– Ермоловская работка! – сказал один из офицеров. – Обратите внимание, господа, Ермолов постоянно сосредоточивает огонь всех своих полевых орудий на каком-нибудь одном известном пункте.
   – Разве эта мысль нова? – спросил Денис.
   – Мысль, может быть, не нова, но у нас, к сожалению, применяется подобный метод еще не так часто… Молодец Ермолов!
   Эта похвала приятно подействовала на Дениса. Он-то никогда в брате Алексее Петровиче не сомневался!
   В Морунгене, куда добрались к вечеру, Денис задерживаться не стал. Купил лошадь, получил в главной квартире пакеты для Багратиона и в сопровождении одного казака на другой же день отправился дальше, к авангарду.
   … Никто, конечно, не знал, что в то самое время, как Денис подъезжал к деревне Биберсвальд, где находился Багратион, судьба русской армии подвергалась страшной опасности. Получив в Варшаве известие о наступлении русских, Бонапарт решил обойти их с фланга, отрезать от сообщения с Россией, прижать и уничтожить в районе нижней Вислы. План Беннигсена, двигавшего армию к Грауденцу и Торну, как нельзя лучше способствовал замыслу французского императора.. Не сомневаясь в успехе, Бонапарт сам выехал к войскам, быстро совершавшим обходное движение. Французы имели значительный перевес в силах, были превосходно снабжены всем необходимым. 19 января, прибыв в Вилленберг, Бонапарт послал секретное предписание маршалу Бернадотту. Ему приказывалось: скрытно обойдя русскую армию, перебросить свой двадцатитысячный корпус к Алленштейну, юго-восточнее Морунгена, откуда уходили последние русские войска. В то же время Бернадотту предписывалось оставить на месте аванпостные части. Отступая к Торну, они должны были заманивать за собой русских. Бонапарт извещал маршала, что сам он с основными силами в Алленштейне будет через три дня.
   Но на страже русской армии стоял генерал Багратион. Авангард, командование над которым он только что принял, состоял из трех основных колонн, находившихся под начальством генерал-майоров Маркова, Багговута и Барклая де Толли.
   Поспешный отход войска Бернадотта от Морунгена, а также довольно сбивчивые показания «языков», захваченных казаками, наводили на мысль о том, что Бонапарт что-то замышляет. Багратион на всякий случай распорядился: силы авангарда не распылять, а полковнику Юрковскому, начальнику аванпостов, усилить разведку.
   … Денис, основательно прозябший, приехал в Биберсвальд ночью. Несмотря на позднее время, в просторной избе прусского поселянина, где квартировал Багратион, никто спать не собирался. У князя совещались командиры. А в соседней небольшой комнатушке, тускло освещенной сальными свечами, молодые адъютанты и ординарцы, прихлебывая чай из железных кружек, развлекались веселыми рассказами.
   Дениса встретили восторженно. Не успел он снять шинель и прийти в себя, как со всех сторон его забросали вопросами. Один из адъютантов князя, Офросимов, гвардейский офицер, с которым Денис был знаком, представляя его товарищам, заявил:
   – Держите ухо востро, господа! Помимо прочих достоинств, сей гусар имеет звание сочинителя, попадетесь на зубок – не помилует!
   – Да перестань ты дурачиться, право, – смущаясь, сказал Денис. – Про стихи и думать давно забыл!
   – Вот это уж напрасно! – возразил другой адъютант князя, Грабовский. – Я ваши послания Бурцеву наизусть помню… Прелесть какие стихи!
   – Вы бы нам, Давыдов, новенькое что-нибудь прочитали, – попросил третий адъютант. – Мы же все почитатели вашего таланта…
   – Нет, в самом деле, господа, ничего не пишу, – ответил Денис, чувствуя, что польщен общим вниманием. – Да и на ум сейчас не идут стихи… Дайте прежде согреться и оглядеться.
   Едва он успел привести себя в порядок, как дверь из горницы князя открылась. Вошел Ермолов. Молоденький адъютант его, краснощекий прапорщик, поднялся навстречу. Ермолов, очевидно, хотел что-то передать ему, но, увидев Дениса, остановился, густые брови его поднялись вверх.
   – Денис?
   Не зная, как держать себя с Ермоловым при адъютантах, Денис, взволнованный и довольный, стоял в щегольском красном ментике, вытянувшись по-военному. Ермолов сам раскрыл объятия.
   – Да что же ты словно чурбан? Сколько времени не виделись! Дай хоть расцеловать тебя. – И оживленно продолжал: – Ты когда же приехал? Мне князь говорил, да я, признаться, погрешил – думал, что святки в столице отгуляешь… Ну, чего же мы здесь стоим? Пойдем, князь тебя ждет. Наверно, новостишки из главной квартиры привез? Весьма кстати…
   В горнице, куда они вошли, обстановка была самая простая: стол, несколько скамеек, хозяйская деревянная узкая кровать.
   Багратион в мундирном сюртуке, с озабоченным лицом, расхаживал из угла в угол и, как показалось Денису, отчитывал молодого, с хитроватыми глазами, генерала Маркова, сидевшего в почтительной позе на длинной скамье у окна, рядом с двумя полковниками. У стола склонился над картами высокий большелобый генерал Михаил Богданович Барклай де Толли. Рядом сидел круглолицый и веселый здоровяк Багговут.
   Приветливо поздоровавшись с Денисом, князь нетерпеливо распечатал переданные ему пакеты. И по мере того как читал, лицо его становилось все суровей.
   – Вот, можете прочитать, господа, секретов нет, – бросив пакеты на стол, сердито сказал Багратион и опять зашагал по комнате. – Предписывается движение вперед! Армия за нами следом! Наступать, разбивать – отлично! Кто же против? Сам люблю! Назад – гнусно! Вперед – слава! Да нужно, чтоб с толком! Прежде силы неприятельские и намерения ихние разведав! Я вот о чем толкую, Евгений Иванович, – обратился он к Маркову. – А вы свое твердите!
   – Пока намерения Бонапарта не ясны, всякое удаление наших частей вглубь не есть необходимо, – поднявшись, медленно и холодно произнес Барклай. – Я вполне разделяю мнение князя…
   – Да, господа, нельзя иначе. – Багратион несколько секунд помедлил, затем, перейдя на более мягкий тон, продолжил: – Помню, в итальянскую кампанию австриец Мелас благодетеля моего графа Суворова, стоявшего за быстрые наступательные действия, назвал как-то генералом «Вперед»… А знаете, что Суворов ответствовал? «Полно, папаша Мелас, вперед – мое любимое правило, но я и назад оглядываюсь…» – И князь с неожиданной доброй улыбкой подошел к Маркову и, положив ему руку на плечо, добавил: – Так-то, душа моя, Евгений Иванович!
   Командиры вскоре разошлись. Ермолов и Денис остались. Багратион, слегка прищурив круглые глаза, посмотрел на Дениса, спросил:
   – Где же Четвертинский? Разве не вместе приехали?
   – Четвертинский задержался по болезни, ваше сиятельство, – чувствуя неловкость, ответил Денис.
   – Что ж, придется в таком случае с тебя пока за двоих спрашивать… Работы много. Я наперед говорю: здесь не гвардия. Парадиры не нужны. В авангарде служить – спокойну не быть! У меня служить – того хуже!
   – Я тем себя на всю жизнь довольным почитаю, – дрогнувшим от волнения голосом, глядя в глаза князю, произнес Денис, – что под командой вашего сиятельства состою…
   – Смотри ж, чтоб на меня не пенять, – уже более мягко отозвался Багратион и, еще раз поглядев на Дениса, усмехнулся: – А ментик-фертик сними, душа моя… Больно с французскими мундирами схож. Не ровен час, свои же подстрелят!
   – Я уже об этом подумал, – заметил Ермолов. – В десятом гусарском у Бернадотта точь-в-точь такие же носят.
   – Ну, хорошо, – сказал Багратион, – идите отдыхать…
   И, немного помедлив, обращаясь к Ермолову, добавил:
   – Артиллерию твою завтра посмотрим. Коней всех прикажи перековать. Признаюсь, более всего на маршах за лошадей опасаюсь. От них всё… – Багратион не договорил фразу, посмотрел на Ермолова и вдруг неудержимо захлебнулся смехом: – Ох, прости, прости, друг Алексей Петрович! Вспомнился твой разговор с графом Аракчеевым, прямо сил никаких нет… Значит, осмотрел он в Вильно твою конную роту и… как дальше-то было? Одолжи, поведай…
   – Да ничего особенного не произошло, ваше сиятельство, – блеснув лукаво глазами и сейчас же приняв равнодушный вид, ответил Ермолов. – Подходит Аракчеев ко мне и говорит: «Вы знаете, что вся ваша репутация зависит от лошадей?» – «Точно так, ваше превосходительство, – отвечаю я, – к сожалению, наша репутация слишком часто зависит от скотов».
   – От скотов? Аракчееву-то! – сквозь смех произнес Багратион. – Ну и язычок у тебя… Нет, уж я лучше о лошадях с тобой говорить поостерегусь! Баста!

II

   В следующий вечер, ознакомившись со всем, что надлежит знать адъютантам, Денис вместе с Офросимовым дежурил в квартире Багратиона. Как обычно, князь с раннего утра поехал в войсковые части. Его сопровождал Грабовский. Возвратился Багратион поздно, сердитый и, кажется, немного простуженный. Выпил рюмку мадеры и стакан чаю, не раздеваясь, прилег на кровать, быстро и крепко заснул.
   На дворе поднималась метель. Ветер завывал в трубах, хлопал ставнями. Офросимов дремал, сидя у жарко натопленной печки. Потом улегся на скамье, захрапел.
   Внезапно входная дверь с шумом распахнулась. В комнату ворвался какой-то военный, небольшого роста, в бурке и казацкой папахе. Он весь был залеплен снегом. Сверкали лишь живые черные глазки. Следом два пожилых бородатых казака втащили что-то тяжелое, завернутое в огромный овчинный тулуп.
   – Подождите здесь, хузары! Снежок с тулупа стряхнуть! – скомандовал человек в бурке резким, с сильным акцентом голосом. – Князь у себя? – обратился он к Денису.
   – Как прикажете доложить? – загораживая незнакомцу дорогу, спросил тот.
   – О, мати господа! – воскликнул, сделав шаг назад, незнакомец. – Да вы сами-то кто такой?
   – Дежурный адъютант штаб-ротмистр Давыдов…
   – А я полковник Юрковский! Командир аванпостов! Спешное дело!
   Офросимов проснулся, вскочил как встрепанный.
   – Добрый вечер, полковник! Сейчас князя разбужу…
   – Да, братец, хотя и жалко, а придется будить… Сделай милость!
   Но Багратиона, спавшего необыкновенно чутко, будить не пришлось. Он стоял уже на пороге.
   – Ну, с чем пожаловал, любезный Юрковский?
   – С казацким подарком, князь…
   Юрковский, венгерец по происхождению, порывистым движением сбросил папаху, расстегнул бурку и, повернувшись к казакам, коротко приказал:
   – Представить!
   Ловко распаковав свою ношу, казаки вытряхнули из тулупа толстенького белокурого француза в помятом и разорванном мундире с капитанскими нашивками. Он еле держался на ногах, глядел на всех ошалелыми глазами. Увидев неподвижно стоявших позади себя казаков, француз вздрогнул и испуганно отпрыгнул к печке.
   По лицу Багратиона скользнула невольная улыбка и моментально потухла. Он бросил на казаков строгий взгляд, потом, переводя его на француза, четко сказал:
   – N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal!V
   Услышав родной язык, француз робко улыбнулся, забормотал благодарности. Не слушая его, Багратион обратился к Юрковскому:
   – Где взят?
   – Почти у самого Страсбурга, чуть-чуть до Бернадотта не доехал, – ответил Юрковский. – Птица важная, ваше сиятельство! Десять конвойных сопровождали. Дрались зверски. Сдаться не пожелали. А этот, – кивнул он на француза, – кусаться начал, казаки его поневоле немножко помяли… И бумаги пытался уничтожить. Насилу отобрали. Извольте получить, ваше сиятельство. – Он протянул пакет.
   Взглянув на пакет, Багратион воскликнул:
   – Вот оно что! Печать Бертье!
   И, резко повернувшись, приказал:
   – Офросимов, останься пока здесь. Допросим после. Давыдов, свечей мне!..
* * *
   Перехваченный казаками француз был тот самый курьер, которого Бонапарт отправил с секретным предписанием к маршалу Бернадотту. Опасения Багратиона окончательно подтвердились. Послезавтра Бонапарт прибывает в Алленштейн и… русская армия будет отрезана! Теперь все зависело от быстроты движения. Опередить Бонапарта. Двинуть обратно всю армию и авангард. Исправить ошибку Беннигсена.
   В Биберсвальде все пришло в движение. Через какой-нибудь час Офросимов, сопровождаемый значительным конвоем, уже мчался в главную квартиру. Он должен был во что бы то ни стало, сделав свыше ста верст, вручить утром Беннигсену секретное предписание Бонапарта. Следом, не теряя ни минуты, загромыхала артиллерия Ермолова. За ним тронулись скрытно все остальные части авангарда.
   Лишь аванпосты Юрковского были оставлены на месте. Юрковский обязывался весь день атаковать аванпосты Бернадотта, дабы убедить его, что русские не изменили своего наступательного плана. Не получив предписания Бонапарта, сбитый с толку натиском казачьих отрядов, Бернадотт держал свой корпус в бездействии.
   Денис вместе с другими адъютантами находился при Багратионе неотлучно. Князь в бурке и картузе из серой смушки, при старинной шпаге, подаренной в Италии самим Суворовым, ехал с передовыми частями на белом в яблоках горячем донце. Багратион делил с войсками все невзгоды. Спал на привалах у костра, питался из солдатского котла. Беспокойные мысли его сосредоточились на одном: успеет ли Беннигсен стянуть войска и опередить Бонапарта?
   Под вечер следующего дня возвратился Офросимов, немного успокоил.
   – Главнокомандующий благодарит… Приказы посланы, меры принимаются. Войска предполагают построить на выгодных позициях в районе Янкова, верстах в десяти от Алленштейна.
   – Времени-то мало, душа моя, – покачал головой Багратион. – Сутки одни остались. А Бонапарт ждать не будет.
   На другой день, к обеду, авангард находился уже в непосредственной близости от Алленштейна, расположенного с правой стороны от дороги. Вьюга, бушевавшая ночью, затихла. Погода устанавливалась ясная, морозная. Багратион с каждым часом делался нетерпеливее. На одном из пригорков, откуда можно было уже разглядеть синевшие вдали высоты Эсткендорфа, господствовавшие над Алленштейном, он остановился. Не слезая с коня, достал подзорную трубу, посмотрел в нее и вдруг, опустив руку, злобно выругался:
   – Французы…
   Денис, обладавший хорошим зрением, без подзорной трубы увидел, как густые колонны войск, выплывая мощными потоками из-за леса, все шире облегают высоты.
   Багратион снова поднял трубу, стал пристально осматривать окрестность. Нет, ничего больше не разглядеть!
   – Янково дальше, за этими высотами, – сказал Офросимов, догадавшись, что князь старается обнаружить русские войска.
   – Знаю, знаю, – сердито отозвался Багратион, – да все же хоть пикеты какие… Тактики и методики проклятые! – опять выругался он, убирая трубу.
   И, дав шпоры донцу, галопом поскакал вперед, обгоняя передний гусарский полк Маркова. Денис на выносливой и сильной казацкой лошади, купленной еще в Морунгене, скакал почти следом. Другие адъютанты начали отставать.
   Проскакав версты три, снова поднялись на возвышенность. И Денис неожиданно разглядел вдали еле-еле заметные дымки костров, затем как-то сразу открылась небольшая деревушка, окруженная плотными массами войск…
   – Наши! Наши! – изо всех сил крикнул Денис.
   Но Багратион и сам видел. На всем скаку он сдержал взмыленного донца. Снял картуз, перекрестился, вытер разгоряченное лицо.
   – Стоят! Успели! Молодцы! Слава! – бросал он отрывистые слова, встречая подъезжавших адъютантов.
   Затем, осмотрев в подзорную трубу войска, сказал:
   – Хотя особых выгод позиций не замечаю, но и то слава богу, что от своих границ не отрезаны.
   И с довольным видом воскликнул:
   – Эх, посмотрел бы я сейчас на Бонапарта! Как обставили!..
* * *
   А Бонапарт, в теплом сюртуке и шляпе, окруженный свитой, стоял на высотах Эсткендорфа. Он долго молча и хмуро осматривал русские войска, затем, повернувшись к стоявшему ближе всех Бертье, с раздражением сказал:
   – Вы уверяли меня, что мы найдем здесь не более двух-трех дивизий. А я вижу всю армию Беннигсена!
   – Очевидно, русские были предупреждены, ваше величество, – почтительно наклоняя голову и чувствуя за собой невольную вину, ответил Бертье.
   – Кем? Как это могло случиться? Мы сделали невероятно быстрый марш. Наши намерения держались в строгой тайне. И потом… почему нет до сих пор никаких известий от Бернадотта? Это меня беспокоит.
   – Я полагаю, ваше величество, его корпус не позднее, чем завтра…
   – Оставьте! – с гневным жестом перебил Бонапарт. – Ваши прогнозы потеряли цену. В данный момент необходимо принять самые быстрые меры, чтоб зайти в тыл русским… отрезать пути их сообщения… Дайте карту! – обратился он к одному из своих адъютантов. И, бросив взгляд на растерянного Бертье, прибавил: – Но меня-то, надеюсь, они не обманут! Я разобью их на тех позициях, которые им самим угодно будет избрать!
   … Прибыв в главную квартиру, Багратион откровенно высказал мысль, что янковская позиция во многих отношениях для генерального сражения не пригодна. К тому же вечером стало ясно, что французы, овладев селением Бергфрид, восточнее Янкова, настойчиво стремятся отрезать армию от сообщений с Россией. Беннигсен на этот раз с разумными доводами согласился. Русские войска двумя колоннами ночью же начали отступление к городу Прейсиш-Эйлау. Замысел Бонапарта снова был разрушен.
   Багратион и Барклай де Толли были назначены начальниками арьергардов. Багратион стал позади одной отступающей колонны войск. Барклай защищал другую.
   Первую ожесточенную схватку с французами арьергарду Багратиона пришлось выдержать под Вольфсдорфом. Здесь Денис впервые побывал под огнем. Хотя, как это часто случается с новичками, страдающими излишней горячностью и самонадеянностью, дело не обошлось без некоторого конфуза.
   Накануне ночью возвратился Юрковский со своими казаками. Рассыпавшись в передней цепи, они с рассвета завязали жаркую перестрелку с неприятельскими фланкерами.
   Денис знал, конечно, что задача арьергарда, в сущности, заключалась в том, чтобы, переходя с одной оборонительной позиции на другую, не ввязываясь в общую битву, сдерживать напор наседающих французов.
   Однако, услышав перестрелку, он загорелся таким страстным желанием принять участие в боевых действиях, что все благоразумные мысли исчезли. Вольфсдорфское поле, где шла перестрелка, начало казаться превосходной позицией, которую следует защищать во что бы то ни стало. Денис лихорадочно ожидал, что Багратион вот-вот пошлет его в один из полков с приказом «поддержать казаков», надеялся пристроиться к кавалерии и славно порубиться.
   Между тем, стоя на одном из курганов близ Вольфсдорфа и видя, что неприятель выдвинул на ближние холмы основные силы и артиллерию, Багратион подозвал Дениса и, указав на видневшийся угол леса, занятого русскими егерями, хладнокровно сказал:
   – Поезжай, голубчик Давыдов, туда… Передай полковнику Гогелю, чтоб немедля отступал к Дитрихсдорфу… Я тоже туда направляюсь… Время!
   Дениса, ожидавшего наступательных действий, такой приказ обескуражил. Но делать нечего. Он вихрем помчался к егерям, выполнил поручение. В это время французы усилили огонь по русской передней цепи, введя в действие два орудия. Казаки и два-три взвода гусар, отстреливаясь, отходили к лесу, который собирались уже оставлять егеря.
   Давыдову возвращаться обратно не хотелось. Свист пуль и шипящие звуки нескольких ядер, пролетевших над головой, действовали возбуждающе. В голове зародились сумасбродные мысли. Хорошо бы с казаками и гусарами ударить на неприятельских фланкеров, опрокинуть их, затем… Затем уже рисовалось совершенно несбыточное: егеря, увидев геройскую атаку, поддержат их, Багратион подкрепит всем арьергардом, потом Даст знать Беннигсену… Словом, Денис представлял себя чуть ли не победителем самого Бонапарта!
   Лицо одного из казацких урядников показалось ему знакомым. Ба! Да ведь это один из тех, кто привез в тулупе француза!
   Денис подскакал к нему. Урядник, по фамилии Крючков, княжеского адъютанта узнал сразу.
   – А что, брат, если б по ним ударить? – кивнув в сторону французских фланкеров, спросил Денис.
   – Да чего ж нет, ваше благородие, – спокойно отозвался урядник. – Их здесь немного, справиться можно… И от пехоты своей мы недалеко, есть кому поддержать!
   – Ну, подбивай на удар своих, а я примусь за гусар, – крикнул Денис, направляясь к скакавшему невдалеке офицеру, очевидно командиру одного из гусарских взводов.
   Молодой гусарский подпоручик, по всей видимости, был в одинаковом настроении с Денисом. Они быстро договорились.
   И вот казаки и гусары понеслись на неприятельских фланкеров. Денис, не помня себя, достал саблей одного француза, рубанул по руке другого. Сеча продолжалась недолго. Французов смяли, они пошли на уход. Казаки и гусары в запальчивости начали преследование и… вдруг увидели перед собой целый эскадрон неприятельских драгун с конскими хвостами, развевавшимися на гребнях шлемов.
   Пришлась повернуть назад. «Исполинский» план Дениса рухнул! И хотя его сабля «поела живого мяса и благородный пар крови курился на ее лезвии», как вспоминал он впоследствии, все-таки было обидно. В плохом настроении, суровый, возвращался он к князю в Дитрихсдорф, куда стягивались все войска арьергарда.
   День был тихий. Перепархивал легкий снежок. Откуда-то издалека доносились глухие звуки орудийной канонады. Денис ехал один лощиной. Поднявшись на пригорок, он неожиданно почти столкнулся с. шестью французскими конными егерями, ехавшими навстречу. Мгновенно повернув коня, Денис помчался в обратном направлении. Французы выстрелили из карабинов. Одна из пуль попала в коня. Денис понял это по тому, как конь бешено рванулся вперед. Проскакав несколько минут, Денис подумал, что отделался от погони, повернул голову. Нет, французы настигали, обскакивая с двух сторон. Давыдов почувствовал неприятную дрожь в теле. Он окинул взглядом окрестность. В поле, до самого леса, из своих никого уже не было. «Неужели конец?» – промелькнуло в его голове. И он изо всех сил сдавил бока лошади шпорами.
   Шинель, застегнутая у горла на одну пуговицу, раздувалась от ветра. Один из преследователей, желая, может статься, забрать русского офицера живым, ухватился за край шинели, но пуговица оторвалась и… шинель осталась в руках у француза. А Денис, не различая дороги, продолжал мчаться по опушке леса, где его подстерегала новая опасность: в этой местности, под снегом, лежала непроходимая топь. Сзади опять прозвучали выстрелы, и вдруг лошадь со всего маху провалилась в трясину, затем перевернулась на бок и, вздрогнув всем телом, издохла. Еще секунда, другая – и смерть или плен были бы участью Дениса. Но в этот момент из лесу с криком вылетел казачий разъезд, посланный Юрковским для наблюдения за неприятелем. Французы повернули обратно. Дениса в самом жалком виде, без шинели, грязного, в крови, казаки доставили к Юрковскому.
   – О, мати господа! – воскликнул тот. – Да как же вас угораздило?
   Денис рассказал обо всем, умолчав лишь про свои грандиозные замыслы. Они казались ему уже смешными. Юрковский дал лошадь из-под убитого гусара. Багратион, пожурив за опрометчивость, подарил бурку. И даже представил к награждению за схватку с неприятельскими фланкерами13.

III

   26 января утром, пройдя небольшой прусский городок Прейсиш-Эйлау, русская армия стала занимать позиции, избранные Беннигсеном для генерального сражения. Войска развертывались небольшим полукругом на холмистой равнине, лицом к городу, между селениями Шлодитен (правый фланг) и Серпаллен (левый фланг). Главная квартира переместилась на мызу Ауклапен, расположенную прямо за центром войск.
   Пока производились спешные приготовления к сражению, арьергард Багратиона, сдерживая усиливающийся натиск французов, медленно, с боями, отступал по большой дороге, приближаясь к Прейсиш-Эйлау. На случай прорыва неприятельских войск город, занятый пехотой Барклая, подошедшего сюда несколько раньше, готовился к обороне.
   Получив приказ держаться весь день, чтобы дать возможность устроить армию, Багратион и Барклай хорошо понимали, как трудно этот приказ выполнить. Французскими войсками, имевшими большой численный перевес над всей русской армией, командовал сам Бонапарт. С ним были лучшие его, прославленные многими победами маршалы. Что могли сделать слабые арьергардные части, теснимые конницей Мюрата, корпусами Сульта и Ожеро, за которыми следовал с гвардией Бонапарт?
   И все же, мужественно исполняя свой долг, Багратион и Барклай не помышляли ретироваться раньше времени.
   Багратион не спал уже четвертые сутки. Под неприятельским огнем он держал себя совершенно спокойно. На лице ни тени волнения. Он даже шутил более обыкновенного, что делал всегда в минуты опасности.
   Адъютантам князя тоже отдыхать не приходилось. Обязанности, возлагаемые на них, состояли главным образом в передаче приказов командирам отдельных частей арьергарда и поддержке постоянной связи с главной квартирой. Эти два вида деятельности различались между собой довольно резко. От адъютанта, скакавшего под огнем на передовую позицию, требовались прежде всего решительность, мужество. Адъютант, направлявшийся в главную квартиру, должен был обладать известными дипломатическими способностями. Не так-то просто добиться в штабе Беннигсена быстрого исполнения какой-нибудь просьбы!