— Нет. Самое оно. Вертолетный завод под Казанью. Сделают все, у них денег нет. Только через начальство не суйся. Вот, дай твою книжицу.
   И Бультерьер записал Борису в книжку номер телефона.
   — Это сжигать не обязательно. Спросишь Александра Ильича. Сошлешься на меня, все объяснишь — не по телефону, разумеется. Видишь, как хорошо? Да, арбалеты нужны?
   — Нет, вроде…
   Но тут встрепенулся Хафизулла:
   — Арбалеты? Какие?
   — Пистолет, стрелы металлические, убой — двадцать пять метров.
   — А прицельная дальность?
   — Столько же… Да пойдем, взглянешь. У меня образец в багажнике.
   Борис с Василием пытались возразить, но глаза Хафизуллы загорелись. Бультерьер с трудом выбрался из-за стола и, тяжело переваливаясь, пошел к выходу. Хафизулла — за ним. Борис и Василий — тоже.
   Низкая спортивная машина Бультерьера стояла не в переулке, а за углом, в абсолютно темном дворе.
   — Вот, — Бультерьер откинул багажник, посветил фонариком, — игрушечка.
   Арбалет оказался совсем маленьким, такой легко помещается за пазухой. Хафизулла повертел его в руках, ловко взвел тетиву.
   — Стрела есть?
   Бультерьер протянул короткую алюминиевую стрелу со стальным наконечником.
   Хафизулла наложил стрелу.
   — Во что бы попробовать?..
   — Осторожно. Убьешь кого-нибудь.
   — Нет. Дай-ка фонарик.
   Хафизулла отошел вглубь двора, посветил фонариком на деревья.
   — Вот, здесь, видишь — листок? У самого ствола? Иди сюда.
   Бультерьер подошел.
   — Ну?
   — Буду стрелять от машины.
   — Света не хватит. Фонарик слабый.
   — Я без света.
   — Че-го?!
   Хафизулла побежал к машине. Бультерьер заторопился следом.
   — Подожди, а то в меня попадешь. Потеряешь стрелу…
   — Заплачу.
   — Тогда давай.
   Хафизулла послюнявил палец, поднял над головой, проверяя ветер. И выстрелил с бедра, вроде бы даже и не целясь.
   — Пошли за стрелой.
   — Пошли. Я слыхал, она в дерево воткнулась.
   — Разумеется.
   Стрела торчала в стволе дерева, пробив посередине тот самый листок. Бультерьер присвистнул.
   — Ну, ты…
   — Арбалет хороший. Очень хороший.
   Хафизулла еще раз взвел тетиву, спустил ее вхолостую, прислушиваясь к звуку. Снова повторил:
   — Хороший. Попрошу Бориса, пусть купит.
   — Бери. Дарю.
   Бультерьер хлопнул Хафизуллу по плечу. Вернулись к машине, где стояли Василий и Борис. Бультерьер чесал затылок, посмеивался.
   — Это… Это класс! На!
   Он полез в багажник и вытащил оттуда два колчана-браслета со стрелами.
   — На. В каждом — по десять стрел, можно на руке носить, если ментов рядом нет. Ага, у тебя рукава широкие, давай прямо под рукав. Помочь?
   — Сам. Спасибо.
   Интересно, что бы там нащупал Бультерьер у Хафа под рукавом, подумал Василий. Ведь там уже и так целый арсенал.
   — Во. Арбалет за пазуху. Главное — он у нас за оружие не считается. Найдут — конфисковать не смогут. Удобная вещь. Как тебя звать?
   — Хафизулла.
   — Татарин? У меня много татар знакомых…
   Василий ткнул Хафизуллу локтем в бок, но Хафизулла все равно ляпнул:
   — Турок.
   — По-русски здорово говоришь. А откуда ты? Я Турцию хорошо знаю.
   — Он турок-месхетинец, — поспешно вставил Борис.
   — А… Ну, удачной охоты. Пошли, выпьем. Чтобы у нас с Борей все срослось.
   Бультерьер захлопнул багажник.
   Кто-то входил в дверь гостиницы «Кубань», кто-то очень знакомый… Борис резко остановился. Но человек тоже вдруг остановился, и они с Борисом встретились взглядами.
   — Освальд!
   Освальд остался жив. Лысая голова его была забинтована, но, видимо, пуля Талгата только оцарапала череп.
   Освальд испуганно отпрянул в темноту. Хафизулла выхватил из-за пазухи свой новый арбалет, но замешкался, пока тащил из колчана стрелу.
   — Туго идет, шайтан!
   Застрекотал мотор. У Освальда, оказывается, здесь стоял мотоцикл. Василий прицелился из пистолета, но Освальд уже свернул за угол.
   — Борь, за ним?
   — Нет. По дворам уйдет. Скорей домой! Буль, пока, у нас проблемы.
   Бультерьер развел руками и поплелся назад, в Буфет, где его ждали две обиженные девушки в рыжих париках.
   Снова проносились за окнами темные туши домов, мелькали перекрестки, переулки выливались в проспекты, с проспектов Борис опять сворачивал в переулки и тихо чертыхался.
   — Мы, значит, на минах плясали все это время. Освальд жив. В Буфет он ходил проверить, там ли я. Хорошо, мы были на улице, заметили его. А он — нас. Это плохо. Мы успели выехать от меня. Очень повезло. Но селедки уже там, ждут. Я уверен. Черт! Шайтан!
   — Свиные уши! — добавил Василий.
   Борис остановил машину во дворе за два квартала от своего дома.
   — Вроде, никто не следил. Я бы заметил. Теперь смотрите внимательно. И пошли.
   Подозрительных людей первым заметил Хафизулла. Собственно, и подозревать тут было нечего, все сразу ясно: черная кожа курток, мамелюкская прическа. Борис предупредил, что в Москве так могут выглядеть безобидные мальчишки. Но у безобидных мальчишек нет автоматов.
   А у этих двоих автоматы были.
   Вдали, шагов через сорок, Хафизулла углядел еще двоих. Видимо, люди Рыбака окружили дом.
   — В подъезде тоже есть? — шепотом спросил Хафизулла у Бориса.
   — Полагаю, даже много. А надо все сделать тихо.
   — Так я — тихо.
   — А они — громко. Они очень шумные. Кто-то обязательно стрельбу подымет. И тогда надо квартиру менять…
   — Не надо. Я через окно влезу. Дома веревка есть?
   — Есть, но… А ты влезешь?
   — Влезет, влезет, — подтвердил Василий, — только во дворе надо всех убрать, и очень тихо. Сделаешь, Хаф?
   Хафизулла кивнул.
   В подворотне соседнего дома маячили две красные звездочки — огоньки сигарет. Самих людей не было видно. Хафизулла пальцем прикинул ветер, выдернул стрелу из колчана. Взвел тетиву на арбалете, наложил стрелу. Держа арбалет в одной руке, другой вытянул кинжал из ножен, спрятанных в складках пояса.
   Стрела и кинжал полетели одновременно. Две красные звездочки неровно опали вниз — и погасли. Послышалось глухое короткое шуршание рухнувших тел. И стон.
   Хафизулла бросился вперед. Стон оборвался. Хафизулла цокнул языком. Борис и Василий тоже пробежали в подворотню. Хафизулла стоял над двумя трупами в черных кожаных куртках. Кинжал он уже спрятал обратно в ножны, а стрелу снова наложил на взведенную тетиву.
   — Один гуляет под окнами, еще пятеро — во дворе. Расставлены грамотно. А раз так, то там, где совсем темно, должно быть еще двое. И все друг друга видят. Значит, берите сигареты и курите. Издали они примут вас за своих. Я пошел.
   Василий и Борис нервно курили. Со двора не доносилось ни звука. Вдруг совсем рядом раздался незнакомый тихий голос:
   — Вань, пусто? Ждать надоело, черт, взломали бы лучше дверь. Огня дай…
   Зашедший в подворотню парень не успел понять, что произошло. Василий с Борисом ударили его одновременно. Борис склонился над упавшим телом, достал из своего кармана нож (тот самый, наверное, со следом от пули, решил Василий) и несколько раз погрузил лезвие парню в горло. Вытер лезвие о штаны трупа, спрятал нож.
   Со стороны двора раздалось осторожное посвистывание. Хафизулла закончил. Он стоял под окнами первого этажа над трупом и заправлял стрелу в колчан.
   — Идин-ага, говорите, веревка есть?
   — На кухне, белый шкафчик у окна. Там всякая снаряга. Есть и тросс, альпинистский. Его хватит. Лезешь?
   — А куда?
   — Прямо здесь. Балкон на шестом этаже. Дверь должна быть открыта. Не напугай никого, а то ваши еще стрельбу подымут…
   Цепляясь за щели пежду кирпичами, Хафизулла начал ловко карабкаться на стену. Вот и первый балкон. Ловко вскочив на перильца, Хафизулла подпрыгнул и уцепился за следующий балкон, сразу подтянулся…
   В квартире зажегся свет. На балкон вышла старушка, поглядела вниз. Потуже запахнула халат.
   — Вороны, что ли… — пробормотала она. Закурила сигарету.
   Пока старушка курила, Хафизулла неподвижно висел на руках под ее балконом. Но вот окурок полетел вниз, старушка вернулась к себе. Погасила свет. Хафизулла подождал еще минут пять и полез дальше. Четвертый этаж, пятый… Шестой.
   Помахав рукой, Хафизулла скрылся в квартире. Шума не было. Свет тоже не зажигали, догадались, наверное, что не стоит. Через некоторое время Хафизулла снова появился на балконе. Закрепив конец тросса на перильцах, он скинул тросс вниз. Длины хватило.
   Первой спустилась Ольга, быстро перебирая руками. За ней — три девушки. Несколько раз загремев копытами по чужим балконам, соскользнул Пурдзан. Мин-хан долго проверял тросс на прочность, зато спустился почти молниеносно. Хафизулла отцепил тросс, смотал его в тугую бухту, закинул на плечо и прикрепил к своей куртке. После чего начал спускаться тем же способом, каким поднимался. На этот раз, к счастью, старушка с третьего этажа не выходила на балкон покурить.
   Хафизулла мягко приземлился.
   — Хороший тросс, Идин-ага. Возьмем с собой, можно? Или я его назад верну?
   — Не надо, — поспешно ответил Борис, — в смысле, возвращаться не надо. Пошли к машине.
   Машина у Бориса была, конечно, большая, но девять человек в ней все равно поместились еле-еле. На заднем сидении уселись Хафизулла, Пурдзан и Мин-хан, а девушки — у них на коленях. Василий и Ольга втиснулись спереди, рядом с Борисом. Ольга не захотела садиться к Василию на колени, но сидели они так тесно, что Василий постоянно чувствовал левым боком ее теплый бок.
   — Главное, ментам не попасться. Если что — всем женщинам по моей команде пригнуться.
   Но никаких помех по пути не было. Борис старался ехать по узким улочкам, редко пользуясь проспектами. На каком-то мосту впереди показался мотоцикл.
   — Прибавь-ка, — тихо сказал Василий.
   Борис помотал головой.
   — Да мало ли в Москве мотоциклов…
   Но он и сам уже заметил белую повязку на голове мотоциклиста. Увеличил скорость…
   На мотоцикле был Освальд!
   Борис даже зарычал:
   — Удача! Держитесь крепче.
   Освальд оглянулся. Оскалился, хотел свернуть — но свернуть с моста было некуда. Борис дернул руль, машина крылом толкнула мотоциклиста. Мотоцикл ударился в ограждение моста, Освальда вышибло из седла и он, кувыркаясь, полетел в темноту.
   — Жаль, мост через реку, а то если бы через железную дорогу, то можно не беспокоиться.
   — Выживет? — спросила Ольга.
   — Живучий, сволочь. Ну, надеюсь, не всплывет. Хотя, говно всегда всплывает.
   Машина мчалась по пустым улицам. Небо потеряло мутно-черный цвет, начало голубовато светлеть.
   — Куда едем-то? — поинтересовался Василий.
   — К Мишке Карловацкому. Не знаю, что он скажет. Мы посреди ночи врываемся. Но ты, Вась, ему улитку покажешь — он за это нас простит.
   Длинный пятиэтажный дом, где жил Карловацкий, находился в глубине дворов. Дверь на четвертом этаже оказалась не заперта.
   — Не спит. Хорошо. Заходим.
   В воздухе тяжело плавал сладкий дым от зажженых ароматических палочек. По стенам висели пестрые картинки — какие-то символы, кажется, индийские и дунганские, а также изображения различных богов, человекообразных и не совсем. Михаил Гаврилович Карловацкий стоял в глубине комнаты, склонившись над обнаженной дамой лет пятидесяти. Самому Карловацкому тоже было лет пятьдесят. Голый по пояс, абсолютно лысый, в длинной черной шелковой юбке он походил не столько на "народного целителя", сколько на дэва-людоеда из восточнотурецкой сказки. Это впечатление подкреплялось громадными мускулами, побольше, чем у Пурдзана, и радостно-плотоядной улыбкой.
   Жертва, пятидесятилетняя дама, лежала на твердой широкой кушетке лицом вниз. Карловацкий заламывал ей руки за спину и приговаривал:
   — Потерпи, Машка, сейчас, сейчас… Так, теперь сама гнись!
   Дама выгнулась колесом и застонала.
   — Еще добавь! Еще! — орал на нее Карловацкий. Потом сказал спокойно:
   — Ну, все. Готово. Как радикулит?
   — Прошел, — жалобно ответила дама. По ее морщинистым щекам пробежали сверху вниз две черные дорожки — слезы, смешанные с тушью.
   Врет, наверное, тетка, решил Василий. Просто повторять боится.
   Карловацкий накинул на даму халат. Оглянулся. Расплылся в своей плотоядной улыбке, показав ровный блестящий ряд искуственных металлических зубов.
   — А, Боря, привет! Толпа — это с тобой?
   — Со мной, — Борис развел руками, — ты извини, Миш, что поздно…
   — Уже рано. Полпятого, я встал как раз, а тут Марию прихватило. Машка, давай на кухню, чайник там…
   "Машка", охнув, поднялась с кушетки. Кивнула гостям, застегивая халат, и заспешила на кухню.
   — Проходите, залазьте туда.
   Карловацкий отошел в сторону, пропуская гостей, и тут Василий понял, что он — хромой, причем хромой, скорее всего, от рождения. Из-под юбки выглядывали высохшие скрюченные подошвы босых ног.
   Все расселись, кто на полу, кто на кушетке.
   — Проблемы у нас, Миш, — повторил Борис и сказал по-турецки Пурдзану:
   — Смотай тряпки.
   Пурдзан снял плащ, смотал тряпки с копыт и тюрбан с головы.
   — Ого!.. — удивился Карловацкий. Но не испугался.
   — Это болезнь такая? Ты, брат, наверное, Бога ненавидишь, поэтому…
   — Это его нормальный вид. И по-русски он не понимает.
   — Ясно. А то я слыхал, как один мужик решил сдуру, что он — свинья. Так у него пальцы на руках и ногах срослись, стали, как копыта. И нос загнулся, типа пятачка. Может…
   — Нет, — остановил Карловацкого Борис, — Пурдзан — правоверный мусульманин. Хорошо, что он тебя не понял, а то бы за свинью начал драться. Проблема другая. Я просто Пурдзана решил тебе показать, чтобы ты въехал: тут никаких шуток.
   — Понимаю.
   — Вот. Смотри. Вась, покажи Мишке улитку. Не потерял?
   И Василий протянул Карловацкому золотую улитку. Блики золотого света упали на лица нарисованных богов.
   — Помнишь, Миш, я тебе говорил про Институт Сенеки?
   — Да.
   — А ты стал гнать про памирских улиток.
   — Помню. Я такую видел на Памире. Залез на гору, там в пещере какой-то дед торчит, отшельник…
   — Вы можете подниматься в горы? — удивился Василий.
   — А что?
   Карловацкий рассмеялся.
   — Ты не смотри, что я колченогий. Бегать не могу, это точно. А по горам — милое дело. Так вот, дед меня не прогнал. Мы с ним поговорили. Он мне картинку показал, вот такую. Я срисовал, как умел.
   Карловацкий порылся на книжных полках среди многочисленных папок и брошюр. Наконец, он вытащил клочок бумаги. А на клочке была нацарапана рыба — с четырьмя ногами, двумя руками и в шапке, похожей на византийский шлем.
   — Вот, — сказал Карловацкий, — не знаю, что это. Дед говорил, что звать — Карсабала, вроде как бог путешествий. Не простых, а на золотом коне. И еще показал такую штуку, объяснил, как пользоваться. Он сам не пользовался, это только один раз можно сделать. Прикладываешь ее ко лбу и думаешь о том месте, куда тебе надо.
   — А почему не пользовался-то? — поинтересовался Мин-хан.
   — А она на месте остается. Ты — там, а она — здесь. Мы с дедом много говорили, он мне предложил вместо него торчать. Он улетит, куда хочет, "золотой конь" мне останется. А я подумал: нахрена я там буду торчать? А взять ее с собой — так я же деду обещать должен, что никуда не уйду.
   — Обмануть… — хмыкнул Хафизулла.
   Карловацкий перестал улыбаться.
   — Нельзя. Отшельника нельзя обманывать. Сам потом пожалеешь.
   Мария принесла поднос с чашками и чайником.
   — О! Чаек! — обрадовался Карловацкий, — Борь, чайку давай…
   Борис помотал головой. А Ольга с удовольствием присоединилась к Карловацкому.
   — Дунганский отвар. Почему-то его больше любят в Империи. Михаил, так получается, что эти улитки — вроде чертей. Поймал черта, он твое желание выполняет. Не слишком это реально. Я не к тому… Мы сами, вообще-то, прибыли на ней. Но я все равно не понимаю.
   — Чего тут понимать?
   Карловацкий взял чашку и за один раз отхлебнул половину.
   — Система простая. Как с обычными конями. Верхом ездила?
   — Да, но…
   — Ездила.
   — Но лощадь надо приручить…
   — А теперь представь, что это не лошадь, а черепаха. Очень пугливая. Она ползет не зачем-то, а от чего-то. И всего боится. Ты когда к ней лоб прикладываешь и думаешь о каком-то месте, она сразу тебя пугается — и оттуда ползет…
   Ольга зажмурилась. Снова открыла глаза.
   — Нет. Как она ползет оттуда, если она — здесь?
   — Ага, вот это мне дед и объяснил. Она сразу всюду. Рождается и умирает она только где-то конкретно. Где ничего нет.
   — Скорее, где нет порядка, — уточнил Василий.
   — А где он есть? — скривился Карловацкий.
   — Но там его вообще нет. А люди живут, и сатиры…
   — У нас тоже нет. И мы живем, да еще здорово!
   И Карловацкий оглушительно рассмеялся. Василию не было смешно. Он любил порядок. Мало того: он защищал порядок. Но Ольга улыбнулась — наверное, из вежливости.
   — И что дальше?
   — Что дальше? Дальше все просто. Эта зверюшка, то, что мы видим — как хвостик. А все тело целиком, — Карловацкий сделал круговое движение руками, расплескав остатки чая, — оно всюду. Но вот ты ее пугаешь — и одновременно показываешь мысленно какое-то место. Она оттуда ползет, а тебя, я так думаю, туда, наоборот, засасывает.
   Борис мрачно чесал подбородок.
   — Это тебе дед так рассказал?
   — Нет. Я сам догадался.
   — А как пользоваться — тоже сам?
   — А вот это — дед.
   — А дед?..
   — Дед настоящий, — прервал Василий этот допрос, казавшийся ему непристойным.
   — Рыбка на бумажке… Мы таких видели. Живьем. И Карсабалу видели.
   Карловацкий до сих пор воспринимал совершенно спокойно то, что других бы повергло в шок или, как бедолагу-Максуда, в религиозное помешательство. Но тут он разволновался.
   — Карсабала? Бог путешествий?!
   И Василий рассказал Михаилу Гавриловичу, как на самом деле выглядит Карсабала. Карловацкий опал, сник от горя. Даже мускулы его, казалось, стали значительно меньше. Мария в ужасе прикрывала рот ладонью, когда Василий подробно описывал эстетический идеал "золотых рыбок".
   И тут вмешался Мин-хан. Ласково, даже — заискивающе он поглядел на Василия.
   — Ну что, браток, я пойду, наверное.
   — Куда?..
   И тут Василий понял. Ведь Мин-хан ввязался в эту историю только затем, чтобы вернуться к себе, в Поднебесную Российскую Империю.
   Ольга тоже поняла. Но помимо этого, она поняла и кое-что другое.
   — Не промажь, пират. Можно легко промазать.
   — Как?
   — Смотри. Если бы блиды могли двигаться с помощью улиток просто, в пространстве — но они, кажется, не могут. В пространстве эта улитка занимает свое положение, здесь, на кушетке.
   — Ну?..
   — Если Пурдзан, вот, вдруг захочет на Приап, а отправится отсюда, то он попадет не в свой мир, а в тот, где вместо Земли — Приап.
   — Да-да, — радостно вставил Карловацкий — прилетаешь к себе домой, все как всегда, потом окно открыл — а там такое!.. — и он снова оглушительно расхохотался.
   Но никто не разделял его веселья, даже Мария. Все сидели, молчали. Наконец, Мин-хан крякнул, встал с пола и пересел на тахту, где лежала улитка. Тахта чуть прогнулась под его весом.
   Ароматические палочки продолжали нагружать воздух своей тяжкой сладостью, небо за окном из бледно-свинцового стало голубым. Редкие облака слегка краснели по нижней кромке — от солнца, которое еще не показалось. Блики от золотой улитки смешивались со светом восхода на пестрых лицах богов.
   — Мы в Москве. У меня там тоже есть Москва. Мы, вроде, на окраине, на Западе. У меня там уже лес. Я представлю себе лесок к Западу от Москвы. У меня дома. Авось, из леска выйду — и Москва будет. Настоящая. Ну вот, пока, братки. Хорошо побузили.
   И Мин-хан приложил улитку ко лбу. Пару секунд ничего не происходило. Василий не знал, огорчаться этому, или радоваться. По идее, полагалось бы огорчаться, но…
   Но Мин-хан исчез. После него какой-то миг держалось облачко розового тумана — и тут же схлопнулось. Улитка упала на тахту.
   Она работала.
   Тут Хафизулла стукнул себя ладонью по лбу.
   — Шайтан! Мы же…
   — Отбыл Мин Семенович, — констатировал Борис.
   — Шайтан! — повторил Хафизулла, — мы же на четвертом этаже. И его не предупредили! Он же… Ну, он, вроде, может с такой высоты прыгнуть. Но когда неожиданно…
   — Пора и нам, — Ольга поглядела в окно. Из-за домов поднималось розовое, в потеках облаков, солнце.
   — И тоже прийдется прыгать.
   — Надо поднять шапку… — начал Василий, но замолчал. Сквозь приоткрытое окно слышался стрекот мотоциклов. Многих и многих мотоциклов.
   Василий рванулся к окну. Это были они. Во двор въезжали мотоциклисты в черном. Их уже было человек двадцать, а мотоциклы все прибывали и прибывали, окружая весь дом плотным кольцом.
   — Мы их задержим! Вы бегите! Тань! Резеда!..
   — Сто-о-ой! — закричал Василий, но три девушки уже выскочили из комнаты — и из квартиры. На лестничной площадке раздались автоматные очереди и одиночные выстрелы девушек. Потом пол под ногами чуть дрогнул. Из-за двери послышались оглушительные вопли, ругань и топот ног. Василий вспомнил, что у Гули, вроде, была рыбья трубка. Но против такой толпы и трубка не поможет. Василий вскочил, чтобы присоединиться к девушкам.
   — Сто-о-ой!
   Теперь кричала Ольга. Она ревнует, понял Василий, просто ревнует!.. Дура! Злобная дура!
   Но почему кричит Борис? И Хаф…
   Живот пронзила боль, в глазах потемнело. Хафизулла ударил еще раз. Отвечать ему некогда — надо спасать девчонок… Но Василий не мог пошевелиться. Хаф ударил как-то по-хитрому, сразу в несколько точек. Василий дрожал и жадно ловил воздух. Ольга взяла его за руку. Другой рукой Ольга взяла за руку Бориса. Борис что-то сказал Пурдзану по-турецки. Пурдзан подошел к Ольге сзади и схватил ее за плечо. За другое плечо ухватился Хафизулла.
   — Будем молиться, что хватит на всех. Молись, Михаил, своим богам.
   Михаил молча поднес улитку ко лбу Ольги и прижал. Потом покачал головой, поставил на кушетку табурет, а на табурет положил улитку.
   — На всякий случай. Мне и здесь хорошо.
   Ольга склонилась, прижимаясь лбом к прохладному золотому боку улитки.
   И Михаил Гаврилович Карловацкий остался один. Он зря опасался — табуретка осталась на месте. А на ней лежала золотая улитка.

Глава 1

   Все было почти совсем как дома. Ольга и чувствовала себя дома. Вот она, Трансвизантийка, прямая широкая трасса, покрытая ослепительно-белым бетоном.
   "Приземление" получилось не очень удачным. Только Хафизулла упруго спрыгнул на землю, прокатился по траве и встал на ноги. Остальные повисли среди колючих еловых веток. Особенно не повезло Пурдзану: копыта позволяли ему ловко лазить по горам — но не по деревьям.
   Около часа пробирались через лес. Ольга сказала, что рядом должна быть Трансвизантийская Магистраль, пересекающая всю Империю с Юга на Север, от Александрии до границы с Новгородским Княжеством.
   — Может, Оль, ты так упорно хотела в лес, что мы и попали в лес — я имею в виду бесконечный лес… — предположил Борис.
   Ольга не ответила. Она не боялась ошибки. Каким-то образом она знала, что попала туда, када нужно. Так и оказалось.
   Но теперь, стоя на обочине Магистрали, Ольга вдруг поняла: творится что-то неладное. Что?
   Нет машин! Трансвизантийка — очень напряженная трасса. В это время здесь полно персональных карет, курьерских фургонов и грузовиков, везущих в Гиперборею зерно из Африки, а в Центр — мед и пушнину из Гипербореи. Где они? Пусто.
   — Судя по солнцу, монастырь — там. Нам в ту сторону, — показала Ольга направление, — только на чем?..
   Никого. Хотя…
   Вдали показалась черная точка. Через некоторое время послышался вой двигателя. Грузовик. Это хорошо, все поместятся.
   Ольга вышла на середину трассы и принялась махать руками. Грузовик, длинная пустая платформа, обошел Ольгу и скоро исчез на горизонте с другой стороны. Странно. Обычно грузовики всех подбирают. И еще более странно, что грузовик идет пустой.
   Еще через полчаса появилась новая точка. Следующий грузовик тоже не остановился. И тоже ничего не вез.
   — Сволочи! Гадье!
   — Может, их наша одежда пугает? — спросил Василий.
   Действительно, Ольга и Борис были одеты необычно, а Василий и Хафизулла выглядели как вполне нормальный янычар и вполне нормальный измаилитский хаш… Но ведь они находились в самом сердце Северной Византии!
   — Пур, выйди, проголосуй, — попросил Борис.
   Но третий грузовик не составил исключения. Он пронесся мимо Пурдзана длинной громыхающей массой, чуть не сбив его с ног.
   — Чего они боятся? Не понимаю.
   Пурдзан присел на обочине.
   — Не знаю, чего они до сих пор боялись. Пусть теперь боятся того, что нам понятно. У кого что есть?
   У всех было только пулевое и холодное оружие. Рыбья трубка Пурдзана осталась в утонувшем "шлеме Искандера". Василий свою тоже потерял во время купания в водах Босфора. Зато ольгина трубка была в порядке.
   — Любого, кто нас не возьмет, сожгу, — решила Ольга.
   — Лучше сжечь заранее, — предложил Пурдзан.
   Несколько курьерских фургончиков промчалось на северо-запад. Наконец, с нужного конца трассы снова послышался долгожданный шум.
   Теперь это была просторная частная карета. Ольга пустила луч поперек дороги. Карету просто разрежет, если она попытается проскочить мимо.
   Карета, не сбавляя скорости, свернула прямо в сторону Ольги. Василий затаил дыхание… Но Ольга мгновенно изменила направление луча. Правое переднее колесо кареты задымилось и лопнуло с оглушительным хлопком. Карету закрутило на месте.