Страница:
Аналогичную линию в оценке роли Иннокентия III в событиях Четвертого Крестового похода проводит другой западногерманский ученый - Адольф Ваас. Правда, он признает уклончивость папской политики по отношению к крестоносцам, но считает, что она была обусловлена якобы стремлением Иннокентия III обеспечить в дальнейшем возможность осуществления Крестовых походов. Кроме того, с точки зрения Вааса, для судеб этого похода большое значение имел еще один фактор: в наиболее ответственные моменты события будто бы просто ускользали из рук Иннокентия III и каждый раз он старался затем повернуть их ход с помощью своей всепрощающей уступчивости. Пытаясь во что бы то ни стало смягчить обвинительный приговор, который заставляют вынести лицемерному поведению Иннокентия III многочисленные свидетельства современников, Ваас склоняется к выводу, что действия папы, простившего крестоносцам разгром христианских городов (Задара и Константинополя), были самым умным из всего, что можно было сделать при сложившихся обстоятельствах.
Профессор Оксфордского университета, занимающийся историей церкви, иезуит Джозеф Джилл, со своей стороны, старается оправдать религиозную политику Иннокентия III в захваченной крестоносцами Византии. Ученый прибегает для этого к весьма изощренной аргументации. На вопрос, следует ли рассматривать Иннокентия III как "агрессора или апостола" (так озаглавлена статья Дж. Джилла), этот иезуит отвечает таким образом: Иннокентий III был глубоко убежден в истинности католической доктрины об универсальности и главенстве римской церкви и поступал в соответствии со своими принципами. Каковы бы ни были его акции в отношении греко-православного духовенства, которое он хотел подчинить Риму, папа, мол, всегда руководствовался исключительно вероисповедными, доктринальными соображениями, а отнюдь не политическими мотивами.
[От Сосискина
Мнение иезуита Дж. Джилла кажется верным. Действительно, вопрос заключается не в том, прав или нет папа Иннокентий III, допустивший завоевание христианских городов Задара и Константинополя. Вопрос шире: верна или нет краеугольная доктрина католичества о претензии "земного наместника Христа" папы римского на главенство над всеми странами и народами. Оправданы или нет претензии папы римского на "непогрешимость" (когда он исполняет свои обязанности - булла (папское постановление) XIX в.). Нам-то ясно, что, исходя из Священного Писания и Священного Предания мысли о "сверхсвятости" обычного, по-существу грешного человека, коим является любой папа, в корне ошибочны. Как и строго пирамидальная структура построения католической церкви с понтификом на вершине (в православии такой структуры нет: патриарх является только "первым среди равных" епископов. И отнюдь не непогрешим. - Прим. Сосискина].
Да и проводил он свои требования, пишет Дж. Джилл, по возможности мягкими средствами, не прибегая к репрессиям (что, кстати, совершенно не соответствует реальным фактам); ведь иначе, как заставив греческое духовенство принять римско-католическую догматику и обрядность, папа и не мог чего-либо добиться; он просто с полной убежденностью полагал, что завоевание Византии крестоносцами само по себе должно привести к церковной унии и т.д. Таким образом, Дж. Джилл предпринимает попытку реабилитировать ассимиляторский, антигреческий курс папства ссылками на то, что этот курс диктовался твердостью канонических воззрений папы Иннокентия III.
В свою очередь, итальянский историк А. Кариле, изучая сохранившиеся фрагменты напольной мозаики в равеннском храме Сан-Джованни Эванжелиста, запечатлевшие десять сцен из истории Четвертого Крестового похода, высказывает мнение, будто версия о том, что Иннокентий III поддержал перемену курса крестоносцев, двинувшихся на Константинополь (как раз одна из анализируемых мозаик иконографически подкрепляет такое представление), возникла в венецианских кругах. А. Кариле называет эту версию тенденциозной и даже бесстыдной: ее древнейшим источником оп считает известия венецианского хрониста Мартина да Канале, писавшего о походе уже много лет спустя - в 1267-1268 гг. Версия эта, с точки зрения Кариле, не может быть признана достоверной. Ученый упускает, однако, из виду другие, более ранние сведения, подтверждающие неблаговидный характер позиции Иннокентия III (впрочем, итальянский историк и сам мимоходом признает двусмысленность папской дипломатии по отношению к Византии).
Приведенные примеры - лишь незначительная часть многочисленных кривотолкований истории и последствий Четвертого Крестового похода, предлагаемых предвзято настроенными исследователями (преимущественно католического толка).
Немало западных историков Крестовых походов вообще обходили Четвертый поход молчанием либо лишь попутно касались его истории, словно он представляет событийное звено, выпадающее из единой "крестоносной цепи". Причины такого подхода вполне понятны: как писал английский ученый Э. Брэдфорд, "разрушение великой христианской цивилизации воинами христовыми тема не из поучительных" (разумеется, для апологетического осмысления Крестовых походов). Порой в историографии высказывались и крайне скептические взгляды по поводу возможности до конца понять историю Четвертого Крестового похода. Еще в начале XX в. французский историк Ашиль Люшер утверждал, что эта проблема никогда не будет разрешена. Последующее развитие науки не подтвердило столь пессимистического прогноза. Несмотря на сохраняющиеся неясности по поводу отдельных эпизодов похода и дискуссионность ряда вопросов, состояние наших знаний сегодня таково, что мы вполне можем реконструировать в главных чертах всю историю событий 1199-1204 гг.
5.2. Универсалистская политика папства и подготовка похода на Восток
Инициатором Четвертого Крестового похода, его душой выступил римский папа Иннокентий III (1198-1216), в понтификат (правление) которого папство достигло большого могущества. В огромной степени этому способствовала личность самого папы, человека незаурядных дарований и энергии. Выходец из влиятельной феодальной фамилии ди Сеньи (его мирское имя - граф Лотарио ди Сеньи), Иннокентий III занял папский престол в возрасте 37 лет. Однако, хотя он был самым молодым в избравшей его кардинальской коллегии, выбор убеленных сединами старцев-кардиналов имел под собой серьезные основания. Иннокентий III являлся, несомненно, выдающимся политическим деятелем своего времени. Твердая воля, настойчивость в достижении поставленных целей, умение, хорошо распознав уязвимые места своих противников, использовать их слабости, подчинять их намерения своим замыслам, предвидеть и направлять события - уже этих талантов было достаточно, чтобы склонить голоса кардиналов в его пользу.
Обладая большим умом. он был и чрезвычайно энергичным человеком. Воинственный и гневливый, расчетливый, осторожный и трезвый в оценках политик, Иннокентий III был искуснейшим мастером казуистики и лицемерия. Никто из пап не умел столь ловко скрывать настоящие цели римской курии под личиной благочестия; никто не умел столь внушительно мотивировать каждый, даже самый неблаговидный дипломатический ход первосвященника высшими интересами католической церкви и всегда к месту подобранными богословскими либо юридическими доводами. Недаром в юные годы Иннокентий III прошел курс обучения в университетах Парижа и Болоньи - лучших из тогдашних высших школ, где он, по словам его биографа, "превзошел всех своих сверстников успехами в философии, богословии и праве", недаром учился каноническому праву у знаменитого болонского юриста Угуччо. Помимо прочих достоинств, необходимых ему как главе католической церкви, этот папа обладал еще одним: он превосходно владел искусством красноречия. Применяя, когда это было нужно, свои обширные познания в философской науке, пуская в ход библейские цитаты, изобретая неотразимые аргументы, он производил на современников сильное впечатление грозными буллами, многоречивыми и цветистыми посланиями, суровыми речами.
Часто историки ставят Иннокентия III в один ряд с Григорием VII. Это не совсем правомерно. Правда, различия в характере деятельности того и другого не были слишком велики, но тем не менее ставить между ними знак тождества все-таки неправильно. В отличие от убежденного цезарепаписта Григория VII, Иннокентий III не имел строго последовательных теократических взглядов. Не раз он высказывался в том смысле, что задачи наместника Божьего на земле замыкаются исключительно религиозной сферой. По крайней мере на словах Иннокентий III не выражал откровенной приверженности идее универсальной папской теократии, считая, что римский понтифик должен обладать всей полнотой власти в церковных делах и не вторгаться в прерогативы светских правителей, дабы не смешивать светской власти с духовной.
В своей практической политике и в своей дипломатии Иннокентий III, однако, ревностно проводил в жизнь доктрину Григория VII о превосходстве духовной власти над светской, о том, что папы вправе распоряжаться судьбами государств и коронами их государей. Деятельность этого политика в папской тиаре фактически была целиком направлена на то, чтобы реализовать планы, выдвинутые Григорием VII, - планы подчинения римскому первосвященнику всех христианских государств.
Стремления к образованию всемирной империи получили в конце XII начале XIII в. широкое распространение на Западе. Они выросли на почве территориальной экспансии молодых феодальных государств того времени. Такие универсалистские тенденции были свойственны прежде всего политике Гогенштауфенов, правителей Германской империи, давно добивавшихся утверждения своей гегемонии в Западной, Центральной и Южной Европе: именно во второй половине XII в. Германская империя стала именоваться "Священной" - ее государи якобы получают власть от Бога.
Великодержавные тенденции были далеко не чужды и государям англо-французского королевства - Плантагенетам, и норманнским государям Королевства Обеих Сицилий, и даже королям Франции, где политическая централизация только делала первые шаги. Филипп II Август считал себя таким же преемником Карла Великого, как и император Священной империи: "Одного человека довольно, чтобы управлять всем миром" - так, если верить анонимному хронисту, написавшему труд под названием "Деяния франкских королей", говаривал будто бы Филипп II Август.
Наиболее всеобъемлющий характер универсалистские тенденции получили в политике римской курии: ведь католическая церковь представляла собой поистине интернациональный центр феодальной системы. Ее экспансионистские замыслы отличались грандиозным размахом. В лице Иннокентия III они нашли необычайно энергичного вдохновителя и исполнителя.
Этот папа оставил после себя весьма значительное литературно-канцелярское наследие: одна только официальная его переписка (изданная недавно в ФРГ) составляет объемистый том. Однако, что бы ни писал и ни говорил сам Иннокентий III по поводу своей убежденности в исключительно духовной природе папской власти (а он неоднократно высказывался на этот счет), история судит о нем не столько по его словам, сколько по его делам. А они явно не соответствовали лицемерным богословско-политическим рассуждениям Иннокентия III. Впрочем, жажда всевластия иногда прорывалась у этого папы и открыто. В одной из своих ранних проповедей Иннокентий III, именуя себя помазанником Божьим, утверждал, что он стоит чуть ниже Бога - где-то между Богом и людьми; папа, конечно, еще не Бог, но он поставлен Богом выше всех людей.
Главной целью Иннокентия III являлось установление полной супрематии (верховенства) римской курии над всем феодальным миром Запада и Востока. Именно это стремление определяло практические усилия неутомимого римского понтифика. И недаром даже некоторые убежденные приверженцы католицизма вменяли и вменяют в вину Иннокентию III, что он подчинял религиозные соображения политическим интересам, действуя вразрез с принципами, которые сам же провозглашал. Современники выражали такого рода упреки в достаточно категоричной форме. "Ваши слова - слова Бога, но ваши дела - дела дьявола", - писал папе политический деятель начала XIII в. Католические историки наших дней высказывают свое мнение по этому поводу, прибегая к более гибким формулировкам: папа якобы не всегда руководствовался религиозными побуждениями, он не мог преодолеть в себе "противоречия наместника Христа и государственного человека". Остается фактом, что Иннокентий III прежде всего был государственным деятелем, ставившим во главу угла политические интересы папского Рима.
Важнейшей составной частью универсалистской программы римского владыки с самого начала являлся Крестовый поход. Он был первой и последней мыслью Иннокентия III. В течение всего своего понтификата папа прилагал большие усилия к тому, чтобы воскресить старый дух Крестовых походов. Едва будучи избран на папский престол кардиналами, собравшимися в монастыре св. Андрея, Иннокентий III бросил громогласный призыв к Западу подняться на новую священную войну против мусульман, с тем чтобы освободить Иерусалим. На словах и здесь речь шла о чисто религиозном предприятии: папа, "горя пламенным желанием освободить Святую землю из рук нечестивых", призывал свою паству к спасению "наследства Господа Бога", к возвращению католической церкви тех мест, которые сам Иисус Христос освятил своей земной жизнью. Все последующие обращения папы к католикам были пропитаны этим "Божественным елеем". События показали, однако, что на первом плане для Иннокентия III всегда стояли политические цели - расширение владений римской церкви на Востоке и усиление могущества ее первосвященника.
Папа не пожалел красноречия для организации Крестового похода. Во Францию, Германию, Англию, Италию, Венгрию и в другие страны в августе сентябре 1198 г. были направлены велеречивые послания, в которых он скликал всех "верных" выступить на защиту Святой земли. Для сборов предоставлялся срок в полгода (март 1199 г.): к лету те, кто задумал отплыть за море, и те, кто положил отправиться сухим путем, должны были сойтись в гаванях Южной Италии и Сицилий.
Тотчас были приняты конкретные меры по подготовке к Крестовому походу - религиозно-практические, финансовые и дипломатические.
Иннокентий III строго предписал всем прелатам требовать самого неукоснительного участия католиков в походе. Ради возбуждения религиозного пыла священнослужителям всех рангов вменялись в обязанность не останавливаться перед отлучением нерадивых к священному делу и даже перед наложением интердикта на их земли. Иннокентий III "властью, которую Бог даровал нам, хотя и недостойным, вязать и решить" (евангельское выражение, применяемое в документах папства для обозначения права священнослужителей прощать грехи или снимать отлучение), объявил о самом широком отпущении грехов всем участникам Крестового похода. Вечного спасения, объявил он, удостоятся "как те, которые приняли не личное участие, но на свой счет и сообразно своему имуществу поставили надлежащих воинов, так и те, которые, хотя и на чужой счет, лично отправились в поход". Крестоносцев освободили от всех налогов, "их личность и достояние, по принятии креста, находятся под покровительством блаженного Петра и нашим собственным".
Весьма серьезно беспокоила Иннокентия III финансовая сторона предприятия. Чтобы обеспечить поступление нужных денежных сумм, он ввел в конце 1199 г. особую крестоносную подать на духовенство в размере 1/40 годового дохода церквей и монастырей. Такой же платеж должны были произвести некоторые непривилегированные монашеские ордены. Чтобы избежать недовольства прижимистых каноников и монахов, папа предусмотрительно уведомил их: эта подать - экстраординарная и он не намерен практиковать ее в будущем в качестве постоянного налога на имущество церковных учреждений.
Опасения папы насчет "щедрости" церковнослужителей оказались не напрасными. Французские епископы, например, так и не внесли крестоносной подати, хотя иные из них пообещали даже предоставить апостольскому престолу больше того, что он требовал; несколько позднее, уже в 1201 г., Иннокентий III укорял французских церковников: они добровольно обязались внести 1/30 доходов, а до сих пор не уплатили и 1/40, причитавшейся согласно его, папы, повелению. Возроптали и церковнослужители в других странах. Папские сборщики кое-где навлекли на себя подозрение: не прилипнут ли собранные ими суммы к пальцам римских иерархов? Английский хронист-монах Матвей, неизвестно почему прозванный Парижским, называет папский налог неугодным Богу: таково было, видимо, общественное мнение церковных кругов. Сопротивлялись уплате крестоносных денег и некоторые монашеские ордены: жадные цистерцианцы особенно упорно отстаивали свою свободу от обложения, считая нововведение чуть ли не гонением на орден.
Стремясь подать скаредным клирикам живой пример благочестивой щедрости. Иннокентий III обязался отдать 1/10 доходов курии на нужды похода.
Бурную деятельность развернул Иннокентий III и на дипломатическом поприще. В то время во Франции шла война между Филиппом II Августом и Ричардом Львиное Сердце. Это мешало французским и английским рыцарям и сеньорам принять участие в затевавшемся папой предприятии. Для того, чтобы примирить враждующие стороны, Рим направил туда легата - кардинала-дьякона храма св. Марии Петра Капуанского. Ему удалось добиться заключения перемирия между Францией и Англией в январе 1199 г. (через четыре месяца после этого Ричард I погиб при осаде замка одного из своих вассалов в Нормандии). Одновременно с Петром Капуанским другой папский посланец, кардинал Соффредо, был снаряжен в Венецию: только она могла бы обеспечить морскую переправу будущим крестоносцам. Генуя и Пиза находились тогда в состоянии торговой войны, и папа, правда безуспешно, старался помирить запальчивых соперников (в эти два города также отрядили двух кардиналов).
Не обошел стороной Иннокентий III и Германию. С 1198 г. здесь ожесточенно враждовали между собой две феодальные группировки - Штауфены и Вельфы. Каждая выдвинула своего претендента на королевский трон, в результате чего королями были избраны сразу двое: Филипп Швабский, сын Фридриха Барбароссы, и Оттон Брауншвейгский (Вельф), приходившийся по материнской линии племянником Ричарду Львиное Сердце. Папа тотчас вмешался в эту феодальную распрю: через своих посланцев и в письменных обращениях к обоим немецким королям и князьям он увещевал враждующие партии положить конец раздорам. Вмешательство Иннокентия III в германские дела диктовалось главным образом соображениями, связанными с продолжавшейся уже свыше сотни лет борьбой папства и империи.
Апостольский престол прежде всего стремился использовать бушевавшую в Германии феодальную распрю к политической выгоде Рима, в частности для расширения территории папского государства в Италии (за счет штауфенских владений) и для укрепления морально-политического престижа папства в германских землях. Вместе с тем имелись также в виду и нужды предстоявшего Крестового похода. Впрочем, с этой точки зрения миссия вездесущего Иннокентия III осталась бесплодной: феодальные группировки, стоявшие за каждым из королей, по-прежнему враждовали между собой, и своим вмешательством папа, поддерживавший то одну, то другую сторону, лишь подлил масла в огонь. Германии пришлось оплачивать папскую политику долгими годами внутренних воин, которые таким образом воспрепятствовали прямому участию в походе сколько-нибудь значительного числа немецких феодалов.
Подготовляя Крестовый поход, Иннокентий III обратился также к византийскому императору Алексею III. Константинополь тоже должен был, по мнению папы, двинуть войско для освобождения Иерусалима. Такое требование было предъявлено василевсу в папском послании, где Иннокентий III пенял императору на то, что он давно уже не помогает Святой земле. Эти укоры были лишь дипломатическим козырем. Иннокентий III лелеял планы распространения владычества римской церкви на Византию. Для него важно было не только и не столько участие Византии в Крестовом походе (хотя папа безусловно хотел использовать ее материальные и воинские ресурсы в целях установления супрематии апостольского престола на Востоке), сколько в первую очередь другое - подчинение греческой церкви римской. В своем послании папа прежде всего поднял перед василевсом вопрос о церковной унии. Воссоединение церквей - это была старая формула римских первосвященников, за которой скрывались их намерения ликвидировать самостоятельность греческой церкви, присвоить ее богатства и доходы, привести к послушанию константинопольского патриарха - главу православной церкви, а вслед за ним и самого императора.
Таким образом, Крестовый поход и церковная уния сразу же оказались тесно связанными друг с другом в политике Иннокентия III. Это случилось потому, что папа увидел в Крестовом походе удобное средство добиться одновременно двойного успеха: поставить в зависимость от Рима и Иерусалим, и Константинополь. Конечно, в тот момент Иннокентий III вряд ли рассчитывал на Крестовый поход как на что-либо большее, чем средство устрашения правящих кругов Византийской империи различными осложнениями, неизбежными для нее в связи с предприятием западных рыцарей. Попросту говоря, папа шантажировал василевса, чтобы заставить его пойти на уступки, касающиеся унии. В самом деле, в своем послании к Алексею III он не ограничился "отеческими" увещеваниями и ссылками на Евангелие. Папа довольно прозрачно намекнул, что в случае, если Константинополь отклонит требования апостольского престола, то против Византии, возможно, выступят некоторые силы Запада - глухая угроза преподносилась в дипломатической упаковке.
Однако Константинополь начисто отклонил домогательства Иннокентия III: Алексей III в феврале 1199 г. выдвинул встречные обвинения папству в связи с его политикой по отношению к Византии. Все это только раздражало папу. По мере дальнейшего развития событий он постарается привести в исполнение свои угрозы в адрес Византии: в 1198-1199 гг. пути их претворения в жизнь были, правда, еще не ясны, но суть этих угроз выражалась папой вполне отчетливо.
Так уже в 1198 г. начал завязываться тот узел, который к весне 1204 г. стянулся тугой петлей вокруг Константинополя.
Антагонизм папства и Византии, основой которого служила универсалистская политика римских понтификов, явился первой (по времени возникновения), хотя и не самой главной причиной перемены направления Четвертого Крестового похода. Вскоре к ней присоединились и другие, более значительные.
5.3. Сборы в поход. Побуждения рыцарства
Если денежными средствами церковники едва поддерживали крестоносную затею своего главы, то в проповедях, развивавших мотивы папских посланий в пользу Крестового похода, недостатка не было. Католические прелаты начали повсюду произносить зажигательные речи, ратуя за священную войну и стараясь всячески привлечь к ней возможно большее число воинов: проповедники не скупились на обещания небесных и земных благ ее будущим участникам.
В роли нового Петра Пустынника на этот раз подвизался приходский священник Фульк из французского города Нейи, что на р. Марна. Пользуясь темнотой народа, он сумел завоевать себе репутацию Божьего человека, наделенного даром творить чудеса и исцелять больных и увечных. В течение нескольких лет, начиная с 1198 г. и вплоть до своей смерти в мае 1202 г., он обходил в Парижской округе одно селение за другим, проповедуя Крестовый поход и сопровождая свои проповеди (в них обличались ростовщики, распутницы и прочие грешники) инсценировками всевозможных чудес. Фульк "хорошо знал, пишет о нем современный хронист, не лишенный проницательности, - кого и в какое время он мог и должен был исцелять".
Проповеди Фулька и подобных ему фанатиков, выполнявших, как и сам он, прямое поручение Иннокентия III, поначалу имели некоторый успех среди крестьян. Как утверждает английский хронист Радульф Коггесхэйл, Фульк якобы увлек на стезю Господню чуть ли не 200 тыс. человек - число, конечно, чрезмерно преувеличенное, плод фантазии хрониста. В действительности успех французского священника был куда более скромен и, главное, он оказался мимолетным: на какой-то миг простой народ еще поддался пылким увещаниям папских вербовщиков, но потом приступ крестоносного благочестия быстро прошел. Времена Петра Пустынника остались позади...
Призыв папы нашел отклик, да и то не сразу, причем довольна ограниченный, преимущественно в феодальной среде, в первую очередь во Франции. Здесь папскому обращению вняла примерно сотня крупных сеньоров, а заодно с ними и их вассалы-рыцари. Государи теперь отказались последовать зову курии. Французский король Филипп II Август, проделавший десять лет назад неудачный опыт, держался того мнения, что на человеческую жизнь достаточно и одного Крестового похода. Оставив без внимания обращение прибывшего во Францию легата Петра Капуанского, Филипп II после гибели Ричарда Львиное Сердце возобновил войну против своих врагов Плантагенетов, обрушившись на французские владения преемника Ричарда нового английского короля Иоанна Безземельного (1199-1216). А рыцарственный Ричард Львиное Сердце - он был еще жив, когда Фульк из Нейи, приступил к проповеди, - откровенно насмехался над пылкими речами этого священника. Герой Третьего Крестового похода, по словам английского хрониста Джеральда Камбрезийского, в ответ на призывы Фулька сказал ему примерно так: "Ты советуешь мне отречься от моих трех дочерей - гордыни, жадности и распутства. Ну что ж, я отдаю их более достойным: мою гордыню - тамплиерам, мою жадность - цистерцианцам и мое распутство - попам".
Профессор Оксфордского университета, занимающийся историей церкви, иезуит Джозеф Джилл, со своей стороны, старается оправдать религиозную политику Иннокентия III в захваченной крестоносцами Византии. Ученый прибегает для этого к весьма изощренной аргументации. На вопрос, следует ли рассматривать Иннокентия III как "агрессора или апостола" (так озаглавлена статья Дж. Джилла), этот иезуит отвечает таким образом: Иннокентий III был глубоко убежден в истинности католической доктрины об универсальности и главенстве римской церкви и поступал в соответствии со своими принципами. Каковы бы ни были его акции в отношении греко-православного духовенства, которое он хотел подчинить Риму, папа, мол, всегда руководствовался исключительно вероисповедными, доктринальными соображениями, а отнюдь не политическими мотивами.
[От Сосискина
Мнение иезуита Дж. Джилла кажется верным. Действительно, вопрос заключается не в том, прав или нет папа Иннокентий III, допустивший завоевание христианских городов Задара и Константинополя. Вопрос шире: верна или нет краеугольная доктрина католичества о претензии "земного наместника Христа" папы римского на главенство над всеми странами и народами. Оправданы или нет претензии папы римского на "непогрешимость" (когда он исполняет свои обязанности - булла (папское постановление) XIX в.). Нам-то ясно, что, исходя из Священного Писания и Священного Предания мысли о "сверхсвятости" обычного, по-существу грешного человека, коим является любой папа, в корне ошибочны. Как и строго пирамидальная структура построения католической церкви с понтификом на вершине (в православии такой структуры нет: патриарх является только "первым среди равных" епископов. И отнюдь не непогрешим. - Прим. Сосискина].
Да и проводил он свои требования, пишет Дж. Джилл, по возможности мягкими средствами, не прибегая к репрессиям (что, кстати, совершенно не соответствует реальным фактам); ведь иначе, как заставив греческое духовенство принять римско-католическую догматику и обрядность, папа и не мог чего-либо добиться; он просто с полной убежденностью полагал, что завоевание Византии крестоносцами само по себе должно привести к церковной унии и т.д. Таким образом, Дж. Джилл предпринимает попытку реабилитировать ассимиляторский, антигреческий курс папства ссылками на то, что этот курс диктовался твердостью канонических воззрений папы Иннокентия III.
В свою очередь, итальянский историк А. Кариле, изучая сохранившиеся фрагменты напольной мозаики в равеннском храме Сан-Джованни Эванжелиста, запечатлевшие десять сцен из истории Четвертого Крестового похода, высказывает мнение, будто версия о том, что Иннокентий III поддержал перемену курса крестоносцев, двинувшихся на Константинополь (как раз одна из анализируемых мозаик иконографически подкрепляет такое представление), возникла в венецианских кругах. А. Кариле называет эту версию тенденциозной и даже бесстыдной: ее древнейшим источником оп считает известия венецианского хрониста Мартина да Канале, писавшего о походе уже много лет спустя - в 1267-1268 гг. Версия эта, с точки зрения Кариле, не может быть признана достоверной. Ученый упускает, однако, из виду другие, более ранние сведения, подтверждающие неблаговидный характер позиции Иннокентия III (впрочем, итальянский историк и сам мимоходом признает двусмысленность папской дипломатии по отношению к Византии).
Приведенные примеры - лишь незначительная часть многочисленных кривотолкований истории и последствий Четвертого Крестового похода, предлагаемых предвзято настроенными исследователями (преимущественно католического толка).
Немало западных историков Крестовых походов вообще обходили Четвертый поход молчанием либо лишь попутно касались его истории, словно он представляет событийное звено, выпадающее из единой "крестоносной цепи". Причины такого подхода вполне понятны: как писал английский ученый Э. Брэдфорд, "разрушение великой христианской цивилизации воинами христовыми тема не из поучительных" (разумеется, для апологетического осмысления Крестовых походов). Порой в историографии высказывались и крайне скептические взгляды по поводу возможности до конца понять историю Четвертого Крестового похода. Еще в начале XX в. французский историк Ашиль Люшер утверждал, что эта проблема никогда не будет разрешена. Последующее развитие науки не подтвердило столь пессимистического прогноза. Несмотря на сохраняющиеся неясности по поводу отдельных эпизодов похода и дискуссионность ряда вопросов, состояние наших знаний сегодня таково, что мы вполне можем реконструировать в главных чертах всю историю событий 1199-1204 гг.
5.2. Универсалистская политика папства и подготовка похода на Восток
Инициатором Четвертого Крестового похода, его душой выступил римский папа Иннокентий III (1198-1216), в понтификат (правление) которого папство достигло большого могущества. В огромной степени этому способствовала личность самого папы, человека незаурядных дарований и энергии. Выходец из влиятельной феодальной фамилии ди Сеньи (его мирское имя - граф Лотарио ди Сеньи), Иннокентий III занял папский престол в возрасте 37 лет. Однако, хотя он был самым молодым в избравшей его кардинальской коллегии, выбор убеленных сединами старцев-кардиналов имел под собой серьезные основания. Иннокентий III являлся, несомненно, выдающимся политическим деятелем своего времени. Твердая воля, настойчивость в достижении поставленных целей, умение, хорошо распознав уязвимые места своих противников, использовать их слабости, подчинять их намерения своим замыслам, предвидеть и направлять события - уже этих талантов было достаточно, чтобы склонить голоса кардиналов в его пользу.
Обладая большим умом. он был и чрезвычайно энергичным человеком. Воинственный и гневливый, расчетливый, осторожный и трезвый в оценках политик, Иннокентий III был искуснейшим мастером казуистики и лицемерия. Никто из пап не умел столь ловко скрывать настоящие цели римской курии под личиной благочестия; никто не умел столь внушительно мотивировать каждый, даже самый неблаговидный дипломатический ход первосвященника высшими интересами католической церкви и всегда к месту подобранными богословскими либо юридическими доводами. Недаром в юные годы Иннокентий III прошел курс обучения в университетах Парижа и Болоньи - лучших из тогдашних высших школ, где он, по словам его биографа, "превзошел всех своих сверстников успехами в философии, богословии и праве", недаром учился каноническому праву у знаменитого болонского юриста Угуччо. Помимо прочих достоинств, необходимых ему как главе католической церкви, этот папа обладал еще одним: он превосходно владел искусством красноречия. Применяя, когда это было нужно, свои обширные познания в философской науке, пуская в ход библейские цитаты, изобретая неотразимые аргументы, он производил на современников сильное впечатление грозными буллами, многоречивыми и цветистыми посланиями, суровыми речами.
Часто историки ставят Иннокентия III в один ряд с Григорием VII. Это не совсем правомерно. Правда, различия в характере деятельности того и другого не были слишком велики, но тем не менее ставить между ними знак тождества все-таки неправильно. В отличие от убежденного цезарепаписта Григория VII, Иннокентий III не имел строго последовательных теократических взглядов. Не раз он высказывался в том смысле, что задачи наместника Божьего на земле замыкаются исключительно религиозной сферой. По крайней мере на словах Иннокентий III не выражал откровенной приверженности идее универсальной папской теократии, считая, что римский понтифик должен обладать всей полнотой власти в церковных делах и не вторгаться в прерогативы светских правителей, дабы не смешивать светской власти с духовной.
В своей практической политике и в своей дипломатии Иннокентий III, однако, ревностно проводил в жизнь доктрину Григория VII о превосходстве духовной власти над светской, о том, что папы вправе распоряжаться судьбами государств и коронами их государей. Деятельность этого политика в папской тиаре фактически была целиком направлена на то, чтобы реализовать планы, выдвинутые Григорием VII, - планы подчинения римскому первосвященнику всех христианских государств.
Стремления к образованию всемирной империи получили в конце XII начале XIII в. широкое распространение на Западе. Они выросли на почве территориальной экспансии молодых феодальных государств того времени. Такие универсалистские тенденции были свойственны прежде всего политике Гогенштауфенов, правителей Германской империи, давно добивавшихся утверждения своей гегемонии в Западной, Центральной и Южной Европе: именно во второй половине XII в. Германская империя стала именоваться "Священной" - ее государи якобы получают власть от Бога.
Великодержавные тенденции были далеко не чужды и государям англо-французского королевства - Плантагенетам, и норманнским государям Королевства Обеих Сицилий, и даже королям Франции, где политическая централизация только делала первые шаги. Филипп II Август считал себя таким же преемником Карла Великого, как и император Священной империи: "Одного человека довольно, чтобы управлять всем миром" - так, если верить анонимному хронисту, написавшему труд под названием "Деяния франкских королей", говаривал будто бы Филипп II Август.
Наиболее всеобъемлющий характер универсалистские тенденции получили в политике римской курии: ведь католическая церковь представляла собой поистине интернациональный центр феодальной системы. Ее экспансионистские замыслы отличались грандиозным размахом. В лице Иннокентия III они нашли необычайно энергичного вдохновителя и исполнителя.
Этот папа оставил после себя весьма значительное литературно-канцелярское наследие: одна только официальная его переписка (изданная недавно в ФРГ) составляет объемистый том. Однако, что бы ни писал и ни говорил сам Иннокентий III по поводу своей убежденности в исключительно духовной природе папской власти (а он неоднократно высказывался на этот счет), история судит о нем не столько по его словам, сколько по его делам. А они явно не соответствовали лицемерным богословско-политическим рассуждениям Иннокентия III. Впрочем, жажда всевластия иногда прорывалась у этого папы и открыто. В одной из своих ранних проповедей Иннокентий III, именуя себя помазанником Божьим, утверждал, что он стоит чуть ниже Бога - где-то между Богом и людьми; папа, конечно, еще не Бог, но он поставлен Богом выше всех людей.
Главной целью Иннокентия III являлось установление полной супрематии (верховенства) римской курии над всем феодальным миром Запада и Востока. Именно это стремление определяло практические усилия неутомимого римского понтифика. И недаром даже некоторые убежденные приверженцы католицизма вменяли и вменяют в вину Иннокентию III, что он подчинял религиозные соображения политическим интересам, действуя вразрез с принципами, которые сам же провозглашал. Современники выражали такого рода упреки в достаточно категоричной форме. "Ваши слова - слова Бога, но ваши дела - дела дьявола", - писал папе политический деятель начала XIII в. Католические историки наших дней высказывают свое мнение по этому поводу, прибегая к более гибким формулировкам: папа якобы не всегда руководствовался религиозными побуждениями, он не мог преодолеть в себе "противоречия наместника Христа и государственного человека". Остается фактом, что Иннокентий III прежде всего был государственным деятелем, ставившим во главу угла политические интересы папского Рима.
Важнейшей составной частью универсалистской программы римского владыки с самого начала являлся Крестовый поход. Он был первой и последней мыслью Иннокентия III. В течение всего своего понтификата папа прилагал большие усилия к тому, чтобы воскресить старый дух Крестовых походов. Едва будучи избран на папский престол кардиналами, собравшимися в монастыре св. Андрея, Иннокентий III бросил громогласный призыв к Западу подняться на новую священную войну против мусульман, с тем чтобы освободить Иерусалим. На словах и здесь речь шла о чисто религиозном предприятии: папа, "горя пламенным желанием освободить Святую землю из рук нечестивых", призывал свою паству к спасению "наследства Господа Бога", к возвращению католической церкви тех мест, которые сам Иисус Христос освятил своей земной жизнью. Все последующие обращения папы к католикам были пропитаны этим "Божественным елеем". События показали, однако, что на первом плане для Иннокентия III всегда стояли политические цели - расширение владений римской церкви на Востоке и усиление могущества ее первосвященника.
Папа не пожалел красноречия для организации Крестового похода. Во Францию, Германию, Англию, Италию, Венгрию и в другие страны в августе сентябре 1198 г. были направлены велеречивые послания, в которых он скликал всех "верных" выступить на защиту Святой земли. Для сборов предоставлялся срок в полгода (март 1199 г.): к лету те, кто задумал отплыть за море, и те, кто положил отправиться сухим путем, должны были сойтись в гаванях Южной Италии и Сицилий.
Тотчас были приняты конкретные меры по подготовке к Крестовому походу - религиозно-практические, финансовые и дипломатические.
Иннокентий III строго предписал всем прелатам требовать самого неукоснительного участия католиков в походе. Ради возбуждения религиозного пыла священнослужителям всех рангов вменялись в обязанность не останавливаться перед отлучением нерадивых к священному делу и даже перед наложением интердикта на их земли. Иннокентий III "властью, которую Бог даровал нам, хотя и недостойным, вязать и решить" (евангельское выражение, применяемое в документах папства для обозначения права священнослужителей прощать грехи или снимать отлучение), объявил о самом широком отпущении грехов всем участникам Крестового похода. Вечного спасения, объявил он, удостоятся "как те, которые приняли не личное участие, но на свой счет и сообразно своему имуществу поставили надлежащих воинов, так и те, которые, хотя и на чужой счет, лично отправились в поход". Крестоносцев освободили от всех налогов, "их личность и достояние, по принятии креста, находятся под покровительством блаженного Петра и нашим собственным".
Весьма серьезно беспокоила Иннокентия III финансовая сторона предприятия. Чтобы обеспечить поступление нужных денежных сумм, он ввел в конце 1199 г. особую крестоносную подать на духовенство в размере 1/40 годового дохода церквей и монастырей. Такой же платеж должны были произвести некоторые непривилегированные монашеские ордены. Чтобы избежать недовольства прижимистых каноников и монахов, папа предусмотрительно уведомил их: эта подать - экстраординарная и он не намерен практиковать ее в будущем в качестве постоянного налога на имущество церковных учреждений.
Опасения папы насчет "щедрости" церковнослужителей оказались не напрасными. Французские епископы, например, так и не внесли крестоносной подати, хотя иные из них пообещали даже предоставить апостольскому престолу больше того, что он требовал; несколько позднее, уже в 1201 г., Иннокентий III укорял французских церковников: они добровольно обязались внести 1/30 доходов, а до сих пор не уплатили и 1/40, причитавшейся согласно его, папы, повелению. Возроптали и церковнослужители в других странах. Папские сборщики кое-где навлекли на себя подозрение: не прилипнут ли собранные ими суммы к пальцам римских иерархов? Английский хронист-монах Матвей, неизвестно почему прозванный Парижским, называет папский налог неугодным Богу: таково было, видимо, общественное мнение церковных кругов. Сопротивлялись уплате крестоносных денег и некоторые монашеские ордены: жадные цистерцианцы особенно упорно отстаивали свою свободу от обложения, считая нововведение чуть ли не гонением на орден.
Стремясь подать скаредным клирикам живой пример благочестивой щедрости. Иннокентий III обязался отдать 1/10 доходов курии на нужды похода.
Бурную деятельность развернул Иннокентий III и на дипломатическом поприще. В то время во Франции шла война между Филиппом II Августом и Ричардом Львиное Сердце. Это мешало французским и английским рыцарям и сеньорам принять участие в затевавшемся папой предприятии. Для того, чтобы примирить враждующие стороны, Рим направил туда легата - кардинала-дьякона храма св. Марии Петра Капуанского. Ему удалось добиться заключения перемирия между Францией и Англией в январе 1199 г. (через четыре месяца после этого Ричард I погиб при осаде замка одного из своих вассалов в Нормандии). Одновременно с Петром Капуанским другой папский посланец, кардинал Соффредо, был снаряжен в Венецию: только она могла бы обеспечить морскую переправу будущим крестоносцам. Генуя и Пиза находились тогда в состоянии торговой войны, и папа, правда безуспешно, старался помирить запальчивых соперников (в эти два города также отрядили двух кардиналов).
Не обошел стороной Иннокентий III и Германию. С 1198 г. здесь ожесточенно враждовали между собой две феодальные группировки - Штауфены и Вельфы. Каждая выдвинула своего претендента на королевский трон, в результате чего королями были избраны сразу двое: Филипп Швабский, сын Фридриха Барбароссы, и Оттон Брауншвейгский (Вельф), приходившийся по материнской линии племянником Ричарду Львиное Сердце. Папа тотчас вмешался в эту феодальную распрю: через своих посланцев и в письменных обращениях к обоим немецким королям и князьям он увещевал враждующие партии положить конец раздорам. Вмешательство Иннокентия III в германские дела диктовалось главным образом соображениями, связанными с продолжавшейся уже свыше сотни лет борьбой папства и империи.
Апостольский престол прежде всего стремился использовать бушевавшую в Германии феодальную распрю к политической выгоде Рима, в частности для расширения территории папского государства в Италии (за счет штауфенских владений) и для укрепления морально-политического престижа папства в германских землях. Вместе с тем имелись также в виду и нужды предстоявшего Крестового похода. Впрочем, с этой точки зрения миссия вездесущего Иннокентия III осталась бесплодной: феодальные группировки, стоявшие за каждым из королей, по-прежнему враждовали между собой, и своим вмешательством папа, поддерживавший то одну, то другую сторону, лишь подлил масла в огонь. Германии пришлось оплачивать папскую политику долгими годами внутренних воин, которые таким образом воспрепятствовали прямому участию в походе сколько-нибудь значительного числа немецких феодалов.
Подготовляя Крестовый поход, Иннокентий III обратился также к византийскому императору Алексею III. Константинополь тоже должен был, по мнению папы, двинуть войско для освобождения Иерусалима. Такое требование было предъявлено василевсу в папском послании, где Иннокентий III пенял императору на то, что он давно уже не помогает Святой земле. Эти укоры были лишь дипломатическим козырем. Иннокентий III лелеял планы распространения владычества римской церкви на Византию. Для него важно было не только и не столько участие Византии в Крестовом походе (хотя папа безусловно хотел использовать ее материальные и воинские ресурсы в целях установления супрематии апостольского престола на Востоке), сколько в первую очередь другое - подчинение греческой церкви римской. В своем послании папа прежде всего поднял перед василевсом вопрос о церковной унии. Воссоединение церквей - это была старая формула римских первосвященников, за которой скрывались их намерения ликвидировать самостоятельность греческой церкви, присвоить ее богатства и доходы, привести к послушанию константинопольского патриарха - главу православной церкви, а вслед за ним и самого императора.
Таким образом, Крестовый поход и церковная уния сразу же оказались тесно связанными друг с другом в политике Иннокентия III. Это случилось потому, что папа увидел в Крестовом походе удобное средство добиться одновременно двойного успеха: поставить в зависимость от Рима и Иерусалим, и Константинополь. Конечно, в тот момент Иннокентий III вряд ли рассчитывал на Крестовый поход как на что-либо большее, чем средство устрашения правящих кругов Византийской империи различными осложнениями, неизбежными для нее в связи с предприятием западных рыцарей. Попросту говоря, папа шантажировал василевса, чтобы заставить его пойти на уступки, касающиеся унии. В самом деле, в своем послании к Алексею III он не ограничился "отеческими" увещеваниями и ссылками на Евангелие. Папа довольно прозрачно намекнул, что в случае, если Константинополь отклонит требования апостольского престола, то против Византии, возможно, выступят некоторые силы Запада - глухая угроза преподносилась в дипломатической упаковке.
Однако Константинополь начисто отклонил домогательства Иннокентия III: Алексей III в феврале 1199 г. выдвинул встречные обвинения папству в связи с его политикой по отношению к Византии. Все это только раздражало папу. По мере дальнейшего развития событий он постарается привести в исполнение свои угрозы в адрес Византии: в 1198-1199 гг. пути их претворения в жизнь были, правда, еще не ясны, но суть этих угроз выражалась папой вполне отчетливо.
Так уже в 1198 г. начал завязываться тот узел, который к весне 1204 г. стянулся тугой петлей вокруг Константинополя.
Антагонизм папства и Византии, основой которого служила универсалистская политика римских понтификов, явился первой (по времени возникновения), хотя и не самой главной причиной перемены направления Четвертого Крестового похода. Вскоре к ней присоединились и другие, более значительные.
5.3. Сборы в поход. Побуждения рыцарства
Если денежными средствами церковники едва поддерживали крестоносную затею своего главы, то в проповедях, развивавших мотивы папских посланий в пользу Крестового похода, недостатка не было. Католические прелаты начали повсюду произносить зажигательные речи, ратуя за священную войну и стараясь всячески привлечь к ней возможно большее число воинов: проповедники не скупились на обещания небесных и земных благ ее будущим участникам.
В роли нового Петра Пустынника на этот раз подвизался приходский священник Фульк из французского города Нейи, что на р. Марна. Пользуясь темнотой народа, он сумел завоевать себе репутацию Божьего человека, наделенного даром творить чудеса и исцелять больных и увечных. В течение нескольких лет, начиная с 1198 г. и вплоть до своей смерти в мае 1202 г., он обходил в Парижской округе одно селение за другим, проповедуя Крестовый поход и сопровождая свои проповеди (в них обличались ростовщики, распутницы и прочие грешники) инсценировками всевозможных чудес. Фульк "хорошо знал, пишет о нем современный хронист, не лишенный проницательности, - кого и в какое время он мог и должен был исцелять".
Проповеди Фулька и подобных ему фанатиков, выполнявших, как и сам он, прямое поручение Иннокентия III, поначалу имели некоторый успех среди крестьян. Как утверждает английский хронист Радульф Коггесхэйл, Фульк якобы увлек на стезю Господню чуть ли не 200 тыс. человек - число, конечно, чрезмерно преувеличенное, плод фантазии хрониста. В действительности успех французского священника был куда более скромен и, главное, он оказался мимолетным: на какой-то миг простой народ еще поддался пылким увещаниям папских вербовщиков, но потом приступ крестоносного благочестия быстро прошел. Времена Петра Пустынника остались позади...
Призыв папы нашел отклик, да и то не сразу, причем довольна ограниченный, преимущественно в феодальной среде, в первую очередь во Франции. Здесь папскому обращению вняла примерно сотня крупных сеньоров, а заодно с ними и их вассалы-рыцари. Государи теперь отказались последовать зову курии. Французский король Филипп II Август, проделавший десять лет назад неудачный опыт, держался того мнения, что на человеческую жизнь достаточно и одного Крестового похода. Оставив без внимания обращение прибывшего во Францию легата Петра Капуанского, Филипп II после гибели Ричарда Львиное Сердце возобновил войну против своих врагов Плантагенетов, обрушившись на французские владения преемника Ричарда нового английского короля Иоанна Безземельного (1199-1216). А рыцарственный Ричард Львиное Сердце - он был еще жив, когда Фульк из Нейи, приступил к проповеди, - откровенно насмехался над пылкими речами этого священника. Герой Третьего Крестового похода, по словам английского хрониста Джеральда Камбрезийского, в ответ на призывы Фулька сказал ему примерно так: "Ты советуешь мне отречься от моих трех дочерей - гордыни, жадности и распутства. Ну что ж, я отдаю их более достойным: мою гордыню - тамплиерам, мою жадность - цистерцианцам и мое распутство - попам".