Якимец Кирилл. Отряд "Омега"

   Ольга придвинулась к нему вплотную. Несмотря на три дня непрерывной работы от ее тела пахло чем-то очень свежим… Василий не знал, какое придумать сравнение. Пахло свежим женским телом, прекрасным и сильным.
   Ольга обвила его шею руками и поцеловала в губы.
   — Только ты не удивляйся… — прошептала она, — я все еще девственница.
   — Как!.. — начал Василий, но осекся. Наверное, Ольга была тогда в шоке и все забыла.
   "Только ты сама не удивляйся," — грустно подумал он и вспомнил те ужасные минуты, когда в последний раз видел Ольгу обнаженной. Сам он стоял, опутанный колючей проволокой, в каюте на тюремном корабле Мин-хана. А обнаженная Ольга лежала на койке. Она была без сознания.

Глава 3

   Испытания переоборудованного шлема Искандера проходили в том же старом ангаре, где все это время хранился шлем. Времени ушло много — три недели на изготовление и еще столько же — на зарядку аккумулятора. Василий и Ольга каждый день подгоняли Володю, вроде даже — злились, но на самом деле были рады своему счастью.
   Но вот настал тот самый день, когда снаружи на шлеме Искандера укрепили последнюю ракетную установку, а внутри, в специальный паз, устроенный возле кушетки, вставили заряженный аккумулятор.
   Ольга встала за пульт и пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера. Силами Бориса простенький местный компьютер удалось приспособить для управления самодельной шлюпкой.
   Шлем оторвался от пола ангара и, задев один раз рогом за стену, сделал круг. Чуть повисел и медленно опустился.
   Володя присвистнул. Тимур протер очки. И тоже присвистнул.
   — Мы, честно говоря, не верили. Работяги и вовсе решили, что вы — психи. А оно — летает!
   Ольга еще несколько раз поднимала неловкий аппарат, проверяла скорость разворотов на месте. Наконец, она решила, что для самоделки — вполне нормально.
   — Чертежи вернули?
   Тимур сходил к своей машине и принес чертежи. Ольга скомкала их, сложила на полу.
   — Огня дайте.
   — Но… Ладно.
   Володя поднес к чертежам зажигалку.
   — И если копии остались, советую найти и уничтожить, — сказал Борис, — вам, ребята, это так и так не достанется. Наскочит всякая шушера, вояки с ментами, жить не дадут. Вот золото — оно у кого в сундуке хранится, тому и принадлежит. Ладно. Пора грузиться… Девченки, вы так прямо в этом и полетите?
   Три девушки стояли, потупившись. На них была местная одежда — короткие узкие черные платьица.
   Татьяна молча помотала головой.
   — Мы здесь… Можно? Здесь хорошо… — сказала Резеда.
   Хафизулла подбежал к ним. Лицо его было грустным и удивленным.
   — Вы… Не с нами?
   — Хаф. Прости, — ответила Гюльчачай и поцеловала Хафизуллу в щеку. В другую щеку его поцеловала Татьяна, а низенькая Резеда встала на цыпочки и поцеловала в губы.
   Тут раздался крик Ольги:
   — Сюда! Василий, Борис! Глядите.
   Ольга стояла у входа в аппарат, у нее в руках была Лира Орфея.
   — Кто-нибудь, войдите внутрь, поглядите на стены.
   Василий вошел.
   — Рыбки на стенах, как обычно.
   — Не совсем.
   Ольга, не выпуская Лиры из рук, тоже вошла внутрь.
   И рыбки поползли! Сначала казалось, что рыбки движутся беспорядочно, но вскоре все они выстроились в прямую линию, точнее — в круг, опоясывающий все внутреннее пространство аппарата.
   — Лира, — уверенно сказала Ольга.
   Вошел Борис. Ему Ольга тоже продемонстрировала странный эффект. Борис попросил повторить. Несколько раз Ольга выходила и заходила. Когда она снова хотела выйти, Борис ее остановил.
   — У меня банальная идея. Просто так. Поднеси балалайку к алтарю.
   Ольга поднесла. И рыбки наползли друг на друга, сжались… Теперь вдоль стены тянулась тонкая черная полоса.
   — Покажи.
   Борис взял Лиру из рук Ольги. Осмотрел со всех сторон. Потом провел ладонью по пазам на верхней части клетки, укрепленной на алтаре.
   И вдруг установил Лиру в эти пазы!
   — Смотри! Подошло. Только что это?
   — Не знаю. Я даже не разглядывала папину игрушку как следует. Может, на ней что-нибудь мелко написано, нарисовано…
   Ольга склонилась над Лирой.
   — Нет, гладкая.
   — Наклонись еще раз… — пробормотал Борис.
   — Зачем?..
   — Наклонись!
   Ольга наклонилась, прикоснувшись лбом к одному из щупалец медного кальмара.
   — Есть! — Борис даже засмеялся, — Есть! Так. Думай о родине. Ладно, думай о любом месте, только не о том, где мы сейчас… Думаешь?
   — Я…
   — Вижу. Думаешь. Вась, ты видишь?
   И Василий увидел. Снова рыбки поползли по стенам аппарата, складываясь в какую-то картину. Замерли…
   — О другом месте думай… Хорошо.
   Рыбки поменяли положение, сложившись в другую картину.
   — Все, Оль, спасибо. Мы с Васей теперь знаем, как этой шапкой управлять. Суешь башку в кальмара, думаешь, куда хочешь попасть. И жми на газ. Почти как вручную. Приложил лоб к улитке — и вперед.
   — А зачем тогда вся эта механика? — спросила Ольга, но сразу поняла, зачем.
   — Да, улитку-то при этом с собой прихватить хочется. Что ж, это рычажки. На стене, из рыбок — карта. Но мы не умеем ее читать.
   Борис пожал плечами.
   — Поступай как просто с улиткой… Ага!
   И он внезапно выскочил наружу.
   Василий задумчиво потер подбородок.
   — Как просто с улиткой не выйдет. Нам надо в Блидинг. Никто из нас там раньше не был…
   Тут вернулся Борис. В руках у него было что-то блестящее, круглое…
   Мозг Комнина.
   — Вот он! — Борис криво улыбнулся, — он не только был в Блидинге. Он и сейчас там.
   Снаружи послышались быстрые шаги. Появилось испуганное лицо Тимура.
   — Поднимайте свою бандуру и улетайте! Живо! Там на улице — менты с солдатами, все сюда бегут.
   Борис длинно выругался.
   — Поймали, суки! Вась, зови Хафа, хватит ему там со своим гаремом прощаться.
   Василий хотел что-то сказать на прощанье Тимуру с Володей, но те только замахали руками:
   — Некогда! Некогда! Мы сейчас откроем ворота, а вы…
   — Не надо ничего открывать, — ответил Василий.
   Борис поднес мозг стратига к медным щупальцам. Рыбки поползли — и замерли, образовав картину, от которой по спине Бориса поползли мурашки. Да, он эту картину узнал. Именно такая картина, вроде бы абстрактная, а на самом деле — очень конкретная и жуткая, виделась ему, когда он, сидя в вычислительном центре Казанского Авиационного Института, писал свою злосчастную программу.
   — Пора, — прошептал Борис. Язык его почти не слушался.
   — Улитка, — рычал Василий, — где… Вот.
   Жилетка Пурдзана завалилась за сундуки. В ней лежали золотые улитки.
   Снаружи уже слышались далекие команды. Василий взял одну улитку, аккуратно положил ее на дно клетки. Усмехнулся, вспомнив, как возился с фонариком. Теперь все проще.
   — Держишь башку?
   Борис кивнул. Хафизулла выглянул в последний раз — чтобы встретиться взглядом с Гулей.
   — Едем.
   И Василий передвинул тумблер.
   Нарастающие крики смолкли — закрылась дверца. За окошками поплыл розовый туман, тот самый.
   Володя хмурился. Тимур протирал очки. Такого они не ожидали: рогатая бандура вдруг взяла и исчезла. Надо съездить домой, где оставили золото, подумал Володя. А то вдруг оно тоже исчезло?
   Но сразу бежать нельзя — сейчас здесь будут солдаты. Надо состроить невинные лица.
   Солдаты ворвались в ангар.
   — Где они?! — заорал молодой лейтенантик.
   — Кто? — спокойно спросил Володя. Это спокойствие далось ему дорого: при виде лейтенанта у Володи перед глазами все поплыло. Он уже не мог ни во что верить — и одновременно готов был верить во все, что угодно.
   Старший лейтенант внутренних войск Василий Гиреев с большим трудом упросил начальство послать его в Казань. Но он хотел во что бы то ни стало довести дело до конца.
   И еще лейтенант хотел отомстить за убитых ребят — убитых зверски, не по-человечески. За ребят, разрезанных пополам.
   Но в ангаре никого не было, только какие-то левые мужики с телками.
   — Где они?! — орал лейтенант, срывая бессильную злобу.
   — Где?!

Глава 4

   Василий держал палец на тумблере.
   — Когда отпускать?
   — Не знаю, — ответил Борис, но сразу поправился, — знаю. На стены гляди. На карту.
   Рыбки покинули свои места, разрушив ужасную картину, и снова стянулись в тонкую линию.
   — Давай!
   Василий отключил ток. Розовый туман пропал. За окнами было небо. И деревья. И трава. Дверь отошла в сторону. Воздух оказался очень чистым, куда чище, чем в Казани.
   Разумеется, ведь это была не Казань. Широкий заросший луг простирался во все стороны. Вдали, около небольшой рощицы, белела каменная беседка.
   — Ольга, давай туда, для начала.
   Ольга встала за пульт, ввела режим. И взялась за штурвал. Аппарат приподнялся над травой и поплыл к беседке.
   Беседка была наполовину разрушена и почти вся заросла плющом.
   — Красиво, — тихо сказал Хафизулла, — а кто…
   Внутри беседки, на мраморной скамье, кто-то сидел.
   Хафизулла, Василий и Борис спрыгнули на землю, держа оружие наготове. Ольга, повернув рычажок, нацелила на беседку мелкокалиберную авиационную пушку.
   Поперек скамьи шла большая трещина. Человек сидел возле самой трещины. Он был одет в выцветшую тогу, когда-то — ярко-синюю.
   — Блид? — предположил Василий.
   — Не блид, — ответил Борис. Ответил очень тихо и очень грустно.
   — Не блид. Я его узнал. Или нет… Но те были такие же.
   — Узнаешь тут… Смотрите, как высох.
   Хафизулла подошел вплотную к сидящей фигуре. Старик. Седые редкие волосы. Ввалившиеся тусклые глаза. Кожа туго обтягивает череп. Руки, лежащие на коленях, больше похожи на руки скелета. Действительно, скелет, обтянутый кожей.
   Но он дышал! Правда, ни на что не реагировал.
   Борис хотел прикоснуться — но отдернул руку.
   — Все-таки, блид. Не боевой. Просто. Думаю, крайняя фаза.
   Хафизулла навел бластер на старика. Опустил.
   — Здесь что, все такие?
   — Проверим.
   Борис обошел беседку, заглянул в рощу.
   — Ты куда? — забеспокоился Василий.
   Но Борис быстро вернулся. Его печаль почти прошла.
   — Птицы. Они есть, поют. Слышите?
   Действительно, в роще чирикали какие-то птицы, стучал дятел.
   — Все-таки, не все. Не все уничтожено. Ну да, конечно. Птицы на компьютерах не работают. И трава.
   — А дети? — спросил Хафизулла. Борис снова стал печальным.
   — Старички мои… Они хвастались. Они говорили, что и в школах, и даже в яслях, всюду у них — компьютеры. Они так хвалили свои чудесные компьютеры! Ну вот им… Последний отдых в романтической беседке!..
   — Не надо. Не кричи.
   Василий попытался успокоить Бориса. Борис взял себя в руки.
   — Да. Надо лететь. Я там за рощей дорогу видал, и, кажется, нам вдоль нее.
   Ольга подняла аппарат над деревьями. Сверху хорошо была видна дорога, мощеная большими каменными плитами. Борис то выглядывал из открытого дверного проема вниз, то, смотрел прищурившись, в окно. Прикидывал в уме, что-то бормотал. Снова смотрел в окно.
   А впереди показались строения — явно заброшенные, но все еще величественные. Портики опирались на крашеные мраморные колонны. Краска облупилась, по мрамору тут и там шли трещины. Улицы, мощеные теми же плитами, что и дорога. Дома с уютными двориками. В некоторых двориках — сухие фонтаны. И люди. Точнее…
   Их, конечно, нельзя было назвать людьми. Но и блидами их тоже называть не хотелось. Они не вызывали ненависти. Они вызывали только жалость и скорбь.
   Одинокие неподвижные фигуры сидели на скамейках во двориках или у ворот своих домов. Обтянутые кожей черепа. Выцветшая одежда. Несколько раз Ольга снижалась, чтобы приглядеться получше. Борис отворачивался от окна. Он представлял себе детей, высохших в колыбелях, раскачиваемых электронными няньками; компьютеризированные больницы, полные высохших тел… Даже домашние собаки и кошки, которым насыпает пищу в мисочки кухонный комбайн, подключенный к домашней компьютерной сети!
   Борис зажмурился, снова открыл глаза. Попытался сосредоточиться на дороге…
   — Вон! Точно! Подними повыше.
   Ольга подняла аппарат. И Борис увидел крутой спуск, по дну которого проходит самая тихая улица Казани — улица Низенькая. Здесь по дну тоже проходила улица, а по ее сторонам громоздились корпуса, облицованные зеленым гранитом. Институт Сенеки.
   Минут пятнадцать летали над институтом, выискивая тот самый двор, куда однажды вышли два мирных болтливых старичка, чтобы испытать свое изобретение — прибор для перемещения между мирами. Наконец, Борис узнал место.
   Шлем Искандера приземлился на мраморные плиты, между пышным сухим фонтаном и узкой дверью. Выходя из аппарата, Борис прихватил с собой мозг Комнина.
   — Зачем? — спросила Ольга.
   — А нам он зачем? Понимаешь, Оль, мне кажется… Ему место там. Он должен встретиться со своим Хозяином. И что-то произойдет.
   — Это уж точно, — прошептал Василий.
   Чувствовал он себя отвратительно. Ему было страшно. А может, не страшно, а противно. Наверное, это от тишины. В той роще пели птицы… Вообще, если бы не беседка с высохшим стариком, то луг и роща просто казались настоящим раем.
   А здесь, через несколько миль, был ад — не жаркий ад, где звучат стоны и где ифриты мучают грешников, а тихий, холодный, как мрамор, компьютерный ад. Ад, в который попали не только грешники. Ад, в который попали ВСЕ.
   Внутри здания у дверей сидела одинокая фигура в черной тоге. Наверное, привратник. Такая же, как у всех, прямая спина, такие же обтянутые кожей кости, такие же тусклые глаза. Борис старался не смотреть в сторону привратника.
   Где же могли обитать старички? Явно не далеко от этой двери: машинка у них была тяжелая, на колесиках. А с другой стороны, они же хотели отнести компьютер в музей…
   Внезапно Борис почувствовал, что мозг Комнина в его руках стал теплее. Внутри стального черепа что-то тихонько щелкало.
   Борис понес череп вперед, к мраморной лестнице, широким полукругом уходившей на второй этаж. Щелканье прекратилось, мозг Комнина начал остывать.
   Так… Борис вернулся к двери.
   — Что с тобой? — испуганно спросила Ольга.
   — Все нормально. Комнин ищет дорогу.
   Борис обошел привратника и направился к другой лестнице, узкой, уводившей вниз. Череп снова защелкал и начал греться.
   — За мной, — коротко скомандовал Борис.
   Лестница окончилась в небольшой квадратной комнатке, освещенной единственным тусклым плафоном. По периметру вдоль стен тянулась широкая полка, уставленная какими-то полуразобранными приборами. Нет, не какими-то, а совершенно определенными.
   Борис догадался, что это компьютеры.
   И среди этих компьютеров один был включен.
   Борис сразу его узнал. Бежевый корпус, вон даже царапина от балки, упавшей во время пожара.
   На полу под полкой громоздился еще один знакомый Борису прибор — тяжелый ящик на колесиках. И тоже работал.
   — Он?
   Рядом стояла Ольга. Борис положил на пол череп Комнина.
   — Он. Спасибо вашему толстяку. Привел.
   — А что там на мониторе?
   — Нет!!!
   Борис обогнал Ольгу и встал перед ней, загораживая мерцающий монитор.
   — Не гляди. И вы не глядите, ясно? Это смерть. К клавиатуре тоже не прикасайтесь.
   Василий и Хафизулла кивнули. Ольга сложила руки на груди.
   — Хорошо. Что теперь делать?
   — Как что?
   Василий поднял бластер, поставил разряд на максимум.
   — Борис, отойди. Я сейчас…
   Но Борис остался на месте.
   — Подожди. Меня мучает один вопрос. Точнее, много вопросов. Но звучат все, как один. Каким образом? Как она это делала?
   — Кто?
   Борис все еще держал бластер в вытянутой руке.
   — Программа. Я в нее ничего такого не вкладывал… Отчасти я уже догадался, как это произошло. Я же делал вирус. Для уничтожения сети. Программа восприняла саму себя как часть сети. И переписала себя — в себя же!..
   Ольга пожала плечами. Василий замотал головой.
   — Ну и…
   — Она сама себя деформировала. И не раз. Я думаю, она постоянно делает одно и то же — и постоянно меняется. Мне интересно, что с ней стало. Просто так посмотреть ее невозможно, конечно, но, может, мне удасться…
   — Ах ты, гнида! Свиные уши! Ты сюда что пришел, наукой заниматься?!
   Василий направил бластер Борису в грудь.
   — Отойди. Я и тебя спалю сейчас вместе с этой дрянью. Отойди, прошу…
   На лице Василия заиграли желваки.
   — Приказываю. Раз, два…
   — Постой.
   Между Василием и Борисом встала Ольга.
   — Все не так просто. Ты помнишь, что творится у нас дома. Нужно навести порядок. Нужно оружие. А это…
   — Помню! Помню! — заорал Василий, — а ты что, не помнишь? А из-за чего все? Отойдите! Оба! Ольга… Умоляю.
   Внезапно глаза Ольги широко раскрылись. За спиной Василий услыхал какое-то мягкое шуршание, мелькнула черная тень…
   Хафизулла, сделав в воздухе сальто, приземлился на корточки за спиной Бориса, вкатился под полки. Никто не успел пошевелиться, а Хафизулла уже спокойно стоял сбоку и прятал назад свой кинжал.
   Ольга первая поняла, что он сделал.
   — Хаф, ты…
   Хафизулла улыбнулся.
   — Простите, Идин-ага. Ханум… Эмир прав. Но я не только из-за эмира. Я, все-таки, должен выполнять волю Ордена. Вот, я там провода все перерезал. Смотрите, оно больше не работает.
   Борис и Ольга оглянулись. Действительно, монитор погас, погасла и зеленая лампочка на бежевом поцарапанном боку угловатого корпуса.
   Провода, шедшие к прибору на колесиках, тоже были перерезаны.
   — Тише! — Борис поднял руку, — что гудит?
   Гудела валявшаяся на полу стальная сфера — мозг Комнина. И не только гудела. Некоторые части сферы светились темно-розовым светом.
   — Она раскаляется… — прошептала Ольга, — почему?
   Борис с силой толкнул ее в спину.
   — Бежим! Скорее! Все! Сейчас рванет! Ну, Хаф, кретин, чемпион по геймоверу!..
   Взрыв произошел, когда до внешней двери осталось несколько шагов. Борис ожидал большего. Он думал, рухнет все здание. Но здание не рухнуло.
   Послышалось несколько резких хлопков, запахло паленой изоляцией. И ничего больше… Ничего?
   Тело привратника неловко склонилось вперед и мягко упало на мраморный пол. Василий подскочил к нему, остановился, не решаясь притронуться. Потом, все-таки, проверил. Да.
   — Не дышит. Умер.
   Хафизулла остановился рядом.
   — По-настоящему?
   — Да. Самый обыкновенный мертвец. Не блид. Спасибо, Хаф, мы там препирались, а ты все сделал.
   — Подождите. Заглянем, все ли.
   Борис развернулся и побежал вниз по лестнице. В квадратной комнате стоял смрад. Но было тихо, больше ничто не гудело. Весь пол усеивали детальки из развороченного комнинского черепа. Прибор на колесиках тоже взорвался, внутри у него что-то догорало. И еще взорвался монитор. Он лежал на боку, придавив клавиатуру. Рядом на полке валялось несколько выпавших клавиш.
   А корпус компьютера был цел. Тихий бежевый сундучок, с виду совершенно невинный. Но внутри… Стоит ли смотреть, что там внутри? Борис подумал о мертвом привратнике. Наверное, точно так же умер весь город. Успокоились высохшие старики на скамейках, умерли дети в колыбелях. Домохозяйки, тупо сидевшие возле своих кухонных комбайнов, ученые, застывшие перед мониторами…
   Все эти сидячие полумертвецы получили долгожданный покой. И ходячие мертвецы в серых туниках, наверное, тоже.
   Василий стоял рядом.
   — Ну что, Вась, стреляй. Не буду я в нем копаться. Не хочу.
   Василий направил бластер на бежевый корпус и нажал на спуск. Задымилась и вспыхнула пластмасса, раскалился и начал плавиться металл. Корпус развалился, раскрылся, словно цветок — зловонный цветок, выросший на помоях. Скручивались спиральками провода, обугливались и рассыпались черным порошком; трещали платы, текло олово. Покоробился и раскололся жесткий диск. Осколки тоже начали плавиться. А Василий все жал и жал на спуск, пока на месте корпуса не осталась только пышущая жаром кипящая масса.
   — Ну вот. Хватит, Вась. Блидинг выполнил задачу.
   Василий поднял на Бориса испуганные глаза, и тот пояснил:
   — Блидинг самоуничтожился.
   К шлему Искандера возвращались молча. Уже забираясь внутрь, Василий устало спросил:
   — Назад-то мы как? Проблема…
   — Не проблема, — ответила Ольга, тоже усталым голосом. — Я вспомнила этот спуск. И улицу. Я здесь была. Тут есть какой-то город, название не помню… Паризия? Или Аресия. В честь древнего героя. Не важно. Главное, именно на этой самой улице — филиал Института Марса. Я была в архиве: прилетела, бегом в архив. Ничего вокруг не видела. Но помню двор, и улицу тоже помню.
   — Не ошибешься? Хотя, теперь — плевать.
   Василию и в самом деле было плевать. Ему казалось, что он свою жизнь уже прожил, и прожил не напрасно.
   — Нет, не ошибусь. Мы сейчас к этому месту подлетали, я как раз думала, что место знакомое. Но тогда мне было не до того. Залазьте, поехали.
   Василий уже был внутри. Хафизулла забрался в аппарат и присел на кушетку. А Борис медлил. Хафизулла поманил его рукой.
   — Идин-ага, давай сначала к нам, потом мы тебя одного домой отправим…
   Борис покачал головой.
   — На самом деле, задача еще не выполнена.
   — Идин-ага, не психуй. Я начал, эмир закончил. Готово.
   — Нет, Хаф. Есть еще одно место, где живет Блидинг.
   И Борис постучал пальцем по своему лбу. Остальные уставились на Бориса. Молчали, наверное, минуты три. Наконец, Василий сказал:
   — Нет. Тебя я убивать не стану. И Хаф не станет. И Ольга. А сам ты…
   Борис снова покачал головой.
   — И я не стану. Уж рискну… Но я буду жить здесь.
   — На этом кладбище?
   Василия передернуло от одной мысли о городе, полном трупов. Конечно, трупы — не блиды, но все равно гадко.
   — Нет, Вась, я где-нибудь на природе. Ты же видел, здесь хорошо. За городом. Я не хочу к вам, понимаешь? У вас всюду компьютеры, у вас всюду политика. И домой не хочу. Дома — одни бандиты, братва эта гнусная. Я их ненавижу.
   — Но ты же сам…
   — Я ненавидел компьютеры. И стал крутым программистом. Я ненавидел братву в тюбетейках. И тоже стал крутым… Гляди, что из этого вышло! Два единственных хороших человека, которых я встретил — два старичка. Из Института Сенеки. И я им подарил… Вы тоже хорошие. Прощайте.
   Борис развернулся, обошел фонтан. Открыл калитку, ведущую на улицу. Оглянулся — но ничего больше не сказал.
   Ольга вздохнула. И приложила лоб к щупальцам медного кальмара — Лиры Орфея.
   — Василий. Нажми на кнопочку.

Глава 5

   Новгород встретил осень праздником — чего раньше не бывало. Горожане гадали: то ли Князь Волх Третий решил всенародно праздновать Осеннего Ярилу, праздник, всегда считавшийся у новгородцев семейным; то ли произошло какое-то событие государственной важности.
   О самом празднике Князь объявил за неделю. А причину назвал только за день до начала. Победа. Новгородцы остались в недоумении: над кем победа-то? Разве ж была война?
   Но война, судя по всему, была, хоть и не в Новгородском Княжестве. И победа тоже была. В день праздника Новгород наполнился гостями. Толпы людей, треухов, сатиров, удильщиков… Почему-то не было ни одного циклопа, но кому до них дело?
   На лобном месте подняли колесо на шесте, зажгли. В небе плыли тягучие огни фейерверков, полуголые девицы раздавали кружки со знаменитой новгородской медовухой и льнули ко всем парням без разбору.
   Толпа собралась на площади перед Приемными Палатами и ждала. Вот на верхний балкон Приемных Палат вышел Волх Третий, в длинном красном кафтане и в высокой шапке. Поднял руки.
   Из ворот на площадь вывалили стрельцы с длинными парадными пиками. Оттеснили толпу, встали под балкон в несколько рядов, выставили кверху острия пик.
   Князь взял микрофон.
   — Кого требуете, стрельцы? — загремел над площадью голос Князя, пронесшись от одних мощных динамиков и отразившись в других электронным эхом.
   — Приз-рак! Приз-рак! — дружно гаркнули стрельцы, а потом заорали вразнобой:
   — Призрака давай! На пики призрака! На пики его! На-пи-ки! На-пи-ки! На-пи-ки!
   Стрельцы повторяли это, пока толпа не догадалась, чего от нее ждут и не начала повторять за стрельцами:
   — На-пи-ки! На-пи-ки!
   Голос праздничной толпы сотрясал Новгород, девицы визжали, медовуха лилась рекой.
   Двое опричников появились на балконе возле князя и подали ему тело — не чучело, а самое настоящее мертвое человеческое тело, в серой тунике, серебристых сапогах и в черном стальном шлеме, пристегнутом ремешком к болтающейся голове.
   Князь поднял тело над головой и швырнул вперед. Описав дугу, тело рухнуло на пики, повисло на них, словно осенний листок, застрявший среди жестких сухих травинок.
   Грянула новая порция фейерверков. Толпа радостно взвыла.
   Радовались, конечно, гости. А новгородцы не могли понять, чего же тут веселого? Слишком уж жестоко — человека на пики, даже мертвого. Впрочем, князю, конечно, лучше знать.
   Князь Волх Третий постоял еще несколько секунд на балконе, потом вернулся в зал. Скинул тяжелый кафтан и шапку на руки опричникам и остался в синем комбинезоне, в котором всегда ходил.
   В глубине зала стояли два мягких кожаных кресла, между креслами — низкий резной столик восточнотурецкой работы. Одно из кресел занимал высокий негр в черной форме опричного тысяцкого. В другое плюхнулся Князь.
   Тут же подскочил десятник из личной охраны и поставил на столик два жбана с медовухой.
   — Спасибо, Славик. Ступай.
   Десятник вышел, притворив дверь. Князь отхлебнул медовухи. Негр к своему жбану не притронулся.