Страница:
— Вам, Гирей-ага, я предлагаю возглавить специальный отряд. Ваша кандидатура очевидна: хорошая военная подготовка, гуманитарное образование, опыт боевых действий. Я бы предпочел, конечно, на эту роль хаша, а не янычара, но вы, как я уже отмечал, один из немногих экспертов по «призракам». Я понимаю, вы их видели мельком, но остальные — и того меньше. Посвятить вас в хаши мне помешал Пурдзан-ага… Но ваш отряд будет в основном состоять из хашей.
— Стоп.
Василий хлопнул себя по коленям. Сосредоточился, подбирая слова.
— Стоп. Во-первых, со мной пойдет Пурдзан. Пойдешь, Пур?
Пурдзан расцвел:
— Так точно, курпан-баши!
— Славно. Во-вторых, отряд должен по крайней мере на треть состоять из янычар. И последнее.
— Что, Гирей-эмир? — в шутливом подобострастии встрепенулся Мвари.
Василий не обратил внимания на иронию негра. Помолчал, ухмыльнулся.
— Ваши измаилиты всем хороши, но от одной дерьмовой привычки я их отучу.
— От гашиша? Так они не потребляют…
— Нет. От дерьмовой привычки трепаться, прежде чем нажать на курок.
Глава 5
Глава 1
— Стоп.
Василий хлопнул себя по коленям. Сосредоточился, подбирая слова.
— Стоп. Во-первых, со мной пойдет Пурдзан. Пойдешь, Пур?
Пурдзан расцвел:
— Так точно, курпан-баши!
— Славно. Во-вторых, отряд должен по крайней мере на треть состоять из янычар. И последнее.
— Что, Гирей-эмир? — в шутливом подобострастии встрепенулся Мвари.
Василий не обратил внимания на иронию негра. Помолчал, ухмыльнулся.
— Ваши измаилиты всем хороши, но от одной дерьмовой привычки я их отучу.
— От гашиша? Так они не потребляют…
— Нет. От дерьмовой привычки трепаться, прежде чем нажать на курок.
Глава 5
Поначалу янычары смотрели на хашей с опаской, но хаши были без своих дурацких повязок и вели себя приветливо. Приветливее всех был Хафизулла Раббан. Лицо этого хаша Василий где-то видел. Через неделю тренировок он вспомнил, наконец, где.
— Хафизулла, ты бывал на Земле Полифема?
— Разумеется, Гирей-эмир, обо мне даже в газетах писали.
Конечно! "Самый молодой генерал в истории обитаемой Вселенной!" Это сначала. А потом во всех газетах были статьи о "дерзком убийстве кидика" и несостоявшейся космической державе циклопов. Выходит, "самый молодой генерал" выполнял задание Ордена!
Василию было неловко командовать такими людьми. Он, конечно, получил временную должность Эмира уль-Джихад, но оставался в чине лейтенанта, и даже его позорного перевода в курпаны никто не отменял. Попавшие к нему в подчинение янычары, чином от капитана до огуз-баши, старались вести себя тактично, хотя между собой, чувствовал Василий, посмеивались.
С хашами оказалось проще. Для них подчинение Василию было лишь очередным выполнением воли Ордена и не представляло вообще никакой психологической проблемы. Тем более, что Василий им виделся героем: тот самый человек, который в одиночку отбился от «призраков»! Любые успешные действия в одиночку очень высоко котировались среди молодых хашишеев.
А Хафизулла просто смотрел Василию в рот. Василий не мог понять, каким образом он, лейтенант янычаров, может быть образцом для человека, победившего целую планету.
— Очень просто, эмир, — ответил Хафизулла, когда Василий, наконец, задал ему свой вопрос. — Дело не в опыте. Вон, ваши янычары кривятся. Но они — не более, чем элитные вояки. А Орден — мистическая организация.
— До сих пор?
— В этом сила Ордена. Наши видят: сквозь вас проходит дыхание Аллаха.
— Если честно, я бы не сказал…
— Конечно! Вы, эмир, и не должны ничего замечать. Вы плывете по течению, вы течения не видите. Но мы-то видим! Если вам трудно понять, что такое дыхание Аллаха, то называйте это интуицией, например. Просто дело в том, что любое ваше решение всегда окажется правильным. Даже самое глупое.
Василию стало не по себе. Свиные уши! Он-то знает, насколько далеко ему до Аллаха и Его дыхания. А теперь куча прекрасных ребят готова радостно сломать шею из-за любой его ошибки!
Хафизулла успокоил Василия:
— Мы, вообще-то, оставляем за собой право по-своему трактовать ваши решения, эмир.
Это, конечно, тоже было не слишком хорошо. Но времени что-то исправлять практически не оставалось. Прошло не больше месяца, когда Мвари показал бойцам запись интересного боя: гвардейская византийская галера против отряда «призраков». «Призраки» перебиты, двое взяты в плен.
— Специальный отряд «Тифон», — пояснил Мвари, — а руководит им подружка нашего эмира, принцесса Ольга. Следующую акцию мы проведем с ними вместе.
— Она от радости прямо «сертаки» спляшет! — ухмыльнулся Пурдзан.
— А мы от большого ума побежим у нее разрешения спрашивать! — в ответ ухмыльнулся Мвари. — Да на самом деле она и не узнает о нашем участии. Первая акция — целиком пассивная. Только посмотреть. Отснять. И анализировать. Будете парить над полем боя…
— Как птица Семург, — отозвался коренастый хаш по имени Кублай.
Мвари прошелся вдоль погасшего экрана. Потеребил, как обычно, себя за рукава.
— Полуптица-полусобака. Хороший образ! Предлагаю «Семург» сделать официальным названием отряда.
Никто не возражал. Янычарам было все равно. Хашам понравился мистический подтекст: Семург — мифическая птица, охраняющая Дерево, на котором держится мир.
А Василий тоже увидел в названии "мистический смысл" — но другой. Он с опаской думал о том моменте, когда два отряда встретятся. Не окончится ли это их битвой — вечной битвой Птицы со Змеей?
Впрочем, к первой совместной акции это не имело отношения. Василий согласился с Мвари: сначала нужно посмотреть. Янычары тоже были согласны. И даже хаши, от которых Василий ожидал воинственного нетерпения, отнеслись к словам Мвари спокойно. Действительно: разведка — их основное ремесло.
Только Пурдзан негодовал. Василий был этому рад — перепалки с Пурдзаном отвлекали от тоскливых мыслей.
Через два дня на Новую Аравию доставили пленных, взятых отрядом «Тифон». У Ордена уже были пленные «призраки» — разговор с ними ничего не дал. А эти и вовсе молчали. Но Мвари хотел еще больше пленных. Он решил поселить их вместе в тесной камере и проследить, возникнут ли между пленниками какие-либо иерархические отношения — кто будет занимать лучшее место, а кто — у параши. Между любыми социальными существами должны возникнуть такие отношения. Впрочем, Мвари заранее предполагал, что между «призраками» никаких отношений не возникнет. Но ему был необходим корректный эксперимент.
Еще через неделю серые пески Кум-эль-Алла разошлись, выпуская на волю большой корабль — черный карак без опознавательных знаков, и сошлись вновь над замаскированной пусковой шахтой. Карак нес на борту шесть фелук-истребителей, много лучевого оружия и еще больше разведывательной аппаратуры. Отряд «Семург» отправился в свой первый поход.
Накануне Мвари получил сведения о вычислениях, проведенных специалистами византийцев. Из вычислений следовал точный прогноз: небольшой десант «призраков» на планете Айво. Услыхав об этом, Хафизулла удивился:
— Но ведь Айво пуста, как булыжник! Там никого, только руины.
Мвари развел руками.
— Тем более. Интересно, что нашим друзьям нужно от этих руин. «Тифон» уже в пути. И вам тоже пора.
При себе на Новой Аравии Мвари оставил пятнадцать янычар и столько же хашей — на случай полного провала акции. Еще он собирался оставить Пурдзана как эксперта по «призракам», но тот ни за что не хотел бросать своего курпана, да и Василий был против.
На овальном экране сиял желтоватый кружок — Айво, степная планета, нашпигованная археологическими ценностями. Ценности эти исследованы вдоль и поперек. Теперь на Айво пусто, последняя археологическая экспедиция покинула планету месяц назад. «Призраки», согласно рассчетам византийцев, должны появиться через два дня. Зачем? Может, археологи что-то проглядели? Или не на самой Айво, а рядом? Какие-нибудь осколки древних спутников. Эти, например…
Василий увидел россыпь мелких точек, скользивших через экран.
— Что это за дрянь?
Пурдзан сидел за стрелковым пультом и нервно стучал копытами по гладкому пластиковому полу.
— Дрянь и есть. Спутники, наверное.
— Слишком много. Прибавь, курпан-баши.
Василий прибавил увеличение — и обомлел. Тусклые металлические шары. «Булочки»? Не может быть!
Хафизулла, смотревший на экран через плечо Василия, присвистнул.
— Они, эмир?
— Странно… — пролепетал Василий.
"Булочки" начали перестраиваться для атаки. Василий ударил по кнопке тревоги. Через отсеки карака пронеслись пронзительные пульсирующие звуки сирены. Василий дернул на себя микрофон внутренней связи.
— Всем занять места для атаки в космосе. Внимание! Вражеские истребители!
Потом выключил микрофон и удивленно обернулся к Пурдзану:
— Два дня, Пур. Как же два дня? Рассчеты…
— Бумажки, курпан-баши, Мекрджалу слюни вытирать! Вот они!
Пурдзан вскочил со своего места. Василий уже начал маневр для стрельбы.
— Пур!..
— Я к фелукам. Они триеру на абордаж взяли — и нас возьмут. Их надо россыпью давить. Пошли фелуки, курпан-баши!
И Пурдзан скрылся в люке. Хафизулла, не дожидаясь команды, прыгнул в кресло стрелка. Василий снова дернул внутренний микрофон.
— Пурдзан, фелука номер один. Кублай, фелука номер два. Фарух — третья, Вольфгарм — четвертая, Чанг — пятая, Нейланд — шестая. Цель — истребители противника, прием — "дунганский веер". Командующий группой — Чанг. Готовность — тридцать секунд. Марш!
"Булочки" рассредоточились, окружая карак. Сейчас они начнут приближаться, и тут им навстречу выйдут фелуки… Уже вышли.
— Хаф, фелуки пройдут первый ряд этих штук, займутся вторым. Настройся на ближних и приготовься крутиться…
— Вы скомандовали веер, эмир? Но они снова сходятся.
Действительно, истребители «призраков» развернулись и стали собираться в компактную группу. Ударить по ним из карака сейчас было невозможно — между караком и «булочками» оказались фелуки. Василий включил связь с фелуками.
— Пятый! Чанг, сойди на дугу, мешаете стрелять!
Но «призраки», уловив маневр фелук, вновь оставили их между собой и караком. Внезапно они начали расходиться в стороны, образуя правильный круг. Фелуки открыли огонь. С карака тоже можно было открывать огонь, но тут Василий понял, что поздно. Круг замерцал розовым светом, метнулся к фелукам — и фелуки исчезли! В то же мгновение исчезли и «булочки». Остались только звезды — и желтый кружок Айво.
Пальцы Хафизуллы застыли над кнопками. Василия тоже на несколько мгновений сковал паралич. Наконец, он дотянулся до микрофона внутренней связи.
— Амир! Ты снял?
— Снял, — глухо ответил Амир из динамика — и закашлялся.
— Положение тревоги сохраняется. Мы потеряли фелуки. Истребители противника покинули поле боя. Думаю, рассчеты византийцев ошибочны. На планете нас ждут. Шайтанье дерьмо!
Айво на экране становилась все крупнее, расцвечиваясь пятнами континентов и белыми спиралями облаков. Василий задал координаты Объекта Бета-31. Там должна была высадиться Ольга со своим "Тифоном".
— Все стрелки, по местам. Остальным приготовиться к высадке через люки три, пять и шесть. Амир остается при камерах. Главное — снимать. И никаких пленных! Никаких! В византийских солдат не стрелять, только по «призракам». Пленных не брать!
— Почему?
Хафизула, оторвавшись от экрана, внимательно смотрел Василию в глаза. Василий ответил таким же внимательным взглядом.
— Не хочу, Хаф. Мы с Пурдзаном не так давно знакомы, но он был… Не хочу я брать пленных. И главное, нам бы сейчас самим в плен не загреметь.
Из динамика послышался голос Зигмунда Вельзе, пятидесятилетнего янычарского огуз-баши:
— Эмир, вы собираетесь принять бой?
Василий сплюнул. Он так и знал, что спесивый огузок обязательно в последнюю минуту начнет пререкаться. Но решил ответить вежливо — специально для старого янычара придав голосу характерную для хашишеев подчеркнуто мягкую интонацию.
— Византийцы ошиблись. Силы противника велики, и он уже здесь. Боюсь, нам не удастся отвертеться, Вельзе-ага. Если, конечно, мы собираемся выполнить задание. Мы на связи с шейхом, как вы знаете. Он получает результаты съемок. Даже полный провал даст свой положительный результат. Так. Всем! Входим в атмосферу.
Василий резко снизился над Объектом Гамма-33 и пошел почти над самой поверхностью к Объекту Бета-31. Там должен быть храм… Из-за дыма не видно… Дым! Вспышки! Было ясно, что идет бой. Вон цилиндрическая туша триеры бессмысленно плывет над вершиной храма — древнего осыпавшегося зиккурата. Лучи бьют снизу.
— Хаф, вычисли источники лучей. Есть? Передай остальным. Стрелкам приготовиться. Цели под поверхностью, примерные концы — в орудийном компьютере. Ждем… Ждем…
Василий свернул впево, чтобы зайти в зону боя со стороны огромного облака дыма. Черное тело карака взрезало мягкий дым, разметав его клочьями. Василий заорал в микрофон:
— Пли!!!
Чуть тряхнуло. Загорелся индикатор аварии — поврежден поплавок. Хафизулла, вцепившись в клавиатуру, лихорадочно корректировал рассчеты. Снова толчек, очень сильный. Еще два поплавка… Нет, больше. И по движкам задело.
Василий закинул данные из орудийного компьютера в навигационный и во время следующего захода поставил карак почти на ребро, прошмыгнув между основными лучами «призраков». Краем глаза он заметил, как вдали ярко взорвалась триера. Готов «Тифон», нет больше змеи, осталась только птица. Надолго ли?
Нет. Еще один толчек. От едкого света аварийных индикаторов щиплет глаза… Или это — дым? В рубке?!
Василий вывернул штурвал, чувствуя, что пора… Но неприятная картинка на экране не изменилась. Храм. Большой. Все больше. И все ближе. Трещины на каменных плитах. Какой-то рельеф — то ли змея, то ли рыба. Или почудилось…
Удар!!!
Не было больно. Не было ничего. То ли змея, то ли рыба проплыла мимо глаз и вдруг сказала человеческим голосом — очень знакомым:
— Ты что, турок, принял нас за "призраков"?
Василий открыл глаза. Небо. Он приподнялся на локтях — и увидел принцессу Ольгу. А чуть дальше, на щербатом каменном уступе, сидел Хафизулла и улыбался, наставив на Ольгу квадратное дуло своего бластера.
— Хафизулла, ты бывал на Земле Полифема?
— Разумеется, Гирей-эмир, обо мне даже в газетах писали.
Конечно! "Самый молодой генерал в истории обитаемой Вселенной!" Это сначала. А потом во всех газетах были статьи о "дерзком убийстве кидика" и несостоявшейся космической державе циклопов. Выходит, "самый молодой генерал" выполнял задание Ордена!
Василию было неловко командовать такими людьми. Он, конечно, получил временную должность Эмира уль-Джихад, но оставался в чине лейтенанта, и даже его позорного перевода в курпаны никто не отменял. Попавшие к нему в подчинение янычары, чином от капитана до огуз-баши, старались вести себя тактично, хотя между собой, чувствовал Василий, посмеивались.
С хашами оказалось проще. Для них подчинение Василию было лишь очередным выполнением воли Ордена и не представляло вообще никакой психологической проблемы. Тем более, что Василий им виделся героем: тот самый человек, который в одиночку отбился от «призраков»! Любые успешные действия в одиночку очень высоко котировались среди молодых хашишеев.
А Хафизулла просто смотрел Василию в рот. Василий не мог понять, каким образом он, лейтенант янычаров, может быть образцом для человека, победившего целую планету.
— Очень просто, эмир, — ответил Хафизулла, когда Василий, наконец, задал ему свой вопрос. — Дело не в опыте. Вон, ваши янычары кривятся. Но они — не более, чем элитные вояки. А Орден — мистическая организация.
— До сих пор?
— В этом сила Ордена. Наши видят: сквозь вас проходит дыхание Аллаха.
— Если честно, я бы не сказал…
— Конечно! Вы, эмир, и не должны ничего замечать. Вы плывете по течению, вы течения не видите. Но мы-то видим! Если вам трудно понять, что такое дыхание Аллаха, то называйте это интуицией, например. Просто дело в том, что любое ваше решение всегда окажется правильным. Даже самое глупое.
Василию стало не по себе. Свиные уши! Он-то знает, насколько далеко ему до Аллаха и Его дыхания. А теперь куча прекрасных ребят готова радостно сломать шею из-за любой его ошибки!
Хафизулла успокоил Василия:
— Мы, вообще-то, оставляем за собой право по-своему трактовать ваши решения, эмир.
Это, конечно, тоже было не слишком хорошо. Но времени что-то исправлять практически не оставалось. Прошло не больше месяца, когда Мвари показал бойцам запись интересного боя: гвардейская византийская галера против отряда «призраков». «Призраки» перебиты, двое взяты в плен.
— Специальный отряд «Тифон», — пояснил Мвари, — а руководит им подружка нашего эмира, принцесса Ольга. Следующую акцию мы проведем с ними вместе.
— Она от радости прямо «сертаки» спляшет! — ухмыльнулся Пурдзан.
— А мы от большого ума побежим у нее разрешения спрашивать! — в ответ ухмыльнулся Мвари. — Да на самом деле она и не узнает о нашем участии. Первая акция — целиком пассивная. Только посмотреть. Отснять. И анализировать. Будете парить над полем боя…
— Как птица Семург, — отозвался коренастый хаш по имени Кублай.
Мвари прошелся вдоль погасшего экрана. Потеребил, как обычно, себя за рукава.
— Полуптица-полусобака. Хороший образ! Предлагаю «Семург» сделать официальным названием отряда.
Никто не возражал. Янычарам было все равно. Хашам понравился мистический подтекст: Семург — мифическая птица, охраняющая Дерево, на котором держится мир.
А Василий тоже увидел в названии "мистический смысл" — но другой. Он с опаской думал о том моменте, когда два отряда встретятся. Не окончится ли это их битвой — вечной битвой Птицы со Змеей?
Впрочем, к первой совместной акции это не имело отношения. Василий согласился с Мвари: сначала нужно посмотреть. Янычары тоже были согласны. И даже хаши, от которых Василий ожидал воинственного нетерпения, отнеслись к словам Мвари спокойно. Действительно: разведка — их основное ремесло.
Только Пурдзан негодовал. Василий был этому рад — перепалки с Пурдзаном отвлекали от тоскливых мыслей.
Через два дня на Новую Аравию доставили пленных, взятых отрядом «Тифон». У Ордена уже были пленные «призраки» — разговор с ними ничего не дал. А эти и вовсе молчали. Но Мвари хотел еще больше пленных. Он решил поселить их вместе в тесной камере и проследить, возникнут ли между пленниками какие-либо иерархические отношения — кто будет занимать лучшее место, а кто — у параши. Между любыми социальными существами должны возникнуть такие отношения. Впрочем, Мвари заранее предполагал, что между «призраками» никаких отношений не возникнет. Но ему был необходим корректный эксперимент.
Еще через неделю серые пески Кум-эль-Алла разошлись, выпуская на волю большой корабль — черный карак без опознавательных знаков, и сошлись вновь над замаскированной пусковой шахтой. Карак нес на борту шесть фелук-истребителей, много лучевого оружия и еще больше разведывательной аппаратуры. Отряд «Семург» отправился в свой первый поход.
Накануне Мвари получил сведения о вычислениях, проведенных специалистами византийцев. Из вычислений следовал точный прогноз: небольшой десант «призраков» на планете Айво. Услыхав об этом, Хафизулла удивился:
— Но ведь Айво пуста, как булыжник! Там никого, только руины.
Мвари развел руками.
— Тем более. Интересно, что нашим друзьям нужно от этих руин. «Тифон» уже в пути. И вам тоже пора.
При себе на Новой Аравии Мвари оставил пятнадцать янычар и столько же хашей — на случай полного провала акции. Еще он собирался оставить Пурдзана как эксперта по «призракам», но тот ни за что не хотел бросать своего курпана, да и Василий был против.
На овальном экране сиял желтоватый кружок — Айво, степная планета, нашпигованная археологическими ценностями. Ценности эти исследованы вдоль и поперек. Теперь на Айво пусто, последняя археологическая экспедиция покинула планету месяц назад. «Призраки», согласно рассчетам византийцев, должны появиться через два дня. Зачем? Может, археологи что-то проглядели? Или не на самой Айво, а рядом? Какие-нибудь осколки древних спутников. Эти, например…
Василий увидел россыпь мелких точек, скользивших через экран.
— Что это за дрянь?
Пурдзан сидел за стрелковым пультом и нервно стучал копытами по гладкому пластиковому полу.
— Дрянь и есть. Спутники, наверное.
— Слишком много. Прибавь, курпан-баши.
Василий прибавил увеличение — и обомлел. Тусклые металлические шары. «Булочки»? Не может быть!
Хафизулла, смотревший на экран через плечо Василия, присвистнул.
— Они, эмир?
— Странно… — пролепетал Василий.
"Булочки" начали перестраиваться для атаки. Василий ударил по кнопке тревоги. Через отсеки карака пронеслись пронзительные пульсирующие звуки сирены. Василий дернул на себя микрофон внутренней связи.
— Всем занять места для атаки в космосе. Внимание! Вражеские истребители!
Потом выключил микрофон и удивленно обернулся к Пурдзану:
— Два дня, Пур. Как же два дня? Рассчеты…
— Бумажки, курпан-баши, Мекрджалу слюни вытирать! Вот они!
Пурдзан вскочил со своего места. Василий уже начал маневр для стрельбы.
— Пур!..
— Я к фелукам. Они триеру на абордаж взяли — и нас возьмут. Их надо россыпью давить. Пошли фелуки, курпан-баши!
И Пурдзан скрылся в люке. Хафизулла, не дожидаясь команды, прыгнул в кресло стрелка. Василий снова дернул внутренний микрофон.
— Пурдзан, фелука номер один. Кублай, фелука номер два. Фарух — третья, Вольфгарм — четвертая, Чанг — пятая, Нейланд — шестая. Цель — истребители противника, прием — "дунганский веер". Командующий группой — Чанг. Готовность — тридцать секунд. Марш!
"Булочки" рассредоточились, окружая карак. Сейчас они начнут приближаться, и тут им навстречу выйдут фелуки… Уже вышли.
— Хаф, фелуки пройдут первый ряд этих штук, займутся вторым. Настройся на ближних и приготовься крутиться…
— Вы скомандовали веер, эмир? Но они снова сходятся.
Действительно, истребители «призраков» развернулись и стали собираться в компактную группу. Ударить по ним из карака сейчас было невозможно — между караком и «булочками» оказались фелуки. Василий включил связь с фелуками.
— Пятый! Чанг, сойди на дугу, мешаете стрелять!
Но «призраки», уловив маневр фелук, вновь оставили их между собой и караком. Внезапно они начали расходиться в стороны, образуя правильный круг. Фелуки открыли огонь. С карака тоже можно было открывать огонь, но тут Василий понял, что поздно. Круг замерцал розовым светом, метнулся к фелукам — и фелуки исчезли! В то же мгновение исчезли и «булочки». Остались только звезды — и желтый кружок Айво.
Пальцы Хафизуллы застыли над кнопками. Василия тоже на несколько мгновений сковал паралич. Наконец, он дотянулся до микрофона внутренней связи.
— Амир! Ты снял?
— Снял, — глухо ответил Амир из динамика — и закашлялся.
— Положение тревоги сохраняется. Мы потеряли фелуки. Истребители противника покинули поле боя. Думаю, рассчеты византийцев ошибочны. На планете нас ждут. Шайтанье дерьмо!
Айво на экране становилась все крупнее, расцвечиваясь пятнами континентов и белыми спиралями облаков. Василий задал координаты Объекта Бета-31. Там должна была высадиться Ольга со своим "Тифоном".
— Все стрелки, по местам. Остальным приготовиться к высадке через люки три, пять и шесть. Амир остается при камерах. Главное — снимать. И никаких пленных! Никаких! В византийских солдат не стрелять, только по «призракам». Пленных не брать!
— Почему?
Хафизула, оторвавшись от экрана, внимательно смотрел Василию в глаза. Василий ответил таким же внимательным взглядом.
— Не хочу, Хаф. Мы с Пурдзаном не так давно знакомы, но он был… Не хочу я брать пленных. И главное, нам бы сейчас самим в плен не загреметь.
Из динамика послышался голос Зигмунда Вельзе, пятидесятилетнего янычарского огуз-баши:
— Эмир, вы собираетесь принять бой?
Василий сплюнул. Он так и знал, что спесивый огузок обязательно в последнюю минуту начнет пререкаться. Но решил ответить вежливо — специально для старого янычара придав голосу характерную для хашишеев подчеркнуто мягкую интонацию.
— Византийцы ошиблись. Силы противника велики, и он уже здесь. Боюсь, нам не удастся отвертеться, Вельзе-ага. Если, конечно, мы собираемся выполнить задание. Мы на связи с шейхом, как вы знаете. Он получает результаты съемок. Даже полный провал даст свой положительный результат. Так. Всем! Входим в атмосферу.
Василий резко снизился над Объектом Гамма-33 и пошел почти над самой поверхностью к Объекту Бета-31. Там должен быть храм… Из-за дыма не видно… Дым! Вспышки! Было ясно, что идет бой. Вон цилиндрическая туша триеры бессмысленно плывет над вершиной храма — древнего осыпавшегося зиккурата. Лучи бьют снизу.
— Хаф, вычисли источники лучей. Есть? Передай остальным. Стрелкам приготовиться. Цели под поверхностью, примерные концы — в орудийном компьютере. Ждем… Ждем…
Василий свернул впево, чтобы зайти в зону боя со стороны огромного облака дыма. Черное тело карака взрезало мягкий дым, разметав его клочьями. Василий заорал в микрофон:
— Пли!!!
Чуть тряхнуло. Загорелся индикатор аварии — поврежден поплавок. Хафизулла, вцепившись в клавиатуру, лихорадочно корректировал рассчеты. Снова толчек, очень сильный. Еще два поплавка… Нет, больше. И по движкам задело.
Василий закинул данные из орудийного компьютера в навигационный и во время следующего захода поставил карак почти на ребро, прошмыгнув между основными лучами «призраков». Краем глаза он заметил, как вдали ярко взорвалась триера. Готов «Тифон», нет больше змеи, осталась только птица. Надолго ли?
Нет. Еще один толчек. От едкого света аварийных индикаторов щиплет глаза… Или это — дым? В рубке?!
Василий вывернул штурвал, чувствуя, что пора… Но неприятная картинка на экране не изменилась. Храм. Большой. Все больше. И все ближе. Трещины на каменных плитах. Какой-то рельеф — то ли змея, то ли рыба. Или почудилось…
Удар!!!
Не было больно. Не было ничего. То ли змея, то ли рыба проплыла мимо глаз и вдруг сказала человеческим голосом — очень знакомым:
— Ты что, турок, принял нас за "призраков"?
Василий открыл глаза. Небо. Он приподнялся на локтях — и увидел принцессу Ольгу. А чуть дальше, на щербатом каменном уступе, сидел Хафизулла и улыбался, наставив на Ольгу квадратное дуло своего бластера.
Глава 1
Зачем Император Византии Константин Двадцать Второй сделал свою незаконорожденную дочь официальной наследницей? Этот поступок Императора, подобно многим другим его поступкам, остался непонятен как подданным, так и самому Императору. Скорее всего, дело было в любви.
Мать Ольги, новгородская мещанка Любава Сорокина, росла без родителей, в доме у своего дяди-аптекаря. Ждала ее спокойная размеренная жизнь среди чинных новгородцев, которые даже с ума сходят только по расписанию — раз в год, на Масленицу. Когда Любаве минуло шестнадцать, к ней начали свататься. Аптека стояла у самого выхода на центральную площадь, заходили в аптеку в основном служилые люди. Они и сватались.
Дядя ничего плохого не видел в том, чтобы породниться со стрельцом, а то и с опричником. Особенно он привечал опричного сотника Горыню Турьина. Горыня и Любаве нравился — но больше не за ласковые серые глаза и пышные серые усы под цвет глаз, а также не за то, что для чина своего Горыня был весьма молод — двадцать семь лет всего. Горыня покорил Любаву своими байками. До опричной службы Горыня успел побывать и у турок, и у греков, и даже в Южной Африке. А начал он в Литовском Княжестве, куда сбежал из дома еще подростком. Там он стал уличным воришкой, потом попал на работу к Светольдасу Кривому, содержателю бани в Дульгиненкае. Работа ему нравилась в первую очередь бесплатным пивом — пей, сколько влезет, только не пьяней, пока работаешь. Горыня и не пьянел. Он шустро бегал со своей бочкой на колесиках из зала в зал, лил золотую пенную жижу в деревянные кружки, плескал, если просили, квасом на камни. Банные девочки любили Горыню за то, что он к ним не приставал, понимал, что для них любовь — всегда работа и не всегда радость. Клиентам Горыня тоже нравился, особенно гигантскому старому сатиру по имени Радзанган. Может, сатир был и не слишком стар, но сед с ног до головы и девочками не интересовался. Это, на самом деле, было понятно: сатиры даже у себя дома весьма целомудренны, а человеческие женщины им и вовсе противны из-за отсутствия копыт на ногах.
Радзанган являлся в баню по пятницам, часа четыре проводил в тренажерном зале, потом Горыня делал ему массаж и слушал истории из жизни контрабандистов. Кончились эти истории тем, что сатир однажды взял Горыню с собой.
Три года провел Горыня в компании веселых сатиров. Его научили драться, водить вертолет и относиться к женщинам как к товару, о котором следует хорошенько заботиться. Черных пугливых женщин брали на рынке в Тсонге, вертолетом переправляли через границу в византийскую Африку, где уже были готовы все документы — Радзанган печатал их в собственной типографии где-то на Приапе. Дальше девушки ехали поездом, как приличные дамы, в центр Империи, в Александрию, где их оптом забирал потный толстячок Петепра. А уже из дома Петепры, получив необходимое воспитание и обучившись языкам, девушки разлетались по всей Земле, в том числе могли оказаться и в банях Кривого Светольдаса.
К концу третьего года такой работы Горыне захотелось приключений, и Радзанган согласился взять его на Приап. Юноше исполнилось восемнадцать лет, каждый его кулак был величиной с голову ребенка, а ногами, обутыми в высокие новгородские сапоги, он мог орудовать не хуже, чем отставной дир-зигун Нуруллай — своими копытами. Нуруллай, тренировавший контрабандистов, гордился молодым учеником и обучал его не только стандартным солдатским приемам, но и всяким штуковинам типа удара двумя пальцами «кре-корх», которому сам научился в детстве у одного треуха.
Поэтому Радзанган не тратил времени на раздумья, когда брал Горыню на серьезное дело. Помимо боевых искусств юноша освоил языки — греческий, турецкий и Рджалсан. Тонкости коммерции ему не давались, но это даже к лучшему: прекрасный охранник, который никогда не станет претендовать на твое место. Горыня и не претендовал ни на что, кроме приключений.
Приключения ему выпали, правда, не самые веселые. С Приапа Радзанган вез груз хрусталя на Землю Св. Тиресия. Этот рейс Радзанган делал регулярно раз в полтора года, когда через зону пограничного патрулирования проходила комета Карпелика. Трюк с кометой придумал еще отец Радзангана, тоже потомственный контрабандист. Пристроившись к комете на орбиту, флотилия контрабандистов беспрепятственно проходила мимо патрулей…
Но именно сейчас все получилось иначе. На орбите кометы крутились корабли конфедератского патруля. Кто решился стукнуть на Радзангана, Горыня так и не узнал. В бою с патрулем его ранило, когда под грузовым отсеком, который он охранял, взорвался генератор. Последнее, что запомнил Горыня — это свет, вспыхнувший где-то внизу и красиво преломившийся в хрустальной глыбе. А потом прямо в лицо полетели блестящие осколки.
Очнулся Горыня в тюремном госпитале на Приапе. На ноги его поставили очень быстро, но только для того, чтобы прогнать в камеру. А в камере ему повезло. Конечно, это было своеобразное везение. Складывалось оно из двух обстоятельств. Во-первых, Горыня чем-то сразу не понравился остальным заключенным, сатирам с грязной клочковатой шерстью, сидевшим за воровство или не слишком крупный грабеж. Всей этой шпане преуспевающий Радзанган был, конечно, не по зубам, а вот мальчика из его команды, да еще и мягконогого, следовало поучить.
Но поучить «мальчика» оказалось нечему — самому крупному сатиру Горыня мгновенно вырвал левый глаз ударом «кре-корх», еще двоим сломал ребра, а остальных, испуганно блеявших, заставил играть в чехарду и развлекался этим зрелищем целый час. А потом лег спать на самой лучшей койке, скинув с нее предварительно чьи-то вещи.
Ночью сокамерники попытались придушить спящего Горыню, но три года работы в охране не прошли даром. Еще даже толком не проснувшись, Горыня снова сломал чьи-то ребра и вырвал чей-то глаз.
Сокамерники решили, что наступили для них черные дни. Но они ошиблись. Дело в том, что в камере Горыни находилось редкое для приапских тюрем оборудование — телеглазок. Изображение из камеры передавалось на пост дежурному, а тот вел запись. Записи горыниных драк показали начальнику тюрьмы — просто для смеху, а тот решил выслужиться и отнес кассету местному унтербею янычаров.
Вот так Горыня в составе штрафного десанта отправился охранять Гогенштауфен-юрт, колонию конфедератов на Килкамжаре, планете удильщиков. Удильщиков из племен Тарда и Келаба Горыня встречал в Новгороде во время Масленицы, но то все были «желтые» удильщики, считавшиеся цивилизованными. Их большие тела, действительно канареечно-желтого цвета, были прикрыты искусно расшитыми плащами из тончайшей материи, а на хоботах блестели богатые браслеты.
Колония же Гогенштауфен-юрт располагалась на территории племен Са-Паси и Са-Нокра. Это уже были «синие» удильщики, дикие и злобные.
Дикими и злобными «синих» удильщиков рисовала специально предназначенная для охранников пропаганда — чтобы охрана не сдавалась в плен. Но Горыня решил рискнуть.
Ночью он ушел с поста в джунгли. Рассчет его был прост и глубоко неверен. Горыня думал, что если он повстречает дикарей и голыми руками победит какого-нибудь самого крутого воина, то, возможно, снискает всеобщее уважение и сможет как-нибудь выбраться с этой влажной планеты. На климат ему, впрочем, было наплевать, но очень уж не хотелось служить в штрафном десанте: командир орет, руки распускает, а если глаз ему, к примеру, вырвать — можно под расстрел угодить.
Несправедливо. Неправильно. Бежать надо.
Дикарей Горыня действительно повстречал и действительно устроил с ними отличную драку. Но очень удивился, когда мощный синий детина, в полтора раза выше и толще Горыни, занес железную дубину, а потом вдруг опустил, задрал свой нос-хобот длиною в локоть и принялся трубить. Горыня знал, что удильщики так смеются, но не понял, чего смешного в нормальной драке.
А удильщик перестал смеяться и обратился к Горыне по-турецки, почти без акцента:
— Ты извини, безносый, но ты дерешься, как козел. Это все равно… Сейчас, вспомню, какие у вас есть животные…
— Зачем?
— Чтобы ты понял. Во: все равно, что свинью встретить, которая кукарекает, или петуха, который хрюкает. Ничего, не обижайся. Ты из десанта сбег?
— Да.
— Работа нужна? В армии Гедиминаса?
— Наемники? А сколько…
— А тебе не все равно?
— Пожалуй.
В качестве наемника Горыня целый год охранял соседнюю колонию, основанную греками. В колонию регулярно присылали заключенных. Горыня присматривался к ним, отбирал самых сильных, устраивал им побег и сдавал на руки Тарипабе, тому самому удильщику, благодаря которому сам сделался наемником. А заключенных списывал по графе "погибли в джунглях".
Вначале Горыня не задумывался над тем, где служат наемники Гедиминаса, бывшие раньше византийскими заключенными. Конфедерация, насколько он знал, не пользуется наемными войсками. В Империю их служить не пошлешь. А куда?
— Есть куча мест, — ответил Тарипаба, когда Горыня, наконец, задал этот вопрос. Они обмывали очередную сделку, сидя на поляне среди шалашей. В руках они держали долбленые изнутри гнезда лесной осы, заполненные молочным отваром корня Цир-Цир, и тянули веселящий коктейль через толстые соломинки.
— Есть куча мест, — звонко рыгнув, повторил Тарипаба, — я сам, пока не надоело, воевал у циклопов. Они друг с другом воюют, в основном… Да и на Земле даже есть, где. Новгород, например.
— Как!..
Уже через неделю Горыня летел домой, лелея под мышкой увесистый сундучок с платиновыми слитками — навар с вербовочного бизнеса. Голова болела от молока с Цир-Циром — Тарипаба устроил знатную отходную пьянку.
Дома Горыня с удивлением обнаружил, что вся регулярная армия Новгородского Княжества состоит из одного полка наемников. Да и тем, собственно, делать нечего.
Но Горыне хотелось что-нибудь делать. Сунув, кому следует, пару платиновых слитков, он перешел из наемников в опричники и через несколько лет дослужился до сотника.
— А опричный сотник — это не у палат в карауле торчать. Я, правда, в Третьей тысяче, в охране, но это только говорится — охрана. Бывают очень интересные дела.
Горыня подкрутил ус. Любава подлила ему чаю. Они сидели в комнатке над аптекой, и Горыня нес очередную байку про свою службу в Армии Гедиминаса а потом в Тайном Приказе. Может, он и врет, думала Любава, но врет интересно. А то, что он — опричный сотник, чистая правда.
Горыня хлебнул чаю, откусил пряника и вдруг уставился через стол прямо Любаве в глаза.
— Вы что? — смутилась Любава.
Горыня молчал. А потом сказал тихо:
— Увезу я тебя. В Империю. Поедем? В Константинополь. Я кой-чего передам кой-кому в тамошней Тайной Службе, а кой-чего другое оттуда назад сюда повезу. Поехали? Вернемся как раз к весне, тут и поженимся.
Вот так опричный сотник Горыня Турьин и умыкнул Любаву из дома дяди, Велимира Велимировича Кротова. Горыня думал, что обманул дурака аптекаря. Но Велимир Кротов, один из Пяти Старцев, гениальный аналитик, заранее знал, что случится с Горыней и, главное, с Любавой.
Константинополь не разочаровал Любаву. Мало того, ей почему-то казалось, что это ее родной город. Черные стеклянные небоскребы вперемежку с античными развалинами и дворцами времен Крестовых походов, вечные парусники на Босфоре и вечные праздники, в радостную гущу которых утащил ее Горыня — возможно, все это ей снилось в детстве.
Аптекарь потирал руки, считывая с экрана монитора компьютерную почту. Симпосионы в дорогих отелях, морские прогулки с детьми высших чиновников, кутежи в Диониссионе — Горыня вовсю тратил командировочное жалованье, вводя Любаву в константинопольский полусвет.
Мать Ольги, новгородская мещанка Любава Сорокина, росла без родителей, в доме у своего дяди-аптекаря. Ждала ее спокойная размеренная жизнь среди чинных новгородцев, которые даже с ума сходят только по расписанию — раз в год, на Масленицу. Когда Любаве минуло шестнадцать, к ней начали свататься. Аптека стояла у самого выхода на центральную площадь, заходили в аптеку в основном служилые люди. Они и сватались.
Дядя ничего плохого не видел в том, чтобы породниться со стрельцом, а то и с опричником. Особенно он привечал опричного сотника Горыню Турьина. Горыня и Любаве нравился — но больше не за ласковые серые глаза и пышные серые усы под цвет глаз, а также не за то, что для чина своего Горыня был весьма молод — двадцать семь лет всего. Горыня покорил Любаву своими байками. До опричной службы Горыня успел побывать и у турок, и у греков, и даже в Южной Африке. А начал он в Литовском Княжестве, куда сбежал из дома еще подростком. Там он стал уличным воришкой, потом попал на работу к Светольдасу Кривому, содержателю бани в Дульгиненкае. Работа ему нравилась в первую очередь бесплатным пивом — пей, сколько влезет, только не пьяней, пока работаешь. Горыня и не пьянел. Он шустро бегал со своей бочкой на колесиках из зала в зал, лил золотую пенную жижу в деревянные кружки, плескал, если просили, квасом на камни. Банные девочки любили Горыню за то, что он к ним не приставал, понимал, что для них любовь — всегда работа и не всегда радость. Клиентам Горыня тоже нравился, особенно гигантскому старому сатиру по имени Радзанган. Может, сатир был и не слишком стар, но сед с ног до головы и девочками не интересовался. Это, на самом деле, было понятно: сатиры даже у себя дома весьма целомудренны, а человеческие женщины им и вовсе противны из-за отсутствия копыт на ногах.
Радзанган являлся в баню по пятницам, часа четыре проводил в тренажерном зале, потом Горыня делал ему массаж и слушал истории из жизни контрабандистов. Кончились эти истории тем, что сатир однажды взял Горыню с собой.
Три года провел Горыня в компании веселых сатиров. Его научили драться, водить вертолет и относиться к женщинам как к товару, о котором следует хорошенько заботиться. Черных пугливых женщин брали на рынке в Тсонге, вертолетом переправляли через границу в византийскую Африку, где уже были готовы все документы — Радзанган печатал их в собственной типографии где-то на Приапе. Дальше девушки ехали поездом, как приличные дамы, в центр Империи, в Александрию, где их оптом забирал потный толстячок Петепра. А уже из дома Петепры, получив необходимое воспитание и обучившись языкам, девушки разлетались по всей Земле, в том числе могли оказаться и в банях Кривого Светольдаса.
К концу третьего года такой работы Горыне захотелось приключений, и Радзанган согласился взять его на Приап. Юноше исполнилось восемнадцать лет, каждый его кулак был величиной с голову ребенка, а ногами, обутыми в высокие новгородские сапоги, он мог орудовать не хуже, чем отставной дир-зигун Нуруллай — своими копытами. Нуруллай, тренировавший контрабандистов, гордился молодым учеником и обучал его не только стандартным солдатским приемам, но и всяким штуковинам типа удара двумя пальцами «кре-корх», которому сам научился в детстве у одного треуха.
Поэтому Радзанган не тратил времени на раздумья, когда брал Горыню на серьезное дело. Помимо боевых искусств юноша освоил языки — греческий, турецкий и Рджалсан. Тонкости коммерции ему не давались, но это даже к лучшему: прекрасный охранник, который никогда не станет претендовать на твое место. Горыня и не претендовал ни на что, кроме приключений.
Приключения ему выпали, правда, не самые веселые. С Приапа Радзанган вез груз хрусталя на Землю Св. Тиресия. Этот рейс Радзанган делал регулярно раз в полтора года, когда через зону пограничного патрулирования проходила комета Карпелика. Трюк с кометой придумал еще отец Радзангана, тоже потомственный контрабандист. Пристроившись к комете на орбиту, флотилия контрабандистов беспрепятственно проходила мимо патрулей…
Но именно сейчас все получилось иначе. На орбите кометы крутились корабли конфедератского патруля. Кто решился стукнуть на Радзангана, Горыня так и не узнал. В бою с патрулем его ранило, когда под грузовым отсеком, который он охранял, взорвался генератор. Последнее, что запомнил Горыня — это свет, вспыхнувший где-то внизу и красиво преломившийся в хрустальной глыбе. А потом прямо в лицо полетели блестящие осколки.
Очнулся Горыня в тюремном госпитале на Приапе. На ноги его поставили очень быстро, но только для того, чтобы прогнать в камеру. А в камере ему повезло. Конечно, это было своеобразное везение. Складывалось оно из двух обстоятельств. Во-первых, Горыня чем-то сразу не понравился остальным заключенным, сатирам с грязной клочковатой шерстью, сидевшим за воровство или не слишком крупный грабеж. Всей этой шпане преуспевающий Радзанган был, конечно, не по зубам, а вот мальчика из его команды, да еще и мягконогого, следовало поучить.
Но поучить «мальчика» оказалось нечему — самому крупному сатиру Горыня мгновенно вырвал левый глаз ударом «кре-корх», еще двоим сломал ребра, а остальных, испуганно блеявших, заставил играть в чехарду и развлекался этим зрелищем целый час. А потом лег спать на самой лучшей койке, скинув с нее предварительно чьи-то вещи.
Ночью сокамерники попытались придушить спящего Горыню, но три года работы в охране не прошли даром. Еще даже толком не проснувшись, Горыня снова сломал чьи-то ребра и вырвал чей-то глаз.
Сокамерники решили, что наступили для них черные дни. Но они ошиблись. Дело в том, что в камере Горыни находилось редкое для приапских тюрем оборудование — телеглазок. Изображение из камеры передавалось на пост дежурному, а тот вел запись. Записи горыниных драк показали начальнику тюрьмы — просто для смеху, а тот решил выслужиться и отнес кассету местному унтербею янычаров.
Вот так Горыня в составе штрафного десанта отправился охранять Гогенштауфен-юрт, колонию конфедератов на Килкамжаре, планете удильщиков. Удильщиков из племен Тарда и Келаба Горыня встречал в Новгороде во время Масленицы, но то все были «желтые» удильщики, считавшиеся цивилизованными. Их большие тела, действительно канареечно-желтого цвета, были прикрыты искусно расшитыми плащами из тончайшей материи, а на хоботах блестели богатые браслеты.
Колония же Гогенштауфен-юрт располагалась на территории племен Са-Паси и Са-Нокра. Это уже были «синие» удильщики, дикие и злобные.
Дикими и злобными «синих» удильщиков рисовала специально предназначенная для охранников пропаганда — чтобы охрана не сдавалась в плен. Но Горыня решил рискнуть.
Ночью он ушел с поста в джунгли. Рассчет его был прост и глубоко неверен. Горыня думал, что если он повстречает дикарей и голыми руками победит какого-нибудь самого крутого воина, то, возможно, снискает всеобщее уважение и сможет как-нибудь выбраться с этой влажной планеты. На климат ему, впрочем, было наплевать, но очень уж не хотелось служить в штрафном десанте: командир орет, руки распускает, а если глаз ему, к примеру, вырвать — можно под расстрел угодить.
Несправедливо. Неправильно. Бежать надо.
Дикарей Горыня действительно повстречал и действительно устроил с ними отличную драку. Но очень удивился, когда мощный синий детина, в полтора раза выше и толще Горыни, занес железную дубину, а потом вдруг опустил, задрал свой нос-хобот длиною в локоть и принялся трубить. Горыня знал, что удильщики так смеются, но не понял, чего смешного в нормальной драке.
А удильщик перестал смеяться и обратился к Горыне по-турецки, почти без акцента:
— Ты извини, безносый, но ты дерешься, как козел. Это все равно… Сейчас, вспомню, какие у вас есть животные…
— Зачем?
— Чтобы ты понял. Во: все равно, что свинью встретить, которая кукарекает, или петуха, который хрюкает. Ничего, не обижайся. Ты из десанта сбег?
— Да.
— Работа нужна? В армии Гедиминаса?
— Наемники? А сколько…
— А тебе не все равно?
— Пожалуй.
В качестве наемника Горыня целый год охранял соседнюю колонию, основанную греками. В колонию регулярно присылали заключенных. Горыня присматривался к ним, отбирал самых сильных, устраивал им побег и сдавал на руки Тарипабе, тому самому удильщику, благодаря которому сам сделался наемником. А заключенных списывал по графе "погибли в джунглях".
Вначале Горыня не задумывался над тем, где служат наемники Гедиминаса, бывшие раньше византийскими заключенными. Конфедерация, насколько он знал, не пользуется наемными войсками. В Империю их служить не пошлешь. А куда?
— Есть куча мест, — ответил Тарипаба, когда Горыня, наконец, задал этот вопрос. Они обмывали очередную сделку, сидя на поляне среди шалашей. В руках они держали долбленые изнутри гнезда лесной осы, заполненные молочным отваром корня Цир-Цир, и тянули веселящий коктейль через толстые соломинки.
— Есть куча мест, — звонко рыгнув, повторил Тарипаба, — я сам, пока не надоело, воевал у циклопов. Они друг с другом воюют, в основном… Да и на Земле даже есть, где. Новгород, например.
— Как!..
Уже через неделю Горыня летел домой, лелея под мышкой увесистый сундучок с платиновыми слитками — навар с вербовочного бизнеса. Голова болела от молока с Цир-Циром — Тарипаба устроил знатную отходную пьянку.
Дома Горыня с удивлением обнаружил, что вся регулярная армия Новгородского Княжества состоит из одного полка наемников. Да и тем, собственно, делать нечего.
Но Горыне хотелось что-нибудь делать. Сунув, кому следует, пару платиновых слитков, он перешел из наемников в опричники и через несколько лет дослужился до сотника.
— А опричный сотник — это не у палат в карауле торчать. Я, правда, в Третьей тысяче, в охране, но это только говорится — охрана. Бывают очень интересные дела.
Горыня подкрутил ус. Любава подлила ему чаю. Они сидели в комнатке над аптекой, и Горыня нес очередную байку про свою службу в Армии Гедиминаса а потом в Тайном Приказе. Может, он и врет, думала Любава, но врет интересно. А то, что он — опричный сотник, чистая правда.
Горыня хлебнул чаю, откусил пряника и вдруг уставился через стол прямо Любаве в глаза.
— Вы что? — смутилась Любава.
Горыня молчал. А потом сказал тихо:
— Увезу я тебя. В Империю. Поедем? В Константинополь. Я кой-чего передам кой-кому в тамошней Тайной Службе, а кой-чего другое оттуда назад сюда повезу. Поехали? Вернемся как раз к весне, тут и поженимся.
Вот так опричный сотник Горыня Турьин и умыкнул Любаву из дома дяди, Велимира Велимировича Кротова. Горыня думал, что обманул дурака аптекаря. Но Велимир Кротов, один из Пяти Старцев, гениальный аналитик, заранее знал, что случится с Горыней и, главное, с Любавой.
Константинополь не разочаровал Любаву. Мало того, ей почему-то казалось, что это ее родной город. Черные стеклянные небоскребы вперемежку с античными развалинами и дворцами времен Крестовых походов, вечные парусники на Босфоре и вечные праздники, в радостную гущу которых утащил ее Горыня — возможно, все это ей снилось в детстве.
Аптекарь потирал руки, считывая с экрана монитора компьютерную почту. Симпосионы в дорогих отелях, морские прогулки с детьми высших чиновников, кутежи в Диониссионе — Горыня вовсю тратил командировочное жалованье, вводя Любаву в константинопольский полусвет.