Вулф Джин. Воин тумана (Воин - 1)

   У женщины, что сидит на нем верхом, рыжие волосы, синие глаза и двойной подбородок. Она улыбается и гладит быка между рогами.
   Длинная узкая палуба судна начинается от того места, где я сижу, и тянется до ахтерштевня, где находятся два рулевых и кибернет, наблюдающий за парусом. Пленные прикованы цепями к мачте возле люка, ведущего в трюм.
   Нашего капитана зовут Гиперид. Это мужчина средних лет, не слишком моложавый, толстый и лысый, однако держится молодцом и весьма энергичен. Ростом он пониже меня. Когда он снова подошел ко мне, я спросил, как называется страна по левому борту, и он ответил:
   - Пелопоннес, Глиняный остров (*58), мальчик мой.
   Меня удивило такое название, и я рассмеялся.
   - Странное название, правда? - Гиперид тоже засмеялся. - Но именно так он и называется. Назван в честь старого Пелопса, который правил там много веков назад.
   - А что, у него лицо было красное, как глина?
   - Так говорят. Сатирики любят над ним подшучивать; одни утверждают, что лицо у него было багровое из-за чрезмерной любви к вину, другие намекают, что Пелопс, когда гневался, краснел, топал ногами и чихал. Если хочешь знать мое мнение, то не правы все. Разве его мать могла знать заранее, что он, например, станет пьяницей? Возможно, младенцем он действительно часто капризничал и сердился - у богов такое частенько случается, - да только разве кому-нибудь из-за этого давали имя Сердитый? Я вот что думаю: этот Пелопс просто родился с огромным красным пятном во все лицо - знаешь, у некоторых детей бывают такие родимые пятна? В общем, это не важно. На Пелопоннесе как раз и находятся Коринф и Спарта.
   Потом Гиперид рассказал мне о Саламинском сражении и о том, как его корабли были спрятаны в бухте у берегов острова Саламин. Рано поутру, в густом тумане, корабли варваров вошли в пролив, однако вахтенный услышал пение их гребцов и подал сигнал. Тогда-то триеры Гиперида и другие корабли Афин и Спарты и вышли варварам навстречу.
   - Стоило на нас посмотреть в эти мгновения, мальчик мой! Все громко выкрикивали слова победного гимна, каждое весло взлетало в воздух, точно стрела из натянутого лука!
   Афиняне и спартанцы ударили варварам в лоб, а корабли Саламина тем временем обошли Песий хвост, узкую песчаную косу, и ударили по врагу с фланга. Но у персов было так много кораблей, что, даже когда часть их отступила, персидский флот, казалось, ничуть не уменьшился. Остатки вражеского флота рассеялись меж островов, и многие военные корабли Афин и Спарты, а также почти весь флот Коринфа по-прежнему охотятся за ними.
   Гиперид уверен, что я служил в войсках Великого царя, и я спросил: может быть, я тоже варвар?
   - Да нет, вроде бы на варвара (*59) ты не похож, - задумчиво промолвил он. - Говоришь как мы. Да и, честно сказать, многие эллины тоже сражались на стороне Великого царя - почти столько же, сколько и против него. Видишь вон тех людей, которых я велел заковать в цепи? Они из Фив - это легко определить по их выговору. Так вот, их полис был союзником Персидской империи, и мы непременно сожжем Фивы дотла, как Великий царь сжег наши родные города.
   Солнце поднялось уже высоко и сильно припекало, однако основание мачты было скрыто тенью от паруса. Когда Гиперид отошел обсудить что-то со шкипером, я приблизился к пленным, к которым был приставлен один из лучников. Этот лучник все посматривал в сторону Гиперида: вдруг тот будет недоволен моим появлением, но Гиперид стоял к нам спиной, ничего не видел, и лучник ничего ему не сказал.
   Сперва опишу, пожалуй, этих лучников, пока не забыл. Они носят штаны в обтяжку и высокие шапки из лисьего меха. По-моему, одежда эта чрезвычайно неудобна в нашем климате - пока я разговаривал с пленными, лучник, стоявший на страже, снял свою шапку и стал ею обмахиваться.
   Их изогнутые луки из дерева и рога сейчас спокойно висят у них за спиной. По-моему, за спиной удобнее носить колчан со стрелами, но колчан они почему-то носят на поясе. Колчан украшен густой бахромой, которая предохраняет стрелы от брызг.
   У всех лучников очень высокие острые скулы, похожие на пластинки шлема. Глаза светлые и свирепые, волосы тоже светлые, светлее, чем у эллинов, а бороды - гуще и длиннее. Они срезают волосы у поверженных врагов и привязывают на пояс, чтобы вытирать о них руки. Они не знают того языка, каким я, как умею, пользуюсь в разговорах с Гиперидом и остальными; не знают они и того языка, на котором я пишу свой дневник. От них пахнет потом. Вот, пожалуй, и все о них.
   Да, чуть не забыл еще одну важную деталь: лучник, который сторожит пленных, как-то странно поглядывает на меня. Порой мне кажется, что он чего-то боится, порой - что добивается каких-то льгот или благодарности. Я так и не понял, что означают его взгляды, но на всякий случай запишу может быть, потом сумею разобраться.
   Пленные из Фив - это мужчина, его жена и их дочка. Когда я подошел к ним, они назвали меня "латро". Сперва я решил, что они просто считают меня разбойником или наемником, но потом понял, что украсть у них нечего, да и у кого, с другой стороны, я мог бы здесь быть наемником? Чуть позже я догадался, что Латро - это мое имя, а эти люди меня хорошо знают. Я сел рядом с ними на палубу, объяснив, что так прохладнее, и предложил принести им воды.
   - Латро, ты перечитывал свой дневник? - спросил вдруг мужчина.
   Я огляделся, заметил, что моя книга лежит на носу триеры, где я сидел раньше, и ответил ему, что осматривал корабль и еще ничего не успел прочесть.
   Женщина тоже увидела мой свиток и испугалась:
   - Латро, твою книгу ветер унесет!
   - Не унесет, - успокоил я ее. - Стиль достаточно тяжелый, а я его засунул под тесемки.
   - Для нас очень важно, чтобы ты поскорее прочитал свои записи, - сказал мужчина. - Вот ты предложил принести нам воды, но воды нам дали совсем недавно, и пить мы не хотим. Лучше бы ты принес сюда свою книгу. Клянусь Светлым богом, никакого вреда я ей не причиню!
   Я колебался, но девочка тоже попросила:
   - Пожалуйста, господин мой! - В голосе ее было что-то такое, чему противиться я не мог, и я принес книгу, и мужчина взял ее у меня и написал на внешнем листе несколько слов.
   - Так делать не следует, - сказал я ему. - Разверни лист, вот так, и можно писать на его внутренней стороне. Тогда, если книгу закрыть, написанное не сотрется.
   - Но ведь иногда писцы пишут и на внешней стороне листа! - возразил он. - Особенно когда хотят на что-то обратить внимание того, кто возьмет эту книгу в руки, но совсем необязательно откроет ее. Например, писец может написать здесь: "Свод законов такого-то полиса" - или что-либо подобное.
   - Это верно, - согласился я. - Я об этом совсем позабыл.
   - Ты очень хорошо говоришь на нашем языке, - сказал он. - А прочесть, что я написал, сможешь?
   Я покачал головой:
   - По-моему, я когда-то видел похожие буквы, но прочитать слова не смогу.
   - Ну так напиши здесь сам, на своем языке: "Читай меня каждый день".
   - А теперь раскрой книгу и сразу поймешь, кто ты такой и кто мы такие, - сказала девочка.
   Приятный у нее был голосок, и я погладил ее по головке.
   - Но здесь ведь так много уже написано, малышка! - Я уже достаточно развернул свиток, чтобы убедиться, что это так и есть, причем почерк был очень мелкий, писали свинцовым стилем, а не чернилами, так что буквы были серые, а не черные (*60), и разобрать их, наверное, было бы нелегко. - А может, ты сама знаешь, что здесь написано? В таком случае расскажи мне, это будет куда быстрее, чем мне читать все сначала.
   - Ты должен попасть в святилище Великой Матери-богини, - торжественно сообщила мне девочка. А потом прочитала какое-то стихотворение. Закончив, она пояснила: - А вел тебя туда Пиндар.
   - Пиндар - это я, - пояснил мужчина. - Жители нашего Светлого города назначили меня тебе в провожатые. Я знаю, ты сам не помнишь, но клянусь: все это правда.
   Какой-то чернокожий человек, что спал на скамье вместе с гребцами, вскарабкался к нам на палубу. Мне он показался знакомым, да и выглядел он таким дружелюбным и веселым, что я улыбнулся при виде его.
   Заметив мою улыбку, он торжествующе воскликнул: "Ха!", так что даже спящие гребцы беспокойно зашевелились, а те, кто бодрствовал, изумленно уставились на нас. Лучник, стороживший нас, тут же схватился за свой кинжал, висевший у него на поясе.
   - Ты бы поменьше шумел, дружок! - заметил Пиндар.
   Чернокожий в ответ лишь ухмыльнулся и радостно показал сперва на свое сердце, потом на мое, а потом снова на свое.
   - Ты хочешь сказать, что он тебя узнает? - спросил Пиндар. - Да, возможно, ты прав. Немного помнит, похоже.
   - Он что, моряк? - спросил я. - Он не похож на остальных.
   - Он твой друг. Это он заботился о тебе до того, как Гилаейра, Ио и я познакомились с тобой. Может быть, ты спас ему жизнь во время сражения. Однако, что очень дурно, он заставлял тебя попрошайничать, когда я впервые тебя увидел. - Пиндар обернулся к чернокожему и сказал ему: - А ведь ты немало денег собрал тогда! Впрочем, вряд ли они у тебя сохранились.
   Чернокожий покачал головой и изобразил, будто ему отрезают руку ножом и кровь льется ему в подставленную ладонь. Потом как бы пересчитал капли крови, как считают деньги, прищелкивая языком и изображая этим звон монет, которые якобы одну за другой клал на палубу. Закончив свое представление, он указал на меня. Девочка пояснила:
   - Он отдал деньги тем рабам в лагере, пока ты, Пиндар, писал свои стихи и беседовал с Латро. Латро сперва убил нескольких рабов, а потом они сами решили убить его, когда доберутся до Лаконики.
   - Вряд ли спартиаты позволили бы им это. Впрочем, не важно. Важнее то, что у меня было десять "сов", но их у меня отняли в Коринфе. А для нас даже Коринф был бы предпочтительнее Афин. - Пиндар вздохнул. - Ведь Фивы и Спарта - старинные враги (*61).
   Когда Гиперид рассказывал мне о победе военного флота афинян над варварами, он намекнул, что я тоже, возможно, варвар; и вот теперь я спросил Пиндара, насколько серьезна вражда между его родным городом и Афинами и серьезнее ли она вражды эллинов с варварами.
   - Куда серьезнее! - горько рассмеялся он. - Ты все забываешь, Латро, а потому, наверно, забыл и то, что родные братья могут быть куда более злыми врагами, чем чужие люди. Наши поля богаты, а их бедны; поэтому они издавна завидовали нам и пытались отнять наше добро силой. Затем принялись торговать. Они выращивали оливки и виноград, обменивали масло, фрукты и вино на зерно, а также делали на продажу замечательные амфоры, вазы и кувшины. А затем Хозяйка Афин, которая в делах очень практична, показала им настоящую "золотую жилу".
   Глаза чернокожего широко раскрылись, он даже наклонился вперед, чтобы не пропустить ни единого слова, хотя, по-моему, понимал рассказчика не слишком хорошо.
   - Они к этому времени уже были богаты, но стали еще богаче, зато мы не проявили должной мудрости и попытались присвоить то, что принадлежало им. Хотя вряд ли в нашем Светлом городе найдется хотя бы одна семья, не связанная с Афинами какими-нибудь узами, и вряд ли в Афинах есть хоть один человек - не считая иноземцев, - у которого в Фивах не было бы родственников. Итак, мы страшно ненавидим друг друга, однако эта ненависть раз в четыре года кончается - когда наши лучшие спортсмены посвящают свои успехи Зевсу-громовержцу; но стоит играм закончиться, как все начинается снова (*62). - По-моему, он хотел сердито сплюнуть, да передумал.
   Я посмотрел на женщину. Глаза у нее были ясные, как вспышка молнии, и она показалась мне куда более красивой, чем та, что нарисована на нашем парусе. Я невольно подумал, что, если бы Пиндар был рабом, я мог бы как-нибудь выкупить его жену и дочку.
   - А с тобой мы тоже друзья? - спросил я у женщины. - Ведь мы давно путешествуем вместе, верно?
   - Мы познакомились на празднестве в честь бога-привратника (*63), сказала женщина. И улыбнулась - видно, припомнила что-то, чего я вспомнить не мог. Мне вдруг показалось, что она с удовольствием бросила бы своего мужа на произвол судьбы и стала жить со мной. - А потом появились эти рабы Спарты, и, пока Пиндар и чернокожий дрались со своими первыми противниками, ты успел прикончить троих. Но тут остальные вознамерились убить нас с Ио, и Пиндар остановил тебя, потребовав прекратить потасовку. Я даже боялась, что ты и его прикончишь, и он, по-моему, тоже немного испугался, однако ты бросил свой меч и рабы связали тебя, а потом побили и заставили целовать землю у их ног. Да, конечно, мы с тобой друзья.
   - Я рад, - промолвил я. - Рад, что не помню, как сдался.
   - Мне бы тоже очень хотелось об этом забыть, - кивнул Пиндар. - Во многих отношениях твоей забывчивости можно только позавидовать, Латро. Однако же, раз Светлый бог направил тебя к Великой Матери-богине, именно туда тебе и следует держать путь. Именно там, если это вообще возможно, ты будешь исцелен.
   - А кто такая эта Великая богиня? - спросил я. - И что означает стихотворение, которое читала маленькая Ио?
   И Пиндар поведал мне о великих богах и их обычаях. Я внимательно его слушал - в точности как Гиперида, уже не раз рассказывавшего мне о Саламинском сражении; и хотя я не знал, что именно надеюсь услышать от каждого из рассказчиков, я понимал, когда они умолкали, что никогда не слышал этого прежде.
   Сейчас солнце скрывает парус, а я снова сижу на носу, и корабль укачивает меня, как мать младенца. В волнах слышатся чьи-то голоса, кто-то смеется, поет, кого-то окликает...
   И я снова надеюсь услышать хоть какое-то упоминание о доме, о семье, о друзьях, которые наверняка остались у меня на родине.
   9. СПУСКАЕТСЯ НОЧЬ
   По морю, точно колесницы, несутся черные тени. И хотя спускается ночь и на палубе скоро будет слишком темно, я все равно буду продолжать писать, а потом, если не успею записать всего, устроюсь вместе с остальной командой у огня и допишу там, прежде чем лягу спать.
   Не успел я на минутку отложить свой стиль, как кибернет приказал матросам, которые тут же притихли, убрать парус и мачту и взяться за весла.
   Замечательно плыть на таком изящном легком корабле под парусом; но еще приятнее, когда гребцы налегают на весла, и корабль то птицей взлетает на волне, то с шумом падает вниз. При встречном ветре на носу тебя всего окутывает серебристая водяная пыль, когда корабль рассекает волны.
   Играет мальчишка-флейтист, а гребцы поют под этот аккомпанемент, ритмично ударяя веслами, и даже морские божества всплывают из глубины послушать их пение. Уши богов подобны раковинам, а волосы - траве морской. Я довольно долго стоял на носу, глядя на них и на приближавшуюся землю, и сам себе казался сродни этим богам.
   Наконец, когда берег был уже так близко, что можно было разглядеть листья на деревьях и камни на берегу, ко мне подошел кибернет и встал рядом. Заметив, что в ближайшие несколько минут он явно не собирается отдавать команде никаких приказаний, я осмелился поведать ему, каким прекрасным нахожу его корабль и оба других корабля, которые мы сейчас обогнали.
   - Лучше не бывает! - сказал он. - Вряд ли хоть один такой же замечательный найдется. И пусть о Гипериде говорят все что угодно, да только он денег на "Европу" не пожалел! Можно, конечно, сказать, что он не зря старался, ибо сам же ею и командует, да только собственными кораблями многие командовали, а строительный материал все равно норовили подешевле купить. Про Гиперида этого не скажешь. У него-то ума хватило, чтобы понять: "Европа" не только престиж его поднимет, но и жизнь ему сохранит.
   - Он, должно быть, смелый человек, - заметил я, - раз взялся командовать военным судном. Ведь мог бы и дома остаться, в безопасности.
   - Вот уж нет! - сказал кибернет, поглядывая на берег. - Члены нашего достойного Собрания порой, конечно, проявляют изрядную глупость, однако же не настолько глупы, чтобы позволить такому отличному снабженцу остаться вдали от армии или флота. Впрочем, даже если б Гиперид и остался в Афинах, все равно о его безопасности и речи быть не могло: ведь город варвары сожгли чуть ли не дотла. При желании он, конечно, мог бы остаться на берегу. Многие так и сделали. Однако взгляни на "Клитию" - между прочим, тоже отличный корабль! На ней кибернетом мой брат. А знаешь, что сказал мне о "Клитии" тот поэт?
   Не зная, о каком поэте идет речь, я покачал головой.
   - Он сказал, что с веслами, покрытыми пеной, она похожа на птицу с четырьмя белыми крылами. И это чистая правда - ты только взгляни! Он, может, и беотийская свинья, но поэт все же хороший. Разве ты не слышал вчера, как он нам декламировал стихи?
   - Что-то не помню, - промямлил я.
   - Ха-ха-ха! Да ты небось слишком много вина выпил и спать завалился! Он хлопнул меня по спине. - Настоящая морская душа! Погоди, мы еще и грести тебя научим, пусть только у тебя рана на голове подживет.
   - А что, стихи его действительно были хороши?
   Кибернет кивнул.
   - Наши ребята никак не хотели его отпускать. Надо попросить Гиперида, чтобы велел ему сегодня вечером еще выступить. Надеюсь, особенно просить не потребуется. - И он крикнул гребцам: - Эй, суши весла помалу! Тише ход!
   - Вы что, собираетесь вытаскивать корабль на берег?
   - Это ты точно подметил! Хотя ветер благоприятный, и мы могли бы обогнуть мыс еще до заката. Если бы у нас не было целого дня в запасе, я бы так и поступил. Но спешить некуда, а провести лишнюю ночь на море не так уж приятно. Я предложил Гипериду высадиться здесь на берег, и он согласился. Тут неподалеку есть небольшая рыбацкая деревушка, там можно купить свежие продукты - почти все, что мы прихватили с собой из Коринфа, уже съедено.
   Он что-то еще крикнул гребцам, и все весла с одного борта дружно взлетели в воздух и застыли. Судно резко повернулось, будто щепка, попавшая в водоворот. Еще через мгновение весла снова коснулись воды, и мы кормой вперед стали выползать на берег. С полдюжины матросов бросились в воду и, как тюлени, поплыли к берегу. Им бросили с борта свернутый в кольца канат.
   - А ну табань! - заорал кибернет. - Бортом, бортом!
   Я был просто потрясен быстротой всех этих маневров, что, должно быть, отразилось на моем лице, так как кибернет сказал, потирая руки:
   - Да, команда у меня хорошая, ничего не скажешь. Сам почти всех выбирал, а остальные еще до войны у Гиперида служили.
   К этому времени на борту осталось совсем немного людей - кибернет, я, воины (чьи доспехи, промокнув, утопили бы их, если б они решились пуститься вплавь), лучники, тот чернокожий, трое пленных и Гиперид. Без команды корабль казался таким легким, что я боялся, как бы он не перевернулся.
   - Иди сюда! - позвал меня кибернет, потом махнул рукой, и воины с пленными тоже подошли к нам и остановились на носу, отчего корма еще больше поднялась.
   На берегу матросы изо всех силы тянули за канаты. Чувствовалось, что судно уже скребет килем по дну, потом оно пошло было свободно, однако снова ткнулось в дно. Палуба закачалась, мы схватились за поручни.
   - Только не прыгай сейчас, - сказал кибернет, предваряя мои намерения. - Дно здесь каменистое.
   Палуба уже так накренилась, что трудно стало удержаться на ногах. Мы отступили на корму, оттуда легко можно было перебраться через гакаборт и спрыгнуть на берег, почти не замочив ног.
   Моряки уже собирали плавник для костра. Два других корабля тоже подгребали к берегу. Мы с чернокожим стали помогать команде "Европы" собирать топливо - для моряков было делом чести успеть все приготовить до высадки двух других команд.
   Берег был низкий, скалистый, кое-где поросший чахлыми деревцами. Однако стоило чистым волнам морским коснуться прибрежных скал, как все ожило. Вот коршун вылетел из-за гребня горы, камнем упал вниз, выхватил что-то из воды и снова взмыл в небеса, едва шевельнув могучим крылом. Каменистый берег походил на растопыренную пятерню, один "палец" которой был зеленого цвета: там виднелся лесок.
   Гиперид, взяв с собой трех воинов и несколько моряков, отправился в деревню, чтобы купить припасы. Ацет послал двоих в дозор на вершину холма, а все остальные, скинув одежду, полезли купаться. Даже пленным, как я заметил, разрешено было зайти в воду, хотя плавать им не позволяли оковы. Сам я поплавал совсем немного - боялся намочить свои бинты. Я заметил, что лучники отошли как можно дальше от остальных - наверно, не хотели никого из нас видеть хотя бы во время купания.
   Когда я вылез на берег, девочка, сидя на камне, сторожила мои пожитки. Я поблагодарил ее, и она сказала:
   - Я боялась, что кто-нибудь возьмет твою книгу, господин мой. Ведь тогда ты бы никогда не узнал, кто ты такой и кто я.
   - А кто ты? - спросил я ее. - И почему называешь меня "господин мой"?
   - Я твоя рабыня Ио.
   Я удивился и сказал, что до сих пор считал ее дочерью той пары, с которой она была скована цепью.
   - Я так и знала! - воскликнула девочка. - Хотя мы совсем недавно познакомились с ними, а я твоя рабыня уже давно, меня еще в Фивах даровал тебе Светлый бог.
   Я покачал головой.
   - Но это правда, господин мой! Клянусь палицей Геракла. И стоит тебе начать читать свою книгу, как ты сразу узнаешь об этом и о проклятии Великой Матери-богини. Конечно, со мной поступили несправедливо - это ты тоже поймешь. - Она показала мне на свою цепь. - Ведь если ты не считаешься пленным, я тоже должна быть на свободе и служить тебе.
   Я попытался вспомнить, о чем рассказывала мне утром та женщина, и спросил:
   - Эти солдаты взяли нас в плен, когда мы куда-то шли?
   - Не эти солдаты, господин. А рабы Спарты. И они избили тебя, а меня изнасиловали. У меня кровь шла, хоть я еще и не женщина вовсе. Гилаейра говорит, что ребенка-то у меня точно не будет, а вот у нее может быть. Ио вздохнула, должно быть, вспомнив выпавшие на ее долю страдания. Я же не помнил ровным счетом ничего. - А потом мы встретили настоящих воинов, в шлемах, с гоплонами (*64) и копьями. Они заставили рабов Спарты передать нас им. И тогда я спрятала твою книгу - боялась, что ее у тебя отнимут. Эти воины повели нас в Коринф, но, по-моему, там мы были совсем не нужны жители Коринфа, как и многие в Элладе, боятся спартанцев, так что они вовсе не хотели принимать пленных, которых афиняне отбили у рабов Спарты. Однако они и афинян тоже боятся, а воины из нашего города, фиванцы, помогали Великому царю жечь Афины и Коринф, так что коринфяне просто отдали всех нас Гипериду. Он нас тут же разделил, и, по-моему, ты ему особенно понравился. А когда ты подошел к нам и заговорил со мной, я передала тебе твою книгу. Я прятала ее под пеплосом, привязав к телу веревкой. Ты хоть немного почитал ее? Я ведь тебя об этом просила.
   - Не помню, - сказал я.
   - Возможно, ты кое-что все-таки прочитал, но если с тех пор ничего более не записывал, то теперь это уже не важно.
   - Ты очень много знаешь для своего возраста, малышка, - похвалил я ее, надевая хитон.
   - Ну это мне не больно помогло. Вот в Фивах моими хозяевами были действительно очень милые люди. А здесь самое большое удовольствие для меня после такого "путешествия" - просто выкупаться. Может быть, ты попросишь Гиперида и он разрешит мне снять эту цепь?
   - Но ты же не можешь снять эту цепь сама, это все-таки не сандалии.
   - В том-то и дело, что могу! У них цепи для крупных мужчин - непокорных матросов, пленных варваров и так далее; они слишком велики для маленьких девочек вроде меня. Если постараться, не так уж трудно вынуть из кандалов ногу. Я уже вынимала - вчера ночью.
   - А ну-ка покажи.
   Она положила ногу на ногу и, высунув язык, стала возиться с кандалами; они действительно были слишком велики для нее.
   - Когда нога чуточку влажная, получается лучше, - сказала она. - А теперь еще и песок попал.
   - Ты так кожу себе сорвешь.
   - Не сорву. Господин, придержи вот здесь, пожалуйста, а пятку мою прижми большим пальцем. Так, теперь тяни.
   Оковы легко свалились с ее тонких щиколоток, точно расстегнутый ножной браслет.
   - Ты, должно быть, пошутила, когда сказала, что не можешь сразу вынуть ногу, - сказал я. - По-моему, достаточно тебе было сделать шаг, и цепи остались бы на песке.
   - Возможно, я чуточку и притворялась, но ты ведь не сердишься на меня, господин мой?
   - Нет. Но ты лучше снова надень кандалы, пока тебя кто-нибудь не увидел.
   - Вряд ли я теперь смогу это сделать, - возразила она. - Но ничего, я просто скажу, что цепи с меня свалились сами, в воде.
   - Тогда их, наверное, лучше где-нибудь спрятать?
   - Я знаю отличное место. Присмотрела, пока ты плавал. Видишь вон ту большую скалу?
   У самого края скалы виднелось довольно большое отверстие - голову можно было просунуть, - и эта "труба" уходила почти вертикально вниз. Я сунул туда руку.
   - Лучше бы ты этого не делал, - сказала Ио. - Оттуда так отвратительно воняет! - И она бросила в дыру цепь с кандалами. - Не думаю, чтобы они захотели снова заковать меня: небось побоятся, что и вторая цепь тоже соскочит и потеряется.
   Один из наших моряков - только что они помогали вытаскивать второе судно на берег - принес бронзовую топочную коробку. Отверстия в ней светились на удивление ярко. Солнце уже скрылось за береговым выступом, и все кругом окутала густая тень.
   - Попробую-ка я раздобыть нам поесть, - радостно заявила Ио. - Это ведь, в конце концов, моя обязанность.
   - Вряд ли уже успели приготовить ужин! - крикнул я ей вслед, но она даже не обернулась. Тогда я подобрал свиток и двинулся за нею, но тут кто-то хлопнул меня по плечу.
   Это оказался один из лучников.
   - Она ничего дурного не сделает, - сказал я ему, - она всего лишь ребенок.
   Он пожал плечами, показывая, что Ио его совершенно не интересует.
   - Меня зовут Оиор, - сказал он. - Я сын Сколота. А ты Латро. Я слышал, как тебя этим именем называли фиванцы.