Страница:
– Но у него полно денег, – усомнилась я. – Вряд ли он купился на такое. Другое дело, хорошая семья, – горько признала я. – Это для него важно. Знатность, древний род и все такое. К тому же из провинции.
– Никакой у них не древний род, – отмахнулась Эмбер. – Ее и в школе дразнили выскочкой. Называли Свинаркой и Пятачком. Из грязи в князи.
– Значит, она такая же, как Доминик.
– У нее был очень визгливый голос, – вспоминала Эмбер. – Ужасно неприятный. У всей этой семейки дурной вкус. Помню, мы покатывались со смеху, когда на школьный праздник они заявились в золотом «порше».
– Кошмар!
– Еще она обожала командовать. Все время одергивала меня. Надо же, и он женится на такой особе, – подивилась Эмбер, непонимающе передернув плечами.
Женится... О боже! Это уж слишком. Я обхватила голову руками.
«Счастливого Нового года!» – пожелал почтальон, с которым я столкнулась у порога своего дома, направляясь на работу. Моя улыбка вышла мрачной. Никакой он был не счастливый, этот Новый год. Напротив, несчастный. Худшего еще не выпадало на мою долю. И опять Шерил фон Штрумпфхозен угодила пальцем в небо. «Горизонт уже проясняется», – предсказала она. Чушь собачья, Шерил! Кто бы сомневался, впереди у меня только хорошее. А как же Доминик? Разве ему «воздалось по заслугам»? Разве он заслужил счастье с другой женщиной, а тем более так скоро? Он бросил меня в день свадьбы, но это еще ничего. Гораздо хуже, что он, как ни в чем не бывало, нашел новую пассию и сделал ей предложение, а не прошло и пяти месяцев! Боль, которая только начала отступать, вернулась, набрав удвоенную силу. Рану разбередили, и она снова кровоточила.
Рабочий день я отбывала, как каторжный срок. Сдавали нервы, и я все время срывалась. Злость на Мелинду подливала масла в огонь.
– Минти-и-и, – проблеяла она умоляюще.
– Да? – буркнула я, стараясь не дышать носом: она меняла младенцу подгузник на своем рабочем столе.
– Пвоклятье! – ругнулась она. – Не подгузник, а наказание какое-то!
– У ребенка есть няня, пусть она этим и занимается, – огрызнулась я. – Причем желательно на автостоянке!
– Я ее уволила. От нее никакого пвоку. А двугую пока не нашла. Знаешь, Минти, я уже уволила твех нянь. Можешь себе пведставить?
– Да, – бесстрастно ответила я. – Могу.
– Так вот, Минти, – продолжала Мелинда, решительно не замечая, что мой тон холоднее айсберга. – Ты мне не васскажешь еще вазок пво евво? Я что-то никак в толк не возьму.
– И рада бы, Мелинда, – я была сама вежливость, – но ничего в этом не смыслю.
– Минти, – промямлил Уэсли. У него был радостный вид, и за ним волочился длинный хвост пленки.
– Извини, Уэсли, – отрезала я. – У меня нет времени заниматься твоими пленками, так что выкручивайся сам.
– Я и не собирался просить тебя о помощи, – обиделся он. – Просто хотел поделиться. Хотел рассказать тебе о...
– Извини, Уэсли, – я надела наушники. – Очень занята, у меня нет времени. – Терпение на нуле – вот что со мной происходит. А ненависть к людям зашкаливает. Мне не хотелось выслушивать исповеди о чужих проблемах. Мое сердце зачерствело, оделось броней. Я обнесла его рвом, соорудила подвесной мост и поставила сторожить подступы шестерых ротвейлеров. «Решающий фактор» мог мной гордиться.
У Джека тоже был подавленный вид, но я не стала выяснять почему. Я была полна решимости уйти с головой в работу и тихонько корпеть над ней, похоронив мысли о Доминике и его последнем увлечении под необъятными грудами пленки.
За следующие несколько дней я выдала на-гора уйму репортажей. Чего там только не было: гражданские браки, матери-подростки, пятидесятипятилетняя матрона, беременная близнецами, которых зачали в чашке Петри. «Уж лучшее делать скучные финансовые обзоры, – сердито думала я, – или программы о спорте, моде и ежовых бегах в Милтон-Кейнс. Что угодно, только не семья и воспитание детей». Мне надоело растравлять раны. Поездка к Ситронелле Прэтт не прибавила положительных эмоций.
– Хорошо провели Рождество, Араминта? – осклабилась она.
– Отлично, – солгала я.
– Наверное, были у родителей?
– Да-да, вы правы.
– Как славно, – умилилась она. – А у нас было столько гостей! – в ее тоне сквозило самодовольство. – Даже такой прекрасный большой дом с трудом вместил приглашенных. Но все же, – ворковала она, – мы умудрились всех устроить. А как Новый год? – спросила она через плечо, наклоняясь за книгой. – Загадывали желание? Погодите-ка... я угадаю: найти себе мужа, не так ли?
– Нет, – ответила я. – Моим новогодним желанием было удавить вас и расчленить.
Ситронелла обернулась и недоуменно уставилась на меня:
– Что вы сказали?
– Я сказала, мое новогоднее желание – удивить вас и впечатлить.
– А... Знаете, у вас, одиноких женщин, столько мужества, – проникновенно просюсюкала она, опуская свой огромный зад на близлежащий стул. – Не представляю, как вы со всем справляетесь.
В ответ я сладко-сладко ей улыбнулась, считая в уме до десяти, чтобы не поддаться соблазну пристукнуть ее микрофоном или удушить магнитофонным шнуром. На этой неделе в газетах развернулась дискуссия о работающих матерях. В своей колонке Ситронелла нещадно побивала их камнями. С тяжелым сердцем я нажала на «запись».
– Женщины, которые имеют маленьких детей и при этом работают, ужасные эгоистки, – объявила она своим низким, обманчиво ласковым голосом. – Все мы знаем, что первые пять лет жизни ребенка оказывают решающее влияние на его развитие, – невозмутимо продолжала она. – В этот важный период ребенок нуждается в матери. Я феминистка, – объявила она. Кто бы мог подумать… – Однако в данном случае феминистки совершенно неправы.
– Но у большинства женщин просто нет выбора, возвращаться на работу или нет, – возразила я. – Они вынуждены работать из-за денег.
– О, знаю я эту старую отговорку, – произнесла Ситронелла со снисходительной улыбкой. – Нужно чем-то жертвовать.
– Ну, вам-то это ни к чему, – подколола я с непривычной наглостью.
Она заморгала, выпучилась на меня, потом изобразила виноватую улыбку:
– Нет. Думаю, мне очень повезло, что мой муж так много зарабатывает. Более того, мне повезло вдвойне: я всегда могла позволить себе работать дома и делать карьеру
– Карьеру? – насмешливо переспросила я. – И что же за карьеру вы делали, прежде чем стали вести колонку?
– Была консультантом по уходу за детьми, – призналась она, и ее толстый зад беспокойно заерзал на стуле. – Но к чему хвастаться прошлыми достижениями, Араминта? К тому же работать дома не так уж просто, особенно если малыш у вас громкоголосый и требовательный. К счастью, у меня есть помощники по дому.
– Да, – усмехнулась я. – Насколько мне известно, у вас есть няня и горничная.
– И садовник, – добавила она, самодовольно ухмыляясь. – О да, я понимаю, как мне повезло, – продолжала она, теребя необъятное платье-балахон. – Невероятно, невероятно повезло. Но дело не в этом. Дело в том, что маленькие детки должны оставаться с мамочкой.
– Что ж, спасибо большое, Ситронелла, – проговорила я с облегчением, нажав на «стоп». – Еще один мудрый комментарий, украшение нашей программы.
Ситронелла сама проводила меня до двери. Я взглянула на красавицу Франсуазу, которая играла с малышкой Сьенной, и подумала: «Как она может работать на эту ужасную женщину? Бог знает, почему она до сих пор не уволилась».
– Выше нос, Минти! – крикнула мне вслед Ситронелла, когда я шла по подъездной дорожке.
– Выше нос? А я и не грущу, – моя улыбка излучала беззаботность. Но, разумеется, я лгала.
Меня грызла черная тоска. Чернее грязи в самой глубокой сточной канаве. Я опасалась однажды проснуться и обнаружить, что она сгрызла меня напрочь. Я была несчастна. Я захлебывалась отчаянием. Такой тоскливой зимы у меня еще не было. Мой камень опять прогрохотал вниз по склону и намертво застрял в глубокой расселине. На работе я еще кое-как держала себя в руках, занималась делом, резко и недружелюбно пресекая все попытки вытащить меня из раковины, но дома впадала в уныние. Затворяясь в комнате, читала «Большие надежды» и размышляла о своей нелегкой судьбе. Я погружалась в депрессию, тонула в ней. Лелеяла свою тоску, берегла, как бутылку старого портвейна. Должно быть, я действительно была несчастна, потому что когда позвонил Джо, даже не захотела с ним разговаривать.
– Он звонит уже в третий раз, – сообщила Эмбер из-за двери два дня спустя. – Почему бы тебе не поболтать с ним?
– Не хочу, и все, – проворчала я.
– Он сказал, что хочет с тобой побеседовать.
– Мало ли чего он хочет. Целый месяц меня игнорировал.
– Ты не забыла, Минти? – не отставала Эмбер. – Неделя добрых дел еще не кончилась.
– Для меня кончилась.
– Минти, почему ты не желаешь с ним разговаривать?
– Он меня обидел. Вот почему.
– Но это не значит, что ты тоже должна его обижать.
– Почему нет? – равнодушно отозвалась я. Может, мне хочется обижать мужчин.
Мисс Хэвишем отомстила мужчинам, внушив своей воспитаннице Эстелле презрение к противоположному полу. И я теперь тоже намеревалась презирать мужчин. Они заслуживали презрения. Все до единого. Низшая раса. Без чувств, без совести. Бросить женщину у алтаря и, не задумываясь, жениться на другой. Я больше не доверяла мужчинам. Ни одному из них. Знать их не желала. Я вообще не хотела ни с кем общаться. За несколько дней я обросла непробиваемым панцирем безразличия. Моя раковина затвердела и застыла, как мерзлая январская земля. Мне больше не нужен был «Решающий фактор». Я избавилась от нерешительности раз и навсегда. Когда шестого числа Эмбер сказала, что пора снимать рождественские украшения, не то мы навлечем на себя беду, я рассмеялась горьким, безжизненным смехом. Тогда она объявила, что сама уберет игрушки. И посадит деревце в моем саду – она специально попросила елочку с корнями. Я даже не вызвалась ей помочь. Я стала жестокой и бессердечной. Потому что Доминик так безжалостно обошелся со мной. Когда позже, в тот день, Эмбер позвала меня с первого этажа, я только заворчала и уткнулась в книгу:
«Мисс Хэвишем поманила к себе Эстеллу...
–[65] Поиграй с этим мальчиком в карты...
– С этим мальчиком! Но ведь это самый обыкновенный деревенский мальчик!
Мне показалось – только я не поверил своим ушам, – будто мисс Хэвишем ответила:
– Ну что же! Ты можешь разбить его сердце!»
– Минти! – снова позвала Эмбер.
– Что? – крикнула я.
– Иди сюда.
– Не хочу.
– Спускайся!
– Нет.
– Пожалуйста.
– Отстань.
– Я хочу тебе кое-что показать.
– Меня это не интересует.
– Ты будешь в восторге.
Уф! Любопытство заставило меня спуститься. Эмбер была в саду. Она посадила елку. Уж как умудрилась, не знаю, ведь земля замерзла намертво. На низкой ограде, ластясь к Эмбер, сидела очаровательная черная кошечка. Я никогда ее раньше не видела.
– Смотри, какая лапочка! – произнесла Эмбер с восхищенной улыбкой. У нее изо рта вылетали маленькие клубы пара.
– Да, – согласилась я. – Хорошенькая. – Котенок был крошечный, с узкими глазками, будто с примесью сиамской крови, на кончике хвоста у него был забавный маленький завиток в форме вопросительного знака.
– Какая тощая, – заметила Эмбер. Я ступила на обледеневшую землю. – Как она только выжила в такой мороз. Наверное, уже давно не ела.
Бедняжка! Лед, сковавший мое сердце, треснул, на глазах появились слезы. Я подошла поближе и погладила котенка. Он встал на задние лапки и волнообразным движением потерся мордочкой о мою ладонь.
– Надо дать ей молока, – сказала я.
– Верно. Кис-кис! – позвала Эмбер. Просить котенка дважды не пришлось. Он уже прошмыгнул в открытую дверь, забежал на кухню и принялся тереться о ноги Эмбер, неустанно описывая восьмерку. Мы налили ему молока, накрошили ветчины и немного копченого лосося.
– У меня есть банка русской икры, – возбужденно сказала Эмбер. – Наверняка кошки такое любят.
– Наверняка, – согласилась я. – Но мне кажется, нужно дать малышу нормальной кошачьей еды.
Я сбегала в магазинчик на углу и вернулась с парой баночек «Вискас».
Котенок тем временем уже умял всю икру и теперь покоился на коленях у Эмбер, разомлев от счастья и урча, как маленький трактор. Так у нас появилась кошка.
– Как мы ее назовем? – спросила я чуть позже, поглаживая маленькие треугольные кошачьи ушки. – Надо придумать ей имя. Может, Кристина?
– Почему?
– Потому что сегодня Крещение.
– М-м-м, – задумалась Эмбер.
– Можно назвать ее просто Киской, – предложила я. – Или Кисточкой. Или Кисонькой. Или...
– Пердита, – вдруг произнесла Эмбер. – Вот как я хочу ее назвать. В честь Пердиты из «Зимней сказки»[67], – объяснила она. – Малышка Пердита потерялась, но в конце концов нашлась. Прекрасная пьеса, – мечтательно говорила она. – Об искуплении и возрождении. О том, что судьба иногда дает тебе еще один шанс, когда кажется, что все уже потеряно.
– Пердита, – произнесла я. – Урчалка Пердита. Но откуда ты знаешь, что это девочка?
– Она похожа на девочку. Только посмотри на ее хорошенькую, девчачью мордочку.
– Надо проверить. Давай спросим у Лори.
– О, он хуже занозы в заднице, – рассердилась Эмбер.
– Ничего подобного, – тихо возразила я. – У него отличное чувство юмора. И острый язык, – многозначительно добавила я.
– Он идиот, – уперлась Эмбер.
– О'кей. Как скажешь. Но он учится на ветеринара, – привела я решающий аргумент, – и может точно определить пол Пердиты, осмотреть ее – вдруг она болеет.
Только тогда Эмбер согласилась. Тем же вечером пришел Лори и сообщил, что Пердита – здоровая девочка примерно четырех месяцев.
– Она еще котенок, – сказал он. – Ужасно отощала, но все остальное в порядке. Может, хозяева забыли ее при переезде или она убежала и заблудилась.
– Надо поместить объявление в местную газету, в рубрику «Пропала кошка», – предложила Эмбер. – Но надеюсь, ее хозяева не объявятся, – задумчиво добавила она. – Она такая лапочка.
Педро разозлился, разумеется. Мы это поняли, потому что он перестал кричать: «Супер, дорогуша!»
Он сердился не оттого, что приревновал – хотя попугаи жуть, какие ревнивые, – а оттого, что презирает кошек. Вот собак он любит. Он их уважает. Но, как увидит кошку, сразу напускает на себя ледяное, высокомерное презрение. У бабушки была бирманская кошка по имени Винки, так он ее пятнадцать лет игнорировал.
– Педро придется привыкнуть к Пердите, не так ли, Педро? – весело прощебетала Эмбер. – Потому что у меня такое ощущение... – она скрестила свои длинные тонкие пальцы, – что Пердита будет жить снами.
Хорошо, что Лори хотя бы остался поужинать. Он поведал нам о своих последних приключениях в качестве «сладкого мальчика»:
– В понедельник ходил на бар-мицву[68] с разведенкой лет сорока. Во вторник сопровождал вдову пятидесяти трех лет на коктейль коллегии адвокатов. А вчера посетил ужин Британской медицинской ассоциации с незамужней дамой тридцати пяти лет.
– И как, было весело? – с подозрением, как мне показалось, выпытывала Эмбер.
– Да, но не так весело, как на балу «Мы против рабства», – тактично ответил он. – Некоторые женщины просят заняться с ними сексом, – признался Лори.
Мы жевали макароны.
– И как ты реагируешь? – насторожилась Эмбер. По-моему, она занервничала.
– Говорю, что это абсолютно исключено, – откровенничал он. – Потом объясняю, что сексуальные услуги оказываются за отдельную плату. Но для друзей, – он многозначительно посмотрел на Эмбер, которая закатила глаза, – бесплатно.
– Надо же, как здорово, – протянула она со скучающим видом, но я-то знала – точно знала, – что она не скучает.
– Меня так уже достали эти женщины, – вяло признался он. – Я бы с радостью бросил все это. Но двести фунтов за вечер – точнее, сто пятьдесят, после того как Ширли заберет свою долю, – это слишком мало. К тому же работа несложная. Все, что от меня требуется, – надеть смокинг и пустить в ход свое обаяние.
– Обаяние? – насмешливо произнесла Эмбер. – Ты это так называешь?
– Да.
– Что-то я не припомню, чтобы со мной ты пускал в ход обаяние.
– Ты видишь в людях только плохое.
– Но я, правда, не помню, – уперлась она.
– Вспомни, я подвинул тебе стул. Рассказал самые смешные анекдоты, какие знаю. И утешил тебя, когда ты чуть не разорилась на аукционе. Знаю, как ты нервничала, – добавил он с игривой усмешкой.
– М-м-м.
– И если бы ты не покинула бал так стремительно – прямо как Золушка, – думаю, я бы пригласил тебя на танец.
– Неужели?
– Я бы пристально посмотрел тебе в глаза и спросил: «Станцуем шейк?»
– Хотела бы я это видеть, – язвила она.
– Кстати, если ты захочешь нанять меня до конца жизни, это обойдется тебе в пять миллионов фунтов, при условии, что я дотяну лишь до семидесяти лет.
– Ах, так.
– Но мы могли бы договориться – оптовым клиентам скидки.
– Тронута, что ради меня ты готов пойти на уступки, – произнесла она, мило улыбнувшись. – Почему ты зарабатываешь эскорт-услугами? – поинтересовалась Эмбер, вдруг посерьезнев. – Я хотела спросить еще тогда, в «Савое», но голова была забита другим.
– Всегда мечтал стать ветеринаром, – объяснил Лори. – Но отец убедил меня заняться топографией – он сам топограф. Позже я пожалел о том, что не выбрал профессию, о которой на самом деле мечтал. В тридцать лет вернулся в колледж. Но на этот раз стипендию не получил. И растратил все свои сбережения. Поэтому я и работаю в эскорт-службе. Чтобы заплатить за последний год обучения.
«Он любит рисковать, – подумала я. – Как и Джо. Покидает безопасную гавань ради незнакомых и, возможно, враждебных берегов».
– Ты уже нашел себе место? – не отставала Эмбер. – Где будешь работать, когда закончишь колледж?
– В лечебнице «Кэнонбери», в Айлингтоне. Сейчас прохожу там стажировку. В июле начну работать официально, когда получу диплом... если получу, – поправился он, поднимаясь на ноги. – Мне пора заниматься. Прием родов у лошадей – захватывающий предмет. Спасибо за ужин, – добавил Лори. – Приносите котенка, мы сделаем все прививки. Вы же не хотите, чтобы она заболела гриппом? Через несколько месяцев надо будет подумать, намерены ли вы ее стерилизовать. – Он погладил Пердиту, улыбнулся Эмбер, потом мне и тихо вышел.
– Какой надоедливый тип! – произнесла Эмбер, обнимая кошку.
– Ужасно надоедливый, – кивнула я.
– Он безумно меня раздражает.
– Угу
– Как же он меня достал!
– Меня тоже. Может, как-нибудь еще раз его пригласим?
– Вы слышали, что в мебельном магазине «Дрек» новогодняя распродажа? – Новогодняя распродажа?– Да. Скидка семьдесят пять процентов на всю мебель, даже на кожаные гарнитуры. – Не могу поверить... семьдесят пять процентов?! – Да! Это потрясающе! Я тоже не могу поверить! – Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Таких цен просто не бывает! – Bay! Семьдесят пять процентов? Невероятно!!!
– Минти, это невероятно! – воскликнул Уэсли.
– Что? – я сняла наушники.
– Это невероятно. Я уже который день пытаюсь тебе сказать, но, по-моему, ты не хочешь общаться. – Как он догадался?
– Прости, Уэсли, – повинилась я. – В последнее время так много... забот.
– Я заметил. Все заметили. Слушай, Минти, ты в порядке? Вроде как совсем раскисла.
– Все... нормально, – вздохнула я. – Все о'кей, правда. – Я не врала, более или менее. Первая волна гнева спала, осталась лишь рябь, тлеющие угли на месте отгоревшего костра. К тому же возня с котенком смягчила боль.
– У меня чудесные новости! – выпалил Уэсли. – Дейдра беременна! Уже на четвертом месяце.
– Поверить невозможно! – неожиданно для себя я удивилась. – Фантастика! Когда ждете малыша?
– В июне!
– Поздравляю!
– Да, – возбужденно ответил он. – Я стану отцом.
– Не могу поверить... То есть здорово.
– Да, я в восторге, – продолжал он. – И Дейдра так счастлива. Просто не верится, что я стану папой. – Он выдвинул ящик своего стола и достал каталог магазина «Малыш и мама».
– Мы можем купить что угодно со скидкой двадцать процентов, – похвастался он. – Дейдра имеет право на скидку, как работник магазина. – Открыв каталог на разделе «Коляски», он положил его передо мной. – Ну, что ты думаешь? – допытывался он. Я разглядывала разноцветные повозки для младенцев. – Может, выбрать «Севилью»? Или лучше «Верону»? Как тебе «Классико»? – Почему-то у многих колясок были итальянские названия. – Хотя, мне кажется, «Дольче вита» тоже ничего, – задумчиво продолжал он.
– Да, – угрюмо согласилась я. – «Дольче вита» – прелестная коляска.
– Ох, Минти, – мечтал Уэсли, – я постигну тайны рождения. Это чудесно. Я стану отцом!
– Так ты... – начала, было я, но не проронила ни слова. «Заткнись, Минти, – велела я самой себе, – это тебя не касается».
Уэсли огляделся, посмотреть, не подслушивает ли кто. Потом наклонился ко мне и произнес: – Знаешь, у нас были проблемы.
– Что?
– У нас были проблемы. Мы не могли сделать ребенка.
– О, я не знала, – невинно солгала я. – Что ж, у многих людей с этим проблемы, как ты думаешь?
– Нет, у нас были настоящие проблемы.
– Понятно, – серьезно ответила я.
– Дейдре было очень тяжело, потому что... – он понизил голос почти до шепота, – это она была во всем виновата.
– Да что ты...
– Да. Ее яйцеклетки. Они были мертвые.
– О боже.
– Никакой активности. И она пошла к врачу.
– Хм, отлично. А ты... тоже ходил к врачу?
– О да, – кивнул он, – конечно, ходил. Но только чтобы подержать ее за руку. Ведь нужно оказывать партнеру моральную поддержку.
– Да.
– И к счастью, доктор ей помог.
– Что ж, прекрасно.
– И теперь наконец-то я стану отцом.
– «Ты нам не отец» – вот что они говорят, – жаловался Джек в своем офисе после работы. Целый день он нервно крутил в руках пленку – весь пол был усеян обрывками, – а потом, когда все ушли, опять обратился ко мне за советом. – «Ты нам не папа» – так они говорят. – Джек вздохнул. – Рождество превратили в настоящий ад.
У вас пахнет изо рта? Попробуйте новый, революционный скребок Томпсона для языка...
– Почему они так ужасно себя ведут? Новое слово в уходе за полостью рта...
– Они думают, я виноват в том, что их родители развелись.
Уничтожает микробный налет...
– Но это не моя вина. Всего 7 фунтов 99 пенсов! Джек выключил динамик.
– Девчонки не знают, что их отец долгие годы путался с другими женщинами, – продолжал он. – Поэтому, в конце концов, Джейн и выкинула его вон. Но дочерям она ничего не рассказывала: не хочет, чтобы они потеряли уважение к отцу.
– Она ведет себя очень достойно, – заметила я. – Большинство обманутых жен, не стесняясь, поливают неверных мужей грязью в присутствии детей.
– Знаю, – с измученным видом кивнул он. – Только отдуваться приходится мне. Джейн защищает детей, а они вымещают злобу на мне. Как фурии, Минти. Маленькие злобные фурии.
– Может, когда девочки подрастут, она скажет им правду? А может, со временем они тебя полюбят.
– Минти, я не могу так долго ждать. Честно говоря, я не уверен, что, когда они подрастут, я все еще буду женат на Джейн. По-моему, вся эта затея была чудовищной ошибкой.
– Но ты не можешь просто так сдаться. Вы женаты меньше года.
– Я не уверен, что сумею мириться с их враждебностью. Мне и без того тяжело, ведь я никогда не был женат, так еще ее дети сводят меня с ума. – Он вздохнул. – Бьют в самое больное место.
– Что они делают?
– Когда не оскорбляют меня на словах, то выбрасывают мою одежду из корзины с грязным бельем и раскидывают по полу. Или вытаскивают пальто из шкафа. Прячут бритвенные принадлежности, убирают зубную щетку из «семейного» стаканчика.
– Какой ужас.
– Посылают меня куда подальше, – мрачно перечислял он. – Ругаются на чем свет стоит. Знаешь, что еще они вытворяют? Крадут мои вещи.
– Крадут?
– Стянули кредитку из кармана пиджака...
– О боже.
– И пошли в «Харродз»[69]. Потратили три сотни фунтов! А в последний раз – четыреста.
– Матерь божья...
– И я повсюду нахожу наркотики!
– Господи!
– Травку, гашиш, экстази... Слава богу, не героин. Но я все равно очень волнуюсь. Извини, что рассказываю тебе все это, – добавил он, горько вздохнув. – Но мне необходимо с кем-то поделиться.
– А Джейн ты ничего не говорил?
– Пробовал. Но разговор далеко не зашел... она ничего не понимает.
– Должна понимать: она же психотерапевт.
– Она целыми днями слушает, как люди жалуются на свои несчастья. Не могу же я и дома ей устроить то же самое. В любом случае, – он снова начал растягивать и крутить в руках кусочек пленки, – Джейн считает, что подростков нельзя наказывать.
– О...
– Она хочет быть «позитивным родителем». Отец с матерью обращались с Джейн очень строго, и она поклялась, что будет делать наоборот. Так она и поступает. Им все сходит с рук. Очевидно, она считает, что ее дети должны иметь возможность «самовыражения». В данный момент они самовыражаются, оскорбляя меня.
– Никакой у них не древний род, – отмахнулась Эмбер. – Ее и в школе дразнили выскочкой. Называли Свинаркой и Пятачком. Из грязи в князи.
– Значит, она такая же, как Доминик.
– У нее был очень визгливый голос, – вспоминала Эмбер. – Ужасно неприятный. У всей этой семейки дурной вкус. Помню, мы покатывались со смеху, когда на школьный праздник они заявились в золотом «порше».
– Кошмар!
– Еще она обожала командовать. Все время одергивала меня. Надо же, и он женится на такой особе, – подивилась Эмбер, непонимающе передернув плечами.
Женится... О боже! Это уж слишком. Я обхватила голову руками.
«Счастливого Нового года!» – пожелал почтальон, с которым я столкнулась у порога своего дома, направляясь на работу. Моя улыбка вышла мрачной. Никакой он был не счастливый, этот Новый год. Напротив, несчастный. Худшего еще не выпадало на мою долю. И опять Шерил фон Штрумпфхозен угодила пальцем в небо. «Горизонт уже проясняется», – предсказала она. Чушь собачья, Шерил! Кто бы сомневался, впереди у меня только хорошее. А как же Доминик? Разве ему «воздалось по заслугам»? Разве он заслужил счастье с другой женщиной, а тем более так скоро? Он бросил меня в день свадьбы, но это еще ничего. Гораздо хуже, что он, как ни в чем не бывало, нашел новую пассию и сделал ей предложение, а не прошло и пяти месяцев! Боль, которая только начала отступать, вернулась, набрав удвоенную силу. Рану разбередили, и она снова кровоточила.
Рабочий день я отбывала, как каторжный срок. Сдавали нервы, и я все время срывалась. Злость на Мелинду подливала масла в огонь.
– Минти-и-и, – проблеяла она умоляюще.
– Да? – буркнула я, стараясь не дышать носом: она меняла младенцу подгузник на своем рабочем столе.
– Пвоклятье! – ругнулась она. – Не подгузник, а наказание какое-то!
– У ребенка есть няня, пусть она этим и занимается, – огрызнулась я. – Причем желательно на автостоянке!
– Я ее уволила. От нее никакого пвоку. А двугую пока не нашла. Знаешь, Минти, я уже уволила твех нянь. Можешь себе пведставить?
– Да, – бесстрастно ответила я. – Могу.
– Так вот, Минти, – продолжала Мелинда, решительно не замечая, что мой тон холоднее айсберга. – Ты мне не васскажешь еще вазок пво евво? Я что-то никак в толк не возьму.
– И рада бы, Мелинда, – я была сама вежливость, – но ничего в этом не смыслю.
– Минти, – промямлил Уэсли. У него был радостный вид, и за ним волочился длинный хвост пленки.
– Извини, Уэсли, – отрезала я. – У меня нет времени заниматься твоими пленками, так что выкручивайся сам.
– Я и не собирался просить тебя о помощи, – обиделся он. – Просто хотел поделиться. Хотел рассказать тебе о...
– Извини, Уэсли, – я надела наушники. – Очень занята, у меня нет времени. – Терпение на нуле – вот что со мной происходит. А ненависть к людям зашкаливает. Мне не хотелось выслушивать исповеди о чужих проблемах. Мое сердце зачерствело, оделось броней. Я обнесла его рвом, соорудила подвесной мост и поставила сторожить подступы шестерых ротвейлеров. «Решающий фактор» мог мной гордиться.
У Джека тоже был подавленный вид, но я не стала выяснять почему. Я была полна решимости уйти с головой в работу и тихонько корпеть над ней, похоронив мысли о Доминике и его последнем увлечении под необъятными грудами пленки.
За следующие несколько дней я выдала на-гора уйму репортажей. Чего там только не было: гражданские браки, матери-подростки, пятидесятипятилетняя матрона, беременная близнецами, которых зачали в чашке Петри. «Уж лучшее делать скучные финансовые обзоры, – сердито думала я, – или программы о спорте, моде и ежовых бегах в Милтон-Кейнс. Что угодно, только не семья и воспитание детей». Мне надоело растравлять раны. Поездка к Ситронелле Прэтт не прибавила положительных эмоций.
– Хорошо провели Рождество, Араминта? – осклабилась она.
– Отлично, – солгала я.
– Наверное, были у родителей?
– Да-да, вы правы.
– Как славно, – умилилась она. – А у нас было столько гостей! – в ее тоне сквозило самодовольство. – Даже такой прекрасный большой дом с трудом вместил приглашенных. Но все же, – ворковала она, – мы умудрились всех устроить. А как Новый год? – спросила она через плечо, наклоняясь за книгой. – Загадывали желание? Погодите-ка... я угадаю: найти себе мужа, не так ли?
– Нет, – ответила я. – Моим новогодним желанием было удавить вас и расчленить.
Ситронелла обернулась и недоуменно уставилась на меня:
– Что вы сказали?
– Я сказала, мое новогоднее желание – удивить вас и впечатлить.
– А... Знаете, у вас, одиноких женщин, столько мужества, – проникновенно просюсюкала она, опуская свой огромный зад на близлежащий стул. – Не представляю, как вы со всем справляетесь.
В ответ я сладко-сладко ей улыбнулась, считая в уме до десяти, чтобы не поддаться соблазну пристукнуть ее микрофоном или удушить магнитофонным шнуром. На этой неделе в газетах развернулась дискуссия о работающих матерях. В своей колонке Ситронелла нещадно побивала их камнями. С тяжелым сердцем я нажала на «запись».
– Женщины, которые имеют маленьких детей и при этом работают, ужасные эгоистки, – объявила она своим низким, обманчиво ласковым голосом. – Все мы знаем, что первые пять лет жизни ребенка оказывают решающее влияние на его развитие, – невозмутимо продолжала она. – В этот важный период ребенок нуждается в матери. Я феминистка, – объявила она. Кто бы мог подумать… – Однако в данном случае феминистки совершенно неправы.
– Но у большинства женщин просто нет выбора, возвращаться на работу или нет, – возразила я. – Они вынуждены работать из-за денег.
– О, знаю я эту старую отговорку, – произнесла Ситронелла со снисходительной улыбкой. – Нужно чем-то жертвовать.
– Ну, вам-то это ни к чему, – подколола я с непривычной наглостью.
Она заморгала, выпучилась на меня, потом изобразила виноватую улыбку:
– Нет. Думаю, мне очень повезло, что мой муж так много зарабатывает. Более того, мне повезло вдвойне: я всегда могла позволить себе работать дома и делать карьеру
– Карьеру? – насмешливо переспросила я. – И что же за карьеру вы делали, прежде чем стали вести колонку?
– Была консультантом по уходу за детьми, – призналась она, и ее толстый зад беспокойно заерзал на стуле. – Но к чему хвастаться прошлыми достижениями, Араминта? К тому же работать дома не так уж просто, особенно если малыш у вас громкоголосый и требовательный. К счастью, у меня есть помощники по дому.
– Да, – усмехнулась я. – Насколько мне известно, у вас есть няня и горничная.
– И садовник, – добавила она, самодовольно ухмыляясь. – О да, я понимаю, как мне повезло, – продолжала она, теребя необъятное платье-балахон. – Невероятно, невероятно повезло. Но дело не в этом. Дело в том, что маленькие детки должны оставаться с мамочкой.
– Что ж, спасибо большое, Ситронелла, – проговорила я с облегчением, нажав на «стоп». – Еще один мудрый комментарий, украшение нашей программы.
Ситронелла сама проводила меня до двери. Я взглянула на красавицу Франсуазу, которая играла с малышкой Сьенной, и подумала: «Как она может работать на эту ужасную женщину? Бог знает, почему она до сих пор не уволилась».
– Выше нос, Минти! – крикнула мне вслед Ситронелла, когда я шла по подъездной дорожке.
– Выше нос? А я и не грущу, – моя улыбка излучала беззаботность. Но, разумеется, я лгала.
Меня грызла черная тоска. Чернее грязи в самой глубокой сточной канаве. Я опасалась однажды проснуться и обнаружить, что она сгрызла меня напрочь. Я была несчастна. Я захлебывалась отчаянием. Такой тоскливой зимы у меня еще не было. Мой камень опять прогрохотал вниз по склону и намертво застрял в глубокой расселине. На работе я еще кое-как держала себя в руках, занималась делом, резко и недружелюбно пресекая все попытки вытащить меня из раковины, но дома впадала в уныние. Затворяясь в комнате, читала «Большие надежды» и размышляла о своей нелегкой судьбе. Я погружалась в депрессию, тонула в ней. Лелеяла свою тоску, берегла, как бутылку старого портвейна. Должно быть, я действительно была несчастна, потому что когда позвонил Джо, даже не захотела с ним разговаривать.
– Он звонит уже в третий раз, – сообщила Эмбер из-за двери два дня спустя. – Почему бы тебе не поболтать с ним?
– Не хочу, и все, – проворчала я.
– Он сказал, что хочет с тобой побеседовать.
– Мало ли чего он хочет. Целый месяц меня игнорировал.
– Ты не забыла, Минти? – не отставала Эмбер. – Неделя добрых дел еще не кончилась.
– Для меня кончилась.
– Минти, почему ты не желаешь с ним разговаривать?
– Он меня обидел. Вот почему.
– Но это не значит, что ты тоже должна его обижать.
– Почему нет? – равнодушно отозвалась я. Может, мне хочется обижать мужчин.
Мисс Хэвишем отомстила мужчинам, внушив своей воспитаннице Эстелле презрение к противоположному полу. И я теперь тоже намеревалась презирать мужчин. Они заслуживали презрения. Все до единого. Низшая раса. Без чувств, без совести. Бросить женщину у алтаря и, не задумываясь, жениться на другой. Я больше не доверяла мужчинам. Ни одному из них. Знать их не желала. Я вообще не хотела ни с кем общаться. За несколько дней я обросла непробиваемым панцирем безразличия. Моя раковина затвердела и застыла, как мерзлая январская земля. Мне больше не нужен был «Решающий фактор». Я избавилась от нерешительности раз и навсегда. Когда шестого числа Эмбер сказала, что пора снимать рождественские украшения, не то мы навлечем на себя беду, я рассмеялась горьким, безжизненным смехом. Тогда она объявила, что сама уберет игрушки. И посадит деревце в моем саду – она специально попросила елочку с корнями. Я даже не вызвалась ей помочь. Я стала жестокой и бессердечной. Потому что Доминик так безжалостно обошелся со мной. Когда позже, в тот день, Эмбер позвала меня с первого этажа, я только заворчала и уткнулась в книгу:
«Мисс Хэвишем поманила к себе Эстеллу...
–[65] Поиграй с этим мальчиком в карты...
– С этим мальчиком! Но ведь это самый обыкновенный деревенский мальчик!
Мне показалось – только я не поверил своим ушам, – будто мисс Хэвишем ответила:
– Ну что же! Ты можешь разбить его сердце!»
– Минти! – снова позвала Эмбер.
– Что? – крикнула я.
– Иди сюда.
– Не хочу.
– Спускайся!
– Нет.
– Пожалуйста.
– Отстань.
– Я хочу тебе кое-что показать.
– Меня это не интересует.
– Ты будешь в восторге.
Уф! Любопытство заставило меня спуститься. Эмбер была в саду. Она посадила елку. Уж как умудрилась, не знаю, ведь земля замерзла намертво. На низкой ограде, ластясь к Эмбер, сидела очаровательная черная кошечка. Я никогда ее раньше не видела.
– Смотри, какая лапочка! – произнесла Эмбер с восхищенной улыбкой. У нее изо рта вылетали маленькие клубы пара.
– Да, – согласилась я. – Хорошенькая. – Котенок был крошечный, с узкими глазками, будто с примесью сиамской крови, на кончике хвоста у него был забавный маленький завиток в форме вопросительного знака.
– Какая тощая, – заметила Эмбер. Я ступила на обледеневшую землю. – Как она только выжила в такой мороз. Наверное, уже давно не ела.
Бедняжка! Лед, сковавший мое сердце, треснул, на глазах появились слезы. Я подошла поближе и погладила котенка. Он встал на задние лапки и волнообразным движением потерся мордочкой о мою ладонь.
– Надо дать ей молока, – сказала я.
– Верно. Кис-кис! – позвала Эмбер. Просить котенка дважды не пришлось. Он уже прошмыгнул в открытую дверь, забежал на кухню и принялся тереться о ноги Эмбер, неустанно описывая восьмерку. Мы налили ему молока, накрошили ветчины и немного копченого лосося.
– У меня есть банка русской икры, – возбужденно сказала Эмбер. – Наверняка кошки такое любят.
– Наверняка, – согласилась я. – Но мне кажется, нужно дать малышу нормальной кошачьей еды.
Я сбегала в магазинчик на углу и вернулась с парой баночек «Вискас».
Котенок тем временем уже умял всю икру и теперь покоился на коленях у Эмбер, разомлев от счастья и урча, как маленький трактор. Так у нас появилась кошка.
– Как мы ее назовем? – спросила я чуть позже, поглаживая маленькие треугольные кошачьи ушки. – Надо придумать ей имя. Может, Кристина?
– Почему?
– Потому что сегодня Крещение.
– М-м-м, – задумалась Эмбер.
– Можно назвать ее просто Киской, – предложила я. – Или Кисточкой. Или Кисонькой. Или...
– Пердита, – вдруг произнесла Эмбер. – Вот как я хочу ее назвать. В честь Пердиты из «Зимней сказки»[67], – объяснила она. – Малышка Пердита потерялась, но в конце концов нашлась. Прекрасная пьеса, – мечтательно говорила она. – Об искуплении и возрождении. О том, что судьба иногда дает тебе еще один шанс, когда кажется, что все уже потеряно.
– Пердита, – произнесла я. – Урчалка Пердита. Но откуда ты знаешь, что это девочка?
– Она похожа на девочку. Только посмотри на ее хорошенькую, девчачью мордочку.
– Надо проверить. Давай спросим у Лори.
– О, он хуже занозы в заднице, – рассердилась Эмбер.
– Ничего подобного, – тихо возразила я. – У него отличное чувство юмора. И острый язык, – многозначительно добавила я.
– Он идиот, – уперлась Эмбер.
– О'кей. Как скажешь. Но он учится на ветеринара, – привела я решающий аргумент, – и может точно определить пол Пердиты, осмотреть ее – вдруг она болеет.
Только тогда Эмбер согласилась. Тем же вечером пришел Лори и сообщил, что Пердита – здоровая девочка примерно четырех месяцев.
– Она еще котенок, – сказал он. – Ужасно отощала, но все остальное в порядке. Может, хозяева забыли ее при переезде или она убежала и заблудилась.
– Надо поместить объявление в местную газету, в рубрику «Пропала кошка», – предложила Эмбер. – Но надеюсь, ее хозяева не объявятся, – задумчиво добавила она. – Она такая лапочка.
Педро разозлился, разумеется. Мы это поняли, потому что он перестал кричать: «Супер, дорогуша!»
Он сердился не оттого, что приревновал – хотя попугаи жуть, какие ревнивые, – а оттого, что презирает кошек. Вот собак он любит. Он их уважает. Но, как увидит кошку, сразу напускает на себя ледяное, высокомерное презрение. У бабушки была бирманская кошка по имени Винки, так он ее пятнадцать лет игнорировал.
– Педро придется привыкнуть к Пердите, не так ли, Педро? – весело прощебетала Эмбер. – Потому что у меня такое ощущение... – она скрестила свои длинные тонкие пальцы, – что Пердита будет жить снами.
Хорошо, что Лори хотя бы остался поужинать. Он поведал нам о своих последних приключениях в качестве «сладкого мальчика»:
– В понедельник ходил на бар-мицву[68] с разведенкой лет сорока. Во вторник сопровождал вдову пятидесяти трех лет на коктейль коллегии адвокатов. А вчера посетил ужин Британской медицинской ассоциации с незамужней дамой тридцати пяти лет.
– И как, было весело? – с подозрением, как мне показалось, выпытывала Эмбер.
– Да, но не так весело, как на балу «Мы против рабства», – тактично ответил он. – Некоторые женщины просят заняться с ними сексом, – признался Лори.
Мы жевали макароны.
– И как ты реагируешь? – насторожилась Эмбер. По-моему, она занервничала.
– Говорю, что это абсолютно исключено, – откровенничал он. – Потом объясняю, что сексуальные услуги оказываются за отдельную плату. Но для друзей, – он многозначительно посмотрел на Эмбер, которая закатила глаза, – бесплатно.
– Надо же, как здорово, – протянула она со скучающим видом, но я-то знала – точно знала, – что она не скучает.
– Меня так уже достали эти женщины, – вяло признался он. – Я бы с радостью бросил все это. Но двести фунтов за вечер – точнее, сто пятьдесят, после того как Ширли заберет свою долю, – это слишком мало. К тому же работа несложная. Все, что от меня требуется, – надеть смокинг и пустить в ход свое обаяние.
– Обаяние? – насмешливо произнесла Эмбер. – Ты это так называешь?
– Да.
– Что-то я не припомню, чтобы со мной ты пускал в ход обаяние.
– Ты видишь в людях только плохое.
– Но я, правда, не помню, – уперлась она.
– Вспомни, я подвинул тебе стул. Рассказал самые смешные анекдоты, какие знаю. И утешил тебя, когда ты чуть не разорилась на аукционе. Знаю, как ты нервничала, – добавил он с игривой усмешкой.
– М-м-м.
– И если бы ты не покинула бал так стремительно – прямо как Золушка, – думаю, я бы пригласил тебя на танец.
– Неужели?
– Я бы пристально посмотрел тебе в глаза и спросил: «Станцуем шейк?»
– Хотела бы я это видеть, – язвила она.
– Кстати, если ты захочешь нанять меня до конца жизни, это обойдется тебе в пять миллионов фунтов, при условии, что я дотяну лишь до семидесяти лет.
– Ах, так.
– Но мы могли бы договориться – оптовым клиентам скидки.
– Тронута, что ради меня ты готов пойти на уступки, – произнесла она, мило улыбнувшись. – Почему ты зарабатываешь эскорт-услугами? – поинтересовалась Эмбер, вдруг посерьезнев. – Я хотела спросить еще тогда, в «Савое», но голова была забита другим.
– Всегда мечтал стать ветеринаром, – объяснил Лори. – Но отец убедил меня заняться топографией – он сам топограф. Позже я пожалел о том, что не выбрал профессию, о которой на самом деле мечтал. В тридцать лет вернулся в колледж. Но на этот раз стипендию не получил. И растратил все свои сбережения. Поэтому я и работаю в эскорт-службе. Чтобы заплатить за последний год обучения.
«Он любит рисковать, – подумала я. – Как и Джо. Покидает безопасную гавань ради незнакомых и, возможно, враждебных берегов».
– Ты уже нашел себе место? – не отставала Эмбер. – Где будешь работать, когда закончишь колледж?
– В лечебнице «Кэнонбери», в Айлингтоне. Сейчас прохожу там стажировку. В июле начну работать официально, когда получу диплом... если получу, – поправился он, поднимаясь на ноги. – Мне пора заниматься. Прием родов у лошадей – захватывающий предмет. Спасибо за ужин, – добавил Лори. – Приносите котенка, мы сделаем все прививки. Вы же не хотите, чтобы она заболела гриппом? Через несколько месяцев надо будет подумать, намерены ли вы ее стерилизовать. – Он погладил Пердиту, улыбнулся Эмбер, потом мне и тихо вышел.
– Какой надоедливый тип! – произнесла Эмбер, обнимая кошку.
– Ужасно надоедливый, – кивнула я.
– Он безумно меня раздражает.
– Угу
– Как же он меня достал!
– Меня тоже. Может, как-нибудь еще раз его пригласим?
– Вы слышали, что в мебельном магазине «Дрек» новогодняя распродажа? – Новогодняя распродажа?– Да. Скидка семьдесят пять процентов на всю мебель, даже на кожаные гарнитуры. – Не могу поверить... семьдесят пять процентов?! – Да! Это потрясающе! Я тоже не могу поверить! – Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Таких цен просто не бывает! – Bay! Семьдесят пять процентов? Невероятно!!!
– Минти, это невероятно! – воскликнул Уэсли.
– Что? – я сняла наушники.
– Это невероятно. Я уже который день пытаюсь тебе сказать, но, по-моему, ты не хочешь общаться. – Как он догадался?
– Прости, Уэсли, – повинилась я. – В последнее время так много... забот.
– Я заметил. Все заметили. Слушай, Минти, ты в порядке? Вроде как совсем раскисла.
– Все... нормально, – вздохнула я. – Все о'кей, правда. – Я не врала, более или менее. Первая волна гнева спала, осталась лишь рябь, тлеющие угли на месте отгоревшего костра. К тому же возня с котенком смягчила боль.
– У меня чудесные новости! – выпалил Уэсли. – Дейдра беременна! Уже на четвертом месяце.
– Поверить невозможно! – неожиданно для себя я удивилась. – Фантастика! Когда ждете малыша?
– В июне!
– Поздравляю!
– Да, – возбужденно ответил он. – Я стану отцом.
– Не могу поверить... То есть здорово.
– Да, я в восторге, – продолжал он. – И Дейдра так счастлива. Просто не верится, что я стану папой. – Он выдвинул ящик своего стола и достал каталог магазина «Малыш и мама».
– Мы можем купить что угодно со скидкой двадцать процентов, – похвастался он. – Дейдра имеет право на скидку, как работник магазина. – Открыв каталог на разделе «Коляски», он положил его передо мной. – Ну, что ты думаешь? – допытывался он. Я разглядывала разноцветные повозки для младенцев. – Может, выбрать «Севилью»? Или лучше «Верону»? Как тебе «Классико»? – Почему-то у многих колясок были итальянские названия. – Хотя, мне кажется, «Дольче вита» тоже ничего, – задумчиво продолжал он.
– Да, – угрюмо согласилась я. – «Дольче вита» – прелестная коляска.
– Ох, Минти, – мечтал Уэсли, – я постигну тайны рождения. Это чудесно. Я стану отцом!
– Так ты... – начала, было я, но не проронила ни слова. «Заткнись, Минти, – велела я самой себе, – это тебя не касается».
Уэсли огляделся, посмотреть, не подслушивает ли кто. Потом наклонился ко мне и произнес: – Знаешь, у нас были проблемы.
– Что?
– У нас были проблемы. Мы не могли сделать ребенка.
– О, я не знала, – невинно солгала я. – Что ж, у многих людей с этим проблемы, как ты думаешь?
– Нет, у нас были настоящие проблемы.
– Понятно, – серьезно ответила я.
– Дейдре было очень тяжело, потому что... – он понизил голос почти до шепота, – это она была во всем виновата.
– Да что ты...
– Да. Ее яйцеклетки. Они были мертвые.
– О боже.
– Никакой активности. И она пошла к врачу.
– Хм, отлично. А ты... тоже ходил к врачу?
– О да, – кивнул он, – конечно, ходил. Но только чтобы подержать ее за руку. Ведь нужно оказывать партнеру моральную поддержку.
– Да.
– И к счастью, доктор ей помог.
– Что ж, прекрасно.
– И теперь наконец-то я стану отцом.
– «Ты нам не отец» – вот что они говорят, – жаловался Джек в своем офисе после работы. Целый день он нервно крутил в руках пленку – весь пол был усеян обрывками, – а потом, когда все ушли, опять обратился ко мне за советом. – «Ты нам не папа» – так они говорят. – Джек вздохнул. – Рождество превратили в настоящий ад.
У вас пахнет изо рта? Попробуйте новый, революционный скребок Томпсона для языка...
– Почему они так ужасно себя ведут? Новое слово в уходе за полостью рта...
– Они думают, я виноват в том, что их родители развелись.
Уничтожает микробный налет...
– Но это не моя вина. Всего 7 фунтов 99 пенсов! Джек выключил динамик.
– Девчонки не знают, что их отец долгие годы путался с другими женщинами, – продолжал он. – Поэтому, в конце концов, Джейн и выкинула его вон. Но дочерям она ничего не рассказывала: не хочет, чтобы они потеряли уважение к отцу.
– Она ведет себя очень достойно, – заметила я. – Большинство обманутых жен, не стесняясь, поливают неверных мужей грязью в присутствии детей.
– Знаю, – с измученным видом кивнул он. – Только отдуваться приходится мне. Джейн защищает детей, а они вымещают злобу на мне. Как фурии, Минти. Маленькие злобные фурии.
– Может, когда девочки подрастут, она скажет им правду? А может, со временем они тебя полюбят.
– Минти, я не могу так долго ждать. Честно говоря, я не уверен, что, когда они подрастут, я все еще буду женат на Джейн. По-моему, вся эта затея была чудовищной ошибкой.
– Но ты не можешь просто так сдаться. Вы женаты меньше года.
– Я не уверен, что сумею мириться с их враждебностью. Мне и без того тяжело, ведь я никогда не был женат, так еще ее дети сводят меня с ума. – Он вздохнул. – Бьют в самое больное место.
– Что они делают?
– Когда не оскорбляют меня на словах, то выбрасывают мою одежду из корзины с грязным бельем и раскидывают по полу. Или вытаскивают пальто из шкафа. Прячут бритвенные принадлежности, убирают зубную щетку из «семейного» стаканчика.
– Какой ужас.
– Посылают меня куда подальше, – мрачно перечислял он. – Ругаются на чем свет стоит. Знаешь, что еще они вытворяют? Крадут мои вещи.
– Крадут?
– Стянули кредитку из кармана пиджака...
– О боже.
– И пошли в «Харродз»[69]. Потратили три сотни фунтов! А в последний раз – четыреста.
– Матерь божья...
– И я повсюду нахожу наркотики!
– Господи!
– Травку, гашиш, экстази... Слава богу, не героин. Но я все равно очень волнуюсь. Извини, что рассказываю тебе все это, – добавил он, горько вздохнув. – Но мне необходимо с кем-то поделиться.
– А Джейн ты ничего не говорил?
– Пробовал. Но разговор далеко не зашел... она ничего не понимает.
– Должна понимать: она же психотерапевт.
– Она целыми днями слушает, как люди жалуются на свои несчастья. Не могу же я и дома ей устроить то же самое. В любом случае, – он снова начал растягивать и крутить в руках кусочек пленки, – Джейн считает, что подростков нельзя наказывать.
– О...
– Она хочет быть «позитивным родителем». Отец с матерью обращались с Джейн очень строго, и она поклялась, что будет делать наоборот. Так она и поступает. Им все сходит с рук. Очевидно, она считает, что ее дети должны иметь возможность «самовыражения». В данный момент они самовыражаются, оскорбляя меня.