Страница:
— Клянусь потрохами дьявола, я чуть было не испугался, — сказал он.
Однако именно в это мгновение как раз и пришла пора испугаться: здесь было около тридцати человек вооруженных рапирами и кинжалами. Они стояли около стен по периметру комнаты. Когда Пардальян вошел, никто из них не шелохнулся. Одной минуты вполне хватило, чтобы оценить обстановку. Смерть была совсем рядом…
Дверь, как и все другие, тотчас же закрылась, а в самом центре поля возникло квадратное отверстие. Он слышал, как внизу шумят воды Сены. Со всех сторон его окружали вооруженные люди. Если он, защищаясь, совершит промах, то непременно упадет в реку. Если он двинется вперед, назад, направо или налево, то наткнется на стальные клинки, которые тускло мерцали в этом едва освещенном зале — той самой комнате смерти, куда мэтр Клод пришел, чтобы задушить Виолетту и сбросить ее труп в реку, волны которой со смутным рокотом бились о фундамент дворца.
Как мы сказали, на минуту воцарилась тишина.
«Если бы только мне удалось забиться в какой-нибудь из этих углов!» — подумал Пардальян.
Внезапно по другую сторону стен раздался оглушительно-громкий раскатистый звук, похожий на тот, что издают две металлические тарелки, силой ударившись друг о друга. Тогда неподвижные фигуры вдоль стен ожили и зашевелились; шпаги были готовы к бою; в то же мгновение Пардальян увидел, что стоит в центре большого круга, образованного клинками.
Круг медленно сужался. Каждый из убийц, выставив вперед обнаженную шпагу, двигался по направлению к зияющей дыре. Казалось, они не замечают Пардальяна и даже не думают о нем. Этот маневр показался Пардальяну замечательным в своей простоте, ибо в какую бы сторону он ни повернулся, он обнаруживал у своей груди клинок. Сомнений не было: или он будет вскоре весь исколот шпагами, или, вынужденный отступать, сам прыгнет в темные воды Сены!
Все это Пардальян увидел и понял в течение двух секунд.
В то самое мгновение, когда статуи ожили и задвигались, он бросился вперед, чтоб вырваться из круга клинков, и нанес прямо перед собой два-три удара. На сей раз дрожь, порожденная ужасом, охватила его с головы до ног: он был уверен в том, что задел осаждавших его… что он смертельно ранил нескольких человек!.. Но никто из них не упал!..
Он понял, что все эти люди одеты в кольчуги, делавшие их тела недосегаемыми для ударов.
Тогда он взглянул на их лица. Так как нападавшие продвигались вперед невероятно медленно, ему хватило времени, чтобы рассмотреть их… Ужас проник ему в самое сердце, ибо он понял, что эти неподвижные лица, без единой морщины и лишенные всякого выражение, похожие на лица мертвецов, были масками! Нет, он не мог поразить эти зловещие статуи даже в лицо!
Шевалье бросил быстрый взгляд назад. Он был в трех шагах от квадратного отверстия, готового его принять. Во второй раз он бросился на них — молча, задыхаясь от тоски и безнадежности. И вновь отступил: никто из нападавших не получил даже царапины, а сам он был ранен в плечо из-за того, что защищала его всего лишь кираса из буйволиной кожи.
Он собрался с силами. Круг стальных клинков еще немного сжался… «Статуи» сделали два шага вперед и теперь окружали его двойным кольцом.
В это мгновение из таинственных глубин дворца раздалось погребальное пение, как если бы множество монахов или священников были собраны для того, чтобы исполнять «Dies irae» note 19. Одновременно с этим раздался колокольный звон, и завывания органа полились широкими волнами жалобной и грозной музыки.
Пардальяна охватила смертельная дрожь. Это его отпевали монахи, хотя он и был еще жив! Это Фауста, утонченная любительница фантастических мизансцен, заставила служить панихиду по живому человеку! Тогда разум Пардальяна сумел преодолеть страх! Он вдруг ощутил то страшное хладнокровие, ясность видения, способность молниеносно принимать решения, которые порой сопутствуют «приступам безумия».
В тот самый момент, когда шпаги вот-вот должны были его проткнуть, столкнуть в дыру, он нагнулся, съежился, а затем стремительно бросился вперед. Пардальян уподобился атакующему кабану, выставившему вперед клыки. Раздались два или три крика боли, два человека упали со вспоротыми кинжалом животами, ибо шевалье, не имея возможности поразить ни лица в масках, ни защищенные кольчугами груди, ухитрился напасть снизу. Через мгновение он был вне адского круга и, разом вскочив на ноги, добрался до угла комнаты и забился в него!..
Наступила минутная передышка, во время которой низкие голоса находившихся далеко монахов, завывание органа и звон колокола покрывали все прочие звуки.
Среди палачей наступило смятение. Потом один из них, несомненно, начальник, произнес сурово и коротко несколько слов. Тотчас же был проделан новый маневр. Быстро и молчаливо круг распался, нападающие перестроились и четырьмя рядами стали продвигаться в направлении угла, где прижимался к стене приговоренный к смерти.
В эту минуту Пардальян, дрожа всем телом, с нервами, натянутыми, как струны, что вот-вот лопнут, с пылающей головой, бросил вокруг взгляд хищного зверя, попавшего в ловушку. Он глубоко, хрипло вздохнул… В следующее мгновение он вложил свою шагу в ножны и схватил предмет, висевший на стене.
Эта комната, как мы уже сказали, служила для совершения казней. Здесь убивали тех, кого приговорил к смерти секретный суд. Это была комната палача… А поскольку это была комната палача, то везде, по всем стенам, были развешаны соответствующие орудия убийства: связки веревок, булава, тесаки, топоры…
Предмет, который схватил Пардальян, оказался булавой. Она представляла собой огромный железный шар, покрытый шипами и насаженный на рукоятку из шероховатого, едва обструганного дерева.
Итак, во время минутной передышки, убийцы перестроились для новой атаки.
Пардальян, сжимая в руке булаву, увидел, как они размеренным шагом двинулись на него. Толпа этих людей являла собой нечто похожее на чудовищного зверя, покрытого стальными иглами, и напоминала боевое построение древних фиванцев.
«Если я буду ждать, я умру», — сказал себе Пардальян. В то же мгновение он взялся за булаву обеими руками и пошел вперед!.. Не бросился, а именно пошел. Вид его в эту минуту был поистине угрожающим; гибкий и энергичный, он сделал три шага… И вот огромная булава поднялась, раскрутилась у него над головой, засвистела и обрушилась вниз. Раздались глухие удары, короткие стоны, похожие на стоны убиваемых животных… люди Фаусты один за другим падали с размозженными головами. Банду нападавших охватило ужасное смятение. Забыв про приказ молчать, они изрыгали проклятья, заглушаемые завыванием органа, похоронным звоном колокола и далекими голосами монахов, выводивших «Dies irae!»
Пардальян находился в центре обезумевшей шайки, которая крутилась вихрем, рычала, вопила, пыталась нанести ему смертельный удар… Но как можно было его поразить? Булава, страшная булава описывала круг смерти! Он стоял, расставив ноги, как если бы не сходил с этого места целую вечность — не произнося ни единого слова, с красноватым отблеском в глазах, вспыхивавших искрами сумасбродного смеха и торжествующей иронии. А над его головой не прекращалось однообразное и сокрушительное движение двух рук, управлявших булавой.
Шайка беспорядочно отступала. На полу лежало семь трупов. Во время этого безумного отступления несколько человек провалилось в дыру. Падая, они цеплялись один за другого и кричали предсмертным криком…
После этой атаки, которая продолжалась, возможно, всего минуту, Пардальян сам пошел вперед! Он шагал, не беспокоясь о том, куда нанести удар, оставляя возможность булаве самой выбирать жертвы среди неистово вопящих членов раздробленной, распавшейся, обезумевшей от ужаса банды!
Когда он добрался до противоположного конца комнаты, он обернулся и передохнул немного, опираясь на свою булаву. Пардальян был весь в поту, на губах его замер хрип, широкая грудь вздымалась от учащенного дыхания. Его бледное лицо было страшно, глаза метали молнии, ноздри раздувались, и смех, еле слышный и полубезумный, кривил его губы…
Он отдыхал лишь секунду и видел, словно сквозь туман, дюжину мертвых тел, лежавших в лужах крови. Пол был усыпан обломками шпаг и масок, стены усеивали зловещие красные капли…
А неподалеку сгрудилось несколько убийц, которые яростно колотили по стене эфесами своих шпаг, завывая и обезумев от ужаса… Наверно, где-то там была дверь, но она никак не желала открываться!
Это была последняя предосторожность, принятая Фаустой, желавшей смерти Пардальяна… Она не хотела оставить никакой надежды на бегство… А быть может, не хотела оставить никакой возможности для себя уступить чувству жалости!..
Итак, дверь не поддавалась. Звуки органа и погребальное пение перекрывали шум, создаваемый призывами о помощи. Если же кто-то и слышал эти призывы, то мог предположить, что Пардальян предпринял отчаянную попытку защититься и убил кое-кого из нападавших перед тем, как умереть!..
Внезапно все находившиеся в комнате смерти поняли это. Убийцы, прекратив свои завывания, повернулись к шевалье, рассвирепев, с дикими проклятьями бросились на него…
Два шага вперед! И та самая булава, которую палач с трудом поднимает, чтобы нанести всего лишь один удар, вновь начинает описывать круги!.. К этому человеку невозможно приблизиться!.. Они отступают!.. А он вновь движется вперед!
Пардальян прошел комнату из конца в конец, и вдруг весело рассмеялся: еще трое бандитов провалились в дыру… Теперь их осталось только семь или восемь, и они трепетали от страха и что-то невнятно шептали, ибо сорвали себе голос долгими воплями…
Еще трижды они набрасывались на него, желая поразить, куда только можно: в руку, в лицо, в ноги… И каждый раз он вдребезги разбивал один череп! Булава делала свое дело: вращаясь, наталкиваясь на голову или плечо, она дробила, сокрушала насмерть… И вдруг Пардальян увидел, что все его враги повержены!.. Булава выпала из его рук. Он попытался ее поднять, не смог и прошептал:
— Как я мог держать это в руках?
Он огляделся вокруг. Поскольку ему было трудно дышать, он оторвал воротник своего камзола. Только тогда он оценил ужасающий результат бойни, и его лицо стало мертвенно бледным. Он подумал о женщине, ставшей причиной всего этого кошмара, и ощутил прилив ненависти. Какое-то время (он не мог определить, сколь долго) Пардальян был во власти лишь одного чувства — чувства безумной ненависти. И если бы Фауста появилась в это мгновение перед ним, он бы ее убил…
Затем он успокоился, утер пот со лба и прошептал:
— Бедняги!
Он еще раз вытер лицо, думая, что его заливает пот, но тут заметил, что плачет…
Во дворце чьи-то замогильные голоса монотонно читали по нему отходную. Внезапно наступила полная тишина. Пардальян понял, что сейчас сюда придут, желая убедиться в его смерти, в том, что он — неважно живой или мертвый — сброшен в реку. Эта мысль заставила его собраться и вновь вернула ему хладнокровие. Одновременно она позволила ему с большей справедливостью оценить ситуацию с точки зрения законов морали.
— Каждый защищает свою шкуру как может, — проворчал он. — Здесь было поле битвы. Я убил для того, чтобы не быть убитым. А так как я сделал, защищаясь, все что было в моих силах, то пришло время покинуть негостеприимное место…
Говоря так, он, прищурившись, созерцал дыру, куда его хотели сбросить и которая представляла теперь единственный шанс бежать. Он подошел к ее краю, встал на колени, вгляделся — и не увидел ничего, кроме мрака; но он очень хорошо слышал, как там в глубине, тихо шептались и шелковисто скользили воды реки.
Ему нельзя было терять ни секунды. Он ухватился обеими руками за края дыры и, повиснув на них, соскользнул вниз; ногами, болтавшимися в пустоте, он постарался нащупать… Есть! Он спасен!
Как мы сказали, комната для казней располагалась над рекой. Она не была частью самого здания дворца, а являлась его пристройкой. Пол ее был настелен на сваи, выступавшие из воды. Ноги Пардальяна наткнулись на одну из этих свай. Она шла по диагонали, упираясь в пол.
Пардальян, продолжая ощупывать ногами это скользкое бревно, понял, где оно заканчивается: свая доходила почти до самого отверстия в полу! Нечто похожее на стон сорвалось с губ Пардальяна; это было восклицание человека, знающего, что он спасен.
Обхватив сваю ногами, он отпустил края дыры и мгновенно уцепился за бревно обеими руками. Это мог проделать только человек, который страстно хочет жить, потому что ему есть кого любить и кому мстить!
Соскользнув по свае, он почувствовал, что погружается в воду.
— Отдохнем немного, а затем я пущусь вплавь, и было бы очень странно, если бы я не добрался до того или другого берега… Вот я и вырвался из когтей прекрасной Фаусты и думаю, что…
Пока он говорил эти слова, что-то мягко задело его. Пардальян коснулся этого предмета, ощупал его руками, — и его охватил озноб от ужаса: это был труп, труп одного из людей, упавших в реку! Почти тотчас же он задел другой труп, покачивающийся на волнах. В ту же секунду около него, около той сваи, за которую он цеплялся, Пардальян разглядел еще несколько тел… Волны качали их, поднимали, опускали, но не уносили прочь!
Почему?! Почему они оставались здесь?!
В этот момент Пардальян вновь ощутил отвратительные прикосновения: ледяные руки легко дотрагивались до него, вызывая дрожь своими жуткими ласками. Трупы кружились по воле водоворота, как если бы звали его, давали ему знак следовать за ними и стремились утянуть его за собой. Разум шевалье мутился от ужаса…
Он находился в воде, уцепившись за бревно, погрузив пальцы в липкий мох, покрывающий его. Черные струи Сены скользили между сваями и разбивались о фундамент дворца, а вокруг него все плавали и плавали трупы! Они касались его, натыкались на него, жили какой-то своей жуткой жизнью и безмолвно кружились в страшном хороводе.
Пардальян чувствовал, что волосы у него встали дыбом, а рот раскрылся для крика, но крик этот застрял в горле; глаза расширились, чтобы хоть что-то рассмотреть, но он ничего не видел, или, по крайней мере, различал все неясно. У него была заторможена сама способность мыслить, в мозгу оставался лишь страх. Затем ощущение тоски и ужаса, вызванного шевелившимися в воде трупами, стало столь нестерпимым, что он почувствовал, как его мысль просыпается… Он понял, однако, лишь одно: еще минута — и он лишится рассудка! Так что ему надо не бояться мертвых, как он не боялся живых, а поскорее броситься в воду и утонуть!
Это ощущение, в свою очередь, прошло, и Пардальяну удалось частично преодолеть страх. Он поднял голову и там, в вышине, в неясном свете увидел квадратное отверстие. Тогда он подумал о том, что может избежать объятий мертвецов, поднявшись наверх. Возможно, он найдет способ выйти из дворца. По крайней мере, он сможет дать отдых своему разуму и телу…
Он начал выбираться наверх и вскоре избавился от леденящих душу прикосновений. Но он слышал, как тела продолжали мягко сталкиваться в таинственном хороводе смерти. Однако теперь он вздохнул с некоторым облегчением. Едкий холодный пот струился по его лицу, но он не мог его стереть и даже не думал об этом. Весь остаток его сил был направлен на достижение единственной цели: вновь подняться в комнату и бежать, во что бы то ни стало бежать!..
Когда он почти преодолел путь между отверстием наверху и трупами внизу, он услышал голоса и понял, что в комнату ему дороги нет, так как там теперь звучали шаги множества людей, восклицания, проклятья…
Итак, если он спустится вниз, то попадет в омерзительное окружение трупов и сойдет с ума. Если он поднимется наверх, то едва его бледное лицо покажется в отверстии, как он тотчас же будет убит и сброшен к трупам…
Пардальян, из последних сил сжимая руками и ногами балку, замер, задыхаясь, потеряв голову, в полной растерянности. Вдруг шум в комнате стих; он услышал чей-то голос и узнал его. До его слуха донесся вопрос:
— Что происходит?.. Где осужденный?..
Пардальян услышал, как кто-то ответил:
— Ваше Святейшество может видеть, что господин де Пардальян был сброшен вниз нашими людьми, но его смерть стоила нам очень дорого! Он устроил настоящую бойню: он сбросил дюжину человек вниз и убил остальных… Посмотрите!..
Пардальян поднял голову и заметил тени склонившихся над отверстием людей. Он ясно различил Фаусту. Он видел ее в течение минуты. Он слышал хриплый вздох, вырвавшийся из ее груди. Затем она медленно выпрямилась. Человек, который говорил раньше, добавил:
— Какая счастливая мысль пришла вам, Ваше Святейшество, установить вершу-ловушку…
«Вершу-ловушку!» — прошептал Пардальян про себя.
— Таким образом, — продолжал этот человек, — теперь больше невозможно бегство, как это случилось с Клодом…
На несколько мгновений воцарилась тишина. Пардальян размышлял.
«Они скоро уйдут, тогда я поднимусь. Поскольку они считают меня мертвым, у меня есть шанс выпутаться; но что такое эта верша?..»
В комнате ходили туда и обратно, затем издалека, но все еще достаточно ясно, раздался голос Фаусты:
— Пусть завтра откроют вершу для того, чтобы река унесла тела… И пусть закроют люк…
В то же мгновение неясный свет, который Пардальян видел над своей головой, внезапно померк, и он услышал глухой шум: это закрылся люк! Квадратной дыры в полу комнаты смерти более не существовало!
Пардальян испытал потрясение, от которого не было лекарства. Рухнули все его надежды. Он погиб! Ничто не могло его спасти. Те, кто находился наверху, отрезали ему все пути. Что же касается возможности бежать, переплыв реку, то теперь он понимал, что это немыслимо! Он понимал, почему вода не унесла трупы! Он догадался, что Фауста, это порождение ада, извлекла урок из чьего-нибудь приключения, похожего на его собственное, и велела установить нечто вроде решетчатого колодца, доходившего, несомненно до дна реки, это и была верша, о которой упоминалось; выбраться из нее было невозможно!
Сделав последнее усилие, он подтянулся до того места, где свая, по которой он спустился, упиралась в другую, и смог усесться на образовавшуюся там развилку. Вовремя!.. Он выбился из сил и с трудом переводил дух… Однако же в его душе внезапно свершился необъяснимый переворот…
Сидя верхом на развилке, опираясь спиной о холодное бревно, Пардальян ощутил спад напряжения, почувствовал, что его тело и разум отдыхают. Это показалось ему наслаждением. Все следы страха, который он испытал, исчезли; он закрыл глаза, улыбнулся, и на него снизошло успокоение… Его мозг с трудом боролся с усталостью, но он обнаружил, что шутит сам с собой.
— В верше! — проворчал он. — Чем вам не пескарь из Сены! Но я не пескарь, сударыня!.. Что за нелепая идея желать, чтобы я был пескарем! Ах… сударыня… верша… пескарь…
Внезапно шепот умолк. Не было слышно больше ничего, кроме равномерного дыхания… А внизу раздавался шелест волн, неясные толчки мягко сталкивающихся трупов, которые продолжали кружиться в своем кошмарном хороводе…
Пардальян спал.
Однако именно в это мгновение как раз и пришла пора испугаться: здесь было около тридцати человек вооруженных рапирами и кинжалами. Они стояли около стен по периметру комнаты. Когда Пардальян вошел, никто из них не шелохнулся. Одной минуты вполне хватило, чтобы оценить обстановку. Смерть была совсем рядом…
Дверь, как и все другие, тотчас же закрылась, а в самом центре поля возникло квадратное отверстие. Он слышал, как внизу шумят воды Сены. Со всех сторон его окружали вооруженные люди. Если он, защищаясь, совершит промах, то непременно упадет в реку. Если он двинется вперед, назад, направо или налево, то наткнется на стальные клинки, которые тускло мерцали в этом едва освещенном зале — той самой комнате смерти, куда мэтр Клод пришел, чтобы задушить Виолетту и сбросить ее труп в реку, волны которой со смутным рокотом бились о фундамент дворца.
Как мы сказали, на минуту воцарилась тишина.
«Если бы только мне удалось забиться в какой-нибудь из этих углов!» — подумал Пардальян.
Внезапно по другую сторону стен раздался оглушительно-громкий раскатистый звук, похожий на тот, что издают две металлические тарелки, силой ударившись друг о друга. Тогда неподвижные фигуры вдоль стен ожили и зашевелились; шпаги были готовы к бою; в то же мгновение Пардальян увидел, что стоит в центре большого круга, образованного клинками.
Круг медленно сужался. Каждый из убийц, выставив вперед обнаженную шпагу, двигался по направлению к зияющей дыре. Казалось, они не замечают Пардальяна и даже не думают о нем. Этот маневр показался Пардальяну замечательным в своей простоте, ибо в какую бы сторону он ни повернулся, он обнаруживал у своей груди клинок. Сомнений не было: или он будет вскоре весь исколот шпагами, или, вынужденный отступать, сам прыгнет в темные воды Сены!
Все это Пардальян увидел и понял в течение двух секунд.
В то самое мгновение, когда статуи ожили и задвигались, он бросился вперед, чтоб вырваться из круга клинков, и нанес прямо перед собой два-три удара. На сей раз дрожь, порожденная ужасом, охватила его с головы до ног: он был уверен в том, что задел осаждавших его… что он смертельно ранил нескольких человек!.. Но никто из них не упал!..
Он понял, что все эти люди одеты в кольчуги, делавшие их тела недосегаемыми для ударов.
Тогда он взглянул на их лица. Так как нападавшие продвигались вперед невероятно медленно, ему хватило времени, чтобы рассмотреть их… Ужас проник ему в самое сердце, ибо он понял, что эти неподвижные лица, без единой морщины и лишенные всякого выражение, похожие на лица мертвецов, были масками! Нет, он не мог поразить эти зловещие статуи даже в лицо!
Шевалье бросил быстрый взгляд назад. Он был в трех шагах от квадратного отверстия, готового его принять. Во второй раз он бросился на них — молча, задыхаясь от тоски и безнадежности. И вновь отступил: никто из нападавших не получил даже царапины, а сам он был ранен в плечо из-за того, что защищала его всего лишь кираса из буйволиной кожи.
Он собрался с силами. Круг стальных клинков еще немного сжался… «Статуи» сделали два шага вперед и теперь окружали его двойным кольцом.
В это мгновение из таинственных глубин дворца раздалось погребальное пение, как если бы множество монахов или священников были собраны для того, чтобы исполнять «Dies irae» note 19. Одновременно с этим раздался колокольный звон, и завывания органа полились широкими волнами жалобной и грозной музыки.
Пардальяна охватила смертельная дрожь. Это его отпевали монахи, хотя он и был еще жив! Это Фауста, утонченная любительница фантастических мизансцен, заставила служить панихиду по живому человеку! Тогда разум Пардальяна сумел преодолеть страх! Он вдруг ощутил то страшное хладнокровие, ясность видения, способность молниеносно принимать решения, которые порой сопутствуют «приступам безумия».
В тот самый момент, когда шпаги вот-вот должны были его проткнуть, столкнуть в дыру, он нагнулся, съежился, а затем стремительно бросился вперед. Пардальян уподобился атакующему кабану, выставившему вперед клыки. Раздались два или три крика боли, два человека упали со вспоротыми кинжалом животами, ибо шевалье, не имея возможности поразить ни лица в масках, ни защищенные кольчугами груди, ухитрился напасть снизу. Через мгновение он был вне адского круга и, разом вскочив на ноги, добрался до угла комнаты и забился в него!..
Наступила минутная передышка, во время которой низкие голоса находившихся далеко монахов, завывание органа и звон колокола покрывали все прочие звуки.
Среди палачей наступило смятение. Потом один из них, несомненно, начальник, произнес сурово и коротко несколько слов. Тотчас же был проделан новый маневр. Быстро и молчаливо круг распался, нападающие перестроились и четырьмя рядами стали продвигаться в направлении угла, где прижимался к стене приговоренный к смерти.
В эту минуту Пардальян, дрожа всем телом, с нервами, натянутыми, как струны, что вот-вот лопнут, с пылающей головой, бросил вокруг взгляд хищного зверя, попавшего в ловушку. Он глубоко, хрипло вздохнул… В следующее мгновение он вложил свою шагу в ножны и схватил предмет, висевший на стене.
Эта комната, как мы уже сказали, служила для совершения казней. Здесь убивали тех, кого приговорил к смерти секретный суд. Это была комната палача… А поскольку это была комната палача, то везде, по всем стенам, были развешаны соответствующие орудия убийства: связки веревок, булава, тесаки, топоры…
Предмет, который схватил Пардальян, оказался булавой. Она представляла собой огромный железный шар, покрытый шипами и насаженный на рукоятку из шероховатого, едва обструганного дерева.
Итак, во время минутной передышки, убийцы перестроились для новой атаки.
Пардальян, сжимая в руке булаву, увидел, как они размеренным шагом двинулись на него. Толпа этих людей являла собой нечто похожее на чудовищного зверя, покрытого стальными иглами, и напоминала боевое построение древних фиванцев.
«Если я буду ждать, я умру», — сказал себе Пардальян. В то же мгновение он взялся за булаву обеими руками и пошел вперед!.. Не бросился, а именно пошел. Вид его в эту минуту был поистине угрожающим; гибкий и энергичный, он сделал три шага… И вот огромная булава поднялась, раскрутилась у него над головой, засвистела и обрушилась вниз. Раздались глухие удары, короткие стоны, похожие на стоны убиваемых животных… люди Фаусты один за другим падали с размозженными головами. Банду нападавших охватило ужасное смятение. Забыв про приказ молчать, они изрыгали проклятья, заглушаемые завыванием органа, похоронным звоном колокола и далекими голосами монахов, выводивших «Dies irae!»
Пардальян находился в центре обезумевшей шайки, которая крутилась вихрем, рычала, вопила, пыталась нанести ему смертельный удар… Но как можно было его поразить? Булава, страшная булава описывала круг смерти! Он стоял, расставив ноги, как если бы не сходил с этого места целую вечность — не произнося ни единого слова, с красноватым отблеском в глазах, вспыхивавших искрами сумасбродного смеха и торжествующей иронии. А над его головой не прекращалось однообразное и сокрушительное движение двух рук, управлявших булавой.
Шайка беспорядочно отступала. На полу лежало семь трупов. Во время этого безумного отступления несколько человек провалилось в дыру. Падая, они цеплялись один за другого и кричали предсмертным криком…
После этой атаки, которая продолжалась, возможно, всего минуту, Пардальян сам пошел вперед! Он шагал, не беспокоясь о том, куда нанести удар, оставляя возможность булаве самой выбирать жертвы среди неистово вопящих членов раздробленной, распавшейся, обезумевшей от ужаса банды!
Когда он добрался до противоположного конца комнаты, он обернулся и передохнул немного, опираясь на свою булаву. Пардальян был весь в поту, на губах его замер хрип, широкая грудь вздымалась от учащенного дыхания. Его бледное лицо было страшно, глаза метали молнии, ноздри раздувались, и смех, еле слышный и полубезумный, кривил его губы…
Он отдыхал лишь секунду и видел, словно сквозь туман, дюжину мертвых тел, лежавших в лужах крови. Пол был усыпан обломками шпаг и масок, стены усеивали зловещие красные капли…
А неподалеку сгрудилось несколько убийц, которые яростно колотили по стене эфесами своих шпаг, завывая и обезумев от ужаса… Наверно, где-то там была дверь, но она никак не желала открываться!
Это была последняя предосторожность, принятая Фаустой, желавшей смерти Пардальяна… Она не хотела оставить никакой надежды на бегство… А быть может, не хотела оставить никакой возможности для себя уступить чувству жалости!..
Итак, дверь не поддавалась. Звуки органа и погребальное пение перекрывали шум, создаваемый призывами о помощи. Если же кто-то и слышал эти призывы, то мог предположить, что Пардальян предпринял отчаянную попытку защититься и убил кое-кого из нападавших перед тем, как умереть!..
Внезапно все находившиеся в комнате смерти поняли это. Убийцы, прекратив свои завывания, повернулись к шевалье, рассвирепев, с дикими проклятьями бросились на него…
Два шага вперед! И та самая булава, которую палач с трудом поднимает, чтобы нанести всего лишь один удар, вновь начинает описывать круги!.. К этому человеку невозможно приблизиться!.. Они отступают!.. А он вновь движется вперед!
Пардальян прошел комнату из конца в конец, и вдруг весело рассмеялся: еще трое бандитов провалились в дыру… Теперь их осталось только семь или восемь, и они трепетали от страха и что-то невнятно шептали, ибо сорвали себе голос долгими воплями…
Еще трижды они набрасывались на него, желая поразить, куда только можно: в руку, в лицо, в ноги… И каждый раз он вдребезги разбивал один череп! Булава делала свое дело: вращаясь, наталкиваясь на голову или плечо, она дробила, сокрушала насмерть… И вдруг Пардальян увидел, что все его враги повержены!.. Булава выпала из его рук. Он попытался ее поднять, не смог и прошептал:
— Как я мог держать это в руках?
Он огляделся вокруг. Поскольку ему было трудно дышать, он оторвал воротник своего камзола. Только тогда он оценил ужасающий результат бойни, и его лицо стало мертвенно бледным. Он подумал о женщине, ставшей причиной всего этого кошмара, и ощутил прилив ненависти. Какое-то время (он не мог определить, сколь долго) Пардальян был во власти лишь одного чувства — чувства безумной ненависти. И если бы Фауста появилась в это мгновение перед ним, он бы ее убил…
Затем он успокоился, утер пот со лба и прошептал:
— Бедняги!
Он еще раз вытер лицо, думая, что его заливает пот, но тут заметил, что плачет…
Во дворце чьи-то замогильные голоса монотонно читали по нему отходную. Внезапно наступила полная тишина. Пардальян понял, что сейчас сюда придут, желая убедиться в его смерти, в том, что он — неважно живой или мертвый — сброшен в реку. Эта мысль заставила его собраться и вновь вернула ему хладнокровие. Одновременно она позволила ему с большей справедливостью оценить ситуацию с точки зрения законов морали.
— Каждый защищает свою шкуру как может, — проворчал он. — Здесь было поле битвы. Я убил для того, чтобы не быть убитым. А так как я сделал, защищаясь, все что было в моих силах, то пришло время покинуть негостеприимное место…
Говоря так, он, прищурившись, созерцал дыру, куда его хотели сбросить и которая представляла теперь единственный шанс бежать. Он подошел к ее краю, встал на колени, вгляделся — и не увидел ничего, кроме мрака; но он очень хорошо слышал, как там в глубине, тихо шептались и шелковисто скользили воды реки.
Ему нельзя было терять ни секунды. Он ухватился обеими руками за края дыры и, повиснув на них, соскользнул вниз; ногами, болтавшимися в пустоте, он постарался нащупать… Есть! Он спасен!
Как мы сказали, комната для казней располагалась над рекой. Она не была частью самого здания дворца, а являлась его пристройкой. Пол ее был настелен на сваи, выступавшие из воды. Ноги Пардальяна наткнулись на одну из этих свай. Она шла по диагонали, упираясь в пол.
Пардальян, продолжая ощупывать ногами это скользкое бревно, понял, где оно заканчивается: свая доходила почти до самого отверстия в полу! Нечто похожее на стон сорвалось с губ Пардальяна; это было восклицание человека, знающего, что он спасен.
Обхватив сваю ногами, он отпустил края дыры и мгновенно уцепился за бревно обеими руками. Это мог проделать только человек, который страстно хочет жить, потому что ему есть кого любить и кому мстить!
Соскользнув по свае, он почувствовал, что погружается в воду.
— Отдохнем немного, а затем я пущусь вплавь, и было бы очень странно, если бы я не добрался до того или другого берега… Вот я и вырвался из когтей прекрасной Фаусты и думаю, что…
Пока он говорил эти слова, что-то мягко задело его. Пардальян коснулся этого предмета, ощупал его руками, — и его охватил озноб от ужаса: это был труп, труп одного из людей, упавших в реку! Почти тотчас же он задел другой труп, покачивающийся на волнах. В ту же секунду около него, около той сваи, за которую он цеплялся, Пардальян разглядел еще несколько тел… Волны качали их, поднимали, опускали, но не уносили прочь!
Почему?! Почему они оставались здесь?!
В этот момент Пардальян вновь ощутил отвратительные прикосновения: ледяные руки легко дотрагивались до него, вызывая дрожь своими жуткими ласками. Трупы кружились по воле водоворота, как если бы звали его, давали ему знак следовать за ними и стремились утянуть его за собой. Разум шевалье мутился от ужаса…
Он находился в воде, уцепившись за бревно, погрузив пальцы в липкий мох, покрывающий его. Черные струи Сены скользили между сваями и разбивались о фундамент дворца, а вокруг него все плавали и плавали трупы! Они касались его, натыкались на него, жили какой-то своей жуткой жизнью и безмолвно кружились в страшном хороводе.
Пардальян чувствовал, что волосы у него встали дыбом, а рот раскрылся для крика, но крик этот застрял в горле; глаза расширились, чтобы хоть что-то рассмотреть, но он ничего не видел, или, по крайней мере, различал все неясно. У него была заторможена сама способность мыслить, в мозгу оставался лишь страх. Затем ощущение тоски и ужаса, вызванного шевелившимися в воде трупами, стало столь нестерпимым, что он почувствовал, как его мысль просыпается… Он понял, однако, лишь одно: еще минута — и он лишится рассудка! Так что ему надо не бояться мертвых, как он не боялся живых, а поскорее броситься в воду и утонуть!
Это ощущение, в свою очередь, прошло, и Пардальяну удалось частично преодолеть страх. Он поднял голову и там, в вышине, в неясном свете увидел квадратное отверстие. Тогда он подумал о том, что может избежать объятий мертвецов, поднявшись наверх. Возможно, он найдет способ выйти из дворца. По крайней мере, он сможет дать отдых своему разуму и телу…
Он начал выбираться наверх и вскоре избавился от леденящих душу прикосновений. Но он слышал, как тела продолжали мягко сталкиваться в таинственном хороводе смерти. Однако теперь он вздохнул с некоторым облегчением. Едкий холодный пот струился по его лицу, но он не мог его стереть и даже не думал об этом. Весь остаток его сил был направлен на достижение единственной цели: вновь подняться в комнату и бежать, во что бы то ни стало бежать!..
Когда он почти преодолел путь между отверстием наверху и трупами внизу, он услышал голоса и понял, что в комнату ему дороги нет, так как там теперь звучали шаги множества людей, восклицания, проклятья…
Итак, если он спустится вниз, то попадет в омерзительное окружение трупов и сойдет с ума. Если он поднимется наверх, то едва его бледное лицо покажется в отверстии, как он тотчас же будет убит и сброшен к трупам…
Пардальян, из последних сил сжимая руками и ногами балку, замер, задыхаясь, потеряв голову, в полной растерянности. Вдруг шум в комнате стих; он услышал чей-то голос и узнал его. До его слуха донесся вопрос:
— Что происходит?.. Где осужденный?..
Пардальян услышал, как кто-то ответил:
— Ваше Святейшество может видеть, что господин де Пардальян был сброшен вниз нашими людьми, но его смерть стоила нам очень дорого! Он устроил настоящую бойню: он сбросил дюжину человек вниз и убил остальных… Посмотрите!..
Пардальян поднял голову и заметил тени склонившихся над отверстием людей. Он ясно различил Фаусту. Он видел ее в течение минуты. Он слышал хриплый вздох, вырвавшийся из ее груди. Затем она медленно выпрямилась. Человек, который говорил раньше, добавил:
— Какая счастливая мысль пришла вам, Ваше Святейшество, установить вершу-ловушку…
«Вершу-ловушку!» — прошептал Пардальян про себя.
— Таким образом, — продолжал этот человек, — теперь больше невозможно бегство, как это случилось с Клодом…
На несколько мгновений воцарилась тишина. Пардальян размышлял.
«Они скоро уйдут, тогда я поднимусь. Поскольку они считают меня мертвым, у меня есть шанс выпутаться; но что такое эта верша?..»
В комнате ходили туда и обратно, затем издалека, но все еще достаточно ясно, раздался голос Фаусты:
— Пусть завтра откроют вершу для того, чтобы река унесла тела… И пусть закроют люк…
В то же мгновение неясный свет, который Пардальян видел над своей головой, внезапно померк, и он услышал глухой шум: это закрылся люк! Квадратной дыры в полу комнаты смерти более не существовало!
Пардальян испытал потрясение, от которого не было лекарства. Рухнули все его надежды. Он погиб! Ничто не могло его спасти. Те, кто находился наверху, отрезали ему все пути. Что же касается возможности бежать, переплыв реку, то теперь он понимал, что это немыслимо! Он понимал, почему вода не унесла трупы! Он догадался, что Фауста, это порождение ада, извлекла урок из чьего-нибудь приключения, похожего на его собственное, и велела установить нечто вроде решетчатого колодца, доходившего, несомненно до дна реки, это и была верша, о которой упоминалось; выбраться из нее было невозможно!
Сделав последнее усилие, он подтянулся до того места, где свая, по которой он спустился, упиралась в другую, и смог усесться на образовавшуюся там развилку. Вовремя!.. Он выбился из сил и с трудом переводил дух… Однако же в его душе внезапно свершился необъяснимый переворот…
Сидя верхом на развилке, опираясь спиной о холодное бревно, Пардальян ощутил спад напряжения, почувствовал, что его тело и разум отдыхают. Это показалось ему наслаждением. Все следы страха, который он испытал, исчезли; он закрыл глаза, улыбнулся, и на него снизошло успокоение… Его мозг с трудом боролся с усталостью, но он обнаружил, что шутит сам с собой.
— В верше! — проворчал он. — Чем вам не пескарь из Сены! Но я не пескарь, сударыня!.. Что за нелепая идея желать, чтобы я был пескарем! Ах… сударыня… верша… пескарь…
Внезапно шепот умолк. Не было слышно больше ничего, кроме равномерного дыхания… А внизу раздавался шелест волн, неясные толчки мягко сталкивающихся трупов, которые продолжали кружиться в своем кошмарном хороводе…
Пардальян спал.