Страница:
Шагнув к шкафу, Руни достала лесное платье, надеясь, что в нем будет легче, и вдруг замерла: из одежды был вырезан крупный кусок. Эта капля переполнила чашу терпения, дальше последовал взрыв:
— Добралась! Не смогла убедить по-хорошему снять, так решила испортить?! Испортить, чтобы я больше его не смогла носить?!
Ильди попятилась в сильном испуге.
— Не смей появляться здесь! Убирайся! Со всеми платьями!
И, схватив ворох одежды, Руни швырнула его. Девушка ринулась вон. Неожиданно вдруг заломило виски. Головная боль остудила гнев.
— Неужели все начинается снова?! — испуганно думала Руни, сжимая лоб.
Приступ быстро прошел, и она, разрыдавшись, упала в кровать. Ей казалось: она потеряла все, чем дорожила. Остались лишь страх и зловещая боль.
— Ну, не надо, Ильди! Ну, перестань! — утешала кухарка подружку.
— Тебе-то легко говорить! — вытирая бежавшие слезы, твердила служанка. — За что мне такая судьба? Налетела, как зверь лесной… А за что? Очень нужно мне трогать дурацкую тряпку!
— Еще бы! Побирушки и то не наденут такой срам!
— А вчера? — вдруг вмешался невольник, принесший охапку дров. — Вы бы видели! Так напустилась на Гутруну, что я подумал: прибьет! У бедняжки до сих пор синяки на руке.
— Не лесянка, а ведьма! — мгновенно поддержала кухарка.
— Не ведьма, — раздался с порога спокойный, уверенный голос.
Служанки испуганно сжались под взглядом управительницы. Все в замке знали: она не выносит сплетен, ссылая за них разгребать навоз.
— Говорю вам, что Руни не ведьма, — сказала Эмбала, — а нежить из леса! Обычный оборотень!
Все трое с ней согласились.
Покинув кухню, Эмбала прошла с себе. Кусок платья лежал в деревянной шкатулке с серпом и запасом свежего воска. Осталось раздобыть прядь волос, и Эмбала четко продумала, как их достать.
Сцена с Ильди была не последним ударом. Вернувшись, Свельд собрала свои вещи, сказав лишь:
— Я ухожу. Я не буду жить в этой комнате. Хватит!
И Руни осталась одна.
Утром, встав очень рано, поскольку ей не спалось, Руни вышла умыться к бочке и сразу столкнулась с Альвенн. “Мне и так совсем плохо, а тут… Не хватало мне только ее!” — раздраженно подумала Руни. Альвенн собиралась уйти, когда Руни вдруг обратилась к ней:
— Подожди! Ты певица? Альвенн?
Удивленно взглянув на нее, та ответила:
— Да.
— А я Руни.
— Я знаю. Я часто тебя видела в замке.
— И я тебя, только не сразу решилась заговорить.
— Почему?
— Потому что не знала, как ты это воспримешь. Вы, люди, такие странные. Хочешь как лучше, а получается… Я ведь не знаю ваших обычаев! Кажется, я, не желая, успела обидеть многих из вас.
Руни выдала эту тираду, стараясь не думать о возможном эффекте. Певица могла бы ответить насмешкой, презрением или глухим равнодушием, но Альвенн ей улыбнулась. Защита, которую Руни поставила с первой минуты, не позволяла лесянке касаться ее чувств, отбросить барьер было выше сил. Руни боялась узнать слишком много, а ей не хотелось испытывать новую боль.
— Мне знакомо твое состояние, — сказала Альвенн. — Через это проходят почти все. Поверь, что любой деревенской девчонке, впервые попавшей сюда, так же трудно. Кто-то быстро освоится, кто-то не сможет…
Лесянка не знала, какая сила ее подтолкнула сказать Альвенн:
— Ты не смогла!
— Не смогла. И ты тоже не сможешь, — спокойно сказала певица, как будто речь шла об обычных вещах.
Слова сильно задели:
— Откуда ты знаешь?
— Я вижу. Ты не умеешь подыгрывать и подчиняться. Ты знаешь обычаи, только не хочешь их исполнять.
Выскажи Руни все это другая, даже Свельд, и она бы взвилась. Но тон Альвенн был полон такой скрытой боли, что Руни на миг позабыла, что перед нею соперница, и спросила:
— А кто сможет освоиться?
— Свельд.
Имя сестры прозвучало не слишком привычно в устах Альвенн.
— Свельд? Почему?
— Потому что стремится стать здесь своей. И при этом готова вытерпеть все, что угодно, смириться с любым унижением… И Свельд добьется того, что ей нужно.
Слова не понравились Руни, она ощутила за ними какой-то подтекст, но придраться ей было не к чему.
— Я не хотела обидеть тебя, — вдруг сказала певица. — Ты просто случайно коснулась больного, и я не сдержалась. Прости!
— Не за что! Я ведь сама напросилась на разговор, — безразлично ответила Руни, однако не сдвинулась с места. Ей никуда не хотелось идти.
— Может, лучше не стоит стоять здесь? — сказала Альвенн. — Если хочешь, зайдем ко мне?
И Руни вдруг согласилась. Неловкость быстро исчезла. Альвенн говорила о своем прошлом: о появлении в замке, о крупном конфликте с другими служанками, о своих страхах, сомнениях. Руни почувствовала, как неприязнь стала таять: в рассказе певицы она узнавала себя. Проблемы с Эмбалой… Насмешки Гутруны… Обе женщины не изменились за годы, прошедшие здесь с появления Альвенн. Конечно, певица не ощущала того “перекрестка” из залы, она не слыхала о Памяти Замка, но вот отношение… Альвенн прошла через все.
— Я не знаю, как бы вынесла это, если бы не Норт! — откровенно призналась она. — Орм, конечно бы, тоже вступился, пожалуйся я, но разве можно досаждать ему по мелочам?
Голос Альвенн вдруг дрогнул. Руни заметила это, но не задумалась.
— К Орму не стоит идти, — подтвердила она, опираясь на собственный опыт.
В другой ситуации Руни могла бы добавить, что думает о его сострадании и чувстве такта, однако не это сейчас волновало ее.
— Норт и Орм… Альвенн, а почему ты не обратилась к Эрлу? Он разве не смог бы тебя защитить?
— Эрл? — удивление девушки было искренним. — Но ведь мы были чужими!
Были чужими… Последняя фраза вдруг вызвала дрожь. Они были… Тогда… Это значит — теперь они больше уже не чужие… Они теперь вместе, Альвенн и Эрл…
— Были… Значит, теперь вы с ним… — Руни сама не узнала свой голос, но Альвенн, похоже, не заметила этого.
— Понимаешь, — сказала она. — На весеннем празднике Леса ко мне… Ты, конечно же, видела Бронвис? Так вот, ко мне тогда привязался Вальгерд, ее брат. Он дождался, когда я останусь в комнате и… Он, наверное, думал, что все собрались в главной зале, но, к счастью, Эрл помешал ему. Обычно он только ночует в замке, предпочитая свой каменный домик, но в этот день мне повезло!
— А потом?
— Мы потом подружились. Эрл начал учить меня лечить травами. Голос ведь может исчезнуть, а знахарки будут всегда нужны.
— И тогда-то он полюбил тебя? — этот вопрос прозвучал прямо в лоб.
— Полюбил? — Альвенн явно была озадачена. — Руни, ты разве не знаешь… — она вдруг осеклась. — Кто тебе это сказал?
— Мне? Никто. Просто в песнях… В легендах обычно все завершается так! Ты сказала, что раньше вы были чужими, а после… Вот я и подумала…
Руни так сильно старалась быть естественной, что Альвенн все поняла.
— Мы действительно с ним не чужие, — сказала она. — И я знаю, что могу доверять ему. Эрл — замечательный друг. Очень чуткий, внимательный, но… Но он вряд ли способен дать больше! Эрл не смотрит на девушек.
Альвенн считала, что сказала достаточно, но лесянка наивно спросила ее:
— Почему?
Чуть помедлив с ответом, Альвенн постаралась свести щекотливую тему к шутке:
— Он смотрит на колбы! Они ему ближе!
Руни долго была у Альвенн. Убедившись, что та не любовница Эрла, лесянка прониклась симпатией к юной певице. Неясный намек не задел ее, Руни решила, что младший брат Орма пока еще просто никого не любил. Откровенность Альвенн побудила ответить ей тем же. Впервые Руни решилась рассказать все о себе. И историю с платьем:
— Им было мало того, что я переоделась! Когда я пошла прогуляться, ко мне подослали Ильди! Вернувшись, я сразу увидела: платье изрезано, больше его не надеть! Представляешь?
Альвенн нахмурилась:
— Странно… Я слышала: Ильди клялась, что не трогала твои вещи.
— Еще бы! Никто не признается, если и виноват!
— Скажи, Руни, мне можно тебе кое-что посоветовать?
— Да.
— Постарайся поменьше шуметь. Было время, когда на меня ополчились все слуги. Что только они не твердили про меня за глаза! Любой шаг становился объектом для сплетен. Сначала я возмущалась, потом перестала. И вскоре всем надоело травить меня.
— Я не понимаю!
— Ты сейчас в очень трудном положении: каждый шаг на виду, а Эмбала стремится настроить всех против тебя. Гутруна… Ильди… Вчерашний уход Свельд…
— Об этом все знают?
— Да. Сплетни быстро расходятся. Две-три ссоры, которые спровоцируют, и ты станешь для многих оборотнем. А это — верная смерть! Даже Орм не сумеет тебя защитить.
После обеда Руни отправилась в лес. Ей хотелось спокойно подумать, слишком уж много информации за половину дня. Ведьма… Любая Белая Рысь, попытавшись не подчиниться чужому укладу, становилась ей. Наказанием была смерть. Но за что? Руни было трудно понять, что к чему. Тем не менее, чувство безысходности стало уже отступать. Эрл… Альвенн… Оставалось лишь помириться со Свельд.
Попрощавшись с Руни, Альвенн взяла прялку. Певица, как все остальные служанки, получала задание на день. Однако сегодня ей было не до работы, тонкая нить постоянно рвалась. Рассказ об изрезанном платье серьезно тревожил ее.
Наконец, поняв, что покоя ей не найти, Альвенн встала и отложила кудель. Ничуть не заботясь об оправдании, она вышла из замка и, перейдя мост, вошла в лес. Больше часа идя по тропинке, Альвенн думала:
— Хоть бы застать его!
Оказавшись на месте, Альвенн облегченно вздохнула: Хранитель был у себя.
Обычный холм, весь поросший кустарником… Вряд ли его можно было принять за жилище, если бы не открытая настежь деревянная дверь. Альвенн знала, что за ней небольшой коридор, дальше кухня. Ее стены обшиты деревом, а в наклонном потолке вырублено окно.
Обстановка была простой: необычная печь, для которой не нужны дрова, (синеватое пламя из металлической трубки давало не так уж много тепла, но готовило быстро) два стола (маленький и большой), табуреты и навесные полки с посудой. За ней была комната, где Норт обычно принимал гостей. Здесь не было окон, ее освещали светильники. Семь резных деревянных дверей в равной мере могли быть и дверцами от шкафов, хитроумно встроенных в стену, и входом в другие помещения. (Этого точно не знал никто.) Как-то Альвенн видела, что Норт, выйдя в одну из них, вскоре вернулся со старой, потрепанной книгой, однако была ли там библиотека или жилая комната, девушка не решилась спросить.
Подойдя к двери, Альвенн остановилась. Для всех всегда было загадкой, откуда Хранитель узнавал о приходе гостей, но через минуту он выходил к ним навстречу. Так было и в этот раз.
Поприветствовав Альвенн, Норт сразу пригласил ее в дом, но певица ответила, что предпочла бы поговорить на скамейке среди лесных зарослей. Это удивило Хранителя, (Альвенн бывала в доме не раз), но он не выдал ничем своих чувств. Норт почти сразу заметил, что девушка очень взволнована. Оказавшись у деревянной скамьи, Альвенн сразу спросила:
— Норт, помнишь то время, когда среди всех голосистых девчонок ты выбрал меня и привел в замок Орма?
Он улыбнулся:
— Конечно, Альвенн. И я знаю, что это стало для тебя непростым испытанием, но ты справилась. Неужели что-то опять?
— Нет, со мной все в порядке, — ответила девушка, — но… Ты помнишь, с момента, когда ты лишь начал учить меня петь, ты твердил, что мне нужно быть осторожной: не разрешать посторонним касаться моих вещей, не выбрасывать их просто так, а сжигать. Никому не давать срезать волосы. Ты говорил мне, что если я вдруг обнаружу, что платье изрезано или из него вырезан кусок ткани, то нужно как можно скорее предупредить тебя. Так?
Если вопрос и встревожил Хранителя, то он не выдал себя. Голос Норта казался вполне беззаботным, когда он спросил ее:
— Значит, такое произошло?
— Не со мной. Просто кто-то порезал платье Руни, лесянки, что к нам недавно пришла. Ее в замке не любят, вот я и подумала…
— Ты говорила об этом еще с кем-нибудь?
— Нет.
Норт стал серьезен. Обычная магия ведьм не могла повредить Белым Рысям, но “перекресток”… Потоки были назначены не для людей! Они жаждали чуждой магической Силы. Хранители знали об этом, предупреждая новых Наследников. Но одно дело просто услышать, другое — испытать на себе.
Норт прекрасно запомнил свой “поединок” с Эмбалой. Эта женщина мало что смыслила в магии, остановить ее было бы просто, если бы не Потоки. Сражение с Духами Чащи казалось детской игрой по сравнению с диким напором “перекрестка”. Норт мог бы поклясться, что Сила зловещих Духов вошла в него как составной элемент.
Нож сумел уничтожить фигурку, оплавить серп, запугать, но Хранитель почти обессилел. В ту ночь он понял, что может не все. И Норт знал: восковые фигурки Эмбалы казались Потокам простым баловством, а вот Сила, заключенная в Руни… (Ни разу не видев лесянку, Норт слышал о ней очень много.) “Перекресток” мгновенно поглотит ее. Вместе с жизнью? С душой?
Наблюдая за Нортом, Альвенн ощутила, что дело серьезно.
— Скажи, это слишком опасно? — тревожно спросила она.
Норт решительно встал со скамьи.
— Я не знаю. Пока… Ты сейчас возвращаешься в замок? Я провожу тебя, заодно повидаю и Эрла. Альвенн, я хотел бы тебя попросить: скажи Руни, чтобы припомнила, не срезал ли кто-нибудь ее волосы? Хочется верить, что нет…
Глава 10.
— Добралась! Не смогла убедить по-хорошему снять, так решила испортить?! Испортить, чтобы я больше его не смогла носить?!
Ильди попятилась в сильном испуге.
— Не смей появляться здесь! Убирайся! Со всеми платьями!
И, схватив ворох одежды, Руни швырнула его. Девушка ринулась вон. Неожиданно вдруг заломило виски. Головная боль остудила гнев.
— Неужели все начинается снова?! — испуганно думала Руни, сжимая лоб.
Приступ быстро прошел, и она, разрыдавшись, упала в кровать. Ей казалось: она потеряла все, чем дорожила. Остались лишь страх и зловещая боль.
— Ну, не надо, Ильди! Ну, перестань! — утешала кухарка подружку.
— Тебе-то легко говорить! — вытирая бежавшие слезы, твердила служанка. — За что мне такая судьба? Налетела, как зверь лесной… А за что? Очень нужно мне трогать дурацкую тряпку!
— Еще бы! Побирушки и то не наденут такой срам!
— А вчера? — вдруг вмешался невольник, принесший охапку дров. — Вы бы видели! Так напустилась на Гутруну, что я подумал: прибьет! У бедняжки до сих пор синяки на руке.
— Не лесянка, а ведьма! — мгновенно поддержала кухарка.
— Не ведьма, — раздался с порога спокойный, уверенный голос.
Служанки испуганно сжались под взглядом управительницы. Все в замке знали: она не выносит сплетен, ссылая за них разгребать навоз.
— Говорю вам, что Руни не ведьма, — сказала Эмбала, — а нежить из леса! Обычный оборотень!
Все трое с ней согласились.
Покинув кухню, Эмбала прошла с себе. Кусок платья лежал в деревянной шкатулке с серпом и запасом свежего воска. Осталось раздобыть прядь волос, и Эмбала четко продумала, как их достать.
Сцена с Ильди была не последним ударом. Вернувшись, Свельд собрала свои вещи, сказав лишь:
— Я ухожу. Я не буду жить в этой комнате. Хватит!
И Руни осталась одна.
Утром, встав очень рано, поскольку ей не спалось, Руни вышла умыться к бочке и сразу столкнулась с Альвенн. “Мне и так совсем плохо, а тут… Не хватало мне только ее!” — раздраженно подумала Руни. Альвенн собиралась уйти, когда Руни вдруг обратилась к ней:
— Подожди! Ты певица? Альвенн?
Удивленно взглянув на нее, та ответила:
— Да.
— А я Руни.
— Я знаю. Я часто тебя видела в замке.
— И я тебя, только не сразу решилась заговорить.
— Почему?
— Потому что не знала, как ты это воспримешь. Вы, люди, такие странные. Хочешь как лучше, а получается… Я ведь не знаю ваших обычаев! Кажется, я, не желая, успела обидеть многих из вас.
Руни выдала эту тираду, стараясь не думать о возможном эффекте. Певица могла бы ответить насмешкой, презрением или глухим равнодушием, но Альвенн ей улыбнулась. Защита, которую Руни поставила с первой минуты, не позволяла лесянке касаться ее чувств, отбросить барьер было выше сил. Руни боялась узнать слишком много, а ей не хотелось испытывать новую боль.
— Мне знакомо твое состояние, — сказала Альвенн. — Через это проходят почти все. Поверь, что любой деревенской девчонке, впервые попавшей сюда, так же трудно. Кто-то быстро освоится, кто-то не сможет…
Лесянка не знала, какая сила ее подтолкнула сказать Альвенн:
— Ты не смогла!
— Не смогла. И ты тоже не сможешь, — спокойно сказала певица, как будто речь шла об обычных вещах.
Слова сильно задели:
— Откуда ты знаешь?
— Я вижу. Ты не умеешь подыгрывать и подчиняться. Ты знаешь обычаи, только не хочешь их исполнять.
Выскажи Руни все это другая, даже Свельд, и она бы взвилась. Но тон Альвенн был полон такой скрытой боли, что Руни на миг позабыла, что перед нею соперница, и спросила:
— А кто сможет освоиться?
— Свельд.
Имя сестры прозвучало не слишком привычно в устах Альвенн.
— Свельд? Почему?
— Потому что стремится стать здесь своей. И при этом готова вытерпеть все, что угодно, смириться с любым унижением… И Свельд добьется того, что ей нужно.
Слова не понравились Руни, она ощутила за ними какой-то подтекст, но придраться ей было не к чему.
— Я не хотела обидеть тебя, — вдруг сказала певица. — Ты просто случайно коснулась больного, и я не сдержалась. Прости!
— Не за что! Я ведь сама напросилась на разговор, — безразлично ответила Руни, однако не сдвинулась с места. Ей никуда не хотелось идти.
— Может, лучше не стоит стоять здесь? — сказала Альвенн. — Если хочешь, зайдем ко мне?
И Руни вдруг согласилась. Неловкость быстро исчезла. Альвенн говорила о своем прошлом: о появлении в замке, о крупном конфликте с другими служанками, о своих страхах, сомнениях. Руни почувствовала, как неприязнь стала таять: в рассказе певицы она узнавала себя. Проблемы с Эмбалой… Насмешки Гутруны… Обе женщины не изменились за годы, прошедшие здесь с появления Альвенн. Конечно, певица не ощущала того “перекрестка” из залы, она не слыхала о Памяти Замка, но вот отношение… Альвенн прошла через все.
— Я не знаю, как бы вынесла это, если бы не Норт! — откровенно призналась она. — Орм, конечно бы, тоже вступился, пожалуйся я, но разве можно досаждать ему по мелочам?
Голос Альвенн вдруг дрогнул. Руни заметила это, но не задумалась.
— К Орму не стоит идти, — подтвердила она, опираясь на собственный опыт.
В другой ситуации Руни могла бы добавить, что думает о его сострадании и чувстве такта, однако не это сейчас волновало ее.
— Норт и Орм… Альвенн, а почему ты не обратилась к Эрлу? Он разве не смог бы тебя защитить?
— Эрл? — удивление девушки было искренним. — Но ведь мы были чужими!
Были чужими… Последняя фраза вдруг вызвала дрожь. Они были… Тогда… Это значит — теперь они больше уже не чужие… Они теперь вместе, Альвенн и Эрл…
— Были… Значит, теперь вы с ним… — Руни сама не узнала свой голос, но Альвенн, похоже, не заметила этого.
— Понимаешь, — сказала она. — На весеннем празднике Леса ко мне… Ты, конечно же, видела Бронвис? Так вот, ко мне тогда привязался Вальгерд, ее брат. Он дождался, когда я останусь в комнате и… Он, наверное, думал, что все собрались в главной зале, но, к счастью, Эрл помешал ему. Обычно он только ночует в замке, предпочитая свой каменный домик, но в этот день мне повезло!
— А потом?
— Мы потом подружились. Эрл начал учить меня лечить травами. Голос ведь может исчезнуть, а знахарки будут всегда нужны.
— И тогда-то он полюбил тебя? — этот вопрос прозвучал прямо в лоб.
— Полюбил? — Альвенн явно была озадачена. — Руни, ты разве не знаешь… — она вдруг осеклась. — Кто тебе это сказал?
— Мне? Никто. Просто в песнях… В легендах обычно все завершается так! Ты сказала, что раньше вы были чужими, а после… Вот я и подумала…
Руни так сильно старалась быть естественной, что Альвенн все поняла.
— Мы действительно с ним не чужие, — сказала она. — И я знаю, что могу доверять ему. Эрл — замечательный друг. Очень чуткий, внимательный, но… Но он вряд ли способен дать больше! Эрл не смотрит на девушек.
Альвенн считала, что сказала достаточно, но лесянка наивно спросила ее:
— Почему?
Чуть помедлив с ответом, Альвенн постаралась свести щекотливую тему к шутке:
— Он смотрит на колбы! Они ему ближе!
Руни долго была у Альвенн. Убедившись, что та не любовница Эрла, лесянка прониклась симпатией к юной певице. Неясный намек не задел ее, Руни решила, что младший брат Орма пока еще просто никого не любил. Откровенность Альвенн побудила ответить ей тем же. Впервые Руни решилась рассказать все о себе. И историю с платьем:
— Им было мало того, что я переоделась! Когда я пошла прогуляться, ко мне подослали Ильди! Вернувшись, я сразу увидела: платье изрезано, больше его не надеть! Представляешь?
Альвенн нахмурилась:
— Странно… Я слышала: Ильди клялась, что не трогала твои вещи.
— Еще бы! Никто не признается, если и виноват!
— Скажи, Руни, мне можно тебе кое-что посоветовать?
— Да.
— Постарайся поменьше шуметь. Было время, когда на меня ополчились все слуги. Что только они не твердили про меня за глаза! Любой шаг становился объектом для сплетен. Сначала я возмущалась, потом перестала. И вскоре всем надоело травить меня.
— Я не понимаю!
— Ты сейчас в очень трудном положении: каждый шаг на виду, а Эмбала стремится настроить всех против тебя. Гутруна… Ильди… Вчерашний уход Свельд…
— Об этом все знают?
— Да. Сплетни быстро расходятся. Две-три ссоры, которые спровоцируют, и ты станешь для многих оборотнем. А это — верная смерть! Даже Орм не сумеет тебя защитить.
После обеда Руни отправилась в лес. Ей хотелось спокойно подумать, слишком уж много информации за половину дня. Ведьма… Любая Белая Рысь, попытавшись не подчиниться чужому укладу, становилась ей. Наказанием была смерть. Но за что? Руни было трудно понять, что к чему. Тем не менее, чувство безысходности стало уже отступать. Эрл… Альвенн… Оставалось лишь помириться со Свельд.
Попрощавшись с Руни, Альвенн взяла прялку. Певица, как все остальные служанки, получала задание на день. Однако сегодня ей было не до работы, тонкая нить постоянно рвалась. Рассказ об изрезанном платье серьезно тревожил ее.
Наконец, поняв, что покоя ей не найти, Альвенн встала и отложила кудель. Ничуть не заботясь об оправдании, она вышла из замка и, перейдя мост, вошла в лес. Больше часа идя по тропинке, Альвенн думала:
— Хоть бы застать его!
Оказавшись на месте, Альвенн облегченно вздохнула: Хранитель был у себя.
Обычный холм, весь поросший кустарником… Вряд ли его можно было принять за жилище, если бы не открытая настежь деревянная дверь. Альвенн знала, что за ней небольшой коридор, дальше кухня. Ее стены обшиты деревом, а в наклонном потолке вырублено окно.
Обстановка была простой: необычная печь, для которой не нужны дрова, (синеватое пламя из металлической трубки давало не так уж много тепла, но готовило быстро) два стола (маленький и большой), табуреты и навесные полки с посудой. За ней была комната, где Норт обычно принимал гостей. Здесь не было окон, ее освещали светильники. Семь резных деревянных дверей в равной мере могли быть и дверцами от шкафов, хитроумно встроенных в стену, и входом в другие помещения. (Этого точно не знал никто.) Как-то Альвенн видела, что Норт, выйдя в одну из них, вскоре вернулся со старой, потрепанной книгой, однако была ли там библиотека или жилая комната, девушка не решилась спросить.
Подойдя к двери, Альвенн остановилась. Для всех всегда было загадкой, откуда Хранитель узнавал о приходе гостей, но через минуту он выходил к ним навстречу. Так было и в этот раз.
Поприветствовав Альвенн, Норт сразу пригласил ее в дом, но певица ответила, что предпочла бы поговорить на скамейке среди лесных зарослей. Это удивило Хранителя, (Альвенн бывала в доме не раз), но он не выдал ничем своих чувств. Норт почти сразу заметил, что девушка очень взволнована. Оказавшись у деревянной скамьи, Альвенн сразу спросила:
— Норт, помнишь то время, когда среди всех голосистых девчонок ты выбрал меня и привел в замок Орма?
Он улыбнулся:
— Конечно, Альвенн. И я знаю, что это стало для тебя непростым испытанием, но ты справилась. Неужели что-то опять?
— Нет, со мной все в порядке, — ответила девушка, — но… Ты помнишь, с момента, когда ты лишь начал учить меня петь, ты твердил, что мне нужно быть осторожной: не разрешать посторонним касаться моих вещей, не выбрасывать их просто так, а сжигать. Никому не давать срезать волосы. Ты говорил мне, что если я вдруг обнаружу, что платье изрезано или из него вырезан кусок ткани, то нужно как можно скорее предупредить тебя. Так?
Если вопрос и встревожил Хранителя, то он не выдал себя. Голос Норта казался вполне беззаботным, когда он спросил ее:
— Значит, такое произошло?
— Не со мной. Просто кто-то порезал платье Руни, лесянки, что к нам недавно пришла. Ее в замке не любят, вот я и подумала…
— Ты говорила об этом еще с кем-нибудь?
— Нет.
Норт стал серьезен. Обычная магия ведьм не могла повредить Белым Рысям, но “перекресток”… Потоки были назначены не для людей! Они жаждали чуждой магической Силы. Хранители знали об этом, предупреждая новых Наследников. Но одно дело просто услышать, другое — испытать на себе.
Норт прекрасно запомнил свой “поединок” с Эмбалой. Эта женщина мало что смыслила в магии, остановить ее было бы просто, если бы не Потоки. Сражение с Духами Чащи казалось детской игрой по сравнению с диким напором “перекрестка”. Норт мог бы поклясться, что Сила зловещих Духов вошла в него как составной элемент.
Нож сумел уничтожить фигурку, оплавить серп, запугать, но Хранитель почти обессилел. В ту ночь он понял, что может не все. И Норт знал: восковые фигурки Эмбалы казались Потокам простым баловством, а вот Сила, заключенная в Руни… (Ни разу не видев лесянку, Норт слышал о ней очень много.) “Перекресток” мгновенно поглотит ее. Вместе с жизнью? С душой?
Наблюдая за Нортом, Альвенн ощутила, что дело серьезно.
— Скажи, это слишком опасно? — тревожно спросила она.
Норт решительно встал со скамьи.
— Я не знаю. Пока… Ты сейчас возвращаешься в замок? Я провожу тебя, заодно повидаю и Эрла. Альвенн, я хотел бы тебя попросить: скажи Руни, чтобы припомнила, не срезал ли кто-нибудь ее волосы? Хочется верить, что нет…
Глава 10.
Эрл опробовал новый состав для стекла три недели назад и теперь убедился, что он оказался удачным. Уже двадцать дней, а ни взрыва, ни трещин, ни искр! Этот хрупкий светильник горел ровным пламенем, радуя сердце, пока в нем не кончился газ. Дав остынуть стеклу, Эрл заправил его, (одной порции газа хватало на два с половиной часа) но не стал зажигать, а поставил на середину стола.
— Руни сможет забрать его! — подумал Эрл.
С первой встречи, заметив, с каким любопытством лесянка смотрела на эти светильники, он обещал ей один из них, если удастся сделать их безопасными.
Скрипнула дверь. Обернувшись, он собирался сказать: “Я так рад тебе, Руни!”, но на пороге стояла Свельд.
— Свельд? — удивленно переспросил Эрл.
— А разве не видно?
В ответе звучал странный вызов, и это насторожило. Они не общались, однако Эрл слышал, что в замке считают Свельд робкой и кроткой девушкой. Улыбнувшись как можно радушнее, он предложил ей:
— Входи!
Свельд не сдвинулась с места, она лишь покрепче сжала вышитый шарф, покрывавший ее длинные волосы.
— Что случилось? — спросил Эрл, уже понимая, что с девушкой что-то не так.
— Скажите, какую игру вы затеяли с Руни? — сглотнув, очень быстро спросила она.
Изумление Эрла было искренним:
— С Руни? Игру?
— Да, наверное, это для вас называется так! Вы зачем-то стремитесь разрушить ее чувства к Орму, заставить ее забыть долг!
Свельд старалась держаться, как подобает защитнице, но почему-то голос дрожал, выдавая ее страх. Нежданно Эрлу стало смешно. В своем гневе Свельд была очень забавна. И трогательна…
— Ты заблуждаешься, Свельд, — очень просто ответил он ей.
— Нет! Вы внушаете ей, что она вам нужна, но ведь это нечестно!
— Почему?
— Потому что ее выбрал Орм! Вам обидно, что все его любят, и вы решили хоть как-нибудь отомстить? Вы хотите лишить Руни счастья быть рядом с ним? Добиваетесь, чтобы, устав дожидаться, Орм просто прогнал ее? Маните ложной надеждой? За что вы хотите ее погубить?
Эрл помолчал, чтобы гостья могла успокоиться.
— Свельд, скажи, ты веришь в то, что сказала? — спросил он ее. — Руни мне очень нравится, вместе нам хорошо. Ты ее любишь? Хочешь видеть счастливой? Так дай ей возможность выбрать самой. Если ей нужен Орм, я не смогу изменить ее чувства, а если…
Голос Свельд неожиданно стал очень злым:
— Вы не имеете права манить ее ложной надеждой! Все знают, что вы не такой, как все! Вам не нужно… Не нужен никто! А ведь Руни… Ей надо… Ей надо родить!
— Ну и что?
Эрл прошелся по комнате и посмотрел на лесянку:
— Знаешь, Свельд, это смешно! Ты берешься судить о том, чего не знаешь. Слухи не всегда соответствуют правде. Одни увлекаются быстро и так же легко остывают, другие могут долго искать, а потом любить целую жизнь. Ты не знаешь чувств Руни, не знаешь моих, но считаешь, что вправе вмешаться. А почему? Из-за сплетен, которые ты никогда не проверишь?
Глаза Свельд вдруг засверкали:
— Не только! Пусть даже вы ее любите! Пусть даже у вас будут дети! Но ведь ребенка, в котором смысл ее жизни, она не родит! Его может ей дать только Орм!
— Гадалки — такие же люди, как все. Они могут и ошибиться.
Свельд закусила губу:
— Значит, вы не хотите оставить ее?
Эрл вздохнул:
— Я хочу объяснить тебе, что невозможно решать за другого. Пусть даже искренне веря, что делаешь все для него.
Неожиданно в ее темных глазах Свельд блеснула слеза:
— Дело не в старом пророчестве! Просто Орм может защитить и ее, и свою дочь, а вы — нет! Дети Рыси и Выродка! Вы ведь выросли здесь, вы должны понимать, что за участь их ожидает! На них будут показывать пальцем, обсуждать каждый шаг! Их начнут сторониться, им будут не доверять, опасаться их! Неизвестно, позволят ли им просто жить!
Эрл был изумлен. На минуту ему показалось, что Свельд “исполняет чужой мотив”, как у них говорили о людях, выдающих слова других за свои. Но жар речи, а так же поток нескрываемых слез подтверждали: лесянка искренне верит во все, что твердит.
— Рядом с Ормом она будет счастлива! Руни полюбит его! Уже любит, но просто боится признаться в этом себе! Не пытайтесь давить на нее! Отпустите! Прошу вас! — рыдая, твердила она.
Свельд потеряла контроль над собой, неприятная сцена и так затянулась. Взяв с нижней полки стакан, Эрл налил воды. “Хорошо бы добавить настой трав, снимающих стресс,” — автоматически пришло в голову, но готовить его было некогда. Протянув стакан Свельд, он сказал:
— Я прошу тебя, сядь и попробуй успокоиться. Вряд ли мы сможем продолжить наш разговор, если ты будешь плакать.
Но Свельд оттолкнула стакан.
— Вы потом пожалеете, но будет поздно… Для всех! — вытирая бежавшие слезы, сказала она и, повернувшись, вышла из комнаты.
Проводив ее взглядом, Эрл запер дверь. Он хотел бы забыть разговор, но не мог. Эта сцена вдруг пробудила воспоминания. Долгие годы Эрл думал, что стер их из памяти, но теперь понял, что ошибался.
Пятнадцать лет… Пробуждение юных страстей и мечтаний… Преображение мира, когда каждый запах и звук наполняется странным, загадочным смыслом… Готовность лететь на край света за чем-то неведомым… И так до боли знакомым… Безумные сны, о которых наутро вспоминаешь с невольным стыдом, но желаешь увидеть вновь… И томление… Поиск прекрасной мечты… И безумная жажда любви, для которой можно забыть вся и все…
Уйдя в лес, он часами лежал на прогретой земле, глядя в синее небо, вдыхая запах трав. Говорливый широкий ручей беззаботно журчал, навевая мечты. Солнце было еще высоко, когда шорох легких шагов разогнал полусонные грезы. К ручью вышла девушка… Сбросив одежду, она вошла в воду, не зная, что кто-то видит ее. Соскользнула в веселый поток, словно белая рыбка… Нырнула, игриво перевернулась на спину и поплыла… Он не мог отвести взгляд… Не в силах был сдвинуться с места…
Закончив купаться, девушка вышла на берег. Неторопливо ступая по камешкам, прошла к платью, но одеваться совсем не спешила… Присев на большой валун, отряхнула подошвы ног от налипших песчинок… Стряхнула ребром удивительно узкой ладони холодную влагу с коротких волос…
Хруст высохшей ветки, задетой его сапогом, заставил ее обернуться. Только теперь Эрл узнал ее. Гутруна, молодая служанка из замка… Он думал, что она с криком сорвется с места, сбежит или просто посмеется над ним, но Гутруна не шелохнулась. Она не пыталась поднять свое платье, а просто оперлась на валун.
Влажные капли еще не просохли на гладкой коже… Он отчетливо видел и плавный изгиб стройных бедер, и хрупкую шею, и небольшую темную родинку рядом с сосочком на правой груди, и насмешливо-томный взгляд серо-зеленых глаз… Ее мелкие зубки вдруг приоткрылись в улыбке…
— Ну как, хороша?
Он не смог ей ответить… Он видел, как, подняв платье, она пошла прочь. Обернувшись, опять улыбнулась…
Случайная встреча на берегу показалась ему знаком свыше. Эрл верил, что встретил именно ту, о которой он грезил в последнее время. Гутруна казалась воплощением тайной мечты.
Возвратившись в замок, Эрл заперся в комнате. Он побоялся сказать ей, кем стала она для него. Все слова были слишком грубы, приземляя высокое чувство. Только стихи могли выразить этот порыв…
Пачка жестких листов, что хранилась в столе, к утру кончилась… Полная ваза смятых листов говорила о безуспешных поисках формы признания. Фразы… Обрывки… Фрагменты… Они были слишком уж личными, чтобы позволить случайно прочесть их чужим… Улыбнувшись, он поднес свечку к листам. Наблюдая за огнем, пожиравшим бумагу, Эрл чувствовал, как с язычками пламени к небу взмывает душа.
— Я напишу… Я найду слова, чтобы Гутруна меня поняла… Я смогу… — думал он, покидая комнату. — И не важно, что она старше… Мы будем с ней вместе… Всегда…
Если кто-то посмел бы сказать, что он глупо ведет себя, так как служанка ответит на страсть господина и без стихов, Эрл прибил бы его. Низводить откровение к грубой интрижке!
Немного побродив по двору и ответив на пару приветствий, Эрл понял, что вовсе не хочет общаться с людьми. Он взобрался на сеновал. Утомленный бессонной ночью, Эрл сам не заметил, как заснул. Разбудил его шум дождя. Капли громко стучали по крыше.
Нежданно хлопнула дверь, и чей-то голос крикнул отставшим: “Давайте под крышу!” Ответом был звонкий смех. Вздрогнув, Эрл приподнялся. Еще не успев понять, кто две других, он мгновенно узнал жестковатый тембр Гутруны:
— Да уж, вымокли все!
Смех, возня и шушуканье… Постепенно голоса стали громче…
— Так значит, этот сопляк наконец?…
— Есть в кого! С таким папой и братцем… А ты что, Гутруна?
— Я?
Приглушенный, двусмысленный смех.
— Что, уже?
— Ну уж нет! Пусть пока распускает слюни! Наверно, не спал до утра, занимался…
Теперь хохот стал откровенным.
— Пока?… А потом?
— Я не буду слишком строптивой! Надеюсь, он догадается…
Гутруна вдруг приглушила свой голос, и он не расслышал конца этой фразы.
— А ты не боишься? Ведь все же Выродок! Кто его знает, как там у него? — вполне громко спросила одна из подружек.
Гутруна фыркнула:
— Ну и что! Я слыхала, что спят и с собаками, и с жеребцами…
— Ты шутишь?
— Ничуть! Лишь бы только суметь забеременеть!
— Зачем? У старшего незаконных целый выводок, а толку?
— Ты что, совсем поглупела? Рожу-то я Белую Рысь! Поняла? Целый выводок Белых Рысят… Да с такими детьми я забуду, что значит служить! За любую мне выложат деньги, которых вам не видать!
— За родных дочерей?! — испуганно ахнул кто-то из собеседниц.
Гутруна рассмеялась:
— За дочерей? Скажешь тоже! Они же не люди!
— Ты зря размечталась! — ехидно перебили ее. — После первой же дочки папаша и братец все возьмут под контроль и начнут регулярно поставлять ему женщин, как жеребцу кобыл! Может, даже брать деньги за случку с чужими девицами. Раньше я не понимала, чего это Галар носится с ним, а теперь буду знать!
— Вот дурында! — почти что пропела Гутруна. — Да если начать их плодить, то кому они будут нужны? Они ведь некрасивы! Ты помнишь, какова была Бельвер?
Они еще долго могли так болтать, но, заметив, что дождь перестал, поспешили уйти.. Оставшись один, Эрл не мог прийти в себя. Потрясение было слишком сильным. Раньше он чувствовал, что отличается от остальных, но забота отца не давала в полной мере прочувствовать этого. Разговор трех служанок просто шокировал и оскорбил.
… Спят и с собаками, и с жеребцами… Они же не люди!… Брать деньги за случку…
От этих слов просто хотелось завыть. Но намного страшнее был смысл остального, который он постиг позже:
… Выложат деньги… Возьмут под контроль… Упадут в цене…
Раньше, привыкнув, что он сын Галара, Эрл не думал о будущем, зная, что отец обеспечил его. Но теперь он впервые задался вопросом:
— А кто я такой? — и ответ не нашел.
Выродок… Незаконный сын… По закону он не имел ничего. Воля Галара и воля Орма решали его судьбу! Пожелай старший брат устранить его, выгнав из замка, и он бы был в своем праве… Реши Эрл жениться, и никто из вирдов не отдал бы ему дочь… Дети, которых он мог породить, не имели бы прав ни на что… И в любую минуту могли бы стать ценным объектом для сделки… Для торга…
Галар растил сыновей одинаково, но кровь мифических Рысей, смешавшись с людской, для мужчины обернулась проклятием, обрекшим на одиночество. Не только семья, но обычный плотский контакт перекрыт был угрозой продолжения рода. При мысли, что его детей можно дарить или просто продать, Эрл терял голову.
Но к любой боли со временем можно привыкнуть. На свете немало других удовольствий, способных заполнить свободное время. Однажды решив для себя, что не должен любить, Эрл смирился с судьбой, не пытаясь менять ничего…
Появление Руни разрушило чувство покоя, невольно пробудив те мечты, от которых он уже отказался. С чего он решил, что не должен любить? Они будут по-настоящему счастливы, двое супругов из рода мифических Рысей. Лесянки, живущие в замках, рожают только однажды… Пусть даже появятся близнецы! Неужели Рысятам не разрешат самим выбрать, как жить?
— Руни сможет забрать его! — подумал Эрл.
С первой встречи, заметив, с каким любопытством лесянка смотрела на эти светильники, он обещал ей один из них, если удастся сделать их безопасными.
Скрипнула дверь. Обернувшись, он собирался сказать: “Я так рад тебе, Руни!”, но на пороге стояла Свельд.
— Свельд? — удивленно переспросил Эрл.
— А разве не видно?
В ответе звучал странный вызов, и это насторожило. Они не общались, однако Эрл слышал, что в замке считают Свельд робкой и кроткой девушкой. Улыбнувшись как можно радушнее, он предложил ей:
— Входи!
Свельд не сдвинулась с места, она лишь покрепче сжала вышитый шарф, покрывавший ее длинные волосы.
— Что случилось? — спросил Эрл, уже понимая, что с девушкой что-то не так.
— Скажите, какую игру вы затеяли с Руни? — сглотнув, очень быстро спросила она.
Изумление Эрла было искренним:
— С Руни? Игру?
— Да, наверное, это для вас называется так! Вы зачем-то стремитесь разрушить ее чувства к Орму, заставить ее забыть долг!
Свельд старалась держаться, как подобает защитнице, но почему-то голос дрожал, выдавая ее страх. Нежданно Эрлу стало смешно. В своем гневе Свельд была очень забавна. И трогательна…
— Ты заблуждаешься, Свельд, — очень просто ответил он ей.
— Нет! Вы внушаете ей, что она вам нужна, но ведь это нечестно!
— Почему?
— Потому что ее выбрал Орм! Вам обидно, что все его любят, и вы решили хоть как-нибудь отомстить? Вы хотите лишить Руни счастья быть рядом с ним? Добиваетесь, чтобы, устав дожидаться, Орм просто прогнал ее? Маните ложной надеждой? За что вы хотите ее погубить?
Эрл помолчал, чтобы гостья могла успокоиться.
— Свельд, скажи, ты веришь в то, что сказала? — спросил он ее. — Руни мне очень нравится, вместе нам хорошо. Ты ее любишь? Хочешь видеть счастливой? Так дай ей возможность выбрать самой. Если ей нужен Орм, я не смогу изменить ее чувства, а если…
Голос Свельд неожиданно стал очень злым:
— Вы не имеете права манить ее ложной надеждой! Все знают, что вы не такой, как все! Вам не нужно… Не нужен никто! А ведь Руни… Ей надо… Ей надо родить!
— Ну и что?
Эрл прошелся по комнате и посмотрел на лесянку:
— Знаешь, Свельд, это смешно! Ты берешься судить о том, чего не знаешь. Слухи не всегда соответствуют правде. Одни увлекаются быстро и так же легко остывают, другие могут долго искать, а потом любить целую жизнь. Ты не знаешь чувств Руни, не знаешь моих, но считаешь, что вправе вмешаться. А почему? Из-за сплетен, которые ты никогда не проверишь?
Глаза Свельд вдруг засверкали:
— Не только! Пусть даже вы ее любите! Пусть даже у вас будут дети! Но ведь ребенка, в котором смысл ее жизни, она не родит! Его может ей дать только Орм!
— Гадалки — такие же люди, как все. Они могут и ошибиться.
Свельд закусила губу:
— Значит, вы не хотите оставить ее?
Эрл вздохнул:
— Я хочу объяснить тебе, что невозможно решать за другого. Пусть даже искренне веря, что делаешь все для него.
Неожиданно в ее темных глазах Свельд блеснула слеза:
— Дело не в старом пророчестве! Просто Орм может защитить и ее, и свою дочь, а вы — нет! Дети Рыси и Выродка! Вы ведь выросли здесь, вы должны понимать, что за участь их ожидает! На них будут показывать пальцем, обсуждать каждый шаг! Их начнут сторониться, им будут не доверять, опасаться их! Неизвестно, позволят ли им просто жить!
Эрл был изумлен. На минуту ему показалось, что Свельд “исполняет чужой мотив”, как у них говорили о людях, выдающих слова других за свои. Но жар речи, а так же поток нескрываемых слез подтверждали: лесянка искренне верит во все, что твердит.
— Рядом с Ормом она будет счастлива! Руни полюбит его! Уже любит, но просто боится признаться в этом себе! Не пытайтесь давить на нее! Отпустите! Прошу вас! — рыдая, твердила она.
Свельд потеряла контроль над собой, неприятная сцена и так затянулась. Взяв с нижней полки стакан, Эрл налил воды. “Хорошо бы добавить настой трав, снимающих стресс,” — автоматически пришло в голову, но готовить его было некогда. Протянув стакан Свельд, он сказал:
— Я прошу тебя, сядь и попробуй успокоиться. Вряд ли мы сможем продолжить наш разговор, если ты будешь плакать.
Но Свельд оттолкнула стакан.
— Вы потом пожалеете, но будет поздно… Для всех! — вытирая бежавшие слезы, сказала она и, повернувшись, вышла из комнаты.
Проводив ее взглядом, Эрл запер дверь. Он хотел бы забыть разговор, но не мог. Эта сцена вдруг пробудила воспоминания. Долгие годы Эрл думал, что стер их из памяти, но теперь понял, что ошибался.
Пятнадцать лет… Пробуждение юных страстей и мечтаний… Преображение мира, когда каждый запах и звук наполняется странным, загадочным смыслом… Готовность лететь на край света за чем-то неведомым… И так до боли знакомым… Безумные сны, о которых наутро вспоминаешь с невольным стыдом, но желаешь увидеть вновь… И томление… Поиск прекрасной мечты… И безумная жажда любви, для которой можно забыть вся и все…
Уйдя в лес, он часами лежал на прогретой земле, глядя в синее небо, вдыхая запах трав. Говорливый широкий ручей беззаботно журчал, навевая мечты. Солнце было еще высоко, когда шорох легких шагов разогнал полусонные грезы. К ручью вышла девушка… Сбросив одежду, она вошла в воду, не зная, что кто-то видит ее. Соскользнула в веселый поток, словно белая рыбка… Нырнула, игриво перевернулась на спину и поплыла… Он не мог отвести взгляд… Не в силах был сдвинуться с места…
Закончив купаться, девушка вышла на берег. Неторопливо ступая по камешкам, прошла к платью, но одеваться совсем не спешила… Присев на большой валун, отряхнула подошвы ног от налипших песчинок… Стряхнула ребром удивительно узкой ладони холодную влагу с коротких волос…
Хруст высохшей ветки, задетой его сапогом, заставил ее обернуться. Только теперь Эрл узнал ее. Гутруна, молодая служанка из замка… Он думал, что она с криком сорвется с места, сбежит или просто посмеется над ним, но Гутруна не шелохнулась. Она не пыталась поднять свое платье, а просто оперлась на валун.
Влажные капли еще не просохли на гладкой коже… Он отчетливо видел и плавный изгиб стройных бедер, и хрупкую шею, и небольшую темную родинку рядом с сосочком на правой груди, и насмешливо-томный взгляд серо-зеленых глаз… Ее мелкие зубки вдруг приоткрылись в улыбке…
— Ну как, хороша?
Он не смог ей ответить… Он видел, как, подняв платье, она пошла прочь. Обернувшись, опять улыбнулась…
Случайная встреча на берегу показалась ему знаком свыше. Эрл верил, что встретил именно ту, о которой он грезил в последнее время. Гутруна казалась воплощением тайной мечты.
Возвратившись в замок, Эрл заперся в комнате. Он побоялся сказать ей, кем стала она для него. Все слова были слишком грубы, приземляя высокое чувство. Только стихи могли выразить этот порыв…
Пачка жестких листов, что хранилась в столе, к утру кончилась… Полная ваза смятых листов говорила о безуспешных поисках формы признания. Фразы… Обрывки… Фрагменты… Они были слишком уж личными, чтобы позволить случайно прочесть их чужим… Улыбнувшись, он поднес свечку к листам. Наблюдая за огнем, пожиравшим бумагу, Эрл чувствовал, как с язычками пламени к небу взмывает душа.
— Я напишу… Я найду слова, чтобы Гутруна меня поняла… Я смогу… — думал он, покидая комнату. — И не важно, что она старше… Мы будем с ней вместе… Всегда…
Если кто-то посмел бы сказать, что он глупо ведет себя, так как служанка ответит на страсть господина и без стихов, Эрл прибил бы его. Низводить откровение к грубой интрижке!
Немного побродив по двору и ответив на пару приветствий, Эрл понял, что вовсе не хочет общаться с людьми. Он взобрался на сеновал. Утомленный бессонной ночью, Эрл сам не заметил, как заснул. Разбудил его шум дождя. Капли громко стучали по крыше.
Нежданно хлопнула дверь, и чей-то голос крикнул отставшим: “Давайте под крышу!” Ответом был звонкий смех. Вздрогнув, Эрл приподнялся. Еще не успев понять, кто две других, он мгновенно узнал жестковатый тембр Гутруны:
— Да уж, вымокли все!
Смех, возня и шушуканье… Постепенно голоса стали громче…
— Так значит, этот сопляк наконец?…
— Есть в кого! С таким папой и братцем… А ты что, Гутруна?
— Я?
Приглушенный, двусмысленный смех.
— Что, уже?
— Ну уж нет! Пусть пока распускает слюни! Наверно, не спал до утра, занимался…
Теперь хохот стал откровенным.
— Пока?… А потом?
— Я не буду слишком строптивой! Надеюсь, он догадается…
Гутруна вдруг приглушила свой голос, и он не расслышал конца этой фразы.
— А ты не боишься? Ведь все же Выродок! Кто его знает, как там у него? — вполне громко спросила одна из подружек.
Гутруна фыркнула:
— Ну и что! Я слыхала, что спят и с собаками, и с жеребцами…
— Ты шутишь?
— Ничуть! Лишь бы только суметь забеременеть!
— Зачем? У старшего незаконных целый выводок, а толку?
— Ты что, совсем поглупела? Рожу-то я Белую Рысь! Поняла? Целый выводок Белых Рысят… Да с такими детьми я забуду, что значит служить! За любую мне выложат деньги, которых вам не видать!
— За родных дочерей?! — испуганно ахнул кто-то из собеседниц.
Гутруна рассмеялась:
— За дочерей? Скажешь тоже! Они же не люди!
— Ты зря размечталась! — ехидно перебили ее. — После первой же дочки папаша и братец все возьмут под контроль и начнут регулярно поставлять ему женщин, как жеребцу кобыл! Может, даже брать деньги за случку с чужими девицами. Раньше я не понимала, чего это Галар носится с ним, а теперь буду знать!
— Вот дурында! — почти что пропела Гутруна. — Да если начать их плодить, то кому они будут нужны? Они ведь некрасивы! Ты помнишь, какова была Бельвер?
Они еще долго могли так болтать, но, заметив, что дождь перестал, поспешили уйти.. Оставшись один, Эрл не мог прийти в себя. Потрясение было слишком сильным. Раньше он чувствовал, что отличается от остальных, но забота отца не давала в полной мере прочувствовать этого. Разговор трех служанок просто шокировал и оскорбил.
… Спят и с собаками, и с жеребцами… Они же не люди!… Брать деньги за случку…
От этих слов просто хотелось завыть. Но намного страшнее был смысл остального, который он постиг позже:
… Выложат деньги… Возьмут под контроль… Упадут в цене…
Раньше, привыкнув, что он сын Галара, Эрл не думал о будущем, зная, что отец обеспечил его. Но теперь он впервые задался вопросом:
— А кто я такой? — и ответ не нашел.
Выродок… Незаконный сын… По закону он не имел ничего. Воля Галара и воля Орма решали его судьбу! Пожелай старший брат устранить его, выгнав из замка, и он бы был в своем праве… Реши Эрл жениться, и никто из вирдов не отдал бы ему дочь… Дети, которых он мог породить, не имели бы прав ни на что… И в любую минуту могли бы стать ценным объектом для сделки… Для торга…
Галар растил сыновей одинаково, но кровь мифических Рысей, смешавшись с людской, для мужчины обернулась проклятием, обрекшим на одиночество. Не только семья, но обычный плотский контакт перекрыт был угрозой продолжения рода. При мысли, что его детей можно дарить или просто продать, Эрл терял голову.
Но к любой боли со временем можно привыкнуть. На свете немало других удовольствий, способных заполнить свободное время. Однажды решив для себя, что не должен любить, Эрл смирился с судьбой, не пытаясь менять ничего…
Появление Руни разрушило чувство покоя, невольно пробудив те мечты, от которых он уже отказался. С чего он решил, что не должен любить? Они будут по-настоящему счастливы, двое супругов из рода мифических Рысей. Лесянки, живущие в замках, рожают только однажды… Пусть даже появятся близнецы! Неужели Рысятам не разрешат самим выбрать, как жить?