Страница:
— Я не хотела! Я вправду не знала, кто этот мышонок!
— Но ты это сделала! Сделала! Ты убила ее! — повторяла Мерона, не слыша ее оправданий.
В эту минуту она ненавидела Руни, лесянку, виновную в смерти ее дочери Свельд.
— Будь ты проклята, ведьма! Оборотень!
Позже, когда стало ясно, что Свельд поборола действие яда, Мерона жалела об этих словах. Руни не затаила обиды, но в душу приемной матери Рысей опять проник страх. Если раньше, размышляя о будущем девочек, она боялась за Свельд, не способную жить среди леса, считая, что Руни сама за себя постоит, то теперь она вдруг поняла: синеглазка более беззащитна.
Мерона была слишком честной, чтобы хитрить с собой. Она знала, что, принеси в дом “мышонка” Свельд, и укуси он тогда Руни, она ни в чем бы не стала обвинять девочку.
— Потому что Свельд самый обычный ребенок, а Руни… Она не такая, как мы! Если я, знавшая Руни с рождения, смела так обойтись с ней, то что же тогда говорить о других? Если Руни придется жить между людей… — размышляла Мерона, и эти мысли пугали.
Она понимала, что синеглазый Рысенок в глазах посторонних станет обычною нежитью. Не обладая ни кротостью Свельд, ни ее тягой к людям, вне леса Руни была обречена.
Когда девочкам было пятнадцать лет, старая женщина простудилась. Желая хоть как-то помочь ей, Свельд обратилась к знахарке из ближней деревни. В последние годы, меняя орехи и ягоды на зерно и домотканые ткани, Мерона брала Свельд с собой.
— Наш маленький Белый Рысенок! — любовно называли крестьяне девочку.
Знахарка сразу согласилась помочь. Она прописала больной кое-какие отвары из трав и хотела уйти, когда женщина попросила:
— Я знаю, ты умеешь гадать. Расскажи мне, что ждет моих девочек!
Та пожала плечами:
— Судьба Белых Рысей известна каждому: выберут господина, поселятся в каменном замке. Не участь — мечта!
Все же знахарка согласилась взглянуть на ладони девочек. Глядя на руку Свельд, она закивала:
— Все точно: и замок, и господин. Любить его будет до полного самозабвения, для него отречется ото всех остальных, даже… Ладно, об этом ей знать ни к чему! Будут дети, две девочки.
— Вновь близнецы! — улыбнулась Мерона, поскольку все знали, что Белые Рыси рожают только однажды.
Покраснев, Свельд смущенно взглянула на гадалку:
— А он, он тоже…
— Будет любить тебя? — закончила та за нее. — Этого не обещаю! А впрочем, сумеешь стать незаменимой, так будет твоим на всю жизнь, только вот… Только с ним рядом будет другая! Он просто утратит рассудок, на все пойдет ради нее! Одолеешь ли? Время покажет, а больше ничего не скажу.
Руни не проявила интереса к гаданию. Мероне пришлось попросить ее:
— Ради меня!
Лишь тогда она протянула ладонь ясновидящей. Глядя на руку Руни, гадалка долго молчала, как будто не зная, с чего начать.
— Твой мужчина — Вождь. Поначалу он будет Героем ближних земель, а потом… О нем после узнают везде… Он решит бросить вызов привычным законам, изменить нашу жизнь… И ты станешь не просто подругой, ты будешь женой!
— Нет, не надо обманывать Руни! — нежданно вмешалась Мерона. — Она родилась синеглазкой, но это не значит…
Однако гадалка ее прервала:
— Я ручаюсь за то, что говорю! И я вижу… Как странно! Я вижу ребенка, который…
Она замолчала, как будто бы не решаясь продолжить, а после тихо сказала:
— Не знаю, кто это будет, но только, если он не родится, то Гальдорхейму не быть, потому что он должен хранить его! Смена… Нет, дальше я не пойму!
Лицо Руни осталось довольно бесстрастным, но голос нежданно охрип, когда она тихо спросила:
— А как я узнаю, что встреченный мною — тот самый Герой?
И гадалка ответила:
— Слушай свое сердце, Руни, оно не солжет, не обманет!
Когда она вскоре ушла, а Мерона заснула, девочки вышли из дома. Усевшись на бревно, долгие годы служившее лавкой, Руни прикрыла глаза, но ей было трудно скрыть от сестры свое состояние. Не встречая ровесников, общаясь только друг с другом, они обе тайно мечтали о встрече с молодым человеком, которая резко изменит их жизнь.
Эти грезы в них пробудила Мерона. Привыкнув, что детям надобны песни и сказки, она постоянно им пела баллады о верной любви. Все легенды говорили об этом. Приемная мать, не познавшая страсти, считала их поэтическим вымыслом, не представляя, как песни способны преломиться в сознании девочек. Если бы кто-то сказал ей, что это опасно, она бы ему не поверила. А между тем, не умея общаться с чужими людьми, и не зная общепринятых правил, лесянки могли очень просто разрушить свою жизнь в погоне за призраком, созданным детской фантазией из старых песен и тайных грез.
Долг и страсть, страсть и долг… Между ними всегда шла борьба, ради них отдавали все, даже жизнь. Человек поддавался порыву страсти, и это поднимало его над толпой, сохраняя его имя в веках. Но избранник, отмеченный роком для особой судьбы, отрекался от всех искушений, мешавших выполнить долг, подчиняя голос сердца рассудку, поскольку иначе не мог. Сестер восхищали и те, и другие, но как-то Свельд спросила:
— Отмеченный роком — это совсем непохожий на остальных? Как наша Руни?
Мерона ответила девочкам:
— Да.
Но почти сразу добавила:
— Только второй путь, путь долга — для мужчин, женщина вряд ли изберет его, потому что ее долг — любить!
Руни тогда промолчала, однако слова взволновали, потом она часто вспоминала их.
Встреча с гадалкой напомнила сестрам тот старый разговор. Присев рядом с Руни и, положив золотую головку к ней на колени, Свельд зашептала:
— Мы скоро вернемся к людям, ведь только там можно встретить ИХ!
— Ты уверена?
— Да!
Нежно гладя блестящие длинные волосы Свельд, Руни тихо спросила:
— А не страшно тебе бросить лес и остаться одной у чужих?
Приподнявшись, Свельд честно ответила:
— Страшно! Но мы ведь с тобой не расстанемся? Ты повстречаешь Героя, а я — его лучшего друга, и мы будем вместе!
— Не знаю… — сказала Руни, но сердце забилось быстрее.
Ей было приятно слушать Свельд, так открыто говорившую о сокровенных мечтах. Чуть смущаясь, сестра продолжала:
— Я знаю, что буду безумно любить его, так же, как ты своего господина. (Привычное слово из песен не вызывало протеста у Свельд.) А когда вы прославитесь или попадете в беду, мы окажемся рядом и будем служить вам!
Смех Руни прервал ее речь. Изумленно взглянув на сестру, Свельд спросила:
— Я что-то сказала не так?
— Нет, ты рассказала мне старую песню Мероны!
— А разве эта баллада плохая? Ты раньше любила ее!
— Да, любила… Но мне бы хотелось, чтобы наша жизнь стала новой легендой.
Свельд улыбнулась ей:
— Так и будет! Обязательно будет!
В темно-карих глазах было столько наивной веры, а взгляд их казался таким беззащитным, что сердце Руни сжалось от странной боли. Не понимая, что это значит, она обняла сестру и сказала:
— Если гадание сбудется, мы будем счастливы. Я никому не позволю обижать тебя, Свельд!
В этот вечер они еще долго предавались мечтам. После жизнь притушила эти фантазии, повседневность взяла свое. Смерть Мероны заставила думать о том, как жить дальше. Она протянула почти год перед тем, как угаснуть. Но после смерти приемной матери Руни не захотела оставить лес, и Свельд не решилась с ней спорить. Без Мероны они прожили в хижине больше двух лет. Временами Свельд заводила с сестрой речь о том, как хорошо бы им было в деревне, но Руни упорно молчала.
Внезапная встреча у Топи со злым человеком могла бы убить в душе Свельд тягу к людям, однако вмешательство Орма потрясло ее много сильнее. Спаситель был так прекрасен, загадочен и отважен, что девушка поняла — перед нею тот самый знаменитый Герой, о котором когда-то говорила гадалка. Ее не задело, что незнакомец не оценил ее. К восхищению не примешалась горечь обиды. Считая, что он предназначен для Руни, Свельд от чистого сердца желала им счастья и была рада сказать сестре:
— Руни, он все же пришел, твой Герой!
Глава 6.
— Но ты это сделала! Сделала! Ты убила ее! — повторяла Мерона, не слыша ее оправданий.
В эту минуту она ненавидела Руни, лесянку, виновную в смерти ее дочери Свельд.
— Будь ты проклята, ведьма! Оборотень!
Позже, когда стало ясно, что Свельд поборола действие яда, Мерона жалела об этих словах. Руни не затаила обиды, но в душу приемной матери Рысей опять проник страх. Если раньше, размышляя о будущем девочек, она боялась за Свельд, не способную жить среди леса, считая, что Руни сама за себя постоит, то теперь она вдруг поняла: синеглазка более беззащитна.
Мерона была слишком честной, чтобы хитрить с собой. Она знала, что, принеси в дом “мышонка” Свельд, и укуси он тогда Руни, она ни в чем бы не стала обвинять девочку.
— Потому что Свельд самый обычный ребенок, а Руни… Она не такая, как мы! Если я, знавшая Руни с рождения, смела так обойтись с ней, то что же тогда говорить о других? Если Руни придется жить между людей… — размышляла Мерона, и эти мысли пугали.
Она понимала, что синеглазый Рысенок в глазах посторонних станет обычною нежитью. Не обладая ни кротостью Свельд, ни ее тягой к людям, вне леса Руни была обречена.
Когда девочкам было пятнадцать лет, старая женщина простудилась. Желая хоть как-то помочь ей, Свельд обратилась к знахарке из ближней деревни. В последние годы, меняя орехи и ягоды на зерно и домотканые ткани, Мерона брала Свельд с собой.
— Наш маленький Белый Рысенок! — любовно называли крестьяне девочку.
Знахарка сразу согласилась помочь. Она прописала больной кое-какие отвары из трав и хотела уйти, когда женщина попросила:
— Я знаю, ты умеешь гадать. Расскажи мне, что ждет моих девочек!
Та пожала плечами:
— Судьба Белых Рысей известна каждому: выберут господина, поселятся в каменном замке. Не участь — мечта!
Все же знахарка согласилась взглянуть на ладони девочек. Глядя на руку Свельд, она закивала:
— Все точно: и замок, и господин. Любить его будет до полного самозабвения, для него отречется ото всех остальных, даже… Ладно, об этом ей знать ни к чему! Будут дети, две девочки.
— Вновь близнецы! — улыбнулась Мерона, поскольку все знали, что Белые Рыси рожают только однажды.
Покраснев, Свельд смущенно взглянула на гадалку:
— А он, он тоже…
— Будет любить тебя? — закончила та за нее. — Этого не обещаю! А впрочем, сумеешь стать незаменимой, так будет твоим на всю жизнь, только вот… Только с ним рядом будет другая! Он просто утратит рассудок, на все пойдет ради нее! Одолеешь ли? Время покажет, а больше ничего не скажу.
Руни не проявила интереса к гаданию. Мероне пришлось попросить ее:
— Ради меня!
Лишь тогда она протянула ладонь ясновидящей. Глядя на руку Руни, гадалка долго молчала, как будто не зная, с чего начать.
— Твой мужчина — Вождь. Поначалу он будет Героем ближних земель, а потом… О нем после узнают везде… Он решит бросить вызов привычным законам, изменить нашу жизнь… И ты станешь не просто подругой, ты будешь женой!
— Нет, не надо обманывать Руни! — нежданно вмешалась Мерона. — Она родилась синеглазкой, но это не значит…
Однако гадалка ее прервала:
— Я ручаюсь за то, что говорю! И я вижу… Как странно! Я вижу ребенка, который…
Она замолчала, как будто бы не решаясь продолжить, а после тихо сказала:
— Не знаю, кто это будет, но только, если он не родится, то Гальдорхейму не быть, потому что он должен хранить его! Смена… Нет, дальше я не пойму!
Лицо Руни осталось довольно бесстрастным, но голос нежданно охрип, когда она тихо спросила:
— А как я узнаю, что встреченный мною — тот самый Герой?
И гадалка ответила:
— Слушай свое сердце, Руни, оно не солжет, не обманет!
Когда она вскоре ушла, а Мерона заснула, девочки вышли из дома. Усевшись на бревно, долгие годы служившее лавкой, Руни прикрыла глаза, но ей было трудно скрыть от сестры свое состояние. Не встречая ровесников, общаясь только друг с другом, они обе тайно мечтали о встрече с молодым человеком, которая резко изменит их жизнь.
Эти грезы в них пробудила Мерона. Привыкнув, что детям надобны песни и сказки, она постоянно им пела баллады о верной любви. Все легенды говорили об этом. Приемная мать, не познавшая страсти, считала их поэтическим вымыслом, не представляя, как песни способны преломиться в сознании девочек. Если бы кто-то сказал ей, что это опасно, она бы ему не поверила. А между тем, не умея общаться с чужими людьми, и не зная общепринятых правил, лесянки могли очень просто разрушить свою жизнь в погоне за призраком, созданным детской фантазией из старых песен и тайных грез.
Долг и страсть, страсть и долг… Между ними всегда шла борьба, ради них отдавали все, даже жизнь. Человек поддавался порыву страсти, и это поднимало его над толпой, сохраняя его имя в веках. Но избранник, отмеченный роком для особой судьбы, отрекался от всех искушений, мешавших выполнить долг, подчиняя голос сердца рассудку, поскольку иначе не мог. Сестер восхищали и те, и другие, но как-то Свельд спросила:
— Отмеченный роком — это совсем непохожий на остальных? Как наша Руни?
Мерона ответила девочкам:
— Да.
Но почти сразу добавила:
— Только второй путь, путь долга — для мужчин, женщина вряд ли изберет его, потому что ее долг — любить!
Руни тогда промолчала, однако слова взволновали, потом она часто вспоминала их.
Встреча с гадалкой напомнила сестрам тот старый разговор. Присев рядом с Руни и, положив золотую головку к ней на колени, Свельд зашептала:
— Мы скоро вернемся к людям, ведь только там можно встретить ИХ!
— Ты уверена?
— Да!
Нежно гладя блестящие длинные волосы Свельд, Руни тихо спросила:
— А не страшно тебе бросить лес и остаться одной у чужих?
Приподнявшись, Свельд честно ответила:
— Страшно! Но мы ведь с тобой не расстанемся? Ты повстречаешь Героя, а я — его лучшего друга, и мы будем вместе!
— Не знаю… — сказала Руни, но сердце забилось быстрее.
Ей было приятно слушать Свельд, так открыто говорившую о сокровенных мечтах. Чуть смущаясь, сестра продолжала:
— Я знаю, что буду безумно любить его, так же, как ты своего господина. (Привычное слово из песен не вызывало протеста у Свельд.) А когда вы прославитесь или попадете в беду, мы окажемся рядом и будем служить вам!
Смех Руни прервал ее речь. Изумленно взглянув на сестру, Свельд спросила:
— Я что-то сказала не так?
— Нет, ты рассказала мне старую песню Мероны!
— А разве эта баллада плохая? Ты раньше любила ее!
— Да, любила… Но мне бы хотелось, чтобы наша жизнь стала новой легендой.
Свельд улыбнулась ей:
— Так и будет! Обязательно будет!
В темно-карих глазах было столько наивной веры, а взгляд их казался таким беззащитным, что сердце Руни сжалось от странной боли. Не понимая, что это значит, она обняла сестру и сказала:
— Если гадание сбудется, мы будем счастливы. Я никому не позволю обижать тебя, Свельд!
В этот вечер они еще долго предавались мечтам. После жизнь притушила эти фантазии, повседневность взяла свое. Смерть Мероны заставила думать о том, как жить дальше. Она протянула почти год перед тем, как угаснуть. Но после смерти приемной матери Руни не захотела оставить лес, и Свельд не решилась с ней спорить. Без Мероны они прожили в хижине больше двух лет. Временами Свельд заводила с сестрой речь о том, как хорошо бы им было в деревне, но Руни упорно молчала.
Внезапная встреча у Топи со злым человеком могла бы убить в душе Свельд тягу к людям, однако вмешательство Орма потрясло ее много сильнее. Спаситель был так прекрасен, загадочен и отважен, что девушка поняла — перед нею тот самый знаменитый Герой, о котором когда-то говорила гадалка. Ее не задело, что незнакомец не оценил ее. К восхищению не примешалась горечь обиды. Считая, что он предназначен для Руни, Свельд от чистого сердца желала им счастья и была рада сказать сестре:
— Руни, он все же пришел, твой Герой!
Глава 6.
— Он пришел, твой Герой!
Эта фраза заставила Руни вздрогнуть. Желанной радости не было, слишком ужасным был для нее этот солнечный день. Разбирая сочные ягоды, Руни старалась прийти в себя от пережитого в полдень. Единственным чувством, оставшимся в сердце, был страх. Ей казалось, что сестра с первого взгляда поймет: она больше не та шаловливая Руни, с которой она распрощалась утром. Чудовищный запах сгоревшего дромма, пропитав складки одежды, не исчезал.
— Я не хотела! Я не хотела этого делать, но сделала! — сдавленным воплем звучало в груди. Та картина из мелких кусочков блестящих камней на обломке старой стены обещала великое чудо, а обернулась кошмаром.
Когда-то, лет в десять, случайно наткнувшись на эти развалины, Руни пришла в восторг. Ей ни разу не приходилось видеть подобного: среди леса, меж зарослей, к небу вздымались колонны из белоснежного камня. Обломки разрушенной крыши, упав на поляну, давно поросли травой, пробивавшейся так же меж гладких полированных плит, окружавших старинный Храм. Множество женских фигурок и крупные рыси из серо-серебристого, незнакомого материала восхитили лесяночку. Глядя на эти скульптуры, Руни боялась пошевелиться.
— Вдруг это сон или какой-то мираж? Сдвинешься с места, а он и исчезнет? — думала девочка.
Наконец, осмелев, она все же решилась потрогать ближнюю статую. Та была теплой, как будто живой.
Вскоре Руни, забыв осторожность, уже пробиралась между обломков. Ни разу ей не было так интересно! Облазить развалины, все осмотреть, все потрогать и даже тихонько лизнуть языком эти гладкие камни! Она упивалась неведомым, сердце переполнил восторг. Ей казалось: все здесь для нее и, взобравшись на сломанный цоколь колонны, она закричала:
— Я снова вернулась!
И гулкое эхо развалин подхватило: “Вернулась! Вернулась!” — как будто приветствуя девочку. Руни казалось, что она вечно жила здесь, ни разу ей не было так хорошо. От камней исходило тепло, они, словно ласкали ребенка. Порывы легкого ветра, вплетаясь в волнистые волосы, будто играли с ней. Чувство единства с таинственным Храмом переполняло сердечко девочки.
Неожиданно Руни замерла. Перед нею на обломке высокой стены была нарисована женщина. Краски поблекли, сияли только глаза из осколков блестящих синих камней с голубыми искрами. А еще камень у нее на груди, вставленный в обломок черного дерева.
— Как третий глаз! — изумленно подумала Руни.
Дойдя до картины, она осторожно потрогала “глаз”. Он был сделан из ярко-голубых и темно-синих стекляшек, которые Руни сначала спутала с камешками. Над головою женщины ярко сияла непонятная надпись из тех же осколков. Мерона, умея читать и писать, обучила девочек грамоте, но блестящие буквы были для Руни совсем незнакомыми. Быстро взобравшись на крупный обломок мрамора, девочка тут же потрогала их.
От картины веяло странной прохладой и Силой, заставлявшей петь душу, дарившей благоговейную радость. И, глядя в лицо незнакомки с картины, Руни сказала:
— Я очень люблю тебя!
Быстрый луч солнца скользнул по картине, и Руни вдруг показалось, что взгляд этой женщины ожил, а губы чуть улыбнулись ей.
Спрыгнув на землю, Руни хотела идти дальше, к соседней фреске, вернее, мозаике, сложенной их блестящих камешков. На ней была девушка с синим ”глазом” — камнем в руках. Приподняв его перед глазами и пристально глядя через него, она не сводила взгляд со столба золотистого цвета. (Среди развалин Руни уже повстречала такой.) Стрелки из красных камешков четко вели линию синего взгляда к столбику, окруженному голубым цветком с лепестками-спиралями и блестящей оранжевой сердцевиной.
— Как это красиво! — подумала Руни. — Я тоже хотела бы делать такие «цветы»!
Этот рисунок-мозаика тоже покрыт был множеством надписей на неведомом ей языке. Руни очень хотелось их прочитать, но ей оставалось лишь трогать разноцветные стрелки, которые шли от букв к девушке.
Руни казалось, что она ощущает под пальцами странный трепет. Картина как будто дрожала, пульсируя и наполняясь жизнью. Прижавшись щекой к пестрым камешкам, Руни вдруг поняла, что не сможет теперь просто жить, не бывая в загадочном Храме.
— Я ваша! Я тоже одна из вас! — прошептала она синеглазкам с мозаики и картины.
Руни сумела разыскать и другие картины в развалинах. Девочка собиралась уже уходить, когда вдруг заметила в щели между плит почерневший обломок дерева с блеклым безжизненным камнем. По форме он точно соответствовал украшению с “глазом”, как Руни звала синий камень с картин. Нагнувшись, она подняла его и, повинуясь внезапному чувству, положила в карман.
Вернувшись домой, Руни не стала ничего говорить ни Мероне, ни Свельд. Она просто повесила камень на шею. Неделю он был мертвым, потом вдруг начал теплеть и синеть. Через месяц он стал “третьим глазом”, таким же, как на картинах в лесном Храме.
Мерона недовольно косилась на эту игрушку, но ничего не сказала, а вот Свельд вдруг попросила ее:
— Убери, от него веет холодом!
Она не захотела коснуться синего камня, чтобы проверить, что он согревает.
— Люди не носят такого! — сказала она сестре.
Руни напрасно пыталась ее убедить. Свельд была непреклонна, и ей пришлось убрать камень под платье, поскольку расстаться с ним Руни уже не могла. Как-то она попыталась сводить Свельд в лесной Храм, однако сестренке там не понравилось. Руни смирилась, но ей было грустно, что Свельд не приняла его.
Вскоре Руни заметила: происходит что-то странное. Они и раньше со Свельд понимали друг друга с полуслова, теперь же она могла передать свои мысли на расстоянии, не разжимая губ. А, коснувшись ладоней сестры, Руни видела все, что до этого видела Свельд. Она принимала не только конкретные образы, но и мысли, и чувства сестры, а так же посторонних людей, оказавшихся рядом со Свельд. Ее лишь удивляло, что у двойняшки не было этого дара, Свельд не умела послать свою мысль или почувствовать душу другого так же, как Руни. По временам она очень сильно воспринимала отношение к ней, но не различала нюансов.
Думая, что Свельд читает его замыслы, Вальгерд ошибся. Она лишь ощущала, что он ненавидит ее. Мысль о казни столичных колдунов была принята ей как всплеск сильной злобы.
Руни гордилась внезапно открывшимся даром, считая, что это подарок старого Храма, и не хотела терять его.
Годы шли, но ее странная связь с этим местом ничуть не слабела, а лишь становилась сильнее. Скрывая от Свельд и Мероны эти визиты в развалины, Руни старалась бывать там хотя бы раз в месяц. Идти было далеко, а работы по дому хватало всем. Ей казалось, что она черпает новые силы, касаясь старинных картин и ступая по той земле.
После пророчества деревенской гадалки и разговора со Свельд Руни приснился удивительный сон.
…Ей казалось, что она шла по широкому снежному полю. Зеленые Луны сияли удивительным светом, и легкие тени скользили по мягким сугробам, а ветер взметал серебристые снежные вихри, летавшие в воздухе. Но эти легкие смерчи не были злыми Духами Чащи, они были очень веселыми и живыми.
Их было три: два больших и один совсем крошечный. Неожиданно Руни вдруг поняла, что они просто играют между собой. С каждой минутой сквозь вихри все ярче проступали фигуры двух взрослых рысей и маленького рысенка. Катаясь по снегу, синеглазые крупные звери вздымали завесу из белой искрящейся пыли, а малыш вился меж ними, кружился забавным клубочком, стараясь поймать свой коротенький хвостик.
Руни безумно хотелось коснуться детеныша, взять его в руки, рассмотреть, приласкать, но он почему-то ускользал от нее. Наконец, утомившись ловить его, девочка села прямо в снег, и звереныш вдруг подкатился к ней, заскочил на колени и… Сразу пропал!
В ту же минуту исчезли и Луны, и взрослые рыси, а в небе вспыхнуло солнце и появилось много людей, которые шли через поле. Живой поток человеческих тел поднял Руни и увлек за собой.
— Куда мы идем? И зачем? — вопрошала девочка, уже зная ответ.
Эти люди шли к НЕМУ, к молодому Вождю. И, теряясь в толпе, Руни вдруг испугалась, что он не заметит, он просто не узнает ее. Неожиданно все расступились, и появился ОН. В свете яркого солнца Руни не видела ни лица, ни одежды, лишь темный контур фигуры, но сердце забилось как птица в силке, наполняясь сладкой надеждой и страхом, что он пройдет мимо. Не в силах шелохнуться, она не сводила с него синих глаз.
— Я искал тебя, Руни! Искал и нашел! Неужели ты думала, что я смогу пройти мимо и не узнать тебя? Нас ведь лишь двое во всем мире!
Руни увидела, что он прав: все остальные исчезли.
— Иди ко мне!
Голос был незнакомым и в то же время удивительно близким, родным, словно в нем воплотился шелест ветра в кронах деревьев, тихие звуки ночного леса, журчанье ручья. Руни смело шагнула вперед, и нежданно вкруг них возникли колонны лесного белого Храма.
Синеглазые девушки с фресок и серебристые статуи рысей вдруг ожили и ступили на плиты, сплетясь в фантастический хоровод. Их безумный, отчаянный танец опьянял, кружил голову, заставляя позабыть обо всем. И, склонившись на грудь к незнакомцу, к Герою, она поняла, что давно ожидала его. Когда он ее обнял, она посмотрела ему в глаза… Взгляд погрузился в знакомую синюю бездну, полную ярких сияющих искр!
Пробудившись от странного сна, Руни долго пыталась прийти в себя. Она знала, что это только мечты, что навеял ей белый Храм. У мужчин не бывает таких глаз! Она не решилась рассказать о сне Свельд, чтобы лишний раз не смущать ее странным полетом фантазии, хоть и понимала, что уже не забудет его.
После смерти Мероны Руни стало не до пророчества. Свельд вела дом, на нее же легли заботы о пропитании: сбор орехов, ягод, грибов. Заготовка хвороста и сена для коз досталась ей же. Прекрасно зная лес, Руни охотно делала это, оставив Свельд уборку, приготовление пищи, стирку, шитье. Если раньше Мерона старалась исполнять всю мужскую работу по дому, насколько хватало сил и умения, то теперь этим занялась Руни. Вскоре мечты о Герое и даже память о Храме слегка потускнела под грузом повседневных забот.
Первый год без приемной матери прошел быстро, он не внес изменений в их жизнь. А потом с Руни что-то случилось. Ей стало казаться, что она слышит неведомый зов. Пробуждаясь ночами, она не могла заснуть. Перед глазами вновь и вновь возникала мозаика Храма с золотистым столбом. Непонятная дрожь сотрясала все тело, хотелось смеяться и плакать, срываться, куда-то бежать. Кровь быстрее бежала по жилам, взывая к ее подсознанию: “Сделай!”, а камень из храма тяжко пульсировал, словно прося: “Помоги!”
Руни охотно бы подчинилась безумному зову, ей очень хотелось снять непривычный стресс, вырастив редкий “цветок” с голубыми спиралями-лепестками. Она верила, что способна на это, и только присутствие Свельд не давало так поступить. Кареглазка как будто бы знала, что Руни мечтает вернуться в белый Храм, и старалась любой ценой удержать ее.
— Я боюсь оставаться одна — повторяла она сестре.
Понимая, что это только предлог, Руни все же не спорила с ней. Она знала, что Свельд искренне любит ее и стремится помочь. Если она не способна понять и почувствовать тягу к храму Рысей, то это не ее вина. Свельд мечтает о жизни среди людей, она верит, что там их обеих ждет счастье и любовь. Свельд боялась не одиночества, а неведомой Силы, которая, как ей казалось, погубит сестру. И, понимая ее потаенные чувства, Руни старалась сдержать себя.
— Может, Свельд и права? В старых песнях “голубой цветок” несет смерть, разрушение! Почему же он так привлекает меня? — задавала она вопрос, но ответа не знала.
На смену нервному стрессу пришла головная боль. Поначалу Руни решила, что ее вызывает усталость. Во время долгих прогулок в ушах начинался шум, заставлявший терять направление. Позже виски начинало ломить и нежданный удар изнутри опалял вдруг мозг резкой болью. Впервые почувствовав это, Руни едва не лишилась сознания. К счастью, приступ быстро прошел. Она верила: он не вернется, но вскоре все повторилось. Со временем боль лишь усилилась.
Временами на ум приходило, что вышивка матери сможет помочь. Ведь Мерона, отдавая ей старую ткань, говорила:
— Когда ты не сможешь понять, как жить дальше, попробуй прибегнуть к ней!
Свельд не знала о даре, сама же она очень скоро запомнила все, что Ронн вышила тонкой иглой:
“Возьми теплую ткань или шкуру, напиток из ягод и рог. Размышляй о себе и о том, что волнует, лишая покоя. Почувствовав Силу, зови: “О, приди, Рысь-хранитель, приди ко мне крадучись, чтобы я знала твою мощь, твою несравненнуюмудрость”.Потом налей в чашу и в рог принесенный напиток. Подняв рог к Небу, скажи: “Славься, фетч мой могучий! Ты — щит! Ты — даритель Закона, мой истинный друг!” Осуши половину рога глотком, а остатки вылей на землю перед собой, к Северу от расстеленной ткани и положи рог справа. Сядь прямо на ткань и зови: “Появись же, фетч-Рысь !”И когда Рысь придет, вопрошай. А прощаясь, скажи: “Фетч, лети назад !”и пролей наземь сок из наполненной чаши. Потом не забудь, попрощавшись, одарить Рысь в течение дня.”
Руни уже собиралась призвать этот фетч-Рысь, узнать, как жить дальше с мучительной болью, однако она понимала: обряд должен длиться не час и не два, у нее же нет времени. Застань сестра Руни во время заклятий, столкновения не миновать.
— Почему ты не хочешь жить так, как другие? Болит голова? Давай сходим к какой-нибудь местной ведунье, — сейчас же сказала бы Свельд. — А обряд… Разве люди к нему прибегают? Зачем ты упорно стремишься во всем отличаться от них?
Руни вовсе не жаждала ссоры с сестрой.
— Может, выдастся день, когда я, отложив все дела, вновь пойду в белый Храм? Я исполню обряд среди статуй и пестрых мозаик… Они мне помогут! — мечтала лесянка, убеждая себя подождать.
Так продолжалось до рокового дня, когда Руни, бродя по лесу в поисках ягод, вдруг ощутила знакомый гул. Очень скоро заломило виски. Опустив корзину на землю, девушка крепко сжала их, постаравшись сдержать натиск боли и вдруг, покачнувшись, упала в траву. Ей показалось, что внутри что-то взорвалось, полыхнув страшной молнией невыносимой боли, парализуя сознание. Не было даже слез. Не пытаясь подняться с травы, Руни лишь прижималась лбом к нагретой земле, втайне надеясь, что это поможет. Она не пыталась поднять голову, так как перед глазами плыло. Ей казалось, что если она попытается встать, то снова рухнет. Нежданно в ушах вновь зазвучал жуткий гул.
— Сделай это, или не выживешь! Ты должна! Тебе нужно освободиться! — раздался в глубине сердца неведомый голос, давая надежду на избавление. Подсознательно Руни уже понимала, что они связаны, боль и “цветок”.
Сопротивляться мучительной боли не было сил, и внезапно Руни решилась. До храма ей было сейчас не добраться, однако кругом было много деревьев, по форме похожих на золотистый столб.
— Какая мне разница: столб или дромм? Лишь бы только больше не мучиться! — промелькнуло в воспаленном мозгу.
Присмотрев старый дромм посредине поляны, она из последних сил попыталась подняться на ноги, сняла с груди синий камень и, встав, как на картине, взглянула через него.
Поначалу ничего не случилось, лишь руки стали дрожать мелкой дрожью, а в горле возник жаркий ком. Потом камень стал светлеть. Становясь все прозрачнее, ярче, он завибрировал сам по себе и нежданно в мозгу что-то вспыхнуло белой молнией. К небу взметнулся голубой столб, распадаясь на лепестки. Взмыл оранжевый шар. Уронив руки, Руни смотрела, не отводя глаз, хотя дым разъедал их, а запах гари казался невыносимым. Серые хлопья мертвого пепла сыпались с неба, как будто шел снег.
Гул утих. Руни ясно слышала тишину. Замолчали пичужки, которые наполняли летний воздух пронзительным щебетом, смолкли кузнечики. Даже зеленые стрекотуньи-стрекозы куда-то исчезли, и боль сменил страх перед сделанным:
— Как я могла?!
Для лесянки, выросшей здесь, дромм был живым существом. Подчиняясь приказу неведомой Силы, она позабыла об этом. Теперь же, когда боль ушла, Руни перепугалась. Конечно, и раньше, готовя запасы дров, ей приходилось губить живые деревья, прося у Леса прощение.
— Разреши мне забрать их, ведь нам нужно жить! — обращалась она к нему, выбирая полусухие деревья с поврежденной корой.
Но сожженный дромм был в расцвете сил, его гибель была бессмысленной. Выбирая “объект” она думала лишь об одном: как избегнуть приступа боли. Красивое, сильное дерево просто попалось под руку. Руни не волновало, что она сделает с ним.
— Если я не сдержалась сейчас, то как совладаю с моей Силой в будущем? — повторяла она, холодея от страха. — А если во время припадка на месте дерева будет живой человек?!
Ей казалось, что теперь каждый зверь в лесу знает о сделанном ею.
— Не понимаю, почему они, не боясь, раньше шли ко мне? Подойдут ли теперь или в ужасе разбегутся? Как я посмотрю в глаза Свельд? Она знала, предчувствовала, что эта Сила опасна! — твердила она про себя.
Руни было бы легче, сумей она просто заплакать, но ее глаза после приступа боли все еще оставались сухими, слез не было. Страх перед тем, что таилось в ней, расколол душу Руни на две половины, уже неспособных смириться друг с другом. Память о тех мирных днях, когда Сила дремала в душе, обжигала страшной тоской об утраченном чувстве покоя и радости жизни. Новая Руни, испепелившая дромм, подчиненная Силе, до смерти пугала ее саму.
Эта фраза заставила Руни вздрогнуть. Желанной радости не было, слишком ужасным был для нее этот солнечный день. Разбирая сочные ягоды, Руни старалась прийти в себя от пережитого в полдень. Единственным чувством, оставшимся в сердце, был страх. Ей казалось, что сестра с первого взгляда поймет: она больше не та шаловливая Руни, с которой она распрощалась утром. Чудовищный запах сгоревшего дромма, пропитав складки одежды, не исчезал.
— Я не хотела! Я не хотела этого делать, но сделала! — сдавленным воплем звучало в груди. Та картина из мелких кусочков блестящих камней на обломке старой стены обещала великое чудо, а обернулась кошмаром.
Когда-то, лет в десять, случайно наткнувшись на эти развалины, Руни пришла в восторг. Ей ни разу не приходилось видеть подобного: среди леса, меж зарослей, к небу вздымались колонны из белоснежного камня. Обломки разрушенной крыши, упав на поляну, давно поросли травой, пробивавшейся так же меж гладких полированных плит, окружавших старинный Храм. Множество женских фигурок и крупные рыси из серо-серебристого, незнакомого материала восхитили лесяночку. Глядя на эти скульптуры, Руни боялась пошевелиться.
— Вдруг это сон или какой-то мираж? Сдвинешься с места, а он и исчезнет? — думала девочка.
Наконец, осмелев, она все же решилась потрогать ближнюю статую. Та была теплой, как будто живой.
Вскоре Руни, забыв осторожность, уже пробиралась между обломков. Ни разу ей не было так интересно! Облазить развалины, все осмотреть, все потрогать и даже тихонько лизнуть языком эти гладкие камни! Она упивалась неведомым, сердце переполнил восторг. Ей казалось: все здесь для нее и, взобравшись на сломанный цоколь колонны, она закричала:
— Я снова вернулась!
И гулкое эхо развалин подхватило: “Вернулась! Вернулась!” — как будто приветствуя девочку. Руни казалось, что она вечно жила здесь, ни разу ей не было так хорошо. От камней исходило тепло, они, словно ласкали ребенка. Порывы легкого ветра, вплетаясь в волнистые волосы, будто играли с ней. Чувство единства с таинственным Храмом переполняло сердечко девочки.
Неожиданно Руни замерла. Перед нею на обломке высокой стены была нарисована женщина. Краски поблекли, сияли только глаза из осколков блестящих синих камней с голубыми искрами. А еще камень у нее на груди, вставленный в обломок черного дерева.
— Как третий глаз! — изумленно подумала Руни.
Дойдя до картины, она осторожно потрогала “глаз”. Он был сделан из ярко-голубых и темно-синих стекляшек, которые Руни сначала спутала с камешками. Над головою женщины ярко сияла непонятная надпись из тех же осколков. Мерона, умея читать и писать, обучила девочек грамоте, но блестящие буквы были для Руни совсем незнакомыми. Быстро взобравшись на крупный обломок мрамора, девочка тут же потрогала их.
От картины веяло странной прохладой и Силой, заставлявшей петь душу, дарившей благоговейную радость. И, глядя в лицо незнакомки с картины, Руни сказала:
— Я очень люблю тебя!
Быстрый луч солнца скользнул по картине, и Руни вдруг показалось, что взгляд этой женщины ожил, а губы чуть улыбнулись ей.
Спрыгнув на землю, Руни хотела идти дальше, к соседней фреске, вернее, мозаике, сложенной их блестящих камешков. На ней была девушка с синим ”глазом” — камнем в руках. Приподняв его перед глазами и пристально глядя через него, она не сводила взгляд со столба золотистого цвета. (Среди развалин Руни уже повстречала такой.) Стрелки из красных камешков четко вели линию синего взгляда к столбику, окруженному голубым цветком с лепестками-спиралями и блестящей оранжевой сердцевиной.
— Как это красиво! — подумала Руни. — Я тоже хотела бы делать такие «цветы»!
Этот рисунок-мозаика тоже покрыт был множеством надписей на неведомом ей языке. Руни очень хотелось их прочитать, но ей оставалось лишь трогать разноцветные стрелки, которые шли от букв к девушке.
Руни казалось, что она ощущает под пальцами странный трепет. Картина как будто дрожала, пульсируя и наполняясь жизнью. Прижавшись щекой к пестрым камешкам, Руни вдруг поняла, что не сможет теперь просто жить, не бывая в загадочном Храме.
— Я ваша! Я тоже одна из вас! — прошептала она синеглазкам с мозаики и картины.
Руни сумела разыскать и другие картины в развалинах. Девочка собиралась уже уходить, когда вдруг заметила в щели между плит почерневший обломок дерева с блеклым безжизненным камнем. По форме он точно соответствовал украшению с “глазом”, как Руни звала синий камень с картин. Нагнувшись, она подняла его и, повинуясь внезапному чувству, положила в карман.
Вернувшись домой, Руни не стала ничего говорить ни Мероне, ни Свельд. Она просто повесила камень на шею. Неделю он был мертвым, потом вдруг начал теплеть и синеть. Через месяц он стал “третьим глазом”, таким же, как на картинах в лесном Храме.
Мерона недовольно косилась на эту игрушку, но ничего не сказала, а вот Свельд вдруг попросила ее:
— Убери, от него веет холодом!
Она не захотела коснуться синего камня, чтобы проверить, что он согревает.
— Люди не носят такого! — сказала она сестре.
Руни напрасно пыталась ее убедить. Свельд была непреклонна, и ей пришлось убрать камень под платье, поскольку расстаться с ним Руни уже не могла. Как-то она попыталась сводить Свельд в лесной Храм, однако сестренке там не понравилось. Руни смирилась, но ей было грустно, что Свельд не приняла его.
Вскоре Руни заметила: происходит что-то странное. Они и раньше со Свельд понимали друг друга с полуслова, теперь же она могла передать свои мысли на расстоянии, не разжимая губ. А, коснувшись ладоней сестры, Руни видела все, что до этого видела Свельд. Она принимала не только конкретные образы, но и мысли, и чувства сестры, а так же посторонних людей, оказавшихся рядом со Свельд. Ее лишь удивляло, что у двойняшки не было этого дара, Свельд не умела послать свою мысль или почувствовать душу другого так же, как Руни. По временам она очень сильно воспринимала отношение к ней, но не различала нюансов.
Думая, что Свельд читает его замыслы, Вальгерд ошибся. Она лишь ощущала, что он ненавидит ее. Мысль о казни столичных колдунов была принята ей как всплеск сильной злобы.
Руни гордилась внезапно открывшимся даром, считая, что это подарок старого Храма, и не хотела терять его.
Годы шли, но ее странная связь с этим местом ничуть не слабела, а лишь становилась сильнее. Скрывая от Свельд и Мероны эти визиты в развалины, Руни старалась бывать там хотя бы раз в месяц. Идти было далеко, а работы по дому хватало всем. Ей казалось, что она черпает новые силы, касаясь старинных картин и ступая по той земле.
После пророчества деревенской гадалки и разговора со Свельд Руни приснился удивительный сон.
…Ей казалось, что она шла по широкому снежному полю. Зеленые Луны сияли удивительным светом, и легкие тени скользили по мягким сугробам, а ветер взметал серебристые снежные вихри, летавшие в воздухе. Но эти легкие смерчи не были злыми Духами Чащи, они были очень веселыми и живыми.
Их было три: два больших и один совсем крошечный. Неожиданно Руни вдруг поняла, что они просто играют между собой. С каждой минутой сквозь вихри все ярче проступали фигуры двух взрослых рысей и маленького рысенка. Катаясь по снегу, синеглазые крупные звери вздымали завесу из белой искрящейся пыли, а малыш вился меж ними, кружился забавным клубочком, стараясь поймать свой коротенький хвостик.
Руни безумно хотелось коснуться детеныша, взять его в руки, рассмотреть, приласкать, но он почему-то ускользал от нее. Наконец, утомившись ловить его, девочка села прямо в снег, и звереныш вдруг подкатился к ней, заскочил на колени и… Сразу пропал!
В ту же минуту исчезли и Луны, и взрослые рыси, а в небе вспыхнуло солнце и появилось много людей, которые шли через поле. Живой поток человеческих тел поднял Руни и увлек за собой.
— Куда мы идем? И зачем? — вопрошала девочка, уже зная ответ.
Эти люди шли к НЕМУ, к молодому Вождю. И, теряясь в толпе, Руни вдруг испугалась, что он не заметит, он просто не узнает ее. Неожиданно все расступились, и появился ОН. В свете яркого солнца Руни не видела ни лица, ни одежды, лишь темный контур фигуры, но сердце забилось как птица в силке, наполняясь сладкой надеждой и страхом, что он пройдет мимо. Не в силах шелохнуться, она не сводила с него синих глаз.
— Я искал тебя, Руни! Искал и нашел! Неужели ты думала, что я смогу пройти мимо и не узнать тебя? Нас ведь лишь двое во всем мире!
Руни увидела, что он прав: все остальные исчезли.
— Иди ко мне!
Голос был незнакомым и в то же время удивительно близким, родным, словно в нем воплотился шелест ветра в кронах деревьев, тихие звуки ночного леса, журчанье ручья. Руни смело шагнула вперед, и нежданно вкруг них возникли колонны лесного белого Храма.
Синеглазые девушки с фресок и серебристые статуи рысей вдруг ожили и ступили на плиты, сплетясь в фантастический хоровод. Их безумный, отчаянный танец опьянял, кружил голову, заставляя позабыть обо всем. И, склонившись на грудь к незнакомцу, к Герою, она поняла, что давно ожидала его. Когда он ее обнял, она посмотрела ему в глаза… Взгляд погрузился в знакомую синюю бездну, полную ярких сияющих искр!
Пробудившись от странного сна, Руни долго пыталась прийти в себя. Она знала, что это только мечты, что навеял ей белый Храм. У мужчин не бывает таких глаз! Она не решилась рассказать о сне Свельд, чтобы лишний раз не смущать ее странным полетом фантазии, хоть и понимала, что уже не забудет его.
После смерти Мероны Руни стало не до пророчества. Свельд вела дом, на нее же легли заботы о пропитании: сбор орехов, ягод, грибов. Заготовка хвороста и сена для коз досталась ей же. Прекрасно зная лес, Руни охотно делала это, оставив Свельд уборку, приготовление пищи, стирку, шитье. Если раньше Мерона старалась исполнять всю мужскую работу по дому, насколько хватало сил и умения, то теперь этим занялась Руни. Вскоре мечты о Герое и даже память о Храме слегка потускнела под грузом повседневных забот.
Первый год без приемной матери прошел быстро, он не внес изменений в их жизнь. А потом с Руни что-то случилось. Ей стало казаться, что она слышит неведомый зов. Пробуждаясь ночами, она не могла заснуть. Перед глазами вновь и вновь возникала мозаика Храма с золотистым столбом. Непонятная дрожь сотрясала все тело, хотелось смеяться и плакать, срываться, куда-то бежать. Кровь быстрее бежала по жилам, взывая к ее подсознанию: “Сделай!”, а камень из храма тяжко пульсировал, словно прося: “Помоги!”
Руни охотно бы подчинилась безумному зову, ей очень хотелось снять непривычный стресс, вырастив редкий “цветок” с голубыми спиралями-лепестками. Она верила, что способна на это, и только присутствие Свельд не давало так поступить. Кареглазка как будто бы знала, что Руни мечтает вернуться в белый Храм, и старалась любой ценой удержать ее.
— Я боюсь оставаться одна — повторяла она сестре.
Понимая, что это только предлог, Руни все же не спорила с ней. Она знала, что Свельд искренне любит ее и стремится помочь. Если она не способна понять и почувствовать тягу к храму Рысей, то это не ее вина. Свельд мечтает о жизни среди людей, она верит, что там их обеих ждет счастье и любовь. Свельд боялась не одиночества, а неведомой Силы, которая, как ей казалось, погубит сестру. И, понимая ее потаенные чувства, Руни старалась сдержать себя.
— Может, Свельд и права? В старых песнях “голубой цветок” несет смерть, разрушение! Почему же он так привлекает меня? — задавала она вопрос, но ответа не знала.
На смену нервному стрессу пришла головная боль. Поначалу Руни решила, что ее вызывает усталость. Во время долгих прогулок в ушах начинался шум, заставлявший терять направление. Позже виски начинало ломить и нежданный удар изнутри опалял вдруг мозг резкой болью. Впервые почувствовав это, Руни едва не лишилась сознания. К счастью, приступ быстро прошел. Она верила: он не вернется, но вскоре все повторилось. Со временем боль лишь усилилась.
Временами на ум приходило, что вышивка матери сможет помочь. Ведь Мерона, отдавая ей старую ткань, говорила:
— Когда ты не сможешь понять, как жить дальше, попробуй прибегнуть к ней!
Свельд не знала о даре, сама же она очень скоро запомнила все, что Ронн вышила тонкой иглой:
“Возьми теплую ткань или шкуру, напиток из ягод и рог. Размышляй о себе и о том, что волнует, лишая покоя. Почувствовав Силу, зови: “О, приди, Рысь-хранитель, приди ко мне крадучись, чтобы я знала твою мощь, твою несравненнуюмудрость”.Потом налей в чашу и в рог принесенный напиток. Подняв рог к Небу, скажи: “Славься, фетч мой могучий! Ты — щит! Ты — даритель Закона, мой истинный друг!” Осуши половину рога глотком, а остатки вылей на землю перед собой, к Северу от расстеленной ткани и положи рог справа. Сядь прямо на ткань и зови: “Появись же, фетч-Рысь !”И когда Рысь придет, вопрошай. А прощаясь, скажи: “Фетч, лети назад !”и пролей наземь сок из наполненной чаши. Потом не забудь, попрощавшись, одарить Рысь в течение дня.”
Руни уже собиралась призвать этот фетч-Рысь, узнать, как жить дальше с мучительной болью, однако она понимала: обряд должен длиться не час и не два, у нее же нет времени. Застань сестра Руни во время заклятий, столкновения не миновать.
— Почему ты не хочешь жить так, как другие? Болит голова? Давай сходим к какой-нибудь местной ведунье, — сейчас же сказала бы Свельд. — А обряд… Разве люди к нему прибегают? Зачем ты упорно стремишься во всем отличаться от них?
Руни вовсе не жаждала ссоры с сестрой.
— Может, выдастся день, когда я, отложив все дела, вновь пойду в белый Храм? Я исполню обряд среди статуй и пестрых мозаик… Они мне помогут! — мечтала лесянка, убеждая себя подождать.
Так продолжалось до рокового дня, когда Руни, бродя по лесу в поисках ягод, вдруг ощутила знакомый гул. Очень скоро заломило виски. Опустив корзину на землю, девушка крепко сжала их, постаравшись сдержать натиск боли и вдруг, покачнувшись, упала в траву. Ей показалось, что внутри что-то взорвалось, полыхнув страшной молнией невыносимой боли, парализуя сознание. Не было даже слез. Не пытаясь подняться с травы, Руни лишь прижималась лбом к нагретой земле, втайне надеясь, что это поможет. Она не пыталась поднять голову, так как перед глазами плыло. Ей казалось, что если она попытается встать, то снова рухнет. Нежданно в ушах вновь зазвучал жуткий гул.
— Сделай это, или не выживешь! Ты должна! Тебе нужно освободиться! — раздался в глубине сердца неведомый голос, давая надежду на избавление. Подсознательно Руни уже понимала, что они связаны, боль и “цветок”.
Сопротивляться мучительной боли не было сил, и внезапно Руни решилась. До храма ей было сейчас не добраться, однако кругом было много деревьев, по форме похожих на золотистый столб.
— Какая мне разница: столб или дромм? Лишь бы только больше не мучиться! — промелькнуло в воспаленном мозгу.
Присмотрев старый дромм посредине поляны, она из последних сил попыталась подняться на ноги, сняла с груди синий камень и, встав, как на картине, взглянула через него.
Поначалу ничего не случилось, лишь руки стали дрожать мелкой дрожью, а в горле возник жаркий ком. Потом камень стал светлеть. Становясь все прозрачнее, ярче, он завибрировал сам по себе и нежданно в мозгу что-то вспыхнуло белой молнией. К небу взметнулся голубой столб, распадаясь на лепестки. Взмыл оранжевый шар. Уронив руки, Руни смотрела, не отводя глаз, хотя дым разъедал их, а запах гари казался невыносимым. Серые хлопья мертвого пепла сыпались с неба, как будто шел снег.
Гул утих. Руни ясно слышала тишину. Замолчали пичужки, которые наполняли летний воздух пронзительным щебетом, смолкли кузнечики. Даже зеленые стрекотуньи-стрекозы куда-то исчезли, и боль сменил страх перед сделанным:
— Как я могла?!
Для лесянки, выросшей здесь, дромм был живым существом. Подчиняясь приказу неведомой Силы, она позабыла об этом. Теперь же, когда боль ушла, Руни перепугалась. Конечно, и раньше, готовя запасы дров, ей приходилось губить живые деревья, прося у Леса прощение.
— Разреши мне забрать их, ведь нам нужно жить! — обращалась она к нему, выбирая полусухие деревья с поврежденной корой.
Но сожженный дромм был в расцвете сил, его гибель была бессмысленной. Выбирая “объект” она думала лишь об одном: как избегнуть приступа боли. Красивое, сильное дерево просто попалось под руку. Руни не волновало, что она сделает с ним.
— Если я не сдержалась сейчас, то как совладаю с моей Силой в будущем? — повторяла она, холодея от страха. — А если во время припадка на месте дерева будет живой человек?!
Ей казалось, что теперь каждый зверь в лесу знает о сделанном ею.
— Не понимаю, почему они, не боясь, раньше шли ко мне? Подойдут ли теперь или в ужасе разбегутся? Как я посмотрю в глаза Свельд? Она знала, предчувствовала, что эта Сила опасна! — твердила она про себя.
Руни было бы легче, сумей она просто заплакать, но ее глаза после приступа боли все еще оставались сухими, слез не было. Страх перед тем, что таилось в ней, расколол душу Руни на две половины, уже неспособных смириться друг с другом. Память о тех мирных днях, когда Сила дремала в душе, обжигала страшной тоской об утраченном чувстве покоя и радости жизни. Новая Руни, испепелившая дромм, подчиненная Силе, до смерти пугала ее саму.