Страница:
— Вы чем-то расстроены, мисс Ньюбери, — сказал лорд Уинтердейл, стоя напротив меня в шеренге танцоров. — Что-нибудь случилось?
— Нет, — коротко ответила я.
Он прищурился, размышляя, потом спросил:
— А этот Эшертон, случайно, не из тех, кого шантажировал ваш достойный батюшка?
Я бросила на него подозрительный взгляд.
— А почему вы так решили?
— У него репутация завзятого игрока, и он не богат, — ответил лорд Уинтердейл. — И я рассудил, что для такого человека соблазн жульничать в карты слишком велик.
Прежде чем я успела ответить, зазвучал оркестр, и лорд Уинтердейл взял меня за руку. Пожатие его пальцев было легким, небрежным, но я снова, как и в тот раз, когда он прикоснулся к моим волосам, ощутила странное волнение.
«Что со мной творится?» — раздраженно подумала я. Мне с ним не тягаться — я наблюдала его за обедом в действии. Он может дурачить кого угодно, но я-то видела, что скрывалось за представлением, которое он устроил. Он использовал свое обаяние и магнетизм так, как другой бы использовал опасное оружие.
Мне искренне жаль ту женщину, которая его полюбит. Фигуры танца вновь свели нас вместе. Он посмотрел на меня, нахмурясь.
— Мы не можем сейчас выйти на террасу — нас заметят, тут слишком много народу. Но нам необходимо поговорить. Вы в состоянии будете встать завтра рано утром и отправиться со мной верхом в парк?
— Ну конечно, — с готовностью ответила я.
— Отлично. Будьте у конюшен в семь утра, — сказал он.
Я искоса взглянула на него. Брови его были нахмурены, рот плотно, сжат.
Интересно, что его так встревожило?
— Хорошо, — сказала я. — Увидимся в семь.
Глава 7
Глава 8
— Нет, — коротко ответила я.
Он прищурился, размышляя, потом спросил:
— А этот Эшертон, случайно, не из тех, кого шантажировал ваш достойный батюшка?
Я бросила на него подозрительный взгляд.
— А почему вы так решили?
— У него репутация завзятого игрока, и он не богат, — ответил лорд Уинтердейл. — И я рассудил, что для такого человека соблазн жульничать в карты слишком велик.
Прежде чем я успела ответить, зазвучал оркестр, и лорд Уинтердейл взял меня за руку. Пожатие его пальцев было легким, небрежным, но я снова, как и в тот раз, когда он прикоснулся к моим волосам, ощутила странное волнение.
«Что со мной творится?» — раздраженно подумала я. Мне с ним не тягаться — я наблюдала его за обедом в действии. Он может дурачить кого угодно, но я-то видела, что скрывалось за представлением, которое он устроил. Он использовал свое обаяние и магнетизм так, как другой бы использовал опасное оружие.
Мне искренне жаль ту женщину, которая его полюбит. Фигуры танца вновь свели нас вместе. Он посмотрел на меня, нахмурясь.
— Мы не можем сейчас выйти на террасу — нас заметят, тут слишком много народу. Но нам необходимо поговорить. Вы в состоянии будете встать завтра рано утром и отправиться со мной верхом в парк?
— Ну конечно, — с готовностью ответила я.
— Отлично. Будьте у конюшен в семь утра, — сказал он.
Я искоса взглянула на него. Брови его были нахмурены, рот плотно, сжат.
Интересно, что его так встревожило?
— Хорошо, — сказала я. — Увидимся в семь.
Глава 7
Я легла в постель в три часа утра и не успела, как мне показалось, закрыть глаза, как Бетти разбудила меня в половине седьмого. Я выползла из постели, надела свою старую амазонку и направилась к конюшням, позевывая на ходу.
Лорд Уинтердейл уже ждал меня — выглядел он до отвращения бодрым и подтянутым. На нем был красновато-коричневый сюртук для верховой езды и кожаные коричневые панталоны — такой костюм больше подходил для деревни, чем для фешенебельного Лондона. Като уже вывели из стойла, и мы с моим так называемым опекуном выехали на улицу, которая оказалась на удивление многолюдной в этот ранний час.
Тележки, груженные фруктами и овощами, тяжело громыхали по мостовой, направляясь на рынок в Ковент-Гарден; торговцы рыбой тащили дары моря, которые они выловили у причалов, в рыбные лавки; свежие мясные туши только что забитой скотины лежали в плетеных корзинах на повозках — их везли в мясные лавки. Тысячи лондонских обитателей надо было чем-то кормить, и в этот час провизия стекалась в Лондон из пригородов.
Изабелла вела себя гораздо беспокойнее, чем в прошлый наш выезд — вздрагивала, когда тележка молочника грохотала позади нее, и гарцевала от нетерпения, если груженная фуражом повозка преграждала путь.
— Она ведет себя почти примерно, — сообщил мне лорд Уинтердейл. — Когда я впервые выехал на ней в город, она чуть не сбросила меня под колеса. А теперь всего лишь танцует на месте.
— А вы каждый день выводите ее в парк? — спросила я.
— Да. Ей необходимо движение, а днем, часов с пяти, на этом великосветском параде ей негде разгуляться. А до пяти часов в парке много детей — я не могу пускать ее галопом. Поэтому мы с ней гуляем утром — парк в этот час пуст.
— Но почему бы вам не оставить ее за городом, где она будет чувствовать себя привольно? — полюбопытствовала я.
Его ответ удивил меня.
— Потому что я бы по ней сильно скучал, да и она, думаю, тоже. Мы с ней ездим уже четыре года и привыкли друг к другу. Я бы не хотел, чтобы у меня была другая лошадь.
Впервые я слышала от него такие слова — впервые он говорил о своей привязанности к другому существу.
Мы въехали в парк со стороны Оксфорд-стрит, и пейзаж вокруг нас мгновенно преобразился. Под раскидистыми деревьями с набухающими почками мирно паслись олени — город исчез, как по мановению волшебной палочки. Так, наверное, исчезла в волнах легендарная Атлантида. Легкий утренний туман рассеивал солнечные лучи, и воздух казался жемчужным.
— Перейдем в галоп? — предложил лорд Уинтердейл.
— Ну конечно, — с готовностью откликнулась я, и наши лошади понеслись вскачь по тропинке, наслаждаясь свободой и простором после тесных лондонских улиц. Изабелла вырвалась вперед, но Като не отставал, удивляя меня своей резвой живостью, — он был в отличной форме.
Мы проскакали галопом вокруг озера, повернули рысью, огибая Серпантин, и возвратились по другой стороне, пустив лошадей неторопливым шагом. Прогулка взбодрила меня — я окончательно очнулась ото сна и чувствовала себя свежей и полной сил, несмотря на то что спала всего четыре часа.
Мы отпустили поводья, и наши лошади побрели рядом. Поскольку лорд Уинтердейл молчал, я, не в силах дольше сдерживаться и сгорая от любопытства, обратилась к нему первая:
— О чем вы хотели поговорить со мной, милорд?
Он похлопал Изабеллу по черному лоснящемуся боку и, обернувшись ко мне, спросил:
— Сколько всего человек пострадали от вашего батюшки-шантажиста?
Я было хотела ответить, что это не его дело, но, встретившись с ним взглядом, внезапно изменила свое решение.
— Пятеро, включая и вашего дядю, — призналась я.
Лорд Уинтердейл был без шляпы, и легкий ветерок с озера взъерошил его волосы. Парочка оленей наблюдала за нами из-за деревьев.
— Кто эти люди? — спросил он.
Я замялась и нерешительно промолвила:
— Не знаю, стоит ли вам это говорить. Его черные брови сошлись к переносице.
— Думаю, вам лучше рассказать мне все, мисс Ньюбери. Особенно меня интересует, почему это Джордж Эшертон искал вас вчера на балу. Вы встречались с ним до этого? Пытались шантажировать его, как и всех остальных, кого наметил ваш отец?
— Нет! — гневно воскликнула я, глубоко оскорбленная. Как он мог предположить такое! — Дело было так: я разослала всем четверым письма, в которых сообщала, что уничтожила компрометирующие их документы, собранные моим батюшкой. Я уведомила их, что теперь они свободны от каких-либо обязательств по отношению ко мне и я никогда не обнародую то, что мне известно.
Он схватил Като за уздечку, и лошади встали на тропинке. Мы с лордом Уинтердейлом воззрились друг на друга.
— Вы что, в самом деле уничтожили бумаги? — спросил он.
— Ну да.
Во взгляде его явственно читалось недоверие, и я вынуждена была защищаться.
— Я считаю, что поступила правильно. Я не собиралась использовать сведения и решила, что эти джентльмены обрадуются, узнав, что досье больше не существует. Поэтому и написала письма, чтобы успокоить их.
— Боже правый, — вымолвил он. — Да как вы могли совершить такую глупость?
Его слова разозлили и не на шутку испугали меня.
— Что значит глупость? Что я такого сделала?
— Отвечайте, чего добивался от вас Эшертон?
— Он хотел, чтобы я отдала компрометирующие его бумаги, — сказала я. — Он не верит, что я их уничтожила.
— Вот именно, — сказал лорд Уинтердейл.
Мы застыли друг против друга, у ног лошадей запрыгала белочка. Изабелла загарцевала на месте, и лорд Уинтердейл похлопал ее по спине и ласково заговорил с ней. Я удивленно посмотрела на него. Никогда бы не подумала, что его голос может звучать так нежно.
Он выпрямился в седле и взглянул на меня. Когда он заговорил вновь, тон его никак нельзя было назвать нежным.
— Позвольте заметить, мисс Ньюбери, что Эшертон — не единственный, кто так считает. Никто из этих четверых не будет чувствовать себя в безопасности, пока компрометирующие бумаги не окажутся у него в руках.
Мне это и в голову не приходило! Я прикусила губу.
— Но у меня больше нет этих бумаг. Я их сожгла.
— Вы сделали неверный ход, мисс Ньюбери, — промолвил он с нескрываемым сарказмом. — Ваш поступок никак нельзя назвать благоразумным.
— Ну да, я совершила ошибку! — гневно выпалила я. — Прошу меня простить — у меня нет опыта в подобных делах.
— Неужели? А мне казалось, у вас к этому явный талант, — заметил он с ядовитой учтивостью.
Я посмотрела на него бешеными глазами, но промолчала. К несчастью, мне нечего было возразить.
Он воспользовался моим замешательством и добавил с едкой издевкой:
— Ах, ну да, вы же старались не для себя, а для своей младшей сестры, верно?
Он тронул поводья, Изабелла двинулась по тропинке, а Като последовал за ней, хотя я его об этом не просила. Я готова была лопнуть от злости.
Наконец лорд Уинтердейл спросил:
— Так кто же эти джентльмены из черного списка вашего отца?
Я покосилась на него и ничего не ответила.
— На вашем месте я не стал бы скрытничать. — Его холодный, насмешливый голос выводил меня из себя. — Я же все-таки ваш опекун и призван заботиться о вашей безопасности.
— Вы не являетесь моим опекуном, милорд, и мы оба это знаем, — сердито возразила я. Он вскинул брови.
— Тогда кто же я, по-вашему, мисс Ньюбери? Кровь прилила к моим щекам.
— Вы мой опекун, но только понарошку, — пробормотала я.
Он посмотрел на меня, как на несмышленого младенца.
— Ну тогда как ваш опекун «понарошку» я требую, чтобы вы назвали мне имена тех четверых.
— Ну хорошо, хорошо, — недовольно пробурчала я. — Кроме мистера Эшертона, которого вы уже знаете, там значился сэр Генри Фаррингдон.
Он бросил на меня удивленный взгляд.
— А я и не знал, что Фаррингдон посещает игорные дома.
— Думаю, дело в его… э-э-э… подруге, — неохотно пояснила я. — Сэр Генри не хотел, чтобы о ней узнала его жена.
— Софи Генри, — подхватил лорд Уинтердейл. — Как же, знаю, знаю. Бедняга Фаррингдон боялся, что про любовницу узнает супруга, а тесть откажет ему в деньгах.
— Откуда вам известно, что ее зовут Софи Генри? — подозрительно осведомилась я.
— О, Софи уже не один год живет в Лондоне, — последовал беспечный ответ. — Она привыкла блистать, но тут прогадала: у Фаррингдона не было тех денег, которые имелись у ее бывших покровителей. Он содержал ее на деньги жены, а это могло ему дорого стоить в случае огласки. Я вполне допускаю, что Фаррингдон готов был заплатить сколько угодно — ему есть что терять.
Со стороны лорда Уинтердейла было не очень-то прилично обсуждать со мной дам полусвета, но я понимала, что наши с ним отношения едва ли вписываются в привычную схему «джентльмен — леди». Поэтому я рассудила, что возмущаться в данном случае — верх лицемерия, и продолжила:
— Следующий — мистер Чарльз Говард. Он нахмурился.
— Чарли Говард? Я знал, что он игрок, да в придачу слабовольный дурак, но никогда не думал, что все настолько серьезно.
— Да. Он отослал отцу кучу жалостливых писем, но папу не тронули его мольбы. Он выжал из него почти тридцать тысяч фунтов.
— Говард не мог заплатить такую сумму.
— Он написал папе, что получит деньги у ростовщика.
В ветвях деревьев прошелестел ветерок. Воздух был напоен запахом трав и цветов — уже появились первые нарциссы, маргаритки, примулы и лютики.
Лорд Уинтердейл промолвил:
— Мисс Ньюбери, ваш досточтимый батюшка был отменным негодяем.
Я скорбно вздохнула:
— Боюсь, что так.
Мы обогнули озеро и приблизились к выходу из парка.
— И кто же последним попал к нему в лапы? — мрачно спросил меня лорд Уинтердейл.
— Граф Марш, — ответила я.
Молчание. Затем:
— Повторите-ка, будьте любезны.
— Граф Марш, — послушно повторила я.
— Чудесно. — Сарказм в его голосе был едким, словно кислота. — Лучше не бывает. Граф Марш, мисс Ньюбери, один из самых опасных и беспринципных людей во всем Лондоне. Пожалуй, из тех, кто опаснее его, можно назвать только меня.
— Отец собрал о нем нелицеприятные сведения, — испуганно заметила я.
— Вы и Маршу тоже написали, что сожгли досье?
— Да, — почти беззвучно прошептала я.
Он выругался. Я ошарашенно заморгала. Потом гордо приподняла подбородок.
— По-моему, вы делаете из мухи слона, — сказала я. — Пройдет время, и все они убедятся, что я не требую от них денег в награду за свое молчание, и успокоятся.
— А если они вычислят, что вы пытались шантажировать меня? Такого вы не допускаете? — спросил он. — Как вы сами же заметили, у вашего отца не было никаких причин назначать меня вашим опекуном. Об этом уже поползли слухи — поэтому-то я и сказал вам вчера, что нам не следует вместе выходить на террасу. Если в свете решат, что вы моя любовница, вашей репутации конец.
Я в ужасе уставилась на него:
— Ваша любовница?! Но как такое может быть?
— А вот так — на большее у них фантазии не хватает, — ответил он. — Да к тому же, мисс Ньюбери, простите за откровенность, но моя собственная репутация далеко не безупречна.
Говоря это, он смотрел прямо перед собой, куда-то между ушей Изабеллы. Я взглянула на его твердый, жесткий профиль и подумала, что он, наверное, самый одинокий на свете человек, — так мне показалось в эту минуту.
Мы вернулись на Гросвенор-сквер в половине девятого, и к тому времени я ужасно проголодалась. В столовой еще не было прибрано после вчерашнего вечера, и лорд Уинтердейл приказал принести завтрак в библиотеку. Затем после некоторого колебания пригласил и меня составить ему компанию.
Лакей установил перед камином диванный столик, а второй лакей принес поднос с яичницей, свиными отбивными, булочками, горячим шоколадом и кофе. Я взяла себе яичницу и шоколад, а лорд Уинтердейл — две отбивные и кофе.
Мы завтракали в полном молчании. Наконец, вытерев губы салфеткой, я с сожалением заметила:
— За эти два дня я съела столько — страшно подумать! Сначала обед, потом все эти пирожки с омарами, а теперь яичница. Если так будет продолжаться, я разжирею, как хрюшка.
На самом деле я стройна, как тростинка, — просто напрашивалась на комплимент. Но комплимента не последовало.
— Да, в городе дамам труднее следить за фигурой, чем в провинции, на лоне природы, — сказал лорд Уинтердейл. — Мужчины могут упражняться в боксерском зале для джентльменов «Джексоне» или в фехтовальном клубе «Анджелос», а женщинам остается только разъезжать по магазинам. — Он слегка приподнял черную бровь. — И в этом вы преуспели.
Как видно, на комплименты от его светлости рассчитывать не придется.
— Обещаю вам, милорд, что сделаю все возможное, чтобы не злоупотреблять вашим гостеприимством. Вчера на балу я танцевала со многими молодыми людьми, и кое-кто из них намеревается нанести мне сегодня визит.
— Да, я заметил, что вы пользовались успехом, — небрежно промолвил он. — Чего нельзя сказать о Кэтрин.
Я нахмурилась.
— Это правда? Я искала ее перед ужином, но ее нигде не было видно.
— Она сидела вместе с престарелыми леди, — ответил на это лорд Уинтердейл. Лицо его было непроницаемо.
— О, бедняжка Кэтрин, — воскликнула я. — Леди Уинтердейл будет в ярости.
— Думаю, что да, — с удовлетворением отметил он, и я бросила на него сердитый взгляд.
— Если Кэтрин не танцевала, то почему вы сами не представили ей кого-нибудь из партнеров? — спросила я. — Вы ведь всех знаете. Вам следовало сделать так, чтобы у Кэтрин были кавалеры.
— Это забота ее матери. В мои обязанности как хозяина дома входило беседовать с гостями и танцевать с вдовушками. Что я и проделал со всей добросовестностью, мисс Ньюбери. И уверяю вас, задача была не из легких.
Я упрямо продолжала:
— У вас не заняло бы много времени, если бы вы соблаговолили представить своих друзей Кэтрин.
— Но вам же я не представлял джентльменов — вы и сами управились, — возразил он на это.
— Кэтрин в отличие от меня застенчива. Ей нужна помощь. — Я гневно сверкнула на него глазами. — Вы бросили ее, потому что хотели насолить леди Уинтердейл, ведь так? Потому-то вы и уговорили ее вывозить меня вместе с Кэтрин — вы знали, что она будет в бешенстве, когда никому не известная провинциалка затмит ее дочь! — Я вскочила на ноги и продолжила, стараясь вложить в свой взгляд весь бушевавший во мне гнев:
— Это так? Отвечайте же!
Он посмотрел на меня — глаза безмятежны, как летнее небо, лицо по-прежнему непроницаемо.
— Так вы хотите, чтобы я снова отправил вас в деревню? — спокойно осведомился он. — Что ж, я готов это сделать, если таково ваше желание.
В данный момент мне больше всего хотелось залепить ему пощечину, но я сдержалась.
— Вы просто мерзавец! — сказала я и чинно выплыла из комнаты.
Довольно странные слова, если учесть, что их произносит шантажистка, обращаясь к своей жертве. Но ведь мне и впрямь так казалось. Он использовал меня в собственных низких целях, чтобы взбесить и унизить свою тетушку. Откровенно говоря, на леди Уинтердейл мне было наплевать, но Кэтрин было жаль.
Я поднялась по лестнице и постучала к ней в комнату. Услышав голос Кэтрин, предлагавшей мне войти, я робко протиснулась в дверь.
— Доброе утро, — сказала я. — Ты уже отдохнула после вчерашнего бала?
Кэтрин, без очков, сидела в постели и пила горячий шоколад. Ее каштановые кудри были заплетены в косу. Выглядела она прелестно.
От этих ужасных локонов, которые заставляет ее носить леди Уинтердейл, необходимо избавиться, подумала я.
— Садись, Джорджи, — предложила Кэтрин, указывая на кровать. Я присела на краешек постели и с беспокойством вгляделась в ее лицо, ища в нем признаки дурного настроения.
Но она была такой же, как всегда.
— Ты хорошо повеселилась на вчерашнем балу? — осторожно осведомилась я. — Я искала тебя, когда пришло время ужинать, но не нашла.
— Наверное, я вошла в столовую раньше тебя, — сказала Кэтрин. — Мама заставила сына одного из своих друзей сопровождать меня. И мы очень скоро вышли оттуда.
Она произнесла все это покорным, но отнюдь не обиженным тоном, а потом спросила:
— А ты, Джорджи, хорошо провела время?
— О, чудесно! — искренне ответила я. — Но ведь мне нравятся праздники, а тебе нет.
— Да, правда, — призналась Кэтрин. — Даже если бы я пользовалась таким успехом, как ты, мне бы они все равно не нравились. Я не люблю разговаривать с незнакомыми. Какой в этом смысл?
Я улыбнулась.
— Знаю, тебе больше нравится играть на фортепиано, чем посещать балы.
— Да, это так, — вздохнула она. Я добавила уже без улыбки:
— И все-таки лорд Уинтердейл должен был устроить так, чтобы ты танцевала все танцы, — это же твой первый бал.
— Филип не любит меня из-за мамы, — просто ответила Кэтрин.
Я придвинулась к ней и доверительно промолвила:
— Я понимаю, почему между лордом Уинтердейлом и твоей матушкой не может возникнуть симпатии. Оба они обладают сильными характерами. Но их взаимная неприязнь имеет, вероятно, более глубокие причины. Они терпеть не могут друг друга и ведут себя как заклятые враги. Есть ли этому какое-либо объяснение?
— О да, — печально ответила Кэтрин. — Ты права, Джорджи. Видишь ли, мать Филипа умерла, когда ему было всего восемь лет, и после похорон его отец попросил своего старшего брата — моего отца — взять Филипа в свою семью и воспитывать его вместе со своими детьми в Уинтердейле.
Кэтрин поставила пустую чашку на прикроватный столик.
— Для Филипа так было бы лучше всего, — продолжала она. — Мой дядя Джаспер вел распутный образ жизни — играл в карты, пил, — а когда лишился жены, то шансы Филипа получить нормальное воспитание практически свелись к нулю. И все считали, что мой отец как глава рода позаботится о Филипе и возьмет его в свою семью.
Кэтрин принялась нервно перебирать косу.
— Мой папа соглашался взять Филипа, но мама была против. Она терпеть не могла мать Филипа — ведь та тайком убежала из дому и обвенчалась с дядей Джаспером. И уж конечно, она недолюбливала самого дядю Джаспера. Она сказала, что Филипа испортил дурной пример родителей и что она не допустит, чтобы он рос в одном доме с ее детьми. Папа, как обычно, подчинился ее решению и сказал дяде Джасперу, что не сможет взять Филипа к себе. Кэтрин потупилась, избегая моего взгляда.
— Так Филип оказался на попечении своего отца. Из того, что мне рассказывал мой брат Джеймс, я знаю, что его детство было нелегким. Я никогда не встречалась с ним до недавнего времени, но не могу порицать Филипа за его враждебность по отношению ко мне. Было бы странно, если бы он считал себя чем-то обязанным нашей семье.
Я смотрела на Кэтрин в глубокой задумчивости, размышляя о том, что она только что мне рассказала. Ее слова многое проясняли — мне вроде бы стало понятно, почему лорд Уинтердейл согласился оплатить мой выход в свет. Но теперь я чувствовала к нему нечто вроде сочувствия.
Как можно было так поступить с маленьким ребенком? — думала я. Какую, должно быть, ужасную, недостойную жизнь он вел вместе со своим распутником-отцом.
— А твой кузен ходил в школу? — спросила я Кэтрин.
Она покачала головой:
— В Англии он школу не посещал, это я точно знаю. Возможно, где-нибудь на континенте.
— А как умер отец лорда Уинтердейла? — поинтересовалась я.
Кэтрин переставила чашку на поднос у себя на коленях.
— Точно не знаю, но, кажется, его застрелили на дуэли. Это случилось в Бельгии. Кто-то заметил, что он жульничает в карты.
О Господи! Я закрыла глаза при мысли о том, как же должен ненавидеть меня лорд Уинтердейл. Правда, он использовал меня в своих целях, но все же… Потерять отца при таких обстоятельствах… И тут являюсь я и пытаюсь шантажировать его тем же!
— Сколько же ему было лет, когда погиб его отец? — спросила я Кэтрин.
— Помнится, Джеймс рассказывал мне об этом, когда ему самому было восемнадцать, а Филип младше его на год, — ответила Кэтрин. — Значит, ему тогда было семнадцать лет.
Понятно, почему у лорда Уинтердейла такой холодный, отчужденный взгляд, подумала я. Мир всегда был жесток к нему.
Лорд Уинтердейл уже ждал меня — выглядел он до отвращения бодрым и подтянутым. На нем был красновато-коричневый сюртук для верховой езды и кожаные коричневые панталоны — такой костюм больше подходил для деревни, чем для фешенебельного Лондона. Като уже вывели из стойла, и мы с моим так называемым опекуном выехали на улицу, которая оказалась на удивление многолюдной в этот ранний час.
Тележки, груженные фруктами и овощами, тяжело громыхали по мостовой, направляясь на рынок в Ковент-Гарден; торговцы рыбой тащили дары моря, которые они выловили у причалов, в рыбные лавки; свежие мясные туши только что забитой скотины лежали в плетеных корзинах на повозках — их везли в мясные лавки. Тысячи лондонских обитателей надо было чем-то кормить, и в этот час провизия стекалась в Лондон из пригородов.
Изабелла вела себя гораздо беспокойнее, чем в прошлый наш выезд — вздрагивала, когда тележка молочника грохотала позади нее, и гарцевала от нетерпения, если груженная фуражом повозка преграждала путь.
— Она ведет себя почти примерно, — сообщил мне лорд Уинтердейл. — Когда я впервые выехал на ней в город, она чуть не сбросила меня под колеса. А теперь всего лишь танцует на месте.
— А вы каждый день выводите ее в парк? — спросила я.
— Да. Ей необходимо движение, а днем, часов с пяти, на этом великосветском параде ей негде разгуляться. А до пяти часов в парке много детей — я не могу пускать ее галопом. Поэтому мы с ней гуляем утром — парк в этот час пуст.
— Но почему бы вам не оставить ее за городом, где она будет чувствовать себя привольно? — полюбопытствовала я.
Его ответ удивил меня.
— Потому что я бы по ней сильно скучал, да и она, думаю, тоже. Мы с ней ездим уже четыре года и привыкли друг к другу. Я бы не хотел, чтобы у меня была другая лошадь.
Впервые я слышала от него такие слова — впервые он говорил о своей привязанности к другому существу.
Мы въехали в парк со стороны Оксфорд-стрит, и пейзаж вокруг нас мгновенно преобразился. Под раскидистыми деревьями с набухающими почками мирно паслись олени — город исчез, как по мановению волшебной палочки. Так, наверное, исчезла в волнах легендарная Атлантида. Легкий утренний туман рассеивал солнечные лучи, и воздух казался жемчужным.
— Перейдем в галоп? — предложил лорд Уинтердейл.
— Ну конечно, — с готовностью откликнулась я, и наши лошади понеслись вскачь по тропинке, наслаждаясь свободой и простором после тесных лондонских улиц. Изабелла вырвалась вперед, но Като не отставал, удивляя меня своей резвой живостью, — он был в отличной форме.
Мы проскакали галопом вокруг озера, повернули рысью, огибая Серпантин, и возвратились по другой стороне, пустив лошадей неторопливым шагом. Прогулка взбодрила меня — я окончательно очнулась ото сна и чувствовала себя свежей и полной сил, несмотря на то что спала всего четыре часа.
Мы отпустили поводья, и наши лошади побрели рядом. Поскольку лорд Уинтердейл молчал, я, не в силах дольше сдерживаться и сгорая от любопытства, обратилась к нему первая:
— О чем вы хотели поговорить со мной, милорд?
Он похлопал Изабеллу по черному лоснящемуся боку и, обернувшись ко мне, спросил:
— Сколько всего человек пострадали от вашего батюшки-шантажиста?
Я было хотела ответить, что это не его дело, но, встретившись с ним взглядом, внезапно изменила свое решение.
— Пятеро, включая и вашего дядю, — призналась я.
Лорд Уинтердейл был без шляпы, и легкий ветерок с озера взъерошил его волосы. Парочка оленей наблюдала за нами из-за деревьев.
— Кто эти люди? — спросил он.
Я замялась и нерешительно промолвила:
— Не знаю, стоит ли вам это говорить. Его черные брови сошлись к переносице.
— Думаю, вам лучше рассказать мне все, мисс Ньюбери. Особенно меня интересует, почему это Джордж Эшертон искал вас вчера на балу. Вы встречались с ним до этого? Пытались шантажировать его, как и всех остальных, кого наметил ваш отец?
— Нет! — гневно воскликнула я, глубоко оскорбленная. Как он мог предположить такое! — Дело было так: я разослала всем четверым письма, в которых сообщала, что уничтожила компрометирующие их документы, собранные моим батюшкой. Я уведомила их, что теперь они свободны от каких-либо обязательств по отношению ко мне и я никогда не обнародую то, что мне известно.
Он схватил Като за уздечку, и лошади встали на тропинке. Мы с лордом Уинтердейлом воззрились друг на друга.
— Вы что, в самом деле уничтожили бумаги? — спросил он.
— Ну да.
Во взгляде его явственно читалось недоверие, и я вынуждена была защищаться.
— Я считаю, что поступила правильно. Я не собиралась использовать сведения и решила, что эти джентльмены обрадуются, узнав, что досье больше не существует. Поэтому и написала письма, чтобы успокоить их.
— Боже правый, — вымолвил он. — Да как вы могли совершить такую глупость?
Его слова разозлили и не на шутку испугали меня.
— Что значит глупость? Что я такого сделала?
— Отвечайте, чего добивался от вас Эшертон?
— Он хотел, чтобы я отдала компрометирующие его бумаги, — сказала я. — Он не верит, что я их уничтожила.
— Вот именно, — сказал лорд Уинтердейл.
Мы застыли друг против друга, у ног лошадей запрыгала белочка. Изабелла загарцевала на месте, и лорд Уинтердейл похлопал ее по спине и ласково заговорил с ней. Я удивленно посмотрела на него. Никогда бы не подумала, что его голос может звучать так нежно.
Он выпрямился в седле и взглянул на меня. Когда он заговорил вновь, тон его никак нельзя было назвать нежным.
— Позвольте заметить, мисс Ньюбери, что Эшертон — не единственный, кто так считает. Никто из этих четверых не будет чувствовать себя в безопасности, пока компрометирующие бумаги не окажутся у него в руках.
Мне это и в голову не приходило! Я прикусила губу.
— Но у меня больше нет этих бумаг. Я их сожгла.
— Вы сделали неверный ход, мисс Ньюбери, — промолвил он с нескрываемым сарказмом. — Ваш поступок никак нельзя назвать благоразумным.
— Ну да, я совершила ошибку! — гневно выпалила я. — Прошу меня простить — у меня нет опыта в подобных делах.
— Неужели? А мне казалось, у вас к этому явный талант, — заметил он с ядовитой учтивостью.
Я посмотрела на него бешеными глазами, но промолчала. К несчастью, мне нечего было возразить.
Он воспользовался моим замешательством и добавил с едкой издевкой:
— Ах, ну да, вы же старались не для себя, а для своей младшей сестры, верно?
Он тронул поводья, Изабелла двинулась по тропинке, а Като последовал за ней, хотя я его об этом не просила. Я готова была лопнуть от злости.
Наконец лорд Уинтердейл спросил:
— Так кто же эти джентльмены из черного списка вашего отца?
Я покосилась на него и ничего не ответила.
— На вашем месте я не стал бы скрытничать. — Его холодный, насмешливый голос выводил меня из себя. — Я же все-таки ваш опекун и призван заботиться о вашей безопасности.
— Вы не являетесь моим опекуном, милорд, и мы оба это знаем, — сердито возразила я. Он вскинул брови.
— Тогда кто же я, по-вашему, мисс Ньюбери? Кровь прилила к моим щекам.
— Вы мой опекун, но только понарошку, — пробормотала я.
Он посмотрел на меня, как на несмышленого младенца.
— Ну тогда как ваш опекун «понарошку» я требую, чтобы вы назвали мне имена тех четверых.
— Ну хорошо, хорошо, — недовольно пробурчала я. — Кроме мистера Эшертона, которого вы уже знаете, там значился сэр Генри Фаррингдон.
Он бросил на меня удивленный взгляд.
— А я и не знал, что Фаррингдон посещает игорные дома.
— Думаю, дело в его… э-э-э… подруге, — неохотно пояснила я. — Сэр Генри не хотел, чтобы о ней узнала его жена.
— Софи Генри, — подхватил лорд Уинтердейл. — Как же, знаю, знаю. Бедняга Фаррингдон боялся, что про любовницу узнает супруга, а тесть откажет ему в деньгах.
— Откуда вам известно, что ее зовут Софи Генри? — подозрительно осведомилась я.
— О, Софи уже не один год живет в Лондоне, — последовал беспечный ответ. — Она привыкла блистать, но тут прогадала: у Фаррингдона не было тех денег, которые имелись у ее бывших покровителей. Он содержал ее на деньги жены, а это могло ему дорого стоить в случае огласки. Я вполне допускаю, что Фаррингдон готов был заплатить сколько угодно — ему есть что терять.
Со стороны лорда Уинтердейла было не очень-то прилично обсуждать со мной дам полусвета, но я понимала, что наши с ним отношения едва ли вписываются в привычную схему «джентльмен — леди». Поэтому я рассудила, что возмущаться в данном случае — верх лицемерия, и продолжила:
— Следующий — мистер Чарльз Говард. Он нахмурился.
— Чарли Говард? Я знал, что он игрок, да в придачу слабовольный дурак, но никогда не думал, что все настолько серьезно.
— Да. Он отослал отцу кучу жалостливых писем, но папу не тронули его мольбы. Он выжал из него почти тридцать тысяч фунтов.
— Говард не мог заплатить такую сумму.
— Он написал папе, что получит деньги у ростовщика.
В ветвях деревьев прошелестел ветерок. Воздух был напоен запахом трав и цветов — уже появились первые нарциссы, маргаритки, примулы и лютики.
Лорд Уинтердейл промолвил:
— Мисс Ньюбери, ваш досточтимый батюшка был отменным негодяем.
Я скорбно вздохнула:
— Боюсь, что так.
Мы обогнули озеро и приблизились к выходу из парка.
— И кто же последним попал к нему в лапы? — мрачно спросил меня лорд Уинтердейл.
— Граф Марш, — ответила я.
Молчание. Затем:
— Повторите-ка, будьте любезны.
— Граф Марш, — послушно повторила я.
— Чудесно. — Сарказм в его голосе был едким, словно кислота. — Лучше не бывает. Граф Марш, мисс Ньюбери, один из самых опасных и беспринципных людей во всем Лондоне. Пожалуй, из тех, кто опаснее его, можно назвать только меня.
— Отец собрал о нем нелицеприятные сведения, — испуганно заметила я.
— Вы и Маршу тоже написали, что сожгли досье?
— Да, — почти беззвучно прошептала я.
Он выругался. Я ошарашенно заморгала. Потом гордо приподняла подбородок.
— По-моему, вы делаете из мухи слона, — сказала я. — Пройдет время, и все они убедятся, что я не требую от них денег в награду за свое молчание, и успокоятся.
— А если они вычислят, что вы пытались шантажировать меня? Такого вы не допускаете? — спросил он. — Как вы сами же заметили, у вашего отца не было никаких причин назначать меня вашим опекуном. Об этом уже поползли слухи — поэтому-то я и сказал вам вчера, что нам не следует вместе выходить на террасу. Если в свете решат, что вы моя любовница, вашей репутации конец.
Я в ужасе уставилась на него:
— Ваша любовница?! Но как такое может быть?
— А вот так — на большее у них фантазии не хватает, — ответил он. — Да к тому же, мисс Ньюбери, простите за откровенность, но моя собственная репутация далеко не безупречна.
Говоря это, он смотрел прямо перед собой, куда-то между ушей Изабеллы. Я взглянула на его твердый, жесткий профиль и подумала, что он, наверное, самый одинокий на свете человек, — так мне показалось в эту минуту.
Мы вернулись на Гросвенор-сквер в половине девятого, и к тому времени я ужасно проголодалась. В столовой еще не было прибрано после вчерашнего вечера, и лорд Уинтердейл приказал принести завтрак в библиотеку. Затем после некоторого колебания пригласил и меня составить ему компанию.
Лакей установил перед камином диванный столик, а второй лакей принес поднос с яичницей, свиными отбивными, булочками, горячим шоколадом и кофе. Я взяла себе яичницу и шоколад, а лорд Уинтердейл — две отбивные и кофе.
Мы завтракали в полном молчании. Наконец, вытерев губы салфеткой, я с сожалением заметила:
— За эти два дня я съела столько — страшно подумать! Сначала обед, потом все эти пирожки с омарами, а теперь яичница. Если так будет продолжаться, я разжирею, как хрюшка.
На самом деле я стройна, как тростинка, — просто напрашивалась на комплимент. Но комплимента не последовало.
— Да, в городе дамам труднее следить за фигурой, чем в провинции, на лоне природы, — сказал лорд Уинтердейл. — Мужчины могут упражняться в боксерском зале для джентльменов «Джексоне» или в фехтовальном клубе «Анджелос», а женщинам остается только разъезжать по магазинам. — Он слегка приподнял черную бровь. — И в этом вы преуспели.
Как видно, на комплименты от его светлости рассчитывать не придется.
— Обещаю вам, милорд, что сделаю все возможное, чтобы не злоупотреблять вашим гостеприимством. Вчера на балу я танцевала со многими молодыми людьми, и кое-кто из них намеревается нанести мне сегодня визит.
— Да, я заметил, что вы пользовались успехом, — небрежно промолвил он. — Чего нельзя сказать о Кэтрин.
Я нахмурилась.
— Это правда? Я искала ее перед ужином, но ее нигде не было видно.
— Она сидела вместе с престарелыми леди, — ответил на это лорд Уинтердейл. Лицо его было непроницаемо.
— О, бедняжка Кэтрин, — воскликнула я. — Леди Уинтердейл будет в ярости.
— Думаю, что да, — с удовлетворением отметил он, и я бросила на него сердитый взгляд.
— Если Кэтрин не танцевала, то почему вы сами не представили ей кого-нибудь из партнеров? — спросила я. — Вы ведь всех знаете. Вам следовало сделать так, чтобы у Кэтрин были кавалеры.
— Это забота ее матери. В мои обязанности как хозяина дома входило беседовать с гостями и танцевать с вдовушками. Что я и проделал со всей добросовестностью, мисс Ньюбери. И уверяю вас, задача была не из легких.
Я упрямо продолжала:
— У вас не заняло бы много времени, если бы вы соблаговолили представить своих друзей Кэтрин.
— Но вам же я не представлял джентльменов — вы и сами управились, — возразил он на это.
— Кэтрин в отличие от меня застенчива. Ей нужна помощь. — Я гневно сверкнула на него глазами. — Вы бросили ее, потому что хотели насолить леди Уинтердейл, ведь так? Потому-то вы и уговорили ее вывозить меня вместе с Кэтрин — вы знали, что она будет в бешенстве, когда никому не известная провинциалка затмит ее дочь! — Я вскочила на ноги и продолжила, стараясь вложить в свой взгляд весь бушевавший во мне гнев:
— Это так? Отвечайте же!
Он посмотрел на меня — глаза безмятежны, как летнее небо, лицо по-прежнему непроницаемо.
— Так вы хотите, чтобы я снова отправил вас в деревню? — спокойно осведомился он. — Что ж, я готов это сделать, если таково ваше желание.
В данный момент мне больше всего хотелось залепить ему пощечину, но я сдержалась.
— Вы просто мерзавец! — сказала я и чинно выплыла из комнаты.
***
Вы просто мерзавец!Довольно странные слова, если учесть, что их произносит шантажистка, обращаясь к своей жертве. Но ведь мне и впрямь так казалось. Он использовал меня в собственных низких целях, чтобы взбесить и унизить свою тетушку. Откровенно говоря, на леди Уинтердейл мне было наплевать, но Кэтрин было жаль.
Я поднялась по лестнице и постучала к ней в комнату. Услышав голос Кэтрин, предлагавшей мне войти, я робко протиснулась в дверь.
— Доброе утро, — сказала я. — Ты уже отдохнула после вчерашнего бала?
Кэтрин, без очков, сидела в постели и пила горячий шоколад. Ее каштановые кудри были заплетены в косу. Выглядела она прелестно.
От этих ужасных локонов, которые заставляет ее носить леди Уинтердейл, необходимо избавиться, подумала я.
— Садись, Джорджи, — предложила Кэтрин, указывая на кровать. Я присела на краешек постели и с беспокойством вгляделась в ее лицо, ища в нем признаки дурного настроения.
Но она была такой же, как всегда.
— Ты хорошо повеселилась на вчерашнем балу? — осторожно осведомилась я. — Я искала тебя, когда пришло время ужинать, но не нашла.
— Наверное, я вошла в столовую раньше тебя, — сказала Кэтрин. — Мама заставила сына одного из своих друзей сопровождать меня. И мы очень скоро вышли оттуда.
Она произнесла все это покорным, но отнюдь не обиженным тоном, а потом спросила:
— А ты, Джорджи, хорошо провела время?
— О, чудесно! — искренне ответила я. — Но ведь мне нравятся праздники, а тебе нет.
— Да, правда, — призналась Кэтрин. — Даже если бы я пользовалась таким успехом, как ты, мне бы они все равно не нравились. Я не люблю разговаривать с незнакомыми. Какой в этом смысл?
Я улыбнулась.
— Знаю, тебе больше нравится играть на фортепиано, чем посещать балы.
— Да, это так, — вздохнула она. Я добавила уже без улыбки:
— И все-таки лорд Уинтердейл должен был устроить так, чтобы ты танцевала все танцы, — это же твой первый бал.
— Филип не любит меня из-за мамы, — просто ответила Кэтрин.
Я придвинулась к ней и доверительно промолвила:
— Я понимаю, почему между лордом Уинтердейлом и твоей матушкой не может возникнуть симпатии. Оба они обладают сильными характерами. Но их взаимная неприязнь имеет, вероятно, более глубокие причины. Они терпеть не могут друг друга и ведут себя как заклятые враги. Есть ли этому какое-либо объяснение?
— О да, — печально ответила Кэтрин. — Ты права, Джорджи. Видишь ли, мать Филипа умерла, когда ему было всего восемь лет, и после похорон его отец попросил своего старшего брата — моего отца — взять Филипа в свою семью и воспитывать его вместе со своими детьми в Уинтердейле.
Кэтрин поставила пустую чашку на прикроватный столик.
— Для Филипа так было бы лучше всего, — продолжала она. — Мой дядя Джаспер вел распутный образ жизни — играл в карты, пил, — а когда лишился жены, то шансы Филипа получить нормальное воспитание практически свелись к нулю. И все считали, что мой отец как глава рода позаботится о Филипе и возьмет его в свою семью.
Кэтрин принялась нервно перебирать косу.
— Мой папа соглашался взять Филипа, но мама была против. Она терпеть не могла мать Филипа — ведь та тайком убежала из дому и обвенчалась с дядей Джаспером. И уж конечно, она недолюбливала самого дядю Джаспера. Она сказала, что Филипа испортил дурной пример родителей и что она не допустит, чтобы он рос в одном доме с ее детьми. Папа, как обычно, подчинился ее решению и сказал дяде Джасперу, что не сможет взять Филипа к себе. Кэтрин потупилась, избегая моего взгляда.
— Так Филип оказался на попечении своего отца. Из того, что мне рассказывал мой брат Джеймс, я знаю, что его детство было нелегким. Я никогда не встречалась с ним до недавнего времени, но не могу порицать Филипа за его враждебность по отношению ко мне. Было бы странно, если бы он считал себя чем-то обязанным нашей семье.
Я смотрела на Кэтрин в глубокой задумчивости, размышляя о том, что она только что мне рассказала. Ее слова многое проясняли — мне вроде бы стало понятно, почему лорд Уинтердейл согласился оплатить мой выход в свет. Но теперь я чувствовала к нему нечто вроде сочувствия.
Как можно было так поступить с маленьким ребенком? — думала я. Какую, должно быть, ужасную, недостойную жизнь он вел вместе со своим распутником-отцом.
— А твой кузен ходил в школу? — спросила я Кэтрин.
Она покачала головой:
— В Англии он школу не посещал, это я точно знаю. Возможно, где-нибудь на континенте.
— А как умер отец лорда Уинтердейла? — поинтересовалась я.
Кэтрин переставила чашку на поднос у себя на коленях.
— Точно не знаю, но, кажется, его застрелили на дуэли. Это случилось в Бельгии. Кто-то заметил, что он жульничает в карты.
О Господи! Я закрыла глаза при мысли о том, как же должен ненавидеть меня лорд Уинтердейл. Правда, он использовал меня в своих целях, но все же… Потерять отца при таких обстоятельствах… И тут являюсь я и пытаюсь шантажировать его тем же!
— Сколько же ему было лет, когда погиб его отец? — спросила я Кэтрин.
— Помнится, Джеймс рассказывал мне об этом, когда ему самому было восемнадцать, а Филип младше его на год, — ответила Кэтрин. — Значит, ему тогда было семнадцать лет.
Понятно, почему у лорда Уинтердейла такой холодный, отчужденный взгляд, подумала я. Мир всегда был жесток к нему.
Глава 8
В то утро мне прислали пять букетов, Кэтрин — ни одного. Леди Уинтердейл так рассвирепела, что я боялась, как бы она не отказалась от своего обещания вывозить меня в свет. Поэтому, когда вслед за букетами последовали и сами дарители, я уговорила одного из джентльменов взять Кэтрин на прогулку в экипаже, и леди Уинтердейл немного оттаяла.
Джентльмен, которого я выбрала для Кэтрин, был самым старшим среди моих кавалеров, рассевшихся в приемной лорда Уинтердейла. Его звали мистер Джон Робертсон, и он мне показался более рассудительным и уравновешенным, чем остальные молодые люди, которые только и делали, что сплетничали, острили и отпускали на мой счет такие комплименты, что леди Уинтердейл зловеще хмурила брови.
Я протанцевала с мистером Робертсоном один танец, и он сказал мне, что я обязательно должна побывать на представлении «Кина» в театре, а также сходить в оперу. И я тут же взяла его на заметку как возможного кавалера для Кэтрин.
Сама я отправилась кататься с лордом Генри Слоаном — моим спасителем на выставке мадам Тюссо. Он мне тогда еще сразу понравился, и с каждой нашей встречей нравился все больше. Он обладал чувством юмора, был легким в общении, и в его голосе совершенно отсутствовал так раздражавший меня сарказм. Я нарядилась в новое бежевое платье для прогулок, на голове у меня красовалась соломенная шляпка с высокой тульей и широкими полями. Розовые ленточки шляпки я завязала под подбородком кокетливым бантом.
Мы ехали в Гайд-парк по тому же пути, который я проделала утром с лордом Уинтердейлом, но только сейчас парк наводнило светское общество. Никто не скакал галопом; чинная рысь — вот самый быстрый шаг, которым могли передвигаться всадники в такой толпе. Фаэтон лорда Генри выглядел чрезвычайно элегантно, и он часто останавливал его, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми, а также с теми, кого я встретила на вчерашнем балу. Мне было очень весело.
Я дважды встречалась с Кэтрин — ей, кажется, тоже было не скучно. Она даже снизошла до беседы со своим спутником.
Лорда Уинтердейла нигде не было видно.
Однако вопреки своему обыкновению он появился за обедом. Когда подали суп, он обратился к леди Уинтердейл:
— Полагаю, завтра вечером вы собираетесь везти этих двух милашек в «Олмэкс».
Леди Уинтердейл сделала Кэтрин знак выпрямиться.
— Да, непременно, — величественно отвечала она племяннику. — Сегодня утром я получила официальные приглашения от Салли Джерси.
Лорд Уинтердейл поднес ко рту ложку с черепаховым супом, сделал глоток и промолвил:
— Вы, вероятно, надеетесь, что им скоро будет дано разрешение танцевать вальс.
— Уж во всяком случае, Кэтрин наверняка его получит. — Леди Уинтердейл глянула на меня сверху вниз. — Да и Джорджиана, я думаю, тоже, если будет и дальше во всем соблюдать этикет и вести себя прилично.
Я тут же попыталась принять самый что ни на есть достойный вид — если это вообще возможно, когда во рту у тебя черепаховый суп.
Лорд Уинтердейл вслед за тетей обратил на меня свой взгляд.
— Скажите, вы умеете танцевать вальс, мисс Ньюбери? — спросил он меня.
Я проглотила суп и честно призналась:
— Боюсь, что нет.
— Боже праведный, — ахнула леди Уинтердейл. — Да как же такое может быть?
— Но это же совсем новый танец, мэм, — попыталась оправдаться я. — Леди Стэнтон, супруга одного из наших сквайров, считает, что он очень быстрый, и мы никогда не танцевали его на наших балах.
Джентльмен, которого я выбрала для Кэтрин, был самым старшим среди моих кавалеров, рассевшихся в приемной лорда Уинтердейла. Его звали мистер Джон Робертсон, и он мне показался более рассудительным и уравновешенным, чем остальные молодые люди, которые только и делали, что сплетничали, острили и отпускали на мой счет такие комплименты, что леди Уинтердейл зловеще хмурила брови.
Я протанцевала с мистером Робертсоном один танец, и он сказал мне, что я обязательно должна побывать на представлении «Кина» в театре, а также сходить в оперу. И я тут же взяла его на заметку как возможного кавалера для Кэтрин.
Сама я отправилась кататься с лордом Генри Слоаном — моим спасителем на выставке мадам Тюссо. Он мне тогда еще сразу понравился, и с каждой нашей встречей нравился все больше. Он обладал чувством юмора, был легким в общении, и в его голосе совершенно отсутствовал так раздражавший меня сарказм. Я нарядилась в новое бежевое платье для прогулок, на голове у меня красовалась соломенная шляпка с высокой тульей и широкими полями. Розовые ленточки шляпки я завязала под подбородком кокетливым бантом.
Мы ехали в Гайд-парк по тому же пути, который я проделала утром с лордом Уинтердейлом, но только сейчас парк наводнило светское общество. Никто не скакал галопом; чинная рысь — вот самый быстрый шаг, которым могли передвигаться всадники в такой толпе. Фаэтон лорда Генри выглядел чрезвычайно элегантно, и он часто останавливал его, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми, а также с теми, кого я встретила на вчерашнем балу. Мне было очень весело.
Я дважды встречалась с Кэтрин — ей, кажется, тоже было не скучно. Она даже снизошла до беседы со своим спутником.
Лорда Уинтердейла нигде не было видно.
Однако вопреки своему обыкновению он появился за обедом. Когда подали суп, он обратился к леди Уинтердейл:
— Полагаю, завтра вечером вы собираетесь везти этих двух милашек в «Олмэкс».
Леди Уинтердейл сделала Кэтрин знак выпрямиться.
— Да, непременно, — величественно отвечала она племяннику. — Сегодня утром я получила официальные приглашения от Салли Джерси.
Лорд Уинтердейл поднес ко рту ложку с черепаховым супом, сделал глоток и промолвил:
— Вы, вероятно, надеетесь, что им скоро будет дано разрешение танцевать вальс.
— Уж во всяком случае, Кэтрин наверняка его получит. — Леди Уинтердейл глянула на меня сверху вниз. — Да и Джорджиана, я думаю, тоже, если будет и дальше во всем соблюдать этикет и вести себя прилично.
Я тут же попыталась принять самый что ни на есть достойный вид — если это вообще возможно, когда во рту у тебя черепаховый суп.
Лорд Уинтердейл вслед за тетей обратил на меня свой взгляд.
— Скажите, вы умеете танцевать вальс, мисс Ньюбери? — спросил он меня.
Я проглотила суп и честно призналась:
— Боюсь, что нет.
— Боже праведный, — ахнула леди Уинтердейл. — Да как же такое может быть?
— Но это же совсем новый танец, мэм, — попыталась оправдаться я. — Леди Стэнтон, супруга одного из наших сквайров, считает, что он очень быстрый, и мы никогда не танцевали его на наших балах.