Вулф Джоан. Риск

   Мне не хотелось говорить ей, что мой муж не пригласил меня ехать с ним в фаэтоне, и поэтому с напускной беспечностью ответила:
   — У меня еще будет возможность побыть с его светлостью, Нэнни, и, по правде говоря, мне жаль, если намокнет моя новая накидка.
   Но мои слова не рассеяли тревогу в глазах Нэнни. Она прекрасно знала, что мне всегда было наплевать на такие мелочи, как дождик.

***

   Мы выехали из Лондона в два часа дня, а в шесть вечера уже подъезжали к Уинтердейл-Парку в Суррее, неподалеку от Гилдфорда. Рассказы Кэтрин немного подготовили меня к тому, что я увижу, но все равно мой новый дом ошеломил своей роскошью.
   Уинтердейл-Парк выглядел так, словно ему следовало находиться на венецианской площади, а не в центре Англии. Кэтрин говорила, что этот дом построил ее прапрапрадедушка на месте старого особняка времен королевы Елизаветы. Ее предок был влюблен в итальянскую архитектуру, сказала она, и поэтому привез венецианского архитектора Джакомо Леони, чтобы тот спроектировал для него новый дом.
   — Боже Всемогущий! — воскликнула Нэнни, когда мы подкатили к парадному крыльцу. Дом был сложен из красного кирпича, но центральная часть, где располагался парадный вход, была из камня, и ее застывшие формы резко выделялись на фоне красного кирпича. — Это не английский дом, — неодобрительно промолвила Нэнни.
   — Его построил итальянец, — сказала я ей.
   Нэнни нахмурилась. Она недолюбливала итальянцев.
   Лорд Уинтердейл, то есть Филип, передал поводья подбежавшему лакею и открыл дверцу нашей кареты.
   Анна выскочила первой и робко огляделась вокруг. Такого огромного особняка, как Уинтердейл-Парк, ей еще не приходилось видеть.
   — Он такой большой, — тихо сказала она Филипу.
   — Да, — согласился он. — Но Кэтрин говорит, что в заднем крыле дома есть прелестная комнатка: ее окна выходят в сад. Вам с Нэнни там понравится, я уверен. В саду тоже очень красиво, и твой ослик будет пастись на зеленых лужайках.
   Услышав про ослика, она немного воспрянула духом.
   А я думала о его словах. Кэтрин говорит, что там есть комната.
   Должно быть, в Уинтердейл-Парке он такой же чужой человек, как и мы. Его детство должно было проходить в этом доме, в нормальных условиях для мальчика из порядочной семьи. Но все получилось совсем не так. В возрасте восьми лет судьба забросила его в отвратительный мир игорных домов и продажных женщин.
   Какими правилами морали он руководствуется? До какой степени жестокости способен дойти? Я знала, что он хотел отомстить своей тетушке и ради этого потратил уйму денег.
   Но он был так добр с Анной.
   Я совсем его не знаю и в то же время связала себя с ним вечными узами брака. С моих глаз начала спадать пелена.

***

   За день до этого Филип послал своего управляющего мистера Даунса в Уинтердейл-Парк предупредить о нашем приезде. По приказу Филипа мы были избавлены от традиционной картины выстроившихся на крыльце слуг, но в холле нас встретили мистер Дауне, дворецкий Клэндон и экономка миссис Фром.
   Я вежливо поприветствовала главных слуг в доме, но когда подошла очередь представить Анну, мне с трудом удалось привлечь ее внимание, поскольку она все время вертела головой, осматриваясь вокруг.
   Великолепный парадный холл из мрамора простирался ввысь на целых два этажа, в нишах на уровне второго этажа были установлены классические статуи. Архитектура была средиземноморская по духу: белые стены, белый оштукатуренный потолок, мраморный пол и два мраморных камина с затейливой резьбой создавали ощущение простора и света.
   Вошедший сюда немедленно представлял себе каналы Венеции, а не зеленые поля Англии.
   Ко мне обратилась миссис Фром, экономка:
   — Если позволите, я проведу вас в вашу комнату, миледи. Или вы хотите, чтобы я показала вам дом?
   — Думаю, сначала мы осмотрим наши комнаты, миссис Фром, — сказала я.
   — Как вам угодно, миледи. Когда прикажете подавать обед?
   То, что меня величают этим новым титулом, несколько смутило меня, и я невольно вскинула глаза на Филипа.
   — Когда бы вы желали обедать, милорд? — спросила я.
   — В семь часов, — решительно ответил он. Я повернулась к миссис Фром и повторила:
   — В семь часов.
   — Слушаю, миледи. А теперь, если вы соблаговолите пойти со мной, я покажу вам ваши комнаты.
   — Вы, дамы, идите с миссис Фром, — сказал нам Филип. — А мне еще надо переговорить с Даунсом.
   Мы втроем покорно проследовали за миссис Фром через холл, мимо огромной комнаты с мраморным полом, которая напоминала салон итальянского палаццо, к широкой мраморной лестнице, ведущей на второй этаж.
   Когда мы поднялись по ступенькам наверх, экономка сказала:
   — Вы желаете сначала увидеть свои апартаменты, миледи? По просьбе его светлости я поместила мисс Анну и миссис Педигрю на третьем этаже.
   — Мне бы хотелось сначала осмотреть апартаменты мисс Анны, — твердо сказала я.
   Лицо экономки хранило невозмутимое спокойствие.
   — Как прикажете, миледи.
   И снова мы втроем в молчании поднимались за ней по лестнице. Анна с беспокойством оглядывалась вокруг, и я понимала, что она изумлена и несколько подавлена размерами и роскошью нашего нового дома.
   Наконец мы достигли третьего этажа.
   — Детская выходит во двор, — сказала миссис Фром, указывая направо. Однако сама повернула в противоположную сторону и прошла по коридору налево. Остановившись у двери в конце коридора, она широко распахнула ее и отступила, пропуская нас вперед.
   Первое, что бросилось мне в глаза, был простой камин из красного кирпича с белой деревянной каминной полкой, над которой висела картина, изображавшая спаниеля короля Карла. Я огляделась и поняла, что мы в маленькой гостиной. Стены выкрашены в бледно-желтый цвет. Старинная мебель, обтянутая ситцем, выглядела очень уютно. Анна сразу же подбежала к камину и принялась рассматривать картину.
   — Здесь также находятся спальня и гардеробная, — продолжала миссис Фром. — Мистер Дауне попросил меня превратить гардеробную в спальню для миссис Педигрю. Она проследовала к полуоткрытой двери, ведущей из гостиной в соседнюю комнату, и я тоже подошла взглянуть.
   Спальня была такая же просторная, как и гостиная, и оба высоких окна, занавешенные белыми муслиновыми шторами, выходили на террасу парка. Вид отсюда открывался потрясающий. В тот момент, когда я выглянула в окно, солнце в первый раз за весь день вышло из-за облаков. Отблески света заиграли на поверхности декоративного пруда в центре парка, и мокрая трава засверкала, словно по ней рассыпались миллионы крошечных алмазов.
   Сзади послышался голосок Анны:
   — Мне нравятся эти комнаты, Джорджи. Здесь красиво.
   — Они принадлежали леди Кэтрин, — сообщила миссис Фром.
   Я обернулась и только тут заметила в углу комнаты ящичек, набитый нотами.
   — А Кэтрин не рассердится, если я буду жить в ее комнатах? — тревожно спросила Анна.
   Я покачала головой:
   — Конечно, нет. Ведь Кэтрин сама предложила Филипу поселить тебя тут.
   Анна успокоилась.
   Я оставила ее у окна, а сама направилась осмотреть спальню Нэнни. Та тоже оказалась довольно внушительных размеров и выглядела очень уютно.
   Мы с Нэнни остановились в дверях гостиной позади Анны.
   — Что ты об этом думаешь? — тихо спросила я ее.
   — Думаю, нам это подходит, мисс Джорджиана, — решительно ответила Нэнни. — Анна будет вдалеке от шума и беготни, когда вы с его светлостью будете принимать гостей, а когда у вас появятся дети, они займут детскую, которая тут совсем рядом, и Анне будет веселее.
   Эти картины моей будущей семейной жизни казались мне нереальными, но я не осмелилась сказать об этом Нэнни.
   — Это правда, — вымолвила я и попыталась улыбнуться. — Что ж, я вас оставлю — Анне надо переодеться. Его светлость назначил обед на семь вечера.
   — Но ведь сегодня день вашей свадьбы, — возразила Нэнни. — Мисс Анна может пообедать здесь, наверху. — И в подтверждение своих слов она бросила взгляд на миссис Фром.
   Лицо экономки сохраняло невозмутимое выражение.
   — Я прикажу, чтобы обед мисс Анны принесли наверх, — сказала она.
   Я не хотела, чтобы Анна обедала наверху. Я не хотела оставаться один на один со своим супругом. Я понятия не имела, о чем с ним можно говорить.
   Но я понимала, что не имею права признаться в этом ни Нэнни, ни экономке.
   И промолвила слабым голосом:
   — Если вас не затруднит, миссис Фром.
   Экономка смотрела на меня. Глаза ее были цвета олова, на носу — родинка.
   — Конечно, не затруднит, миледи, уверяю вас.
   Я поняла, что говорю сейчас совсем не как графиня, и гордо вскинула подбородок.
   — Вот и отлично. А теперь, будьте любезны, проводите меня в мои комнаты.
   — Слушаю, миледи, — ответила экономка и двинулась к двери.
   — Я ухожу, дорогая, — сказала я Анне. — Тебе принесут обед прямо в комнату, и я увижусь с тобой только утром.
   Она обернулась ко мне, личико ее сморщилось, рот открылся — она вот-вот готова была заплакать, но прежде чем успела сказать хоть слово, в комнату, заливисто лая, влетел маленький спаниель.
   — Снежок! — воскликнула Анна и, опустившись на колени, протянула к нему руки. Песик прыгнул к ней, визжа от радости.
   Я подняла глаза и увидела в дверях молодого слугу.
   — Его светлость приказал мне его привезти, — пояснил он мне.
   Я улыбнулась.
   — Спасибо. Как вас зовут?
   — Альфред, миледи.
   — Спасибо, Альфред.
   Нэнни прошептала мне на ухо:
   — Идите же, мисс Джорджиана, пока она занята с собачкой.
   Я кивнула и незаметно покинула комнату вместе с экономкой.
   Мы не стали возвращаться по главной лестнице, а спустились по узенькой лесенке позади комнаты Анны. Я думала, что графские апартаменты располагаются на втором этаже вместе с остальными спальнями, но миссис Фром повела меня на первый этаж.
   Комнаты графа и графини находились в дальнем крыле дома и выходили окнами в сад, как и у Анны, но были обставлены гораздо роскошнее. В спальне стояли кровать с пологом на четырех столбиках и стулья, которые, как гордо сообщила мне миссис Фром, были изготовлены для предка нынешнего графа, который жил при короле Якове. Из трех высоких окон, занавешенных золотисто-зелеными шелковыми портьерами, открывался великолепный вид в сад. Над камином из белого мрамора висел пейзаж, изображавший каналы Венеции.
   Из спальни две двери вели в соседние комнаты.
   — Вот это дверь в вашу гардеробную, — сказала мне миссис Фром, указывая на левую стену. — Вторая дверь ведет в гардеробную его светлости.
   Я неохотно проследовала за ней в комнату, которую целых двадцать лет занимала леди Уинтердейл. Мне ничего не стоило поместить Анну в комнату Кэтрин, а вот самой воцариться в апартаментах тетушки Филипа было как-то неловко.
   Бетти уже ждала меня в гардеробной, и, увидев знакомое лицо, я немножко приободрилась. Я переговаривалась с ней искусственно-оживленным тоном, пока она помогала мне переодеваться.
   Болтовня с Бетти отвлекала меня от мысли, что в этом доме существует только одна спальня для хозяина и хозяйки, а не две.
   В гардеробной имелось высокое зеркало на подвижной раме, так называемое псише, и я бросила в него взгляд перед тем, как выйти из комнаты. К облегчению своему, я увидела, что внутренние тревоги совсем не отразились на моем лице.
   Я нервно разгладила складки золотистого шелкового платья и приготовилась встретиться с моим мужем за обеденным столом.
   Лакей ожидал меня на выходе из комнаты, чтобы проводить в столовую. Он сообщил, что несколько комнат на первом этаже отведены под семейные и что обед будет подан в комнате, которую называют утренняя. Я испытала невыразимое облегчение от этой новости — значит, я буду избавлена от необходимости вкушать трапезу в итальянском палаццо.
   Филип ожидал в маленькой приемной с тремя позолоченными зеркалами, желтым шелковым диваном и тремя стульями. Увидев меня, он не улыбнулся.
   — Анна присоединится к нам? — спросил он.
   — Нэнни сказала, что ей сегодня лучше подать обед в ее комнату.
   Он слегка приподнял брови, потом сказал:
   — Утренняя комната за следующей дверью, — а затем подошел ко мне и предложил руку. Я оперлась на нее, и мы вместе прошествовали в комнату, которая по величине была такой же, как и наша столовая в Уэлдон-Холле.
   Филип отодвинул для меня стул, и я заняла свое место за полированным столом красного дерева. В свете свечей галстук Филипа казался белоснежным, глаза напоминали сверкающие сапфиры, а волосы были черны, как ночь.
   В груди у меня застрял комок величиной с кулак.
   Внесли суп, и передо мной поставили тарелку. Лакей встал у буфета, и я остро ощущала его присутствие.
   «Мы не можем молчать весь обед, — в отчаянии подумала я. — Надо как-то начать разговор».
   Но ничего не могла придумать.
   — Почему этому спаниелю дали кличку Снежок? — вдруг спросил Филип совершенно обыденным тоном.
   Вопрос и особенно спокойный небрежный тон, которым он был задан, застали меня врасплох, и я невольно усмехнулась. К тому времени когда я закончила рассказывать историю Снежка, комок, засевший в груди, сам по себе исчез, и я смогла проглотить немного супа.
   После обеда я оставила Филипа, чтобы он мог выпить свой портвейн в одиночестве, и миссис Фром провела меня в зеленую гостиную. Это была огромная, богато обставленная комната на семейной половине первого этажа. Стены ее были обиты зеленым шелком, а полированный паркет покрывал широкий турецкий ковер. Французские двери вели на террасу, выходившую в палисадник. До меня донесся аромат роз.
   Несмотря на все вышеупомянутое великолепие, внимание мое в первую очередь привлекли хрупкие изящные фигурки двух журавлей с позолоченными крыльями, что стояли на полированном столике в центре комнаты. Когда я спросила о них миссис Фром, она сообщила, что эти фарфоровые статуэтки привез из Китая отец покойного графа Уинтердейла.
   — Они прелестны, — благоговейно вымолвила я.
   Слабая улыбка тронула суровое лицо экономки. Она кивнула и осведомилась:
   — Вам принести чаю, миледи?
   — Нет, благодарю вас, миссис Фром. — Я еще раз окинула взглядом комнату. Повсюду были расставлены очаровательные вещицы, а на каминной полке я заметила еще несколько китайских фигурок птиц. Но музыкального инструмента я не увидела.
   — А где фортепиано мисс Кэтрин? — полюбопытствовала я.
   — Наверху, в голубой гостиной, — последовал ответ.
   — Да, это и в самом деле огромный дом, — небрежно заметила я. — Завтра вы проведете меня по всем комнатам, миссис Фром.
   — Я к вашим услугам, миледи, — сказала женщина, и на лице ее снова застыла маска невозмутимости.
   Она удалилась, а я прошла по турецкому ковру к столику, на котором стояли журавлики. Я долго рассматривала их с нескрываемым восхищением, когда дверь снова отворилась и вошел Филип.
   Я обернулась к нему. За окном стемнело, и сад покрыло мраком. Я серьезно посмотрела ему в глаза и сказала то, что было у меня на сердце:
   — Мне так жаль, что ты вынужден был жениться на мне, Филип. Да, я с помощью шантажа заставила тебя устроить мне сезон, но и не предполагала, что тебе придется стать моим мужем. — Я твердо взглянули ему в лицо и добавила:
   — Тебе, наверное, неприятно, что ты женат на женщине, которую не можешь уважать. Прости меня, если можешь.
   Он посмотрел на меня, и в глазах его отразилась бесконечная усталость.
   — Джорджиана, — промолвил он, и мое сердце подпрыгнуло, когда я услышала свое имя из его уст, — поверь, этот брак повредил не мне, а тебе. Такой человек, как я, не имел права жениться на невинной девушке. И я никогда бы этого не сделал, если бы не сложившиеся обстоятельства.
   Я уставилась на него в полном недоумении.
   — Что значит «такой человек, как я»? — спросила я наконец.
   — Ты понятия не имеешь о том, какую жизнь я вел все эти годы, — угрюмо ответил он. — История эта не для твоих ушей, но, поверь, я не могу даже коснуться тебя, не осквернив твою чистоту. Хочу, чтобы ты знала это. Знай же и то, что я предоставляю тебе право выбора. Если желаешь только воспользоваться моим именем и освободить себя от супружеских обязанностей, я все пойму.
   Я стояла словно громом пораженная. Этого я никак не ожидала услышать. Я не знала, что и отвечать. По правде сказать, я толком не понимала, что он мне предлагает.
   — Ты считаешь, что мы с тобой можем жить как… как брат и сестра? — осторожно спросила я.
   — Да. Если ты этого хочешь, я сдержу свое слово. — Голос его звучал спокойно, но хотя он стоял на другом конце комнаты, я чувствовала в нем внутреннее напряжение. — Я не собираюсь принуждать тебя к этому силой, — добавил он.
   Я попыталась привести в порядок разбегавшиеся мысли, что в данном случае было непросто. Наконец решила: лучшее, что сейчас можно сделать, это затронуть практическую сторону вопроса.
   — Мы не можем так поступить, — сказала я. — Кем бы ты ни был в прошлом, теперь ты граф Уинтердейл, и тебе нужен наследник. Честно говоря, мне и самой хочется детей, Филип. — Я глотнула воздуха и заключила:
   — Поэтому мы не можем жить как брат и сестра, иначе мы не достигнем этой цели, правда?
   Его лицо застыло.
   — Да, правда.
   — Ну тогда, — промолвила я, изо всех сил стараясь, чтобы это выглядело так, будто я всего лишь здраво рассуждаю о весьма обыденных вещах, — думаю, у нас должна быть настоящая супружеская жизнь.
   Я заметила, что он сжимает и разжимает пальцы.
   — Ты уверена, Джорджиана? — хрипло спросил он.
   — Да, — ответила я, придав своему голосу твердости. — Да, я уверена.

Глава 16

   Бетти помогла мне переодеться в ночную рубашку из тончайшего шелка. Ее глубокий вырез и длинные рукава окаймляли кружева. Бетти расчесала мне волосы, и они покрыли плечи блестящей каштановой волной.
   Наконец приготовления были закончены, я прошла через смежную дверь гардеробной в спальню и улеглась в широкую постель с пологом, изготовленную еще во времена короля Джеймса.
   Когда Филип спросил меня, согласна я или нет, чтобы у нас была настоящая супружеская жизнь, я нисколько не сомневалась, каким должен быть мой ответ. И дело было не только в том, что мне хотелось иметь детей. Просто я чувствовала, что если не буду близка с ним телом, то и на духовную близость рассчитывать не придется. А мне хотелось, чтобы мы с ним были близки.
   Как бы то ни было, я с некоторым страхом думала о том, что должно произойти между нами в нашу брачную ночь.
   Окна спальни были закрыты от холодного ночного воздуха, и в комнате стояла тишина. Из соседней графской гардеробной не доносилось ни голосов, ни шагов. В камине пылал огонь, и я уставилась на красные угольки, стараясь ни о чем не думать и не смотреть в сторону гардеробной. На инкрустированном столике между окнами стояла ваза, полная цветов, и их аромат разливался в воздухе, смешиваясь с запахом дыма, исходящим из камина. У кровати горела лампа. Я села в постели, прислонившись спиной к подушкам, расправила одеяло и стала ждать.
   Задвижка гардеробной тихо звякнула. Я подняла глаза и увидела входящего Филипа. На нем был черный халат, и когда он приблизился ко мне своими мягкими шагами пантеры, меня охватило смешанное чувство тревоги и волнения.
   Я думала, что он подойдет к кровати со своей стороны, но вместо этого он сел на постель рядом со мной и взял мои руки в свои. Сердце мое учащенно заколотилось.
   — Тебе известно, что должно сегодня произойти между нами, Джорджиана? — серьезно спросил он.
   Кровь прилила к моим щекам. Я росла в сельской местности и, конечно же, знала основы животного воспроизводства. Картина эта была не из приятных, и я предпочитала не размышлять на эту тему. Всю предыдущую неделю я гнала от себя эти мысли.
   Я отвела взгляд и промолвила:
   — Думаю, что да.
   — А ты понимаешь, что я могу причинить тебе боль? — снова спросил он.
   Я невольно вскинула на него глаза.
   — Боль? — повторила я. Об этом аспекте близости мне ничего не было известно.
   — Чтобы войти в тебя, я должен буду нарушить твою девственность, и это причинит тебе боль, — пояснил он. — Я хочу, чтобы ты осознала это, пока у тебя еще есть время переменить свое решение.
   Я взглянула ему в лицо. Он смотрел на меня с затаенным напряжением во взгляде. Мне показалось, что он усилием воли сдерживает себя.
   — А это всегда будет больно? — спросила я.
   — Нет. Только в первый раз.
   — Ну хорошо, — согласилась я со смесью стоицизма и напускной храбрости. — Тогда, полагаю, нам надо через это пройти, не так ли?
   Впервые за все эти дни слабая улыбка тронула его губы.
   — Потрясающая практичность, — пробормотал он.
   Я смотрела в его голубые глаза и вовсе не ощущала себя практичной. У меня голова шла кругом, Я беспомощно кивнула.
   Он провел рукой по моим распущенным волосам. Я ощутила приятное покалывание от его прикосновений.
   — У тебя такие красивые волосы, — негромко промолвил он. Его пальцы запутались в мягких каштановых прядях, и он слегка отклонил мою голову назад, приблизил ко мне лицо и стал целовать меня.
   Я с такой готовностью откликнулась на его поцелуй, что это испугало меня. Я обхватила его руками за шею и не подумала возразить, когда он склонил меня на постель. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки я почувствовала, как его пальцы ласкают мою грудь. Это было так приятно.
   Его губы продвинулись к моему уху, шее, впадинке между грудей.
   Меня поразили те ощущения, которые рождали его прикосновения. Тот легкий трепет, который всегда пробегал по моему телу, когда он дотрагивался до меня, не шел ни в какое сравнение с теми чувствами, что владели мною сейчас.
   Он все целовал и целовал меня, пока у меня не закружилась голова и все мысли не улетучились из головы. Я не заметила, когда он успел снять свой халат, но в какой-то момент с удивлением обнаружила, что на нем нет одежды. Я провела ладонями по его обнаженным плечам и ощутила силу его мускулов под своими пальцами. Ничего подобного мне раньше испытывать не приходилось. Он снова поцеловал меня в губы, требовательно и настойчиво, я приоткрыла губы, и его язык скользнул мне в рот и обвился вокруг моего.
   Он обхватил ладонями мое лицо, удерживая меня. Я закрыла глаза, и постепенно мой собственный язык стал повторять его движения. Моя ночная рубашка собралась складками на талии, и его ладонь скользнула вверх по моей ноге.
   А потом он коснулся меня.
   Я вздрогнула от неожиданности и удовольствия.
   Он продолжал целовать меня, а его рука тем временем ласкала меня, и трепет пробегал по телу.
   Я почувствовала, как что-то твердое уперлось мне в бедро, и ощутила странную смесь испуга и возбуждения.
   И тут он промолвил хриплым голосом, который я не сразу узнала:
   — Ну вот, Джорджи. Теперь держись.
   Самое удивительное, что мне хотелось, чтобы он вошел в меня. Я и думать забыла о боли, думая только о тех приятных ощущениях, которые он вызвал во мне, и я хотела, чтобы это произошло. Вот почему неожиданная боль повергла меня в шок.
   Ему пришлось с силой толкнуться, чтобы войти в меня, и тело мое застыло от незнакомого, неприятного ощущения. И тут я вспомнила, о чем он меня предупреждал.
   Но я никак не ожидала того, что произошло потом. Я не ожидала, что меня пронзит жгучая боль и я буду истекать кровью. Я не ожидала, что он придавит меня своим тяжелым телом и станет раскачиваться во мне взад-вперед, причиняя боль каждым движением. Он ведь был гораздо сильнее меня. Он не только причинил боль, но посеял во мне страх.
   Когда же все закончилось и он лежал на мне, тяжело дыша, мне потребовалось собрать всю свою силу воли, чтобы не заплакать.
   Он приподнялся и заглянул мне в лицо — я поспешно отвернулась.
   — О Господи. Прости меня, Джорджи, — сказал он. Его голос звучал хрипло, и он тяжело дышал, как если бы пробежал не одну милю. — Я не хотел, чтобы все так получилось.
   Он перевернулся на спину, положив руку на лоб и уставившись в потолок.
   — Боже мой, — вырвалось у него.
   Он произнес это с таким отчаянием, что моя собственная боль отступила перед его страданием. Я еле слышно спросила:
   — Что-нибудь не так?
   — Мне следовало быть нежнее, осторожнее, — угрюмо промолвил он. — Все было бы совсем не так. Боюсь, я… забылся. Я сожалею. Прости меня.
   Он, видите ли, сожалеет, с горечью подумала я.
   Я слегка отодвинулась от него и вдруг обнаружила, что мое беспокойство частично проистекает оттого, что я лежу на липком влажном пятне. Я опустила руку, пощупала простыни и поняла, что это кровь.
   — Филип! — в панике воскликнула я. — У меня кровь!
   Он сомкнул пальцы у меня на запястье, поднял мою руку, и мы вдвоем уставились на мою ладонь, испачканную в ярко-красной крови.
   — Ничего страшного, — промолвил он каким-то странным голосом. — Это подтверждение того, что ты девственница, Джорджи. Это значит, что до меня ты никогда не принадлежала мужчине.
   Он продолжал смотреть на мою руку, как завороженный. Минуту спустя я выдавила из себя:
   — Мне надо пойти переодеться, и простыни тоже надо переменить. Ведь мы не можем спать в этом.
   Он отпустил мое запястье и сказал обычным тоном:
   — Я попросил Бетти подождать в гардеробной, чтобы тебе помочь. Иди, а я позабочусь о том, чтобы переменили простыни.