Вулф Джоан. Риск

   — Да. Необходимость вынудила его воспользоваться моей помощью, и он приказал мне держать язык за зубами. — Он снова ухмыльнулся. — Но для меня это задача почти невыполнимая. Вы же знаете, я обожаю сплетни и слухи.
   Он поклонился и отошел.
   Филип взглянул на Кэтрин:
   — Ротерэм? Значит, тебя можно поздравить, Кэтрин?
   — Генри такой болтун, — пожаловалась она. — Он не должен был ничего говорить. Но это так. Да, Филип, Ротерэм попросил меня выйти за него замуж, как только закончится его траур.
   Филип вскинул черную бровь.
   — Твоя матушка уже знает об этом?
   — Пока нет.
   Вторая бровь взлетела вслед за первой.
   — Будущий герцог, — промолвил он. — Она будет в восторге.
   — Она просто невыносима, ты же знаешь. Что ж, ничего не поделаешь. Эдвард есть Эдвард. Я бы любила его, будь он даже помощником аптекаря.
   Филип улыбнулся ей той теплой улыбкой, которая редко появлялась на его лице.
   — Желаю тебе счастья, кузина, — промолвил он. — Ты это заслужила.
   Кэтрин удивленно и радостно взглянула на него и тоже улыбнулась в ответ.
   Раздался хорошо знакомый мне скрип корсета.
   — Леди Уинтердейл, — произнес мистер Джордж Эшертон. — Счастлив вновь встретить вас в Лондоне.
   Я почувствовала, как напряженно застыл Филип. Он холодно промолвил:
   — Мне кажется, я не знаком с этим джентльменом, дорогая.
   Он прекрасно знал, кто такой Эшертон и что он один из списка моего отца. Тем не менее я сказала:
   — Милорд, позвольте вам представить мистера Джорджа Эшертона. Он был другом моего покойного батюшки. Мистер Эшертон поклонился.
   — Лорд Уинтердейл. Рад познакомиться, сэр. Филип смерил его ледяным взглядом.
   — Весьма польщен, — небрежно бросил он.
   Несколько смущенный неприветливым поведением моего супруга, мистер Эшертон продолжал, обращаясь ко мне:
   — Прошу вас оказать мне честь и принять приглашение на следующий танец, леди Уинтердейл.
   Я быстро ответила, боясь, что вмешается Филип:
   — Ну разумеется, мистер Эшертон. — Я улыбнулась, глядя в застывшее лицо мужа. — Вы нас извините, милорд?
   Он посмотрел на меня тяжелым взглядом, но я и бровью не повела. Мне надо было поговорить с Джорджем Эшертоном. Точнее, надо, чтобы он поговорил со мной. Может, он случайно проболтается, и я узнаю, было ли то письмо делом его рук.
   Следующим танцем был контрданс, и, выйдя со мной на середину залы, мистер Эшертон спросил меня, не соглашусь ли я посидеть это время. Когда я ответила утвердительно, он несколько удивился, подвел меня к креслу у стены и пошел за двумя бокалами пунша. Филип и Кэтрин перешли на другую сторону залы, почти напротив моего кресла, и, взглянув на них, я заметила, как свечи из настенного канделябра отбрасывают отблески на черноволосую голову моего мужа и на бриллиантовые серьги Кэтрин и ее очки.
   Мне стало ясно, что Филип намерен не спускать с меня глаз. Эта мысль меня успокоила.
   Мистер Эшертон вернулся с пуншем и уселся рядом со мной на стул с позолоченными ножками. Он чуть подался вперед, и стул под ним скрипнул в унисон с корсетом.
   — Я узнал про несчастный случай в парке, леди Уинтердейл, и очень сожалею, — начал мистер Эшертон. По его лицу, однако, не было заметно, что он сожалеет. — Насколько мне известно, вы упали с лошади?
   — Да, — сказала я. — Като ужалила пчела, и он меня сбросил.
   Водянистые голубые глазки Эшертона впились в меня изучающим взглядом:
   — Ужалила пчела?
   Я глотнула пунша и кивнула.
   Он громко откашлялся.
   — Может, я и поверил бы в эту историю, если бы не слышал о других неприятных происшествиях, случившихся с вами, леди Уинтердейл.
   Я резко обернулась к нему. Канделябр, висевший над нами, освещал его лысый затылок.
   — Какие происшествия вы имеете в виду? — спросила я.
   — Ну вот, к примеру, только вчера я слышал, что несколько недель назад вы свалились в яму ко льву в королевском зверинце в Тауэре. — По пухлому лицу Эшертона трудно было что-либо прочесть, такое оно было гладкое, без единой морщинки. — Это правда?
   — Кто вам сказал? — снова спросила я.
   Он пожал плечами, и его корсет заскрипел.
   — Не помню точно. Об этом говорили у Уайтов. — Он прищурил глаза, и на мгновение его полное лицо приняло действительно угрожающее выражение. — Жизнь шантажистки полна опасностей, леди Уинтердейл, — предупредал он. — Вспомните своего отца. Ведь его закололи ножом на одной из улиц Лондона, так? А теперь и вы сами сначала свалились в яму ко льву, а потом вас сбросил конь прямо под колеса экипажа. Вы не думаете, что лучше отдать бумаги, собранные вашим отцом, и таким образом покончить с этой низкой карьерой вымогательницы?
   Кровь застыла у меня в жилах, когда я услышала из его уст о смерти своего отца.
   Мне никогда не приходило в голову, что отца мог убить один из тех, кого он шантажировал.
   Я собрала свою волю в кулак и произнесла как можно тверже:
   — Значит ли это, что вы и есть виновник несчастий, обрушившихся на нашу семью, мистер Эшертон? Похоже, вам многое известно.
   Он обнажил в ухмылке мелкие зубы.
   — Кто-то виновен, это точно, леди Уинтердейл. Не думаю, что я единственный, кого шантажировал ваш отец. Мне не известно, кто эти остальные — кроме, конечно же, Уинтердейла, это очевидно. Но кто-то из них пытается остановить вас, моя дорогая. Это может быть Уинтердейл, которого вы вынудили жениться на себе, а может, и кто-то другой. Но мой вам совет: отдайте компрометирующие бумаги. Это единственная возможность для вас обеспечить свою безопасность.
   — Бумаги сожжены, — сердито возразила я. — Я вам тысячу раз это повторяла.
   — Если вы уничтожили бумаги, то почему, спрашивается, Уинтердейл заплатил такую огромную сумму за ваш сезон? Почему он женился на вас?
   На этот вопрос мне нечего было ответить. Не могла же я сказать, что Филип сделал это, чтобы позлить леди Уинтердейл! Даже ей я бы не пожелала такого скандала. И вряд ли кто-то из пострадавших от моего батюшки поверит в это.
   — Он знал, в каком положении я очутилась после смерти отца, и проникся ко мне сочувствием, — промямлила я.
   — Уинтердейл? — Мистер Эшертон посмотрел на меня так, словно я сошла с ума. — Уинтердейл никогда в жизни никого не жалел, — сказал он. — Вы знаете, откуда у него столько денег? Он выиграл их у молодого итальянского графа, который сразу после того, как проиграл все свое состояние Уинтердейлу, включая и фамильный особняк, пошел к себе домой и застрелился. В то время, леди Уинтердейл, графу Ферриа было всего двадцать три года.
   Краска сбежала у меня с лица.
   Один раз я уже явился причиной гибели ни в чем не повинного человека.
   Я стиснула зубы.
   — А сколько лет было моему мужу? — спросила я мистера Эшертона.
   — Да, думаю, столько же, — нетерпеливо отвечал мистер Эшертон. — Но в свои двадцать три Уинтердейл приобрел немалый жизненный опыт. Ферриа был игрушкой в его руках.
   — А это была честная игра? — мрачно спросила я.
   Эшертон бросил на меня злобный взгляд.
   — Полагаю, да. Не слышал, чтобы кто-либо из них жульничал.
   — Тогда этот итальянец просто глупец, — решительно заявила я. — Джентльменам не следует играть, если они не могут мужественно встретить поражение. Вам-то это должно быть известно, мистер Эшертон, — добавила я, злобно прищурившись.
   К счастью, в этот момент танец окончился, и я поднялась с кресла. Оглянувшись в поисках Филипа, я увидела, что он идет ко мне через залу.
   — Позвольте вам сказать, что вы чрезвычайно неприятный человек, мистер Эшертон, — промолвила я напоследок. — Давайте заключим соглашение. Вы держитесь от меня подальше, и я, в свою очередь, не нарушаю ваш покой.
   Туг подошел Филип, я взяла его под руку и сказала:
   — Этот пунш теплый, милорд. Может быть, мы пойдем туда, где накрыт ужин, и я возьму себе другой?
   — Ну конечно, — ответил он.
   Пока мы шествовали по направлению к двери, все взгляды были устремлены на нас.
   Я собиралась рассказать Филипу о том, что в свете уже судачат о моем падении в яму ко льву, но о своих предположениях насчет смерти моего отца я предпочитала умолчать.

Глава 20

   Мы рано уехали с бала, и по дороге домой леди Уинтердейл журила Кэтрин за то, что та все время танцевала с лордом Генри Слоаном. Лорд Генри, младший сын герцога, мог бы быть подходящей партией для меня, но леди Уинтердейл считала, что ее дочь достойна большего.
   Пока Кэтрин что-то бормотала в свое оправдание, я откинулась на спинку сиденья, полузакрыв глаза и слушая, как барабанит дождь по крыше кареты. Филип молча сидел рядом со мной, угрюмо уставившись в залитое дождем окно.
   Когда я вошла в гардеробную, пробило полночь. Бетти ждала меня. Она расстегнула у меня на спине маленькие пуговки бледно-розового вечернего платья, помогла надеть ночную рубашку, расплела мои косы и расчесала волосы гребнем. Я надела зеленый, бархатный халат и прошла в спальню.
   В камине потрескивал огонь, и свечи в латунных подсвечниках отбрасывали золотистый свет на ковер. Я сияла халат, легла в постель и прислушалась.
   Из-за двери соседней гардеробной до меня донеслись приглушенные мужские голоса.
   Это Филип разговаривал со своим слугой. Должно быть, он собирается лечь в спальне.
   Я откинулась на подушки и улыбнулась с облегчением, в предвкушении того? что последует дальше.
   Пять минут спустя он вошел в комнату, задул свечи на столе и лег рядом со мной в постель.
   Наша близость в этот раз была такой же, как в Уинтердейл-Парке, и в то же время другой. Да, Филип желал меня так же сильно, как и тогда, и нежность его все так же зажигала во мне огонь. И волны наслаждения, поднимавшиеся во мне, и дрожь сладострастных минут — все было то же.
   И после, когда мы, обессиленные, лежали в объятиях друг друга и я прислушивалась к тяжелым глухим ударам его сердца, не желая отпускать его от себя никогда, — все было точно так же.
   Но, проснувшись на рассвете, я обнаружила, что Филипа рядом со мной нет. Дождь перестал, и бледный лунный свет, струившийся в окно, освещал его темную фигуру. Он накинул халат и стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу и глядя в пустынный ночной сад.
   Он выглядел таким несчастным, таким одиноким.
   Сердце мое сжалось от боли. В своей любовной слепоте я полагала, что наше супружество положит конец его внутреннему одиночеству. Я наивно полагала, что теперь, когда у него есть жена, которая любит его всем сердцем, он будет по-настоящему счастлив.
   И в самом деле, в Уинтердейл-Парке между нами существовала, как мне казалось, более тесная связь, чем просто физическое влечение, которое мы всегда чувствовали друг к другу.
   Но после возвращения в Лондон все переменилось.
   И что я в действительности о нем знаю? — спрашивала я себя. По правде говоря, Филип редко делился со мной своими мыслями и чувствами. Он привык жить один и полагался только на себя — на свои силы, способности, сообразительность.
   И можно ли придавать слишком большое значение тому, что он опытный любовник? Он был близок со многими женщинами, и я это понимала. Почему же, спрашивается, я должна значить для него больше, чем другие женщины, к которым он питал страсть?
   Я лежала в темноте, смотрела на своего мужа и чувствовала себя глубоко несчастной.
   Он был и оставался для меня загадкой. Он вел жизнь, которая была чужда тому кругу, в котором я росла. У него было множество женщин, он стал причиной гибели человека и сам говорил об убийстве с небрежной легкостью, которая меня пугала.
   Но нельзя забывать, что он был выброшен в этот порочный мир еще совсем ребенком и ему пришлось самому учиться выживать в этих жестоких джунглях. И как я могу винить его за то, что он стал таким, какой он есть? Никто не имеет на это права.
   Он мог стать куда хуже.
   Но он был нежен с Анной.
   Он был добр к Нэнни.
   Я смотрела на его спину, застывшие широкие плечи и боролась с желанием встать и подойти к нему. Он не хочет, чтобы я сейчас была с ним рядом, — я инстинктивно чувствовала это. Поэтому лежала тихо, как мышка, и ждала, когда он сам вернется в постель.
   Прошло еще пятнадцать минут, и он наконец отвернулся от окна и лег в кровать. В каждом его движении сквозила невероятная усталость.
   «Что с тобой, Филип?»
   Мне хотелось выкрикнуть эти слова. Хотелось заключить его в объятия, прижать к себе крепко-крепко.
   Но он не хочет сейчас быть со мной. Несколькими часами раньше он желал меня, но не теперь.
   Он взбил подушку, повернулся ко мне спиной и погрузился в сон.
   А я еще долго лежала без сна, беззвучно плача и отчаянно пытаясь понять, что за пропасть разделяет нас.

***

   Наутро я проснулась с головной болью.
   — Вчера ты выпила слишком много пунша, — сказал Филип, входя в спальню в десять утра и застав меня в постели.
   Он был одет в костюм для верховой езды, на щеках его горел румянец. По его виду никак нельзя было сказать, что он полночи провел, стоя у окна.
   — Ты был в парке? — тоскливо промолвила я.
   — Да, мы с Изабеллой совершили прекрасную прогулку.
   Я закрыла глаза. Пунш тут совсем ни при чем, и я это знала.
   Он продолжал:
   — Джорджи, я получил сегодня письмо от своего поверенного — он пишет о проблемах с каналом в Уинтердейл-Парке. Я собираюсь поехать туда посмотреть, как идут дела, и принять решение.
   Я тихо спросила:
   — Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?
   Он нахмурился.
   — Да, потому что не следует сейчас оставлять тебя одну. С другой стороны, я планирую вернуться уже завтра. Зачем тебе проделывать это утомительное путешествие ради одного дня, тем более что ты плохо себя чувствуешь?
   Я вздохнула:
   — Анна расстроится, если я приеду и уеду так скоро.
   — Ну вот, это и есть ответ на мой вопрос, не так ли?
   — Да, пожалуй, — хмуро согласилась я.
   Он решительно хлопнул по бедру кожаными перчатками, которые держал в руке.
   — Отлично. Я уезжаю почти на сутки, а ты за это время постарайся не отлучаться из дома.
   — Господи, Филип, — раздраженно сказала я, — зачем делать меня узницей в собственном доме? Я не вижу причин весь день сидеть взаперти.
   — Ты не видишь, а я вижу, — возразил он. — Ты будешь делать, как я скажу, Джорджиана. Не забывай, что кто-то уже два раза покушался на твою жизнь.
   — Обещаю не гулять в зверинце, — попробовала сострить я.
   За эту шутку он наградил меня тяжелым взглядом:
   — Оставайся дома. Слышишь?
   Я натянула на себя одеяло и обиженно выпятила нижнюю губу.
   — Да, Филип, — буркнула я. — Слышу.
   — Вот и славно. Я уезжаю через час. Жди меня завтра вечером. — Он подошел к кровати и небрежно чмокнул меня в лоб. — Надеюсь, тебе станет лучше к тому времени.
   — Спасибо за заботу, — проворчала я. — До скорого свидания.
   Он направился к двери. Я с трудом удержалась, чтобы чем-нибудь не запустить в него.
   Иногда он просто невыносим.
   Я снова уснула и проспала целый час. После вторичного пробуждения мне стало гораздо лучше. Как только я оделась, ко мне зашла Кэтрин — посекретничать. Я попросила Бетти принести нам чаю, пригласила Кэтрин присесть в кресло, а сама устроилась в шезлонге.
   Несколько минут мы обменивались впечатлениями о прошедшем бале, наконец Кэтрин перешла к цели своего визита:
   — Я бы хотела попросить тебя об одном одолжении, Джорджи. Ты не могла бы сегодня вечером поехать со мной в Воксхолл?
   — В Воксхолл? — удивленно повторила я. — А леди Уинтердейл отпускает тебя туда?
   Сады Воксхолла были излюбленным местом светских увеселений, но леди Уинтердейл считала, что незамужним девушкам неприлично там появляться, и мы с Кэтрин ни разу там не были. Из того, что мне было известно, я заключила, что поводом для ее неодобрения служил тот факт, что в Воксхолле во время вечеринок подавали очень крепкий пунш и многие юнцы из присутствовавших гостей вели себя чрезвычайно развязно. Некоторые из них, по рассказам, доходили до того, что утаскивали невинных девушек с тропинки в кусты, чтобы запечатлеть на их губах греховный поцелуй.
   — Сегодня вечером там будет концерт, и герцогиня Фэркасл попросила меня сопровождать ее, — пояснила Кэтрин. Глаза ее сияли за стеклами очков. — Эдвард тоже там будет, Джорджи. Мы вместе поужинаем в одной из беседок, а потом, может быть, даже прогуляемся по парку…
   Она умолкла и умоляюще взглянула на меня.
   Бедняжка, думала я. Им с Ротерэмом, наверное, ни разу не удалось побыть наедине.
   — Но ведь Ротерэм все еще в трауре, — сказала я.
   — Да, это так, но он может надеть домино и маску — так принято одеваться, когда едешь в Воксхолл. Все знакомые герцогини будут в маскарадных костюмах, и никто не узнает Эдварда в таком наряде. Так что его присутствие никого не шокирует.
   — А твоя матушка позволила тебе ехать? — с сомнением спросила я. — Ты же знаешь, она не одобряет вечеринки в Воксхолле.
   Кэтрин вздохнула.
   — Мне пришлось намекнуть ей о наших с Ротерэмом отношениях, и она сразу же переменила свое мнение насчет Воксхолла. Однако она настаивает, чтобы со мной поехал кто-нибудь еще, кроме герцогини, поскольку ее светлость будет, вероятно, занята со своим любовником и не станет следить за мной.
   Я была немало удивлена, когда впервые узнала, что у герцогини Фэркасл есть постоянный любовник — лорд Маргейт, завсегдатай ее музыкальных собраний. Он сопровождал ее и на все остальные светские вечеринки. Насколько мне было известно, законный супруг герцогини герцог Фэркасл ни разу не появился в Лондоне за все время сезона.
   — К несчастью, — продолжала Кэтрин, — мама не сможет сегодня ехать с нами — у нее неважно с желудком. Всю ночь ей нездоровилось. Так ты не согласишься поехать со мной, Джорджи?
   Я посмотрела на нее удивленно и насмешливо:
   — Но разве я смогу играть роль дуэньи?
   — Ну конечно. Ты же замужем за моим кузеном, разве не так?
   Тут меня осенила догадка, я прищурила глаза и спросила:
   — Скажи, Кэтрин, ведь вы с Ротерэмом наверняка договорились об этом только тогда, когда стало точно известно, что леди Уинтердейл не сможет сопровождать тебя в Воксхолл?
   Она робко взглянула на меня.
   — Если бы с нами поехала мама, она бы ни на секунду не выпустила меня из виду, Джорджи. У тебя не такие старомодные взгляды на приличия.
   Я улыбнулась:
   — Да, верно. — И тут же вспомнила о приказе Филипа не покидать дом ни под каким предлогом. Он придет в ярость, если узнает, что я была в Воксхолле. Но, бросив взгляд на Кэтрин, я поняла, что не в силах ей отказать.
   И придумала компромисс.
   — Ты не будешь против, если мне составит компанию капитан Стэнтон? — спросила я ее. — Мне очень неловко, что я почти не виделась с ним со дня его приезда в Лондон.
   — Ну конечно, приглашай капитана Стэнтона, — с готовностью подхватила Кэтрин и, волнуясь, спросила:
   — И ты согласна поехать, Джорджи?
   Я глубоко вздохнула. Фрэнк будет со мной и защитит в случае опасности — он же испанский ветеран. Я облачусь в домино, что сделает меня неузнаваемой. В качестве дополнительной предосторожности я решила попросить Бетти вшить в складки домино маленький кармашек. То, что я туда положу, поможет мне избежать неприятностей.
   — Да, — ответила я Кэтрин. — Я поеду с тобой в Воксхолл.

***

   В тот вечер нас, приехавших вместе с герцогиней, было восемь: сама герцогиня и лорд Маргейт, лорд Ротерэм и Кэтрин, мистер Фергус Макдональд и леди Лаура Ринс-дейл и мы с Фрэнком. Воксхолл расположен на южном берегу Темзы, и чтобы добраться туда, нам пришлось сначала доехать в каретах до Вестминстера, а там нанять лодку, чтобы переплыть реку.
   Вечер выдался ясный и теплый, и заходящее солнце отбрасывало на реку красные, ярко-алые и оранжевые отблески. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы со мной в лодке сидел Филип, а не Фрэнк.
   Наша компания высадилась на южном берегу реки, и мы вступили в сады через знаменитый главный вход. Эта аллея, обсаженная вязами, на которых раскачивались фонарики, напомнила мне волшебную страну, о которой в детстве рассказывала матушка. Мы шли парами по дорожке, пока не достигли огромной площадки посреди парка, где были полукругом расставлены павильончики с прохладительными напитками и закусками. Павильончики были освещены и ярко расписаны. Герцогиня заказала места в одном из таких павильончиков, и мы его быстро отыскали, поскольку на нем значилось ее имя, написанное на карточке, прикрепленной к двери.
   Мы заняли места в павильончике, расписанном картинками, изображавшими танцы вокруг майского дерева, и я с любопытством оглянулась вокруг.
   В центре открытой площадки играл оркестр, а по дорожкам прогуливались парочки, приветствуя друг друга. Загородки павильонов были достаточно низкими, и обедающие без труда могли обменяться рукопожатиями с проходящими мимо знакомыми. В глубине главной аллеи виднелась огромная ротонда, где проходили танцы.
   Я кивнула в сторону оркестра и поинтересовалась у Кэтрин, которая сидела рядом со мной в голубом шелковом домино и полумаске:
   — Это и есть концерт?
   — Нет. Мистер Хук будет играть на органе, но чуть позже.
   — Понятно.
   — Да, тут есть на что посмотреть, Джорджи, — сказал Фрэнк, сидящий по другую сторону от меня. Как и все остальные джентльмены в нашей компании, он надел поверх вечернего фрака черное шелковое домино.
   — Вы никогда не бывали в Воксхолле, капитан? — любезно осведомилась герцогиня. Ее домино и полумаска были бледно-лилового оттенка.
   — Нет, ваша светлость.
   — Вам здесь понравится, — продолжала герцогиня. — Обязательно прогуляйтесь с леди Уинтердейл по самым красивым аллеям. К примеру, в Южной аллее есть три великолепных сводчатых прохода, имитирующих развалины Пальмиры. Они выполнены очень близко к оригиналу, я полагаю.
   — Герцогиня, это вы? Я заметила ваше имя на павильоне. — Дама средних лет с густо нарумяненными щеками остановилась у нашей дверцы. — Как я рада снова встретить вас.
   Женщины принялись беседовать, а я еще раз окинула взглядом открытую площадку с гуляющими парочками и внезапно поняла, что многие из тех, кто прогуливался без масок, состояли в браке, но не со своими спутниками.
   Это наблюдение повергло меня в уныние, особенно в свете утренних размышлений о моем собственном муже. Я перевела взгляд на Кэтрин и лорда Ротерэма. Он склонил к ней голову, внимательно ее слушая. Долговечны ли его чувства к Кэтрин, думала я, или развратные нравы, царящие в светском обществе, разрушат его чистую любовь, которую он испытывает к Кэтрин, и заставят искать ту, что будет не так наивна и беззащитна, как она?
   Я внимательно посмотрела на полускрытое маской лицо лорда Ротерэма. Я вспомнила о морщинках вокруг его глаз — следах былых страданий, и у меня немного отлегло от сердца. Нет, за Кэтрин можно не волноваться. Она в безопасности со своим дорогим Эдвардом. Этот человек на собственном горьком опыте познал, что есть главное в жизни. Фрэнк тихонько промолвил мне на ухо:
   — Пойдем потанцуем, Джорджи?
   Я вовсе не собиралась покидать павильон, но прекрасно понимала, что у Фрэнка это единственная возможность потанцевать со мной, пока он находится в Лондоне. Я сама пригласила его и, значит, должна подарить ему этот танец.
   — Да, конечно, — с легкостью согласилась я, и он повел меня к ротонде, откуда уже раздавались звуки вальса.
   Фрэнк обнял меня за талию, и мы закружились в танце.
   Он сразу же начал разговор:
   — Джорджи, я так долго пытался застать тебя одну. Ты знаешь, что говорят в городе о том, что случилось с тобой в парке?
   Мы сделали разворот, и мое розовое домино распахнулось.
   — Прекрасно знаю, Фрэнк. Это не правда, поверь мне. Филипу никогда бы не пришло в голову избавиться от меня.
   — А это правда, что в Тауэре ты свалилась в клетку ко льву? — спросил он.
   — Да.
   Он прикрыл глаза. Его лицо, наполовину скрытое полумаской, смертельно побледнело.
   — Джорджи, позволь увезти тебя в Суссекс к моим родителям.
   Услышав это, я твердо решила раз и навсегда прояснить для него этот вопрос. Ведь он же мой старый друг, и он любил меня. Я не могла допустить, чтобы он думал, будто я замужем за человеком, который стремится разделаться со мной.
   — Фрэнк, — сказала я, — когда танец закончится, давай прогуляемся по аллеям, и я расскажу тебе ужасную, отвратительную историю, приключившуюся со мной. Боюсь, эта история выставит меня в весьма неприглядном свете, но ты по крайней мере поймешь, что мне нечего опасаться Филипа.
   Он помолчал, потом промолвил:
   — Хорошо, я согласен.
   Мы танцевали вальс, пока музыка не закончилась, а потом покинули паркет. На выходе из ротонды мы буквально нос к носу столкнулись с лордом Маршем, который шагнул мне навстречу, преградив дорогу.
   — Леди Уинтердейл, — с притворной любезностью промолвил он.
   На мне была полумаска, поэтому я удивленно спросила:
   — Как вы догадались, кто я?
   — Я узнал вас по вашим волосам, — ответил он со своей поганой усмешечкой. — Если хотите остаться инкогнито, вам надо сменить косы на кудряшки.
   — Убирайтесь прочь, — гневно промолвила я, не пытаясь создавать видимость светской вежливости.
   Лорд Марш вздохнул.
   — Какая неучтивость, — печально заметил он. — Я просто шокирован вашим поведением, леди Уинтердейл.
   — По-моему, вас невозможно шокировать, лорд Марш, — ледяным тоном возразила я. — А теперь позвольте пройти.
   Он отступил, и я протиснулась мимо него, стараясь не коснуться его даже краем подола.