Якимец Кирилл. Отряд "Омега"

   — Что?
   — Прости. Ну нету лучевого! Не изобрели!
   Тут Ольга расцвела. И вытащила из кармана штанов рыбью трубку.
   — Есть.
   — Такая махочка? А мощности хватит?
   — Не знаю. Честно.
   Тут неуверенно поднялась Гюльчачай.
   — Мы с Татьяной возьмем. У нас — похожие.
   — Хорошо. Хаф, Резеда и Пурдзан остались без дела. Ничего страшного.
   Пурдзан вскочил с места, подошел к Борису. Помолчал. И выпалил:
   — А мне — штурвал!
   Борис замотал головой.
   — Ты что? Ты же катер…
   — Послушай. Я крейсер водил. Не чета этому. Крейсер — весь побольше вашего моря. Я в Буферах такой джихад устроил…
   Борис не хотел верить.
   — Вась, он может?
   — Пур и Мин-хан были в Буферах основными пиратами. А сатиры вообще прекрасно водят все, что движется. Сможет, конечно. Другой вопрос — зачем?
   Пурдзан с силой ударил кулаком себе в ладонь.
   — Зачем? Просто. Твой этот Карась… Как его?
   — Кесарян.
   — Да. Он с тобой воевал? Видел, как ты воюешь?
   Борис задумался.
   — Видел. Много раз. Мы, собственно, на пару работали. Но он у меня женщину увел — а я его за это подставил. Даже не просто женщину. Жену. Он еле жив остался, ему хорошо, у него тогда уже был торпедный катер. А ты имеешь в виду…
   Борис начал понимать. Пурдзан затряс бородой.
   — Да, да! Мы его обманем. У нас разный стиль. Я видел, как ты дрался там, в Стамбуле. Я бы все делал по-другому… Прости, Гирей-ага, — вдруг осекся Пурдзан.
   — Ничего, ничего… Так!
   Василий, наконец, разобрался в базуке:
   — Показывай, куда встать.
   — На нос. Все базуки — на нос. Пушки у меня с борта и на корме. Пур, пошли в рубку.
   Борис побежал наверх, Пурдзан — следом.
   Борис удивился, насколько быстро, практически мгновенно, сатир освоился в рубке. Попробовал штурвал, сделал насколько крутых виражей для пробы. Внимательно пригляделся к положению звезд на небе. Проверил управление прожекторами из рубки.
   Борис расстелил перед Пурдзаном карту.
   — Мы сейчас вот здесь. Вот граница. Вот наш путь…
   — Такой кривой? А, пограничники. Если засекут, то откуда?
   — Верно. Пограничники движутся по этим линиям. Они будут здесь, где зеленые крестики. А нам надо сюда.
   — Тут же чистая вода…
   — Вот именно. Нейтральная. Нас будут ждать. Большой корабль. Большой — значит, раз в двадцать больше нашего.
   — А пограничники на чем?
   — На торпедных катерах.
   — Понял. Скорость торпед?
   — Узлов… Ты не поймешь. В полтора раза выше нашей средней. Но мы можем развить больше, чем у торпеды. Главное, если ты в нейтральных водах, пограничники не тронут. Но у Кесаряна тоже торпедный катер. Старый. Торпедирует только по ходу. Не дай ему встать к тебе носом.
   — Ясно.
   Пурдзан сделал еще пару виражей, поиграл скоростями — проверил разгон. И возвратился на курс, не глядя на карту.
   — Тебе что, карта не нужна?
   — Звезды…
   — М-да. Ты водил у себя похожий катер?
   Пурдзан замотал мохнатой головой.
   — Ни разу. Я жил далеко от моря, а речного судоходства у нас нет вообще. Все речки маленькие. Я даже плавать не умею.
   Борис решил остаться в рубке, на всякий случай. Пурдзан ничего не имел против. Стрелки на большом хронометре показали половину одиннадцатого. Пора было появиться Скользкому.
   И он появился, сразу с трех сторон. Вспыхнули лучи прожекторов, грянули выстрелы. Пурдзан вывернул штурвал и пошел прямо на катер противника, темневший справа. Потом неожиданно развернулся и метнулся к левому. Без остановки стрекотала авиационная пушка.
   — Идин-ага, крикни своим, чтобы с кормы не палили.
   — Зачем… Ладно.
   Борис набрал код на переговорнике.
   — Юсуф, попридержи.
   Силуэт левого катера тоже обозначился четко. Пурдзан включил на мгновение прожектора, направив их вперед, и сразу вырубил.
   Борис обомлел.
   — Ведь это… Торпедный. Носом к нам…
   — Уже нет, — Пурдзан дернул штурвал вправо. Торпедный катер Скользкого остался по левому борту. Василий и девочки дали залп из базук, что-то повредили… Но главное — катер успел выпустить торпеду. Другой катер Кесаряна, шедший сзади, расцвел красивым огненным шаром. Полетели обломки.
   Пурдзан довольно причмокнул.
   — Мы, Идин-ага, идем прямо на их третий. Скорость торпеды я прикинул. Интересно, ваш Карасян попробует снова?
   Борис помотал головой. Спохватился, дернул на себя микрофон.
   — Юсуф!
   Ухнула кормовая пушка. Еще раз. Пурдзан оглянулся. За надстройками из рубки плохо было видно корму, но, кажется, Юсуф попал. Торпедный катер остановился, на нем что-то горело.
   А впереди ждал последний катер Скользкого. Пурдзан направил вперед луч прожектора — и сразу потушил. Он увидел, что прямо по курсу никого нет. Где же…
   Прожектора врага вспыхнули спереди по левому борту. Авиационная пушка стояла справа, из кормовой — тоже не достать. Василий и девочки что-то закопались с базуками. Пурдзан принялся лихорадочно выкручивать штурвал.
   Но тут навстречу прожекторам метнулся тонкий голубой луч. Ольга решилась, наконец, попробовать рыбью трубку.
   Эффект был великолепен: вражеский катер разрезало пополам, обе половинки начали быстро тонуть.
   — Черт! — удивился Борис, — могли с пушками не возиться!
   — Никогда не знаешь, Идин-ага, через какую дырочку Аллах дунет, — сказал Пурдзан и вывел катер на прежний курс, мельком взглянув на звезды.
   Далеко позади мелькал огонек — догорал Кесарян. Или… Еще огонек. И еще. Прожекторы.
   — Пограничники! — ахнул Борис. — Гони!
   Пурдзан выжал газ на максимум. Прожектора пограничников приближались, Пурдзан метался между длинных полос света, не давая поймать катер в перекрестие. Два пограничника задержались, вроде, возле Кесаряна, но третий продолжал преследование. Вдали загудела сирена. И послышался еще один звук.
   — Это что, Идин-ага?
   — Вертолет, — мрачно ответил Борис.
   — Патруль?
   — Да.
   — И он в нейтральные воды не летает?
   — Нет. А далеко нам?
   — Мы уже.
   Действительно, сирена смолкла, рокот в небе стал удаляться. Пограничники, упустив Бориса, решили все вместе заняться подбитым Кесаряном.
   Пурдзан стоял за штурвалом, мыча заунывную песенку без мелодии. Борис, прищурившись, глядел вперед. Среди ярко-голубых звезд на небе выделялись две красненьких, у самого горизонта… Огни!
   — Все, Пур, — Борис взял штурвал, — иди, мотай тряпочки.
   — Приплыли?.. Да, правда.
   — Спасибо тебе.
   — Это тебе спасибо, Идин-ага. Мои дома не поверят. Война — на воде! Ха! Это же… Вот у вас — на чем раньше воевали? А сейчас — не воюют.
   — На лошадях.
   — Вот представь. Ты — воюешь на лошадях. А это что, кстати?
   — Звери такие. Потом, Пур, потом. Беги за тряпочками.
   Место встречи в нейтральных водах было уже совсем близко, обозначенное на вязкой темноте морской поверхности твердой громадой крейсера.
   Катер тихо причалил к гладкому бронированному борту, не зажигая огней. Борис делал это множество раз и уже не нуждался в освещении. На палубу катера сверху опустился трап.
   Бахтияр, седой сутулый старичок, сменил Бориса у штурвала, и Борис побежал к трапу. Поднялся наверх, о чем-то говорил несколько минут. Потом раздался его крик:
   — Эй, гости дорогие! Все сюда!
   Первыми поднялись три девушки, за ними — Ольга, потом Василий, Хафизулла, Мин-хан и Пурдзан. Борис стоял на палубе крейсера у трапа и всех представлял высокому длинноносому человеку в черной форме.
   — А это дедушка Гаджи из Афганистана. Он немой. Видишь, Вадик, вот толпа дураков без документов, документы я им в Москве сделаю. Мои друзья. Им бы до Крыма добраться.
   — Хорошо, пускай. По сотне за каждого, — охотно кивнул Вадик.
   — Разумеется. Вот бабки.
   Борис передал Вадику плоский чемоданчик.
   — Можешь не считать. Тут за оружие и по полторы сотни за каждого, включая и меня с командой.
   — Как! — удивился Вадик, — катер бросаешь? А оружие куда?
   — Побереги. Надо будет, но в другом месте. И потом еще возьму. А катер… Тут за мной Габдулла охотится. Где-то рядом ждет, сволочь. Я ему решил подарить свой катер. И бомбу с часами. Даже две. Значит, нужно одну большую, как для крупного здания, сразу три катера на дно пустить. И одну мелочь, просто часы со взрывателем. Давай, мой ящик раскурочь…
   Вадик пожал худыми плечами и отдал приказ. Матросы притащили длинный зеленый ящик и вскрыли его. Тем временем на борт крейсера поднялась вся команда с катера. Последним, тяжело дыша, взобрался старик Бахтияр. Борис что-то шепнул ему, и они оба полезли вниз, осторожно неся два небольших свертка.
   Через полчаса они вернулись назад. Вадик, капитан крейсера, уже распорядился разместить пассажиров. На палубе Бориса и Бахтияра дожидался только Василий.
   — Так ты не только программами торгуешь.
   — И не столько. В основном — железяками. Ручной мелочью. Вот, Вадик это у себя тырит, мне сдает, а я уже в Турцию везу. Курды, в основном, заказывают. А сейчас я попотчую другого заказчика. Бахтияр катер развернул, мы все приготовили. Сейчас свечка веревочку пережжет…
   Снизу заработал мотор катера.
   — … Пережгла. Потом одна машинка сработает. так сказать, виртуальный Максуд.
   — Какой?
   — Липовый. Максуд должен был мне движок испортить. Там долбанет взрыватель, движок заглохнет. А потом…
   — Понятно. Как бы посмотреть…
   Вадик принес три бинокля ночного видения. Один взял себе, другие отдал Борису и Василию. На ядовито-желтом фоне одиноко двигался катер, сложенный из фиолетовых и зеленых пятен. Вот он остановился… Вот к нему с двух сторон приблизились два других катера… Через борт осторожно полезли люди Габдуллы.
   А потом все вспыхнуло. Через несколько секунд до ушей Василия донесся глухой звук далекого взрыва.
   Борис опустил бинокль.
   — Все, Вадик. Поехали.
   Ранним утром крейсер встал на рейд в виду берегов Крыма. Вадик связался с местными пограничниками.
   — Гринь, спишь? Извини. Это я, погляди а окошко — увидишь. Тут у меня матросы сейчас в самоволку пойдут… Нет, не ловить, наоборот. Я разрешил, а бумаги всякие, жуки-пуки… Они потом в Севастополь своим ходом, я их подберу. А ты не беспокойся, ладно? Ну давай, спи.
   Шлюпка медленно шла по гладкой серой воде. Казалось, что горы сами движутся навстречу. Вот уже стали видны домики, крытые оранжевой черепицей. Мансарды, башенки, полукруглые окна.
   Борис с удовольствием втянул прохладный воздух. Указал на домики.
   — Это Симеиз. Крымский рай. Красиво?
   Василию было холодно. Глаза слипались — в тесной душной каюте на крейсере было невозможно заснуть. Он раздраженно зевнул.
   — Обычная турецкая архитектура. Странно только видеть ее в Тавриде.

Глава 4

   Ольга пила слишком много. Правда, не пьянела.
   Пурдзан сидел, развалясь, в тесном пластиковом креслице и смотрел на море. На Пурдзана никто не обращал внимания. Ольга тоже могла бы спокойно разгуливать по Симеизу в своем наряде. Борис объяснил, что здесь — курорт, каждый бесится, как хочет.
   Но никто, вроде, не бесился. Сразу за открытой кафешкой начинался пляж, на котором лениво копошились отдыхающие. Василию они напоминали мучных червей. Но Борис нервничал. Его команда, пятеро турок, сойдя на берег, сразу деловито направилась куда-то вглубь города. Бахтияр сказал — к автобусной остановке. Документы у команды были в порядке, Борис дал матросам денег и посоветовал не мешкать. Матросы спокойно кивнули и ушли — им уже не в первый раз приходилось добираться из Крыма в Стамбул своим ходом.
   Девочки побежали купаться. Хафизулла не купался, но тоже спустился на пляж. А Мин-хан и Ольга пили местное вино из стеклянных стаканов с толстыми стенками. Василий ненавидел такие стаканы. Хлебнул из горлышка — чуть не поперхнулся.
   — "Тамара"! Фу, гадость!
   — Вылитая «Тамара», — согласилась Ольга, — папка очень любит, и меня приучил.
   Борис сказал, что здесь это вино называется «Массандра». Сам он не пил, сидел мрачно на своем месте, кого-то ждал. И, наконец, дождался.
   Сверху по щербатой каменной лесенке легко спускался измаилитский хаш!.. Нет, не хаш. У Василия отлегло от сердца. Никаких галлюцинаций. Просто этот парень был одет почти так же, как одеваются хаши — во все черное. Но сапоги его были не мягкие, а тяжелые, тупорылые, больше похожие на сапоги янычар. Только черные. А куртка — не парчовая, а кожаная. Самое главное, что отличало незнакомца от хашей, была прическа: с боков волосы выбриты, а сверху стоят жестким белым гребнем. Форменная стрижка шотландских мамелюков.
   Впрочем, здесь, наверное, никто и не слыхал о мамелюках.
   Парень присел на свободное пластиковое креслице, без спросу плеснул себе в пустой стакан «Массандры». На запястье руки, державшей стакан, Василий заметил татуировку. Рыбка! Правда, без ручек и без ножек. Просто рыбка.
   — Опаздываешь, — процедил сквозь зубы Борис.
   Парень усмехнулся. Залпом выпил вино, поставил стакан на стол со стуком.
   — Мы с Освальдом одну штуку придумали. Рыбаку позвонили. Он одобрил. Короче, цены выросли. По два косаря за ксиву. Восемь ксив, значит, шестнадцать косарей. И еще четыре, чтоб сегодня. Всего двадцатник. Ну, как? Давай, я твоих клиентов по-быстрому щелкну, у меня аппарат с собой…
   Пока парень говорил, лицо Бориса наливалось яростью. Когда он ответил, голос его был тих, но слегка дрожал от напряжения.
   — Сейчас я тебя сам «щелкну», моя щелкалка прямо тебе в яйца смотрит.
   Василий скосил глаза. Действительно, Борис держал руку в кармане, и дуло его пистолета, натянув материю, было направлено парню в пах.
   Но парень не удивился.
   — Так «щелкнуть» и наши тебя могут. На горе сидят, тебя и твоих через оптику наблюдают. Не хулигань. Гони двадцать косарей грина, и все тебе будет.
   Борис покачал головой.
   — Поцелуй в жопу себя и твоих селедок, рыбонька. Мы до Москвы и без бумажек доберемся, а там я сделаю дешевле. Если мне это вообще понадобится.
   — Тебе это прямо сейчас понадобится, кретин. Ведь что мы с Освальдом изобрели? Мы тебя и твою компанию втихаря уже щелкнули. И если сейчас ты будешь носом вертеть, Освальд пошлет эти фотки всем ментам и всем прочим, кто честных граждан ловит, особенно — иностранных.
   — Пур… — позвал Борис.
   — Что, Идин-ага, снова тряпочки сматывать? — откликнулся Пурдзан по-турецки.
   — Нет, — по-турецки сказал Борис, — но ножики приготовь. На всякий случай. А ты, Вась, скажи Хафу, чтобы девченок звал. Будем пробиваться.
   Парень попытался встать, но Борис ухмыльнулся.
   — И не думай. Побежишь — пристрелю.
   — Но мои…
   — Да, а твои начнут по мне палить. Поэтому оставайся с нами, и тогда я вынужден буду с тобой миндальничать.
   Парень снова плеснул себе «Массандры». Василий перегнулся через низкий парапет.
   — Хаф! Девочек из воды вытаскивай.
   Хафизулла поднял голову.
   — Все хорошо, эмир?
   — Все очень плохо.
   Хафизулла кинулся за девушками. Парень снова выпил вино залпом.
   — Лучше давай миром. Что тебе двадцать косарей?
   — Лучше давай не с тобой. Пусть Освальд сам ко мне выйдет.
   — С чего ты решил, что он к тебе выйдет?
   — Он так тебя любит, симпатяга… Не дергайся. Я про вас все знаю. Это Освальд кретин, что послал ко мне именно тебя с таким базаром. И ты кретин, что пошел. Так, все в сборе.
   Борис повернулся к Мин-хану.
   — Мин Семенович, хватит пить. Сейчас надо в оба глядеть. Если по кому-то из нас выстрелят, этот говнюк должен умереть.
   Мин-хан молча почесал живот. Борис по-турецки повторил для Пурдзана:
   — Где-то сверху — снайперы. Если что, и попали не в тебя — этого сразу зарезать.
   Пурдзан хищно улыбнулся.
   Прошли лестницу, еще одну лестницу, пересекли аллею с разбитыми гипсовыми статуями. Опять поднимались, вышли на шоссе. Борис огляделся по сторонам. Того, кого он искал, не было среди прогуливавшихся семейных пар, пожилых дам в легких полупрозрачных пляжных платьях и длинноволосых молодых ребят. Борис сделал знак рукой — и подъем продолжился. Узкая лестница вела между высоких каменных оград и полувысохших кривобоких деревьев. Лестница оборвалась на верхнем шоссе. Кругом никого. Но Борис решил подождать.
   Долго ждать не пришлось. Из зарослей, покрывавших склон горы над шоссе, стали появляться люди. Все они были одеты так же, как и первый парень — в черное. У некоторых к рукавам кожаных курток были пристегнуты ножны с широкими ножами. Двое держали наготове автоматы.
   Люди стояли на шоссе, с обеих сторон, и молчали. Высокий лысый детина кивнул Борису.
   — Ты держишь Гарика. Нахрена? Я Освальд, ты же знаешь — я не шучу. Ни в ту, ни в другую сторону. Ты что, думал, я буду с какого-то рожна по тебе палить? Нет. Или ты думал, я с тобой лично увижусь и скину цену? Нет. Чем же ты думал?
   Борис молчал. Поглядел на часы. Улыбнулся Освальду. И ничего не сказал.
   Освальд начал нервничать.
   — У тебя что-то есть, Индюк. Но ты знаешь, что есть у меня. Отдай Гарика. Я ничего не сделаю, кроме того, что обещал. Я обещал сдать тебя. Или бери ксивы. Двадцать косарей. Ладно. Что молчишь-то?
   Борис снова поглядел на часы. Удовлетворенно хмыкнул. И ответил, наконец, Освальду:
   — Не называй меня индюком, рыбонька. У меня вообще нет погоняла. Я понимаю, по понятиям полагается. Но я на понятия срал. Мне есть, чем.
   — Да? — прищурился Освальд и вдруг побледнел.
   Послышался вой моторов. Взвизгнули тормоза, заскрипели шины на асфальте. Снизу по шоссе подкатили две длинных черных машины, сверху — еще две. Из машин стали выскакивать плотные чернобородые мужики в белых тюбетейках. В руках у каждого был автомат. Ни слова не говоря, мужики открыли огонь.
   Борис махнул рукой и первым полез вверх по склону. Гарик попытался убежать, но Пурдзан ткнул его кинжалом в спину и заставил лезть вслед за Борисом. Василий подтолкнул Ольгу и Гюльчачай, но все и так уже поняли, что делать.
   Борис остановился на выцветшей проплешинке среди сухих стволов. Присел на камень.
   — Никого не потряли? — спросил он по-турецки и кивнул Пурдзану, — кончай его.
   Гарик разинул рот, но не успел издать ни звука — Пурдзан всадил в него кинжал по самую рукоятку. Быстро выдернул, снова всадил, выдернул. Вытер о траву. Поглядел на Бориса.
   — Голову отрезать? Отрежем, кинем этому…
   — Долго возиться. А этого уже пристрелили.
   — Кто, кстати? — спросила Ольга.
   Борис встал с камня. В последний раз посмотрел на часы.
   — Талгат. Татарин. В местные крутые лезет. Я ему заранее сказал: ровно в полдень все рыбачьи ублюдки будут на шоссе. Я так и думал, что устроят пакость.
   — А если бы без пакости?
   — Тогда взяли бы паспорта. Я бы все равно потом прихватил кого-то из селедок, а с Талгатом бы перезабился. М-да. Без паспортов надо мотать как можно скорее. Зарядим тачку. Прямо до Москвы.
   Через три часа гремящий всеми суставами старый микроавтобус катил в Москву. Борис договорился с водителем за пятьсот долларов.
   До Москвы добрались без приключений. Только украино-российскую таможню пришлось обходить пешком. Василий смотрел через замусоленное окошко на покосившиеся домики и на строящиеся коттеджи из серого кирпича. Все это слабо напоминало шикарные загородные виллы провинции Гиперборея, так же, как и усеянное выбоинами шоссе — Трансвизантийскую Магистраль.
   Ольга не интересовалась видами. Почти всю дорогу она проспала на заднем сидении. Только при подъезде к Москве она выглянула в окошко и удивленно ахнула.
   — Я здесь была!
   — Не мудрено, — пожал плечами Василий, — мы в Гиперборее.
   — Нет, не просто была. Ведь здесь… Карту! Карта есть?
   Водитель, толстый небритый коротышка в потертом коричневом костюме, не отрываясь от дороги, вытянул из бардачка карту и ткнул пальцем в какую-то точку на ней.
   — Шо, заблудилась, дочка? Москва, столица бывшей нашей Родины! Вот!
   Ольга несколько секунд удивленно пялилась на неправильный овал, начерченный на карте. Снова посмотрела в окно. Снова на карту.
   Василий усмехнулся.
   — Узнаешь родные места?
   Ольга откинулась на спинку сидения.
   — Столица? Интересно. Интересно, — повторила она по-турецки, чтобы не смущать водителя, — сейчас мы проезжаем мое учебное стрельбище. А дальше, у реки, будет монастырь. Я в нем росла. Монастырь Святой Параскевы.
   Она снова перешла на русский, спросила у водителя:
   — Монастыри в Москве есть?
   — Как же не быть? Много.
   — А монастырь Святой Параскевы?
   — О таком не слыхал.
   Однообразные белые дома, похожие на картонные коробки, сменились тяжелыми зданиями из желтоватого кирпича. Борис сказал, что его квартира — на севере Москвы. Поехали через центр.
   Некоторое время двигались по набережной, потом выбрались на мост. Ольга ела глазами вывески, прохожих на улицах, даже небо, кажется, вызывало ее удивление. А на мосту она радостно вскикнула.
   — Вот же он! Монастырь!
   Вдоль набережной извивалась красная зубчатая стена.
   — Это не монастырь, дочка, — важно ответил водитель. — Это Кремль.

Глава 5

   Хафизулла может запомнить дорогу с первого раза, даже ночью в незнакомом городе. Таким вещам специально обучают хашишеев. А Василий запутался. Он устал считать темные переулки, повороты, бульвары.
   — Город без света. Пастбище воров.
   — Пастбище шпаны, — поправил Борис. Он уверенно крутил руль, проносясь через узкие улочки, выскакивая на проспекты и снова ныряя в темноту. На заднем сидении Хафизулла внимательно смотрел по сторонам, запоминал — на всякий случай.
   Больше в шикарной машине Бориса никого не было. Остальных он запер у себя на квартире — шестой этаж, толстенная бронированая дверь. Ольга сразу кинулась в ванную, девушки — спать, а Пурдзан и Мин-хан с любопытством засели перед телевизором.
   — Ксивы. Пушки. Сначала — ксивы, — бормотал Борис себе под нос. И не переставая курил.
   Василий тоже закурил. Местный табак оказался великолепным.
   Миновав очередной перекресток, Борис свернул на бульвар и почти сразу — в переулок. Поставил машину носом к выезду.
   — Пошли. Заведение у местной братвы зовется «Буфет». Там крымские люди, меня знают. Вась, Хаф, вы там поменьше трепитесь, больше улыбайтесь. Вы как бы для мебели. А если что… Но там, по идее, ничего такого не бывает.
   У двери на стене висела табличка: "Гостиница Кубань". Тесный холл с гардеробом, коридор. В коридоре Василий уловил знакомый сладковатый запах.
   — Здесь живут турки?
   — С чего ты решил? — удивился Борис.
   — Пахнет гашишем.
   — А, это Гарик напыхтел. Он — большой любитель.
   — Гарик?!
   — Не волнуйся. Гариков полно.
   В небольшом прямоугольном зале жмутся друг к другу столики, шумят посетители — в основном, молодые. Василий отметил, что здесь все друг друга знают. Несколько человек приветливо помахали Борису со своих мест.
   Борис подошел к стойке, поздоровался с буфетчиком за руку, заказал коньяку. Василий и Хафизулла, к ужасу Бориса, попросили для себя щербета, но буфетчик, громила в ослепительно белой, как у Мин-хана, сорочке, только усмехнулся и налил два стакана какой-то коричневой бурды с пузырьками. Бурда оказалась приторной на вкус.
   Василий брезгливо поставил свой стакан на стойку. А Хафизулле понравилось.
   — Колу пьешь? Зря, от нее зубы гниют. Привет, Борь, ты из Крыма?
   Сутулый человечек в аккуратном сером костюме пил коньяк, облокотившись о стойку.
   — Здравствуй, Студент, — ответил Борис, — нет, я прямо из Турции.
   — А, я, вот, завтра в Крым собираюсь. Новость слышал? У Рыбака всех крымских людей застрелили.
   — Кто?
   — Говорят, Талгат. И тебя там видели. Но тебя ведь там не было, говоришь?
   — Нет.
   — Значит, обознались.
   — А кто обознался-то?
   — Да… — замялся Студент, — пошли лучше к нам туда. Тебя как раз Бультерьер искал.
   — Так. Он-то мне и нужен… Погоди. Восемь ксив надо, очень срочно.
   Студент допил коньяк, аккуратно подвинул рюмку к буфетчику.
   — Саш, еще столько же, можно?
   — Тебе еще две можно, — предупредил буфетчик, — а потом ты просил тебе не давать.
   — Помню, помню… Ксивы? А как срочно?
   — Сейчас, — Борис поджал губы и очень серьезно посмотрел в глаза Студенту. Студент ответил таким же взглядом. Потом пожал плечами.
   — Ну ладно… Звони завтра в три дня. Ксивы с нуля, или у них уже есть?
   — С нуля.
   — Тогда по штуке.
   — Легко, — Борис поставил на стойку пустую рюмку, — а если я завтра не позвоню, значит — отбой, не надо. Пошли к Бультерьеру.
   Бультерьер сидел у дальней стены с двумя высокими девушками в рыжих париках. Увидав Бориса, он сразу что-то коротко шепнул девушкам. Обиженно надув щечки, девушки встали и отошли к стойке.
   Бультерьер был невообразимо толст и весел. Несколько минут он выражал свою радость от встречи с Борисом, потом начал рассказывать какой-то длинный анекдот и вдруг, не закончив, спросил:
   — Калаши есть? Сто калашей нужно, позарез.
   — Есть. В Крыму. Цена обычная.
   — Беру! Куда идти?
   Борис вырвал листок из записной книжки, написал телефон.
   — Севастополь. Телефон запомни и потеряй. Сожги лучше. Спросишь Вадима, скажешь — от меня, забрать то, что я не взял. Ему ничего не давай, я уже заплатил. Все деньги — мне. Нормально?
   — Не то слово!..
   — Теперь у меня к тебе вопрос. Большие пушки. Ракеты. Нестандарт, по чертежам.
   — Очень дорого.
   — Золото и платина. Слитки без клейма. В диком количестве. А могу и просто деньгами…