Василий Львович принадлежал к самым преданным друзьям Николая Михайловича Карамзина, стремившегося приблизить русский литературный язык к живой разговорной речи. Это начинание встретило резкие нападки реакционной части дворянства. Тогда московские литераторы-карамзинисты начали упорную полемику с реакционерами, хотя сам Карамзин в этой полемике участия не принимал. Василий Львович, напротив, так и дышал боевым задором. Он ввел Дениса в литературные кружки, познакомил его с Карамзиным и Вяземским.
   Часто вместе с Жуковским и Вяземским Денис бывал в гостях у Юрия Александровича Нелединского-Милецкого. Этот аристократ и придворный екатерининского времени, до конца жизни не расстававшийся с париком и косичкой, жил в роскошном доме близ Мясницкой. Юрий Александрович любил водить дружбу с поэтами, сам написал несколько сентиментальных романсов и песен. Некоторые из них, например «Выйду ль я на реченьку», приобрели большую популярность.
   Нелединский каждую неделю устраивал обеды для литераторов, большинство которых не скрывало своего сочувствия карамзинистам. Денис на сторону карамзинистов тоже встал безоговорочно, но длительные и бесконечные споры казались ему бесцельными и вскоре порядочно надоели. Зимой он стал посещать своих друзей все реже и реже. Другие события отвлекали его от литературных дел.
   Евдоким, приехавший на святках из Петербурга, сообщил об усиленной концентрации русских войск на границах шведской Финляндии Дипломатические отношения со Швецией с каждым днем портились все больше. В столице открыто говорили о неизбежности войны. В северной армии уже находились Багратион, Раевский, Кульнев.
   Братья Давыдовы потихоньку строили планы на будущую кампанию, но мать решили не тревожить раньше времени. Денис, продолжавший числиться адъютантом Багратиона, имел твердое намерение просить у него команду в авангарде. Евдоким предполагал перевестись в войска Раевского. Левушке не терпелось попасть в армию больше других, но с ним-то как раз было трудней всего. Ему лишь недавно исполнилось пятнадцать лет. Вполне можно еще годок посидеть дома. Ведь его отъезд приведет мать в отчаяние, она так к нему привязана. Однако никакие уговоры старших братьев не действовали. А виноват во всем был Денис! Нужно же было рассказать Левушке, что двоюродный брат Василий, его одногодок, надел юнкерский мундир. Теперь, конечно, мальчика разбирает зависть.
   Однажды вечером в кабинете, где братья обычно собирались после ужина, Левушка, отвергнув все доводы старших, пригрозил, что, если они не помогут ему, он все равно убежит из дому и найдет способ пробраться в армию. Денис и Евдоким переглянулись. Чего доброго, а этого от горячего и взбалмошного Левушки ожидать можно. Лучше уж взять его с собой.
   – Хорошо, я постараюсь устроить тебя у Николая Николаевича, – сказал брату Денис, – но сначала, сам знаешь, необходимо получить его согласие, оформить бумаги. Я обещаю немедленно уведомить тебя и выслать маршрут, как только переговорю с Раевским…
   – А не обманешь? – недоверчиво покосился на брата Левушка.
   – Раз договариваемся, следовательно, не обману. Можешь сам написать ходатайство на имя Раевского… А мы с Евдокимом, чтоб немного успокоить маму, будем писать из армии, что там сейчас большой опасности не предвидится.
   – Если мне тоже удастся определиться к Раевскому, – заметил Евдоким, – маме не так страшно покажется и отпустить Левушку…
   – Все равно, пока не будем говорить ей об этом, надо подготовить ее постепенно…
   Но Елену Евдокимовну подготавливать не пришлось. Она стояла в дверях и все слышала. Сыновья не подумали о том, что мать, всю жизнь находившаяся в среде военных, давно свыклась с мыслью о неизбежности частых расставаний. К тому же она обладала достаточной твердостью, чтобы к отъезду Левушки отнестись иначе, чем предполагали сыновья. Мать понимала, что Левушку ничто не удержит дома. И поэтому, услышав сейчас, как старшие сыновья втайне от нее решают такой важный вопрос, не удержалась от горького упрека.
   – Дети, дети! Разве можно это скрывать от матери? – сдерживая себя, со слезами на глазах сказала Елена Евдокимовна. – И неужели вы думали, будто я могу поверить, что на войне вам может быть безопасно? Нет, я знаю вас… Вы не из тех, кто предпочитает спокойствие и безопасность, когда дело касается чести и долга… И я не гневлю, а благодарю бога, что вы такие… Я благословляю всех вас… Вам никогда не нужно меня обманывать…
   Сыновья смотрели на нее с нежностью и восхищением. Левушка первый бросился к ней на шею. А Денис, целуя руки матери, сказал за всех с чувством:
   – Прости, мама. Мы не забудем этого… Тебе больше не придется упрекать нас!

IX

   Тильзитский договор принудил Россию порвать отношения с Англией. Как военная союзница, эта держава, верная своей традиционной политике загребать жар чужими руками, не оказывала существенной помощи русским и этим вызывала лишь общие нарекания. Однако разрыв торговых отношений с Англией задевал интересы не только английских промышленников, но и русских помещиков, усиливал недовольство дворянской оппозиции политикой Александра.
   Закрыв для английских кораблей свои гавани, Россия обязывалась принудить к тому же Швецию. Однако король Густав IV, хотя и приходился родственником Александру, продолжал оставаться всецело на стороне Англии. Густав получал щедрые английские субсидии и к тому же не верил в долговременность царствования Александра. Шведский посланник Штедтинг доносил королю из Петербурга:
   «Вообще неудовольствие против императора более и более возрастает, и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать… Не только в частных беседах, но и в публичных собраниях толкуют о перемене правления».
   Об этом же говорил королю и сэр Роберт Вильсон, заехавший в Стокгольм по дороге в Англию, куда он спешил доставить собранные им шпионские сведения о состоянии русских войск17. Поэтому, заручившись согласием английского правительства о военной поддержке, Густав отклонил предложения Александра, допустил даже против него оскорбительные выходки. Разумеется, все это не могло еще служить причиной войны между Россией и Швецией. Но существовало другое, более важное, что вызывало тревогу. В Тильзите при разговоре с русским императором Наполеон заметил:
   – Король шведский ваш зять и союзник, поэтому он должен либо следовать вашей политике, либо понести наказание за свое упрямство. Король ваш родственник, но он и ваш географический неприятель. Петербург слишком близок к финской границе. Пусть прекрасные жительницы Петербурга не слышат более из домов своих грома шведских пушек.
   Это замечание нельзя было не признать справедливым. Границы шведской Финляндии проходили слишком близко от столицы. При воинственном настроении Густава, подстрекаемого Англией, серьезная опасность для России была всем очевидна.
   9 февраля 1808 года русская армия под общим командованием генерала Буксгевдена тремя колоннами перешла границы шведской Финляндии и, не встретив сопротивления, заняла Гельсингфорс. Сам Буксгевден с частью войск начал осаду сильно укрепленной крепости Свеаборг. Дивизия Багратиона, быстро очистив южную часть Финляндии, заняла город Або, но тоже остановилась по приказу главнокомандующего.
   А шведы под начальством генерала Клингспора отступали на север. Их преследовали малочисленные войска генералов Тучкова и Раевского, все более отрывавшиеся от своих главных сил. Общая картина военных действий внушала опасение, что кампания может затянуться на долгое время.
   Денис, приехавший в Або, застал Багратиона на балу, который в честь русских давали жители города. В просторном, ярко освещенном зале румяные плотные финки танцевали с офицерами. Финские чиновники, бюргеры и профессора местного университета рассыпались перед гостями в любезностях.
   – Можете верить, князь, финны не питают никакой вражды к русским, – говорил Багратиону седой профессор. – Мы сознаем, что протекторат могущественной державы для нас более выгоден, нежели подчинение слабому, живущему на английских субсидиях, вечно изменчивому правительству короля шведского…
   Багратион держался, как всегда, с достоинством. Отвечал финнам вежливо. Хвалил их трудолюбие и порядок. Но, возвратившись на свою квартиру, дал волю кипевшему в нем раздражению:
   – Вчера танцевали, сегодня танцуем, завтра… Помилуйте, как весело! Может быть, оно и нужно финнов развлекать, да я не дипломат, а солдат! Шведы на севере силы стягивают, а мы неизвестно когда и двинемся… Генерал Буксгевден голову потерял. В главной квартире споры идут, что далее предпринимать. Говорил, слушать не хотят! Тактики! А наши части передовые за пятьсот верст отсюда. Этак до беды далеко ли? Раевский, слышно, уже в Вазе стоит, отлично, браво! Да кто ему помощь подаст, ежели Клингспор на него всеми силами обрушится? Вот какие обстоятельства, душа моя, – обратился князь к Денису. – Танцы-то в голову не идут, когда воевать нужно… Обидно, горько!
   Денис, знавший уже, что в войсках Раевского авангардом командует Кульнев, решил разговор с князем не откладывать.
   – Осмелюсь просить, ваше сиятельство, предоставить мне случай усовершенствовать себя в. познании аванпостной службы…
   – Что? Танцевать с нами неохота? К Раевскому собрался? – догадался Багратион.
   – Признаюсь, более желаю под командой полковника Кульнева находиться…
   – А! Ну что ж! Кульнев командир отличный. Желание твое похвально. Придется отпустите! – Багратион ласково поглядел на Дениса и, чуть помедлив, продолжил: – Только имей в виду, голубчик, положение там, как я говорил, сугубой осторожности требует. Николай Николаевич, знаю, напрасно рисковать не станет, а Кульнева иной раз поостеречь следует. Суворовские слова забвению предает. Помнишь, что Суворов-то австрийскому генералу говорил?
   – Помню, ваше сиятельство. «Вперед – мое любимое правило, но я и назад оглядываюсь».
   Багратион улыбнулся:
   – Верно. И сам никогда того не забывай! Слова золотые.
   Через два дня финские длинные сани мчали Дениса на север. Дорога была пустынна. Заснеженные озера, дремучие леса, суровые скалы, редкие деревушки… Бесприютный, угрюмый край!
   Стремясь поскорее попасть к Раевскому и Кульневу, Денис попутчиков дожидаться не стал, поехал один. И мог убедиться, что абоский профессор говорил правду. Финны к русским никакой вражды не питали. Встречали радушно, помогали чем могли.
   Однако Раевский, продолжавший стоять со своими войсками в Вазе, узнав, что Денис прибыл один, без охраны, укоризненно покачал головой:
   – Слава богу, что обошлось благополучно, а впредь подобного не повторяй. Всякое может случиться! На днях в одной деревушке мы захватили двух молодцов, подстрекавших местное население против русских… И что бы ты думал? Мерзавцы оказались шведскими офицерами, работавшими по английским указаниям. Их расстреляли, а случай заставляет подумать. Очевидно, неприятельские агенты, пользуясь беспечностью нашей главной квартиры, работают и в других местах…
   Мнение Багратиона об опасном положении войск, столь удаленных от главных сил армии, Раевский вполне разделял:
   – Князь Петр Иванович прав. История скверная! Клингспору близ Улеаборга удалось собрать свыше десяти тысяч шведов, а у нас и четырех нет. Да что поделаешь! Главнокомандующего известили, а он и ухом не ведет. Подкреплений не присылает. Отступать без приказа не имеем права. Вот уж истинно, стоим у самого моря, ждем погоды! А когда погода будет – аллах ведает!
   Денис пробыл у Раевского один день. Брата Евдокима еще не было. Базиля Давыдова тоже. Левушку взять к себе Раевский, разумеется, согласился, но посоветовал на некоторое время приезд отложить. Наступала весна. Вскрытие многочисленных озер и речек обещало полное и долгое бездорожье. Да и как еще сложатся здесь дела? Опасно брать мальчишку.
   Денис написал Левушке лишь про бездорожье. Об опасностях умолчал. По себе знал, что эта причина тому, кто ищет боевых приключений, покажется жалкой, пустой отговоркой. Сам спешил туда, где могли ожидать одни опасности.
   … Авангард Кульнева занимал местечко Гамле-Карлеби, на берегу Ботнического залива, верстах в ста с лишним севернее Вазы. Авангард состоял из трех батальонов егерей, двух эскадронов гродненских гусар, нескольких казачьих сотен и шести пушек.
   Яков Петрович Кульнев, проявлявший иногда излишнюю горячность, на что намекал Багратион, обладал всеми другими качествами хорошего авангардного начальника. Он бдительно следил за каждым шагом неприятеля. Полного отдыха не знал ни днем ни ночью. Ложась соснуть, верхней одежды не снимал, саблю клал под изголовье. Каждый начальник разъезда, возвращавшийся ночью, обязывался будить его, докладывать, что видел. И если было нужно, Кульнев сейчас же мчался на переднюю цепь, лично удостоверялся, что произошло, и только тогда решал: поднимать авангард или часть его или тревога стоит того, чтобы поставить под ружье весь корпус.
   – Я не сплю и не отдыхаю, чтоб армия спала и отдыхала, – говорил Яков Петрович.
   При остановках он беспрерывно упражнял войска в меткой стрельбе, обучал разным хитростям, приучал к бережному расходованию снарядов и патронов. Чтобы повысить стойкость пехоты, состоявшей из молодых рекрутов, Кульнев строго запрещал солдатам во время боя бегать за патронами в парк, как тогда было принято, а наряжал особые команды, снабжавшие на месте нуждавшихся в патронах стрелков. Впервые в кульневских отрядах стал применяться новый способ усиливать цепи застрельщиков не с тыла, а с флангов, чем достигалась большая маневренность цепи.
   Неумолимо строгий ко всем, кто нарушал дисциплину или проявлял недостаточную стойкость, Кульнев вместе с тем требовал от командиров справедливого и человеческого отношения к солдатам, заботился об их довольствии. Он приказывал в батальонах и эскадронах «ежедневно записывать, что солдаты ели и какова роду было варево», сам определял качество пищи, следил за опрятностью в одежде воинов.
   – Солдат должен быть чист телом, совестью и честью, – поучал он командиров.
   Денис, старая приязнь которого к Кульневу превратилась в самую задушевную дружбу, получил возможность не только совершенствовать себя в аванпостной службе, но и широко проявлять собственную инициативу в боевых делах. Он стал правой рукой Кульнева, исполнял часто самые смелые и опасные поручения.
   Одной из первых самостоятельных операций был набег на остров Карлое, проведенный в апреле 1808 года. Остров, расположенный против Улеаборга, верстах в двенадцати от него, являлся местом высадки шведских десантов и продовольственной базой, снабжавшей армию Клингспора. Нечего говорить, какое значение имело уничтожение на острове продовольственных магазинов.
   Взяв под команду эскадрон гродненских гусар и полторы сотни казаков, пройдя темной ночью около тридцати верст по льду залива, Денис на рассвете приблизился к острову и внезапным ударом овладел им. Солдаты гарнизона и фуражиры были частью истреблены, частью захвачены в плен. Через несколько минут пламя охватило магазины и постройки.
   Начальник неприятельского авангарда, стоявшего на берегу, близ деревни Кирикандо, узнав о происшествии, послал на Карлое свою кавалерию, но было поздно. На острове, где догорали последние службы, шведы никого не обнаружили. А себе этой экспедицией повредили.
   Исполнив поручение, Денис обязан был возвратиться назад. Однако, когда высланные вперед казачьи пикеты донесли о движении к острову неприятельской кавалерии, он решил изменить план действий. Пользуясь туманной погодой, гусары и казаки обошли остров, вышли на берег и, зайдя в тыл пехоте неприятельского авангарда, оставшейся без кавалерии, принудили ее поспешно и с большим уроном отступить почти на двадцать верст к деревне Люмиоки.
   Кульнев, не получивший от Дениса никаких известий, сильно встревожился. Разъезды, посланные к острову, еще днем донесли о пожарах, следовательно, можно было полагать, что набег произведен удачно, но… куда же исчез отряд?
   Когда наконец ночью, довольный и веселый, Денис возвратился и доложил о причинах задержки, Кульнев строго заметил:
   – Вам было приказано не ввязываться в бой с неприятелем. Кто разрешил нарушить приказ?
   – Начальник авангарда полковник Кульнев, – четко отрапортовал Денис.
   – Ты что это? Шутить изволишь?
   – Никак нет. Ваши слова, Яков Петрович.
   – Какие… мои слова?
   – К ретираде всегда время есть, а к победе редко! – улыбаясь, произнес Денис одну из самых любимых кульневских фраз.
   Яков Петрович не выдержал. При всех обнял и крепко расцеловал своего помощника.
   Когда же они остались вдвоем, сказал:
   – Хвалю за сметливость, хорошим командирам никогда рук не связываю, а все же всей вины с тебя, Денис Васильевич, не снимаю…
   – За что же, Яков Петрович?
   – Нужно было меня все-таки в известность поставить.
   – В этом виноват. Сознаюсь. Слишком торопился, догадки не хватило.
   – Смотри! В следующий раз не спущу. Дружба дружбой, а служба службой.
   … Под хмурым северным небом среди вековых лесов и скал Денис вдоволь насладился той полной для него очарования жизнью, о которой давно мечтал. Он принимал участие во всех боевых действиях авангарда, пользовался общим уважением офицеров, а в минуты отдыха у пылающего костра мог предаваться поэтическим размышлениям.
   Денис, хотя и не часто брался за перо, продолжал оставаться поэтом. Суровая обстановка, ежедневные опасные столкновения с неприятелем, полная тревог и лишений жизнь воспринимались им романтически. Мир его чувств был окрашен поэзией.
   Однажды разговор зашел о литературе, и кто-то из офицеров заметил:
   – По-моему, господа, стихотворцам и сочинителям прежде всего нужны покой и тишина… чтоб никаких хлопот и волнений…
   Денис горячо возразил:
   – Нет, брат, в таких условиях скорее сопьешься, чем что-нибудь сочинишь… В безмятежной и блаженной жизни поэзии нет! Надо, чтобы что-то ворочало душу и жгло воображение!
   Никому в том не признаваясь, Денис много думал о форме и языке поэтических произведений. Смело вводя в свои гусарские стихи простонародные слова, он знал, что такой язык не по вкусу ни литературным староверам, ни карамзинистам. Но отказываться от создаваемого им оригинального и самобытного слога, заставлявшего морщиться строгих блюстителей литературных канонов, Денис не собирался.
   Гусарские стихи его привлекали широкие круги читателей и пользовались куда бо́льшим успехом, чем парадные, лишенные жизненной непринужденности, одические произведения.
   «Право, будет забавно, – подумал Денис, – если напишу оду о действиях Кульнева. Наверное, получится пародия!» Мысль пришлась по душе. И вскоре написанная шутки ради ода, в самом деле напоминавшая пародию, была готова и торжественно прочтена Якову Петровичу:
 
Поведай подвиги усатого героя,
О, Муза, расскажи, как Кульнев воевал.
Как он среди снегов в рубашке кочевал
И в финском колпаке являлся среди боя.
Пускай услышит свет
Причуды Кульнева и гром его побед…
 
   Послание было большое. И Кульнев остался доволен. Только поэтических вольностей он не признавал, попросил строку о колпаке выбросить. В минуты отдыха, верно, любил Яков Петрович почудачить: и финский колпак носил, и еврейскую ермолку, и даже подаренный Денисом табачный кисет из зеленого сафьяна к головному убору приспособил. Но перед войсками в таком виде никогда не появлялся.
   Впрочем, для стихов, отдыха и шуток времени оставалось все меньше и меньше.

X

   Летом шведская армия, вдвое превосходившая силами корпус Раевского, начала наступление. Шведы были превосходно вооружены, опирались на содействие отрядов, составленных из финнов. Английским агентам все-таки удалось возбудить часть населения против русских. Раевский вынужден был с боями отступить на юг.
   Однако генерал Каменский, принявший вскоре начальство над северными войсками, собрал части в окрестностях Таммерфорса и, получив подкрепление, в августе начал контрнаступление. Разбив шведов при Сальми, Куортане и Оровайсе, русские вновь заняли местечко Гамле-Карлеби, куда вслед за тем переехала главная квартира. Буксгевдена на посту главнокомандующего сменил не менее бездарный генерал Кнорринг.
   Вскоре русские войска вошли в Улеаборг. Северная Финляндия была завоевана. Но король Густав заключать мир не собирался. С помощью Англии он готовил новую, большую армию. Тогда решено было перевести зимой русские войска через Ботнический залив, на шведскую землю. Эту смелую экспедицию поручили осуществить лучшим генералам русской армии Барклаю де Толли и Багратиону. Корпус Барклая, сосредоточенный в районе города Вазы, должен был, перейдя залив, действовать на севере Швеции. Корпус Багратиона, расположенный в Або, обязан был, заняв Аландские острова, выйти на Стокгольмскую дорогу, близ самой шведской столицы.
   Кульнев, произведенный в генерал-майоры, был назначен командиром авангарда багратионовских войск, начавших поход в конце февраля 1809 года. Путь на Аландские острова сопряжен был с большими трудностями. Уже чувствовалось дыхание ранней весны. При южном ветре и малейшей оттепели лед на широких проливах, разделявших острова, покрывался водой. Внезапные и частые бури, взламывая лед, создавали бесчисленные полыньи и трещины. Гибель угрожала при каждом неверном шаге. А на островах находилось около десяти тысяч шведских воинов и вооруженных жителей под командой генерала Дебельна, приготовившегося к обороне.
   1 марта пятнадцатитысячный багратионовский корпус при двадцати двух орудиях, сопровождаемый большим обозом, занял остров Кумлинг. На других островах авангардные войска продолжали вести кровопролитные бои. Неотлучно состоявший при Кульневе Денис, командуя казачьей сотней, первым ворвался на остров Бено. Шведы, засевшие в небольшой деревушке, встретили сильным ружейным огнем. Денис спешил казаков, они по-пластунски подползли к деревне и после жаркой рукопашной схватки овладели ею. На острове Сигнальшере, где шведы оборонялись особенно упорно, Денис с тридцатью казаками отбил два неприятельских орудия. Быстрота и решительность авангардных войск способствовали тому, что за пять дней все острова от шведов очистили. Было взято две тысячи пленных, сорок орудий, свыше десяти тысяч новых английских ружей.
   6 марта, под вечер, князь Багратион приехал на остров Сигнальшер, где возле разрушенной мельницы расположились на отдых авангардные части Кульнева. Поблагодарив войска за храбрость, Багратион, отведя в сторону Кульнева, сказал:
   – Я поручаю тебе отважное предприятие, Яков Петрович. Надо испытать дорогу на шведский берег и разведать там неприятельские силы. Случай небывалый. Господа шведы не единожды у нас гостили, давно пора визит отдать!
   – Благодарю за оказанную честь, ваше сиятельство, – взволнованно проговорил Кульнев. – Клянусь, доверие ваше оправдано будет. Для славы России я не пощажу живота моего!
   – Верю, верю, душа моя… Потому и надеюсь на Кульнева, как на самого себя!
   Часа через три, собрав назначенный в поход отряд, состоявший из трех эскадронов гродненских гусар и пяти отборных казачьих сотен, Кульнев объявил приказ:
   «Бог с нами! Я пред вами, князь Багратион за нами! В два часа пополуночи собраться у мельницы. Поход до шведских берегов венчает все труды ваши. Честь и слава бессмертная! Иметь с собою по две чарки водки на человека, кусок мяса и хлеба и по два гарнца овса… Отдыхайте, товарищи!»
   Офицеры собрались у Кульнева, в мельничной постройке, тускло освещаемой свечным огарком. Спать никому не хотелось. Все находились в приподнятом настроении, понимая важность предстоящего. Денис волновался, пожалуй, более других. Он чувствовал историческое значение предстоящего похода. Швеция! Сколько раз оттуда спускались на русскую землю орды завоевателей! Шведы воевали еще с новгородскими дружинами, ратниками Ивана Грозного, войсками Петра. Они воевали всегда на русской земле, считая свою суровую, окруженную морями страну недоступной для вторжения. И вот наступает час возмездия!
   Ровно в два часа ночи при небольшом морозе и попутном ветре отряд начал ледовый поход. Денис на сильной казацкой лошади ехал рядом с Кульневым. Шведы, бежавшие с Аландских островов, оставили на дороге заметный след – обломки повозок, ружья, патроны. Кое-где путь преграждали ледяные глыбы и занесенные снегом полыньи, их приходилось обходить с величайшей осторожностью.
   Когда стало совсем светло, Денис отпросился в передние казацкие разъезды. Не терпелось первому увидеть шведский берег!