Страница:
— Гирей-ага, заснул?
Василий вздрогнул. Вот они, два главных вопроса.
— Пур, блиды во время боя как-то пытаются спасти своих?
— Нет, абсолютно никак.
— А хоть что-нибудь пытаются спасти?
— Если их прижать, они всегда что-то у себя взрывают. Вот идет флотилия шариков, возьмешь ее в клещи, никуда им не деться… И тут один шарик обязательно взорвется. Я так думаю, Гирей-ага, они свой переходник взрывают. А с солдатами — пожалуйста, делай, что хошь.
Итак, почти все ясно — кроме самого главного: зачем?
Пурдзан добавил грустно:
— Кроме меня, правда, здесь на них никто не нападает. И они ни на кого не нападают. Они торгуют.
— Чем?
— Ясно, чем. Оружием. А покупают людей, сатиров, всех, кого им продадут.
— Больше им ничего не нужно?
— Я так понял — ничего. Только рабы. Они ж, эти блиды, неверные, Гирей-ага, глупые. Здесь, в буферах, столько всякой всячины красивой… А население, наоборот, дрянь.
В дверь постучали. В каюту вошел бородатый карлик. Легонько кивнув Василию, он низко склонился перед Пурдзаном.
— Черт…
Пурдзан сердито стукнул кулаком по подушке.
— Ненавижу это погоняло! Что, Шабель, за столько времени привыкнуть нельзя?
— Прости, светлый зигун. Но люди хотят убить Кизяка. Если у тебя есть идея, зачем он нужен живым, скажи сейчас.
— Идея есть, конечно, — Пурдзан повернулся к Василию, — какая там у нас идея, курпан-баши?
Глава 4
Василий вздрогнул. Вот они, два главных вопроса.
— Пур, блиды во время боя как-то пытаются спасти своих?
— Нет, абсолютно никак.
— А хоть что-нибудь пытаются спасти?
— Если их прижать, они всегда что-то у себя взрывают. Вот идет флотилия шариков, возьмешь ее в клещи, никуда им не деться… И тут один шарик обязательно взорвется. Я так думаю, Гирей-ага, они свой переходник взрывают. А с солдатами — пожалуйста, делай, что хошь.
Итак, почти все ясно — кроме самого главного: зачем?
Пурдзан добавил грустно:
— Кроме меня, правда, здесь на них никто не нападает. И они ни на кого не нападают. Они торгуют.
— Чем?
— Ясно, чем. Оружием. А покупают людей, сатиров, всех, кого им продадут.
— Больше им ничего не нужно?
— Я так понял — ничего. Только рабы. Они ж, эти блиды, неверные, Гирей-ага, глупые. Здесь, в буферах, столько всякой всячины красивой… А население, наоборот, дрянь.
В дверь постучали. В каюту вошел бородатый карлик. Легонько кивнув Василию, он низко склонился перед Пурдзаном.
— Черт…
Пурдзан сердито стукнул кулаком по подушке.
— Ненавижу это погоняло! Что, Шабель, за столько времени привыкнуть нельзя?
— Прости, светлый зигун. Но люди хотят убить Кизяка. Если у тебя есть идея, зачем он нужен живым, скажи сейчас.
— Идея есть, конечно, — Пурдзан повернулся к Василию, — какая там у нас идея, курпан-баши?
Глава 4
Идея Василия была проста: Пурдзан не торговал с блидами, зато с ними торговал Мин-хан. И корабль его, огромный шар-тюрьма, остался практически цел.
Мин-хана вволокли в капитанскую каюту. Одежда его была разорвана, грузное тело обвивала колючая проволока, но лицо оставалось спокойным, а осанка — прямой. Он явно ничего не боялся и не собирался никому помогать. Но Василий понял, чем можно пронять этого гордого гиганта.
— Мин-хан, хотите попасть домой? Я знаю, как это устроить.
Мин-хан сник, потом снова поднял голову и молча уставился прямо в глаза Василию. Василий сидел на подушках, Мин-хан возвышался над ним, но Василий чувствовал себя выше и сильнее Мин-хана — и вовсе не потому, что Мин-хан был связан.
— Домой, домой, — повторил Василий, — кем вы там были-то?
— Личный тавачи хана-правителя Марса, — тихо ответил Мин-хан, — потом, правда, разжалован за драку. Отправили командовать тюрьмой. А потом…
— А потом вы оказались тут. Но домой-то все равно тянет, не так ли?
Глаза Мин-хана загорелись. Он хотел ответить, но закашлялся.
— Тянет? — переспросил Василий.
Мин-хан прохрипел:
— Да!
— В таком случае сейчас вы примете ванну и приведете себя в порядок. Пур, скомандуй, чтобы его развязали.
Из капитанской каюты Мин-хан вышел с расчесанной и уложенной бородой, в новом красном кафтане, из-под которого ослепительно сияла новая белая сорочка, и в новой островерхой шляпе. Даже пистолет был на месте. Василий доверял своему опыту командира: бывший атаман пиратов превратился в искреннего союзника. Ведь попасть на родину для Мин-хана было куда важнее, чем командовать пиратами в буферах.
Мин-хан рассказал Василию о своей родине — Поднебесной Российской Империи, наследнице Великой Орды. В этом мире князь Олег не садился на византийский трон, хоть и взял Константинополь. Византии вообще больше не было в этом мире, зато были монголы. Василий с трудом припомнил, что в его собственном мире тоже существовали монголы — маленький христианский народ где-то на Земле, на востоке Византии. А в мире Мин-хана монголы присоединили Русь к своей империи, которую они называли Великой Ордой. Но победа обернулась поражением — вскоре Русь стала основной частью Орды. При хане Петре в Орде возникла мода на все китайское: хан посылал в Китай дворянскую молодежь — изучать искусство кулачного боя и науку ведения войны. Учение не прошло даром: к концу правления Петр завоевал практически всю Евразию, в том числе — свой любимый Китай, и провозгласил себя императором, а Орду приказал переименовать в Поднебесную Российскую Империю. К началу Двадцатого века от Рождества Христова Империя стала космической державой, а к концу века появились первые корабли принудительных колонистов — космические тюрьмы, перевозившие ссыльных. Одной из таких тюрем и командовал Мин-хан, когда подвергся нападению блидов. Заключенные, воспользовавшись суматохой битвы, покинули свои камеры так же, как после них это сделали Василий, Георгий и Хафизулла. Напав со спины на охрану, сражавшуюся с блидами, заключенные быстро перебили ее всю и радостно ринулись к своим «освободителям» — но были встречены сетями. Из одних сетей в другие — это не устраивало заключенных, и битва быстро превратилась в бойню. В разгар бойни из своей каюты вышел Мин-хан, который уже три дня валялся в запое. Он не мог простить судьбе такое страшное низвержение — от личного тавачи марсианского хана до начальника космической тюрьмы. Сейчас к обиде прибавилось жестокое похмелье, но оно не помешало начальнику тюрьмы понять, что какие-то парни в серых юбках пытаются увести у него заключенных, к тому же — против их, заключенных, воли. Последний акт бойни возглавлял Мин-хан, и когда последний блид упал с раскроенным черепом, бывшие заключенные стали славить своего бывшего начальника. Начальник не возражал, тем более, что последний блид, прежде, чем умереть, взорвал переходник. За иллюминаторами поплыл розовый туман, а когда туман рассеялся, глазам ошарашенных людей предстало небо, по которому беспорядочно крутились звезды и шныряли разноцветные луны. И в этом чужом мире Мин-хан остался один на один с заключенными. Те, правда, славили его, как победителя странных и страшных врагов. Все, короче, шло к тому, чтобы Мин-хану из начальника заключенных превратиться в атамана пиратов.
Через год Мин-хан и его команда стали известны во всей обитаемой части буферов как "Тюрьма Кизяка". В течение следующих десяти лет Кизяк вел успешную торговлю с теми, кого однажды победил — с блидами, загадочными, страшными, но готовыми платить золотом и платиной за живой товар. А живой товар добывался во время налетов на планеты, где обитали сравнительно мирные колонисты. «Сравнительно» — потому что попали в буфера они так же, как и пираты: отбившись от блидов.
"Тюрьма Кизяка" слегка потеснила "Флот Шабеля" — штурмовой крейсер, укомплектованный боевыми шлюпками и истребителями. Благодаря блидам крейсер вместе с командой попал в буфера из того мира, где Землей и космосом правят бывшие оленеводы-кочевники, обитатели северной Евразии, покинувшие в свое время холодную тундру и кровожадными толпами устремившиеся покорять изнеженный Юг.
Но с тех пор, как к "Флоту Шабеля" примкнули остатки отряда «Семург», среди которых был и Пурдзан, ситуация изменилась. Пурдзану сразу понравились пираты — головорезы без следов страха и дисциплины, разодетые в пух и прах, обмотанные такими же, как у него, широкими поясами, за которые заправлено различное оружие. С такими ребятами, понял Пурдзан, можно устроить отличный джихад. Неверных для джихада искать не прийдется: вот они, в серых туниках, с постными рожами, приходят на каждый невольничий рынок и дают самую высокую цену. Но пиратам надо объяснить, что такое неверные и почему с ними необходимо воевать.
И Пурдзан принялся рассказывать. После удачного налета пираты собирались в кубрике крейсера и слушали рассказы Пурдзана об Аллахе, сотворившем мир людей и сатиров, о Его пророке Мухаммаде, побдившем в честном бою всех ифритов и всех Зигунрджалов, а в нечестном — самого Шайтана Мекрджала, бога смерти. Рассказывал Пурдзан и о том, как к шейху измаилитов Хасану ас-Сабаху явился Пророк, чтобы научить того девяти основным боевым искусствам. И еще Пурдзан рассказывал о прекрасной Хадидже, жене Пророка, при виде которой сам Карджал от непреодолимой страсти откусил себе хвост.
И наконец, Пурдзан рассказывал о неверных, которых Пророк велел встречать не иначе, как мечем по шее. Но, несмотря ни на что, неверные эти до сих пор живы, говорил Пурдзан, и все их хорошо знают.
Через пару месяцев вся команда во главе со свирепым карликом Шабелем была готова к джихаду. Шабель остался формальным главой команды, но титул Шейха уль-Джихад справедливо получил Пурдзан. Несколько хашей из отряда «Семург» смотрели на возвышение Пурдзана с иронией, но и с одобрением. На тайном совещании они посоветовали новому координатору джихада обратить всю команду в ислам.
Что Пурдзан и сделал, и предложил заодно пиратам новое самоназваеие: бедуины, кочевники космоса. Воины джихада. С тех пор "флот Шабеля" перестал торговать с блидами и начал нападать на них. Золото, платина и шарики-истребители были добычей в этой священной войне. Пурдзан, впрочем, не брезговал и обычным пиратством. Единственное, чего он не делал — это не захватывал рабов. Агенты Шабеля исчезли с невольничьих рынков, продав свои места агентам других капитанов, в первую очередь — агентам Кизяка.
Теперь "Тюрьма Кизяка" стала частью пурдзановского флота, а сам Мин-хан — пленником. Но о победе Пурдзана пока никто не знал. И Василий, пользуясь этим, замыслил отчаянную акцию.
"Тюрьма", лавируя между лун и угловатых ледяных обломков, приближалась к Колаксаю, огромному диску диаметром в двадцать тысяч миль. Василий впервые видел планету в форме диска. На переднем экране рубки была хорошо различима поверхность Колаксая, покрытая вполне нормальными материками и океанами.
— Как же все это там… Как же гравитация?
— Здесь все через задом-наперед, — ответил Пурдзан, — гравитация, там, даже законы судьбы. Они тут тоже не действуют. Приятное место.
— Не забывай, Пур, наша задача — выбраться отсюда. Потом, может, вернемся.
— Так точно, Гирей-ага. Джихад важнее.
В камерах корабля находились «узники» — бедуины, связанные колючей проволокой. Проволоку Хафизулла умело подпилил так, чтобы она рассыпалась мелкими кусочками при определенном движении тела, а до тех пор держала крепко. Оружие было спрятано в широких складках поясов, в голенищах разноцветных сапог, в волосах, даже в бородах бедуины припрятали мелкие клинки. В суть своего плана Василий бедуинов не посвятил: ему вовсе не хотелось, чтобы по всем мирам, в том числе и по его родной вселенной, носились пираты — как бы там они себя ни называли. Бедуинам было сказано одно: по знаку Василия рвать колючку и моментально убивать всех находящихся рядом блидов, не дав им пошевелиться.
За иллюминаторами проносились облака. Бесконечная долина уходила во все стороны, не оканчиваясь горизонтом, а просто теряясь в дымке. Откуда может взяться горизонт на планете, плоской, как блин?
Невольничий рынок находился в самом центре этого гигантского блина, в городе Хора. Корабль опустился на космодроме недалеко от города. Рядом громоздились другие корабли, среди которых Василий разглядел один конфедератский крейсер и пару византийских галер. Остальные корабли были незнакомой конструкции. Некоторые из них и вовсе не походили на корабли, а скорее напоминали нелепые эксперименты в области архитектуры. Между кораблей сновали извозчики, предлагая свои услуги. К тюрьме Мин-хана сразу подкатили три длинные клетки на колесах, предназначенные, видимо, специально для перевозки рабов. В клетки были впряжены неповоротливые животные грязно-белого цвета. Приглядевшись, Василий понял, что это — слоны, только совсем маленькие, величиной с крупного ишака. Каждую клетку тащило пять таких слоников. С ближайшей клетки спрыгнул возница, долговязый треух в розовом тюрбане и ярко-зеленых шелковых шортах. Василий и Мин-хан стояли на верхней ступеньке трапа, треух в три прыжка поднялся к ним и поклонился Мин-хану:
— Кизя… то есть, Мин-хан, конечно, извини, случайно вырвалось, — затараторил он по-русски, — три подводы тебе хватит, или еще парочку подогнать?
— Хватит двух, Цеба, — ответил Мин-хан.
— Но тогда по три кубика.
— Хватит двух, Цеба, — повторил Мин-хан, имея в виду на этот раз не подводы, а кубики.
Цеба попытался возразить:
— Два с полтиной, хан. Пустую подводу гонять…
— Цеба, ты похож на корейца. Мне очень нравится твое третье ухо, я его оставлю себе на память.
Мин-хан сделал вид, что тянется за ножом, треух испуганно замахал зелеными длинными руками.
— Ладно, ладно, хан, решено. Только кубики вперед.
— Запросто.
Мин-хан высыпал на ладонь из сафьянового кошелька четыре платиновых кубика и вручил Цебе. Потом развернулся и крикнул в темноту у себя за спиной:
— Братва! Выгружай жмуриков!
Местные могли узнать бедуинов в лицо, поэтому охранять заднюю подводу Василий отрядил Хафизуллу с Георгием, а на подножку передней вскочил сам. Мин-хан сидел на козлах рядом с Цебой.
— Не боишься, хан? — спросил Цеба.
— Тебя, что ли?
— Меня-то зачем? Жмуриков своих. Я же вижу, ты самого Черта взял, — Цеба кивнул в сторону Пурдзана, недовольно кряхтевшего в толпе «пленников», — охраны не маловато?
— Глазастый ты, морда зеленая. Ничего, они хорошо связаны.
— Щабель с ними?
— Удрал.
— Все равно поздравляю.
Щабеля среди «пленников» не было — воинственный карлик даже в шутку не желал ехать связанным через весь город. Ольгу тоже оставили на корабле, присматривать за Шабелем.
А город оказался так себе, хотя Василий понимал, что кому-то могут нравиться именно такие города — деревянные, двухэтажные, с узкими улицами, мощеными серовато-розовым камнем. Сам Василий привык к мрамору и граниту, к прямым сверкающим небоскребам Крезидхи и к разноцветным витым башням учебных корпусов Суфийской Коллегии.
Зато народ на улицах пришелся Василию по душе: вальяжные треухи в пестрых тюрбанах и шортах, сатиры, сверкающие серебряными рукоятками кинжалов, заткнутых за пояса, но в основном — люди, мужчины в комбинезонах из тонкой материи и женщины в полупрозрачных накидках, сквозь которые просвечивают стройные мускулистые тела. Василий истосковался по красивым женщинам — коренастые вульгарные девки бедуинов не вызвали в нем никаких чувств. Зато местные дамы, несмотря на некоторый избыток мускулатуры, были изящны и грациозны. Василий пожалел, что ему, скорее всего, не прийдется прошвырнуться по местным садам наслаждений. А может, здесь и вовсе нет таких садов? Даже это, видимо, не удастся выяснить.
Вот и рынок. В центре города возвышался круглый амфитеатр, выложенный черными каменными плитами. Снаружи к амфитеатру были пристроены здания официальных учреждений, увешанные вывесками и табличками на различных языках, в том числе — на турецком, греческом и на нескольких языках Крезидхи. "Хора-дхир. Объединенная дирекция аукциона," — прочел Василий самую крупную вывеску. Под ней приютилась вывеска куда более скромная: "Хора-зикар зедх. Собрание городских мудрецов." По этим надписям Василий определил, что, во-первых, в городе, не смотря на численное преобладание людей, командуют треухи. А во-вторых, вся жизнь города Хора подчиняется ситуации на невольничьем рынке.
Въезд в амфитеатр преграждал серебристый шлагбаум. Мин-хан соскочил с козел и вошел внутрь административного здания.
— Сейчас от пошлины отвертится. У него там все свои, — прокомментировал Цеба.
Через несколько минут Мин-хан вернулся, довольно потирая руки. Вскочил на козлы, тяжело хлопнул Цебу по костлявому плечу.
— Вперед.
Шлагбаум бесшумно втянулся в толщу черной стены, и подводы, груженые живым товаром, медленно въехали через тускло освещенный коридор на арену амфитеатра.
Свободное место оказалось найти очень трудно: вся арена была заполнена подводами-клетками, внутри которых, плотно обмотанные колючей проволокой, хмуро переминались узники. В центре арены находился высокий помост, устланный желтым ковром. Помост охраняли люди в черных комбинезонах. В углу помоста стояла кафедра, над которой покачивался треух настолько худой, что выделялся этим даже среди представителей собственного народа. Василию он просто напоминал скелет из школьного музея, зачем-то выкрашенный в зеленый цвет.
Торги велись на Ради и Пхау — двух основных языках Крезидхи. Василий прекрасно знал оба языка, поскольку вырос среди треухов. Если бы не общий абсурд ситуации, он бы подумал, что снова оказался в мире своего детства.
Трибуны заполняла галдящая публика, в основном — мужчины. Люди, треухи и сатиры сидели вперемежку, громко переговаривались, нервно жестикулировали. Впряженные в подводы слоники оглушительно трубили. Василию на секунду показалось, что он снова играет прямым нападающим на юношеском первенстве Крезидхи по силовым шахматам, а кругом шумят болельщики на трибунах центрального стадиона Зобегра-дхир… Но впечатление испортила молчаливая группа «болельщиков» в серых туниках. Черные шлемы, пустые глаза… Блиды!
Василий перевел взгляд на помост. Как раз в этот момент охранники вывели туда двадцать коренастых мужчин в коричневых набедренных повязках. Мужчины напрягали мускулы и злобно косились на публику. Треух-распорядитель поднес к широкому рту микрофон:
— Лот девятнадцать, марды колаксайские, деревенские воины. Продаются только на вывоз и только всей группой. Первоначальная цена — три платиновых куба за группу.
— Так дешево?! — удивился Василий.
— Бунтовщики, — пояснил Цеба, — их лишь бы сослать, можно и без навара.
В задних рядах амфитеатра поднялся толстый седой сатир и два раза пальнул в воздух из пистолета.
— Шесть кубов, — объявил распорядитель, — другие предложения?
С первого ряда, не вставая, лениво махнул рукой молодой треух в белом тюрбане.
— Мехра-боц, группу необходимо вывезти немедленно, вы не успеете перепродать ее на следующих торгах, — предупредил распорядитель. Молодой треух энергично кивнул и повторил свой жест.
— Двенадцать кубов! Двенадцать кубов! — повторил распорядитель и прищурился в сторону сатира с заднего ряда. Но сатир молчал. Тогда распорядитель обернулся туда, где неподвижно сидели блиды. Блиды тоже молчали.
— Двенадцать кубов за группу деревенских воинов-мардов с Колаксая, продаются с условием немедленного вывоза.
Неожиданно один блид поднялся с места и взмахнул четыре раза растопыренной пятерней.
— Двадцать кубов! — обрадовался распорядитель, — есть другие предложения? Нет других предложений. Марды проданы неизвестному покупателю из четвертого сектора за двадцать платиновых кубов. Увести!
— Неизвестный покупатель!.. — злобно проворчал Цеба, — какой наш Серела-боц трепетный и стыдливый! Сказал бы просто: бунтовщики проданы в Блидинг.
Охрана аукциона увела мардов с арены, чтобы где-то за ее пределами передать их конвою блидов. А на помосте появились женщины.
Это были явно не местные женщины: очень высокие, не слишком мускулистые, но по их походке и по спокойным расслабленным лицам Василий угадал, что это — не простые девченки. Не исключено, что они раньше проходили службу в каком-нибудь имперском корпусе амазонок.
— Лот двадцатый. Группа из трех молодых женщин неизвестного происхождения, родные языки — русский и греческий, — объявил распорядитель.
— С какого-нибудь корабля взяли, значит — военные, — пояснил Цеба, — ты ее в койку, а она тебя — тюк!..
Распорядитель продолжал:
— Изначально владеют боевыми искусствами, знаниями по истории своего космоса и экзотическими видами сексуальной техники с людьми и треухами. За год обучения в нашем Институте Прислуги освоили необходимый набор сексуальных техник с прочими разумными видами космоса, а также языки английский, турецкий, устергодольский, Ради, Пхау и Рджалсан. Телохранительницы, жены, собеседницы, отличные товарищи — при соответствующем обращении.
Только услышав последние слова распорядителя, Василий понял, что женщины вышли на помост не связанными. И еще он подумал, что едва ли это имперские амазонки: даже в Конфедерации всем известно, что с сексом у амазонок туго.
— Сто кубов за каждую в отдельности, двести пятьдесят кубов за всю группу.
Сатир с заднего ряда снова пальнул два раза в воздух.
— Пятьсот кубов за группу! — откликнулся распорядитель.
Трибуны заволновались, к распорядителю потянулись руки, флажки, набалдашники тростей и рукоятки мечей — каждый участник подавал знаки в своей собственной манере. Распорядитель еле успевал реагировать:
— Шестьсот за группу! Семьсот! Тысяча! Тысяча двести! Тысяча триста! Ого!.. Тысяча пятьсот от Гина Мехры! Тысяча пятьсот! Есть другие предложения?
Трибуны затихли. Женщины повернулись к молодому треуху в белоснежном тюрбане и стояли, приобняв друг дружку за плечи. На спокойных лицах чуть играла довольная улыбка — "отличные товарищи при соответствующем обращении" предвкушали веселую жизнь в гареме у молодого местного аристократа.
— Ну что ж, девочки, — развел руками распорядитель. Он тоже был доволен.
И тут со своего места поднялся блид. Трибуны ахнули. Женщины настороженно огляделись по сторонам и нервно вздрогнули, увидев вставшего блида. Невольно все трое приняли боевые стойки. Распорядитель, поняв, что произошло, втянул голову в плечи.
— Девушки проданы, — попытался он возразить, но блид поднял руку и отчеканил без выражения, но громко и четко:
— Вы не произнесли слова «продано». Согласно пункту Четыре Правил проведения торгов на аукционе Хора-дхир торг еще не закончен. Я предлагаю две тысячи кубов.
Распорядитель пристально уставился прямо в глаза Мехре. Даже белый тюрбан не мог скрыть, как трепещет верхнее ухо аристократа. Мехра на секунду зажмурился, потом широко раскрыл глаза и, откинувшись на сидении, вдруг спокойно произнес:
— Три тысячи.
Распорядитель обернулся к блиду. Блид не шевелился. Он напоминал компьютер, в котором «крутится» сложная программа. Казалось даже, что внутри блида что-то щелкает, что-то ужасное и абсолютно безошибочное. Но на пустом лице этот процесс никак не отражался. Наконец, «программа» завершила работу и блид произнес:
— Шесть тысяч четыреста пятьдесят один.
Трибуны ахнули. Распорядитель с надеждой обернулся к аристократу, но Мехра удивленно развел руками:
— Это ровно на пятьдесят кубов превышает мой сегодняшний предел. Разве что… Может, кто-то войдет в долю?
— Как же, — грустно прошептал Цеба, — пункт Семь. Крыса не забудет об этом напомнить…
Но Мин-хан уже вскочил на ноги:
— Я! Я войду!
Блид снова поднял руку — и снова над трибунами зазвучал его пронзительный бесцветный голос:
— Согласно пункту Семь правил проведения торгов на аукционе Хора-дхир все альянсы должны заключаться до входа на амфитеатр и фиксироваться в объединенной дирекции. Вы можете представить соответствующий документ?
Мин-хан хитро прищурился:
— Дирекция мне готова подмышки лизать, — прошептал он и уже хотел громко ответить «Да», но Василий дернул его за рукав:
— Молчать! — прохрипел он на ухо пирату и добавил, спокойно глядя ему в глаза:
— Мы свое возьмем.
Мин-хан, кряхтя, сел на место. Надежда погасла в глазах распорядителя. Он подал условный знак рукой, и женщин мгновенно обступила вооруженная охрана. Убедившись, что женщины не смогут натворить глупостей, распорядитель объявил:
— Продано неизвестному… Эх… — он повернулся к женщинам, — простите.
Затем кивнул охране. Женщин увели.
А торги продолжились.
— Лот двадцать первый. Воины различного происхождения, боевой опыт не менее двух лет, сто человек и три сатира. Все мужчины. Продаются только группой и только на вывоз.
— Наши, — одними губами прошептал Мин-хан.
Василий и сам уже видел, что на помост выводят бедуинов во главе с Пурдзаном. Трибуны оживились: слух о том, что сегодня будут продавать людей Шабеля, включая самого Черта, оказался правдой. К распорядителю потянулись руки, но он только покачал головой:
— Подождите, это вам не марды. Начальная цена — тысяча кубов за группу.
Лес рук мгновенно поредел. Василий глянул на самый верх, где сидел седой сатир с пистолетом. Но сатир не торопился стрелять в воздух.
— Что, — усмехнулся Мин-хан, — ждешь, когда Равиль пальнет? Это мой парень, ему еще рано. Сейчас дядя Дун начнет, потом этот молодой дурень нагреется, и тогда уже — Равиль пальнет. Потом снова дядя Дун, потом — опять дурень, а после него уже — наши друзья.
Мин-хан, конечно, был профессионалом в своем деле: все произошло именно так, как он предсказывал. Сначала старичок в черной островерхой шляпе резко поднял цену до двух тысяч, Мехра предложил две с половиной, сатир выстрелил, как обычно, два раза, подняв цену до пяти. Дядя Дун объявил пять двести, намекнув тем самым, что его предел не за горами. Мехра торжествующе предложил шесть. И тут, конечно же, поднялся блид и предложил шесть тысяч четыреста пятьдесят один.
— Продано! — выкрикнул распорядитель.
Мин-хана вволокли в капитанскую каюту. Одежда его была разорвана, грузное тело обвивала колючая проволока, но лицо оставалось спокойным, а осанка — прямой. Он явно ничего не боялся и не собирался никому помогать. Но Василий понял, чем можно пронять этого гордого гиганта.
— Мин-хан, хотите попасть домой? Я знаю, как это устроить.
Мин-хан сник, потом снова поднял голову и молча уставился прямо в глаза Василию. Василий сидел на подушках, Мин-хан возвышался над ним, но Василий чувствовал себя выше и сильнее Мин-хана — и вовсе не потому, что Мин-хан был связан.
— Домой, домой, — повторил Василий, — кем вы там были-то?
— Личный тавачи хана-правителя Марса, — тихо ответил Мин-хан, — потом, правда, разжалован за драку. Отправили командовать тюрьмой. А потом…
— А потом вы оказались тут. Но домой-то все равно тянет, не так ли?
Глаза Мин-хана загорелись. Он хотел ответить, но закашлялся.
— Тянет? — переспросил Василий.
Мин-хан прохрипел:
— Да!
— В таком случае сейчас вы примете ванну и приведете себя в порядок. Пур, скомандуй, чтобы его развязали.
Из капитанской каюты Мин-хан вышел с расчесанной и уложенной бородой, в новом красном кафтане, из-под которого ослепительно сияла новая белая сорочка, и в новой островерхой шляпе. Даже пистолет был на месте. Василий доверял своему опыту командира: бывший атаман пиратов превратился в искреннего союзника. Ведь попасть на родину для Мин-хана было куда важнее, чем командовать пиратами в буферах.
Мин-хан рассказал Василию о своей родине — Поднебесной Российской Империи, наследнице Великой Орды. В этом мире князь Олег не садился на византийский трон, хоть и взял Константинополь. Византии вообще больше не было в этом мире, зато были монголы. Василий с трудом припомнил, что в его собственном мире тоже существовали монголы — маленький христианский народ где-то на Земле, на востоке Византии. А в мире Мин-хана монголы присоединили Русь к своей империи, которую они называли Великой Ордой. Но победа обернулась поражением — вскоре Русь стала основной частью Орды. При хане Петре в Орде возникла мода на все китайское: хан посылал в Китай дворянскую молодежь — изучать искусство кулачного боя и науку ведения войны. Учение не прошло даром: к концу правления Петр завоевал практически всю Евразию, в том числе — свой любимый Китай, и провозгласил себя императором, а Орду приказал переименовать в Поднебесную Российскую Империю. К началу Двадцатого века от Рождества Христова Империя стала космической державой, а к концу века появились первые корабли принудительных колонистов — космические тюрьмы, перевозившие ссыльных. Одной из таких тюрем и командовал Мин-хан, когда подвергся нападению блидов. Заключенные, воспользовавшись суматохой битвы, покинули свои камеры так же, как после них это сделали Василий, Георгий и Хафизулла. Напав со спины на охрану, сражавшуюся с блидами, заключенные быстро перебили ее всю и радостно ринулись к своим «освободителям» — но были встречены сетями. Из одних сетей в другие — это не устраивало заключенных, и битва быстро превратилась в бойню. В разгар бойни из своей каюты вышел Мин-хан, который уже три дня валялся в запое. Он не мог простить судьбе такое страшное низвержение — от личного тавачи марсианского хана до начальника космической тюрьмы. Сейчас к обиде прибавилось жестокое похмелье, но оно не помешало начальнику тюрьмы понять, что какие-то парни в серых юбках пытаются увести у него заключенных, к тому же — против их, заключенных, воли. Последний акт бойни возглавлял Мин-хан, и когда последний блид упал с раскроенным черепом, бывшие заключенные стали славить своего бывшего начальника. Начальник не возражал, тем более, что последний блид, прежде, чем умереть, взорвал переходник. За иллюминаторами поплыл розовый туман, а когда туман рассеялся, глазам ошарашенных людей предстало небо, по которому беспорядочно крутились звезды и шныряли разноцветные луны. И в этом чужом мире Мин-хан остался один на один с заключенными. Те, правда, славили его, как победителя странных и страшных врагов. Все, короче, шло к тому, чтобы Мин-хану из начальника заключенных превратиться в атамана пиратов.
Через год Мин-хан и его команда стали известны во всей обитаемой части буферов как "Тюрьма Кизяка". В течение следующих десяти лет Кизяк вел успешную торговлю с теми, кого однажды победил — с блидами, загадочными, страшными, но готовыми платить золотом и платиной за живой товар. А живой товар добывался во время налетов на планеты, где обитали сравнительно мирные колонисты. «Сравнительно» — потому что попали в буфера они так же, как и пираты: отбившись от блидов.
"Тюрьма Кизяка" слегка потеснила "Флот Шабеля" — штурмовой крейсер, укомплектованный боевыми шлюпками и истребителями. Благодаря блидам крейсер вместе с командой попал в буфера из того мира, где Землей и космосом правят бывшие оленеводы-кочевники, обитатели северной Евразии, покинувшие в свое время холодную тундру и кровожадными толпами устремившиеся покорять изнеженный Юг.
Но с тех пор, как к "Флоту Шабеля" примкнули остатки отряда «Семург», среди которых был и Пурдзан, ситуация изменилась. Пурдзану сразу понравились пираты — головорезы без следов страха и дисциплины, разодетые в пух и прах, обмотанные такими же, как у него, широкими поясами, за которые заправлено различное оружие. С такими ребятами, понял Пурдзан, можно устроить отличный джихад. Неверных для джихада искать не прийдется: вот они, в серых туниках, с постными рожами, приходят на каждый невольничий рынок и дают самую высокую цену. Но пиратам надо объяснить, что такое неверные и почему с ними необходимо воевать.
И Пурдзан принялся рассказывать. После удачного налета пираты собирались в кубрике крейсера и слушали рассказы Пурдзана об Аллахе, сотворившем мир людей и сатиров, о Его пророке Мухаммаде, побдившем в честном бою всех ифритов и всех Зигунрджалов, а в нечестном — самого Шайтана Мекрджала, бога смерти. Рассказывал Пурдзан и о том, как к шейху измаилитов Хасану ас-Сабаху явился Пророк, чтобы научить того девяти основным боевым искусствам. И еще Пурдзан рассказывал о прекрасной Хадидже, жене Пророка, при виде которой сам Карджал от непреодолимой страсти откусил себе хвост.
И наконец, Пурдзан рассказывал о неверных, которых Пророк велел встречать не иначе, как мечем по шее. Но, несмотря ни на что, неверные эти до сих пор живы, говорил Пурдзан, и все их хорошо знают.
Через пару месяцев вся команда во главе со свирепым карликом Шабелем была готова к джихаду. Шабель остался формальным главой команды, но титул Шейха уль-Джихад справедливо получил Пурдзан. Несколько хашей из отряда «Семург» смотрели на возвышение Пурдзана с иронией, но и с одобрением. На тайном совещании они посоветовали новому координатору джихада обратить всю команду в ислам.
Что Пурдзан и сделал, и предложил заодно пиратам новое самоназваеие: бедуины, кочевники космоса. Воины джихада. С тех пор "флот Шабеля" перестал торговать с блидами и начал нападать на них. Золото, платина и шарики-истребители были добычей в этой священной войне. Пурдзан, впрочем, не брезговал и обычным пиратством. Единственное, чего он не делал — это не захватывал рабов. Агенты Шабеля исчезли с невольничьих рынков, продав свои места агентам других капитанов, в первую очередь — агентам Кизяка.
Теперь "Тюрьма Кизяка" стала частью пурдзановского флота, а сам Мин-хан — пленником. Но о победе Пурдзана пока никто не знал. И Василий, пользуясь этим, замыслил отчаянную акцию.
"Тюрьма", лавируя между лун и угловатых ледяных обломков, приближалась к Колаксаю, огромному диску диаметром в двадцать тысяч миль. Василий впервые видел планету в форме диска. На переднем экране рубки была хорошо различима поверхность Колаксая, покрытая вполне нормальными материками и океанами.
— Как же все это там… Как же гравитация?
— Здесь все через задом-наперед, — ответил Пурдзан, — гравитация, там, даже законы судьбы. Они тут тоже не действуют. Приятное место.
— Не забывай, Пур, наша задача — выбраться отсюда. Потом, может, вернемся.
— Так точно, Гирей-ага. Джихад важнее.
В камерах корабля находились «узники» — бедуины, связанные колючей проволокой. Проволоку Хафизулла умело подпилил так, чтобы она рассыпалась мелкими кусочками при определенном движении тела, а до тех пор держала крепко. Оружие было спрятано в широких складках поясов, в голенищах разноцветных сапог, в волосах, даже в бородах бедуины припрятали мелкие клинки. В суть своего плана Василий бедуинов не посвятил: ему вовсе не хотелось, чтобы по всем мирам, в том числе и по его родной вселенной, носились пираты — как бы там они себя ни называли. Бедуинам было сказано одно: по знаку Василия рвать колючку и моментально убивать всех находящихся рядом блидов, не дав им пошевелиться.
За иллюминаторами проносились облака. Бесконечная долина уходила во все стороны, не оканчиваясь горизонтом, а просто теряясь в дымке. Откуда может взяться горизонт на планете, плоской, как блин?
Невольничий рынок находился в самом центре этого гигантского блина, в городе Хора. Корабль опустился на космодроме недалеко от города. Рядом громоздились другие корабли, среди которых Василий разглядел один конфедератский крейсер и пару византийских галер. Остальные корабли были незнакомой конструкции. Некоторые из них и вовсе не походили на корабли, а скорее напоминали нелепые эксперименты в области архитектуры. Между кораблей сновали извозчики, предлагая свои услуги. К тюрьме Мин-хана сразу подкатили три длинные клетки на колесах, предназначенные, видимо, специально для перевозки рабов. В клетки были впряжены неповоротливые животные грязно-белого цвета. Приглядевшись, Василий понял, что это — слоны, только совсем маленькие, величиной с крупного ишака. Каждую клетку тащило пять таких слоников. С ближайшей клетки спрыгнул возница, долговязый треух в розовом тюрбане и ярко-зеленых шелковых шортах. Василий и Мин-хан стояли на верхней ступеньке трапа, треух в три прыжка поднялся к ним и поклонился Мин-хану:
— Кизя… то есть, Мин-хан, конечно, извини, случайно вырвалось, — затараторил он по-русски, — три подводы тебе хватит, или еще парочку подогнать?
— Хватит двух, Цеба, — ответил Мин-хан.
— Но тогда по три кубика.
— Хватит двух, Цеба, — повторил Мин-хан, имея в виду на этот раз не подводы, а кубики.
Цеба попытался возразить:
— Два с полтиной, хан. Пустую подводу гонять…
— Цеба, ты похож на корейца. Мне очень нравится твое третье ухо, я его оставлю себе на память.
Мин-хан сделал вид, что тянется за ножом, треух испуганно замахал зелеными длинными руками.
— Ладно, ладно, хан, решено. Только кубики вперед.
— Запросто.
Мин-хан высыпал на ладонь из сафьянового кошелька четыре платиновых кубика и вручил Цебе. Потом развернулся и крикнул в темноту у себя за спиной:
— Братва! Выгружай жмуриков!
Местные могли узнать бедуинов в лицо, поэтому охранять заднюю подводу Василий отрядил Хафизуллу с Георгием, а на подножку передней вскочил сам. Мин-хан сидел на козлах рядом с Цебой.
— Не боишься, хан? — спросил Цеба.
— Тебя, что ли?
— Меня-то зачем? Жмуриков своих. Я же вижу, ты самого Черта взял, — Цеба кивнул в сторону Пурдзана, недовольно кряхтевшего в толпе «пленников», — охраны не маловато?
— Глазастый ты, морда зеленая. Ничего, они хорошо связаны.
— Щабель с ними?
— Удрал.
— Все равно поздравляю.
Щабеля среди «пленников» не было — воинственный карлик даже в шутку не желал ехать связанным через весь город. Ольгу тоже оставили на корабле, присматривать за Шабелем.
А город оказался так себе, хотя Василий понимал, что кому-то могут нравиться именно такие города — деревянные, двухэтажные, с узкими улицами, мощеными серовато-розовым камнем. Сам Василий привык к мрамору и граниту, к прямым сверкающим небоскребам Крезидхи и к разноцветным витым башням учебных корпусов Суфийской Коллегии.
Зато народ на улицах пришелся Василию по душе: вальяжные треухи в пестрых тюрбанах и шортах, сатиры, сверкающие серебряными рукоятками кинжалов, заткнутых за пояса, но в основном — люди, мужчины в комбинезонах из тонкой материи и женщины в полупрозрачных накидках, сквозь которые просвечивают стройные мускулистые тела. Василий истосковался по красивым женщинам — коренастые вульгарные девки бедуинов не вызвали в нем никаких чувств. Зато местные дамы, несмотря на некоторый избыток мускулатуры, были изящны и грациозны. Василий пожалел, что ему, скорее всего, не прийдется прошвырнуться по местным садам наслаждений. А может, здесь и вовсе нет таких садов? Даже это, видимо, не удастся выяснить.
Вот и рынок. В центре города возвышался круглый амфитеатр, выложенный черными каменными плитами. Снаружи к амфитеатру были пристроены здания официальных учреждений, увешанные вывесками и табличками на различных языках, в том числе — на турецком, греческом и на нескольких языках Крезидхи. "Хора-дхир. Объединенная дирекция аукциона," — прочел Василий самую крупную вывеску. Под ней приютилась вывеска куда более скромная: "Хора-зикар зедх. Собрание городских мудрецов." По этим надписям Василий определил, что, во-первых, в городе, не смотря на численное преобладание людей, командуют треухи. А во-вторых, вся жизнь города Хора подчиняется ситуации на невольничьем рынке.
Въезд в амфитеатр преграждал серебристый шлагбаум. Мин-хан соскочил с козел и вошел внутрь административного здания.
— Сейчас от пошлины отвертится. У него там все свои, — прокомментировал Цеба.
Через несколько минут Мин-хан вернулся, довольно потирая руки. Вскочил на козлы, тяжело хлопнул Цебу по костлявому плечу.
— Вперед.
Шлагбаум бесшумно втянулся в толщу черной стены, и подводы, груженые живым товаром, медленно въехали через тускло освещенный коридор на арену амфитеатра.
Свободное место оказалось найти очень трудно: вся арена была заполнена подводами-клетками, внутри которых, плотно обмотанные колючей проволокой, хмуро переминались узники. В центре арены находился высокий помост, устланный желтым ковром. Помост охраняли люди в черных комбинезонах. В углу помоста стояла кафедра, над которой покачивался треух настолько худой, что выделялся этим даже среди представителей собственного народа. Василию он просто напоминал скелет из школьного музея, зачем-то выкрашенный в зеленый цвет.
Торги велись на Ради и Пхау — двух основных языках Крезидхи. Василий прекрасно знал оба языка, поскольку вырос среди треухов. Если бы не общий абсурд ситуации, он бы подумал, что снова оказался в мире своего детства.
Трибуны заполняла галдящая публика, в основном — мужчины. Люди, треухи и сатиры сидели вперемежку, громко переговаривались, нервно жестикулировали. Впряженные в подводы слоники оглушительно трубили. Василию на секунду показалось, что он снова играет прямым нападающим на юношеском первенстве Крезидхи по силовым шахматам, а кругом шумят болельщики на трибунах центрального стадиона Зобегра-дхир… Но впечатление испортила молчаливая группа «болельщиков» в серых туниках. Черные шлемы, пустые глаза… Блиды!
Василий перевел взгляд на помост. Как раз в этот момент охранники вывели туда двадцать коренастых мужчин в коричневых набедренных повязках. Мужчины напрягали мускулы и злобно косились на публику. Треух-распорядитель поднес к широкому рту микрофон:
— Лот девятнадцать, марды колаксайские, деревенские воины. Продаются только на вывоз и только всей группой. Первоначальная цена — три платиновых куба за группу.
— Так дешево?! — удивился Василий.
— Бунтовщики, — пояснил Цеба, — их лишь бы сослать, можно и без навара.
В задних рядах амфитеатра поднялся толстый седой сатир и два раза пальнул в воздух из пистолета.
— Шесть кубов, — объявил распорядитель, — другие предложения?
С первого ряда, не вставая, лениво махнул рукой молодой треух в белом тюрбане.
— Мехра-боц, группу необходимо вывезти немедленно, вы не успеете перепродать ее на следующих торгах, — предупредил распорядитель. Молодой треух энергично кивнул и повторил свой жест.
— Двенадцать кубов! Двенадцать кубов! — повторил распорядитель и прищурился в сторону сатира с заднего ряда. Но сатир молчал. Тогда распорядитель обернулся туда, где неподвижно сидели блиды. Блиды тоже молчали.
— Двенадцать кубов за группу деревенских воинов-мардов с Колаксая, продаются с условием немедленного вывоза.
Неожиданно один блид поднялся с места и взмахнул четыре раза растопыренной пятерней.
— Двадцать кубов! — обрадовался распорядитель, — есть другие предложения? Нет других предложений. Марды проданы неизвестному покупателю из четвертого сектора за двадцать платиновых кубов. Увести!
— Неизвестный покупатель!.. — злобно проворчал Цеба, — какой наш Серела-боц трепетный и стыдливый! Сказал бы просто: бунтовщики проданы в Блидинг.
Охрана аукциона увела мардов с арены, чтобы где-то за ее пределами передать их конвою блидов. А на помосте появились женщины.
Это были явно не местные женщины: очень высокие, не слишком мускулистые, но по их походке и по спокойным расслабленным лицам Василий угадал, что это — не простые девченки. Не исключено, что они раньше проходили службу в каком-нибудь имперском корпусе амазонок.
— Лот двадцатый. Группа из трех молодых женщин неизвестного происхождения, родные языки — русский и греческий, — объявил распорядитель.
— С какого-нибудь корабля взяли, значит — военные, — пояснил Цеба, — ты ее в койку, а она тебя — тюк!..
Распорядитель продолжал:
— Изначально владеют боевыми искусствами, знаниями по истории своего космоса и экзотическими видами сексуальной техники с людьми и треухами. За год обучения в нашем Институте Прислуги освоили необходимый набор сексуальных техник с прочими разумными видами космоса, а также языки английский, турецкий, устергодольский, Ради, Пхау и Рджалсан. Телохранительницы, жены, собеседницы, отличные товарищи — при соответствующем обращении.
Только услышав последние слова распорядителя, Василий понял, что женщины вышли на помост не связанными. И еще он подумал, что едва ли это имперские амазонки: даже в Конфедерации всем известно, что с сексом у амазонок туго.
— Сто кубов за каждую в отдельности, двести пятьдесят кубов за всю группу.
Сатир с заднего ряда снова пальнул два раза в воздух.
— Пятьсот кубов за группу! — откликнулся распорядитель.
Трибуны заволновались, к распорядителю потянулись руки, флажки, набалдашники тростей и рукоятки мечей — каждый участник подавал знаки в своей собственной манере. Распорядитель еле успевал реагировать:
— Шестьсот за группу! Семьсот! Тысяча! Тысяча двести! Тысяча триста! Ого!.. Тысяча пятьсот от Гина Мехры! Тысяча пятьсот! Есть другие предложения?
Трибуны затихли. Женщины повернулись к молодому треуху в белоснежном тюрбане и стояли, приобняв друг дружку за плечи. На спокойных лицах чуть играла довольная улыбка — "отличные товарищи при соответствующем обращении" предвкушали веселую жизнь в гареме у молодого местного аристократа.
— Ну что ж, девочки, — развел руками распорядитель. Он тоже был доволен.
И тут со своего места поднялся блид. Трибуны ахнули. Женщины настороженно огляделись по сторонам и нервно вздрогнули, увидев вставшего блида. Невольно все трое приняли боевые стойки. Распорядитель, поняв, что произошло, втянул голову в плечи.
— Девушки проданы, — попытался он возразить, но блид поднял руку и отчеканил без выражения, но громко и четко:
— Вы не произнесли слова «продано». Согласно пункту Четыре Правил проведения торгов на аукционе Хора-дхир торг еще не закончен. Я предлагаю две тысячи кубов.
Распорядитель пристально уставился прямо в глаза Мехре. Даже белый тюрбан не мог скрыть, как трепещет верхнее ухо аристократа. Мехра на секунду зажмурился, потом широко раскрыл глаза и, откинувшись на сидении, вдруг спокойно произнес:
— Три тысячи.
Распорядитель обернулся к блиду. Блид не шевелился. Он напоминал компьютер, в котором «крутится» сложная программа. Казалось даже, что внутри блида что-то щелкает, что-то ужасное и абсолютно безошибочное. Но на пустом лице этот процесс никак не отражался. Наконец, «программа» завершила работу и блид произнес:
— Шесть тысяч четыреста пятьдесят один.
Трибуны ахнули. Распорядитель с надеждой обернулся к аристократу, но Мехра удивленно развел руками:
— Это ровно на пятьдесят кубов превышает мой сегодняшний предел. Разве что… Может, кто-то войдет в долю?
— Как же, — грустно прошептал Цеба, — пункт Семь. Крыса не забудет об этом напомнить…
Но Мин-хан уже вскочил на ноги:
— Я! Я войду!
Блид снова поднял руку — и снова над трибунами зазвучал его пронзительный бесцветный голос:
— Согласно пункту Семь правил проведения торгов на аукционе Хора-дхир все альянсы должны заключаться до входа на амфитеатр и фиксироваться в объединенной дирекции. Вы можете представить соответствующий документ?
Мин-хан хитро прищурился:
— Дирекция мне готова подмышки лизать, — прошептал он и уже хотел громко ответить «Да», но Василий дернул его за рукав:
— Молчать! — прохрипел он на ухо пирату и добавил, спокойно глядя ему в глаза:
— Мы свое возьмем.
Мин-хан, кряхтя, сел на место. Надежда погасла в глазах распорядителя. Он подал условный знак рукой, и женщин мгновенно обступила вооруженная охрана. Убедившись, что женщины не смогут натворить глупостей, распорядитель объявил:
— Продано неизвестному… Эх… — он повернулся к женщинам, — простите.
Затем кивнул охране. Женщин увели.
А торги продолжились.
— Лот двадцать первый. Воины различного происхождения, боевой опыт не менее двух лет, сто человек и три сатира. Все мужчины. Продаются только группой и только на вывоз.
— Наши, — одними губами прошептал Мин-хан.
Василий и сам уже видел, что на помост выводят бедуинов во главе с Пурдзаном. Трибуны оживились: слух о том, что сегодня будут продавать людей Шабеля, включая самого Черта, оказался правдой. К распорядителю потянулись руки, но он только покачал головой:
— Подождите, это вам не марды. Начальная цена — тысяча кубов за группу.
Лес рук мгновенно поредел. Василий глянул на самый верх, где сидел седой сатир с пистолетом. Но сатир не торопился стрелять в воздух.
— Что, — усмехнулся Мин-хан, — ждешь, когда Равиль пальнет? Это мой парень, ему еще рано. Сейчас дядя Дун начнет, потом этот молодой дурень нагреется, и тогда уже — Равиль пальнет. Потом снова дядя Дун, потом — опять дурень, а после него уже — наши друзья.
Мин-хан, конечно, был профессионалом в своем деле: все произошло именно так, как он предсказывал. Сначала старичок в черной островерхой шляпе резко поднял цену до двух тысяч, Мехра предложил две с половиной, сатир выстрелил, как обычно, два раза, подняв цену до пяти. Дядя Дун объявил пять двести, намекнув тем самым, что его предел не за горами. Мехра торжествующе предложил шесть. И тут, конечно же, поднялся блид и предложил шесть тысяч четыреста пятьдесят один.
— Продано! — выкрикнул распорядитель.