведение. Пойдем.
Иветта привела Глеба в плавательный зал, щелкнула выключателем. Свет был мягким, интимным. Он лился откуда-то из спрятанных в кафельных стенах светильников. И вся обстановка бассейна была необычной. Он напоминал то ли оранжерею, то ли декорации голливудской Африки. В кадках, по краям бассейна, росли пальмы. В торце зала, на уютной площадке для отдыха, был устроен грот из ракушечника, увитый плющом. Перед ним — пока еще пустая чаша для фонтана с подобием велосипедного колеса в центре. Рядом стояло несколько кресел. От этой площадки расходились желтые дорожки к довольно высокой горке, круто обрывающейся над водой, и к обычному трапу у бортика бассейна. В нем виднелась свеженалитая, отдающая изумрудным блеском вода.
— Искупаемся? — Глеб вопросительно посмотрел на Иветту.
— А не холодно? У нас еще подогрев не включен. Приходи через три дня, на открытие аквапарка. Видишь, какой аврал — и мусор еще не весь убрали, и инструмент как попало разбросан. Завтра фонтан подключат, тогда все вылижем основательно.
— Нам ли, северянам, холодной воды бояться? Давай рискнем!
— Даже не знаю…
Сейчас ей, разгоряченной коньяком и близостью с Глебом, холодно не было. Она оттягивала момент, которого жаждала и боялась одновременно. Было ясно, как только они с Глебом окажутся в воде обнаженными… Внутренне она была уже готова к совместному купанию, однако нелегко вернуться к непринужденному супружескому общению после полугода раздельной жизни. Особенно трудно сделать первый шаг: раздеться при Глебе. Иветта решилась:
— Хорошо. Только, пожалуйста, отвернись. Иветта отошла в полутемный угол и стала снимать одежду. Глеб сделал несколько шагов к недостроенному фонтанчику, чтобы получше его рассмотреть. Лучистое устройство в виде колеса в центре фонтана вызвало приятные ассоциации.
— Похоже на петергофское солнышко, — заметил Глеб, вспомнив знаменитые фонтаны.
— Да. Так и задумывалось.
Иветта уже разделась и осторожно спустилась по ступенькам. Обновленный бассейн был неглубок, и вода закрыла Иветту лишь до плеч. Она плескалась в призрачном свете невидимых ламп, как сказочная наяда. Вот она опрокинулась на спину и заскользила по воде, а волосы рассыпались вокруг головы как нимб. Затем Иветта снова встала на дно и посмотрела, готов ли Глеб. Тот шарил у фонтана.
— А солнышко можно включить? — спросил он.
— Если подводка уже сделана, попробуй.
Глеб наконец нашел что искал: кабель-удлинитель, брошенный недалеко от фонтана. Соединить почти готовое сооружение с проводом труда не составляло. Механическое солнце замелькало спицами-лучами, разбрызгивая холодную воду. Уютное жужжание работающего фонтана оживило мертвенную тишину помещения. Одновременно включился водный поток, омывающий горку, сразу превратив ее в скользкий трамплин. Глеб, уже обнаженный, стоял перед Иветтой. В приглушенном свете настенных ламп его фигура казалась божественной. Иветта задохнулась от приступа любви:
— Давай, Глебка, ныряй. Или ты хочешь с горки скатиться?
Глеб взлетел наверх, весело шлепнулся на крутой склон и помчался по скользкому желобу, с трудом сохраняя равновесие на крутых виражах. Иветта зажмурилась в ожидании мощного всплеска от падающего тела пловца.
Спуск был стремителен. Глеб почувствовал, как у самой воды зацепился за какую-то штуковину, однако на такой скорости рассмотреть, что там, было нереально. В следующий миг он рухнул в воду, поднимая фонтаны брызг. И почти одновременно судорога безмерной любви или безмерной боли — как часто они бывают неразделимы! — взорвала тела обоих. Задетый рукой Глеба электрический удлинитель оторвался от солнечного круга и, описав дугу в воздухе, змеей нырнул в воду…