Яценко Владимир. Пленники зимы

   – Они погибли?
   – Не обязательно.
   – Но ты же их переехал!
   – А-а… ты об этих. Всё равно неизвестно, – возразил он ей. – Всё произошло слишком быстро.
   – А ты о ком подумал?
   – О наших работодателях. Думаю, Герман должен был что-то почувствовать. – Максим немного помолчал, потом добавил. – Да и Виктор – парень не промах…
   – Прекрати меня пугать, – решительно оборвала его Светлана. – Это всё твои фантазии. Давай-ка ближе к реальности, зачем ты развернулся? В этом была необходимость?
   – Они так мечтали о нашей встрече. Приехали, гнались…
   – Опять фантазии, – упрямо повторила Светлана.
   Он оторвал левую руку от руля и показал измазанную грязью ладонь.
   – Та штука, на топливном баке, тоже моя фантазия?
   – Откуда я знаю? – огрызнулась Света.
   Они проскочили ещё один переезд, и Максим медленно, не набирая скорости, покатил машину дальше в сторону Овидиополя. Показались яркие огни автозаправочной.
   – Заедем, – то ли предложил, то ли пояснил причину медленного движения Максим. – Думаю, полные баки нам помехой не станут…
 

***

 
   На этот раз Максим проснулся в жилом отсеке, а не в холодном спальнике кабины. И он был не один. Где-то на груди тихонько посапывала Светлана. Её светлые, жёсткие волосы беззастенчиво кололи ноздри; вдобавок онемело плечо: он совсем не чувствовал руку. Но никакая сила на свете не заставила бы его пошевелиться.
   Он опять прикрыл глаза и сосредоточился на своих ощущениях. Было здорово!
   Свершилось! Он был не один…
   Только в половине второго ночи они въехали под арку гигантской мёртвой гостиницы, одной из двух шестнадцатиэтажных свечек на берегу Затоки – вечные памятники былому величию и дремучей романтике социализма. Ещё минут сорок потратил под грузовиком, чтобы уже с фонарём тщательно обследовать кунг и раму. Нет, других мин он не обнаружил. Следов краски чужой машины тоже не было. Никаких вмятин, или царапин.
   Подошёл Серёга. Поздоровкались. Максим сразу заплатил за постой и за спокойствие.
   Серёга пообещал к утру рыбца подогнать. Максим кивнул в сторону мёрзнущей неподалеку Светланы и заверил, что раньше одиннадцати рыба не понадобится. Но хорошо бы ещё молока… литр, много не надо. Серёга принял скорбный вид, мол, всё понял, раньше двенадцати не побеспокою, и удалился на предмет дальнейшей охраны вверенной ему территории.
   Только тогда Максима отпустило. Будто ничего и не было.
   Он долго, тщательно мылся. Светлана под душем тоже не торопилась, благо воды было хоть залейся. Потом как-то так получилось, что обсуждение последних событий они продолжили в спальном отсеке, под одеялом.
   "Мы никогда не будем вместе", – прошептала она.
   "Я знаю", – так же шёпотом ответил он.
   Потом… потом они уснули в начале седьмого…
   Максим чуть приоткрыл глаза и убедился, что уже девять. Он погладил её гладкое плечо, она недовольно заворчала и сместилась чуть ниже, это позволило высвободить до камня онемевшую руку и спасти ноздри от беспощадной атаки её волос. "Пожалуй, можно вздремнуть ещё часок-другой", – наконец, решил он и поправил одеяло. Это движение оказалось перебором. Светлана нежно завозилась, просыпаясь и устраиваясь поудобнее у него на груди…
   Они и в самом деле поднялись с постели только к двенадцати часам дня. Вот только на сон времени так и не нашлось…
 

***

 
   Максим искоса посматривал на застывшее лицо Светланы, которая внимательно следила за экраном телевизора. Это была одесская станция, передавали новости, всё больше о событиях минувшей ночи.
   Сильный пожар в двухэтажном особняке по улице Посмитного. Кошмарная трагедия, чёрная дата в истории Одессы. На первом этаже обнаружено пять сильно обгоревших трупов. Ориентировочная причина пожара: небрежное хранение легковоспламеняющихся жидкостей и неисправность электрических отопительных приборов. Сотрудники фирмы праздновали удачное завершение финансового года, какой трагический финал…
   На Люстдорфской дороге найдена разбитая машина – результат непонятной жестокой аварии. В салоне – кровь, неподалеку от машины – оторванная кисть руки, но пострадавшие не обнаружены. Если кому что-либо известно об этом происшествии, просьба позвонить по телефону…
   Светлана продолжала смотреть новости, а Максим запустил кофеварку и открыл холодильник. "Начнём с бутербродов, – решил он. – А рыбу я оставлю на вечер"…
   – С чем бутерброды? – спросил он. – С ветчиной или сыром?
   – Ты слышал, сказали, что их было пять?
   – Думаю, Виктор с Германом уклонились от вечеринки…
   – А икры нет?
   – Икру вы с Николаем слопали…
   – Вспомнил! – недовольно протянула она, – "слопали"… Да там её и было-то с пол чайной ложки!
   – Слопали, – повторил Максим. – И не поделились.
   – Мы с дальтониками не делимся!
   – Я не дальтоник, – с достоинством ответил он. – Бери выше. Я – хроматический астигматик.
   – Ух ты, – уважительно выдохнула она и отвлеклась, наконец, от ящика. – А что это такое?
   – Кабы знал, то работал окулистом, а не масломером, – ответил Максим. Он уже нарезал копчёное мясо, солёные огурцы, сыр, достал из холодильника масло… – Давай-ка к столу поближе.
   Она опять была в его рубашке, только на этот раз он точно знал, что под ней, под рубашкой, ничего не было. Ничего, кроме гладкой, нежной кожи… Знакомое родимое пятно застенчиво выглядывало из-под воротника…
   – Эй-эй! – рассмеялась она. – Смотри не порежься.
   Максим очнулся, посмотрел себе в руки и отложил нож в сторону. Он взял чашки, положил по одной ложке кофе и по две ложки сахара. Здесь у них вкусы совпадали.
   Оба любили сладкое, и терпеть не могли горькое.
   – Ты хочешь сказать, что цвета всё-таки различаешь?
   – Ещё как! Просто иногда мне кажется, что "оранжевость" и "коричневость" люди выдумали нарочно, чтоб было чем морочить мне голову.
   – То есть ты этих цветов не видишь?
   – Не отличаю, – поправил её Максим. – Видела бы ты радость врачей на медосмотрах, когда они подсовывали мне свой журнал с цветными картинками и на какой-то очередной странице я заявлял, что тут ничего не нарисовано.
   – Что за журнал?
   – Там на странице беспорядочно разбросаны квадратики, треугольники и кружочки, все разных цветов, и фокус в том, что какой-то цвет упорядочен в букву или цифру…
   Её-то и надо угадать.
   – Угадать? Понятно…
   – Особенно смешили тесты с маленькими квадратиками. Они меня спрашивают: "Какого цвета квадратик?", а мне смешно: "Какой, к чёрту, цвет! Он же ма-аленький"…
   Зато я различаю двести пятьдесят шесть миллионов оттенков серого!
   Она смеялась, и Максим был счастлив.
   Одна только мысль отравляла его счастье, "надолго ли"?
   – А рыба откуда?
   – Поймал.
   – Как? Когда?
   – Ты спала.
   – Не может быть, я очень чутко сплю.
   – Да ну? – хихикал над ней Максим. – Пойдём, проверим?
   – Дай мне хоть кофе допить…
   И опять они в постели, и опять стрелки часов неумолимо наматывают на свои оси стремительно уходящее счастье. И опять в голове у Максима нет-нет, да и прозвенит звоночек: если оно всё равно уйдёт, так может, пусть бы лучше его никогда и не было?
 

***

 
   Дело шло к вечеру, быстро темнело.
   Они собрались выйти на прогулку к морю, чтобы проститься с этим холодным февральским днём, который в отличие от многих других дней так ласково с ними обошёлся. Дверь была уже открыта, когда компьютер просигналил о поступившем сообщении.
   Они вдвоём, всё ещё держась за руки, остановились и посмотрели в сторону шкафа, в котором Максим хранил технику. Иллюзия счастья и полноты жизни уносилась прочь в такт коротким позывным компьютера.
   – Ну, что ж, – нарочито бодро заявил Максим. – Давай-ка посмотрим, кто это нам письмецо передал.
   – Подожди, – неожиданно сказала Света. Она потянула его к себе. – Не отвечай.
   Максим замялся, потом, будто оправдываясь, сказал:
   – Это не приглашение к связи. Мелодия у меня другая. Это сигнал о том, что пришло сообщение. И не важно: сейчас мы посмотрим его содержание или позже. Для отправителя письмо мы получили, счётчик запущен, мы можем только потерять время…
   – Конечно, – она отпустила его руку. – Ты прав.
   Максим закрыл дверь, разулся, подошёл к шкафу, открыл его и запустил монитор. К его немалому облегчению, вчерашние полёты никак не сказались на работе ни самого компьютера, ни периферии.
   Ничего не разбилось, не сломалось…
   – Да, сообщение. Отправлено из Одессы, так что тут ты права, это могут быть только неприятности. Ух ты, видеосъёмка, кто-то не пожалел ресурсов на видеоролик…
   Он запустил воспроизведение.
   Двое малышей, не старше трёх-четырёх лет, сосредоточенно перелистывали огромную книгу, сидя на ковре с высоким, отливающим сиреневым ворсом. Милая картинка сопровождалась приятной музыкой…
   Максим настороженно повёл головой и скорее почувствовал, чем увидел, как осела Светлана.
   – Что такое? – резко выдохнул он.
   На ней просто лица не было. Она приподняла руку, указывая на экран, потом безвольно её опустила.
   – Это мои, – едва выговорила она. – Василёк, Петенька…
   Пол вздрогнул под ногами. Вселенная чуть сдвинулась в сторону и не спешила вернуться на место.
   Видеопрограмма бодро отрапортовала о завершении своей работы, и на экране появилась коротенькая запись: "Никакой самодеятельности! Не двигайтесь с места!
   Ждите дальнейших инструкций".
   – Ты узнала обстановку?
   Она не могла отвести взгляд от монитора, сжимала и разжимала кулаки.
   – Это мои дети…
   Максим увидел, что она задыхается…
   Он с пол-оборота хлёстко, со звоном влепил ей пощёчину, потом ещё одну. Светлана опустилась на колени, закрыла голову руками и только тогда, будто прорвало, громко, беспомощно зарыдала. Максим поднял её с пола и усадил в кресло. Намочил платок и стал им вытирать её лицо, руки, шею.
   – Детям ничего не сделают, – с ожесточением сказал он. – Ни им, ни нам. Чтобы убить, заложниками не пугают…
   Она ещё раз всхлипнула и кивнула головой.
   – Ты узнала комнату? – повторил он свой вопрос, видя, что она начала приходить в себя.
   Но ответить у неё пока не было сил. Она лишь отрицательно покачала головой.
   – На них была обычная одежда?
   – Да, – едва слышно выдавила она.
   – Книга. Что это за книга?
   – Я… – она судорожно глотнула воздух. – Я не знаю…
   – Света, ничего страшного не произошло. Это лишь один из способов психологического давления. Ты всё время должна помнить об этом.
   – Да-да, конечно, – и она опять залилась слезами.
   – Пойдём, погуляем, – предложил он. – Мы же собирались прогуляться к морю.
   – Не пойду, – понемногу приходя в себя, ответила Светлана. – Я тут посижу. Они могут выйти на связь…
   С его точки зрения шум прибоя и свежий морской ветер отрезвили и успокоили бы, но настаивать не стал. Только приоткрыл клапана вентиляции, и снял куртку.
   – Раздевайся, – напомнил он Светлане, застывшей в своём горе. – Рыбу чистить поможешь?
   – Что? Рыбу? Нет, наверное, давай уж лучше ты сам. У тебя хорошо получается…
   – Сам, так сам, – откликнулся Максим. – Я, знаешь ли, чемпион по чистке рыбы.
   Он выложил во всю длину разделочной доски лобаня (Серёга не подвёл: килограмма два будет!), растёр в ладонях немного соли, энергичным движением отсёк рыбине голову, другим движением вспорол брюхо.
   Светлана безучастно следила за его действиями.
   – Это же лобань, – неожиданно сказала она.
   – Точно, – согласился Максим. – И что с этого?
   – Лобань – пресноводная рыба, она в море не водится…
   – Не водится, – опять подтвердил Максим, вычищая внутренности.
   – А ты сказал, что на рыбалке был. Выходит, обманул?
   Максим собрал голову и внутренности в кулёк, тщательно промыл руки, нож и тушку рыбы и серьёзно ответил:
   – Мы на перешейке. Прямо перед нами – море, но позади, в двух километрах – Белгород-Днестровский лиман. Оттуда рыба. Вообще-то из головы можно было бы сварить уху, но уж больно неохота с жабрами возиться. Потому, хозяйка, ушицу будем варить, как в добрые, старые времена варили, из самой рыбы, а не из её куцых мозгов…
   – Да не нужно её варить, – с неожиданной горячностью заявила Светлана. Краски вновь вернулись на её лицо. Глаза всё ещё блестели, но чувствовалось, что от удара она уже оправилась. – Просто пожарь и всё, и гарнира не надо.
   – Хорошо, – с облегчением согласился Максим. – Как скажешь. Только я на минутку выскочу наружу, чешуя крупная, но всё равно, лучше я там её почищу.
   За несколько минут его отсутствия, Светлана успела снять верхнюю одежду и умыться.
   – А вот и мы, – жизнерадостно заявил Максим, сбрасывая с ног лапти. – Давай-ка пообедаем прямо сейчас, пока палачи размышляют, как бы получше перед нами извиниться…
   – Максим, прошу тебя, оставь свой бравый тон, – осадила она его. – Я влипла, я это понимаю…
   Она помолчала, потом продолжила:
   – Извини за истерику, и спасибо…
   – А спасибо за что?
   – А за всё… – она перевела дыхание. – И вот ещё что, тебя они достать не смогут. Позволь, я тут у тебя дождусь их инструкций, а как они скажут что делать, ты меня подвезёшь до какой-нибудь цивилизации, что тут есть: автобус? электричка вроде шумела, и езжай себе. Я тебя в это дело втравила. Я виновата перед тобой.
   Ты – хороший человек…
   Максим молча, не перебивая, слушал, вытирая полотенцем рыбу и руки.
   – Мне иногда так одиноко… – И вдруг она опять залилась слезами. – Мне всегда ужасно одиноко! Я всегда одна! Одна! Я! Я даже поверить не могла, что на свете есть ты, я боялась тебя… Как он мне твою фотографию показал… Я знала, что это не к добру!
   Она замолчала, отвернулась к окну, за которым плотный февральский ветер безуспешно пытался разгладить вечные песчаные дюны, густо поросшие высокой, высохшей ещё прошлым летом осокой.
   Максим спокойно вернул рыбину на доску и начал разделывать её по-корейски, на мелкие части-полоски, отделяя по возможности от редких костей.
   "Да знаю я, – с ожесточением подумал он. – Леденящее, режущее душу одиночество.
   Постоянное чувство невосполнимой утраты. И страх, переходящий в ужас, что это будет продолжаться вечно"…
   Максим собрал кусочки рыбы в глубокую миску, посыпал солью, добавил перца, вымешал и залил молоком.
   – Светлана, – вытирая руки, сказал Максим. – Тебе придётся смириться с мыслью, что я пришёл к тебе не на пять минут и не до утра. Я всегда был с тобой, и всегда буду с тобой. И если есть в твоей жизни что-то незыблемое, на что всегда можно положиться, что никогда не сдвинется с места, не утонет, не сгинет и не пропадёт, то это я…
   Она смотрела в окно и молчала.
   Максим взял салфетку и старательно протёр стол. Потом достал банку с мукой.
   – Мы друг для друга, Света. Мы оба ненормальные.
   Она, наконец, обернулась к нему и вытерла покрасневшие глаза.
   – Это я ненормальная?
   – У всех норма – сперва говорить о любви, и только потом, если сложится, заниматься любовью. А у нас?
   Она улыбнулась.
   – Чтобы говорить о любви, тебе партнёр не нужен. Ты о любви говорил целую неделю.
   – А ты, значит, отмалчивалась? – укоризненно покачал головой Максим.
   – Я сопротивлялась, – она опять улыбнулась. – Вот только безуспешно.
   – Светлана, – твёрдо глядя ей в глаза, сказал Максим. – Я не сбегу. Теперь это моя война. Теперь это меня достали. Теперь это ты тут ни при чём…
   Она чуть нахмурилась и отвела взгляд.
   Она вспомнила разъярённый КАМАЗ, выныривающий с невообразимым рёвом из черноты ночи; вспомнила хруст костей и скрежет раздираемой плоти легковой машины, в одно мгновение уничтоженной напором этой ярости; и поняла, что человек, стоящий перед ней, не шутит. Если он вообще умеет шутить.
   Опять зуммер. Сообщение.
   Максим старательно вытер руки и подтвердил приём.
   На этот раз это была самая обычная комната, почти спартанская обстановка, протёртое ковровое покрытие, вылинявшие обои, деревянный стул, на стуле молодой парень с уже знакомыми детьми. Экран монитора очень чётко передаёт испуг и растерянность парня.
   – Света, – будто по команде открывает рот парень. – Я ничего не понимаю. Эти люди, – он бросает осторожный взгляд куда-то в сторону, – привели детей и сказали мне, – он сбился, смолк, прислушиваясь к недовольному бормотанию. – Они вежливо попросили меня передать, что произошло недоразумение. Что виновные наказаны, – теперь он открыто смотрел вбок. Дети пыхтели и выкручивались, было видно, что парню стоило больших усилий, сидя на стуле, удерживать их на месте, да ещё повторять за кем-то малопонятный текст. – Все моральные издержки будут компенсированы…
   Парень исчез. Под нежный перезвон колокольчиков на розовом экране проплыли слова:
   "Приглашаем посетить научно-исследовательское судно "Калима". К вашим услугам радушный приём, ресторан, комфортабельная двухместная каюта, библиотека и увлекательное путешествие за край света. На траверсе Затока будем через пять часов. Об отправке катера сообщим дополнительно. Всего хорошего, друзья, и ещё раз просим простить досадное недоразумение. Если у вас нет возможности сегодня подняться к нам на борт, просим перезвонить по указанному ниже телефону. Будем ждать вас в любое другое, удобное для вас время".
   Ниже замигал номер телефона. Судя по коду – одесский.
   Максим вдруг почувствовал, как у него отнимаются ноги – сказывалось напряжение последнего часа.
   "Успела всё-таки, – подумал он. На глаза навернулись слёзы. – Это моя дочь"!
   "Сердце путает ритмы свои и стучит с перебоями…" Он тяжело опёрся о край стола.
   Тот даже не дрогнул. На совесть сделано. Руками… Опять запищал зуммер.
   "Прямо главпочтамт какой-то, – подумал Максим. – Бомбардировка сообщениями".
   На этот раз это был список регистрационных шифров заявок. Всего восемь штук.
   Четыре верхних строки – чёрным, четыре нижних – розовым. "Ещё и шутки шутит", – тепло подумал Максим. Он никак не мог отдышаться. Крупная капля пота сорвалась с носа и звонко шлёпнулась на стол, распластав брызги на все стороны света.
   Он украдкой посмотрел на Светлану. Судя по всему, она чувствовала себя не лучше.
   – Всё, – прохрипел Максим. – Мы победили.
   Она потрясла головой.
   – Как?
   – Что значит "как"? – Максим достал салфетку и вытер лицо. – Я же всё делал с тобой и при тебе. Я тут вообще ни при чём. Это твой успех…
   – Мой успех… – невыразительно повторила Светлана.
   – Комнату узнала?
   – Узнала, – жиденьким эхом отозвалась она.
   Ей требовалось ещё какое-то время, чтобы придти в себя. Максим включил плиту, поставил на неё казан с плоским дном и щедро залил его подсолнечным маслом.
   – Но почему?
   Он посмотрел на неё. Вроде бы получше. Но до полной ясности во взгляде, конечно, ещё далеко. Пора было принимать какие-то меры. Сильные эмоции сами по себе не так опасны, как их быстрое чередование.
   Максим достал из холодильника бутылку минеральной воды, с шипением открутил крышку, налил треть стакана и протянул ей:
   – Тебя не разберёшь: то ты расстраиваешься, что твои дети приучаются к книгам в роскошной обстановке, то на тебе лица нет, что они домой вернулись…
   Она с благодарностью взяла воду, похрустывая пластиком стаканчика, чуть надпила и сказала:
   – Ты так и сказал, что они будут извиняться…
   – Это твой муж? – Максим кивнул на монитор.
   – Да.
   – Ничего, симпатичный.
   – Да, пока трезвый.
   Максим пожал плечами:
   – Зато дети его любят.
   – Это не его дети, – совсем уже зло ответила Светлана, допила воду и бросила стаканчик в корзину.
   "Попала!" – оценил про себя бросок Максим. Он повернулся к плите и приблизил ладонь к начинающему потрескивать и пускать пузыри маслу.
   – Как ты это сделал?
   – Ты же слышала, – он зачерпнул большой чашкой муку из банки и слил из миски молоко. – Мы оформили концессию на разведку и разработку антарктического шельфа в точках, в которых могут находиться входы на подлёдный континент. И не обольщайся. Это друг запросто становится врагом, а враг никогда другом не станет.
   И наш противник очень силён.
   – Почему ты так думаешь?
   – Всё дело в скорости. Они получили сообщение о нашем финише до того, как мы сами узнали номера своих заявок. Мало этого, они успели принять решение, вернуть детей и извиниться. Это под силу организации с исключительно жёсткой дисциплиной.
   Это сильный враг…
   – А откуда они знают, что ты не ошибся?
   – Вот это уже чистое везение, – рассеяно ответил Максим, с тревогой поглядывая на раскалённый казан. – Первые две точки из моей четвёрки – у них были почти в руках. По ним они судят о верности остальных наших входов…
   – Что значит "из твоей четвёрки"? – настороженно спросила Светлана. – У тебя же восемь точек?
   – Ну, как же, Света, – Максим включил вытяжку на полную мощность, – Мы же партнёры. Вторая четвёрка, судя по документам – твоя. Ты теперь хозяйка четырёх из двенадцати существующих входов в древний, неведомый мир…
   Он с интересом всматривался в её лицо: растерянность, гнев, любовь?.. Что ему ниспошлёт небо?
   – И что мы теперь будем делать?
   – Кушать рыбу, разумеется.
   Он двумя палочками выловил из миски кусок рыбы, обвалял его в муке и опустил в раскалённое масло. С радостным шипением к вытяжке немедленно взлетел столб дыма.
   За первым куском – второй, третий…
   – Так ведь в ресторан приглашали, – она с тревогой следила за дымом и его действиями.
   – Никогда! – Максим поднял указательный палец свободной руки. – Никогда не ходи в незнакомый ресторан голодной, на пустой желудок…
 

Часть 3. РЕКРУТ
 
I

 
   Только когда Гонсалес перевёл управление пушками на случайный режим, и полёты мячей стали больше похожи на беспорядочный обстрел, чем на тренировку по теннису, Калиме удалось отвлечься от своих мыслей. Она легко двигалась по корту, успевая к мячам, которые стремительно неслись в её сторону под самыми неожиданными углами. Замах, набежать, удар, отойти, замах, набежать, удар, отойти…
   Наконец, боезапас пушек иссяк, она по инерции пробежала ещё несколько шагов и только тогда остановилась, тяжело дыша.
   – Гораздо лучше, сеньора, – по мегафону, не выходя из-за пульта управления, сообщил Гонсалес. – Девяносто мячей, пропущено восемь, в ауте – четыре. Это у нас была третья скорость. Совсем неплохо. А теперь две минуты отдыха и отработка подач.
   Она подняла левую руку и помахала ею в воздухе, мол, поняла. Дыхание уже выровнялось, но вместе с ясностью сознания опять вернулись тревожные мысли: как?
   Как получилось, что кто-то финишировал первым? Откуда вообще мог взяться второй участник?
   Калима подошла к креслу, положила ракетку, взяла полотенце и вытерла лицо. Она не стала садиться. Всего две минуты… Но как? Она ещё и ещё раз прокручивала в голове все свои действия. Ошибки не было. Даже такой, которая позволила бы кому-нибудь сообразить, что происходит; понять, чем она занимается.
   Тем не менее, нашёлся умник, который не просто всё вычислил и понял, нет! Год упорной работы этот парень осилил за неделю. Следующий этап работ, на который она отвела себе ещё два года, он сделал за две недели. Мистика…
   – Время, сеньора, – вмешивается в её мысли Гонсалес. – Пожалуйста, подача с первой позиции…
   Калима небрежно бросила полотенце на спинку кресла, берёт ракетку и неохотно движется к линии подач. Проворные мальчишки – по большей части внуки и правнуки самого Гонсалеса – уже собрали мячи в корзины и замерли на своих местах, в почтительном удалении от корта.
   Калима стала боком к линии, постучала по деревянному покрытию мячом и высоко его подбросила. Ракетка, описав положенную петлю над головой, с гулким хлопком послала мяч вперёд… Сетка.
   "Как же это могло получиться? – сосредоточиться на тренировке не получалось. – Утечка информации? Ерунда!" Ей досталась только треть входов, этот результат никакой утечкой не объяснишь… проще предположить, что она с самого начала на кого-то работала. Кто-то с самого начала мягко и незаметно управлял всеми её действиями, а когда она с таким трудом получила первый намёк на успех, решительно отодвинул её в сторону…
   Впрочем, у этого кого-то есть имя и фамилия. И особых примет полная кошёлка: какая-то там степень дальтонизма, деформированный сустав безымянного пальца правой руки, идиосинкразия к карманам…
   Мячи упорно бомбардировали сетку. Трос, на котором она была натянута, отзывался глухим, недовольным гулом, что-то недовольно бурчал Гонсалес из-за спины; отошёл-таки от пульта, чтобы посмотреть, как она прицельно сетку расстреливает. И ведь в одно и тоже место…
   Максим Добровольский. Странная фигура. Неестественная. Нет. Не так.
   Противоестественная. Патологическая тяга к противоправным действиям. Анархист не по убеждениям – по крови. За сорок лет жизни – ни разу не появился на избирательном участке. Ни одной заполненной и сданной ежегодной налоговой декларации. Все источники доходов так или иначе криминальны. И все – плоды какого-то извращённого ума. Взять хотя бы его соевую корову!.. Уж лучше бы пристрелил кого-нибудь! И не сказать, что бы он сильно прятался.
   Некомпетентность налоговой полиции? Хотя источник поступления новеньких двадцаток определить так и не удалось. Никому не удалось!